КАЗИ-АХМЕД

А то, что написано в айване Чихил-Сутуна, — газель хадже-Хафиза:

А эту газель, принадлежащую мавлана Хусам ад-дин Маддаху, — на него милосердие! — согласно высокому приказу он написал на портале Чихил-Сутун и прекрасно начертал: [149]

Дата — 966 год (1558/59 г.). Мавлана после окончания надписей не получил отпуска на возвращение в наисвятейший Мешхед, несмотря на то, что его высочество мирза постоянно делал представления наивысочайшему трону. Мавлана таким образом в стольном городе Казвине занимался изучением и обсуждением, перепиской и писанием кита до того времени, пока не отправился на тот свет в Казвине в 969 году (1561/62 г.; Huart, 238, указывает на 1553 (960) г. как на дату смерти мастера Малика). Один из современных ученых сочинил относительно даты смерти мавлана:

Он хорошо сочинял стихи, по большей части касиды и газели. Для царевича луноликого, победоносного султана Ибрахим-мирзы, он сочинил “Гуи о чоуган”, где у него прекрасно объяснены правила игры в поло.

Эти стихи принадлежат мавлану:

И этот отрывок также принадлежит ему:

Мавлана начал список Корана почерком насталик, споспешествования к окончанию не получил, — должно быть, не обладает счастьем. Хотя друзья хотели, а так случилось (Текст неясен). От мавлана Малика остался один сын по имени мавлана Ибрахим. Он стал выдающимся в [151] изучении /102/ наук и в стихах. Своим прозванием он сделал “Са-гири”. После того как мирза-Махдум Шарифи (Мирза-Махдум Шарифи был близок к Пери-хан-ханум и так же, как упомянутая царевна, являлся приверженцем сближения шиизма и суннизма. В кратковременное правление Исмаила II он был одним из двух садров (Алам ара, 110)) бежал в Рум, он также бежал, отправился в ту страну и край, там и умер.

Мир-Садр ад-дин Мухаммед — сын его высочества мирзы Шараф-и-Джихан. Он — из сеидов “хасани”, “сейфи” (Разряд сеидов, ведущих свою генеалогию от аль-Хасан-ибн-Али) стольного города Казвина. Достоинства и совершенства, той светлости в сочинении стихов во всяком роде более того, чем можно это описать. Их благородное имя упомянуто в этой рукописи ввиду мастерства в письме. Упражнение в почерке насталик и обучение ему они брали у мавлана Малика. В непродолжительное время они, изволив усовершенствоваться, стали известными; не имеют равного в отношении вкуса в эпистолярном искусстве и изяществе выражений. Они пишут “Тазкират аш-шуара”, (Литературная антология) занимаются этим уже более тридцати лет. Надеюсь, что будут успешны в окончании [этого сочинения] в том виде, как замыслил благодетельный помысел той светлости (Садр ад-дин Мухаммед ибн мирза-Шараф, брат Рухаллаха, в Алам ара, 125, упомянут в качестве мастера насталик, ученика мастера Малика. Садр ад-дин отличался разнообразием своих художественных и научных интересов. По сообщению Алам ара, упомянутая в тексте литературная антология осталась незаконченной).

Мавлана Дуст Мухаммед из города Герата (Алам ара, 124: Дуст Гератский) — ученик мавлана Касим Шадишаха. Он написал почерком насталик список Корана. У шаха, равного достоинством Джаму, пребывающего в раю, к нему было полное расположение. Он удалил всех писцов из китаб-ханэ, кроме него; он давал обучение почерку царевне Султаным. (Сестра шаха Тахмэспа, Михин-бану, прозванная Султаным, ум., в 1561/62 (969) г. (Шараф-намэ, II, 217—218). Известны два каллиграфических отрывка стиля насталик ее работы, входящие в состав известного альбома Бахрам-мирзы.(Sakisian, 118—120) Мавлана Рустам Али был племянником [по [152] сестре] мастера Бехзада, художника, прекрасно писал, был хорошим писцом. Вначале он был в китаб-ханэ его высочества, чье убежище — милосердие, Бахрам-мирзы, в конце дней старчества пребывал в китаб-ханэ его сына, его высочества, находящегося в раю, победоносного султана Ибрахим-мирзы, — да освятит бог место его /103/ успокоения! — в священном, пресветлом Мешхеде; там он и упокоился в 970 году! (1562/63 г.) похоронен рядом с мазаром покойного мавлана султан-Али Мешхеди.

Мавлана Мухибб-Али был любимым сыном мавлана Рустам Али, хорошо писал крупно и мелко, был китабдаром его высочества, пребывающего в раю, победоносного султана Ибрахим-мирзы, — да прохладит бог его могилу! — был в числе его приближенных. Он писал под именем “Ибрахими”. После двадцати лет придворной службы его высочеству мирзе [Мухибб-Али] удалили от службы его высочеству мирзе и потребовали в стольный город Казвин. Через некоторое время, взяв отпуск на предмет паломничества к высоким священным мощам, достоинством равным райскому лотосу, мавлана отправился в паломничество. По возвращении, немного времени спустя, он умер в Казвине (Huart, 231, приводит биографию Мухибб-Али с прозвищем Наи, т. е. играющий на флейте. Близкая по фактическому материалу к Huart, биография того же Мухибб-Али Наи находится в Тухфэ-и-Сами, 84. По словам Тухфэ-и-Сами, этот Мухибб-Али “хорошо играет на флейте и не плохо пишет почерком насталик”. Биография Мухибб-Али Наи весьма мало (за исключением некоторых деталей) напоминает биографию мастера в нашем трактате. По-видимому, у Huart мы имеем смешение двух биографий.). Его останки перевезли в наисвященный, пресветлый Мешхед и похоронили рядом с отцом его мавлана Рустам Али. Относительно даты его смерти некоторые из талантливых людей сочинили этот отрывок, а покойный мастер мир-сеид-Ахмед написал его на могильной плите:

Хафиз Баба Джан. Он также прекрасно писал и хорошо играл на лютне (Алам ара, 124, упоминает его в числе мастеров насталика; Тухфэ-и-Сами, 82, сообщает об его искусстве составлять загадки). Некоторые считали его /104/соперником прежнему мавлана Абд аль-кадиру (Умер в 1435 (Journal Asiatique, 1862, pp. 275—277, n. 1); был известен как художник, музыкант, поэт и каллиграф). Он работал также по инкрустации золотом (Тухфэ-и-Сами: Баба Джан работал по кости). Его брат хафиз-Абд аль-Али Турбати пребывал на службе у покойного государя Хусейн-мирза-и-Байкара. Они из благословенного селения Турбат попали в Ирак и обосновались в Ираке. Мир-Сани Нишапури хотя был из поэтов своего времени, но писал почерком насталик весьма со вкусом и прекрасно (Тухфэ-и-Сами, 48, дает также высокую оценку каллиграфическим способностям мир-Сани). Стихи его известны, а его диван [собрание стихов] всюду переписывается. Эта газель принадлежит ему:

Мир Сани вел себя подобно дервишу и подвижнику-аскету, был отменен в добронравии, тонкомыслии, несравненен в собеседовании и манерах обращения; под конец он попал из Хорасана в Ирак, а из Ирака ушел в Азербайджан и поселился в стольном городе Тавризе. Он предался сердцем покойному мирза-Абд аль-Хусейну, племяннику [по брату] мирза-Сати, /105/ мух- тасиба (Мирза-Абд аль-Хусейн ибн-мир-Фасих вел свое происхождение от султана династии Кара-коюнлы-Джихан-шаха 1437 (841)— 1467 (872); при шахе Тахмаспе и Мухаммеде Худабандэ он занимал высокое служебное положение, как и его родственник мирза-Сати (Алам ара, 111); мухтасиб — одна из высших полицейско-религиозных должностей). В этой дружбе его дела пришли в расстройство, в том опекаемом месте он скитался подобно безумцу. Как мотылек, сгорел в молодых годах в огне чувств, в короткий срок улетела птица души его и перенеслась в иной мир. Его похоронили против дверей дома его друга — внизу постройки Джиханшахи (Под “постройкой Джиханшахи”, очевидно, следует разуметь выстроенную Джихан-шахом мечеть (В. В. Бартольд. Историко-географич. обзор Ирана, 147) и службы. Алам ара, 111, сообщает, что мирза-Абд аль-Хусейн жил в месте Джиханшахиэ, носившем название Музаффариэ). Остроумцы того времени сочинили эту хронограмму и написали на камне башни.

ХРОНОГРАММА

Мир-Мухаммед Хусейн Бахарзи (Бахарз — один из районов Герата) — [один] из учеников мавлана Касим Шадишаха. Он из видных сеидов селения Зарэ в Бахарзе, из детей мир-Сании (О мир-Сании см. В. В. Бартольд. Мир-Али-Щир и политическая жизнь, сб., 1928, стр. 162), который был некоторое время везирем опочившего государя султан-Хусейн-мирзы. Его писание очень зрелое, со вкусом, он писал красивее, чем большинство писцов Хорасана. Несколько лет во времена шаха, пребывающего в раю — чья обитель рай, — он находился в стольном городе Казвине, где был день и ночь в обществе и дружественных отношениях со столпами победительной державы, проводил время приятно. Затем он пожелал возвратиться в Хорасан, изволил переселиться в свое место жительства, приступил к занятиям земледелием и хозяйством. Во время хорасанского междувластия он разорился; /106/ в те дни он и упокоился — на него милость от возлюбленного бога! Мир-Мухаммед Хусейн был до чрезвычайности родовитым, благородных качеств и очень общителен. Он хорошо также сочинял стихи. Вот эти принадлежат ему:

Мир-Махмуд Аризи был из сеидов, истинных по происхождению, “аризи”, города правоверных Сабзавара, из [156] видных царских людей. Очень красиво писал. Так как он не испытывал нужды, то мало занимался работой. Он принадлежал к людям собрания господина султанов, справедливейшего из хаканов — да осветит бог его могилу! — и имел полное приближение.

Хафиз-Камал ад-дин Хусейн Вахид ал-айн [с одним глазом] происходил из стольного города Герата. Он хорошо писал насталиком и делал среднее из письмен “шестерки”, хороший мастер по ляпис-лазури (Ars Islamica, v. .II, p. I, A1bert Gabrie1. Le mesdjid-i-djuma d'Isfahan указывает на наличие в исфаханской мечети надписи, датированной 1531/32 (938) г. и имеющей подпись Камал ад-дин Хусейн из Герата). Из Хорасана он попал в Ирак, некоторое время жил в городе правоверных Куме. Он прекрасно читал Коран. Из Кума он попал в высокую свиту и в сем наиблагороднейшем собрании на него возложили чтение Корана. /107/ Он говорил: “Мне не подобает чтение”. Он был дервишем и смиренным. Шах, обитающий в раю, чье жилище рай, изволил ему пожаловать палатку, коня, верблюда, сбрую и снаряжение. Он не принял и не соблазнился. Он одевался в войлок и пешком пускался в путешествия, обладал полным талантом в науке о философском камне. Затем из Ирака он возвратился в Хорасан и умер в священном, пресветлом Мешхеде в 964 году (1556/57 г. Согласно Huart, 232, он умер в 1566/67 (974)).

Мавлана Салим Катиб был одним из сыновей слуги покойного садра эмир-Джамал ад-дин Мухаммед Астра-бади (Мир-Джамал ад-дин Мухаммед Астрабади был назначен на .должность садра в начале правления шаха Тахмаспа в 1523/24 (930) г. (Шараф-намэ, II, 169, без указания имени; Зейн аль-абидин, 252-б, указано имя “Мухаммед”; у Huart, 234, ошибочно “Хайдар”). Отец его — абиссинец. Так как у него были природные способности, он преуспел в искусстве письма, стал мастером в письме, не имел соперника в цветном письме, был хорошим составителем кита и писцом, и в писании его считают соперником мавлана султан Мухаммед Нура. Он всегда проживал в священном, светлом Мешхеде и там скончался (Huart, 234: дата смерти Салим Катиба 1582 (990) г.). Он имел [157] также талант к стихам, и этот начальный стих принадлежит ему:

Мавлана шах-Мухаммед Катиб был его учеником. Он происходит из священного Мешхеда. Писание его было не хуже писания его учителя мавлана Салим. Он также сочинял стихи, сделав своим прозванием “Вакифи” (Huart, 238: “Васики”).

Он употреблял опий и умер в священном Мешхеде.

Мавлана Мухаммед Амин, мешхедец по происхождению, был из учеников мавлана шах-Мухаммеда (Упомянут Алам ара, 126). Его каллиграфические способности развились очень быстро, он обладал совершенством, красотой и изяществом. Уехал в Индию.

Он упокоился в священном, пресветлом Мешхеде (Huart, 220: Айши происходил из Тавриза и, был учеником Касим Шадишаха).

Мавлана Абд-аль-хади был шурином и учеником мавлана Малика.

Он обладал страстью к изучению наук, прекрасно писал крупное писание, совершал подрезку калема чрезвычайно откосо и был признанным поэтом. Он — превосходен в искусстве стихов; эта газель — из его стихов:

У тебя также нет такого пленения, как у меня, 
Как же ты можешь знать о тоске у снедаемых любовью? 
Ведь ты не имеешь в сердце жгучего клейма влюбленности.
Как ты поймешь мое сердце?
Ведь ты не имеешь в сердце привязанности, как я. 
Станет явным, когда я умру в верности к тебе, 
Что, подобно Хади, ты не имеешь верности.

Сочинители ................. (Текст испорчен) эту газель в Нишапуре ............ (Текст испорчен) мавлана............ (Текст испорчен) имел в музыке полный талант, был хорошим композитором. Диван его газелей содержит около двух тысяч стихов. Он упокоился в Казвине в 967 году (1568/69 г.).

Сей нижайший не видел никого таким ревнующим и взыскующим по письму мавлана мир-Али, как этого, разного по достоинству Марсу, никто больше не собрал из писаний мир-Али, чем та наивысочайшая превосходительность. Мнение сего купленного за деньги раба, того равного по достоинству раю, таково: без преувеличения половина того, что мавлана мир-Али в течение жизни написал во всяком виде, находилась в благоустроенном китаб-ханэ того светоча очей мира и мирян. Тому царевичу принадлежало несколько томов муракка, которые мавлана мир-Али написал и оставил в наследие для обеспечения своего последнего дня и для путешествия в Хиджаз, вместе с кита, некоторыми из списков и кни г.

И еще:

И еще:

И еще:

И еще:

И еще:

РУБАИ

Ни один из султанов и хаканов не обладал более цветущим китаб-ханэ, чем тот могущественный царевич; [163] большинство прекрасных мастеров письма, живописцев, художников, орнамента листов и переплетчиков совершали службу в том месте. Из поэтов хаджэ-Хусейн Санаи Мешхеди “второй Хакани” (Хаджэ-Хусейн Санаи, сравниваемый с поэтом XII в. Хакани, происходил из Мешхеда, он носил, по Алам ара, 121, прозвище Хорасани) были в услужении того мирзы. Около трех тысяч томов книг и списков было собрано в китаб-ханэ того света сада и светоча зрачка. Они не имели равного и подобного в создании загадок, в эпистолярном искусстве; секретари — Меркурии по достоинству — были воспитанниками школы того, чье обиталище — рай. Все благородные беседы его были остроумны, а прекрасные его речи — удивительны. Его натура стремилась к приятному, была склонна к веселью и радости. Должно быть записано и занесено все, что исходило из рассыпающих перлы и жемчуг речей того славного. [Таков, например], ответ на послание нескольких поэтов, как-то: мавлана Лутфи Исфахани, мавлана Мейли Харави, мавлана Шарафа Хаккак, мавлана Харфи (Тухфэ-и-Сами, 153, упоминает о поэте Харфи, однако тожество отца, упоминаемого в Тухфэ-и-Сами и в нашем тексте, не может быть подтверждено), мавлана Камала Шуштари, мавлана Шуури Нишапури, хаджэ Ахмед Мирака Суфи /115/ Мешхеди. В священном, пресветлом Мешхеде они обратились с письменной просьбой к его высочеству мирзе, редкости века, разрешить взять с собою на прогулку мавлана Касима Кануни. А его высочество мирза называл мавлана Касима в разговоре “душа моя”. Так вот они начертали благословенным пером такое послание: “Душа моя” проявила милость [лутфи] в том, чтобы совместно с поэтами всюду, куда они ни возымели бы желание [мейли], они шли бы на прогулку, признавали бы своим почетом [шараф], не говорили бы ни одного слова [харфи] в извинение и чтобы они не произносили “совершенство [камал] — безумие [би-шуури] и далеко от дела суфия [суфи]”.

В критике стихов они были разрешением поэтических тонкостей, знатоком тонкой мысли, по суфизму и в [164] страсти “вторым Хакани”, “Мавлана-Манави” (Прозвище известного поэта XIII в. Джалал ад-дин Руми), “мир-Хосровом Дехлеви”. Из поэтов последних времен они отдавали полное предпочтение стихам мавлана Лисани Ширази, (Тухфэ-и-Сами, 104: ум. в 1535/36 (942) г.) называя мавлана отцом и величая “баба”. Они изволили выбрать пятнадцать тысяч стихов из полного собрания баба-Лисани, никогда не расставались с ним, постоянно читали эти стихи своим вдохновенным голосом в соответствии с экстазом и наитием.

По смелости и храбрости они уподоблялись Муртаза, по горячности Хайдару, грозностью походили на Исмаила (Разумеется шах Исмаил I и его отец Хайдар). По эскизам тушью и живописному изображению они вызывали в памяти образ Мани и мастера Бехзада /116/ Харави. Они не находили себе равного по игре в поло, гоньбе кабака (См. введение, стр. 21, прим. 1), метанию стрел.

Проявление того страшного ужаса, случай несчастья произошел в городе скорбей, Казвине, в конце дня в воскресенье, пятого числа месяца зу-ль-хиджэ 984 года (23.II.1577 г.). Дочь того царевича изобилия подезностей [167] Гоухар-шад-бекум приказала перенести благословенные останки его к воротам моря познания и истины, в священный, пресветлый Мешхед — его похоронили во вратах святилища и почитаемого цветника; место своей могилы они указали сами, ранее в дни жизни и управления священным, высоким Мешхедом. И вот странность: в том самом месте их последней воли появилось водохранилище [сардабэ], /119/ которое обладало совершенством чистоты, опрятностью и светлостью, было свободно от всего.

О, господи, соедини его [в день страшного суда] с тем, кто нарицаем Абу-ль-Хасан, имамом, которому мы обязаны повиновением, обязаны чистотой — над ним божье благословение! — и пройди мимо его проступков и преступлений!

Он умер в 995 году (1586/87 г.).

Мавлана Мухаммед Хусейн был сыном покойного мавлана Йнайат аллаха Табризи. В начале дел он пришел в священный, пресветлый Мешхед, упражнялся и обучался в услужении мастера мир-сеид Ахмеда Мешхеди — милость на него господа! В короткое время он преуспел, так усовершенствовал свое письмо, что уподобил его работам мастеров (Алам ара, 125, упоминая Мухаммеда Хусейна и восхваляя его работу, делает любопытную оговорку: “хотя письмо мастеров насталика, каким пишут в Ираке и Азербайджане, в глазах мастеров Хорасана не имеет больших достоинств”). Оттуда он прибыл в Ирак; во время правления шаха Исмаила II ему было поручено заведывание по устройству надписей на зданиях благословенного дворца и дворцовых служб покойной Пери-хан-ханум. В дни юности он покинул сей тленный мир.

Мавлана Баба-шах происходил из Исфахана; он также — из выдающихся мастеров письма. Больше всего он занимался копировкой, писал весьма со вкусом. Он ушел к возвышенным могилам, степенью равным райскому [169] лотосу, некоторое время работал в городе ислама Багдаде; там и умер в 996 году (1587/88 г. Алам ара, 125, дает весьма высокую оценку его работе: “поистине в Ираке не встречалось писца подобного ему, а также в это время не было и в Хорасане”, и жалуется на редкость работ мастера, которые в большинстве были вывезены и проданы за большую цену. Huart, 235, сообщает со слов использованного им автора каллиграфического трактата о нахождении мастера в Исфахане в 1586/87 (995) г.; здесь же приводится дата его смерти 1603/04 (1012) г.).

Мавлана Мухаммед Риза Чархтаб (“Колесник”) Мешхеди — из выдающихся учеников покойного мир-сеид-Ахмеда, пишет весьма прекрасно, он из признанных мастеров письма, занят писанием в городе благочестия Иезде.

Иса-бек был сыном Мухаммеда-скорохода (Упомянут в Алам ара, 126, как сын скорохода Мухаммеда и внук скорохода Али), который был из скороходов государя, завоевателя стран, вечной памяти султана — шаха Исмаила, упокоившегося — да освятит бог его могилу! Он служил некоторое время стремянным шаха, чье обиталище в раю, был чрезвычайно достойный и способный, прекрасно писал стилем насталик. Большую часть кита работал цветными, и кита своего письма отдавал людям.

Мавлана Мухаммед Заман; хотя род его был из города веры Кирмана, но он родился и воспитался в стольном городе Тавризе; он пишет письмом “табризи”; весьма деликатно, зрело и со вкусом пишет.

Мир Халилаллах Хусейни — дядя сего нижайшего. Он хотя вначале упражнялся в письме таликом, [но] после тридцати лет перешел на насталик. Когда он пребывал в священном, высоком Мешхеде на службе царевича, украшающего мир, Абу-ль-Фатх султан-Ибрахим-мирзы, — милость господня над ним! — то был из приближенных и особо близких тому, чье обиталище в раю. Во время придворной службы его величеству, чье прибежище — милосердие, он положил начало упражнениям в насталике, упражнялся подле мастера мир-сеид-Ахмеда Мешхеди, — на нем милость! — наставление в письме брал у мира, стал от множества упражнений, трудов, стараний мастером в письме; чрезвычайно хорошо писал крупное; [170] письмо его было чистое и со вкусом. Он был выдающимся в отношении отваги, воинских упражнений, метания стрел, игры в “кабак” и “чоуган”. В искусстве стрельбы из ружья /122/ дошел до того, что он всегда попадал в цель; в игре в “чоуган” и гоньбе “кабак” был сотоварищем с его высочеством мирзой; они похищали мяч первенства и превосходства у других таджиков. Он в равной степени отдавал время и мячу и калему. После смерти изобильного пользами царевича они не делили сообщества ни с кем другим, отвратили взор от всего и занялись в Кумской области земледелием, послушанием и набожностью, изволили избрать угол затворничества. Они также хорошо сочиняли стихи, и этот начальный стих принадлежит им:

Мавлана Мухаммед Шариф происходит из знатных арабов-нумейри; благодаря природным способностям проявил отменные качества. Он прекрасно писал как крупно, так и мелко и был полностью наделен другими талантами, как-то в резьбе печатей: он резал по сердолику стилем насталик также хорошо, как писал. Военная доблесть и храбрость — у него врожденные.

Мир-Имад происходит из сеидов — “сейфи” стольного города Казвина, из признанных мастеров в письме. Он пишет крупно и мелко, то и другое прекрасно и со вкусом. Из Казвина он ушел в путешествие в Хиджаз. (Huart, 239—242, подробно дает биографию этого первоклассного мастера. Мир-Имад вначале учился живописи у художника Иса в Казвине, затем перешел к мастеру Малик Дейлеми, а оттуда уехал в Тавриз, где целиком отдался каллиграфическим упражнениям под руководством мастера Мухаммед Хусейна. С разрешения своего учителя он отправился в Турцию, затем вернулся в Хорасан, посетил Герат и прибыл обратно в Казвин. В 1599/600 (1008) г. он избрал своей постоянной резиденцией Исфахан. Биография кази-Ахмеда останавливается на моменте отъезда мастера в Хиджаз, — б. м., это эпизод из известного по другим источникам рассказа о поездке в Турцию?) [171]

Мир Халилаллах происходит из сеидов наивозвышеннейшего сана области Бахарз. В священном Мешхеде — усыпадьнице имама Ризы — на покоящегося в ней тысяча тысяч благословений, милостей и благожеланий! — он обучался и упражнялся в услужении мастера эмир-сеид-Ахмеда (Huart, 243, называет его учеником Махмуда ибн-Исхак), — ему милость божия! — его письмо чрезвычайно красиво, щеголевато и со вкусом. Он прибыл совместно с /123/ хаканом, завоевателем стран, тенью бога, из Хорасана в Ирак; остановившись на некоторое время в Кашане, оттуда он направился в Индию; в настоящее время он в Индии (Huart, 243, дает подробную биографию мастера, из которой явствует, что кази-Ахмед знал Халилаллаха как младшего современника: по отъезде в Индию мастер уже при шахе Аббасе I был затребован в Иран. Известен спор между ним и мир-Имадом о превосходстве пера. После длительного пребывания в Иране мастер вторично вернулся в Индию, где и умер в Хайдарабаде в 1626 (1035) г.).

Мавлана Мухаммед Багир-хурдэ происходит из Кашана, брат поэта мавлана Максуда (Упомянут в Тухфэ-и-Сами, 146, под именем Максуд-и-Каши), хороший писец, не плохо работает.

Мавлана Малик Ахмед — один из признанных писцов, он хорошо пишет крупное и мелкое. Он уединился в Кухистане, в городе правоверных Куме, где и занимается писанием.

И еще:

И еще: это конечные стихи из его “Ширин и Хосров”:

Мавлана Шамс-ад-дин Мухаммед Катиб родом из области Бистам; они учились у покойного мир-сеид-Ахмеда. Большую часть жизни он провел в Герате. Он — из признанных писцов и мастеров. В настоящее время находится в стольном городе Казвине в цветущем китаб-ханэ шаха, тени всевышнего, обладает полной близостью и /125/ почетом, имеет содержание и титул.

Мавлана султан-Хусейн Туни является учеником мир-Мухаммеда Хусейна Бахарзи, хорошо владеет почерком насталик, как мелким [видом], так и средним. Он был известен в Хорасане, оттуда прибыл в Ирак, находится в стольном городе Казвине, занят перепиской. (Huart, 221, указывает, что он работал в китаб-ханэ Фархад-хана)

Мавлана Ниматаллах — один из детей чтеца Корана в священном, высоком, пречистом Мешхеде. Отец его был чтецом в том достойном небес святилище; также и он сам в этом искусстве бесподобен, мастер чтения. Он хорошо пишет насталиком. Вначале он обучался в священном Мешхеде у мастера эмир-сеид-Ахмеда, затем в стольном городе Казвине он упражнялся в услужении /128/ у мастера времени мавлана Али Риза Табризи и, развившись подле них, обладает многими совершенствами. Он также хорошо сочиняет стихи. Эти стихи принадлежат ему: [175]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ранее было указано, что калем бывает двух видов (Ср. стр. 57): один — растительный, это подробно изложено, другой — животный; что касается до животного калема, то это — кисть. Посредством ее чудодеи в знании, подобно Мани, китайские и европейские волшебники воссели на трон страны таланта, стали мастерами мастерской судьбы. Изобразители телесной внешности и [мастера] этого чудесного искусства возводят происхождение сего таланта к чудеснопишущему, возвышенному калему пятерицы семейства под плащом, т. е. к Али, избранному, милостивому, душеприказчику Мустафа — над ним божьи молитвы и мир! — и ссылаются на то, что среди чудодейственных изображений от калема того святейшества, что украшены их золочением, они воочию наблюли; они [Али] начертали: “написал сие и украсил сие Али ибн-/129/ Абу-Талиб” (То же возведение живописи к Али ибн-Абу-Талиб у Дуст-Мухаммеда (BWG, 183)). Относительно этого приводится рассказ в убранстве стихов: [177]

СТИХОТВОРНЫЙ РАССКАЗ

/130/ Да не останется скрытым, что поразительные мысли и дивные идеи людей этого искусства известны во всех округах и заслуживают внимания всех владеющих зрением. Из людей искусства нет ни у кого [такой] силы воображения и тонкости таланта, что присущи этим людям. Образ, что рисуется на скрижалях мысли художника, никто не изобразит в зеркале красоты. [178]

Рассказывают, что некий бесподобный художник в Хорасане дружил с одним талантливым золотых дел мастером. Они не могли обходиться друг без друга. А с художником случилось разорение, и никоим образом он не мог продолжать существование в любезном отечестве. Вот замыслил он уехать в Рум вместе с золотых дел мастером, ушел из Хорасана в его содружестве в тот край. Остановились они в одном языческом храме, хитростью и обманом привлекли к себе поклонников сего храма. Прожили там годы и вошли в такое доверие, что в их руках оказались ключи от идольского храма. Однажды ночью они разбили идолов, вытащили из того монастыря несметное количество золота и серебра и, освободив себя остроумной хитростью, постепенно достигли своего любезного отечества. Спрятав в сундук золото и серебро, они положили в своем доме; во время нужды открывали и тратили. Однажды золотых дел мастер украл половину того /131/ серебра и золота, захоронил в некое место. Когда художник поглядел на сундук, он сообразил, в чем дело, но сколько ни допрашивал золотых дел мастера, тот не признавался. Волей-неволей он принужден был что-то придумать. Вошел он в сношения с одним охотником и, после посылки соответствующих подношений, взял у охотника двух медвежат, привел в дом, вытесал из дерева статую в виде золотых дел мастера и каждый раз как давал еду медвежатам, клал ее за пазуху того подобия, так что медвежата привыкли к тому. Однажды он привел в гости золотых дел мастера с двумя сыновьями и, оставив на ночь, украл у него сыновей. Утром, что ни предпринимал золотых дел мастер, не смог получить детей. [Тогда] он поспешил совместно с художником к дому судьи. Художник сказал в присутствии судьи: “Приключилось странное происшествие: я положил его сыновей на ночь в доме, а утром нашел их превращенными в двух медвежат. В смущении я не сообщил ему о тайне”. Дело дошло до того, что присутствовавшие сказали: “Перевоплощений не бывает среди последователей веры его святейшества прибежища пророчества — благословение божие [179] над ним, семьей его и мир! Быть может, он сделал что-нибудь, не соответственное вере его пророческого святейшества, вот сыновья его и приняли такой вид”. Итак, позвал он медвежат в собрание, а так как прошло два срока кормления и медвежата были чрезвычайно голодны, — только их взор упал на золотых дел мастера, а они приняли его за то самое подобие, то начали совать головы за пазуху, ластиться. Все сочли это бесспорным, и оба покинули заседание. Пришла на ум золотых дел мастеру история с его вероломством, протянул он руку раскаянию и доверию, пришел в дом художника, поклонился до земли и, достав украденное золото и серебро, возвратил художнику. Тот же, взяв у него медвежат, увел внутрь, возвратил двух его сыновей, /133/ сняв покров с лица тайны, обнял своего друга и попросил извинения.

СТИХОТВОРНЫЙ РАССКАЗ

Так как мастеров этого искусства больше того, что можно ввести в круг подсчета и в сферу ограничения, больше того, чтобы самых знакомых из них можно было счесть в мастерских [“бог ....... дает вам] различные образы и образы дает вам красивые” (Коран, 40, 66; в тексте только конец айята, в скобках нами приводится сокращенно начало), то [сей смиренный] удовольствовался указанием на некоторых последних из них. Что же касается известных мастеров Хорасана, как-то: хаджэ Мирак, мавлана хаджи-Мухаммед (Упомянут Хабиб ас-сияр, III, 342; В. В. Бартольд. Мир-Али-Шир и политическая жизнь, стр. 160), устад- Касим Али (Агnо1d, 139—140: перевод Хабиб ас-сияр и Хуласат аль-ахбар — подробная биография мастера), Чихрз-гушаи (Чихрэ-гушаи: Edwards, 208 — “художник”, BWG, 189—190: “портретист”), после того устад Дарвиш и Халифэ Хивинский, то они не имели похожих и подобных. После них — редкость эпохи, наичудеснейший веков, мастер Бехзад, он — из Герата.

Мастер остался в детстве без матери и отца; его воспи-/138/ тал устад Мирак Наккаш (Наиболее полную сводку биографического материала о Бехзаде см. R. Ettinghpusen. Enzyklopaedie des Islam, Erganzungs band, Lieferung I, s.s. 40—42), который был китабдаром покойного государя султан-Хусейн-мирзы. Он преуспел в короткое время, довел дело до того, что с тех пор, как получило существование изображение, никто не видел подобного ему изобразителя.

Мастер был на поприще деятельности от радостного времени мирза-султан-Хусейна до некоторого времени от начальных дней правления шаха, чье жилище — рай, чье обиталище — высшее небо, господина султанов шаха Тахмаспа. Чудесные памятники их письма — многочисленны. Его смерть в стольном городе Герате, в районе Кух-и-мухтар; (Казаргах? А. А. Семенов. Рукопись “Бустан” шейха Са-ади и т. д., op. cit, “гора Мурад”) он похоронен в ограде, полной живописных изображений (Указание на место нахождения могилы Бехзада в Герате в нашем трактате — единственное в литературе; см. в дополнение к статье R. Ettinghousen — Б.П. Денике. Живопись Ирана, 1938, стр. 85 и т. д., а также статью С. Xанеари. Армаган, 1937, № 4).

Дуст Диванэ — один из несравненных учеников мастера Бехзада, совершенен в искусности и способности. Некоторое время он провел в услужении государя, равного по достоинству Джаму, чье обиталище — рай, после того уехал в Индию и преуспел там. У стад-султан-Мухаммед происходит из стольного города Тавриза. В то время, когда мастер Бехзад прибыл из Герата в Ирак, [183] устад-султан-Мухаммед был в китаб-ханэ шаха, чье обиталище — рай, чье местопребывание — райские сады, и занимался наставлением того Хосрова четырех климатов, та наивысочайшая светлость райского /139/ достоинства у него упражнялась в живописном искусстве. Устад-султан-Мухаммед лучше других изображал повадку [?] кызылбашей. Смерть его в стольном городе Тавризе (Общий обзор о султан-Мухаммеде: Sakisian, 110—115).

Мавлана Кадими (BWG, 186: Мухаммед Кадими, Sakisian, 53, указывает на миниатюру за подписью Кадими) — муж с качествами абдаля; шах — прибежище мира, чье обиталище в раю, — держал его в цветущем китаб-ханэ в качестве портретиста. Он хорошо сочинял стихи; этот начальный стих принадлежит ему:

Хаджэ Абд аль-ваххаб и его сын Абд аль-азиз происходят из Кашана; (Sakisian, 112, note 3, .с ссылкой на Али называет местом происхождения Абд аль-азиза гор. Исфахан) оба — несравненны в деле живописного искусства. Шах, чье жилище в раю, чье обиталище — высшая сфера рая, изволили звать Абд аль-азиза своим учеником; (Sakisian, 112, note 3, с ссылкой на Аали называет шаха Тахмаспа учеником Абд аль-азиза) они имели наставление в живописном искусстве у того бесподобного государя. Хаджэ Абд [186] аль-азиз стал весьма приближенным. Подконец он сговорился с одной компанией неразумных и порочных, они подделали печать шаха, чье обиталище — рай; по той причине он лишился ушей и носа (Ср. Sakisian, 120—121. Б. П. Денике. Живопись Ирана, 123: со слов Аали, Абд аль-азизу был отрезан нос за попытку бежать в Индию). Мирза Гаффар — сын кызылбаша; он преуспел так, что все его признали, был несравненен. Мавлана мирза-Али является сыном мастера султан-Мухаммеда, в живописном искусстве не имел /143/ равного и подобного; он преуспел в изображении так, что мало кто мог равняться с ним (См. Sakisian, 115—116: характеристика). При жизни отца он возрос в китаб-ханэ хакана, равного по достоинству Джаму. Мавлана Музаффар Али (Алам ара, 127: упомянут в числе выдающихся художников времени правления Тахмаспа) — племянник по сестре писца мавлана Рустам Али, уже упомянутого в числе мастеров насталика. Его отец был хорошим учеником мастера Бехзада. Он в конце концов преуспел так, что люди сравнивали его с Бехзадом; кроме изображения он и в каллиграфической копировке имел удивительнейший почерк, хорошо писал почерком насталик, прекрасно делал розбрызг и орнаментировку, был выдающимся века в окраске и лакировке; мало кто был всеобъемлющим, как он. Он также устроил один муракка.

Он умер в стольном городе Герате и похоронен рядом с мазаром гератского пира, в Казаргахе, в помещении, полном живописных изображений.

Мир Зейн аль-абидин Табризи (Алам ара, 127; англ. пер. Arnold, 141) был учеником и внуком по дочери мастера султан-Мухаммеда. Он не ниже /144/ других в отношении украшения, изображения и живописного искусства занимался художеством в шахском кар-ханэ (Кар-ханэ — ателье, мастерская), был обладателем содержания и подарков.

Мавлана шейх-Мухаммед (Алам ара, 128; англ. пер. Arnold, 143; у Arnold: Ширази) происходил из города правоверных Сабзавара, сын мавланашейх-Камаля, упомянутого ранее мастера почерка сульс. Он — несравненный художник, ученик мастера Дуст Диванэ; он хорошо писал, весьма превосходно работал насталиком. В живописи он следовал китайцам, и, сколько он в изображении ни делал китайского, люди говорили: “хорошо”. В копировке он передавал почерки мастеров, поправляя кистью таким образом, что было незаметно. Он был прекрасным художником, орнаменталистом, писцом; работал в священном, пресветлом Мешхеде в китаб-ханэ возвышенного до рая султан-Ибрахим-мирзы, был придворным и обладал содержанием.

Мавлана Камал был художником по изразцам и учеником Абд аль-азиза, художника; совместно с учителем потерял уши (Sakisian (по Аали), 121, вместо мавлана Камал упомянут мулла Али Асгар). Мавлана Али Асгар Мусаввир (Алам ара, 128—129, упомянут в числе художников мастерской шаха Тахмаспа; англ. пер. Arnold, 143) — учитель сего смиренного, происходит из Кашана. Он также был в числе художников китаб-ханэ его высочества мирзы, был придворным и обладателем содержания. Мавлана Яри Музаххиб (Упомянут у мирза-Мухаммед Хайдар Дуглата (BWG, 191); также Алам ара, 129, в биографии мастера Хасана Багдади; англ. пер. Arnold,. 144, поименован “Бари” (?)) происходил из Герата, современник мастера Бехзада; он обладал многими совершенствами и прекрасно сочинял стихи; эта газель принадлежит ему: [188]

/145/ Та, с ликом пэри, которая намеревается покинуть родину, (Размер: муджтасс)
Она еще не ушла, а я в надежде на ее возвращение.  
Хотя она ушла из сада сердца и очей, но осталась  
Мечта о ее стане, словно кипарис, и лице, как жасмин.  
У меня нет сил идти, нет терпения оставаться.  
Ты, о, друг! расскажи ей что-нибудь о моем положении.  
Побелели у меня глаза от ожидания — где  
Зефир, что приносит аромат ее рубашки?  
Не потайна моя способность к разговору,  
А как мне изъяснить свое положение в ее сообществе?  
Быть может, подруга сжалится надо мной, о друг!  
Расскажи повесть о Маджнуне, о состоянии ее Горокопателя;  
Быть может, от свидания с тобою получит свою жизнь Яри,  
А если не так, — одинаковы для него без тебя смерть и жизнь.

Мастер Хасан по происхождению багдадец (Алам ара, 129; англ. пер. Arnold, 144), а воспитание получил в Тавризе; он был в свое время бесподобен в искусстве орнаментики-золочения; он украсил священный порог имама, мученика за веру, счастливого, смиренного Абу-Абдаллах аль-Хусейни, действительно, в этом деле обнаружил золотые руки, до прекращения времен будет предметом внимания мирян. [189]

Мавлана Мухаммед Амин Джадвал (Джадвал — линия, отделяющая поля в рукописи; в хороших рукописях поля отделены от текста рамкой) — из Мешхеда. Он не имел равного в орнаменте-золочении, не имел соперника в искусстве реставрации книг, розбрызга, окраски бумаги, особенно различных абри. Он — учитель сего смиренного. Он не имел в своем искусстве подобного себе, обладал многими совершенствами и способностями. Упокоился в священном Мешхеде.

Мир Яхья — из сеидов, истинных по происхождению, стольного города Тавриза, не имеет соперника в орнаментации-золочении, является мастером времени: он — в высшей степени дервиш, бедняк, нетребователен, всегда занят делом. После беспорядка от злосчастных румийцев и разрушения стольного города Тавриза он проживает в городе исповедующих божие единство Казвине. [190]

/147/ Абу-ль-Масум-мирза по происхождению из наивеличайших эмиров муслю-туркменов, сын дяди [по матери] шаха, достоинством равного Александру Абу-ль-Галиб султан-Мухаммед-государя. Изысканность его изображений не имеет себе равной в рисунке. Все свое время он тратит непрерывно на искусство и занятия, ни на мгновение он не остается свободным от дел и занятий художеством. Он бесподобен в художестве, в искусстве резьбы, реставрации книг, розбрызге, переплетном деле, картонном искусстве, вырезывании печатей, принадлежностей для стола, ложек, работе по ляпис-лазури и другой тонкой художественной работе. Длительное время .................... (Текст испорчен) дни юности довел до седины, все благородное время он тратил на художество и теперь занят тем же самым.

Сиавуш-бек—раб-слуга шаха, чье обиталище в раю. В изображении он — выдающийся ученик художника мавлана Музаффар Али. В этом деле он редкостен по силе выразительности калема и могуществу над начертанием; чрезвычайно способен. Ныне он поотстал от того дела и не работает (Алам ара, 128; англ. пер. Arnold, 143: указывает, что Сиавуш-бек работал в шахском китаб-ханэ еще во время правления Исмаила II).

Мавлана Хабибаллах из Савэ, жил в Куме, по ловкости рук стал тем, на кого указывают миряне пальцем, в отношении художества сделался душеобольстителем людей [этого] времени, день ото дня совершенствуется.

Садики-бек (Алам ара, 127; англ. пер. Arnold, 142: весьма близкая к кази-Ахмеду биография Садики-бек Афшара, художника, поэта и отважного воина) происходит из племени афшаров, в деле художества и изображения — несравненен и бесподобен; ныне ему поручено исполнение должности китабдара шаха завоевателя стран, тени всемогущего. Он /148/ сочиняет очень хорошо стихи; имеется много принадлежащих ему касид, кита, газелей и рубаи. В изображении, окраске, изображении лиц............ (Слово не разобрано) до того довел, что понимающие люди изумляются, глядя на это. В [191] отношении храбрости и отважности он может не ставить себя ниже смельчаков [этой] эпохи. Художник красоты (Мусаввир-и-зиба) ага-Риза является сыном мавлана Али Асгара (Edwards, 207—208, приводит текст своей рукописи и английский перевод отрывка о художнике ага-Риза; имя “Али” у Edwards, р. 207, отсутствует); правильно, что время гордится его существованием, ибо в расцвете юности он довел до такого мастерства изящество кисти, живописность и сходство, что если бы были живы Мани и Бехзад, они бы по сто раз в день хвалили его руку и кисть. В настоящую эпоху он не имеет соперника; мастера-художники, искусные живописцы, которые живут в наше время, признают его безукоризненным. Он похитил у предшественников мяч первенства и все еще имеет дни для совершенствования; надо надеяться, что преуспеет. Он назначен на должность придворной службы могущественного государя семьи пречистых имамов. Один раз он совершил такое изображение, что тот славный государь невольно изволил выразить тысячу одобрений и похвал. Хотя в эти дни сей раб не удостаивался встречи с ним и они незнакомы с сим смиренным, но все же ученичество [сего нижайшего] по отношению к ним действительно (Edwards, 208). В то время как его почтенный родитель был в священном Мешхеде в китаб-ханэ его высочества мирза-Абу-ль-Фатх Ибрахим-мирзы, около /149/ десяти лет он жил в доме отца сего нижайшего, который был в должности везира при его высочестве мирзе. В ранней молодости сей нижайший упражнялся у них в искусстве арабеска (Пичак; в нашей рукописи термин не имеет подстрочных точек. Перевожу термин, следуя Edwards, 208), и наши семейства не теряли связи по причине близости Кума и Кашана. Мавлана Бадр-Али Кати происходил из Бадахшана, пришел в священный Мешхед, ходил одетый в дервишское одеяние и войлок, был до чрезвычайности просветленный и добродетельный. Он глядел на образцы письма мир-Али и вырезал таким образом кита, что не было никакой разницы и преимущества между этим вырезанным и тем отрывком; все, что оттуда выходило, становилось кита, [192] и то вырезанное было само кита красивее, чем то [?]. Он упокоился в священном Мешхеде. Многие люди учились у него, следовали ему, но не могли сравняться с ним. Мавлана Кепек происходил из Герата. Он хорошо делал акс. Он уединился для религиозных целей в священном, пречистом Мешхеде, равном достоинством высшему небу, проживал в медресе Шахрухи, совершая изобретения и приобретения в том искусстве. Он создавал диковинные изображения, чудные рисунки, редкостные окраски. Его аксы освободили людей от розбрызга (Переводимый всюду через “розбрызг” (афшан) термин обозначает покрытие фона золотой пылью (А. А. Семенов. Рукопись “Бустан” Сзади работы гератского мастера и т. д., op. cit; термин акс, имея в основе значение “отражение (света)”, в соединении с глаголом в современном персидском языке означает фотографирование. Б. м., “акс” в нашем трактате покрытие фона силуэтами (растений, цветов, животных и т. д.)).

Мавлана Яхья происходит из Казвина, в реставрации книг, окраске бумаги и абри очень ................ имеет в отношении бумаги абри хорошие приобретения и абри...............и большую часть времени в соборной мечети стольного города в услужении...... и споспешествование к окончанию от бога (Остатки колофона) ..........