№ 290

1654 г. начало марта. — Запись переговоров польского посла Н. Бегановского с силистрийским пашой

Разговор силистрийского шаха паши с е. м. п. львовским хорунжим, великим послом Николаем Бегановским.

После обоюдных пожеланий здоровья, произошел следующий разговор:

Паша: Давно ли пан посол выехал из Польши?

Посол: Недель шесть тому, так как суровые холода, метели, снег и лед не пускали меня. Только Дунай один задерживал меня дней 12. Благодарю е. м. пашу за то, что он помог мне переправиться.

Паша: Где теперь е. м. король?

Посол: В Варшаве.

Паша: Неужели уже с войны вернулся?

Посол: Уже.

Паша: А почему с татарами не бился?

Посол: Татары стояли слишком далеко и не смели принять открытый бой, а Сефар Казы ага прислал письмо с просьбой о мире.

Паша: Как же вы помирились с татарами?

Посол: По их просьбе е. к. м. обещал дать им то, что издавна предки его милости им давали.

Паша: А сколько же все-таки?

Посол: Несколько десятков тысяч.

Паша: А когда должна быть выплата?

Посол: Когда е. м. король захочет.

Затем посол передал письма от е. м. п. коронного маршалка и от е. м. п. гетмана. [Паша] взял их и разговор продолжался.

Паша: А от короля нет письма?

Посол: Нет. [752]

Паша: А почему?

Посол: Т. к. нет такого обычая. Я уже дважды был послом и никогда не имел для предшественников паши писем от е. м. короля.

Паша: То были другие времена для вас, а теперь по другому надо стремиться к человеческой дружбе.

Посол: Ну что ж, если паша желает иметь письмо от е. м. короля, я отсюда напишу письмо королю и он, если соизволит, напишет вам.

Паша: Пиши, да это нескоро будет, раньше надо было это сделать.

После этого первого разговора прислуга принесла колору в малых фарфоровых чашах на широких подносах и угощала нас этим, а потом шербетами также в большой фарфоровой посуде, обходя всех по очереди, а между тем п. посол передал упоминки, а именно: таз с кувшином, пару бокалов, нагрудник княжеский, драгоценное зеркало, несколько ружей, французское сукно. Приказав все это принять, паша спросил п. посла:

— А почему вы так долго не кланялись пресветлейшей Порте?

Посол: Давно уже был назначен посол, но он умер. Я, будучи назначенным уже больше года, не смог приехать, ибо татары и мою, и валахскую землю совместно с казаками беспрестанно воевали.

Паша: А чего хотят от вас казаки?

Посол: Свободы.

Паша: А что [е. к. м.] от них требует?

Посол: Чтобы были хлопами, чтобы землю пахали, чтобы к чужим панам не уходили. Царь московский также стал за них ходатайствовать, чтобы е. к. м. проявил к ним свою милость, но е. к. м. ни в коем случае не хочет предоставить им свободу, так как это настоящие изменники и негодяи.

Паша: А с Москвой как вы?

Посол: До сих пор был мир.

Паша: Какой там мир, разве посол ничего о Москве не слышал?

Посол: Уезжая из Польши, я ничего не слышал.

Паша: Ну а я слышал. Вот увидете, какой у вас мир с Москвой.

Окончив вопросы и опорожнив бокал, паша спросил:

— С чем ты едешь в Порту?

Посол: Не могу этого паше сказать, ибо мое посольство тогда было бы ни к чему.

Паша: А мне нужно знать зачем ты едешь.

Посол: Если е. м. паша хочет от меня что-нибудь узнать, то надо об этом поговорить секретно, после того как все выйдут.

Паша: Что ты ответишь в Порте, когда спросят, какие у вас были дела в цесарской земле под Сучавой?

Посол: Не могу я об этом ничего говорить, во всяком случае публично.

Паша: А почему вы должны своих дел стыдиться? Это же не тайные дела.

Посол: Даже мои люди не знают, зачем я еду и какова миссия моего посольства, поэтому-то я и затрудняюсь говорить об этом. [753]

Но паша не хотел понять этого и хотя [присутствующие] были готовы уйти, он, однако, не приказал им это сделать и при всех снова вел расспросы.

Паша: Зачем вы людей в Валахию посылали? Цесарский замок из пушек разрушать? Куда это годится?

Посол: Мы не замок брали, а только наших хлопов, казаков в чужой земле искали.

Паша: Своей земли защитить не умеете, а на чужую нападаете, несмотря на то, что границы предками установлены и их не годится нарушать.

Посол: Мог бы я е. м. паше многое объяснить, но не могу об этом прилюдно говорить, пока все не уйдут.

Но он этого не хотел понять, а только настаивал, чтобы посол обязательно сказал, «почему опустошали цесарскую землю». Наконец, когда п. посол продолжал настаивать на том, что он не может ничего сказать иначе как секретно, паша сказал: «Отправляйтесь на постоялый двор, и на завтра лучше подготовьтесь отвечать, ибо во всем ссылаетесь на незнание, а я являюсь тем, который этой границей ведает».

А потом приказал принести парчевые кафтаны и когда их по очереди на каждого одели, посол сказал: «Благодарю е. м. визиря за эту благосклонность и проявленную человечность».

Паша: Знайте же, что таков характер оттоманского народа, добром за зло платить и неприятелям добро делать.

Посол: Должен признаться, что во время этого приема я не ожидал другого разговора с е. м. пашей, как только с глазу на глаз.

Паша: Это только начало и подготовьтесь, чтобы и здесь и в Порте говорить одно и тоже.

Посол: А когда паша пожелает встретиться со мной наедине?

Паша: Сообщу через моего кибая.

5-го марта.

На следующий день паша пригласил к себе одного посла без сопровождающих. После обмена приветствиями имел место следующий разговор:

— Посол: Так как е. м. паша спрашивал вчера о разных вещах, то я теперь готов ответить.

Паша: Почему вы, как многие другие государства, не поздравляли цесаря с победой? Все монархи поспешили поздравить цесаря и только польский король этого не сделал. Даже сам христианский цесарь, который больше вашего короля, давно уже поздравил цесаря и подарки ему прислал.

Посол: Ибо е. м. король, будучи избранным в смутное время, хотел сначала видеть свой дом умиротворенным, а потом уже сноситься с иностранными государствами.

Паша: Теперь расскажи, с чем к Порте едешь. [754]

Посол: С подтверждением дружеского договора, заключенного е. к. м. еще с предками е. м. цесаря.

Паша: Это хорошо, а дальше что?

Посол: Имею поручение рассказать обо всем, что мы за эти годы вытерпели ради дружбы с Оттоманской Портой; мы замки с немецкими гарнизонами на Днестре держали, чтобы казаки в море не выходили, а польские войска беспрестанно с саблями на казацких шеях висели, не давая им оттоманские владения разорять.

Все это п. посол рассказал довольно подробно.

Паша: Ну и что из этого, разве вы плохо делали, выполняя свой долг (о чем мы знали)? Но это уже прошло, теперь о другом речь идет.

Посол: Почему же за такую нашу благосклонность хан должен был грабить владения е. к. м.?

Паша: Так надо было биться с ними.

Посол: Бывали большие бои, но он не принимал открытого боя. С тех пор, как ушел из-под Берестечка, останавливается далеко, не желая приближаться к е. к. м. и лишь издали предлагал ему мир. Король же охотно хотел бы с ним помириться.

Спрашивал потом паша о численности нашего войска и получил соответствующий ответ. Потом состоялся длительный разговор о Сучаве. Паша спросил! «Что это за дела у вас там были?» — и получил исчерпывающий ответ. Затем состоялся также длительный разговор о нашем гетмане Замойском, который при Михаиле С. был на мультанской земле, но это не нарушило дружбу с оттоманским домом. После чего паша заметил: «Ну это уже все прошло. Ты мне скажи искренне, зачем едешь в Порту ибо все, что ты рассказал, сущие пустяки».

Посол: А разве это небольшое дело, что греческий патриарх сносится с Хмельницким, о чем говорят и письма его, найденные в таборе, в которых он обещает союз с Москвой, а также со всеми греками, находящимися под оттоманской властью и подстрекает Хмельницкого к этому союзу, который вреден был бы не только нам, но и самой Порте.

Тогда тот, который до сих пор со спокойным выражением лица вел переговоры, озабоченно и с некоторым волнением сказал послам: «Что же это такое? Снова сказки и сплетни. Я удивляюсь тому, что ты, побывав уже дважды в Порте и увидев какова мощь наша, такую чепуху говоришь. Не только Русь и Москва, но пусть даже весь мир на нас обрушится, и то мы выдержим. Предостерегаю тебя, не говори этих сказок в Порте. Вы-то боитесь Москвы и казаков. А знаешь ли ты, что московитин, казак и калмык в едином союзе на вас идут?»

Посол: Мы Москвы и казаков не боимся, только хан пусть к ним нe присоединяется, тогда мы казаков за одно лето в хлопов превратим. Я себе правую руку дам отрезать, если это не так будет.

Паша: Почему же вы, если так уверены в себе, хлопов покорить не смогли?

Посол: Потому что е. м. король не хочет их уничтожать, а только хочет, чтобы они нам как прежде повиновались и хлеб производили. [755]

Паша: А не веришь ли ты тому, что Хмельницкий когда-нибудь королем вашим будет, при упоминании о чем душа возмущается?

Посол: О, далеко до этого.

Паша: Ты не знаешь, что ему бог обещал. Однако скажи мне, кто такой Хмельницкий и из какого рода.

Посол: Хлопом родился, есть им и будет до смерти. Тут уже нечего было трудиться писать, так как говорили на отвлеченные темы, то о мелочах разных, то о наших войсках, то о немецких. Наконец он опять сказал: «Однако пусть же посол что-нибудь вразумительное скажет относительно того, с чем едет в Порту». И говорил, что все сказанное послом сказки и сплетни. Кто, мол, из-за этого поедет, смилуйся боже, в такое время, в такой холод и снег. Так он стремился выудить у п. посла, везет ли тот что-нибудь цесарю, так как татары, друзья наши, и казаки (?) дали им понять, что получили в подарок 800 тысяч талеров.

Посол: Я не знаю, что мне еще сказать. Сведения, которые я изложил, серьезные и достойные внимания.

Паша: Однако какое же вознаграждение после столь длительного отсутствия предлагаете вы цесарю Порты? Посол: Дружбу е. к. милости.

Паша: Христианский цесарь является тоже другом, а все же и подарки дает.

Посол: Мне нечего дать от е. к. м.

Паша: Тогда лучше вам вернуться.

Посол: От себя имею немного мелочей.

Паша: Ведь ты же мог захватить с собою птиц, меделянских собак, оружие, особенно милое для молодого государя, так как он этим увлекается.

Посол: Не знал я, что молодой цесарь такой охотник, однако, сразу напишу отсюда в Польшу, так что до моего возвращения услужу е. м. цесарю и собаками и птицами.

Паша: Дело не в собаках и не в птицах, а в благодарности.

Посол: Раз е. м. паша разговаривает со мной столь доверительно, я покажу мелочи, которые могли бы быть переданы цесарю от меня.

На этом расстались, а после обеда паша прислал за подарками. Осмотрели таз с кувшином, очень дорогой выделки, стоящий свыше 4 тысяч злотых, потом шкатулки, часы, янтарь и пр. Похвалил, но сказал: «И четыре раза столько было бы мало».

Переводчик ловко ответил, что если бы и в сто раз больше дать, то ни цесарь, ни его казна не станут богаче и что дело не в этом, а в добрых чувствах. На что паша сказал: «Это верно» и отослал подарки, а отправление посла отложил до субботы.