Библиотека сайта XIII век

КРАТКАЯ ПОВЕСТЬ О ЗЛОПОЛУЧИИ И СЧАСТИИ ДИМИТРИЯ, НЫНЕШНЕГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО

NARRATIO SUCCINCTA DE ADVERSA ET PSOSPERA FORTUNA DEMETRII MODERNI MOSCOVIAE DUCIS

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Два списка этой “Повести о злополучии и счастии Димитрия, нынешнего Князя Московского”, находятся в Императорской Придворной Библиотеке в Вене, под заглавием: “Narratio succincta de adversa et psospera fortuna Demetrii moderni Moscoviae Ducis”. Один список отмечен 429 №, другой 854.

По известию Аделунга, у Канцлера города Галле, фон Лудевига, был еще 3-й список этой повести, напечатанной им в первый раз в Сборнике: “Reliquiae Monumenta et cet.” в 1723 году, где она имеет то же заглавие, что и в первых двух списках, с прибавкою только: “auctore anonymo R. Legati”.

Вихман списал одну из этих рукописей, именно ту, что под № 854 и, полагая ее совершенно неизвестною, напечатал в своем Сборнике, со многими значительными ошибками (См. Аделунга Литерат. обозр. ч. II, стр. 10, в “Чтениях в Имп. Общ. Ист. и Древн. Росс.” 1863—1864, и особо.), а пропуски в ней, против рукописи под № 429, поместил в выносках.

Она является теперь в Русском переводе, сделанном по изданию Вихмана. Сочинитель ее не известен; верно только то, что это было лицо, преданное Самозванцу, может быть, и очевидец, служивший в его войске “и присутствовавши при его венчании”, как полагает, в своем предисловии фон Лудевиг, называя даже его “Regius Legatus”, “Королевский Посол” (Там же, ч. II, стр. 105.). Повесть его замечательна многими подробностями, каких не встречается у всех других летописцев того времени, и во многом сходна с [II] тою сказкою, какую распространял о себе Лжедимитрий в Польше.

При рукописи под № 429 (8676 у Хмеля) приложено еще письмо Лжедимитрия к Карлу IX, Королю Шведскому, без числа и подписи, а на обороте страницы озаглавлено так: “Exemplum literarum Magni Moschoviae Principis ad Carolum Sudermanniae Ducem nuper scriptarum” (Письмо Великого Князя Московского, недавно писанное к Карлу, Герцогу Зюдерманландскому) (См. “Sammlung” u. s. w. v. Wichmann, стр. 419.). Самозванец пишет, как законный потомок Русских Царей, достигший прародительского Престола путем злоключений и бед, под хранительным покровом Бога, праведного карателя измены. Невольно подумаешь, что ложь, взлелеянная в тишине, как любимое дитя, выбравшись с громким успехом на свет Божий, становится несомненною правдою для того, кому обязана жизнью, и в этом образе сходит с ним даже в могилу. Так бывает нередко на свете.

Переводчик.

КРАТКАЯ ПОВЕСТЬ

ЗЛОПОЛУЧИИ И СЧАСТИИ ДИМИТРИЯ, НЫНЕШНЕГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО.

У Василия, Князя Московского (Разумеется, у Ивана Грозного, а не у Василия, но для сочинителя этой повести, Поляка, или Немца, все равно, что Иван, что Василий, все равно и одно.), было три сына: Федор, Димитрий и Иван. В то время как Стефан, Король Польский, вел войну с Москвою, и дела Москвитян находились уже в расстроенном положении, Князь Василий, отец, спросил у меньшего сына совета, заключить ли мир c Поляками, или продолжать дальше войну? сын советовал мириться, чтобы ни самому отцу, ни Царству его, не дойти до крайности, так как не было никакой возможности противиться Полякам. Отец, прогневавшись, разбранил сына за этот совет и, еще недовольный тем, ударил его по голове тростью. Истекая кровью, сын упал мертвый к ногам отца. Осталось двое сыновей: Федор и Димитрий, и по кончине Василия Федор, как старший, получил Царство, а Димитрию, в то время еще отроку возрастом, дал отец Княжество и город Углич (Uglik), где в то время было очень много ученых людей, и между ними особенно один Доктор, Августин (Doctor quidam Augustinus), постригшийся потом в монахи Греческой Виры (monachus Grecae fidei). Больше всех преданный Димитрию, он чрезвычайно заботился об его здоровье, опасаясь неверности слуг, то же, впрочем, приверженных к молодому Князю. А Великий Князь Федор вполне посвятил себя набожности и богоугодной жизни: все строил да посещал монастыри, больницы, церкви; все вел беседы с монахами о своем душевном спасении. Управление же всем Царством и всеми владениями поручил Великому Конюшему (Agazonum Magistro), главному сановнику в Московии, Борису Годунову (Boris Hodun): пусть его правит всем, как ему угодно. [2] Увидав себя поставленным в такое положение, Борис стал помышлять, как бы коварством да происками извести Князя (е medio sublate) и самому сделаться Государем всей Московии; только сначала было погубить другого, младшего по рождению, брата Димитрия. Так он я начал подыскиваться под него разными кознями (Подступает, в 429): города, области, другие знатные подарки сулил подданным и слугам молодого Князя, только бы они извели его. Такое его домогательство не могло же утаиться на столько, чтобы о нем не проведали во дворце отрока Димитрия; особенно перепугало оно того Доктора Августина, который, точно верный Ахат (Achates) (друг Энея), никогда не отлучался от Димитрия; наперекор старанию Бориса, он начал всячески заботиться, как бы избежать его покушений и спасти жизнь Князя. Вот и нашел он одного мальчика, сына жены какого-то знатного человека, Истомина (Estomen), капля в каплю похожего на Димитрия, летами, ростом и наружностью; он так подружил их между собою, что они и спать ложились вместе на одной постели, а как только заснут, Димитрия уносили в другое место, где безопаснее было почивать ему. И догадливость не обманула Августина. Те, которые обещали Борису свое участие в совершение этого злодейства, после многих и разных стараний, в одну непогодную ночь прокрадываются во дворец Димитрия и, доставши его собственный нож, или кинжал, убивают того бедного мальчика; лукаво показывают, что Димитрий, одержанный падучею болезнью, сам наложил на себя руку, то есть, пронзил себя своим собственным кинжалом. Утром поднялся сильный плач и говор между гражданами, распространившими о смерти Князя, чрезвычайно любимого всеми; многие сбежались вооруженные разведать, от чего умер Князь, я узнав, что какие-то люди бежали из города, погнались за ними; беглецы, видя, что бегство не поможет, оборонялись храбро, как доведенные до крайности люди, но, окруженные множеством преследователей, были все до одного убиты, так что ни от кого из них нельзя было узнать и выведать всю суть дела. Тот Доктор Августин, вырвавший своего Димитрия из челюстей смерти, видел, однако, что считают его убитым за верное, и [3] долго обдумывал, что ему делать: благоразумно сообразив бессилие Великого Князя Федора, с другой стороны приняв в расчет все могущество Бориса, он положил покинуть город и отвезти в другие дальние области Димитрия, потому что хоть и мог бы теперь представить его на лицо народу живым и здоровым, однако ж предчувствовал, что в последствие его все же погубят каким бы то ни было коварным образом. Так и вез он его по безопасным местам даже до Ледовитого моря, и прожил там несколько времени с ним вместе в одном Православном монастыре. Будучи же при смерти, умолял Димитрия, чтобы, если только дорога ему жизнь, никогда не oткрывал, кто он такой, пока, собравшись с летами, силами и верными средствами, можно будет ему добыть царство отцовское. Когда он умер, Димитрий стал переходить из одного монастыря в другой, вел там монастырскую, благочестивую жизнь между иноками Греческой Веры, все, однако ж, имея в уме, что родившись Князем и Государем всех этих Государств, он принужден жить по чужим дворам и жалким нищим скитаться из места в место. А Великий Князь Федор, по смерти брата Димитрия, которую считал верною, убивался сильным горем: он любил его больше, чем брата, и долго коротал свою жизнь в слезах и рыданиях (Больше прежнего предавшись набожности, в 429.); он велел было перенести тело братнее для погребения в своем присутствии, но Борис отсоветовал ему, уверивши, что в тамошних местах свирепствует везде чума, и этого сделать нельзя без великой опасности заражения. Прямодушный Государь согласился на все; по убеждению свирепого Бориса, он даже велел жестоко перебить всех, бывших в Димитриевом дворце, за то, что нерадиво берегли своего Князя. Все это сделано Борисом в том намерении, чтобы не обнаружились когда-нибудь его козни. Так мальчик тот был похоронен там же, где его и убили; оплакали его, как настоящего Димитрия. Оставалось еще Борису погубить самого Князя Федора: это стало целью всех его забот. Он улучил удобное время, когда оба они веселились в одном собрании; Князь очень дружески, по народному обычаю, попивал вместе с ним; подносили друг другу пить здоровье каждого из них, и Борис подал Князю отравленную чару, которую [4] этот несчастный выпил разом до дна за здоровье своего вероломнейшего убийцы и самого бесстыдного предателя, а вскоре потом и скончался, после мучительной боли во многих членах тела. Согласно Московскому закону, по которому Верховный Конюший (Agazonum Magister) должен наследовать Князю при недостатке в настоящих наследниках, и потому еще, что за Борисом была сестра Федора, он получил Царство без всяких препятствий и пререканий, и царствовал многие годы. А Димитрий, в то время уже молодой человек, не забывая советов и наставлений своего учителя, никогда не отваживался открывать себя, но, бродя из одного монастыря в другой, пришел наконец и в столицу Москву, в свой Кремль (Увиденный не без слез, в 429.): там чуть не каждый день ходил из монастыря, в котором пристал, во Дворец, выдумывая разные предлоги, и тут самым тщательным образом наблюдал он весь ход Борисовой жизни. Только не видел, однако ж, ни случая, ни способа, для исполнения своего замысла и поправления своих дел: в сильном горе в слезах он покинул отечество и пошел в Польшу, с той мыслью, чтобы найти там какого-нибудь Вельможу (magnatem aliquem), который бы пособил ему своим советом и имуществом возвратить себе отечество. А сначала пришел он в дом одного Дворянина в России, по имени Гойского (Hoyski) и по просьбе его выучил его детей читать и писать по Гречески (Славянски) несколько времени и учил их. Но, наскучивши этим занятием, он продолжал путь дальше и пришел в город Брянск (В подлиннике Braxim, что мною и исправлено по известному “Сказанию и повести, еже содеяся в царствующем граде Москве, и о растриге Гришке Отрепьеве, и о похождении его”, напечатанных мною же в “Чтениях в Импер. Обществе Истории и Древн. Росс. 1847, Заседание Апреля 26-го, № 9, отд. II, стр. 1 —36. С этим “Сказанием и повестью” и “Краткая повесть о злополучии и счастии В. Кн. Димитрия”, тут предлагаемая, довольно сходствует в существенном. О. Б.), где был на исповеди у одного Православного Священника, по имени Гумуна (Humun) (Игумена?). Уверившись в надлежащем его молчании о своей тайне он открыл ему, кто он. А Священник, может быть, по такому, уже устроению Божию, объявил все это дело Начальнику того места, Воеводе Вишневецкому (Wissino Wiesky) (Wissnio W. в 429.). Этот, [5] призвавши его во внутренний покой, начал тщательно разведывать у него и заклинать его, чтобы сказал свое звание и состояние (conjurare illum coepit de statu ipsius). Димитрий, не имея в виду скрывать доле правду, открылся, что он истинный Димитрий, наследственный Князь Московии, и вместе с тем просил и умолял Воеводу пособить ему советом и вспомогательными средствами возвратить отцовское Царство, обещая и клянясь, что во век не забудет такого благодеяния. Поверивши ему, Вишневецкий заставил снять его чернецкое платье и одел его в другое, военное (alio Heroico induit) и дорогой цены. Не тратя долее времени, он отвез его к своему брату, Воеводе Константину Вишневецкому, и там советовался с ним на счет восстановления Димитрия. Решено отвезти его к Сандомирскому Воеводе, которого дочь была замужем за одним из выше названных братьев. Так и поступили (Не откладывая, в 429). Прибыв туда, расспрашивали Димитрия, и чем дальше, тем яснее обнаруживалась правда дела: нельзя было заметить никакого обмана, и тогда дали Димитрию много прекрасных подарков, пообещав ему и помощь в последствии. За то и Димитрий надавал много обещаний, изъявлял великую благодарность; возлагая добрые надежды на будущее, всем сделал удовлетворение; Воевода взял его вместо сына, и он остался у него в доме, где отец обходился с ним чрезвычайно вежливо; советовались, каким образом и с каким войском (milite) можно овладеть Московией и наказать за старый грех Бориса, как вдруг принесли письмо от Польского Короля, в котором Воеводе велено было привезти в Краков Димитрия и представить его Королю. Воевода не оставил того без исполнения, и представил Королю самого Димитрия. Там, приведенный перед глаза Короля и Сенаторов, он со слезами рассказал свои несчастия, так что Король и другие не только ему поверили, но еще и утешали его. Сам Король, ласково утешал его, не велел ему падать духом (bono animo esse), уговаривал с твердостью возложить надежду на Бога, терпеливо переносить свое злополучие, прибавив, что и у него самого дядя Карл отнял таким же коварством Шведское Государство; потом отпустил его, с тайным обещанием вспоможения. По совещании с несколькими Сенаторами, бывшими на лицо в то время, позван был Сандомирский [6] Воевода, на него и возложена Королем обязанность отвезти в Московию Димитрия, которого и сам он, Король, не оставил своими милостями (Однако ж в тайне, в 429.). На первых порах Воевода уверял, извиняясь, что это большая обуза и ему не по силам, прося, чтобы Король лучше поручил это Канцлеру, бывшему тогда еще в живых, либо Польному Гетману Польских войск (Vicegenerali Exercituum Polonicorum). Напоследок он уступил Королевской воле, обещал повиноваться повелению и тотчас же воротился с Димитрием в свое место, в Самбор (Sambor). Но было недостатка и в других невзгодах в опасностях для Димитрия: только что вернувшись в Самбор, он нашел там двоих Москвитян, уверявших, что явились на службу к Димитрию, в самом же деле были подговорены Борисом (Подосланы и осыпаны подарками, в 429.), польстившись на его подарки, схватить врасплох Димитрия, не принимавшего предосторожности, и лишить его жизни. Так они и оставались несколько дней у Димитрия, выжидая случая для исполнения дела. В одну ночь, когда пир продолжался долee обыкновенного, и они заметили всех навеселе, а многих и пьяных, они сочли удобным для себя это время и решились не откладывать дольше злодейства: тотчас же один пошел поймать лошадей, бродивших на пастбище, или на зеленой траве, другой же остался в засаде, с тем намерением, чтобы, покончив с злодейством, им можно было сесть на лошадей и так избавиться от опасности. Первый, не могши поймать лошадей в темную ночь, зажег огня, пошел к ним в поле, и уже хотел было вести их в город, но сторожа у ворот услыхали их топот: подумавши, что кто-нибудь хочет увести лошадей воровским образом, они закричали другим сторожам, которые и сбежались к ним, схватили убегавшего, и угрозами и кандалами принудили его сказать правду. Испуганный предстоявшими пытками, он открыл все дело, признался, что другой его товарищ выжидает случая убить на пиру Димитрия. Не мешкая сторожа опрометью бросаются во Дворец, поднимается шум и гам, запираются все выходы. Так и поймали другого, убежавшего было Москвитянина с преострым и преогромным ножом за поясом; он уже пробрался было в самую спальню Димитрия и [7] поджидал его возвращения от отца Воеводы в засаде. Оба пойманные посажены на ночь в темницу под стражею, а утром выведены оттуда вооруженные, один ножом, другой ядом, вшитым в пояс, повинились потом во всем деле и по приказанию Димитрия казнены смертью, как и сами того просили. После того начали тщательнее оберегать здоровье Димитрия, так как выше названные злодеи утверждали, что дело не станет за многими, подговоренными Борисом, злоумышленниками на жизнь Димитрия (Которые покусятся на то же, да их и не один был, в 429.). После многих потом совещаний, собрано много войска на иждивение Воеводы: многие пошли по доброй воле, в надежде на более счастливую долю Димитрия, многие польстились на посулы и блестящие обещания, а иные из-за славы и чести стали спутниками Воеводы Сандомирского в Московию, возвращающего Димитрия в его отечество. Впереди всех ехали 200 конников под начальством Воеводы Пятигорского (Пятигоры, заштатный город Киевской Губернии), Польского Шляхтича Низонского (Неборского, в 429.). За ними следовал, первый отряд, соcтoявший из 800 Козаков и 130 Польских латников, вооруженных копьями. Другой отряд состоял из 1200 (1400, в 429.) конников (И пехотинцев, в 429.), хорошо вооруженных пушками (bombardis) (И пищалями (pixidibus), в 429. В Северной Германии Pixen, Buecksen, ocoбенно пистолеты. Перев.). Тут же впереди несли большое красное знамя, на котором летал черный Орел, грозивший клювом и когтями. Третий отряд состоял из 400 конных Козаков. Не известно, чему лучше дивиться, тому ли, что с таким малым войском он отважился напасть на такое Царство, или тому, что завладел тем, на что напал! Лишь только он вошел в Московские пределы, как сбежалось к нему много Москвитян, заслышавших молву о новом Государе и удостоверенных в ней приходом его самого, но не было недостатка и в таких пришлецах, которые или убили своих начальников, или связали их, не хотевших перейти на его сторону. Он вошел сперва в Княжество Северское, и занял город и замок Моровийск (Моровийск упоминается еще в 1152 году в Pyсских летописях. Ныне местечко Моровск Остерского Уезда Черниговской Губ., на правом берегу Десны. Перев.) (Morowisko), принятый тамошними [8] жителями, потом замок Чернигов, где народ убил своего Воеводу и присоединился к Димитрию. На место убитого поставлен Поляк был Заборский (Zaporszi). Потом он подошел к городу Новгороду (Новгороду Северскому. Перев.), укрепленной и населенной крепости. Там было 1000 оборонительного войска самого Бориса. Горожанами хотелось сдать город: заметив это, оборонительная стража заперла город и бросила огонь под крыши домов. Горожане, желая защитить свое имущество, бьют всех и грабят; узнав, в чем дело, Димитрий хотел пособить им и усильными просьбами к Полякам добился их помощи. Только им ничего нельзя было сделать: без осадных орудий (tormentis) и лестниц это было трудно (Войти в город, в 429.), так как и высота стен и местность, везде скользкая ото льда, не поддавались их усилиям. Так многие и поплатились, за свою отвагу, пораженные на отступлении ядрами из орудий. Однако ж Димитрий, желая мести, обложил город; сюда пришли к нему послы из Путивля (Putivulo), сдававшие этот город и приведшие к нему двоих связанных Воевод. Также сдались ему и другие окрестные крепости: Кромы, Рыльск (Kelse) (Кильск, в 429.), Орел (Orzel), Северск (Szwierzko) (Курск, в 429.), Курск (Krustatz), приславшие к нему всех связанных Воевод, но всех их Димитрий помиловал, и только 50 отданы под стражу. Наскучивши холодом, наши (т. е., Поляки) подумывали уже отступить от Новогородской крепости, да и оборонительное войско хотело сдаться Димитрию и испытать его милосердие, как вдруг 40,000 Москвитян, посланных Борисом против Димитрия, пришли на помощь осажденным. Между ними и городом текла река, и ее надо было переходить Москвитянам. Смертельный бой (Бились до ночи, ad noctem, в 429, а не ad mortem, как в подлиннике.) был у них с Поляками при переправе: что происходило во Вторник (dies erat Martis), перед Обрезанием Господним (Праздником, в 429.). Однако ж в ту же ночь Москвитяне без дальнейшего препятствия перешли реку. На [9] другой день оба войска отдыхали, а в Четверк (die Jovis) Князь Московский (Вероятно, Князь Трубецкой, который задал тут страху Самозванцу. Перев.), с несколькими воинами (Тысячами, в 429.), пошел на Польский стан; за ним последовало все войско, стоявшее в одной миле оттуда. Димитрий, не мешкая, направился тоже, устроивши Польские отряды, против высланных вперед пеших стрельцов (Sclopetariis), но с переменным счастьем, так как победа склонялась то на ту, то на другую, сторону (saepius dubio Marte hinc inde), и сражение длилось до вечера, причем сам Димитрий и Сандомирский Воевода едва избежали смертной опасности, при помощи Польского Шляхтича Кусиновского (Kussinowsky); однако храбрость Поляков сломила Москвитян, которые и уступили им победу. Обрадованной победой, Димитрий благодарил Бога и Поляков и разделил добычу. А на другой день велел похоронить убитых на обеих сторонах, и это, необыкновенное для Москвитян, дело приобрело ему у них великое имя. Только недолго он радовался этой победе; дела его вдруг опять пошли под гору (inclinare): Сандомирский Воевода, беспокоимый болезнью и принужденный крайними делами, воротился в Польшу, а за ним последовала и большая часть Польского войска: напрасно умолял и со слезами упрашивал их Димитрий. После победы Поляки обижались, что после того сделавшись главным Начальником он строго стал обращаться с ними. Осталось только несколько сот Козаков с Москвитянами, какие из них были на стороне его. В ужасе от того, в отчаянии за свое главное дело, он отступил в Комарницкую волость (ad regionem Komariziensem) (Комарицкую, в 429.), которая сдалась ему, но туда подошло другое Борисово войско. Козаки Димитрия напали на нее с большею удалью, но без всякого порядка, и были разбиты Москвитянами, а сам Димитрий принужден бежать в укрепленный город Путивль (Bisicholo) (Путивль (Putivolo), в 429.), сдавшийся ему еще прежде, и оттуда наскоро послал в Польшу к Сандомирскому Воеводе и другим Полякам, объяснить им свое положение (Просить помощи, в 429.), прося не [10] покидать его при наступавшей для него счастливой судьбе, которая стала на половине дороге; только бы ему еще какое-нибудь Польское войско, и скоро опять все будет его. Воевода поcле того собрал Польских воинов и уже было отправил их, как вдруг принесена Димитрию благополучнейшая новость о смерти Бориса. При отправлении Посланника Датского Короля, Борис во время самого разговора с ним, вдруг упал с престола, кровь полила у него изо рта, ноздрей, ушей и глаз; от этого, истечения кровью он испустил дух и умер, по праведному воздаянию Божию. Лишившись Бориса, Москвитяне советовались об избрании Государя. Всем нравилось, чтобы истинный и законный наследник, Димитрий, возвратился на отцовское Царство. Отправили к нему послов, посадили в темницу жену и детей Бориса, где мать, отчаявшись в своем праве и милосердии Димитрия, отправила себя и детей, и в живых осталась одна только дочь отказавшаяся выпить отраву. Узнав о том, Московское войско, состоявшее из 270 тысяч, тоже выбрало Царем и Государем себе Димитрия, прося у него прощения в своих обидах ему, и Димитрий его помиловал (Забыл обиду всех, и всех простил за все, в 429.). Потом он отправился для венчания в город Москву, но сначала послал за своей матерью, бывшею недалеко от города, и как стала она подъезжать (При ее приближении, в 429.), он пошел к ней на встречу посреди войска и, увидавши ее, залился слезами, протянул к ней руки, обнял ее, a после материнского утешения воротился в город вместе с другими, идя пешком у ее повозки: так это шествие и продолжалось до самого Кремля и Дворца. Там, предшествуемый Боярами, несшими венец, скипетр и державу, он был венчан в главной церкви на Царство Православным Патриархом с обычными обрядами. Восседая на отеческом престоле, обещался быть милостивым и кротким Государем, как к духовным, так и мирским, людям, и в то же время принял от всех присягу в верности в покорности. Вслед за тем был сделан страшный выстрел из пушек, и было повсюду радостнейшее торжество людей, кричавших: (Людей с самыми веселыми восклицаниями, в 429.) “Ура, ура” (Ju, Ju!)!

(пер. А. Н. Шемякина)
Текст воспроизведен по изданию: Краткая повесть о злополучии и счастии Димитрия, нынешнего князя московского // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. № 3. М. 1875