ВИЛЬГЕЛЬМ (ГИЙОМ) ТИРСКИЙ

HISTORIA RERUM IN PARTIBUS TRANSMARINUS GESTARUM

КНИГА II

“Сеньор Годфруа, герцог Лотарингии, человек знатный и могущественный, а также другие принцы, служители Божии, вместе с ним посвятившие себя божественному служению, послали меня к Вашему Величеству, желая узнать, с помощью нашего посредничества, по каким причинам этот благородный народ, бедствия которого нам часто встречались по пути сюда, нашел у вас, по вашим же словам, относящегося к числу верующих людей, столь великое бесчеловечное отношение, что оно было бы достойнее для встречи врагов, нежели тех, кто шел сюда. Ибо, если эти люди совершили такие деяния, за которые они достойны быть наказанными самой суровой казнью, то мне предписано оставить без внимания их избиение. И пусть это будет заслуженное наказание, и если они его достойны, оно не должно вызывать ярости и должно быть принято со смирением. Если же, напротив, вы оклеветали и предали смерти невинных, то от имени пославших меня я говорю, что они не будут спокойно терпеть оскорбление, нанесенное этим служителям Божиим, и они совершенно готовы отомстить за кровь своих братьев. Итак, они ждут вашего ответа, который нам поручено передать им и именно от него зависит их решение”.

Он говорил так, а король, окруженный множеством своих приближенных, отвечал:

“Годфруа, человек к которому мы столь привязаны, которого мы в течение столь долгого времени осыпаем милостями в силу твоих достоинств, мы с удовольствием видим, что ты прибыл к нам как для того, чтобы упрочить с тобой наши старинные узы дружбы, так и для того, чтобы сообщить о нашей невиновности столь просвещенному суду. Мы сами, как ты об этом сказал, принадлежим к числу благоверных людей; и благодарение небу, что мы еще способны свидетельствовать об этом наименовании своими делами! Но все те, кто следовал за Петром Пустынником и все те, кто шел с Готтшалком и те, кто хотели завладеть одной из наших крепостей, расположенной на границах нашего королевства, и вторгнуться в него силой, не выглядели служителями Христовыми ни по делам своим, ни по имени своего. После того как мы гостеприимно приняли Петра и его армию, разделив с ними все то, что нам принадлежит, частью совершенно безвозмездно, частью по умеренным ценам, они, уподобившись согретой на груди змее или же забравшейся в суму мыши, нисколько не оценили благодеяния своих хозяев. Выходя за пределы нашего королевства, в то время как они должны были воздать нам благодарностью за все наши услуги, они ворвались в один из наших городов, почти полностью уничтожили населявших его людей и ушли в точности как разбойники с большой дороги, увозя с собой множество награбленного добра и угоняя крупный и мелкий скот. Однако, невзирая на все эти оскорбления, нанесенные нам первыми путешественниками, затем мы приняли экспедицию Готтшалка; его легионы без каких-либо препятствий вошли к нам: в самом центре королевства они не побоялись предаться грабежам, повсюду нести только лишь огонь и меч, умерщвлять жителей по самым ничтожным поводам, в результате чего бесконечное количество их грехов вызвало, наконец, гнев Господень. Мы сами, не в силах более выдерживать причиняемые нашим подданным обиды, приступили к действиям и искали способы предотвратить столь неожиданно обрушившиеся на нас опасности. Убежденные на стольких примерах в необходимости избежать, на третий раз, опасности оказаться подвергнутыми ярости этих нечестивых экспедиций, мы сочли, что наиболее благоразумным выходом стало бы решение удалить от наших границ эти бесчинствующие банды, без всякого сомнения, пораженных гневом Господним людей, чем терпеть множество ущерба и бесконечные оскорбления или, на крайний случай, выйти на них, считая их за врагов. Пусть же для будет достаточным, благоразумный и мудрый человек, что все эти слова для нашего оправдания будешь произносить ты: мы не говорили ничего, кроме истинной правды и наши слова можно воспринимать так же, как и утверждение того, что существует Господь”.

С этими словами король приказал, чтобы посланцы были приняты как можно более приветливо и с как можно большими почестями, пока он со своими ближними будет держать совет и не назовет послов, которых он отошлет к принцам, чтобы отвезти им подобающий ответ. Таким образом, он поручил нескольким из своих домашних отправиться из лагеря и передать принцам вверенное им послание.

В то время было очень легко убедиться в слабости и беспомощности империи греков, увидев состояние той страны, где некогда располагались плодородные и богатые провинции, в которых можно было найти все необходимое для счастливой и безмятежной жизни. В то время как Константинопольская империя пала в наказание за свои грехи, после того как угасла династия латинских принцев во времена правления первого Никифора, нации варваров, рассчитывая на слабость греков, вторглись в ее провинции и предали своему произволу населявших их людей. Среди всех этих наций Болгары, дикий народ, пришедший с севера, последовали по течению Дуная вплоть до царского града, дошли до Адриатического моря и заняли всю эту страну, смешивая и уничтожая названия и границы провинций по всей обширной территории, которая, по разговорам, протянулась на расстояние тридцати дней езды в длину и десяти – в ширину, ныне именуемой Болгарией. Несчастные греки даже и не подозревают о том, что это название свидетельствует об их собственном бесчестье. На Адриатическом море раньше находились два Эпира, для каждого из которых город Дураццо был метрополией – страна, где некогда было королевство Пирра, короля эпиротов, человека мужественного и достойного восхищения. В тех местах, по которым должен был пройти герцог находились две Дакии – Рипейская Дакия, которую они оставили в стороне и Средиземноморская Дакия, в которую они вошли и нашли там два некогда цветущих города Ниссу и Стралицию. На этой же территории находилось множество других провинций – Аркадия, Фессалия, Македония, и три Фракии, которые были погруженны в те же самые несчастья. Но все эти провинции греки потеряли не только из-за своей слабости. После того как их император Василий (Болгаробойца) подчинил этот самый народ болгар, греки противились и противятся еще и сегодня всяким попыткам утвердиться в своих отдаленных провинциях, в особенности же, граничащих с иностранными королевствами, через которые можно к ним пройти, как, например, это делается в двух Дакиях; они не хотят и слышать о том, что вся эта страна должна возделываться, ибо они полагают, что, оставляя ее занятой, во всех своих частях, лесами и густыми чащами, они противопоставляют непреодолимое препятствие всем тем, кто захочет проникнуть туда, свидетельствуя, таким образом, что более полагаются на трудности дороги и оружие колючих кустарников больше, нежели чем на собственные силы. Также греки оставили лишенным всех обитателей и первый Эпир, в котором все остальные принцы начали свое путешествие и который занимал пространство начиная с Дураццо и заканчивая горой, называемой Bagularis, занимая территорию на протяжении четырех дней езды, рассчитывая на то, что обширные пустынные леса, где нельзя найти ни дороги, ни каких либо припасов, станут непреодолимым препятствием для всех тех, кто попытается пройти сквозь них.

Герцог, пройдя вместе со всеми легионами Средиземноморскую Дакию, по-другому именуемую Мезией, прошел через ущелье, в простонародье называемое Св. Василий, и спустился в более спокойную страну, где в большом количестве обнаружил съестные припасы. Он прибыл к Филипполису, многолюдному и знаменитому городу, где узнал о том, что Хуго Великий, брат Филиппа, короля Франции, также как и еще несколько благородных господ, был захвачен в плен императором. Со всей поспешностью он отправил гонцов, с поручением попросить, а если это будет нужно, потребовать у императора вернуть свободу этим людям, исполняющим свой обет паломничества, закованными в кандалы без какой-либо вины с их стороны.

Прославленный Хуго Великий, отправившийся в путь одним из первых, перевалил через Альпы, спустился в Италию и отправился оттуда в Апулию, вместе с небольшим отрядом переправился через море и высадился в Дураццо, намереваясь ожидать там последующих за ним принцев, нисколько не опасаясь того, что в королевстве греков, которые, как он полагал, принадлежат к христианской общности, с ним может произойти хотя бы какое-нибудь происшествие. Однако правитель той страны задержал его и заковал в цепи, после чего отправил к императору, чтобы он сам решал как с ним поступить. Император же бросил его в тюрьму, поступив с ним так, как будто он был повинен в убийстве, ожидая, по его же словам, прибытия остальных принцев; таким образом, таким образом он мог выглядеть освободителем и получить их благосклонность или же, в противном случае, легко мог всю жизнь держать в кандалах.

Итак, посланцы герцога предстали перед императором и со всей поспешностью, в соответствии со своими приказами, потребовали от него освобождения Хуго и всех тех, кто его сопровождал. Император воспротивился этому со всем своим упорством и послы присоединились к нашим легионам после того, как они миновали Адрианополь и расположились лагерем посреди обширных пастбищ. Исходя из принесенного гонцами ответа, что император ни за что не хочет откликнуться на обращенные к нему просьбы, герцог и принцы собрали совет, по решению которого вся занятая ими страна была отдана на милость легионам. Армия оставалась там в течние восьми дней и вся местность была полностью разорена. Император, узнав об этом, послал к герцогу гонцов для того, чтобы потребовать от него прекращения грабежей и в то же время сообщить ему, что он передает ему паломников, об освобождении которых он так настойчиво просил. Удовлетворенный этим обещанием, герцог приказал легионам воздержаться от всякого нового нанесения ущерба. В полном порядке все войско вернулось назад и армия, собрав все свои силы, двинулась к Константинополю, возле которого она разбила свой лагерь и установила шатры. Плененные сеньоры – Хуго Великий, Дрогон де Ней, Гийом Шарпантье и Клерамбо де Вандей, вышли навстречу ей; они вошли в лагерь и благородно предложили свои услуги герцогу. Все они были приняты с величайшей нежностью и с полагающимися для них почестями; некоторое время они пробыли возле него, с состраданием отнесшемуся ко всем их бедствиям, которым они были так несправедливо подвергнуты.

Но едва лишь они были поочередно заключены в тесные объятья и едва лишь началась задушевная беседа, как стало известно, что прибыли посланцы императора с приглашением герцогу прибыть вместе с несколькими из его людей к нему во дворец. Герцог тут же собрал совет и предпочел отказаться от этого предложения. Император пришел от этого ответа в ярость и приказал запретить доступ всех торговцев к подошедшим легионам. Принцы, увидев, что предводительствуемые ими люди скоро будут лишены буквально всего необходимого, вновь собрали совет. Тут же по предместьям города и близлежащим селениям распространились толпы вооруженных людей, со всех сторон угоняя за собой весь скот и захватывая съестные припасы всех видов в таком количестве, что самые незначительные в армии чины имели их намного больше, чем они смогли бы съесть. Император, узнав, что вся страна подвергнута грабежу и насилию и опасаясь еще больших несчастий, отменил свой запрет, и рынки вновь были открыты. Поскольку приближались торжественные дни празднования Рождества, то по религиозному благочестию, принцы приказали, чтобы армия воздержалась от всяких грабежей и насилия в течение четырех дней празднования. Все это время прошло самым спокойным образом. Император снова послал посланца со словами мира на устах, но это было сделано только лишь для того, чтобы скрыть его коварные замыслы. Он предложил герцогу перейти через мост, расположенный возле дворца, называемого Влахерной, для того, чтобы легионы расположились в построенных на другом берегу Босфора многочисленных дворцах. Заставить принять это предложение не составило особого труда. Лагерь был открыт для всех тяжестей зимы; потоки дождя наводнили его в такой степени, что шатры уже почти не служили преградой для них; съестные припасы и поклажа гнили и портились в постоянной вызываемой дождями влажности. Люди, лошади и все остальные животные не могли более сопротивляться резкому холоду и почти беспрерывно шедшему снегу; наконец, все эти продолжавшиеся бедствия превзошли все силы паломников. Император, казавшийся сострадающим всем этим несчастьям, имел совершенно другие замыслы; он сделал это предложение только лишь для того, чтобы зажать наши легионы в более тесной местности, лишить их возможности выйти наружу, надежно закрыть их там и поступить с ними по своей прихоти. Но для того, чтобы лучше понять, каковы были его намерения, мне кажется необходимым дать описание месторасположения Константинополя.

Море Понт, получившее свое название от прилегающей к нему страны, расположено к северу от Константинополя на расстоянии 30 миль от него. Оттуда часть этого моря через тесное русло идет к югу наподобие реки, затем идет по прямой линии на протяжении 230 миль, минуя Сест и Абидос, чрезвычайно древние города, один из которых расположен в Европе, а другой – в Азии, и, наконец, соединяется мо Средиземным морем. Этот естественный канал обеспечивает связь между двумя морями и, пройдя тридцать миль по прямой через узкую горловину, обозначающую его начало, он образует выдающийся к западу залив в шесть или пять миль длиной и около мили шириной. Этот рукав моря, тянущийся между двумя морями на двести тридцать миль в длину, называется Босфором Пропонтидским или Геллеспонтским. Солин подтверждает это описание в 17-ой главе своей книги Memorabilis, говоря так: “Четвертый залив Европы начинается у Геллеспонта и заканчивается в устье Меотиды: это пространство, разделяющее собой Европу и Азию, заключено в пространстве семи миль в ширину”. Это тот самый Геллеспонт, который перешел Ксеркс, приказав построить через него мост из судов. Эврип или Геллеспонт тянется до азиатского города, именуемого Приапом, через который прошел Александр Великий в то время, когда он отправлялся в путь, надеясь вскорости завоевать весь мир. Отсюда море расширяется, а затем снова оно снова сужается в Пропонтиде, так, что после нее оно не превышает пятисот шагов в ширину и в этом месте становится становится Босфором Фракийским, где Дарий переправлял свою армию. По всей видимости, эти различные названия происходят от древних поэтических басен. Босфор назван так потому, что, по рассказам, Юпитер принял обличье быка и пересек это море, украв Европу, дочь Агенора; название “Геллеспонт” идет от Геллы, сестры Фрикса, которая, следуя легенде, вместе со своим братом села на барана и также пересекла этот рукав моря в том месте, где он обозначает границу Европы и Азии; в просторечии он называется рукавом св. Георгия. Я уже говорил о его длин; что же касается его ширины, то она не постоянно и в зависимости от прилегающей местности иногда составляет милю, а иногда он расширяется более чем на тридцать миль. Идущий на запад залив, о котором я уже говорил, образует собой одну из самых известных гаваней, какие только есть в мире: к югу от этой босфорской гавани на полуострове находится город, в древности называемый Византием, чье происхождение неясно и который является одним из самых молодых во Фракии; он стал известен под именем императора, стремящегося к его величию, сделавшего его королем всех провинций и столицей Европы, который ревновал своего старшего брата и стремился забрать себе всю его славу и все его могущество. Город был основан царем Спарты Павсанием, Павел Ороз в своей третьей книге дал точное его описание; он имеет форму треугольника с неравными сторонами; первая сторона начинается на полуострове, образованным гаванью и Геллеспонтом, где расположена церковь св. Георгия, называемая Манганой, и по прямой линии она идет к порту до нового дворца, называемого Влахерной. Вторая сторона идет вдоль Геллеспонта от монастыря святого Георгия до порта Дореи; третья сторона, ограниченная полями, тянется оттуда до дворца Влахерны и защищена крепостными стенами, башнями и валами. В гавань впадает река совсем незначительная летом, но разливающаяся зимой вследствие дождей, через которую наведен мост. Это был тот самый мост, через который перешла наша армия, чтобы занять свои квартиры в прекрасных зданиях, расположенных на самом берегу Босфора.

В то время как наши легионы оставались там, ожидая прибытия остальных принцев, герцог получал частые послания, посредством которых император приглашал его к себе на свидание. Но, сомневаясь в его дружеских намерениях и опасаясь подобных встреч, герцог всегда отклонял эти предложения. Однако, он рассудил, что стало бы совершенно бестактным и противоречило всяким законам чести то обстоятельство, что он не отослал к нему никого, кто бы представлял герцога у императора, если даже он сам не захотел прибыть к нему лично. Таким образом, он отправил свои извинения императору, возложив эту миссию на сеньоров Конона де Монтегю, Балдуина де Бурга и Генриха де Аша. Император, не зная больше каким образом сломить упорство герцога, вновь задумал запретить торговцам доступ к нашей армии. Но такая мера не смола поколебать столь твердого человека. Тогда, узнав об этом, император тайно выслал лучников, которые погрузились в суда и выгрузились на берег со стороны лагеря, и утром с первыми лучами солнца выпустили огромное количество стрел в тех из наших, кто спустился к берегу моря или же показывались в окнах занимаемых ими дворцов: таким образом, они убили многих из наших воинов.

Как только герцог узнал об этом, он тут же созвал всех принцев, собрал совет и приказал своему брату отправиться вперед вместе с частью войск и захватить мост, по которому прошла армия для того, чтобы они все не были бы зажаты и открыты многим опасностям, которым они подвергались в этой теснине. Немедленно Балдуин взял с собой пятьсот тяжеловооруженных рыцарей и со всей поспешностью двинулся к мосту, захватив его. Это было сделано вовремя, ибо не только приблизившиеся к лагерю на судах люди были их врагами, но и весь город пришел в движение и взялся за оружие. Наши, понимая то, что столько соперников не могло появиться без злого умысла и что все горожане объединились с целью их уничтожения, предали огню все те дворцы, в которых они были размещены и пожар охватил пространство в шесть или семь миль, уничтожая как частные здания, так и принадлежащие императору дворцы. Однако, звуки рогов и горнов отозвали солдат от занимаемых ими позиций; со всей поспешностью они отходили в полном вооружении, и по мере их прибытия из них образовывали отряды и готовили к отходу. Самые опытные в военном деле люди опасались,. Что противник займет мост и в тесном пространстве, занимаемом армией, она будет легко закрыта. Вот почему сначала поспешили послать конницу, не ожидая ее соединения с пехотой. Балдуин, как я уже об этом говорил, выдвинулся к мосту, чтобы захватить его и, изгнав всех врагов, расположился на другом берегу реки, защищая переправу. Герцог подошел туда во главе своих легионов, увозя с собой, также, обоз и продовольствие всех видов, и армия без всяких помех переправилась, остановившись снаружи от города на обширной открытой со всех сторон равнине. Ближе к вечеру между церковью святых Козьмы и Демьяна (сегодня в просторечии называемой замок Боемонд) и новым Влахернским дворцом, расположенным на углу города совсем рядом с гаванью, разгорелся бой; греки потеряли там много людей и, не выдерживая более атак нашей армии, они отступили к городу. Наши, в знак своей победы, остались на поле битвы и расположились лагерем в самом удобном месте. Новая атака горожан могла бы привести к еще более серьезному сражению и еще большему кровопролитию – столько ненависти было повсюду разлито – если бы, наконец, не спустилась ночь и не разделила бы сражающихся. Тогда все в первый раз узнали, в чем уже нельзя было сомневаться, каковы были, в действительности, злодейские замыслы императора, когда он приказал изменить месторасположение лагеря: стало очевидным, что он хотел зажать в узком пространстве подозрительных ему людей и держать их там как в клещах.

IX

На следующее утро с рассветом герцог приказал и распространил по всему указ, чтобы армия взялась за оружие; чтобы часть войск, следуя за назначенными начальниками, исследовала всю страну, разыскивая продовольствие, поскольку император перекрыл армии доступ ко всем рынкам, и нашла способы добыть его, частью при помощи денег, частью при помощи силы; чтобы никто не оставлял позади себя ни мелкого, ни крупного скота, ни зерна, ни каких-либо иных видов съестных припасов, которые только возможно забрать с собой; также, он известил всех, что сам вместе с остальными главами армии и оставшейся частью армии остается в лагере для того, чтобы неусыпно бдить за его безопасностью: ибо, узнав о злодейских замыслах императора и его приближенных, наши приняли все возможные меры предосторожности, чтобы уберечься от расставленных ими ловушек. Многочисленные отправившиеся за припасами войска состояли как из пеших, так и из конных воинов: в течение шести дней без перерыва они рыскали по всей стране и разошлись на расстояние шестидесяти мили в окружности: на восьмой день они возвратились в лагерь, нагруженные таким количеством провизии, что представлялось невозможным ее исчислить и уже не хватало людей для того, чтобы увести с собой весь скот, все повозки и всех вьючных животных, встреченных ими.

X

В то время как в лагере происходили эти события, туда прибыл гонец, представший перед герцогом от имени Боэмонда, и вручил ему такое послание:

“Знайте, блистательный человек, что вы имеете дело с самым злобным диким зверем и самым подлым из всех ныне живущих людей; в его замыслах царит только обман и мучение, всеми доступными способами, вплоть до уничтожения, всех латинских наций. Рано или поздно вы узнаете, что я говорю о нем так, как он этого заслуживает. Я знаю злобу греков и их упрямую и непримиримую ненависть к самому латинскому имени. Таким образом, пожалуйста, покиньте этот город, возвратившись в окрестности Адрианополя или Филипполиса, и издайте приказы, чтобы вверенные вам Господом легионы могли бы наслаждаться плодороднейшей страной, где они найдут еду и все необходимые припасы в большом количестве. Я же, с помощью Божией, поспешу соединиться с вами в начале весны для того, чтобы предложить вам с братскими чувствами и как моему господину, свои советы и свою помощь против нечестивого принца, владеющего греками”.

Прочитав и внимательно изучив содержимое этого письма, герцог собрал совет из принцев и ответил на это послание гонцом и в письменном виде:

“Я знал, мой любимейший брат, и в течение уже долгого времени их слава мне об этом говорила, что лукавые греки всегда преследовали наш народ с горячей и непреклонной ненавистью. Если я и был лишен некоторых сведений, касательно этого, то каждый день я убеждаюсь в этом все лучше. Я нисколько не сомневаюсь в том, что против них в вас кипят вполне обоснованные чувства, и что вы судите о них так, как они этого достойны. Но, всегда имея в душе страх Божий, и следуя цели моей экспедиции, я противлюсь тому, чтобы направить свое оружие на христианский народ, которое предназначено обратиться против неверных. Богоугодная армия, находящаяся с нами, с большим нетерпением ожидает вашего прибытия и радуется присутствию других принцев, посвятивших себя служению Господню”.

XI

Однако, император, как и все его приближенные, был сильно обеспокоен частью из-за того, что видел всю страну открытой для грабежа, слышал жалобы и плач всех своих подданных, а частью из-за того, что узнал об отправлении сеньором Боэмондом посланца, принесшего весть о его скором прибытии. Опасаясь того, что он не сможет примириться с герцогом до прибытия остальных принцев и что все они объединятся для совместных действий против него, император вновь стал настойчиво просить герцога предстать перед ним; он настаивал на этом так горячо, как не делал никогда еще до этого; он обещал отдать в заложники своего сына Порфирогенита и приглашал его тут же, как он получит этот залог миролюбия императора, без всяких предосторожностей отправляться во дворец. Эти предложения были приняты принцами и Конон де Монтегю и Балдуин де Бург отправились забрать сына императора, его передали в руки брата герцога, а он сам в сопровождении других принцев, оставив командование армией своему брату, поехал в Константинополь, где его желали увидеть уже столь долгое время. Император принял его с самыми большими почестями в присутствии самых знатных людей своего дворца, стремясь поскорее увидеть того, о котором он уже столько слышал и познакомиться с тем, о котором он уже так много знал. Сопровождавшие его принцы были также удостоены имперских почестей так, как будто их достоинство давало полное право на это и согласился на поцелуй примирения с каждым из них. С самой большой заботой он справился об их здоровье, обращаясь к каждому из них по имени, и казался чрезвычайно любезным и сердечным по отношению ко всем. Наконец, он приблизился к герцогу и говорил с ним такими словами:

“Императору стало известно, дражайший герцог, что ты являешься самым могущественным из всех окружающих тебя принцев; ему не сколько не чуждо твое благочестивое предприятие, выполняемое тобой с усердием, вдохновленным в тебя горячей набожностью: он знает, также, известную повсюду твою славу, стойкость твоего мужества и искренность твоей веры. Также, в награду за твои высокие добродетели, ты завоевал благоволение многих, даже никогда не видевших тебя людей. Мы, в равной степени, желая показать, что мы, являемся для тебя отцовскими чреслами и почтить тебя особенным образом, решили усыновить тебя сегодня в присутствии господ нашего священного дворца, вверяя, таким образом, тебе нашу Империю с тем, чтобы она сохранялось тобой во всей своей целостности, что видит все множество собравшихся здесь людей и тех, кто еще придет сюда.

При этих словах, облачив его в императорские одежды со всеми используемыми при дворе церемониями во время торжества усыновления, он назвал его своим сыном по обычаю той страны и утвердил, таким образом, мир и благорасположение между двумя народами.

XII

XIII

XIV

Вот что было поручено передать этим посланцам и что содержалось в адресованных Боэмонду письмах:

“Наш богохранимый император узнал и нисколько не сомневается в том, что ты являешься великим, могущественным и достойным принцем, сыном величественного, могущественнейшего и способнейшего князя. Также, в силу твоих редких достоинств, до этого дня мы всегда нежно любили тебя и благосклонно к тебе относились, хотя никогда воочию и не наслаждались твоим присутствием. Сейчас же, узнав о том, что ради служения Божиего ты участвуешь в паломничестве, выполняя благочестивое дело, и что ты соединился и с другими принцами, также посвятившими себя Богу, в сердце своем мы любим тебя еще больше, и мы твердо решили почтить тебя с еще большей нежностью. Вот почему прикажи идущим с тобой людям пощадить наших подданных, прекрати насилия, грабежи, поджоги и поспеши к нам, чтобы в полной безопасности ты смог бы насладиться великими почестями и свидетельствами нашего благоволения, которыми мы решили тебя осыпать. Нами предписано тем людям, кто передаст тебе настоящее письмо, обеспечивать тебя и всю твою армию всем тем, в чем она будет испытывать необходимость по справедливым ценам, и без малейшей задержки, стремясь поставлять товары всех видов”.

Эти слова, на первый взгляд кажущиеся выражением лучших чувств человечности, содержали в себе яд обмана. Боэмонд, также будучи человеком сообразительным и проницательным, зная злонамеренность императора, тщательно скрывал свои мысли и, заботясь в тоже время о своей безопасности, ответил взаимностью на все те выражения любви и почтения, которые император так заботливо соизволил ему засвидетельствовать. Вместе с проводниками он прибыл к берегам реки Вардария. Уже одна часть армии пересекла ее и перестраивалась на противоположном берегу; остаток ее, также, намеревался переправляться на лодках, как внезапно, подчиненные императора, следовавшие за нашими со значительными силами, решив, что для них наступила прекрасная возможность, бросились на оставшуюся часть армии, которая еще не успела переправиться и стала сильно ее теснить. Танкред, человек полный отваги и пыла, узнав об этом маневре, как молния сорвался с места, вплавь пересек реку и вступил на берег, который уже раньше покинул. Конные в количестве около двух тысяч человек последовали за ним; едва лишь только они оказались на противоположном берегу, они бросились на греков, смяли все их когорты и обратили их в бегство, некоторое время преследовали их, убив при этом множество людей и хахватив несколько человек в плен, которых они привели в лагерь и представили на глаза Боэмонду. Этот князь с тщательностью допросил их и спросил у них, по какому поводу они напали на христианскую армию. Они ответили: “что, будучи людьми императора и получая от него свое жалованье, они обязаны сражаться, следуя его приказам”. С этого момента для всех стало очевидным, что все сказанное для них императором, было только лишь мошенничеством и хитростью: однако, поскольку они еще должны были пройти столицу Империи, Боэмонд, противно мнению всех остальных, предпочел сохранить в глубине души оставшийся горький осадок, нежели чем без всякой выгоды вызывать ярость императора.

XV

Пройдя Лотарингию и всю Империю, армия, следуя скорым маршем, повинуясь приказам своих начальников, приблизилась к царскому граду. Они остановились поблизости от него и на пятый день Страстной недели, перед самым празднованием Пасхи к Боэмонду прибыло новое посольство от императора, приглашавшее его оставить оставить свои войска позади и вместе с несколькими из своих людей поехать в Константинополь; колеблясь некоторое время, опасаясь тайных умыслов, изо дня в день он отыскивал новые предлоги, чтобы отсрочить выполнение данных ему приказов. В то время как он находился в нерешительности и сомневался в принятии какого-либо из своих решений, прославленный герцог Готфрид, уступив просьбам и настойчивым уговорам императора, вынуждавших его поехать на встречу с Боэмондом и без всякого опасения привести в город, прибыл в его лагерь в сопровождении великолепного эскорта принцев. Нежные объятия и поцелуи, говорившие о нежной дружбе, свидетельствовали о взаимной радости, которую они испытывали от встречи; с живостью они разговаривали друг с другом и засыпали один другого множеством вопросов; наконец, герцог, выполняя свое обещание, пригласил Боэмонда предстать перед ожидающим его императором; сначала он выглядел нерешительным и не спешащим принять высказанное ему решение, сомневаясь в словах императора; однако, герцогу удалось его убедить и, наконец, все вместе они вошли в Константинополь. Император встретил Боэмонда с поцелуями примирения, и засвидетельствовал ему свое благорасположение, воздав ему самые большие почести; и, как говорят, в продолжение многочисленных личных бесед, ведшихся между императором и этими двумя главами, Боэмонд стал императорским полководцем; он выразил ему свою верность, подав ему руку и клятвенно присягнув на верность, как это делают благоверные люди по отношению к своим сеньорам. После этого император отвел его в свои покои и предложил Боэмонду богатые дары в золоте, драгоценных камнях, одежде и всех других предметах несравненной красоты и стоимости.

Таким образом, был установлен мир и в то время, когда Боэмунд еще оставался во дворце, Танкред, человек заслуживающий уважения по всем пунктам, племянник Боэмонда по матери, избегая показываться на глаза императору, переправил всю свою армию в Вифинию и разбил лагерь возле Халкедона, где уже в течение долгого времени находились войска герцога, ожидая прибытия остальных сил. Когда император узнао о том, что сеньор Танкред избегает встречи с ним, он был очень болезненно огорчен. Но, будучи чрезвычайно благоразумным человеком, он скрыл свою ярость и, приказав снова раздать дыры находящимся с ним принцам, с самыми большими почестями отослал их в лагерь за Босфором. Две армии были объединены узами братства и любви, и живя вместе ввиду Константинополя, они ожидали прибытия остальных принцев для того, чтобы все легионы образовали из себя единое целое и для того, чтобы вмести идти к цели своего паломничества. Царский град, все его окрестности и вся близлежащая округа снабжала их всеми необходимыми припасами так, что солдаты жили в полном довольствии.

XVI

В это время прославленный Роберт, граф Фландрский, погрузился на суда в Бари, городе Апулии и вместе со всеми своими спутниками высадился в Дураццо; здесь его застала зима и он остановился в плодородной стране, изобилующей лесами и пастбищами, предоставляющей все удобства, которые только можно пожелать. С первыми днями весны он возобновил свой путь, спеша соединиться с обогнавшими его принцами. Перед тем как приехать в Константинополь, к нему прибыли, как и ко всем предшествующим его принцам, посланцы от императора, пригласившие его от имени своего хозяина оставить свою армию и прибыть в царский град в сопровождении небольшого эскорта. Наслышанный уже об обстоятельствах, с которыми имели дело те, по чьим следам он шел, Роберт прибыл в Константинополь и вошел во дворец вместе с небольшим количеством своих людей. Император встретил его с теми же почестями, ласково обошелся с ним, получил от него клятву верности, какую он уже получил от Боэмонда, и осыпал его тогда новыми милостями, приподнес ему множество подарком и, в равной степени, выглядел великодушным ко всем, составляющим его свиту людям. Несколько дней Роберт оставался в городе в то время как его армия, расположившаяся в его окрестностях, наслаждалась сладостным отдыхом и изобилием всех видов припасов; он сам часто встречался с императором и имел с ним разговоры, касающиеся всего, что ему казалось необходимым с ним обсудить; наконец, император отпустил его и приказал посадить все его войска на суда, чтобы граф мог соединиться со своими товарищами по путешествию. Все они приняли его с теплотой и нежностью и его войска объединились с теми, которые уже разбили свой лагерь на противоположном берегу. В течение нескольких дней главы армии развлекали друг друга рассказами о различных происшествиях их путешествия; с улыбкой они вспоминали трудности, в деталях обсуждали будущее и цель своего путешествия, совместно разыскивая наиболее быстрые и удобные способы достичь своих замыслов. В то время как они были заняты подобными вещами, уже начиная сетовать на опоздание тех, кто еще только должен был подойти, и, обвиняя их в столь расточительной потере драгоценного времени, от графа Тулузского и епископа Пюи прибыл посланец, сообщая о том, что один и другой уже приближается и что в скором времени они будут у ворот Константинополя.

XVII

Эти два могущественных и знаменитых человека с самого начала их путешествия всегда шли вместе, являясь неразлучными спутниками. Вместе с ними было множество человек, выделяющихся как изысканностью своего нрава, так и своим благородством, включая Вильгельма, епископа Оранжского, Рембо, графа того же города, Гастона де Беарн, Жерара де Русильон, Вильгельма де Монтпелье, Вильгельма, графа де Форез, Раймонда Пеле, Жантона де Беарн, Вильгельма Аманже и мнодество других еще, чьи имена хотя и не дошли до нас, несомненно были вписаны в книги праведников, ибо они покинули свою родину, своих родных, своих друзей и свои обширные владения для того, чтобы следовать за Христом и добровольно перейти в бедность.

Все они, с самым большим почтением следуя за достопочтенными людьми, которых я уже называл, очутились в Италии, пересекли Ломбардию и, пройдя страну, называемую Фриуль, вошли в Истрию, находящуюся совсем рядом от Аквилеи, а затем попали в Далматию. Далматия – это обширная страна, расположенная между Венгрией и Адриатическим морем, насчитывающая четыре метрополии: Зару, Сиону, по другому называемую Сполетто, Антибарис и Рагузу. Она населена чрезвычайно диким народом, который живет убийствами и грабежом. Вся, покрытая горами, лесами, большими реками и пастбищами, она содержит совсем немного пространства, пригодного для земледелия, и ее обитатели обеспечивают себе пропитание благодаря своему многочисленному скоту; но из этого числа надо исключить тех, кто в небольшом количестве и которых от других отличают как нравы, так и язык; они говорят на латинском наречии; все же остальные говорят по-славянски и имеют все обычаи варварского народа.

XVIII

Император, имевший свое особое мнение по поводу прибытия графа, поскольку он был величественным и мудрым и вел за собой большое количество людей, поспешил выслать посольство, составленное из значительных людей, с поручением ехать встречать герцога в Дураццо, торжественно приветствовать его от имени их хозяина как только туда прибудут и принять его с большим почтением. Выполняя его приказы, депутаты предстали перед графом и имели с ним ласковую беседу, передав ему послания, которые они привезли; вот что в них содержалось:

“Уже в течение долгого времени, дорогой граф, слава о твоей мудрости и слухи о твоей порядочности, разошедшиеся повсюду, доходят до нас: твои сияющие достоинства вынуждают нас к нежно тебя любить и мы решили лично почтить тебя с особенной нежностью. Также, с большим нетерпением мы ждем твоего прибытия, желая побеседовать по поводу многих вещей, касающихся государственных дел, как с тобой, так и с бесконечно дорогими для нас твоими благородными людьми. Мы советуем тебе с поспешностью пересечь наши земли без происшествий и инцидентов и поторопиться предстать перед нами, смело рассчитывая на наше благоволение и на бесконечные почести, которые мы решили тебе предоставить. Вдобавок, мы издали указ о том, чтобы те, кто передадут тебе настоящее послание, позаботились о том, чтобы твой народ в изобилии снабжался всеми видами съестных припасов и чтобы он постоянно мог бы поддерживать торговые отношения на приемлемых условиях”.

Это послание бесконечно обрадовало графа и всю его армию; он отправился в дорогу и в течение многих дней без всяких трудностей пересекал горы и леса, покрывающие всю страну эпиротов, и прибыл, наконец, в страну, называемую Пелагонией, где он расположился лагерем и нашел изобилие всех видов продовольствия. Там сеньор епископ Пюи, человек достопочтенный, расположив свои шатры на некотором расстоянии от лагеря, чтобы удобнее устроиться, был пленен во время неожиданного нападения болгар. Но так как этот прославленный понтифик еще был необходим народу Божьему, то божественное милосердие пожелало, чтобы счастливая случайность сохранила ему жизнь. Один из разбойников, намереваясь выведать у епископа, где хранится его золото, защитил его от остальных; среди всей этой суматохи по крикам тех, кто спорил о своей добычи, армия была оповещена о случившемся; тут же все взялись за оружие и быстро освободили епископа и его людей от напавших на них бандитов. Затем все снова двинулись в путь, прошли Фессалоники, пересекли всю Македонию и после четырех наполненных непрекращающимися трудностями дней паломники, наконец, прибыли в Родосто, морской город, расположенный на берегу Геллеспонта в четырех днях пути от Константинополя. Новое посольство от императора вновь прибыло тогда к графу и в тоже время у него появились посланцы, высланные уже находящимися впереди него принцами; все они сильно настаивали на том, чтобы граф покинул свою армию, которая медленно следовала за ним, а самому ехать быстрее, чтобы как можно раньше закончить все свои дела с императором, в то время как войска будут идти вперед, выполняя, таким образом, и желание народа, в нетерпении ожидавшего начала выполнения своего замысла. Граф, в свою очередь, также выслал послов к принцам, побуждая их во время их отправления нигде не задерживаться.

XIX

Уступив настойчивым просьбам послов императора и принцев, граф покинул свою армию и оставил епископам и другим оставшимся благородным людям заботы о ее благополучии. Сам же он отправился в Константинополь с небольшим количеством людей; он вошел в город, предшествуемый главными чинами дворца, и сразу же поспешил представиться уже долгое время ожидавшему его императору. Он был принят очень почетно и император обошелся с ним с добротой и лаской, как и все остальные окружающие его люди. Все самым настойчивым образом со всей вкрадчивостью стремились заставить графа присягнуть на верность императору. Это сделали все предшествующие ему принцы; но он решительно сопротивлялся. Император же, негодуя на то, что граф отказался дать ему клятвенное обещание, тайно приказал главам легионов, находящихся с этой стороны пролива поспешить, насколько это возможно, пересечь путь его армии и не бояться даже предать смерти всех тех, кого только они смогут настигнуть своим оружием. Издать такие приказы ему придало смелости то обстоятельство, что все принцы были связаны данной ему клятвой верности и, к тому же, для них было нелегкой задачей снова переправить свои армии на противоположный берег. Все суда, приходившие в Азию, будь то перевозившие для армии припасы или несшие на своем борту пассажиров, покидали эту землю сразу же после своей разгрузки, добиваясь того, чтобы там никогда не скапливалось много судов и чтобы принцы не вздумали вернуться обратно в Константинополь. Как я уже говорил, силой лести и умелыми тонкими намеками императору с успехом удавалось отправлять каждую армию за море, стремясь к тому, чтобы их силы никогда не смогли объединиться возле города, ибо прибытие наших вызывало у него недоверие и он опасался всякого значительного их скопления. Что же касается того, что он осыпал наших принцев своими щедротами, то это было вызвано не его благорасположением или великодушием, но только лишь страхом и его умением совершать различные уловки и хитрости. Однако, наши принцы по своей сердечной простоте и своей искренней вере, едва смогли поверить в такую злобу греков, обман и коварство, обрушившиеся на одного из них, в особенности после того, как они сами были осыпаны всеми видами богатств и были приняты с такой доброжелательностью.

XX

Тем временем все центурионы, пятидесятники и все люди, ответственные за перемещение армии, получившие приказ императора, отправились выполнять свою миссию. Заранее предупредив свои войска, посреди ночи они обрушились на армию графа. Наши солдаты, внезапно атакованные в тот момент, когда они менее всего этого ожидали, в большом числе бесцельно погибли или же обратились в постыдное бегство прежде того, как была поднята всеобщая тревога и все успели взяться за оружие. Наконец, настойчивые призывы самых отважных людей вновь воодушевили наших, они вновь обрели свои силы и мужество, и, в свою очередь, причинили много зла вооруженным бандитам, являвшимся слугами императора. Несмотря на то, что все они сопротивлялись с достаточной силой, но, принимая во внимание момент и само место нападения, будучи ослабленными трудностями путешествия, приведенные в уныние постоянными сражениями, в которых они принимали участие почти каждый день, всегда подвергаясь, при этом, внезапному нападению, наши уступили своему унынию и уже казались готовыми отказаться от своего предприятия; каждый день они теряли некоторую часть своего горячего запала, которым были первоначально воодушевлены; все больше и больше подвергаясь тягостям и трудностям, не только рядовые участники, но даже некоторые из глав армии уже каялись, что затеяли это путешествие; лишившись надежды когда-либо достигнуть цели своего путешествия, забыв все свои обеты, они уже хотели готовиться к возвращению; и если бы епископы и духовенство не обратили бы к ним свои слова и увещевания, чтобы они снова вспомнили о своих обетах и вновь возродить в них уже почти погасшее пламя, они все покинули бы свои легионы и отправились обратно к себе на родину, невзирая на все те опасности, которые их ожидали.

Когда все эти известия дошли до графа, пораженного живой болью, он увидел, что был предан: тут же он избрал нескольких благородных людей из своего окружения и отослал их представить императору очевидные доказательства его бесчестного вероломства и заявил, что пока император отвлекал его посредством писем и посланий, в то же время он, противно всякой вере, вооружал свои войска, чтобы идти на крестоносцев. Одновременно с этим он поспешил известить о постигших его несчастьях и о явной лжи императора принцев, чьи настойчивые просьбы вынудили его покинуть свою армию, призывая их, как братьев, помочь ему в своей мести. Стало ясным, что граф, находясь в таком возбужденном состоянии, не откажется от созревшего в его уму в результате перенесенной им боли замысла, что, так как будто бы он имел для этого все силы и средства, ни угрозы, ни предостережения, ни вмешательство всех принцев не сможет склонить его к отходу от своих планов мести; ибо тогда он находился, как выражаются, в состоянии кипучей ярости, навсегда сохранив в своих чувствах то переполнявшее его душу оскорбление.

Император, осознав, что дело зашло уже слишком далеко, сожалея о содеянном им поступке, немедленно созвал всех принцев, находящихся еще вместе со своими легионами на противоположном берегу моря – сеньора принца Боэмонда и графа Фландрского, чтобы попросить их вмешательства в его дела с графом и постараться склонить его к примирению. Принцы откликнулись на эту просьбу, поскольку они были очень недовольны недавно произошедшими событиями. Они рассудили, что данный случай не являлся поводом к тому, чтобы искать мести; они имели с графом беседу по этому поводу и выразили ему искренне сочувствие, они говорили ему, что преследуя свою месть, он затевает, может быть, не менее длительное предприятие, умоляя его отказаться от этого и не чинить препятствий замыслам тех, кто хотел идти по стезе Господней. Наконец, вследствие их благочестивого ходатайства, граф, будучи человеком благоразумным, оставил переполнявшие его душу горестные чувства, прислушался к мнению принцев и полностью принял их позицию. Тогда они отправились к императору и откровенно и единогласно выразили ему, насколько они были оскорблены всем произошедшим. Император, убежденный сплоченностью их союза, получив единодушные свидетельства их негодования, снизошел до извинений в присутствии графа и всех своих придворных как живущих вне его дворца, так и своих домашних; он осудил и торжественно отрекся от всего того, что только что произошло, заявив, что все это является для него совершенно чуждым, что он не давал никаких подобных приказов и в то же время, когда он свидетельствовал о своей невиновности, он объявил, что совершенно готов дать графу полное удовлетворение.

Так, с каждым днем и во все большей степени, проявлялись хитрость греков и вероломство императора; не осталось ни одного принца, для которого не было ясно, как солнечный день, что эта нация и ее государь испытывают неумолимую ненависть к нации латинян. Тем не менее, поскольку все они желали поспешить к выполнению других замыслов, с самым живым пылом стремились завершить наиболее приемлемую для Бога миссию, рассудив, что наиболее подходящим было бы забыть об их горьком душевном осадке и не чинить никаких препятствий своему благочестивому предприятию.

XXI

Итак, граф примирился с императором, уступив просьбам принцев: также он поклялся ему в верности в таких же словах, как это уже сделали другие, он получил многочисленные подарки, как свидетельство о щедрости императора, даже перечисление которых заняло бы очень долгое время. Другие принцы, осыпанные новыми милостями императора, наконец, были отосланы от него; порекомендовав графу не задерживаться, они пересекли Геллеспонт и отправились в Вифинию к своим легионам.

Тем временем армия графа прибыла в Константинополь; он сам уже заботился о своем отправлении и вскорости намеревался соединиться с другими армиями. Граф еще несколько дней оставался в городе и в то время, как он заботился о своих личных делах, он не прекращал показывать себя человеком мудрым, усердным и наполненным заботой к общественным делам. По просьбе принцев он часто виделся с императором и пытался его убедить, чего, в особенности, хотели и все остальные принцы, лично принять участие в экспедиции и взять на себя ее высшее командование. Император отвечал на все настоятельные просьбы графа всегда так же, как и на все остальные; он извинялся, говоря, что страна его окружена жестокими врагами – болгарами, куманами и пинценатами, которые постоянно находятся вблизи границы Империи и безостановочно выслеживают новую возможность к тому, чтобы совершить новое вторжение и нарушить спокойствие его Государства.; что, хотя он и не желает ничего другого, кроме как объединиться союзом со всеми предпринявшими это паломничество людьми, и в этом случае он может надеяться на значительную часть ожидавшего их вознаграждения, для него было бы невозможным покинуть свое королевство и предоставить своим врагам осуществить их злобные замыслы. Но все, что он говорил, было ничем иным, как хитростью и увертками; и истинной причиной, по которой он мог дать отказ, была его ревность к предпринятой нашими экспедиции, с которой он искал любого предлога к тому, чтобы помешать всеми теми средствами, которые только были в его власти, успеху усилий наших паломников.

Все, кто уже пересек море, включая герцога Годфруа, Боэмонда, Роберта, графа Фландрского и епископа де Пюи, решили снова отправиться в путь и, собрав всю свою поклажу, они двинулись, чтобы подойти к Нике и ожидать там всех тех, кто еще оставался позади. Как только они приблизились к Никомедии, главной метрополии провинции Вифинии, благочестивый священник Петр Пустынник, искавший убежища от тягот зимы на границе этой страны, встретил легионы с небольшим числом уцелевших после разгрома его экспедиции паломников и соединился с ними, после того как явил принцам свои приветствия. Те же приняли его с добротой, просили рассказать обо всех постигших его несчастьях, и он рассказал им во всех подробностях, как шедший впереди них народ, своим поведением показал себя лишенным всякого разума, неверующим и полностью неукротимым, заявив при этом, что только из-за их ошибок, нежели чем из-за действий чужеземцев, они потерпели неудачу под тяжестью свалившихся на них бедствий. Принцы, преисполненные состраданием к нему и его спутникам по неудаче, осыпали и его и их свидетельствами своего великодушия. По милости Божией, сильно возросшая армия, объединившая в единое целое все разрозненные экспедиции, продолжила свой путь и прибыла к Никее. Там она расположилась лагерем в форме круга, отметив места для еще не прибывших принцев, и пятнадцатого числа месяца мая началась осада этого города. Граф Тулузский, закончив свои дела в городе, был отослан императором и, еще один раз получив от него богатые дары и со всей поспешностью следуя к лагерю вместе со всеми ожидавшими его людьми, вскоре он присоединился к своим союзникам.

XXII

Тем временем славный Роберт, граф Нормандии и все остальные благородные люди, следующие вместе с ним, включая Этьена, графа Шартрского и Блуасского, и Евстахия, графа герцога Годфруа, слали свои послания как императору, так и своим братьям, извещая их о своем скором прибытии. С ними еще были: Этьен, граф д’Арбемарль, Ален Ферган и Конон, оба из Бретани, которые были очень значительными людьми, Ротру, граф Перш, и Рожер де Барневиль. Все эти люди и много других еще знатных и благородных рыцарей в предшествующем году еще до начала зимы были в Апулии вместе с сеньором Хуго великим и графом Фландрским: в то время как они погрузились на суда, чтобы плыть в Дураццо, остальные, опасаясь суровой зимы, провели ее, расположившись в населенной местности в Апулии и на границе с Калабрией. С приходом весны они собрали всех своих спутников, собрали воедино всю свою поклажу и вышли в море; следуя по стопам своих братьев они высадились в Дураццо. Продолжая свое путешествие, они ускорили свой марш, насколько это возможно, стремясь наверстать время, потерянное ими в продолжение пребывания в Апулии. С помощью Божией, они шли в совершенном спокойствии, пройдя Иллирию, Македонию, две Фракии, прибыв затем в Константинополь. Там, также как и все остальные, они были потребованы императором к себе во дворец, и, как это происходило со всеми остальными, они прибыли туда были с готовностью пиняты императором и всеми прославленными людьми из его окружения. После многочисленных советов, которые он держал со всеми главами вместе и по отдельности, император, прилагая многочисленные настойчивые просьбы в совокупности со всеми видами ухищрений и ласковых обещаний, склонял их к тому, чтобы они дали ему клятву, уже полученную им ото всех принцев. Имея у себя перед глазами пример своих братьев (ибо перед тем, как предстать перед императором, они были в точности осведомлены, что произошло ранее, и поэтому они говорили: “Мы не сильнее своих братьев”), они поклялись ему в верности по уже общепринятой формуле, и, таким образом, были приняты императором в число своих. Получая, с этого времени, самые большие милости, они были сочтены достойными для того, чтобы получить самые значительные дары. Для них были открыты сокровищницы Империи; они получили такие подношения в виде золота, драгоценной одежды, достойных восхищения ваз как из-за богатства затраченного на них материала, так и из-за великолепия их отделки, в виде шелковых изделий всех видов и ценных предметов, которые они никогда до этого не видели и видя себя осыпанными столькими богатствами, они были поражены и смущены таким изобилием чрезвычайно дорогих вещей и их необыкновенным изяществом, к чему они не имели никакого обыкновения. Хотя они и получили столько богатых даров, они не хотели на долгое время задерживать экспедицию своих братьев, из-за чего были отосланы обратно императором, после чего пересекли Геллеспонт и поспешили к нашим легионам, находящимся у Никеи, где они и соединились с христианской армией. Опередившие их принцы с большим нетерпением ожидавшие их прибытия приняли их с огромной нежностью, после чего они расположились лагерем на оставленном для них месте.

XXIII

Некий грек по имени Татин, человек близкий к императору, одновременно являющийся злым и коварным шпионом, имевший изуродованные ноздри, как свидетельство о своих пороках, также прибыл в стан нашей армии. Наши главы, чтобы чувствовать себя более уверенно, попросили проводника, который бы знал все тамошние дороги, и этот человек приказом императора был назначен для сопровождения нашей армии, вследствие совершенного знания той страны; но, в то же время, император полностью полагался на него из-за его злости и способности к обману. Итак, он пристал к нашим принцам вместе с небольшим эскортом из своих людей, чтобы быть, как говорят, в армии гусем, который может сделать великий шум среди лебедей, и злым ужем среди угрей. Все, что творилось во время экспедиции, все, что говорилось каждым человеком, этот человек извращал по своему усмотрению и тщательно сообщал все это императору; также, он принимал многочисленных гонцов, которые привозили ему инструкции, касающиеся его отчетов и его лжи.

Именно тогда в первый раз различные части, следовавшая каждая за своими вождями и в разное время, пересекая страны, наконец, объединились в единую армию живого Бога, которая образовалась после счастливого прибытия должных ее составить дивизий. С тех пор как каждый ее воин покинул свою страну и свой дом, никогда еще главы и капитаны этих благородных войск не видели себя совместно решающими общие задачи; наконец-то они смогли осуществить это, поскольку уже все шатры были разбиты под Никеей. Тогда был сделан общий смотр и учет всех легионов и было выяснено, что они состоят из шестисот тысяч пехотинцев обоего пола и ста тысяч имеющих доспехи рыцарей. Все они остановились перед уже упоминавшимся мною городом, намереваясь атаковать его всеми средствами, смиренно посвятив Господу первые плоды своих трудов.

1. В 1096 году

8. Старая мера сыпучих тел, равная 12,5 л (прим. переводчика)

9. В 451 году

10. В Македонии на берегу озера; древний Целотбрум

11. Пелагония была самой высокой частью Македонии, располавшаяся у истоков Аксия

12. Сегодня Вардар или Вердар, древний Аксий

13. Сегодня Шкодер