Библиотека сайта  XIII век

А. И. ЛЕВШИН

ОПИСАНИЕ

КИРГИЗ-КАЗАЧЬИХ ИЛИ КИРГИЗ-КАЙСАЦКИХ ОРД И СТЕПЕЙ

Глава ПЯТАЯ.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ СРЕДНЕЙ И МЕНЬШЕЙ КИРГИЗ-КАЗАЧЬИХ ОРД ¹ С 1730 ГОДА ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

События Средней и Меньшей киргиз-казачьих орд со времени присоединения их к России так связаны между собою, что невозможно разделять оных, а потому мы и представим читателям нашим совокупное историческое обозрение обеих сих орд с 1730 года до настоящего времени.

В конце третьей главы сказали мы, что киргиз-казаки, удалившиеся от покорности России в то время, когда покорности сей требовала общая польза, сделались подданными императрицы Анны для личной выгоды одного человека.

Сие лицо есть хан Абульхайр ², о котором уже говорено. Повелевая большою частию Меньшей орды и простирая власть свою на некоторые роды Средней, он думал о пользе народа своего, но еще более заботился о средствах усилить и возвысить себя над соперниками и врагами своими, а особенно над ханом Каином ³, которому также подвластна была часть Меньшей орды. Положение киргиз-казаков около 1730 года благоприятствовало властолюбию Абульхайра. Подвластные его, изнуренные частыми потерями людей и имущества, стесненные со всех сторон враждующими соседями и ежеминутно ожидавшие новых бедствий, были тогда готовы на всякие пожертвования. Воспользовавшись расположением их умов, хан решительно объявил им, что нет другой меры к спасению, кроме добровольного вступления в подданство России. С первого раза предложение его было отвергнуто, но Абульхайр с такою заботливостию и постоянством продолжал представлять киргизам несчастия, их ожидавшие, без опоры правительства русского, так сильно, так живо описывал оные, и убеждения его в самом деле были столь справедливы, что нельзя было не [179] согласиться с ними. Сравнив отдаленные выгоды независимости с необходимостию скорой помощи, и, может быть, твердо решившись при первом случае опять возвратиться к независимости, ближайшие приверженцы Абульхайра решились покориться императрице Анне. Число народа, изъявившего сию решимость, было невелико (Тевкелев по возвращении от киргиз-казаков (о чем будет говорено ниже) в представлении своем императрице очень ясно пишет, что Абульхайр предложил подданство без согласия народа, кроме нескольких его приверженцев), но хан не мог терять времени на умножение оного, не мог не пользоваться первым действием своих убеждений, а потому немедленно избрал из надежнейших людей несколько посланцев и отправил их в сопровождении башкирского старейшины Алдара к уфимскому воеводе Бутурлину с письменным предложением подданства. Посланцы сии в июле 1730 года прибыли в Уфу, а из оной отправлены Бутурлиным в Петербург ⁴.

В письме своем Абульхайр изъяснял причины, побудившие его к покорности, говорил о несчастиях, народом его претерпенных от зюнгаров, упоминал о нападениях волжских калмыков, башкиров и яицких казаков, обещал содержать себя на собственном иждивении, давал надежду помогать России в усмирении ее неприятелей, а между тем просил вспомогательных войск для покорения хивинцев, каракалпаков, аральцев ⁵ и прочих и, наконец, признавал как себя, так и орду свою вечными подданными России.

Неожиданное и приятное происшестие сие, которого истинных причин еще не знали в Петербурге, было принято с радостию. Оно льстило славе государства, ибо присоединяло к нему без малейшего кровопролития, несколько сот тысяч новых подданных. Оно обещало спокойствие и безопасность юго-восточным областям нашим, столь долго страдавшим от опустошительных нападений киргиз-казаков. Наконец, оно открывало для правительства множество блестящих надежд по торговле. Думали, что добровольно покоряющиеся орды можно будет употреблять к ослаблению зюнгаров, которых владелец Гальдан Цырен, возбудивший опасения в самом Петре Великом, тогда был еще жив ⁶. Надеялись, что киргиз-казаки послужат и к усмирению внутренних неприятелей России, башкиров, беспокоивших правительство частыми бунтами. Нельзя было не обратить внимания и на вызов Абульхайра [180] усмирить аральцев, каракалпаков и особенно хивинцев, которые тогда еще носили на себе свежие следы крови коварно умерщвленного ими при Петре I князя Бековича-Черкас-ского ⁷, с участниками его несчастия. Отмстив вероломному народу сему, Россия могла положить твердое основание торговым связям своим со всею Среднею Азиею.

Большая часть сих видов уже была предначертана обширным умом Петра Великого, но он для исполнения намерений своих не имел ни времени, ни нужных средств. Он нашел бы их, если б смерть не похитила его в то время, когда он, окончив войну шведскую, только начинал обращать попечение свое на азиатские границы России (Рычков в своей "Оренбургской истории" в гл. 1 пишет: "Того ради Его Величество (Петр Первый), как-то еще и доныне уповаю, многим знатнейшим особам известно есть, неоднократное изволил иметь рассуждение, коим бы образом от сих непостоянных (киргиз-казаков) и пр. народов единожды... безопасность утвердить".

Рычков, писавший свою "Историю Оренбургскую" при императрице Анне (она напечатана в сочинениях и переводах 1759 года), когда царствование Петра у всех еще было в свежей памяти, не мог приписывать сему государю вымышленных деяний; ложь была бы тогда немедленно обнаружена очевидцами) ⁸.

Не прошло шести лет после его смерти, когда киргиз-казаки изъявили желание покориться России. Помощники Петра в делах государственных еще были живы и помнили его предположения, а потому посланцы Абуль-хайра прибыли в Петербург во время весьма для них благоприятное. Двор, обрадованный добровольным появлением на берегах Невы тех людей, для усмирения которых посылал он войско на Урал и Иртыш, готов был исполнить все их желания.

Осыпанные милостями, ласками и подарками, посланцы киргиз-казачьи отправились обратно с грамотою императорскою к Абульхайру, в которой изъявлено было [181] согласие на принятие его в подданство, и обещаны ему защита и покровительство. Для удостоверения во всем ими сказанном и для приведения новых поданных к присяге отправлен с ними в орду переводчик Коллегии иностранных дел Мурза Тевкелев ⁹, о котором упоминали мы выше и впоследствии сего сочинения часто будем говорить. С ним было послано также несколько уфимских дворян, вернейших башкиров и русских казаков и для топографической съемки мест, занимаемых киргиз-казаками, наряжены два офицера-геодезиста ¹⁰.

Появление Тевкелева в Орде открыло все властолюбивые замыслы хитрого Абульхайра. Чиновники, ехавшие приводить новых подданных России к присяге, не только не были приняты соответственно своему назначению, но тотчас по приезде едва не лишились жизни. Киргизы, раздраженные одною мыслию о потере дикой свободы, увидя посреди себя русских, вдруг взволновались и немедленно хотели принести Тевкелева в жертву гневу своему. Хан спас его, но не усмирил волнения, отважнейшие из подвластных ему напали на него самого и потребовали отчета в праве, которое он без согласия их присвоил себе, входить в сношения с иностранными державами, и обещать им покорность как за себя, так и за все орды. Нельзя было не ожидать сопротивления, зная, что Абульхайр на отправление своих посланцев в Россию вынудил согласие только небольшого собрания киргиз-казаков. Сия хитрая смелость даже могла ему стоить жизни, и если он не пал тогда под ударами разъяренных соотечественников своих, то обязан спасением не власти своей над ними, слабость которой мы сейчас увидим, но счастию.

Даже и Тевкелев, которого киргиз-казаки не раз собирались умертвить, одолжен спасением своим не столько покровительству Абульхайра, сколько единоверию своему с ордынцами (Он был из татар и, следовательно, магометанин) и силе своего красноречия, которым он обезоруживал врагов, стремившихся лишить его жизни. Описания сих происшествий сохранились в архивах.

Рычков в "Истории Оренбургской" говоря об оных, прибавляет, что убедительность и сила речей Тевкелева заставили киргиз-казаков почитать его человеком сверхъестественным, а мы в дополнение скажем, что успехам его весьма много содействовал башкирский старшина [182] батыр Таймас, бывший тогда при нем и прежде сделавший себя известным в ордах казачьих подвигами храбрости.

Труды и старания Тевкелева были не тщетны. Сколь ни сильно сопротивлялся ему народ, с которым он имел дело, но, наконец, утомился от чрезмерных усилий, и ум восторжествовал над буйною силою.

Наскучив присутствием русских и боясь влияния их, киргиз-казаки твердо положили избавиться от посетителей столь неприятных, и потому объявили Тевкелеву, что назначают решительное собрание народное для совещаний о принятии или непринятии присяги на подданство России, и что в собрание должен он явиться один, без всякой свиты. Намерение убийства было почти очевидно, однако ж, Тевкелев не отказался от приглашения и даже употребил оное в свою пользу.

Он знал корыстолюбие киргиз-казаков и был руководим ханом и его приверженцами, а потому прежде всего склонил на свою сторону некоторых знатнейших и опаснейших врагов своих подарками, и потом уже явился в собрание. Подкрепляемый надеждою иметь защитников и видя пред собою решительный случай прославиться или погибнуть, он показал в сем случае всю отважность, всю силу своего красноречия, все присутствие духа, которыми столько раз отличал себя между киргизами, и которые приобрели ему, как сказано выше, необыкновенное уважение всех магометан. Знаменитый и чтимый как Среднею, так и Меньшею ордами старейшина киргизский Букенбай ¹¹ вызвался быть первым его покровителем. Вместе с сим старейшиною и с ханом Абульхайром, тут же присутствовавшим, они столь сильно, столь убедительно говорили в пользу России, что противники ханские были увлечены доводами его приверженцев. Следствием сего было то, что все присутствовавшие, начиная с Абуль-хайра и хана Средней орды Шемяки ¹² присягнули на подданство России. Все сие происходило в 1732 году ¹³.

Удаленный от пределов России Тевкелев еще не успел сообщить правительству об успехе своего посольства, как начались волнения в другой части орд казачьих, а именно в Средней орде. Хан и родоначальники ее завидовали силе, которую должен был приобрести Абульхайр сближением своим с двором петербургским и даже боялись его. Простой народ напротив того, не имея среди себя столько приверженцев России, сколько было их в Меньшей орде, не хотел расставаться с независимостию своею, [183] представлял себе все в превратном виде и потому сильно восстал против соплеменников своих, покорных России.

Отважнейшие не удовольствовали тем и устремились в пределы русские на башкиров, но были храбро отражены. Чрез несколько времени сделали они вторичное нападение на жилища башкирские, и хан Шемяка, присягнувший в верности России, не отказался быть предводителем оного, однако ж сие второе покушение было столько же для них несчастливо, как и первое.

Волнение сие, подкрепляемое увещаниями друзей независимости, отразилось даже и на тех киргиз-казаках, которые уже присягнули. Они опять поколебались, начали снова отставать от принятой присяги, и положение Тевкелева опять сделалось опасным. Тут начал он помышлять о возвращении в Россию, но его не хотели отпустить. Повинуясь необходимости и избегая смерти, он должен был удовольствоваться тем, что ему позволено было отправить обратно в Россию свиту свою с донесениями о положении дел, ему порученных, а сам остался в орде под покровительством Абульхайра.

Таким образом, Тевкелев, казалось, был предан на жертву полудиким киргиз-казакам. Опасность, в которой он находился, по-видимому, еще увеличилась, когда Абульхайр откочевал от границ России к устью реки Сыр, и когда Тевкелев должен был туда за ним следовать, но на самом деле путешествие сие оказалось источником успеха, которого ожидало правительство русское, и которого домогался представитель оного в ордах киргизских.

Переход Абульхайра к берегам Сыра, удалив подвластных его от поборников независимости и от личных неприятелей его, приблизил их к спокойному народу каракалпакам, которые, будучи угнетены со всех сторон, при первом известии о могуществе России стали искать защиты ее чрез Тевкелева, и наконец, признали себя подданными русскими, немедленно приняв присягу ¹⁴. К происшествию сему более всего содействовал Абульхайр по двум причинам: во-первых, для того, чтобы увеличить силу и услуги свои пред Россиею, во-вторых, чтобы примером сим подействовать сильно на киргиз-казаков и скорее склонить их к такой же покорности. И в самом деле, его подвластные после сего сделались спокойнее и окончательно решились признать себя подданными императрицы Анны. Не видя более противоречий, хан и Тевкелев направили свой путь обратно к границам русским:[184] последний для того, чтобы ехать в Петербург с радостными известиями о счастливом окончании данного ему поручения, а Абульхайр — с намерением послать ко двору сына своего для изъявления покорности императрице Анне от лица всего народа и с разными предложениями, о которых впоследствии будет говорено.

Приблизившись в декабре месяце 1732 года к границам российским, Абульхайр отправил с Тевкелевым в Петербург посольство, состоявшее: 1) из его сына Эрали-султана, впоследствии времени бывшего ханом; 2) из ближнего своего родственника султана Ниаза ¹⁵; 3) из нескольких старейшин киргизских. К ним присоединил он из тщеславия старейшин Большой орды Аралбая и Арас-гельды-батыра, о которых говорили мы в главе IV. Все они вместе с Тевкелевым в январе месяце 1733 года прибыли в Уфу. Здесь Тевкелев оставил их и отправился один в Петербург как для донесения о всем с ним происшедшем, так и для получения позволения привести посольство киргизское ко двору. Неожиданный приезд его столько же удивил, сколько обрадовал министерство императрицы Анны. Его почитали погибшим или пленным, и потому даже посланы были из Коллегии иностранных дел деньги в Уфу на его выкуп. С сим вместе погасли, было, и все политические надежды, родившиеся при первом предложении Абульхайра. Но Тевкелев вдруг явился в столицу с торжествующим лицом и донес об успехах своих, о прибывшем в Уфу посольстве киргизском, и о вновь принятой им присяге от каракалпаков.

Между тем и хан Средней орды Шемяка прислал в Уфу посланцев с раскаянием в сделанных после присяги нападениях и с новым предложением подданства.

Приятные известия сии возобновили все прежние упования, а потому Тевкелев, принятый начальством со всеми знаками заслуженного им внимания, в скором времени обратно отправлен в Уфу, с тем, чтобы привести в Петербург султана Эрали и всю его свиту.

В таковых переездах и переговорах прошел весь 1733 год, и посольство прибыло в Петербург не прежде января 1734 года.

В феврале месяце султаны Эрали и Ниаз и старейшины, им сопутствовавшие, равно как мнимые представители Большой орды, Абульхайром присланные, были торжественно представлены императрице. Эрали произнес при сем случае краткую речь, в которой, изъяснив [185] покорность отца своего и всего народа киргиз-казачьего просил о принятии оного под власть, покровительство и защиту России.

Императрица выслушала сие приветствие весьма милостиво и приказала всех принадлежащих к посольству наградить богатыми подарками, доставив им для прожития в Петербурге все возможные выгоды и удовольствия на счет казны.

Обратное их отправление не могло последовать иначе, как по окончательном рассмотрении всех требований и желаний Абульхайра, по соображении их с выгодами государства и по принятии решительных правил, на которых правительство российское должно было вперед поступать с киргиз-казаками. Решение всех сих дел требовало времени, между тем не желали оставить Абульхайра в безызвестности об участи его сына и предложений, им сделанных, а потому 20 числа апреля послана к нему с двумя киргизами, к посольству принадлежавшими, грамота, в которой, во-первых, изъявлена ему благодарность за старания привести в подданство России Большую и Среднюю киргиз-казачьи орды и вместе с тем поручено ему утвердить оные в покорности (Здесь должно заметить, что с Эрали-султаном не было ни одного депутата от Средней орды); во-вторых, объявлено, что сын его Эрали со свитою своею приняты были императрицею весьма милостиво, и что они скоро должны отправиться назад, в-третьих, основываясь на сведениях, Тевкелевым доставленных о властолюбии Абульхайра, велено ему жить как с сими ордами, так и с каракалпаками в мире и согласии.

Успокоив таким образом на несколько времени томившегося в долгих ожиданиях хана, продолжали соображать его обещания и предложения с пользами империи. Письменно и словесно обязывался он: 1. Охранять безопасность границ российских, смежных с землями его орды. 2. Защищать купеческие караваны наши и провожать их чрез степи киргизские. 3. Давать из подвластных своих, подобно башкирам и калмыкам, подкрепления войску русскому в случае нужды. 4. Платить дань или ясак звериными кожами.

Ни одного из сих обязательств не мог он исполнить на деле, ибо не имел довольно власти над народом своим, подобно всем наследовавшим ему ханам ¹⁶. Невозможность сдержать первое и второе обещания весьма скоро доказал он многими опытами. К третьему сначала не имели случая прибегнуть, но впоследствии увидели неосновательность оного. От четвертого правительство [186] полагало должным в начале отказаться, а потом никогда уже о нем и говорено не было, как о вещи невозможной.

Взамен обещаний столь пышных Абульхайр чрез сына и Тевкелева, между прочим, особенно просил двух вещей; утверждения ханского достоинства в его роде на вечные времена и построение при впадении реки Ори в Урал города с крепостию, в которой мог бы он найти себе убежище в случае опасности.

Желания сии были удостоены внимания, и исполнение оных возложено на статского советника Кирилова ¹⁷, который отличался тогда географическими сведениями, сочинял карты и успел собрать столь подробные известия о верхней Азии, что оные в то время заслуживали весьма справедливое удивление. Сверх того, сохранял он у себя записки о всех видах и предположениях Петра Первого касательно смежных с Россиею азиатских владений. По обстоятельствам сим он решился сочинить и представить в Кабинет императрицы два проекта о киргиз-казаках и соседственных с ними народах и о средствах удержать их в подданстве России, об управлении ими и необходимости построить для сего просимый Абульхайром город с крепостию, о выгодах политических и финансовых, которые можно было извлечь из приобретения степей киргизских. Мнения его были столь основательны, столь много обещали пользы, что министерство и сама императрица не могли их не одобрить ¹⁸.

Приняв оные в руководство, положено самого же Кирилова назначить исполнителем всех видов правительства относительно новых подданных, для сего даны ему все нужные средства и власть: отправлено с ним несколько инженеров для построения крепости, несколько геодезистов для черчения карт и три морских офицера с мастеровыми и матросами для строения судов и управления оными. В Москве присоединились к нему чиновники горные, артиллерийские, историограф, ботаник, аптекарь, живописец, лекаря, студенты Славяно-латинской школы и множество других чиновников разного звания и для разных упражнений (Тогда же Кирилов испросил повеления о выпуске к нему из Кадетского корпуса нескольких офицеров, которые, обучаясь при нем азиатским языкам и узнавая нравы и обычаи азиатцев, могли бы со временем быть начальниками того края. Мысль, делающая честь предусмотрительному уму Кирилова, и достойная подражания). В Казани принял он под свое начальство целый полк и достаточное количество артиллерии. В Уфе [187] поступили к нему один баталион пехоты, нужное число казаков и разные другие военные отряды как регулярные, так и нерегулярные. На издержки для порученной Кирилову экспедиции предоставлена ему в произвольное распоряжение часть уфимских доходов, а для помощи в делах и для переводов при сношении с киргиз-казаками отправлен с ним известный уже читателям Мурза Тевкелев, которому за благоразумное поведение во время пребывания в ордах казачьих и за приведение подвластных Абульхайра к присяге пожалован чин полковника.

Замечательнейшие статьи главной инструкции, данной Кирилову при его отправлении, суть следующие:

1. Построить город с крепостию при устье реки Ори и стараться о привлечении в оный жителей.

2. Разослать врученные ему грамоты: а) Абульхайру, b) Шемяке, хану Средней казачьей орды, с) родоначальникам Большой орды и d) каракалпакскому хану.

3. Ханов и старейшин или родоначальников всех сих орд пригласить к себе.

4. От Большой и Средней орд потребовать присяги.

5. Султана Эрали отправить к отцу под надежным прикрытием.

6. Удерживать киргиз-казаков в повиновении, смотря по обстоятельствам, милостями и подарками, или строгостию и страхом.

7. Если Абульхайр или другие ханы и простые киргизы захотят кочевать близ нового города, то назначить им места, если же ханы пожелают иметь для приезда или житья дома, то строить оные под городом по их обычаю.
Равным образом не отказывать им в построении мечетей,но иметь при них караул как для чести, так и для надзора.

8. Реку Урал назначить границею и смотреть, чтобы никто из киргизов своевольно на правый ее берег не переходил.

9. Для разбирательств учредить суд из русских чиновников и значительнейших киргизов, как, например, из ханских детей или других султанов и старейшин. В суде сем всякому судиться по обычаям своей земли.

10. По основании города и после свидания с Абульхайром при первом удобном случае отправить караван с товарами в Бухарию и, если можно, далее. Равным образом стараться привлечь в Россию для торговли купцов из разных мест Азии. [188]

11. В каждом караване, начиная с первого, отправлять геодезистов для осмотра и съемки мест.

12. Отыскивать по возможности руды и осмотреть место, заключающее в себе, по словам Абульхайра, золото.

13. Стараться завести на Аральском море пристань и вооруженные суда, для чего построить вначале несколько шлюпок на Яике (Урале) и, разобрав их, держать со
всеми снастями во всегдашней готовности. Когда же город построится и связи с киргиз-казаками и каракалпаками утвердятся, то разобранные суда в зимнее время с согласия Абульхайра и знатнейших старейшин привести на Аральское море и, опять собрав, вооружить пушками.

14. Покупать у киргизов при удобных случаях лошадей для кавалерии.

15. В открытии, добывании и продаже минералов,кроме золота и серебра, которые в киргизской степи могут быть найдены, поступать на купеческом основании, не
теряя времени в соблюдении форм.

Для удобнейшего же исполнения обязанностей, на Кирилова возложенных, всем местам и лицам повелено оказывать ему возможные пособия.

Дополнительные дипломатические наставления, ему данные, имели целью:

1. Надзирать за башкирами, между которыми до того оказывались частые беспокойства.

2. Смотреть равным образом и за киргиз-казаками.

3. Если же те или другие будут волноваться, то употреблять один народ против другого, сберегая русское войско.

4. Стараться иметь верные и скорые известия о всех народах, пограничных с Россиею.

5. Особенно наблюдать действия зюнгаров, изыскивая средства прекратить набеги их на сибирские поселения и отвратить их от собирания подати с так называемых
двоеданцев. Если же замечено будет со стороны их какое-либо движение, то немедленно доносить Коллегии иностранных дел и давать знать пограничным начальникам.

6. Абульхайру, в войне его против хивинцев делать пособия только порохом и оружием, но войск вспомогательных не давать.

Грамоты, которые вручены были Кирилову для отправления в Меньшую и Среднюю орды казачьи, почитаем мы обязанностию поместить здесь во всем их пространстве. [189]

Первая из них была доставлена Абульхайру по прибытии Кирилова на место, вторая не могла быть послана потому, что хан Шемяка, на имя которого она была написана, в сие время умер.

Вот они обе:

1. Божиею милостию Мы, Анна, императрица и самодержица всероссийская и прочая, и прочая, и прочая.

Киргиз-кайсацкой орды Абульхайр-хану, старшине и всему киргиз-кайсацкому войску нашего императорского величества милость. Мы уповаем, что отпущенный отсюда с нашею императорского величества милостивою к тебе грамотою из обретающихся здесь при сыне твоем Эрали из старшин киргиз-кайсайцких Татлымбет-батыр, Байбек-теленгут и с ними трое башкирцев уже к тебе приехали. Из той нашей грамоты ты, Абульхайр-хан, о нашей императорского величества к тебе высочайшей милости и о содержании здесь сына твоего во всякой милости обстоятельно уведомился. А ныне Мы, Великая Государыня, наше императорское величество из особливого нашего милосердия к тебе, нашему подданному Абульхайр-хану и старшинам и ко всему киргиз-кайсацкому народу и на прошение твое, Абульхайр-хана, всемилостивейше склонились и соизволили послать отсюда нашего статского советника Ивана Кирилова и нашего ж полковника Мурзу Мамета Тевкелева и указали город при устье Орь реки построить, и людьми и артиллериею, пушками и мортирами и прочим воинским снарядом снабдить для удобнейшего и скорейшего тебя, нашего подданного Абульхайр-хана и старшин и всего войска, тако ж де и других киргиз-кайсацких и каракалпакского в наше подданство пришедших орд, ханов и старшин и всякого войска и посольства, от наших и ваших неприятелей охранения и защищения; в чем во всем от нас, императорского величества, дана им, статскому советнику и полковнику Тев-келеву, полная мочь. А с ними ж и сын ваш Эрали-салтан, и брат Ниаз-салтан и при них старшина и рядовые — все возвратно к тебе отпущены с награждением нашего императорского величества жалованья при отпуске и на проезд со удовольствием. И тебе, киргиз-кайсацкой орды Абульхайр-хану, старшинам и всему киргиз-кайсацкому войску, видя нашу императорского величества к себе милость, наипаче верные службы оказывать; и как при первом случае, во время строения города, так и всегда, от внезапных неприятельских нападений всякое охранение [190] чинить, и о худых и противных чьих намерениях и замыслах нашим статскому советнику Кирилову и полковнику Тев-келеву и войскам нашим, где как случай допустит, заблаговременно ведомости подавать, и других упомянутых подданных наших, ханов и старшин и войско в том утверждать и во всем так поступать, как нашему императорскому величеству подданическую присягу ты, Абульхайр-хан, и старшина и войско учинили. Впрочем, оные Кирилов и Тевкелев имеют указ наш пространнее тебе объявить и изустно о нашей императорского величества милости тебя обнадежить; чего ради тебе, Абульхайр-хану с ними видеться почасту и что они тебе о случающихся делах говорить станут, верить и потому исполнять. Дан в С.-Петербурге 10 июня 1734 года.

У подлинной грамоты ее императорского величества государственная печать.

II. Божиею милостию Мы Анна, императрица и самодержица всероссийская и проч. и проч. и проч.

Нашему подданному Шемяки-хану, старшинам и всему киргиз-кайсацкому Средней орды войску нашего императорского величества милость. Нам, Великой Государыне, нашему императорскому величеству известно, как в 1731 году ты, Шемяка-хан, в бытность посланного нашего в киргиз-казацкую орду Мурзы Тевкелева в подданство наше вступил и в верности нам присягу учинил, а потом, преступя тое присягу, твоей орды кайсаки на наших подданных башкирцев нечаянно напасть и разорение им учинить хотели, а после в другой раз ты, Шемяка-хан, сам с своими кайсаками на них же башкирцев приходил и как сперву так и в другой приход от тех наших подданных башкирцев побеждены, и в том другом приходе, не входя в крайности съехавшися с башкирцами помирились и ты, Шемяка-хан, по-прежнему, а старшина и войско вновь нам, великой государыне, нашему императорскому величеству, на верность присягали, и о принятии в наше подданство со всенижайшим прошением нарочных посланцев на Уфу присылали, которые твои посланцы и назад к тебе отпущены. А понеже ныне по всемилостивейшему нашему императорского величества соизволению посланы наш статский советник Иван Кирилов да подполковник вышеозначенный Мурза Тевкелев для строения при устье реки Орь города и дана им полная мочь киргиз-кайсацкой орды ханам и старшине и всему войску наше соизволение объявить и наших верных подданных [191] милостию нашею обнадежить и желающих быть в подданстве нашем утвердить присягою. Того ради Мы, великая государыня, наше императорское величество, по самодержавной нашей власти и с особливого нашего к киргиз-кайсацкому народу милосердия, тебе, Шемяки-хану, старшине и всему казацкому Средней орды войску, ежели вы по намерению вашему в подданство к нам верно приходить и быть желаете, учиненную твою Шемяки-хана по первой присяге проступку всемилостивейше прощаем, а впрочем, что тебе, Шемяки-хану, и всему войску кайсацкому Средней орды сделать и как поступать надлежит, о том имеют указ наш вам объявить статский советник Кирилов и полковник Тевкелев. Дан в С.-Петербурге июня 10 дня 1734 года.

У подлинной грамоты ее императорского величества государственная печать.

С сими грамотами, с султаном Эрали, свитою его и Тевкелевым, Кирилов, откланявшись императрице, выехал из Петербурга 15 июня 1734 года.

Обширность средств, ему данных, снисходительность и щедрость правительства в исполнении всех требований его, власть, коею был он облечен, преимущества, дарованные предположенному городу Оренбургу и рвение, с которым все приготовлялось к скорому открытию сношений с новыми подданными показывают, сколь высоко ценил Кабинет петербургский подданство киргиз-казаков, и сколь много ожидали от оного выгод. К сожалению, однако ж, весьма многие из составленных по сему предмету предположений остались неисполненными сначала по причине бунтов башкирских, а потом от преждевременной смерти Кирилова.

Такую же участь имело и новое поручение, возложенное на него во время путешествия из Петербурга в Уфу. Тогда оказались беспокойства между калмыками на Волге, и ему велено было приготовить киргиз-казаков к наказанию их, если бы они скоро не вошли в границы должного повиновения (См. Указ Коллегии иностранных дел на имя Кирилова от 26 августа 1734 года)

Вместо всех таковых политических действий и занятий делами киргизскими Кирилов по приезде своем на границу ни о чем более не мог заботиться, как об усмирении башкиров ¹⁹. [192]

Народ сей поставил преграду всем новым предприятиям. С времени покорения Россиею башкиры жили на землях, которые, не будучи ограничены, доставляли им полную свободу распространять кочевья свои почти во все стороны и давали возможность не только беспрепятственно переходить за Яик и нападать на киргиз-казаков, но и восставать при всяком благоприятном случае против самой России. Построение городов на Яике и утверждение на сей реке постоянной границы, окружая башкиров русскими поселениями и войсками, не могли не казаться им опасными. Желая воспрепятствовать исполнению сих распоряжений, они решились не допускать Кирилова к устью реки Ори, где поведено было ему заложить новый город и крепость.

Покушение таковое осталось безуспешным, хотя некоторые военные отряды и потерпели от нападений, но сам Кирилов достиг своей цели и 15 августа 1735 года, на месте нынешней Орской крепости, заложил город Оренбург.

Коль скоро укрепления начали возвышаться, и войско с пушками введено внутрь оных, то султан Ниаз с несколькими старейшинами, отправлен в Орду для объявления Абульхайру об исполнении его просьбы, т. е. о заложении Оренбурга на избранном им месте и для приглашения его с владельцами всех орд казачьих весною 1736 года в новый город на свидание и переговоры с Кириловым.

Тогда же отпущены в отечество свое ташкентские купцы, приезжавшие в Россию с товарами. Для привлечения их на торг в заложенный при них город оказаны им разные пособия, даны многие подарки и объявлены преимущества, Оренбургу дарованные.

Между тем бунт внутри Башкирии не только не утихал, но увеличивался, и нападения на военные обозы не прекращались. Для усмирения их назначен был тогда главным начальником войск генерал-лейтенант Румянцев, отец знаменитого Задунайского, и Кирилов, беспрерывно занимаясь вместе с ним делами башкирскими, не имел никакой возможности войти в ближайшие сношения с киргиз-казаками.

Обстоятельства сии открыли ему необходимость иметь сверх укрепленной линии на Яике, другую, также укрепленную,— от Яика до Самары, которая бы служила для безопасных сношений с яикскими поселениями нашими. К  [193] учреждению той и другой приступил Кирилов при первой возможности. Из донесений Кабинету императорскому (См. донесение от 27 октября 1736 года) видно, что в 1736 году основаны им на Яике сверх первобытного Оренбурга крепости Губерлинская и Озерная, доныне существующие, и три форпоста: Средний, Бердский и Крылов. О крепостях, заложенных тогда же на Самаре и внутри Башкирии, мы не упоминаем здесь потому, что они не касаются до предмета нашего.

Появление русских войск на Урале не могло не иметь хотя кратковременного влияния на спокойствие в северной части орд казачьих, но оно им не помешало разорять русских подданных на западе. Хотя Кирилов, не видавшись с владельцами киргиз-казачьими, и оставил без исполнения данное ему поручение, предварительно приготовить их Орды к наказанию волновавшихся волжских калмыков, но для киргизов таковое внушение не было нужно по всегдашней готовности их к исполнению оного.

Лишь только узнали они о беспокойствах, происшедших на Волге, то немедленно устремились на разграбление калмыков (См.: Указ Коллегии иностранных дел на имя Кирилова от 9февраля 1737 года и приложенные при нем копии донесений князя Репнина и Беклемишева). Счастливое окончание сего похода, увлечение многих пленных и отгон скота в 1736 году не удовлетворили алчных киргизов. В начале 1737 года они повторили нападение и возвратились с новою добычею.

Кирилову поручено было (Указ Коллегии иностранных дел от 8 марта 1737 года) внушить Абульхайру, сколь противно видам правительства поступают подвластные его, разоряющие подданных России, и употребить меры к воздержанию их вперед от подобных насилий. Увещание сие не достигло своей цели, ибо Кирилов, проведший зиму с 1736 на 1737 год в приуготовлении разных проектов по делам киргизским, и намеревавшийся весною 1737 года привести их в непременное исполнение, умер в апреле месяце того же года.

Особенного сожаления достойно, что ему не удалось исполнить двух вещей: во-первых, увидеться с ханами и родоначальниками казачьими, кои по приглашению его должны были скоро приехать в Оренбург, и, во-вторых, отправить в Ташкент караван, которого путеводителями были бы купцы ташкентские, в 1736 году прибывшие чрез Оренбург в Казань. С ними вместе должен был [194] отправиться в виде купца английской морской службы капитан Эльтон ²⁰, для собрания сведений о владении Ташкентском и особенно для обозрения Аральского моря, на котором предполагали, как выше сказано, завести флотилию. Инструкция Эльтону была уже написана и найдена после смерти Кирилова в его бумагах, но оставлена без всякого действия, равно как и предположение завести на Аральском озере при устье Сыра (Сей самый Эльтон потом перешел в службу шаха Надира ²¹и был причиною дипломатических объяснений между российским и английским министерствами) город, который думали первоначально населить преступниками, к ссылке приговоренными (Указ о сем был дан 11 февраля 1736 года).

Важность дел, порученных Кирилову, и последствия, которые они должны были иметь, требовала избрать ему в преемники человека отличного сведениями и деятельно-стию. Так и сделано: вторым начальником киргизской, или, как называли ее тогда Оренбургской экспедиции, определен Татищев ²², известный сочинитель "Российской истории". Назначение сие было объявлено Меньшей и Средней ордам киргизским от имени императрицы двумя грамотами, из которых одна была немедленно доставлена Абульхайру, другая, быв написана на имя умершего хана Шемяки, осталась без употребления и доныне хранится в архиве Оренбургской пограничной комиссии.

Возмущение башкиров тогда еще продолжалось. Абульхайр, боясь самопроизвольно принять в оном какое-либо участие, предложил Татищеву свое содействие к усмирению непослушных. Высшее правительство, узнав о сем предложении, позволило принять оное (См. Указ Коллегии иностранных дел 30 декабря 1737 года) и впустить хана с его киргизами в Башкирию, с тем однако же, чтобы он, действуя против непокорных, не касался верных России башкиров, а напротив того сохранял их жизнь и имущество. Вопреки сему внушению Абульхайр два месяца грабил Башкирию без всякого различия ее жителей, а впоследствии оказалось, что он, предлагая свои услуги, не имел другой цели, кроме обогащения себя и своих киргизов добычею. Некоторые же уверяют, что он даже надеялся сделать сына своего ханом башкирским и, что, вступая в жилища сего народа, он объявил себя защитником и покровителем оного у престола русского, но когда обман его оказался безуспешным, тогда приступил он к [195] грабежу. Вследствие того предписано немедленно его вывести из земель башкирских (Указ Коллегии иностранных дел 22 марта 1738 года). Татищев исполнил волю правительства благовидным образом, без ссоры.

Сын Абульхайра Эрали между тем оставался в Оренбурге как заложник, или аманат. Пока Абульхайр разорял башкиров, в то самое время другая часть его орды, около устья Урала кочевавшая, возобновила нападения на калмыков и в одном из своих набегов захватила в плен многих россиян (См. в архиве Коллегии иностранных дел донесения из Астрахани и указ Татищеву от 6 февраля 1738 года).

Боясь отмщения за таковой поступок, Абульхайр и все подвластные ему были очень встревожены известием о приближении Татищева (в июле 1738 года) к Оренбургу с войском. Они думали, что войско сие, к которому страх и молва присоединили несколько тысяч калмыков, идет их наказывать, между тем как Татищев, которого оно сопровождало, не имел другой цели кроме свидания и переговоров с ханом и значительнейшими султанами киргизскими. Желая удостовериться в его намерениях, они прислали к нему на встречу всеми уважаемого и нам уже известного старейшину батыра Букенбая, которого явная обязанность была спросить Татищева, когда и с каким числом старшин прикажет он Абульхайру приехать в Оренбург, а истинная цель состояла в том, чтобы видеть число войска и удостовериться, нет ли в оном калмыков.

Хотя Букенбай и успокоил своих соотечественников с сей стороны, однако Абульхайр, чувствовавший свои преступления, долго не решался ехать в Оренбург. Наконец, он прибыл и расположился с свитою своею под самою крепостию, но ехать к Татищеву боялся, отговариваясь тем, что особе владетельной неприлично сделать первое посещение генералу. В мысли сей особенно упорствовал он по требованию прибывших с ним старейшин, но Тев-келев как единоверец и человек, коротко ему знакомый, успокоил его и убедил отказаться от тщеславного требования. Уверение, что он поедет не к тайному советнику Татищеву, а в стан императорский, умерило требования его и решило, наконец, отправиться в Оренбург, который тогда был ни что иное, как укрепленный лагерь.

Свидание было назначено 3 августа (1738). Дабы сделать оное сколь возможно торжественнее и тем произвести более влияния на азиатцев, вообще любящих пышность, [196] был выслан навстречу хану один майор с ротою драгунов, с двумя взводами гренадеров, с музыкою и 12 заводными лошадьми. Весь отряд сей, дождавшись Абульхайра на дороге, сопровождал его к Оренбургу.

Прочие бывшие там войска стояли на дороге под ружьем, и когда хан проехал мимо артиллерии, то она отдала ему честь девятью выстрелами. Пред палаткою Татищева, сходя с лошади, Абульхайр был принят поручиком, а у дверей палатки снаружи — майором, внутри же, при входе — полковником. В задней части палатки был поставлен портрет императрицы; на средине ожидал гостя главный начальник, окруженный штаб и обер-офицерами. Подойдя к нему, хан произнес на своем языке речь, который перевод при сем прилагается: "Ее величество государыня императрица российская, так же превосходит всех прочих царей, как солнце на небе затмевает все прочие светила. Хотя за отдалением видеть ее не могу, но сердцем милость ее чувствую, и вас, знаменитый господин начальник, принимаю за луну, озаренную сиянием ее величества, почему пред Вами мою покорность и верноподданическое повиновение изъявляю; с победами над неприятелями поздравляю, и вперед успеха желаю. Себя самого, семейство мое и орды мои повергаю под защиту и покровительство ее величества, как под крыло могущественного орла, обещая вечную покорность. Вас же, господин генерал и мой приятель, поздравляю с приездом сюда, поручаю себя и ближних моих дружбе вашей и уверяю вас во взаимном с моей стороны благорасположении" (Речь сия не была писана, но произнесена словесно и уже после наизусть внесена в журнал первого ханского приезда. На сем основании мы позволили себе дурной перевод оной поправить, не изменяя нигде смысла. Рычков поместил ее в своей "Оренбургской истории" также с некоторыми против помянутого перевода поправками).

Татищев отвечал, что не оставит донести императрице о его покорности, обещал ему покровительство и защиту, а между тем предложил вновь принять присягу. Абульхайр отвечал, что уже однажды присягал, но, впрочем, готов присягнуть и вторично. Тогда немедленно был введен в палатку старший из магометанского духовенства с Кораном, и принесен золотой ковер, на который хан преклонил колена, и, выслушав клятвенное обещание, поцеловал Коран. Немедленно после сего обряда Татищев надел на Абульхайра богатую, золотом оправленную саблю, которую как особенный знак милости хан должен был [197] обнажать только против врагов России. В то же самое время старейшины и простые киргизы были приводимы к присяге Тевкелевым в других палатках.

Торжество заключено обедом, во время которого для удовольствия и удивления гостей пили за императорское и их здоровье с пушечного пальбою. На другой день приезжал в Оренбург старший сьн ханский султан Нурали ²³. Он был принят также с разными, хотя меньшими против отца почестями, и также присягал в присутствии Татищева, а потом от имени императрицы получил в подарок саблю, серебром оправленную.

За первым свиданием начальника Оренбургской экспедиции с ханом киргизским последовало несколько других. Татищев и Абульхайр часто посещали друг друга в Оренбурге и под Оренбургом в стане ханском не только публичным, но и частным образом. На свиданиях сих было: 1. Эрали-султана, бывшего в Оренбурге аманатом, отпустить в орду, и вместо его взять другого сына ханского, Ходжу-Ахмета. 2. Хан принял на себя собрать и, освободив от неволи, доставить в Россию всех пленных россиян, находившихся не только в ордах казачьих, но и в сосед-ственных владениях. Заметим, что обещания сего он не мог никогда исполнить, и что, давая оное, сам он, без сомнения, был уверен в невозможности оное сдержать. 3. В подтверждение своей покорности Абульхайр изъявил желание в 1739 году отправить ко двору супругу свою ханшу Папай. Целию сего предприятия, вероятно, было любопытство, подкрепленное надеждою получить от двора богатые подарки. 4. Между тем хан в благодарность за все оказанные ему милости торжественно вызвался и обязался покровительствовать и защищать караваны русские, при переходе их чрез степи киргизские. Основываясь на таком уверении, Татищев тогда же отправил в Ташкент первый купеческий караван, в котором часть товара была казенная, и над которым начальником назначен был поручик Миллер ²⁴, а при нем послан для географических съемок один геодезии офицер.

Сей караван благополучно прошел чрез Меньшую и Среднюю орды казачьи, а в Большой за два дни пути от Ташкента был разграблен.

Пред отъездом хана в свои степи как ему, так и бывшим с ним султанам, старейшинам и простым киргизам даны были от имени императрицы разные подарки. [198]

В Средней орде тогда еще не был избран хан на место умершего Шемяки, но она управлялась двумя султанами— Абульмагметом и Аблаем ²⁵, которых Татищев вместо с Абульхайром приглашал для свидания в Оренбург. Ни один из них, однако ж, не приехал, а потому послан был к ним офицер с поручением узнать о расположении их к России, и о причинах, помешавших им быть в Оренбурге. В конце августа 1738 года посланный возвратился с несколькими старейшинами киргизскими, которые объявили Татищеву, что Абульмагмет и Аблай не могли воспользоваться сделанным приглашением только по причине удаления от Оренбурга аулов их, на Иртыше расположенных, но что будущею весною непременно приедут они и примут присягу в верноподданстве.

Однако и сие свидание не состоялось, ибо Татищев в начале 1739 года уехал в Петербург, а преемник его князь Урусов ²⁶, прибыл на границу уже в конце лета, и первое известие, которое он по приезде своем получил о киргиз-казаках Меньшой орды, состояло в том, что они почти на самой границе нашей разграбили два купеческих каравана, недавно из Оренбурга вышедшие. Таковы были первые опыты покровительства, обещанного ханом Абульхайром торговле нашей с Азиею.

Вторым доказательством бессилия киргизских владельцев, или, говоря точнее, начальников, было то, что когда в 1740 году бежал за Яик главный башкирский бунтовщик Карасакал ²⁷ с товарищами, то хан и султаны решительно отказались ловить беглецов.

Все сии происшествия, особенно разграбления караванов, были причиною, что в 1740 году Абульхайр постыдился ехать в Оренбург для свидания с князем Урусовым, отговариваясь болезнию и отдаленностию. К двум явным его отговоркам надобно присоединить третью, скрытую: он знал, что тогда в Оренбурге ожидали также нового хана Средней орды Абульмагмета, с которым он был во вражде, и пред которым хотел иметь первенство, но боялся быть с ним сравнен. А дабы избегнуть укоризн и не подвергнуться сомнениям, он прислал к князю Урусову сыновей своих султанов Нурали и Эрали.

Они были встречены и угощены с такими же почестями, как и отец их за два года пред тем. Приехавшим с ними киргизам равномерно оказаны особенные ласки. 75 старейшин обедали в палатке начальника, а для простого народа выставлены были на поле кушанье и пиво. [199]

Хотя султан Нурали в сие время был уже совершенных лет, однако же, Абульхайр для путешествия в Россию дал ему в наставники почитаемого всеми киргизами и известного умом своим батыра Джанибека ²⁸, который был принят в Оренбурге почти так же, как султаны, и вместе с ними получил при первом свидании разные подарки от имени русского правительства.

Первое посещение, сделанное детьми ханскими князю Урусову, заключалось в одних церемониях и взаимных вежливостях. При вторичном свидании их в Оренбурге было рассуждаемо о делах орды. Они объявили, что караван, отправленный Татищевым под начальством Миллера, разграблен Большою ордою, на которую они никакого влияния не имеют. Потом подобно отцу брались удовлетворить те требования, которых исполнение превышало их власть, а именно: возвратить товары, разграбленные близ Оренбурга, и вперед защищать все караваны, выходящие из России, а пленных россиян из казачьих орд выдавать и проч. Наконец, они объявили, что отец их просит дать ему несколько пушек для войны с хивинцами и построить город на реке Сыр, приказав прежде осмотреть и снять на план место, для оного назначаемое. Вследствие сей просьбы отправлены князем Урусовым на Сыр и оттуда в Хиву геодезист Муравин и инженер Назимов, которые, сочинив первую карту виденной ими части киргизских степей и Хивинского владения, возвратились в Россию чрез год после отъезда. В пушках Абульхайру решительно отказано под тем предлогом, что в новозаложенных крепостях на Урале их находилось очень мало.

Нурали и Эрали еще не уехали, когда прикочевали к Оренбургу давно ожиданные Средней орды хан Абульмагмет и султан Аблай с многими родоначальниками, старейшинами и простым народом. При посещении ими князя Урусова оказаны им те же самые почести, с которыми был принят Абульхайр, но они, войдя в палатку начальника, вместо изустных речей, подали ему каждый по письму, содержание которых сходно с речью Абульхайра, а потому мы и не помещаем их здесь. Князь Урусов по прочтении переводчиком писем сих, отвечал на оные приветствиями, обещал за верное подданство именем императорским милость, а потом предложил как хану, так султану и прибывшим с ними киргизам, принять присягу. Беспрекословно повинуясь требованию российского начальника, Абульмагмет и Аблай немедленно стали на колена [200] на золотой ковер и, сняв шапки, поклялись в верности по обычаям своим; в заключение они поцеловали Коран и подняли его на головы свои, а к присяжным листам вместо подписи приложили печати. В подражание им 128 старейшин Средней киргизской орды в то же время приняли присягу в другой палатке, а народ присягал под открытым небом. За сим следовал обед, пушечная пальба и проч.

На другой день хан с Аблаем опять приезжали в Оренбург рассуждать о делах киргизских, причем князь Урусов особенно просил и увещевал их препровождать караваны из России и в Россию идущие, возвратить товары, разграбленные Большою ордою, и прекратить ссоры между киргиз-казаками и волжскими калмыками. Последнего требования они не могли удовлетворить, потому что оно зависело от народа, привыкшего к грабежам и неповиновению своим повелителям, притом же калмыки наиболее страдали от Меньшой орды как с ними соседственной. В подтверждение сего заметим здесь, что в том же 1740 году сам Абульхайр посылал на разорение улусов калмыцких около 3000 киргиз-казаков.

Увещевание о препровождении купеческих караванов было не невозможно в исполнении. Если не Абульмагмет, то Аблай, имевший более власти, мог на себя принять сию обязанность, но она была невыгодна как для народа, так и для начальников оного, ибо плата за покровительство караванов, сколь бы она ни была высока, не могла вознаградить той прибыли, которую киргизы привыкли получать от грабежа товаров.

Чрез два дня после первого свидания с владельцами Средней орды, князь Урусов пригласил их, равно как и сыновей Абульхайра, к себе смотреть пехотные и артиллерийские учения войск. Абульмагмет и Аблай удивлялись оным и в особенности фейерверку, сожженному потом для них. Но Нурали и Эрали, избегая встречи с Абульмагме-том, не только не приехали по приглашению на праздник, но в тот же день откочевали от Оренбурга, не простясь с князем Урусовым. Истинною причиною сего внезапного их отъезда, как после открылось, была молва до них дошедшая, будто бы по наущениям Абульмагмета хотят их задержать в России аманатами.

Хан и султаны Средней орды оставили Оренбург со всеми знаками покорности и доброго расположения к правительству русскому, но происшествия 1741 года [201] заставляют сомневаться в искренности их уверений и обещаний. Мы уже сказали выше, что известный возмутитель Башкирии Карасакал бежал в орды киргизские. Неизвестно, который из ханов или султанов принял его там под свое покровительство, но достоверно, что он, назвав себя братом зюнгарского владельца Галдан Цырена ²⁹, с многими вооруженными киргизами ходил разорять жилища зюнгаров. Извещенный о его нападении, Галдан немедленно отправил для наказания грабителей до 15000 войска, которое преследовало их до самого почти Оренбурга, чрез степи киргизские, разоряя все на пути встречавшиеся аулы, убивая и увлекая как людей, так и скот. Наиболее пострадали в сем случае подвластные Абульмагмету и Аблаю ³⁰. Стремление мстителей было остановлено комендантом оренбургским, который, увидя приближение зюнгаров к границе, выслал сказать, что они нарушают мир, существующий между русским двором и Галдан Цы-реном. Начальник войска зюнгарского немедленно отступил, объявив, что ни ему, ни владельцу его не было известно подданство киргиз-казаков России, и что они всех соседей своих выводят из терпения частыми набегами. В ответ сказано зюнгарам, что вперед должны они на Меньшую и Среднюю орды казачьи жаловаться правительству русскому, а не сами наказывать их. Разумеется, что ни Галдан, ни полководец его не могли понять справедливости такового дипломатического объяснения и продолжали управляться с новыми подданными России так, как они обращались с ними во время их совершенной независимости.

Происшествие сие было причиною принесенной Абуль-магметом российскому правительству (около того же времени) просьбы построить ему в кочевьях Средней орды укрепленный город. Он знал, что то же обещано Абуль-хайру и почитал себя в полном праве требовать с ним уравнения.

Как ни силен был урок, нанесенный киргиз-казакам зюнгарами, но гораздо опаснее была туча, грозившая им с юго-запада. Страшный для Азии шах Надир приближался тогда к Хиве и, покорив ее, легко мог напасть на орды казачьи, почему кабинет петербургский уже принял меры к укреплению сколь возможно надежнее новой границы своей по Уралу. Предосторожность сия оказалась излишнею, ибо Надир прошел мимо степей киргиз-казачьих, не обратив на них внимания. Он не мог не знать, что [202] покорение народа кочевого вообще трудно, а добыча от завоевания оного ничтожна, и потому нимало неудивительно, что он оставил киргиз-казаков в покое.

Абульхайр в 1741 году овладел Хивою и находился в ней, когда войска персидские вступили в пределы Хивинского владения. При нем был тогда русской службы геодезист Муравин, посланный, как сказано выше, в 1740 году для обозрения при реке Сыр места, на котором Абульхайр просил построить город. Надеясь на сего офицера более, нежели на султанов своих, он отправил его от себя навстречу к шаху с приветствием и просьбою оставить его ханом хивинским. Надир принял Муравина весьма ласково, одарил его деньгами, платьем и пр. и отпуская назад, поручил ему сказать Абульхайру, чтоб он сам явился в стан персидский, где будет принят и вознагражден как подданный российской императрицы, с которою шах всегда желает жить в мире и дружбе (Доказательством искренности сего объявления служит то, что русский татарин Янаев тогда же привез в Самару 10 человек россиян, бывших пленными в Хиве и коим Надир, возвратив свободу, приказал дать для отъезда в отечество каждому около 50 рублей и по лошади ³¹.

От боязни ли и недостатка доверенности к словам Надира или от заговора, составленного некоторыми хивинцами против Абульхайра, он не явился к персидскому завоевателю и удалился в свою орду. По отъезде его хивинцы вздумали противиться войску персидскому и заперлись в городе. Надир в три дни взял оный приступом и назначил хивинским ханом одного из своих военачальников, но дал ему мало войска, а потому жители Хивы весьма скоро его убили.

На место сего кратковременного владельца избран Ну-рали (сын Абульхайра), но царствование его было также кратковременно. Узнав, что шах Надир, раздраженный поступком хивинцев, посылает войско для их наказания, Нурали поспешил оставить Хиву и соединиться по-прежнему с отцом своим в кочевьях Меньшой киргизской орды.

Однако ж, он и тут нашел себя не в безопасности. Гальдан Цырен (или Черен), выведенный из терпения набегами казаков во время войны его с китайцами, по окончании дел важнейших, вновь послал против них два отряда войска, из которых один устремился в Меньшую Орду, а другой в Среднюю. Абульхайр поспешил прибегнуть к российскому правительству и просить у него защиты. Кабинет императорский, исполняя желание хана, [203] приказал впустить его в случае опасности с семейством и всеми прислужниками в крепость Оренбургскую.

Таковое позволение было благодеянием для Абульхайра, но не могло защитить его от будущих нападений зюнгарских. Живя большею частию в средине степей своих, или около реки Сыр, он не всегда мог искать убежища в отдаленном от него Оренбурге, а зюнгары всегда могли отрезать его от оного, заняв северную часть степей киргиз-казачьих. С запада помогли бы им единоплеменники их, волжские калмыки. Еще опаснее было положение Абульмагмета и Аблая, которых подвластные в многих местах были ближайшими соседами зюнгаров, и которые сами часто кочевали ближе от земель зюнгарских, нежели от Оренбурга.

Опасность сия, оправданная взятием в плен зюнгарами султана Аблая (См. Инструкцию, данную в 1742 году майору Миллеру, который был тогда отправлен из Оренбурга к Галдан Цырену, и которому было поручено ходатайствовать об освобождении Аблая из плена), была причиною, что владельцы киргиз-казачьи, несмотря на подданство свое России, должны были искать благоволения зюнгарского хонтайдзи (Галда-на). Абульмагмет отправил к нему послов с изъявлением покорности, и наконец, отдал ему в аманаты сына своего (См. в архиве Оренбургской пограничной комисии показания поручика князя Уракова, в 1742 году бывшего в Средней орде).

Абульхайр, превосходя Абульмагмета умом и живя ближе его к границам России, с одной стороны, менее опасался зюнгаров, с другой же, более имел нужды в покровительстве императрицы российской, а потому решился поступить в сем случае самым хитрым образом. Он чрез ближних своих дал знать войску зюнгарскому, что готов добровольно повиноваться Галдану, и что пришлет к нему заложников повиновения, если он того потребует.

Комментарии

1 Средней и Меньшей (Малой) киргиз-казачьими ордами в дореволюционный период называли две из трех больших групп родоплеменной структуры казахов, сложившейся в XVI — XVII вв. Казахи Среднего жуза занимали в XVIII в. обширные пространства Восточного, Северо-Восточного, Центрального и отчасти Южного Казахстана, которые простирались по линии Аральское море — р. Иргиз — р. Тургай, на восток — до бассейна р. Иртыш — хребтов Алтай — Тарбагатай. На юге граничили по линии долина Сырдарьи — р. Чу — оз. Балхаш и продолжались на север до границ Томской и Тюменской губерний. Младший жуз занимал территорию Западного Казахстана: юго-западная часть — нижнее течение р. Урал, Эмба, пески Сам и п-ов Мангышлак, северо-западный Казахстан — среднее течение р. Урал, долины Хобды, Илек, Орь и отроги Мугоджарских гор, на востоке — долины рек Иргиз, Тургай, оз. Шалкар, М. и Б. Барсуки, Каракумы, нижнее течение Сырдарьи (см.: ККЭ, с.309, 481; Муканов М. С. Этнический состав и расселение казахов Среднего жуза. Алма-Ата, 1974. С.27; Аргынбаев X. Образование казахских жузов и их дальнейшая этнополитическая судьба // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана: Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1988. С.16 — 19).

2 Абулхаир. См. коммент. 40, гл. 3.

3 Каип — казахский хан (1715 — 1718), преемник Тауке, отец султана Батыра (Бахадур-хана) (см. коммент 41, гл.5. Ч.II) и дед хивинского хана Каипа (1745 — 1756). Убит султанами Среднего жуза в 1718 г.

4 Письмо с изложением просьбы о подданстве было послано ханом Младшего жуза Абулхаиром (см. коммент. 40. гл. 3. Ч.II) имп. Анне Иоанновне в июле 1730 г. через посланцев — батыра Сеиткула Койдагулова и бия Кутлумбета Коштаева, отправленных с башкирским старшиной Алдарбаем к уфимскому воеводе Бутурлину, который затем уже переправил их в Петербург. Послы Абулхаира прибыли к императорскому двору в конце августа 1730 г. (см.: КРО-1, с.35 — 37; Басин В. Я. Россия и казахские ханства в XVI — XVIII вв.: Казахстан в системе внешней политики Российской империи. Алма-Ата, 1971. С.131 — 132).

5 Аральцы. Имеются в виду аральские узбеки.

6 Речь идет о Цэван Рабдане, ошибочно названным Галдан Цэреном. (См. коммент. 46, 47, гл.З)

7 А. Бекович-Черкасский. См. коммент. 13, разд.II. Ч.1.

8 После неудач экпедиций А. Бековича-Черкасского в Хиву (1715 — 1716) и И. Д. Бухгольца (1715 — 1717) вверх по Иртышу правительство Петра I в своих отношениях с государствами Средней Азии, в том числе казахскими ханствами, было вынуждено перейти исключительно к использованию дипломатических средств. Петр I рассматривал казахские степи как непосредственные подступы к крупнейшим азиатским странами — Индии, Китаю, Персии и Турции, которые традиционно занимали важное место в экономических и внешнеполитических интересах царского правительства. В связи с этим Петр I, находясь в 1722 г. в Астрахани, после возвращения из Персидского похода высказал желание о приведении в российское подданство "издревле слышимых и в тогдашнее время почти неизвестных обширных киргиз-кайсацких орд". По сведениям А. И. Тевкелева (см. коммент. 39 гл.З. Ч.II), являвшегося переводчиком в этом походе, Петр I видел значение Казахстана для российской внешней политики главным образом в том, что казахские степи являются "ключом и вратами" "всем азиатским странам и землям", "и той ради причине оная де орда потребна под Российской протекцией быть, чтоб только через их во всех азиатских странах комоникацию иметь и к российской стороне полезные и способные меры взять" (см.: Временник Императорского Московского общества истории и древностей российских. М., 1852, кн. 13, отд. 3, с.15; КРО-1, с.31; Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России в первой половине XVIII в. // Казахстан в XV — XVIII вв.: Вопросы социально-политической истории. Алма-Ата, 1969. С.54 — 56).

9 А. И. Тевкелев. См. коммент. 39, гл.З. Ч.II.

10 Посольство А. И. Тевкелева сопровождали геодезисты Алексей Писарев и Михаил Зиновьев, 60 казаков и несколько башкирских старшин, в том числе знатные башкиры Алдарбай Исекеев, Таймас Шаимов, Косенши Бекходжин, Орадай Обозинов, Кидряс Муллакаев, Шима-батыр Кадырчиков, Отжас и Козяш Рахманкуловы и др. (см.: Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России. С.78, 81 и др.).

11 Речь идет о старшине Букенбае, выходце из рода табын племени жетыру Младшего жуза; не путать с Букенбаем — фактическим предводителем казахского ополчения в 1710 — 1723 гг. из рода канжигалы племени аргын Среднего жуза.

12 Семеке (Шемяка) (? — 1737). Хан Среднего жуза, сын Тауке-хана (?) (см. коммент. 45, гл.З. Ч.II). Выдвинулся в число лидеров казахского народа в период джун-гарского нашествия. Возглавлял группировку казахской" знати, придерживавшуюся прорусской ориентации. 25 декабря 1731 г. А. И. Тевкелев, Абулхаир и батыр Букенбай равили к Семеке послов с предложением принять российское подданство. Это предложение нашло поддержку у хана, который в июле 1732 г. принес присягу верности русской императрице. Однако подданство Семеке имело формальный характер (см.: КРО-1, док. №38, с.91 — 93).

13 Это сообщение не совсем верно отражает ситуацию. Принятие российского подданства ханом Абулха-иром и его приближенными произошло не в 1732 г., как это утверждает А. И. Левшин, а значительно раньше — 10 октября 1731 г. Подписание юридического акта состоялось на собрании казахских старшин, куда был приглашен и А. И. Тевкелев. На этом собрании после речи Тевкелева выступил старшина Букенбай и заявил присутствовавшим, что "в подданстве российском быть желает". Его поддержали Абулхаир и Есет-батыр. Затем "присягу на ал-Коране учинили на российское подданство Абулхаир, Букенбай, Есет, его брат Худай Назар-мурза, а за ними 27 знатных старшин". Часть старшин ("противная партия"), присутствовавших на собрании, присягу не принесли. Хан Среднего жуза Семеке на этом собрании не присутствовал. Он присягал царскому правительству в своих кочевьях уже в 1732 г. (см. коммент. 12 этой гл.).

Все обстоятельства принятия российского подданства казахами Младшего и части Среднего жузов в 1731 — 1732 гг. подробно отражены в специальном дневнике А. И. Тевкелева, являющимся ценнейшим источником по истории русско-казахских отношений 30-х г. XVIII в. (см.: КРО-1, док. № 33, с.48 — 86). Результаты дипломатической миссии А. И. Тевкелева, положившие начало присоединению Казахстана к России, получили обстоятельное освещение в научной исторической литературе (см.: Аполлова Н.Г. Присоединение Казахстана к России в 30-х гг. XVIII в. Алма-Ата, 1948. гл. IV. С.186 — 254; Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России. С.78 — 100; Bodger A. Aboulkhair, Khan of the Kazakh Little Horde, and his Oath of Allegiance to Russia of October 1731 // The Slavonic and East European Review, London, 1980 vol.58, N 1, p.40 — 57.).

14 Каракалпаки. С конца XVII и до середины XVIII в. населяли территорию по среднему и нижнему течению Сырдарьи. Они жили в тесном соседстве с казахами Младшего жуза и в экономическом и в политическом отношениях находились в зависимости от казахских ханов. Правили ими, по данным письменных источников, казахские султаны; при Тауке управлял некоторое время один из его ставленников Табурчак-султан. В 1709 г. упоминается в русских источниках в качестве хана каракалпаков Ка-ип-султан, сын Табурчака. В 1722 г. ханом становится Ишим Мухаммед, в 30 — 40-х гг. каракалпаки были под властью хана Младшего жуза Абулхаира. Каракалпаки должны были ежегодно платить казахским ханам дань хлебом, выставлять конные войска, вместе с казахами участвовать в набегах на русские пограничные селения и соседние государства — Бухару и Коканд. В 20-е гг. XVIII в. в результате захвата джунгарами среднего течения Сырдарьи завершилось разделение каракалпаков на нижних и верхних: верхние каракалпаки попали в политическую зависимость от джунгар, а нижние — до 1743 г., а частично и до 1762 г. — от Младшего жуза казахов (см.: Каналов С. К. Каракалпаки в XVIII — XIX вв.: К истории взаимоотношений в Россией и среднеазиатскими ханствами. Ташкент, 1968, С. 25 — 54).

15 Нияз. Казахский султан, двоюродный брат хана Младшего жуза Абулхаира.

16 С конца XVI в. и до начала XVIII в. в Казахстане постепенно складывалась определенная традиция наследования верховной власти, согласно которой титул общеказахского хана стал преимущественно привилегией одной ветви потомков Джучи, происходивших по линии султана Джадика (Джадек, Жадиг) (см. коммент. 42, гл. 3. Ч. II), сына основателя казахского ханства Джаныбека (ок. 1469/70 — ок. 1473/74) и брата влиятельного казахского хана Касыма (1512-1518) (см. коммент. 12, гл. 3. Ч. II), — Тугум (30, конец 50, нач. 60-х гг. XVI в.), Шигай — (1580 — 1582), Таваккул — (после 1583 — 1598), Ишим (Есим) — (1598 — ок. 1613/14; ок. 1627 — нач. 1628), Джахангир — (после 1644 — 1651/52), Тауке — (после 1651/52 — 1715), Болат — (1718 — ок. 1723). В XVIII в. эту правящую ветвь династии чингизидов в регионе представляли ханы и султаны Среднего жуза (Се-меке, Барак, Батыр, Абулмамбет, Аблай, Вали и др). (см. коммент. 41, гл. 3; 24, гл. 4; 12, 36, 41, 68, гл. 5. Ч. II.). В силу указанной традиции члены династии казахских султанов, происходившей от султана Уснака (Усек, Усяк, Осек), другого сына хана Джаныбека, по представлениям казахов того времени, не обладали легитимными правами на ханский престол и поэтому играли менее заметную политическую роль в казахских жузах. Хан Абулхаир принадлежал именно к данной ветви чингизидов и в связи с этим не считался в кругах казахской знати законным претендентом на верховную власть. (О родословной казахских ханов и султанов см.: МИКХ. С. 42; Вельяминов-Зернов В. В. Исследования о касимовских царях и царевичах. Спб., 1864. Ч. 2. С. 268 — 269; Валиханов Ч. Ч. Соч. к 5 т. Т. 1. Алма-Ата, 1984. С. 165; Т. 4. Алма-Ата, 1985. С. 201; Султанов Т. И. Кочевые племена Приаралья. С. 112 — 121).

17 И. К. Кирилов См. коммент. 7, гл. 4. Ч. II.

18 В проектах И. К. Кирилова подробно охарактеризованы политическое положение казахских жузов и их взаимоотношения с соседями, что говорит о большой осведомленности автора проектов о жизни и истории казахского народа. В современных условиях эти документы представляют не только историографический интерес, но позволяют более четко уяснить основные мотивы и цели среднеазиатской политики России, а также место казахских степей в экономических и военно-стратегических планах царского правительства (см.: Проект обер-секретаря Ивана Кирилова об удержании в русском подданстве киргиз и способах управления ими // Материалы по истории России / Сост. А. И. Добросмыслов. Т. 1. Оренбург, 1900. С. 1; Изъяснение о киргиз-кайсацкой и каракалпакской ордах И. К. Кирилова // ЛО ААН. Разр. 2, оп. 1, д. 164).

19 Речь идет о башкирском восстании 1735 — 1740 гг., вызванном усилением колониального гнета царизма и изъятием у башкир земель для строительства горных заводов и крепостей (см.: Устюгов М. В. Башкирское восстание 1737 — 1739 гг. М.,: Л., 1950; Акманов И. Г. Организация Оренбургской экспедиции и начало восстания 1735 — 1740 гг. // Очерки истории дореволюционной России. Уфа, 1975. Вып. 2. С. 101 — 142).

20 Джон Эльтон. Английский морской офицер, участвовал в картографических работах Оренбургской экспедиции. (См. о нем: Попов Н. Татищев и его время. М., 1861; С. 190; Матвиевский П. Е. Дневник Джона Кэстля как источник по истории и этнографии казахов // История СССР. 1958. № 4. С. 133 — 145; Есмагамбетов К. Л. Что писали о нас на Западе. Алма-Ата, 1992. С. 29 — 30.).

21 Надир-шах (Тахмасп Кули-хан) (1688 — 1747). Персидский шах (1736 — 1747). Захватил и на некоторое время подчинил себе южные районы Бухары и Хорезма,но затем потерпел поражение от объединенных сил cреднеазиатских ханств и возвратился в Персию.

22 Василий Никитич Татищев (1686 — 1750) Известный государственный деятель, историк, географ, основоположник этнографии в России. Автор знаменитого труда "История Российская" М.,: Л., 1962 — 1968. Т.I — VII. В 1737 — 1739 гг. возглавлял Оренбургскую экспедицию.

23 Нуралы — (? — 1790). Хан Младшего жуза (1748 — 1786), старший сын Абулхаир-хана (см. коммент. 40, гл. 3. Ч. II.). Стремился использовать российское подданство для усиления своего личного экономического и политического влияния в Казахстане. При нем наряду с ростом социального и колониального гнета в Младшем жузе, усилилась борьба за власть между разными группировками казахской знати. Политика Нуралы, опиравшаяся на поддержку оренбургской администрации, вызывала недовольство широких социальных слоев и явилась одной из причин освободительной борьбы казахского народа под предводительством Срыма Датова (1783 — 1797) (см. коммент. 71, гл. 5. Ч. II). В 1786 г. императрица Екатерина II отстранила Нуралы от ханской власти.

24 Карл Миллер. Поручик Пензенского гарнизонного пехотного полка. В 1738 г. возглавил первый русский торговый караван в Ташкент. 2 ноября 1738 г. вблизи Туркестана при уроч. Балакампир караван был почти полностью разграблен казахами шымырского рода. Все члены посольства кроме К. Миллера попали в плен, но он, благодаря покровительству старшины Кунай-мурзы, сумел добраться до Ташкента. Там при содействии хана Жолбарса (см. коммент. 6, гл. 4. ч. II) и батыра Джаныбека (см. коммент. 28, гл. 5. Ч. II) Миллер собрал всех членов посольства и совместно с ними отправился в Россию. Российских границ он достигнул в июне 1739 г. (о судьбе каравана см.: Абдураимов А. Первый русский купеческий караван в Ташкенте (1738 — 1739). // Известия АН УзССР. 1955. № 6. С. 87 — 93).

25 Абулмамбет. См. коммент. 41, гл. 3; Аблай. См. коммент. 24, гл. 4.

26 Василий Алексеевич Урусов. Генерал-лейтенант, начальник Оренбургской комиссии в 1740 — 1741 гг.

27 Карасакал (Кара-хан) (ок. 1705 — 1749). Предводитель башкирского восстания 1740 г., выдавал себя за брата джунгарского хунтайджи Галдан Цэрена Шуну. После подавления восстания ушел из Башкирии в пределы Казахстана и нашел убежище у бия Казбека. Вскоре он покинул, Каркаралинскую степь и в районе Черного Иртыша нашел нового покровителя в лице влиятельного вождя найманов батыра Кабанбая, у которого оставался до смерти. (См. о нем: Валиханов Ч. Ч. Шуна-батыр. Собр. соч. в 5 т. Алма-Ата, 1985. Т. 4. С. 8 — 13; Игнатьев Р. Карасакал — лжехан Башкирии. Труды Научного общества по изучению быта, истории и культуры башкир при Наркомпросе Баш. АССР. Стерлитамак, 1922. Вып. 2. С. 38 — 66; Моисеев В. А. Степной самозванец // Простор, 1984. № 6).

28 Джаныбек. Батыр Среднего жуза, рода сары-жетым шакшак, сподвижник хана Аблая (см. коммент. 24, гл. IV). Стоял во главе одного из ополченческих отрядов во время борьбы с джунгарами. В устном народном творчестве Джаныбек выступает также как популярной судебный оратор, отличавшийся большим красноречием, в частности, своими речами на межродовых судебных разбирательствах (см.: Жанибек-батыр // РО ЦНБ РК № 955). Умер в 1751 г.

29 Галдан Цэрен. См. коммент. 8, гл. 4. Ч. П.

30 Речь идет о новом организованном вторжении джунгарских войск на территорию Казахстана в 1739 — 1742 гг. Зимой 1741 г. джунгарские войска численностью до 30 тыс. человек под командованием полководца Сеп-теня вторглись во владения Среднего жуза (Центральный и Северный Казахстан). В одном из сражений в плен к джунгарам попал султан Аблай (см. коммент. 24, гл. 4). От верховьев Илека к Оренбургу был вынужден отступить Абулмамбет-хан (см. коммент. 41, гл. 3. Ч. II) со "своим улусом". За короткий период джунгарам удалось опустошить кочевья казахов по Ишиму и Тоболу и нанести удар казахам Младшего жуза в районе р. Иргиз. В 1742 г. десятитысячное войско джунгаров разграбило кочевья казахов на обширном пространстве от Ташкента до р. Ори. В результате военных действий 1741 — 1742 гг. часть территории Среднего жуза была временно оккупирована джунгарскими войсками (см.: Красный Архив, 1938, т. 2. (87), с. 138; КРО-1, с. 291; Моисеев В. А. К вопросу об ойрато-казахских отношениях в 30 — 40-х гг. XVIII в. // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI — XVIII вв. Алма-Ата, 1983. С. 177 — 191).

31 Подробное описание взаимоотношений Абулхлира с шахом Надиром содержится в путевых записках геодезиста И. Муравина (см. коммент. 19, разд I, ч.1), являющихся важным источником по истории взаимоотношений казахов с сопредельными народами.

Текст воспроизведен по изданию: Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких гор и степей. Алматы. Санат. 1996

© текст - Левшин А. И. 1832
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Назаров И. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Санат. 1996