№ 111

1649 г. августа (вторая половина). — Реляция о военных действиях под Збаражом и о заключении Зборовского соглашения

Реляция славнейшего похода, победнейшего успеха и весьма благоприятного примирения с врагами светлейшего и могущественного князя и государя, государя Яна Казимира — короля Польши и Швеции, года 1649 (Против заголовка написано: «Очень несчастная, кто там был... знает... знает... по... ка...л»)

Излишне в настоящее время изложить, по какому случаю в минувшем 1648 году запорожские казаки, подстрекаемые одним нечестивым зачинщиком, заключив договор с буджацкими татарами и их предводителем Тогай-беем и позднее с крымским ханом, подняли оружие против войск Речи Посполитой и их полководцев; какое поражение нам нанесли в битве под Корсунем, какое потом огромное вооруженное войско создала деревенская чернь, привыкшая к оружию благодаря войнам с татарами; и что она натворила, подстрекаемая к мятежу примером своевольных казаков; как наша армия, рассеянная страхом и паникой под Пилявцами, была оттеснена от Львова, что вызвало смущение и скорбь всей Речи Посполитой, что привело в смятение даже Варшаву и весь сейм, созданный для избрания короля; как Замостье было осаждено тем же надвинувшимся неприятельским войском. Напомню только, что одно лишь известие об избрании королем Яна Казимира произвело такое впечатление, что столь огромные вражеские войска, оставив Замостье, начали отходить на свои места и тем освободили Речь Посполитую от гибели, которая имела бы место, если бы враг захотел перешагнуть Вислу.

Все это известно христианскому миру уже с прошлого года, и поэтому новый рассказ о нем не вызовет слишком большого возбуждения. Ввергает в удивление особенная и необыкновенная божья мудрость, которая в этом году особенно благоприятствовала польским делам, а также могучий дух и разум короля Яна Казимира, который в столь критический момент наивысшей опасности, угрожающей королевству, взял на себя доверенную ему богом миссию защиты народов и владений.

Конечно, умалчивать об этом — значит грешить перед богом, оказать перед ним неверие и неблагодарность. После наилучших надежд, которые в нас возбудило начало царствования Яна Казимира, последовал сейм его счастливой коронации, на котором сословия требовали, в случае, если мирная комиссия не достигнет желанных результатов, чтобы сам король соизволил пойти против врага и противопоставил ему свое королевское величие. Хотя король не считал, что сословия удовлетворительно обеспечили безопасность Речи Посполитой и ассигновали достаточные средства, которых требует ведение столь великой войны, однако своей великой и бесстрашной душой он принял на себя эту обязанность, ей одной отдавая весь свой, даже иностранцами признаваемый, авторитет.

Когда тем временем королю стала ясна причина провала переяславской комиссии и что заставило командующих королевского войска дать сельской черни под Баром кровопролитное, однако, удачное сражение, стал очевидным замысел врага отдать королевство трансильванскому князю, заключив с ним военный союз, к которому враг пытался также привлечь Москву обещанием отдать ей большую часть русских провинций. К этому враг очень стремился, но все свои усилия главным образом направлял на то, чтобы на помощь себе против нас привлечь все, сколько их есть, самые могучие татарские орды. Пока враг тратил время на эти усилия, король, умнейшим образом используя передышку, направил посольства и помешал этим опаснейшим связям с трансильванской и московской династиями. И когда подошел праздник святой Троицы, который королевские комиссары назначили сроком перемирия, он приказал командующим своих войск наступать с доверенной им армией на противника и не упускать никакой возможности сражения, прежде чем татары успеют прийти врагу на помощь. Командующие исполняли королевские приказания, во многих местах врага полностью уничтожали, изгоняли гарнизоны из замков и городов, приводя их к повиновению королевской власти. Хмельницкий, раздраженный таким нападением, прибывает с огромным трехсоттысячным войском и, кроме этого, еще и с татарскими подкреплениями. Когда главнокомандующие королевства, давшие уже неприятелю сражение под Константиновой, стянув почти все силы, которые могли собрать на основании решения сейма, сравнили их с могуществом врага, они пришли к решению удалиться в збаражский замок — место удобное, чтобы там, в случае необходимости, спрятаться, расположили там военные лагеря и укрепили их валом и рвом. Имея в виду необходимость или, вернее, неудобство, связанное с ожиданием прибытия новых подкреплений, они твердо решили выдержать осаду, предпочитая умереть, храбро сражаясь, чем искать спасения в бегстве.

Тогда показалось необходимым самым быстрейшим образом и кратчайшими путями спешить на помощь почти оплаканному войску и избрать, однако, такой маршрут, по которому следовали бы за королем прибывающие из Львова подразделения и представляемые из города припасы для снабжения пехоты.

Затем, продвинув лагеря напротив города Белокамень, по воле божьей, потеряли там четыре дня, к огромному беспокойству короля, которому ничего не было известно о неприятеле. Ибо, хотя было немало тех, которые, презирая опасность, выходили из лагеря, чтобы добыть языка, но от пленных нельзя было узнать ничего точно, ни о силах неприятеля, ни о его намерениях. Мы оставались в той же неизвестности о враге, ибо казацкий гетман применил способ, на который его натолкнули огромные, до сих пор не виданные вспомогательные татарские войска, из которых одно, соединившись с полками казаков, осаждало королевскую армию, а именно: привив большую дисциплину своим войскам, никому не разрешал отлучаться, словно сами были осаждены, а все, что варварам требовалось, велел доставлять в их лагерь.

К марширующему с войсками из Золочева королю прибежали 13 августа хоругви краковского старосты, которые привели пленного татарина, показавшего, что крымский хан находится среди казацкого войска; что же касается намерений неприятеля и состояния нашего войска под Збаражем, то ничего определенного не было им сказано. Тем не менее в этот день войска продвинулись в замечательном боевом порядке, который по старому обычаю сам король велел соблюдать, как и в другие дни, к удивлению старейших воинов, чтобы уже на марше солдат привыкал держаться в строю, соблюдая шаг, и нести прочие виды службы.

На рассвете неизвестно кто по ошибке пустил молву, что поблизости враг... такими лагерями к главному лагерю. Вот почему Марку Гдешинскому, старому воину и сотнику, военачальнику, отличающемуся истым умением разведать неприятеля, превосходящему в этом отношении всех остальных командиров и ими хвалимому, канцлер, по поручению короля, приказал отправиться узнать, где находится неприятель, и не возвращаться без какого-либо знатного пленника. [Канцлер] придал [Гдешинскому] несколько вооруженных сотен и опытных сотников.

Когда уже вечерело, Гдешинский возвратился и доложил королю, что проверил все кругом в радиусе трех миль, но нигде не обнаружил следов неприятеля. Тогда канцлер, по приказу короля, дал указание лагерным дозорам, чтобы они на следующий день возможно пораньше отправились отсюда в сторону Езерной и чтобы наблюдали, не будет ли какого-либо движения со стороны неприятеля. Во-вторых [канцлер дал указание], чтобы с первым головным дозором отправился князь Кароль Корецкий, ведущий свою [часть], за ним должны следовать главные армейские силы с пушками и военным снаряжением, которые, преодолев трудную и топкую проселочную дорогу, о которой упоминалось, будут ожидать, пока все подводы и обозы не преодолеют этой болотистой дороги. Кроме этого, приказал хоругвям краковского воеводы остаться на месте лагеря, пока не переправятся все возы и обозы.

Наступает день 15 августа, день, который Польша и вся Речь Посполитая отмечают, как праздник, который все королевство благоговейно почитает. Исполняя все королевские приказания, сторожевые дозоры лагерей ушли при полном свете, за ними следовал с головным сторожевым дозором князь Корецкий. При форсировании армией болотистой дороги присутствовал самолично утомленный король.

Тем временем лагерные стражи, отъехав от лагерей на расстояние полуторы мили вплоть до Езерной, увидели задолго до этого татарские разъезды и известили короля о том, что враг налицо. Они полагали, что прибывает не все неприятельское войско, а только крупная его часть.

Когда король это узнал, пригласил тех, которые ему обычно помогали работать, начал строить ту часть войск, которая успела преодолеть эту болотистую проселочную дорогу. Но хитрейший и подвижнейший неприятель, не обремененный ни оружием, ни узлами, ни какими-либо обозами, привыкший всегда воевать быстротой, использовав все эти преимущества и не потеряв много времени на построение боевого порядка, ибо ночью прошел пять миль от места, где осаждал королевское войско, бросился навстречу королю со ста тысячами татар и 50 тысячами отборнейших казацких всадников. За ними последовало еще [302] 150 тысяч казаков, которые подоспели ранним вечером того же дня. С такой же быстротой враг направил 50 тысяч своих воинов на противоположный конец болотистой дороги, в обход нашего тыла. Остальные же 100 тысяч расположил на милю перед фронтом короля и сжал с обеих сторон наши войска.

Прежде чем неприятель оказался на виду у королевского войска, сзади солдат, на другом конце этой болотистой дороги, у которой стояли нагроможденные, дожидающиеся проезда подводы, раздался шум и вопли, которыми часть войска, не успевшая еще переправиться, была встревожена и повернулась вместе со своими полковниками и поручиками к неприятелю. Неизвестно, по чьей вине (ибо различных [людей] в этом обвиняют) наши хоругви значительно раньше возов оставили город, уже укрепленный солдатами, и, бросив пехоту, оставленную для заграждения врагу перехода через болотистую дорогу, которую они должны были защищать, создали возможность как истребления этой пехоты, так и собственного поражения, которое они и потерпели. Тогда был убит Бальдвин граф на Тенчине Оссолинский, племянник по брату великого канцлера, Феликс Тышкевич, сын воеводы брестского, Ян Ржечинский, староста уржендовский, кроме других, менее знатных лиц. Но резня была меньше, чем шум, ибо мы потеряли убитыми на этой части болотистой дороги, считая даже простых солдат, не больше чем тысячу наших.

Остальные, которых пощадила судьба войны, укрывшись между подводами, повернулись против неприятеля, мужественно отражали его атаки и, преодолев таким образом трудную дорогу, присоединились к королю и остальным войскам.

Во втором эшелоне стояли вспомогательные полки, которым король приказал броситься на врага, и они, неутомимо сражаясь, задержали натиск неприятеля. Потом, когда та пехота, которая случайно находилась на левом фланге, была обращена против казаков, незаметно подходивших по оврагу, постепенно уменьшился натиск врага, который стал ограничиваться только стычками. Враг напрасно пытался еще атаковать правый фланг, которым командовал Потоцкий, воевода подольский. Левым командовал Георг Любомирский, староста краковский.

Незадолго до захода солнца противник позорно ушел с поля брани в свои лагеря и, соединившись там со 150 тысячами казаков, о которых мы выше упоминали, расставил на некотором расстоянии вокруг королевских лагерей свои части, создавая таким образом видимость осады.

Итак, этот день, который, казалось, будет последним днем Польши и неслыханным роковым закатом христианства, благодаря помощи божественного провидения и славнейшему мужеству бесстрашного владетеля, миновал, принеся потери в 5 или 6 солдат убитыми и 20—30 ранеными в этой части лагеря.

Отразив врага, король с сенатом, по военному обычаю, верхом на конях совещались о том, что необходимо сделать при наличии столь великого множества врагов, превосходящего 300 тысяч человек, не считая остальных войск врага, которые блокировали королевскую армию, уже наполовину погребенную. Налицо была опасность, чтобы и эта армия вместе с королем не была осаждена стекающимися отовсюду войсками неприятеля. Для того чтобы выдержать осаду, не было ни укрепленного места, ни обилия продуктов питания, ни надежды на какую-либо помощь, ибо в осаде в обоих лагерях был заперт король и самые старшие начальники. Несмотря на то что между совещавшимися не было единогласия, все пришли к такому выводу, что либо нужно вывезти тайком владетеля, либо задобрить крымского хана льстивым письмом и отговорить его разными посулами от союза с казаками. Все же канцлер утверждал, что не имеется никакого способа увезти тайно главнокомандующего и никакой разумной надежды получить каким-либо способом помощь и что надо, положившись на провидение и мужество лучших людей, собрав все войска, добиваться спасения, прорываясь с боем через гущу врагов, и положиться в остальном на милость божью. Между тем он не считал лишним обратиться к хану письменно, однако не таким способом, который содержал бы какое-либо унижение, не как с письмом от уже побежденного монарха.

Итак, король, торжественно отклонявший и презиравший мысль о бегстве, согласился с этим последним предложением и поручил великому канцлеру направить хану письмо, которое канцлер велел немедленно написать руководителю своей канцелярии. Содержание его следующее:

Ян Казимир по м. б. король Польши, В. к. Лит. и прочее, великих орд свободному хану Ислам Гирею, черкасскому, ногайскому, [304] петорскому, шеменскому, перекопскому, крымскому, другу нашему и брату. Я, преемник светлейшего и могущественного государя, государя Владислава IV, когда-то короля Полыни (вкушающего теперь мир небесный), который с тобой милостиво обращался, охранял невредимого, одарил свободой, благодаря которой получил ты то государство, которым теперь владеешь, сомневаемся, помнишь ли ты еще столь великие благодеяния, оказанные тебе светлейшим и могущественнейшим Владиславом IV. Когда мы прибыли усмирять возникшие в нашей монархии волнения, ты присоединился к восставшим против нас мятежникам и поднял оружие против пас, что никак не может сойти за вознаграждение и награды с твоей стороны, почему мы надеемся, что после этого бог никогда не будет тебе помогать в твоих начинаниях. Тем не менее обещаем тебе нашу дружбу и, припоминая тебе благодеяния нашего брата, предлагаем теперь уже нашу дружбу и желаем, чтобы и у тебя таковая же к нам цвела. Дан в лагерях под Зборовом 15 августа 1649, в 1 году нашего царствования в Польше и II в Швеции. По собственному велению е. к. величества.

После отправления этого письма к хану той же ночью через пленного татарина король в сопровождении канцлера и других знатных лиц объехал верхом весь лагерь. Тем временем при свете луны, по приказанию короля, построили перед лагерем вал и ров; места же, в которых не могли этого сделать, загородили подводами. Целую эту ночь король ободрял все войско и делал все прочее, чего требует военный обычай. Потом этой беспокойной ночью известили короля о том, что какие-то трусы распространяют в отдельной части лагеря слухи, будто король подготовляет среди ночи бегство из лагеря. Тогда король, сознавая, что эти фальшивые слухи могут вызвать смуту среди войск, сам, сев на коня, при горящих факелах делает обход и, свидетельствуя свое присутствие, вторично громко ободрял войска и таким примером своей непобедимой стойкости отвел от намерения позорного бегства всех тех, которые к нему готовились.

На следующий день возникла новая тревога в отдаленной части этой болотистой дороги, когда 50 тысяч казаков и несметное множество татар атаковали город Зборов с гарнизоном из нескольких направленных сюда королем и укрепившихся здесь полков пехоты и пытались захватить большую часть наших, находившихся здесь, обозов. Но напрасны были потуги врага как на том, так и на другом участке, ибо и казаки от города были оттеснены и множество наших обозников и маркитантов во главе с прекрасными воинами и несколькими ксендзами столь мужественно отражали варваров, что не только оттеснили их подальше от наших подвод, но также, преследуя их несколько стадий, произвели среди них ужасную резню.

С подобным же успехом защищался город Зборов, часть обозников и маркитантов присоединилась к нашей пехоте, отстаивавшей город; сделав отсюда вылазку и преследуя казаков на большом расстоянии, столь многих из них убила, что поля далеко и широко покрылись их трупами.

Тем временем враг, уже соединив воедино три четверти своих сил (ибо четвертой частью прикрывал часть наших лагерей и город с выше упомянутым озером), атаковал с фронта королевские лагеря, [305] задерживая короля преимущественно мелкими стычками, подтягивал на левом фланге незаметной впадины, расположенной подле берега озера, неисчислимые полки пехоты, которые, заняв господствующую над нашими лагерями церковь, начали ее укреплять валом и рвом и отсюда подступать ближе к нашим лагерям. Они заметили пробелы в обороне левого фланга, который был недостаточно усилен как укреплениями, так и солдатами. Канцлер, заметив это, по поручению короля приказал прежде всего продолжить эти укрепления вплоть до самых берегов озера и усилить это место подброской солдат. Враг помешал настоящему возведению укреплений, ибо вскоре из-за стен вышеупомянутой церкви ударили из пушек и других военных орудий по нас и по нашему лагерю. Вслед за тем несметное множество врагов, проникая через незаметную впадину и вдоль другого берега озера, бросилось на приступ со столь великим бешенством, что один из неприятелей рискнул броситься на наш вал и поднять на нем вражеское знамя, но в скором времени, простреленный пулей, был наказан за свой опрометчивый поступок. Подошедшие сюда тем временем со всех сторон солдаты дали им такой решительный отпор, что противник не только отказался от штурма и даже от самой борьбы, но, преследуемый нашими до самой той церкви, вынужден был также оставить нашим это укрепление, уводя наспех с собой свои пушки.

Враги тщетно пытались еще взять приступом город Зборов. Не имели успеха, так как король направил туда на помощь новые полки солдат. Крымский хан, уже испытав стойкость короля и мужество его армии, в середине этого же дня прислал ответ на письмо короля, направленное ему прошедшей ночью. Прежде всего признавал благодеяния королевского дома относительно себя и объяснял, что причиной союза, заключенного с казаками, является пренебрежение Речи Посполитой, будто бы презирающей его и его народ и не считающей их совсем людьми. Хотя он и пришел сюда с обидой в душе, однако хотел бы заручиться дружбой и братством короля и просит, чтобы король, надеясь на дружбу и братство, направил своего великого визиря, то есть великого коронного канцлера, который будет разговаривать с его визирем — в надежде, что из этой беседы возникнет братство и дружба между королем и ним.

Король, прочитав оба письма, ответил на письмо хана крымского ⁸³, что направляет канцлера, которому он доверяет, чтобы где-либо посередине между двумя лагерями побеседовал с визирем хана.

Когда уже солнце клонилось к западу, сторожевая охрана доложила о том, что ханский визирь ожидает в поле канцлера. Некоторое время спустя канцлер вызвал визиря в избранное им возле самого королевского лагеря место. Потом, выйдя из лагеря между несметными толпами людей, собравшихся далеко от места встречи, сопровождаемый восьмью своими спутниками, подошел к нему в пологую долину. Там, после взаимного обмена словами приветствия, канцлер спросил визиря, что приносит он от имени хана, или его государь — король, согласно приглашению крымского хана, направил его с тем, чтобы узнать, что потребует визирь именем своего государя. Визирь ответил немногословно, что его государь направил с подтверждением благожелательной братской дружбы к королю, к которой хана склоняют давние благодеяния королевского дома. Отсюда пошли дальнейшие разговоры между канцлером и визирем, причем канцлер придал им такой оборот, благодаря которому проникнул в замыслы визиря глубже, чем бы этого желал под видом дружбы его властитель. Из этого канцлер ясно понял, что хан больше ничего не требует, как только обычную древнюю дань военную, которую короли Польши платили ханам крымским, и королевскую милость для казаков, и обещал доложить королю все то, что слышал, и заботиться о том, чтобы дружба между двумя монархами была восстановлена заключением соглашения. Потом, договорившись друг с другом возвратиться на следующий день для возобновления начатого разговора, дружественно удалились в свои лагеря.

Прежде чем ушли с этого места, визирь послал к казакам, дерзко штурмовавшим город Зборов, предупредить их строгим образом, чтобы немедленно приостановили штурм города, оставили свои укрепления и. отведя пушки, оставались в своих лагерях. Он послал также и к татарам, которые возле королевского лагеря донимали наших стычками, чтобы ушли оттуда.

После таким образом завершенного дня последовала преспокойная ночь; однако сторожевая охрана несла свою службу с неусыпной бдительностью, чтобы неприятель под видом дружбы не устроил засады.

Вследствие этого 17 августа таким же образом на поле встретились канцлер и визирь среди огромных, сошедшихся с обеих сторон войск, которые обменивались дружественными приветствиями и раз говорами, будто уже был заключен мир. [То была] большая опасность для канцлера, постоянно окруженного несметным количеством врагов — под предлогом беседы и встречи с нашими людьми. Но он [307] переносил [это] с совершенным спокойствием, не соглашаясь оставить начатой работы, невзирая на настояния тех, которые требовали гарантии его безопасности.

Итак, в течение 24 часов, считая с момента начала переговоров, был заключен мир и установлены его условия, смысл которых таков: начиная с этого часа, будет вовеки дружба и братство между королем Яном Казимиром и его преемниками, королями Польши и Ислам Гиреем, властителем татар и его династией Гиреев. Король Польши из благородства и щедрости своей будет ежегодно платить хану татарскому обычную дань ⁸⁴, которую будет посылать через своих послов, направляя их в Каменец-Подольский. В свою очередь хан татарский будет обязан со всеми своими войсками всегда помогать королю против любого врага, когда только король этого потребует. Конечно, больше не разрешается татарской коннице злобно нападать на огромные земли короля Польши или здесь заниматься грабежом. Император татар даже объявит владения короля Польши гарантированными от всяких нападений татар. Татарские и казацкие войска немедленно снимают осаду со Збаражских лагерей и никоим образом не будут тревожить войск збаражских, когда они будут двигаться по приказанию святого королевского величества на Зборов или в какое-либо другое место. [Хан] немедленно выводит из владений е. к. величества все татарские войска, все и всякие войска урумелийских турок и направляет их к их местопребыванию. Король же Польши, по просьбе императора татар, прощает казацкое войско, покорно просящее прощения за мятеж и кающееся в своем злодеянии и возвращает ему свою королевскую милость.

Так, установив мир с татарским ханом, канцлер и визирь разошлись под аплодисменты и к радости всего войска, причем канцлер, уходя одновременно с визирем, велел, чтобы казаки в течение двух часов прислали делегатов с просьбой о прощении от имени всего Запорожского Войска, что скоро было исполнено. Итак, послы Хмельницкого, придя в королевский лагерь, были проведены между густым строем солдат на большую площадь, где сидел на троне король. Когда они подошли ближе и увидели короля, они упали на землю и со слезами на глазах признали свою вину и молили прощения, протягивая королю от имени всего Войска Запорожского письменное прошение. Тогда канцлер ответил от имени короля, что король, с присущей ему снисходительностью, никак не жаждет крови своих подданных и забудет вину своего Запорожского Войска, но оно со своей стороны должно стремиться исправить и возместить свое ужаснейшее преступление верностью, послушанием, мужеством. Что же касается этой, врученной королю, письменной суппликации, все будет выплачено и разрешено, насколько это совместимо с безопасностью Речи Посполитой и достоинством короля.

Сделав это и уладив в следующие два дня другие возникавшие вопросы, король ясно изъявил свою волю касательно казацких дел, требуя, чтобы Хмельницкий именем всего войска дал клятву верности и послушания королю Речи Посполитой, чтобы был произведен обмен изложенными письменно условиями соглашения, чтобы военачальники нанесли друг другу дружественные визиты, чтобы сражавшиеся [308] военачальники взаимно преподнесли друг другу в подарок превосходных лошадей.

На третий день ушли в сторону Збаража все татарские войска, за ними следовали казацкие части. Однако перед этим в наш лагерь прибыл, почитая короля, сам Хмельницкий. Будучи допущенным к нему, он упал на землю, просил прощения преступлений, обещая в будущем соблюдать верность и послушание королю.

Таким образом, в краткий срок был потушен страшный пожар войны, угрожавший гибелью не только одной Речи Посполитой, но и всему христианству. Король, оставаясь два дня на этом месте, продвинул лагерь не раньше чем узнал о том, что все татарские и казацкие войска прибыли в Збараж. Тогда медленным маршем стал возвращаться назад к Глинянам и твердо взял направление на Львов, ожидая известия от Збаражской армии. Когда получил известие о том, что эти войска уже свободны от осады, подался на Глиняны, вошел во Львов и здесь торжественным молебном поблагодарил бога.

Несколько дней спустя сюда возвратились три военачальника, которых король назначил командующими с равной властью над Збаражским войском: Андрей Фирлей из Нимира, белзский каштелян, Станислав Лянцкоронский, каменецкий каштелян, Николай Остророг, коронный подчаший. Они благодарили короля за то, что спас их жизнь от опасности этой осады и по его воле дали отчет об этой жесточайшей осаде. Ввиду его пространности здесь будет достаточно его кратко напомнить. Не больше чем 10-тысячное войско на протяжении семи недель выдерживало осаду 300 тысяч казаков и не менее 100 тысяч татар, которые каждый день предпринимали от 20 до 50 приступов на наши лагеря, которые наши всегда храбро отражали. Мы убили свыше 60 тысяч казаков и татар, сами потеряв 2 тысячи и то большей частью погибших от заразы и голода. Сам бог руководил освобождением королевского войска от осады, ибо, терпя нужду во всем, оно не выдержало бы больше чем б дней. Всего этого добились своим мужеством все те в совокупности, которые были в осаде. Среди остальных военачальников снискал славу превосходного воина — мужеством, духом и военным опытом — Вишневецкий. Король, все это выслушав, направил войска вместе с военачальниками на зимовку и, уладив все дела, возвратился в Варшаву. Королева выехала ему навстречу, ожидая его на расстоянии двух дней дороги от Варшавы.

Комментарии

82. См. Памятники КК. Изд. 2, т. I, отдел III, стр. 362 — 363.

83. 16 августа 1649 г. Ян Казимир написал письма к хану (док. 107) и Богдану Хмельницкому (док. 108).

84. В интересах «престижа» Польши и ее короля здесь умалчивается о том, что польские представители под Зборовом обязались выплатить татарам, кроме обычных упоминков, еще дополнительную сумму в 40 тысяч талеров.