№ 232

4 августа. Е. м. п. краковский выступил из Любартова, но из-за сильного дождя, который, едва перестав, снова полил ливнем, прошел только четверть мили. Туда пришло известие от п. Мыслишевского, что он разгромил под Трустемпом два небольших обоза крестьян, шедших к Хмельницкому. Он прислал одно взятое знамя.

5 августа. Артиллерия переправилась через Любартов, а также пехота, которую для согревания и обсушивания разместили по городу и пригородам. Офицеры ездили собирать больных и умирающих по дорогам и хоронить умерших, так как и в тот день умерло несколько десятков (человек] пехоты. Однако е. м. п. краковский, не дожидаясь артиллерии, из-за волнений на Бугской Украине, о которых говорят, прошел в тот день с конницей мили три на Трошу, чтобы сама молва о наступающем войске помешала крестьянам собираться.

По дороге мы встретили городского писаря из Паволочи с одним человеком из Киева, который был послан городом Киевом, чтобы увидеть войско своими глазами, так как [жители Киева] не верили, чтобы войско наступало и предпочитали вести переговоры с коронным войском, чем с литовским. Этот паволочский писарь говорил, что Хмельницкий, отступая, три дня стоял в Паволочи и вытянул у них три тысячи злотых, которые сейчас же отсчитал четырем татарским мурзам, бывшим с ним. Спрошенный мещанами, почему идет сам и почему идет назад, он сказал: «Я же оставил против короля 20 полков добрых молодцов, которые с четверть года будут защищаться, имеют продовольствие и боеприпасы; каждый знает, как мы защищаемся в таборах и как переносим голод». Спрошенный потом о литовском войске, не будет ли оно на Украине, ответил: «Не будет, ибо я имею слово кн. Радзивилла, что должно стоять только на пограничье». Тем временем пил два дня — днем и ночью.

На третий день изменник Хмелецкий бежит из табора, спрашивая о гетмане. Однако же с боязнью просил паволочских мещан, чтобы склонили на его сторону и добились приема у Хмеля. Как только он пришел, Хмельницкий спросил: «А табор где?» — Тот, пожав плечами: «Уже у черта табор, мы бежали из табора». «Почему же?» — «Ибо молодцы не хотели биться». — «А знамена как?» — «И знамена погибли и пушки». — «А шкатулка с червонцами и чехлом?» — «И они погибли». Теперь только Хмельницкий схватился за голову и стал изрекать проклятия. На эту его меланхолию приехал Джалалий, с которым он [597] поздоровался с плачем, потом Гладкий. Но все полковники без войска, — лишь с сотней-полторы всадников. Один только Пушкаренко пришел с девятью хоругвями, под которыми могло быть 600 всадников. Иного войска не было, ибо все рассеялись.

Так же в Паволочи пришло известие о разгроме Небабы литовским войском. Когда его упрекали мещане, что и литовское войско наступает, он сказал на то: «Вот не сдержал мне слова кн. Радзивилл». Туда же пришли ханские универсалы к полковникам и всей черни, в которых [хан] оправдывается, что хотя отступил из-под Берестечка, но сделал это вовсе не из страха, но из-за болот и лесов; однако, он не так отступился от Войска Запорожского, чтобы не вернуться, а готов прибыть со своими ордами при первом извещении об опасности от ляхов. Эти универсалы Хмельницкий приказал читать публично для ободрения черни. Но слепой случай сделал так, что сейчас же, на другой день, пришли от хана письма противоположного содержания. Когда хан узнал, что Глух, полковник уманский, бил татар на Синих Водах и на Царском броде, он очень разгневался и в этих последних письмах отказался от дружбы с Хмельницким. Хмельницкий, приведенный этим в замешательство, выехал из Паволочи.

В тот же день прибыли от старосты каменецкого из Бара за приказаниями п. Раковский, ротмистр и несколько товарищей. Они рассказывали также о немалом голоде в Баре, о скоплении крестьян на Приднестровье и о великом море в Каменце, где вымерло и множество шляхты.

6 августа. Переходим уже на Киевщину за Янушполь и там за полмили над небольшими озерами становимся лагерем. Туда прибывает гетман польный с кн. п. воеводой русским. Перед вечером сопоставляются различные [полученные] известия. Кн. п. воевода русский получил сообщение, что Хмельницкий женился и взял казачку Филиппиху. Всем было очень смешно, что даже в неблагоприятных обстоятельствах он не отказывается от своего счастья. А п. польный гетман из своего письма показал нечто более печальное, [а именно], что гонцов, которых он послал с универсалами, утопили в Брацлаве, и те люди и не думают о повиновении.