№ 96

1649 г. июля 9 — августа 26. — Дневник польских войск, осажденных украинской армией в Збараже

Государственный воеводский архив в Кракове, Ягеллонская библиотека в Кракове, рукопись № 5, лл. 861—863. Копия.

Дневник збаражской осады 1649

Не вспоминая о тех ужасных ошибках, которые совершили пп. командующие уже под Константиновой, когда они, зная о приближении казаков, приказали бросать все продовольствие и возы и бежать, перехожу к описанию того, как отдельные ошибки привели к большим потерям войска. Случилось так, что, когда мы пришли к назначенному месту под Збараж, командующие не выбрали подходящего места для боя, не сосредоточились в лагере, а допустили людей рассеяться по горам, оврагам, долинам и по три раза в течение двух дней переводили нас с места на место. Гарнизоны разместили так, что челядь вынуждена была ездить за сеном и травой за 4—5 миль. Мы с п. коронным подчашим ходили в разъезд в расположение [казацкого] войска и через три дня вернулись с языками.

Из сказанного, в. м. мм. п., легко можешь понять, что мы не могли заготовить фураж для лошадей, так как если и привозили раз в два дня воз сена, то кони его съедали в одну ночь.

Только тогда, когда мы вернулись из разъезда, все силы были брошены на сооружение валов, которые по размерам годились для 100 тысяч войска. Ожидая во рвах тяжелых испытаний судьбы, мы послали бывшего польного писаря п. Сераковского с ротмистром великопольским Пигловским в разъезд в расположение мужицкого войска, насчитывающего полторы тысячи человек. Однако не успели они отойти, [255] как заметили это войско и, в беспорядке вступили в бой с ними, потеряли в этой схватке 18 человек воинов и 60 человек челяди.

Оставив таким образом у них в руках достаточно языков, наши сами также захватили троих. Из-за них то и поднята была 9 июля тревога. Поджидая противника, мы вышли в поле, но, не дождавшись, ушли с поля и вернулись в лагерь.

Тут же стали советоваться, что делать. Были разные мнения. Одни предлагали встретить противника приблизительно в двух или полутора милях от лагеря, другие — разместить пехоту на валах и встретить. его движущегося с обозом. Решили ожидать его на валах.

10 июля в субботу утром вся орда и казацкое соединение, незаметно подойдя, окружили наш лагерь, нанося немалый урон возвращающейся челяди, которая ездила за 5—6 миль за продовольствием, ибо пп. командующие, руководствуясь частными соображениями, разместили гарнизоны на расстоянии двух, а то и трех миль. Тогда было захвачено тысячи 4 или 6 челяди.

После этого начали появляться со стороны княжеской пасеки, а также дубравы выше княжеского лагеря татарские и казацкие всадники, а все соединение, которого взором и охватить нельзя было, невдалеке на горах стояло. Пришлось тогда первым вступить в бой полку е. кн. м. п. воеводы русского, который нападал, обороняясь, но по милости божьей с малыми для нас потерями.

Только после того, когда татарское и казацкое соединение спустилось в долину, а гарцующие всадники начали вплотную к нам приближаться, из полка е. м. п. коронного хорунжего выскочило 4 наших хоругви п. Зацвилиховского, п. Калиновского, п. Проскужина, п. Ратовского. Там же, когда нас со всех сторон окружили, так как и те, которые были в расположении князя, тоже на нас бросились, и когда уже никто не верил в наше спасение, думая, что нас уже канчуками впереди себя [враги] погнали, пришла к нам на помощь хоругвь п. Стжалковского из полка е. м. п. коронного хорунжего, а также казацкая хоругвь е. м. п. Сенявского. Вырванные божьей милостью почти из рук противника, мы оставили на поле несколько товарищей и несколько десятков человек челяди. Из роты п. Ратовского был убит хорунжий и захвачена хоругвь.

Стояли мы тогда в боевом порядке до сумерек. Впереди нас между отдельными всадниками происходили стычки. Потом мы отступили к валам.

Ханские шатры стояли недалеко от нашего лагеря, там они и остались до конца.

11 июля старый обоз подошел близко к ханским шатрам и сразу начал энергичное наступление, но наше войско в поле не выходило, а только, став с хоругвями на валах, обстреливало их из пушек, не допуская подойти ближе. Как с одной, так и с другой стороны вырывались вперед только добровольцы и бились с переменным успехом. Через некоторое время неприятель также выкопал под лесом шанцы и в свою очередь палил по нас беспрестанно из пушек.

12-го с обеих сторон происходило такое же заигрывание. 13-го [неприятельское войско, состоящее из] пешего простонародия,. которого было так много, что все его нельзя было даже глазом объять; [256] способных к бою было больше, чем 300 тысяч, а также кавалерии, которой почти столько же было и которая также с хоругвями двигалась позади пехоты, — подошло к нашему войску. Разделив пехоту на две части, [неприятель] направил одну против е. м. п. воеводы русского, а вторую — против п. белзского и с такой силой начал штурм, что наши, защищаясь на валах, а некоторые и перед валами, опустили было уже руки и вопрошали друг друга: «П. брате, где же мы сегодня ночевать будем?»

Однако милосердный бог сжалился над нами, погибающими, и проявил свое милосердие, подсказав нам, как действовать, прибавил мужества. Несколько наших хоругвей, силы которых иссякали, вырвавшись вперед, не только немало их на поле уложили, но и до полутора тысяч пехоты в пруд загнали, где должно быть многие из них утонули.

Е. м. п. коронный хорунжий, подавая пример воинам, поскакал впереди королевской хоругви в самую гущу врагов и вскоре совершенно исчез из поля зрения. И только потому, что его охраняла божья десница, он, оттеснив противника со своим знаменем и хоругвью, состоящей примерно из двух с половиной сотен кавалеристов, вернулся невредимым.

После этого с помощью самого бога даже слуги набрались такой храбрости, что далеко отогнали от валов [врагов] и выгнали их из небольших шанцев, которые им удалось устроить под нашими валами.

Е. кн. м. п. воевода русский, как единственная наша опора, носится по лагерю, ободряя всех и сообщая вести, что большие немецкие подкрепления уже движутся через город, ободренные этим, добровольцы выходят на валы, проливают кровь и мужественно сражаются как с кавалерией, так и с пехотой. П. Зацвильковский с семью хоругвями наседает на пехоту, гонит их далеко, затем оттесняет татарскую конницу и опять возвращается с нашими в лагерь, открывая неприятельской пехоте возможность окопаться в поле, но к вечеру мы ее так обстреливаем, что она снова вынуждена отступить.

14 июля. Раз противник увидит святое милосердие господнее над нами, он обязательно начнет склоняться к переговорам, но пока что он хочет припугнуть нас.

Е. м. п. коронный хорунжий также всячески пытается вызвать разлад среди неприятеля. С помощью меда, водки и разных обещаний вознаграждения и вечного братства он пытается перетянуть на свою сторону [татар]. Со своей стороны мурзы обещают приложить усилия, чтобы добиться у хана и Сефер-Кази аги, ханского канцлера, согласия на встречу с ним. Условившись с е. м. и с е. м. кн., мурзы пожелали друг другу спокойной ночи и на этом разъехались.

Е. м. п. коронный хорунжий с е. кн. м. воеводой [русским] выехали в поле с группой воинов в броне, куда выехал и Сефер-Кази ага с 6 мурзами и связным.

Когда встретились, начали наши говорить им о том, что напрасно они с клятвопреступниками, с бунтовщиками на них наступают, что это недостойно их, так как хан, царь крымский, становится одним из наемников польского холопа.

На это Сефер-Кази ага отвечал: «Никто иной, только вы сами виновны в том, что ваша Речь Посполитая, зная о столь больших бунтах, [257] своевременно этого не предотвратила. Надо было послать к нам и вести переговоры с нами, прежде чем Хмельницкий выступил. Мы гораздо больше желали бы находиться вместе с вами, чем с холопами вашими, однако жизнью своей мы рискуем ради тех, кто нам больше уплатит, следует учесть еще и то, что Хмельницкий дважды прибавил нам по многу добычи и поклялся нам в братстве до конца жизни».

После длительных переговоров, ничего не добившись, вернулись.

Хмельницкий, заметив, что наши переманивают татар, послал п. белзскому очень некрасивое письмо такого содержания: «Я не за тобой, старым псом, пришел, ибо ты сам в любой день подохнешь, а за королевским войском. Дано тогда, когда писано. Будь здоров, коль хочешь». На лицевой же стороне — «п. Фирлею, известному мошеннику, старой квашне, гетману ляцкому». В письме были угрозы такого порядка: «Это вам не под Пилявцами, и все вы тут все равно не спасетесь».

15-го. Рубят рощи и гуляй-города к штурму готовят.

16-го. То же самое делают.

17-го. Неприятель начал с обеих сторон штурм, а более всего с полудня и до вечера беспрерывно осаждает князя с помощью штурмовых лестниц и гуляй-городов.

Между тем, всевышний, по милости своей господней, послал неожиданный в погожий день дождь, во время которого наши сделали вылазку. Вырываясь со стороны князя, они били и рубили казаков, а также рубили штурмовые лестницы и гуляй-города [захватывали их и] сами из них стреляли на расстоянии нескольких стай. В этот момент татарская конница напала на наших, но не смогла им причинить вреда, а, наоборот, сама понесла потери, ибо нарвалась на сидевших в засаде драгун.

Князь в. м. впереди кричит: «Эй! Детки! За славу божью, за отчизну милую и погибнуть любо!» Из огня в огонь бросается. В это время над местом расположения п. Сенявского появилось чудовище с снопком в середине, которое многие люди видели.

В этот же день в казацком обозе слышен был сильный грохот стрельбы из пушек и самопалов.

18-го состоялась вылазка е. м. князя против казацкой пехоты, во время которой было добыто несколько языков, которые рассказали, что Агатимир мурза прибыл с 30 тысячами и остановился вблизи ханских шатров.

19-го. На рассвете [неприятель] опять соорудил большие штурмовые лестницы, подвел их под княжеские валы и за час до рассвета начал ожесточенный штурм, не переставая кричать и производить наверху грохот до 4-х часов дня. Но, по милости всевышнего и благодаря храбрости е. м. князя, неприятель все же бросил штурмовые приборы и бежал. Наши надеются, что после столь сильного штурма орда отступит.

Ночью на наших валах поднялся сильный переполох и людей охватил страх, так как слышен стал в поле какой-то шум, поднятый войском Хмельницкого, которое опоясывало наши валы своими валами и с их помощью подходило к нам все ближе и ближе и, наконец, воздвигнув [258] себе громадный вал еще выше нашего, окопались уже так близко, что мы камнями могли в них бросать.

Уже тогда бой был такой горячий, что мы не могли даже раненых в обоз отнести.

Было решено, чтобы наши отступили от того места, где стоял п. белзский, так как было очень опасное место, но тот упрямо оставался на месте и этим причинил нам явный вред. Убежденный позже уговорами е. м. п. коронного хорунжего, вынужден был уступить не столько ввиду горячих просьб, сколько из-за очевидной потребности Это отступление п. белзского со своим полком увеличило силу защиты нашего войска.

Однако у нас по-прежнему за пазухой гости, потому что [враги] так близко подкопались под угловые башни п. каменецкого и п. коронного подчашего, что пришлось мокрой глиной заделывать бойницы в расположении немцев, через которые враг разил их и других наших воинов. Там же погиб из наиболее знатных шляхтичей п. Сераковский. Принято новое решение: насыпать другие валы и снова сосредоточиться в одном месте.

26-го. П. Зацвилиховский и п. Кисель ездили к Хмельницкому, чтобы попытаться добиться у него во время переговоров уступок. Хан сразу же прислал мурзу спросить, зачем приехали. Ответили, что ради мира. Караш мурза одобрил это, но Хмельницкий не пожелал вести переговоры, хотя сам в письме приглашал п. Зацвилиховского на переговоры о мире. Ему очень хотелось задержать у себя п. Зацвилиховского, а других отправить.

Однако хан прислал того же Караш мурзу с тем, чтобы князя и п. хорунжего, как послов, отпустили, а потом, чтобы они явились просить мира в шатер хана. Все это имело целью жестокое и явное предательство, но наши вынуждены были согласиться на все, лишь бы как-нибудь ускользнуть. Тот же мурза проводил их для большей безопасности до самых наших валов.

Назавтра приехал Сефер-Кази ага посмотреть казацкие валы и очень удивился тому, как они искусно сделаны змейкой. Спрашивал о е. м. и о князе е. м. Наши ответили, что они уехали в город на богослужение, после чего он сразу оставил валы.

5-го августа. Наши, устроив вылазку на рассвете со стороны князя, напали на казаков, когда они еще спали, и начали рубить их, уложив свыше 300 человек, о чем рассказал нам язык. Взяли в плен 7 и захватили 16 хоругвей. Пленные рассказали, что силы противника иссякают и потому лучше всего стоять до зимы и морить его голодом.

Во время этой вылазки убили п. Хрептовича, новгородского воеводича, и п. Лянцкоронского, старосты малгосцкого брата.

Князь е. м. заботится о воинах и слугах. Для раненых нанимает цирюльников, снабжает их всех пивом, продовольствием, устраивает в замке и лично навещает.

6-го. [Неприятель] начал на рассвете с двух сторон штурм войска п. коронного подчашего, во время которого многих потерял порубленными и убитыми, так как во рвах была наша засада. Тогда же был нанесен удар по расположению е. м. п. коронного хорунжего.

Уже их хоругви на наших валах были, но наши убили двух [259] хорунжих и многих других, после чего остатки их, побросав под валами хоругви, бежали.

7-го по 16-е. Все эти дни [казаки] рыли шанцы. В них они разместили пушки и стрелков с янычарками и самопалами. Из пушек нас не только на поле в лагере, но под самыми валами в палатках нащупывали Из этих шанцев под валом покойного п. Вишневского, нашего товарища, и п. Ратовского, ротмистра е. м. п. коронного хорунжего, убили. О других не пишу, так как мне бы не переписать их имена и на четырех листах.

15-го августа. [Казаки] подкопались уже под наш окоп так близко, что четыре наших воза с валов крюками стянули и через наши же бойницы так много наших постреляли, что из 100 драгун только 18 осталось. Разные фокусы выделывали — то горящие мазницы на нас бросали и связки горящей смолы, то цепами били, не давая возможности подступить к бойницам.

Так шло время вплоть до 21 августа.

16-го. В казацком лагере по случаю победы ударили из всех пушек и ружей. В этот же день обозный Чарнота прислал провокационное письмо нашим пп. гетманам, в котором Хмельницкий сообщал, якобы под Глинянами королевское войско громят.

А изменник этот в тот же день, как потом, после его ухода, языки рассказали, отобрав лучших из всей пехоты и конницы, со всей ордой днем и ночью двигался в сторону нашего войска.

21-го. Изменник возвращается. Крестьяне с валов своих кричат нам: «Ляхи, не стреляйте! Уже мир! Наш гетман с вашим королем в одной карете едут!»

Ночью с воскресенья на понедельник казаки с хоругвями отступили от наших валов так тихо, что никто из нашего войска этого и не заметил.

Приехали наши комиссары. Хан требовал от нас выкупа. После долгих и ожесточенных споров с ним, отдали наличными несколько тысяч и, кроме того, в залог п. Потоцкого.

24-го. Казацкий обоз тронулся. Наши комиссары уехали к королю.

Дано в лагере, в осажденном Збараже 26 августа 1649