Донесете венецианца Альберто Вимина о козаках и Б

Библиотека сайта XIII век

Донесение венецианца Альберто Вимина о козаках и Б. Хмельницком

(1656 г.)

RELATIONE DELL' ORIGINE E DEI COSTUMI DEI COSACCHI FATTA L'ANNO 1656

В дипломатической переписке первой половины XVII в. сохранилось немало указаний на широкие планы антитурецкой коалиции, которыми задавался польский король Владислав IV. Как известно, в расчеты этого короля-неудачника входило привлечь к борьбе и козачество, издавна привычное к войне с мусульманским миром и оказавшее в свое время огромные услуги речи посполитой в этом отношении. Интересы короля, козачества и правящей польской шляхты настолько расходились в этом случае, что все проекты общего натиска на Турцию и вассальный ей Крым не только окончились при Владиславе IV фатальной неудачей, но даже послужили одним из главных поводов к восстанию козаков при Хмельницком: (См. монографию Виктора Чермака Plany vojny tureckiej Wladyslawa IV. Кrакоw, 1895. Задача этого обширного и скрупулезного исследования — показать, что Владислав IV и Юрий Оссолинский, в преследовании династических идей, сделались невольным орудием замыслов Хмельницкого, но не были прямыми подстрекателями козацкого бунта. Однако взгляд более резкий, высказанный г. Л. Кубалей в его биографии Ю. Оссолинского, не вполне опровергнут Г. Чермаком) обстоятельства заставили гетмана в борьбе своей с шляхетской олигархией искать опоры именно в Крыму и в Стамбуле. [63]

Планы Владислава IV и канцлера Юрия Оссолинского возникли и развивались, вплоть до печального исхода, в значительной мере благодаря войне за Кандию, которая началась между Турцией и Венецией в 1645 г. Венецианская республика, в XVII в. клонившаяся к полному упадку, ближайшим образом была заинтересована в том, чтобы Польша именно с помощью козачества сделала диверсию против Турции на Черном море и тем ослабила натиск османлисов на Кандию. В документах эпохи Хмельницкого есть ряд указаний на усилия венецианцев в этом направлении, на тайные переговоры, которые велись королем с козаками по этому поводу, наконец, на прямую уплату козакам небольшой суммы из ничтожной венецианской субсидии для постройки чаек. Однако, известий о непосредственных сношениях Венеции с козаками при Владиславе IV не сохранилось.

После зборовского мира некоторые польские политики, как напр. Адам Кисель и Юрий Оссолинский, полагали, что для спасения речи посполитой необходима внешняя война и прежде всего, конечно, с Турцией. Венещанский посол Контарини, сменивший Тьеполо, давал широкие обещания, болгары готовились к восстанию, посол их Петр Парцевич сулил Польше золотые горы. Из Варшавы Парцевича отправили в Вену и Венецию. Оссолинский прямо предложил венецианскому сенату снарядить полномочных послов в Варшаву и к Хмельницкому, все по поводу диверсии на Черном море. Действительно, в Варшаву отправлен в 1650 г. Джироламо Кавацца, а к Хмельницкому Альберто Вимина. По словам современного донесения, Хмельницкий принял посла очень любезно, изъявил готовность выступить против Турции, лишь только получит деньги на это, и даже обещал привлечь на свою сторону крымского хана в интересах Венеции (См. L. Кubаlа, Jerzy Оssolinski, t. II. (Lwow,1883), 331 и 406). По другому известию, Хмельницкий сперва отговаривался, что не может выступить в морской поход без согласия кор. Яна Казимира [64] и хана, но наконец дал ответ, что удобнее об этом толковать, когда будут даны деньги на войско (Ambr Grabowski, Ojczyste Pominki, t, II (Кrакоw, 1845), 103. Также Кubalа, 11, 407). С таким осторожным ответом вернулся Вимина от Хмельницкого в Варшаву в половине июля 1650 года. В следующем году Яну Казимиру удалось заключить союз с Венецией, а в 1652 г. Кавацца продолжал в Варшаве свои хлопоты о посылке козаков на море, но требования Хмельннцкого были слишком широки, и переговоры ни к чему не привели. Удобный момент для привлечения козачества к услугам речи посполитой был упущен еще в 1647 г. После Берестечка и белоцерковских пактов нечего было и думать о каком-нибудь успехе в этом направлении. Правда, в переписке и инструкциях своих позднейшего времени, даже в 1655 г., Хмельницкий ссылается иногда на просьбы Венеции, намекает, что готов помогать коалиции христианских государей и народов против неверных (См., напр., инструкцию архимандриту Даниилу, октябрь 1655 г., в Швед. госуд. архиве, отд. Созасiса), но все эти речи представляют не более, как дипломатическую уловку: другие интересы и задачи отвлекали гетмана от подобных планов, которым всего менее сочувствовала правившая в Польше шляхетская олигархия, а кор. Ян Казимир даже прямо доносил в Стамбул об опасных для Порты замыслах Хмельницкого (См. напр. инструкцию 1653 г. послу Морштыну в Szilagyj S., Еrdelу еs аz eszakkelety hаbоru (Вudареst, 1890) I, 274).

Перу Альберто Вимина принадлежите любопытное «Донесение о происхождении и обычаях козаков», отысканное в рукописях феррарской библиотеки проф. Д. Ферраро и изданное в 1890 г. в ограниченном числе экземляров (Relatione dell‘ origine e dei costumi dei cosacchi fatta l’anno 1656 da Alberto Vimina, ambasciatore della Republica di Venecia, e publicata dal Prof. G. Ferraro. Reggio nell‘ Emilia, 1890 (in-8 стр. 23). Текст донесения снабжен предисловием и примечаниями издателя, удивительными по ценности. Экземпляр имеется в библиотеке юрьевского университета. За сообщение мне этого редкого издания приношу искреннюю благодарность В. А. Кордту. — Кажется, тому же Альберто Вимина принадлежит изданная в 1671 г. в Венеции Storia delle guerre civile di Polonia di dom Alberto Vimina Bellunese, упомянутая в числе источников монографии Н. Косторова «Богдан Хмельницкий» (над. 4, т. 1. Спб. 1884) под № 28 ). Записка [65] Вимина помечена издателем 1656 годом, но, кажется, основана на наблюдениях посла, сделанных в 1650 году. Несмотря на некоторые наивности и ошибки, впрочем, второстепенного свойства, записка особенно интересна по отмеченным в ней бытовым подробностям, которые не останавливали на себе внимания других современных писателей о козаках. Полная добросовестность автора, его наблюдательность, отсутствие предубеждения против описываемого народа, спокойный тон отчета — все это заставляет внимательно остановиться на «Донесении», перевод которого предлагается ниже.

"Продолжительные и трудные путешествия в малоизвестные страны соединены с большими неудобствами, но удовлетворяют любознательности. Я испытал это во время поездки своей к козакам и сделал при этом некоторая наблюдения, которые записал и преподношу вашей светлости, дабы к вашим познаниям в политике прибавить еще и сведения о козацком народе.

Судя по тому, что я слышал с разных сгорон, козаки получили свое имя менее ста лет тому назад. Несомненно, что имя это происходит от слова коза, потому-ли, что козаки делают одежу из грубой ткани, сотканной из козьей шерсти, или взбираются на скалы с легкостью козы, или, наконец, привыкли жить в шалашах из листьев, на подобие лежек лесных коз. Область козаков строго говоря занимает лишь узкую линию по берегам Днепра приблизительно в 15 миль, т. е. до 70 миль итальянских. Страна тянется до Черного моря, недалеко, как думаю, от места изгнания Овидия. [66] Уверяют, что в тех местах находится городок или село Овидова, т. е. город Овидия, где, по преданию, погребены останки поэта. Мне нетрудно этому поверить, сравнив страну с описанием поэта в печальной элегии к жене De ponto:

Non ager hic pomum, non dilces educat uves.

А дикость местного племени еще более подтверждается свидетедьством Овидия в послании, помнится, к своему другу Марцию:

Maxima pars hominum nec et pulcherrimam curat

Romam, nec Ausonii armas timet

Однако, эти новейшие народы ведут свое происхождение не от древних, но от наплыва преступных людей, которым, для избежания кары за провинности, удалось скрыться и удалиться в это последнее убежище, где они первоначально снискивали пропитание рыболовством и охотой, а затем, благодаря морским набегам, постепенно укрепили ту страну за своими потомками.

Но эти последние занимают лишь небольшую, указанную выше, линию, которая называется Запорожьем от имени нескольких скал на Днепре, порогом, т. е. это как бы ново-поселение, ибо за этими скалами тянутся их жилища.

Однако в настоящее время имя козаков и область их сильно распространились, ибо в Польше к числу козаков принадлежат все легко вооруженные, которые сражаются конно, с луком и ружьем. После последних волнений страна козаков простирается от границ Киевского воеводства до крайнего рубежа Запорожья, т. е. на 90 миль протяжения по ту и другую сторону Днепра или свыше 800 (400?) итальянских миль, шириною же 40 миль или до 200 итальянских миль, — пространство, приличное для обширного государства. Правда, однако, что эта область всегда была заселена самым воинственным и привычным к оружию русским племенем. В виду беспрестанных нападений татар, признавалось необходимым, [67] чтобы подданые были привычны к военному ремеслу и могли не допускать и прекращать нападения и набеги варваров.

Часть этой области, называемая Запорожьем, до такой степени плодородна, что не только может быть поставлена наряду с самыми культивированными странами Европы, но и удовлетворить требованием самого завзятого (avido) земледельца.

Страна эта называется Украиной, т. е. пограничьем; на ее девственность (ferocita) указывает масса злаков, произрастающих в беспорядке и без обработки от тех зерен, которые попадают в землю после покоса или от ветра и называются по русински (in lingua Rutena) падалицей (padalitza), что равносильно нашему caduto. Падалица иногда собирается, иногда пропадает, ибо жатва на засеянных нивах столь обильна, что крестьяне пренебрежительно относятся к этим дарам, которые приносит им благодатная почва. Я с трудом поверил бы подобному явлению, если бы не убедился собственными глазами и не видел на месте таких крупных и обильных зерном снопов, каких не получишь в других странах при самой тщательной обработки.

Однако в настоящем году на это по местам обращено внимание. Признаком тому служить водруженный в землю шест, на котором висит палка, для предупреждения прохожих не пасти там скота, во избежание наказания палками. Подобные же знаки употребляются в тех местах, где проходить запрещено, и нарушителям запрета угрожает строгая уголовная кара.

Не меньшее, чем в хлебе, замечается там изобилие в молочных продуктах, мясе и рыбе, благодаря массе пастбищ и множеству прудов.

Кроме Днепра, других судоходных рек в этой стране нет. Начиная от Вислы, протекающей под Варшавой или под Люблином (?), и до Днепра (так называется Борисфен древних), на протяжении до 200 итальянских миль, мне удалось видеть лишь две небольшие реки или скорее ручейки: Вилию (Villua), омывающую г. Острог, и Рось (слово латинское [68] и польское, означающее росу), которая мирно орошает, окрестности Корсуня, город знаменитый первым сражением Хмельницкого с польскими генералами, взятыми при этом в плен.

Кроме описанных выше богатств, благодатная почва доставляет жителям пренебрегаемые последними вкусные овощи, множество спаржи столь роскошной, что, на мой взгляд, она не уступит самым высоким веронским сортам, чрезвычайно вкусной и не горькой, как лесные сорта с тонкими стеблями, растущие около Рима и Неаполя. Я был изумлен и сперва подумал, то это дикий сорт, но из желания разубедиться пробовал ее много раз, так что вследствие чрезмерного обилия спаржа мне даже надоела. Там же растет лук и другие овощи; я пробовал ранее сорта фруктов, которые показались мне очень сладкими. И однако в стране столь плодородной не видно ни огороженных фруктовых садов, ни огородов с редкими сортами овощей, арбузами, артишоками, сельдереем, за исключением окрестностей Киева; вся забота козаков ограничивается сбором кочанной капусты, которую они или потребляют в свежем виде, или солят впрок иссеченною, как принято в Германии. Козаки сеют также большое количество огурцов, которые тоже солят и потребляют с хлебом или в качестве) приправы к мясу и рыбе. Виноградников нет, но не потому, чтобы почва считалась неблагоприятною, а лишь вследствие отсутствия охоты в насаждении и уходу за ним (как это принято в Австрии и других странах, где зима чрезвычайно сурова), или же по небрежности к агрикультуре.

Заметно, что козаки не заботятся о фабричном деле ни по селам, ни в городах. На столь обширном протяжении страны не видно каменных домов, исключая Киева: все это плохие хаты и, если не считать нескольких дворянских домов, по справедливости должны быть названы хижинами. Некоторые из них сплетены из древесных ветвей и помазаны белой глиной, другие сколочены из дерева. В этом козаки однако искусны, ибо для соединения и скрепы бревен не употребляют [69] гвоздей. Да и вообще в доме не видно другого железа, кроме лишь у дверного запора и дверных же подвесок. Живут тесно, и зимою в одной и той же комнате помещаются люди и скот. Плохая домашняя утварь гармонирует с постройками, потому что, кроме ножа и горшка все в доме деревянное. Белье употребляется только для лечебных надобностей (Вероятно, автор имеет в виду высшие сорта полотна, ибо холщевое белье несомненно было у козаков ХVII в. ).

Лишь весьма немногие употребляют простыни; в многочисленной семье разве только на единственной кровати хозяина есть простыня; прочие спят на лавках (Точнее, на столах — sulle tavole), на соломе или на какой-нибудь шерстяной тряпке.

Не имеется других ремесл, кроме столярного, седельного, плотницкого и сапожного, хотя большею частью сапоги употребляются с подошвами из лубка и кожи, сшитых дратвою. Одежу изготовляют из конопли и грубой шерсти, которую расчесывают, деревянными гребнями. Купцов нет нигде, кроме Киева, где можно встретить лишь несколько торговцев плохой одежей.

Равным образом нет ни врачей, ни аптекарей, ни продавцов сладких пирожков и прочих сластей. Но на площадях есть мясники и рыбные торговцы, продавцы мяса, масла и тому подобных продуктов.

Обычное занятие в этой стране — земледелие, но у козаков еще мало усердия к нему.

У козаков нет другой письменности, кроме народной русинской (lettere volgari Rutene), но лишь немногие ей занимаются. Церковный их язык — славянский, на который переведено было священное писание св. Кириллом, и на нем же изложены учения св. отец; говворят, что он отличается от их народного языка так же, как итальянский от латинского. Его изучают главным образом только дворяне, почему лишь немногие из духовных у козаков понимают его. Однако, некоторые монахи, особенно из тех, которые состоять при [70] митрополите, обладают достаточными познаниями в этом языке. Встречаются образованные люди, которые употребляют все усилия для поддержки их заблуждений.

По этим заметкам легко составить себе понятие о нравах этого народа, который оставляет свою страну лишь ради войны, т. е. такой школы, которая большею частью вырабатывает людей благородных (politi), но суровых и грубых. По внешнему виду и манерам козаки кажутся простыми, но они не глупы и не лишены живости ума. Об этом можно судить по их беседе и способу управления. Ибо обсуждение политических дел представляет собою арену, где узнаешь людей, каковы они на общественных собраниях, но в самом управлении сказывается и обнаруживается их грубость. Из этой толпы необразованного народа составляется суровый Сенат (т.е. рада), в котором присутствует гетман. Следует иметь в виду, что народ ради войны отрывается из плуга и дел гражданского управления. В Сенате козаки обсуждают дела, поддерживают свое мнение без чванства (ostentazione) и с целью содействовать общему благу. Если признают лучшим мнение других, то не стыдятся этого, без упрямства отказываются от собственного взгляда и присоединяются к более верному.

Поэтому я сказал бы, что эта республика может уподобиться спартанской, если бы только у козаков находилась в таком же почете трезвость; однако, они могуть состязаться со спартанцами по суровости своего воспитания. Трудно представить себе, сколько они терпят от голода, жажды, утомления и бессонных ночей. Всеми этими прелестями они особенно пользуются во время морских походов, когда, по словам козаков, им не раз приходилось голодать по три дня, питаясь отвратительнейшим хлебом, чесноком и луком.

Во время же сухопутных походов, в которые выступают по обычаю татарскому, козаки довольствуются небольшим количеством пшена, которое берут с собою на коня, утоляют [71] жажду из луж, нередко с грязной и гнилой водой, и снять на голой земле. Но возвратившись домой они предаются беспрестанному пьянству, проводя в попойках целые дни и ночи, пока не погрузятся в сон под влиянием винных паров. Поэтому они не в состоянии скопить богатства и доставить себе комфорт, ибо все без остатка уходит на пьянство.

Если даже военная добыча велика, то она не приносит козакам сколько-нибудь серьезной пользы, так как они не знают ей цены да и не находят кому продать. Я узнал, что захваченное в последнее время холоднее оружие — бесполезное козакам, так как у них принята только сабля — употреблено для насталиванья топоров, а пистолетные дула пошли на изготовление разных железных частей для возов. Отсюда видно, что вся эта добыча принесла пользу лишь частным лицам, но не обществу.

Вообще, единственно, чем могут похвалиться козаки, это свободой; видимо они ни во что ставят богатство, ибо довольствуются малым. Уже Сенека старался в скоих сочинениях доказать — хотя и не следовал своему учению, так как копил сокровища — что человек делается богатым не от приобретения богатств, но по мере уменьшения жадности к ним. Козаки не знают и не стремятся к другим усладам жизни, кроме бедных (ruvide) хат своих, и если не пьянствуют, то развлекаются лишь танцами, охотой и стрельбой из лука или ружья: мне случалось видеть, как они при этом пулей тушат свечку, отсекая нагар так, что можно подумать, будто это сделано при помощи щипцов. Не приходилось замечать у них большого стечения народа при церковных службах, ибо козаки чаще посещают корчму, нежели церковь, так что, очевидно, у них более соблюдаются наставления Ромула, нежели Нумы. Козаки упорно придерживаются заблуждений своей схизмы, но правил вероучения не знают подробно и живут большею частью в вере отцов, и лишь духовные их лица понимают основные различия вер. Единственно, что всем им известно и всеми отвергается, это [72] главенство римской церкви. Но относительно исхождения Св. Духа чрез Сына, как веруют латыняне, а не от Отца, они спорят с нами, не умея однако объяснить, откуда возникла схизма. Эти заблуждения уже были осуждены. Представляется ясным вывод, что коль скоро Сын не обладает вдохновительным началом наравне с Отцом, то между ними существует известное расстояние, откуда вытекает и различие в степени (qualita). Однако ныне я знаю, что когда в последний раз папа Урбан VIII и король польский Владислав IV пытались провести соединение церквей, отделившихся от римской, то было разъяснено, что исхождение Св. Духа от Отца чрез посредство Сына, или от Отца и Сына — равносильно, так что за тремя ипостасями признается равенство по степени, воплощению и вечности.

Многие отрицают чистилище, другие признают, но чистилище не при посредства огня, а путем наказания чувств другими способами, — мнение, которое нельзя осуждать. Они отвергают отдельный суд для каждой души, не признавая ни награды, ни наказания ее до дня всеобщего суда. Ибо, говорят они, коль скоро тело должно нести последствия заслуг или грехов, то оно не получит должного возмездия и будет изъято от наказания, превратившись в тлен и нечувствительную материю; так что, по их мнению, только душа, дарованная плоти, должна наслаждаться блаженством или терпеть муки. Есть между ними и такие, которые утверждают, что латынянам необходимо повторить крещение, хотя и допускают, что латиняне не нарушили (таинства?) ни по существу, ни по форме. Такое безобразие (disordine) практиковалось в последнее время при смутах козаков, которые заставили по своему креститься католиков, изъявивших согласие присоединиться к заблуждениям их схизмы. Немало между козаками и таких, которые верят, что пресуществление не может совершаться на пресном хлебе, и потому называют латынян еретиками опресночниками (eretici azimani).

В точности не умею сказать, какого взгляда держатся козаки относительно брака, и вынужден думать, что они [73] признают развод или многоженство. Ибо между ними есть много таких, которые бросили своих безобразных и престарелых жен и обзавелись молодыми и красивыми. Я не видел тому примеров, но говорят, что их много. Гетман дал пример, по правилу: Qnales sunt in Respublica, tales et sunt reliqui cives ибо обвенчался с женою польского шляхтича Чаплинского, фаворита Александра Конецпольского, коронного хорунжего, которые, как говорят, были причиною прошлых смут.

Видел я также двух евреек незаурядной красоты, обвенчанных с двумя грубыми мужиками, которые заставляли их носить на шее священные знаки, а также посещать церковь, хотя еврейки и не были крещены, но в остальном им предоставлена была полная свобода в исполнении своих обрядов.

Кажется, я уже достаточно сказал о происхождении, стране и обычаях козаков, и полагаю, что для удовлетворения любознательности вашей светлости мне остается еще добавить кое-что о гетмане.

По сословию своему он сын шляхтича, который подвергся изгнанию и лишен был дворянского звания. Роста он скорее высокого, нежели среднего, широк в кости и крепкого сложения. Речь его и способ управления показывают, что он обладает зрелым суждением и проницательным умом. Хотя и случается, что он чрезмерно предается напиткам, но тем не менее он не оставляет заботы о делах. Поэтому мне кажется, что в нем могут совмещаться два существа: одно — деятельное, трезвое, преданное управлению делами, другое — сонное и погруженное в пьянство. В обращении он мягок и прост, чем привлекает в себе любовь воинов, но, с другой стороны, он держит их в дисциплине строгими взысканиями. Всем, кто входят в его комнату, он пожимаег руку и всех просит садиться, если они козаки. В этой комнате нет никакой роскоши, стены лишены всяких украшений, за исключением мест для сиденья. В комнате находятся лишь грубые деревянные лавки, покрытая кожаными подушками; вероятно, те же [74] лавки назывались у римлян subsellia по словам Плутарха, их ножками были убиты Гракхи, когда задумали ввести аграрный закон. Дамасский полог протянут перед небольшой постелью гетмана; в головах ее висят лук и сабля, единственное оружие, которое он обыкновенно носит. Стол отличается не большею роскошью, чем прочая сервировка и утварь, ибо едят без салфеток и не видно другого серебра, кроме ложек и бокалов. Предусмотрительно гетман украсил таким образом свое жилище, дабы помнить о своем положении и не увлечься духом чрезмерной гордости. Быть может в этом случае он взял пример с Агафокла, который, будучи сыном горшечника и достигши царской власти, велел устроить себе стол и постав с глиняными сосудами, откуда и стихи:

Ausonis fictilibus cenasse ferunt agatoclea vasis

Atque Abachum samio saepe ornasse luto

Однако гетманский стол не скуден добрыми и вкусными яствами и обычными в стране напитками: водкой, пивом, медом. Вино, которым мало запасаются и редко пьют, подается к столу лишь в присутствии важных иноземцев. Как я имел случай убедиться, за столом и при выпивке нет недостатка в веселости и остроумных выходках. Я мог бы привести нисколько тому примеров, но краткости ради расскажу лишь один. Как то раз мой слуга усердно восхвалял пред козаками величие и чудеса города Венеции, и его жадно слушали. Наговорившись вдоволь о положении, фабриках и богатствах города и описавши обширность его, рассказчик прибавил, что улицы в городе так широки, что самим горожанам случается заблудиться в них. Ну, нет! — возразил один козак: — этим ты не хвались с своей Венецией. Я тебе скажу, что тоже самое со мною бывает в этой тесной хате: когда посижу немного за этим столом, то уже не попаду в двери чтобы вернуться домой".

Следовало бы и даже необходимо для полноты моего донесения сказать что-нибудь и об управлении, военных силах [75] и доходах козаков. Я и описал бы все это подробно, если бы в этом отношении существовал определенный порядок. Могу лишь сказать касательно управления, что в городах существуют известные начальники (Сonsoli), которые чинят суд по делам гражданским и налагают легкие уголовные взыскания, так как решение важных дел принадлежит гетману, почему мне кажется, что он — настоящий государь (Despota) О военных силах козаков дает понятие опыт прошлых походов. Что касается точного числа войска, какое может быть собрано, то кому оно ведомо? Сколько голов, столько, можно сказать, и воинов, ибо все они охотнее берутся за оружие, нежели за плуг. О доходах ничего не могу сказать. Замечу лишь, что источники их немногочисленны и самые доходы невелики, как общественные, так и частные".

(пер. Н. В. Молчановского)
Текст воспроизведен по изданию: Донесение венецианца Альберта Вимина о казаках и Богдане Хмельницком // Киевская старина. № 1. 1900