141. ДОНЕСЕНИЕ С. С. ЗИНОВЬЕВА ЕКАТЕРИНЕ II

Аранхуэс, 6/17 июня 1786 г.

Всепресветлейшая державнейшая великая государыня императрица и самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая.

Я имел честь получить распоряжения в. и. в-ва от 17 апреля ¹. Готовность, с которой я буду действовать в соответствии с ними и выполнять их согласно моим способностям, послужит еще одним подтверждением моего усердия на благо службы в. и. в-ву. Буду счастлив, если мои успехи будут соответствовать ожиданиям в. и. в-ва и заслужат Ваше одобрение и высочайшее благоволение.

Да позволит мне в. и. в-во, перед тем как излагать нынешнее положение дел в этой стране, сделать отступление, касающееся характера министра, от влияния которого зависят судьбы испанской монархии. Таким образом будет легче судить о настоящем положении этого двора и о том, какие связи он сможет [341] установить в будущем с другими державами. Думаю, что не погрешу против истины, если добавлю, что характеристику, данную мною графу де Флоридабланке, можно распространить на весь испанский двор. Влияние графа возросло до такой степени, что, не занимая должности премьер-министра, он им в действительности является. Привычный с юных лет, когда он был юристом, к упорному труду, он продолжает трудиться с чрезвычайным рвением в ущерб здоровью. Убедившись в ходе последней войны ² в его крайнем усердии и добросовестности, король высоко оценил его старания и стал испытывать к нему безграничное доверие. Именно с того времени граф де Флоридабланка, незаметно и не прилагая к тому усилий, овладел всеми браздами управления королевством. И хотя король воображает, будто все верят, что он все делает сам и сам назначает министров, на самом деле граф подчинил его своей воле.

Помимо департамента иностранных дел он управляет также департаментом юстиции, что дает ему власть над всем судейским и духовным сословием. После смерти последнего министра финансов, который был одновременно военным министром ³, он предложил королю назначить на оба эти поста одного из своих протеже, человека с темным происхождением, не обладающего талантами, не имеющего образования, полностью зависящего от своего покровителя и не делающего ни шагу без его разрешения ⁴. Два других министра, морской и по делам Индий, непосредственно ему не подчинены, но все же находятся от него в зависимом положении и вынуждены покоряться его обширной власти ⁵.

Общественное мнение отнюдь не склонно объяснять неограниченную власть, завоеванную графом де Флоридабланкой, его патриотизмом и честностью, а, напротив, считает, что только честолюбие движет всеми его поступками. Такое суждение не лишено оснований. Само собой разумеется, что он нажил себе немало врагов. Знать и военные ненавидят его, а он весьма неумело скрывает свое презрение и отвращение к ним. Кажется, что он ждет лишь повода, чтобы показать им свою власть и унизить их. Получается так, что после смерти герцога де Лосады и герцога де Аркоса никто из высшей придворной знати не может похвастаться знаками уважения или хотя бы доверия со стороны монарха. Создается впечатление, что граф намеренно оттеснил всех, чтобы единолично пользоваться милостями короля. Даже отец-духовник, имевший большое влияние на короля, был вынужден ему уступить. Более того, ему удалось завоевать доверие принца и принцессы Астурийских ⁶ и он вертит ими, как ему вздумается. Похоже, граф де Флоридабланка — единственный здесь человек, характер которого трудно определить. Для всех он фигура непостижимая, ибо как никто умеет скрывать свои истинные чувства. С одной стороны, он предстает человеком абсолютно честным, справедливым и бескорыстным, который для пользы дела скорее потеряет свое собственное состояние, нежели наживет [342] богатство, всегда готовым прийти на помощь друзьям, добрым родственником и достойным гражданином. Однако, с другой стороны, приходится отметить чрезмерную жестокость его характера, мстительность и особенно ярко выраженное пристрастие к «судейской мантии».

Физическое состояние его, видимо, является основной причиной противоречивости его характера. Беспрестанные недуги и особенно нервная болезнь, безусловно, сильно влияют на его настроение. Он производит впечатление человека замкнутого, нелюдимого и, что особенно поразительно, не. имеет ни фаворитов, ни наперсников. Никто не может похвастаться тем, что имеет на него влияние, он не выделяет никого. Тот, с кем он довольно приветливо поговорил сегодня, завтра рискует быть принятым крайне холодно. Со своими подчиненными он обращается ничуть не лучше. Все перед ним трепещут, и никто из них не смеет советовать ему, только в случае крайней необходимости, и обычно они испрашивают и получают его распоряжения в письменном виде. Неудивительно, что при его поразительной занятости самыми разными делами, которые находятся целиком и полностью в его ведении, он не в состоянии их все довести до конца, и многие остаются незавершенными. Однако он упорно не желает передавать какое-нибудь более или менее важное дело кому бы то ни было, чтобы хоть немного отдохнуть.

Граф старается избегать назойливых людей, которым требуется его содействие. Его любимые занятия — проекты усовершенствования проезжих дорог, рытья каналов, словом, различных видов работ на благо королевства. Он посвящает этому большую часть времени и ничего не жалеет для успешного выполнения проектов, которые ему по душе. Политика и то, что ей сопутствует, никогда его сильно не увлекали. Им он уделяет минимум внимания, пренебрегая зачастую правилами вежливости и общепринятой учтивости по отношению ко многим дворам, особенно тем, которые кажутся ему малозначительными. Не слишком располагающее к себе поведение и недоступность его вызывают недовольство всего дипломатического корпуса. Случается, что в течение нескольких недель безуспешно пытаются побеседовать с ним, и, когда в конце концов кажется, что настал благоприятный момент, он уклоняется от беседы под тем или иным предлогом, настаивая на том, чтобы дело было ему представлено в письменном виде. Те же, кто продолжает докучать ему своими делами, вызывают его неприязнь, и он всеми силами старается их избегать. Французский посол относится к числу тех лиц, которых он не особенно жалует, и он даже не постеснялся несколько раз вполне недвусмысленно дать ему понять, что он устал от него и что необходимость беседовать с ним для него — смертная мука.

В. и. в-во поймете из вышесказанного, насколько сложно иметь дело с этим министром. Долгое изучение нравов этой страны, знакомство с характером графа де Флоридабланки и, наконец, [343] соблюдение правила, которого я всегда придерживаюсь, — никогда ему не докучать и не говорить с ним о делах, не прозондировав предварительно почву и не выбрав подходящего момента, снискали мне его доверие, благодаря которому я могу действовать смелее, нем другие, не боясь отказа. Получив указания в. и. в-ва, я не искал встречи с ним, чтобы не вызвать у него подозрения, что имею инструкции на этот счет или что мне поручено говорить с ним «по-министерски».

Наша встреча произошла по воле случая. Когда я изъявил ему желание побеседовать с ним, он предложил совершить на следующий день совместную дальнюю прогулку. На протяжении всей встречи я был озабочен необходимостью стараться скрыть от него истинную причину прибытия курьера, доставившего мне депешу в. и. в-ва. В этой связи я намекнул ему, что мой двор часто отправляет курьеров в Париж и пользуется этим каналом, чтобы время от времени доставлять мне общие указания относительно ведения дел, одновременно предоставляя мне возможность ответить на вопросы, интересующие его. Я также добавил, что тем же путем получил приятное известие относительно того, что письмо, касающееся торгового договора, которое он, г-н граф, собственноручно написал мне прошлой зимой из Эль-Пардо и перевод которого я направил в министерство в. и. в-ва ⁷, произвело в России самое благоприятное впечатление благодаря своему откровенному и дружественному тону, а также потому, что при моем дворе наконец-то с радостью удостоверились в том, что, для того чтобы договариваться с Испанией по частным вопросам, представляющим взаимный интерес, более не требуется посредничества Франции, а также нет необходимости обращаться к ней, чтобы убедиться в успехе какого-либо предприятия; что теперь можно прямо обращаться в министерство е. кат. в-ва.

В то же время я сделал ему приятное, сказав, что дипломатический корпус вряд ли присвоит ему звание первого приказчика французского двора, которое было не без оснований присвоено его предшественнику герцогу де Гримальди. Кажется, он был очень польщен моими высказываниями и, признав верность моих слов, как бы согласился, что поступки герцога объяснялись малодушием и природной слабостью его характера. Я постарался воспользоваться хорошим настроением министра, чтобы завязать разговор о более серьезных предметах. Я решил, что ничем не рискую, если скажу ему о якобы существующем союзническом договоре с Англией, подозрения насчет которого он излагал мне еще прошлой зимой в Эль-Пардо и которые я тогда постарался развеять, используя все возможные способы убеждения, дабы уверить его в том, что подобного проекта не существует, по крайней мере на сегодняшний день, а также добавил то, что в. и. в-во соблаговолили мне предписать по этому поводу, особенно отметив свою уверенность в том, что наличие подобного договора в значительной мер зависит от того, как поведет себя Испания по [344] отношению к французским предложениям присоединиться к договору, который она недавно заключила с Голландией.

Ничуть не удивясь моим словам, граф казался скорее довольным моей прямотой, так как поторопился ответить, уверяя, что будет говорить со мной как с другом. Он признал, что Франция не только делала ему подобные предложения, но что она их постоянно возобновляет; что он хорошо осведомлен, какое значение придает Голландия этому соглашению, и что лондонский двор, несмотря на то что его поставили в известность, пытался получить от него сведения по этому поводу. Однако со всей возможной искренностью он уверял меня, что еще совершенно не определил, как ему следует вести себя в этом вопросе, так как нелегко предугадать, какие выгоды способна предложить Голландия, чтобы вынудить его дать согласие; и что, исходя из вышесказанного, я могу быть уверен, что он согласится на данное предложение, лишь приняв все меры предосторожности. К тому же мне не следует забывать о направлении мыслей короля, его государя, намерением которого, так же как и его правительства, является всеобщий и продолжительный мир; что подобная система полностью соответствует истинным интересам этой монархии; что он даже дозволяет мне объявить об этом в. и. в-ву и что вскоре вся Европа в этом удостоверится.

Но если граф де Флоридабланка говорил с большой теплотой, свойственной его манере, когда речь заходит об интересующих его предметах, то он удвоил свою горячность, заговорив о ходе переговоров с французским и лондонским кабинетами. Он горько посетовал на их недобросовестность и на то, что невозможно иметь дело с людьми, которые никогда не высказывают ясно свои намерения, но зато хорошо владеют искусством недомолвок. Короче говоря, он разгорячился настолько, что вскричал, что силы его на исходе, что он не создан быть министром иностранных дел и что он ежедневно молит короля освободить его от этого тяжелого труда, в котором он ничего не смыслит. Такие слова весьма странно слышать из уст графа де Флоридабланки; и если они, как я подозреваю, и не свидетельствуют о его истинных чувствах, то, по крайней мере, являются недвусмысленным доказательством сложности отношений с Францией и постоянных раздоров с Англией. Позволю себе также заметить, что оба кабинета, особенно французский, всегда будут встречать в здешнем кабинете значительное сопротивление своим предложениям.

Немного остыв, граф с присущим ему здравым смыслом вернулся к вопросу о переговорах и спросил, не получал ли я каких-нибудь указаний по вопросу о наших взаимных связях. Обрадовавшись, что он попал в расставленную мною ловушку, я тотчас решил вынудить его дать мне в конце концов решительный ответ относительно торгового договора, который ему раньше так нравился и о котором он со мной неоднократно беседовал. И действительно, ответив ему, что курьер не доставлял мне никаких отдель [345]ных указаний по этому поводу, я представил ему дело так, что все зависит исключительно от его решения; что отношение и чувства в. и. в-ва к Испании как нельзя более благоприятны; что, будучи в России, я получил указание выслушивать все предложения, которые он мне сделает, и передавать их моему двору; что, одним словом, мне дозволено облегчить ему путь к ускорению данного несомненно полезного для Испании дела. Я не только повторил ему все соображения по этому поводу, которые уже сообщал ему по возвращении из России, но также напомнил о том, что он сам мне заявил, ставя меня в известность о своем желании успешно завершить переговоры, единственной целью которых является процветание обеих держав благодаря их взаимным связям. Я также не упустил случая воспользоваться собственными выражениями в. и. в-ва, внушая ему, что поддержание дружбы и доброго согласия между столь удаленными друг от друга державами вполне естественно и что взаимовыгодные связи только способствуют их укреплению.

Моя речь, по-видимому, произвела большое впечатление на умонастроение графа; по крайней мере, он изъявил мне свое полное удовлетворение и глубокую уверенность в правдивости мною сказанного. Он сказал, что теперь настала его очередь сделать мне более ясное, чем до сих пор, предложение по этому вопросу, и я могу быть уверен, что он действительно поспешит его сделать, однако все же просит отсрочки примерно недели на три или на месяц, то есть до возвращения курьера, отправленного в Лондон, что даст ему возможность устроить дела так, чтобы не оскорбить Англию и этим не повредить связям с нею. Значит, теперь придется подождать срока, назначенного министром, и я льщу себя надеждой, что в. и. в-во, оценив мои действия, соизволит разрешить мне не затрагивать более этого вопроса до тех пор, пока он сам не предоставит мне этой возможности после возвращения его курьера.

Теперь мне остается лишь описать в. и. в-ву ситуацию при этом дворе и его отношение к другим державам, в частности к Франции.

Возглавив министерство, граф де Флоридабланка сразу обратил внимание на то, что двор находится в полной зависимости от французского двора. Зависимость эта доходит до такой степени, что никакой вопрос не обсуждается испанским кабинетом, не пройдя подробного обсуждения с версальским двором, который, кажется, даже требует, чтобы все державы, желающие вступить в переговоры с Испанией, прежде обращались к французскому правительству, для того чтобы все дела оценивались там согласно его взглядам. Даже все испанские послы в иностранных государствах получили распоряжение приводить свои поступки в соответствие с действиями послов этой державы. Такое положение своей страны по отношению к Франции чрезвычайно не понравилось графу де Флоридабланке, который помимо свойственной испанцам [346] надменности обладает и некоторой склонностью к упрямству. Первейшей его заботой стало стремление к уменьшению французского влияния, и получилось так, что он продолжает придерживаться этого правила, с тех пор как пришел к власти. Несомненно, он абсолютно уверен в необходимости поддерживать связь с Францией, для того чтобы Испания возвысила голос против давления Англии и решительно воспротивилась этому. Однако он совсем не хочет, чтобы эта связь переросла в деспотию и помешала ему употребить свои способности для управления внутренними делами страны.

Это, разумеется, пришлось не по душе версальскому двору, и там пожелали сбросить строптивого министра. Подходящая возможность осуществить это намерение предоставилась в связи с назначением герцога Вогюйона послом к испанскому двору, о чем я имел честь сообщать в министерство в. и. в-ва. Однако это намерение никакого успеха не имело, а произвело обратное действие. Король, его государь, не только с новой силой стал расточать свои милости графу де Флоридабланке, но, как было замечено, начал проявлять все большее недоверие к версальскому кабинету, и недоверие это уже прочно поселилось в его душе истинного испанца. Двойной брак особенно не понравился Франции, тем более что ей о нем сообщили, лишь когда дело было слажено. По-видимому, основная цель союза с Португалией состоит в том, чтобы заранее устроить дело так, чтобы Испания и Португалия когда-нибудь стали единой монархией и чтобы старшая дочь принца Астурийского вышла замуж за принца Португальского, ибо, судя по всему, наследник португальского престола вряд ли оставит наследников по причине неравного брака, а с другой стороны, юный инфант, единственный сын принца Астурийского, скорее всего, долго не проживет и, вероятно, последует за своими братьями ⁸.

Этот план, быть может, представляется невыполнимым, но совершенно очевидно, что он был главной целью, которую преследовал граф де Флоридабланка при его заключении. Конечно, данный брак противоречит Салическому закону ⁹, но ведь он не является основным государственным законом, и все испанцы считают, что лучшее для их страны время пришлось на правление Изабеллы Католической ¹⁰, которое они не без оснований называют прекраснейшими страницами испанской истории. Эта точка зрения сама по себе довольно справедливая, таковой она и останется среди истинных испанцев. Поэтому они и не испытывают особого пристрастия к Салическому закону. Следовательно, ни память о Филиппе V, ни влияние кого бы то ни было из его преемников не заставят их переменить мнение по этому вопросу. К тому же известно, что данный закон не был официально принят, ибо при его издании не были созваны представители штатов" и он был обнародован декретом, отредактированным и одобренным Кастильским советом и городами, имеющими голос в штатах. Но если этот [347] двойной брак и вызвал недовольство Франции и был главной причиной раздоров с Неаполем, то, с другой стороны, он пол-ностью удовлетворил принцессу Астурийскую, ибо в результате она убеждена, что счастливая будущность ее любимой дочери обеспечена. Такое положение вещей несколько умерило склонность, которую она питала к французскому двору, будучи бурбонской принцессой.

Как и следовало ожидать, граф де Флоридабланка, исходя из своих принципов, заключающихся в стремлении быть независимым и как можно меньше вмешиваться в европейские дела, для того чтобы иметь больше времени и свободы для преобразований в своей собственной стране, постарался внушить их королю, особенно относительно Италии, интересы которой он всегда принимал близко к сердцу. Мне кажется, что в нынешних обстоятельствах особенно заметно его безразличие или, скорее, нечто вроде удовлетворения от того, что король, поссорившись с Неаполем, считает себя в какой-то мере обязанным отказаться от влияния, которое он имел на дела этого королевства. Однако если де Флоридабланка желает отставки г-на Актона ¹², то скорее всего по причине его приверженности в ходе последней войны интересам Англии, а не по каким-либо другим мотивам.

Еще не завершившиеся переговоры по поводу регентства в Алжире бесспорно обеспокоили графа де Флоридабланку. Я воспользовался нашей с ним встречей, чтобы затронуть и этот вопрос, и он объяснился со мной как благородный человек, сразу признав, что был вынужден заключить мир с этими пиратами на любых условиях; что он совершенно не доверяет их слову и убежден, что после смерти нынешнего дея, который долго не протянет, вновь возникнут прежние затруднения ¹³. После этого он долго распространялся о действиях христианских держав по отношению к этим пиратам, и особенно о протекции Франции, что может только способствовать усилению их дерзости и чинить препятствия торговле. Он признал, что ныне у России не может быть ничего общего с варварскими странами, потому что она не имеет прямых торговых связей со столь отдаленными странами Средиземноморья, а имеющиеся торговые отношения весьма незначительны. Однако они, несомненно, расширятся, и тогда Россия окажется в таком же положении, что и Испания, хотя он и убежден, что Вы, в. и. в-во, займете столь же непримиримую позицию, что и король, его государь, а именно: Вы никогда не согласитесь ежегодно выплачивать им крупные суммы, как это делают другие державы. По этой же причине он думает, что испанский король ни в ком не встретит такой поддержки против пиратов, как в лице в. и. в-ва, так как лишь Вам он может довериться в любых обстоятельствах. Поверяя мне эти мысли, граф де Флоридабланка не только позволил, но и поручил мне передать их в. и. в-ву в том виде, в каком он их изложил.

В остальном, а именно относительно разногласий с [348] лондонским двором по поводу американского побережья Москитос ¹⁴, граф де Флоридабланка не скрыл от меня, что по прибытии последнего курьера из Лондона он с удовлетворением заметил, что этот двор начал действовать более благоразумно, чем раньше, и что столь благоприятная перемена дает ему основания надеяться на дружественное урегулирование данного вопроса в будущем. Из этого откровенного признания министра я заключаю, что распространившиеся здесь слухи относительно предложения, сделанного французским двором, о посредничестве в урегулировании этого разногласия, о чем я упомянул в последнем донесении, лишены всякого основания.

По-другому дело обстоит и с новостью, которую мне передали из достоверного источника после моей встречи с графом де Флоридабланкой и правдивость которой я гарантирую. Она состоит в том, что посланник лондонского двора г-н де Листон получил указание снова расспросить министра относительно присоединения Испании к союзническому договору Франции с Голландией. Я получил заверения в том, что полученный им по этому поводу ответ несомненно совпадает с переданным мне графом де Флоридабланкой, то есть что он ему ответил следующее: Франция действительно предложила это присоединение, но испанский двор не подал ей никакой обоснованной надежды, не дал и положительного ответа, а г-н де Листон затем добавил, что, согласно сведениям из Лондона и Парижа, там даже предполагают, что граф де Аранда получил указания начать переговоры по этому поводу. Граф де Флоридабланка уверил его, что это не соответствует действительности и что этому послу даже не передавали предложения, сделанного французским двором. Впрочем, я убежден, что министр нисколько не будет огорчен, если узнает, что слухи о присоединении произвели в Европе некоторую сенсацию, тем более что он может поставить себе в заслугу, что Англия, у которой возникли некоторые подозрения, быть может, скорее пойдет на урегулирование давно существующих между двумя дворами разногласий, не слишком значительных, но, однако, могущих вызвать более серьезные трения.

Принося к стопам в. и. в-ва описание положения дел при этом дворе, осмелюсь просить Вас отнестись к нему благосклонно. Мои скромные способности предписывают мне не выходить из узких рамок и не позволяют надеяться на полное одобрение в. и. в-ва. Я могу лишь уповать на то, что в. и. в-во проявите ко мне снисходительность и соблаговолите принять искренние уверения в том, что мое рвение и моя преданность прервутся лишь вместе с моею жизнью ¹⁵. Имею честь...

Зиновьев

1 Не обнаружено.

15 За это донесение Екатерина II повелела объявить Зиновьеву свое благоволение.