Библиотека сайта  XIII век

ЛАВРЕНТИЙ ИЗ БРЖЕЗОВОЙ

ГУСИТСКАЯ ХРОНИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Исторические свидетельства об эпохе гуситского революционного движения дошли до нас в основном, в произведениях врагов гусизма. Изгнанные прелаты, потерявшие свои огромные владения, писали о гуситах, как о разбойниках и хищных зверях. Не отставали от них в своей злостной клевете и прочие представители феодального правящего класса, материально пострадавшие от революционного взрыва.

Те скудные свидетельства о ходе революционных боев. которые восходят непосредственно к гуситским хроникам, в течение столетий подвергались уничтожению со стороны церковной реакции, гуситские книги и рукописи истреблялись и сжигались; поэтому только разрозненные отрывки гуситских повествований, писем и трактатов сохранили до наших дней голоса из гуситского лагеря, сведения о событиях гуситского революционного движения в освещении самих представителей гусизма. Само собой разумеется, что всё остатки этой некогда обширной гуситской литературы чрезвычайно дороги и ценны для нас как основной материал для изучения гуситского революционного движения.

Среди такого рода литературных сокровищ, переживших века реакции и сохранившихся до наших дней, первое место принадлежит «Гуситской хронике» известного писателя Лаврентия (по-чешски Вавржинца) из Бржезовой. Можно даже сказать, что «Гуситская хроника» Лаврентия является основой наших сведений о зарождении и первых годах гуситского движения. Среди мелких свидетельств хронистов, среди отрывков гуситской литературы резко выделяется труд Лаврентия. Так смело возносится вверх сохранившееся здание среди [6] развалин. С широким творческим размахом, необыкновенной живостью и художественным совершенством воссоздает Лаврентий бурные годы от 1414 до начала 1422 г.

Только восемь лет, но какие потрясающие годы! В эти восемь лет, которым посвящен волнующий рассказ Лаврентия, в истории Чехии произошло больше событий, чем порой происходит в целое столетие. Революционная война, постепенно нараставшая в массах чешского народа, подняла чашу (До Яна Гуса в Чехии, как и во всех католических странах, из чаши причащалось только духовенство. Этим церковь хотела подчеркнуть особое положение духовенства перед светскими людьми. Ян Гус подверг резкой критике католическую церковь, в том числе выступил за причащение под обоими видами (хлебом и вином) всех людей. В гуситском движении чаша стала символом революционной борьбы и изображалась на гуситских знаменах, с которыми чешский народ шел в бой против крестоносцев-феодалов.— Ред.) как символ восстания против самого крупного феодала — церкви. Поэтому Лаврентий в начале своей хроники говорит о причащении под обоими видами и повествует о героической борьбе магистра Яна Гуса на Констанцском соборе. Однако этим важнейшим историческим событиям он придает все же меньшее значение, чем годам собственно революционных боев, начавшихся в 1419 г. Время до 1419 г. является только введением к главному повествованию. Во введении Лаврентий изложил основные идеи, без которых нельзя было бы понять сложную историю революционных лет. Уже благодаря этой концепции его хроника резко отличается от обычных средневековых хроник, которые год за годом механически и бесцветно регистрировали события. «Гуситская хроника» не имеет ничего общего с подобными анналами. В центре ее стоит одна проблема, событие огромного исторического значения — гуситское революционное движение, которое автор считает фактом, требующим самого пристального внимания.

Поэтому, начиная с описания событий 1419 г., поток повествования расширяется и охватывает не только Прагу, королевский двор и города, но и включает в себя сведения о [7] революционном движении в чешской деревне. Только зрелому мастеру было под силу охватить богатство событий, уловить даже мельчайшие детали революционного брожения и при этом не потерять нити повествования. Искусный рассказчик ведет нас по улицам революционной Праги, по широким просторам южной Чехии на гору Табор, говорит о первых битвах народной армии и славной победе над крестоносцами на Жижкове. Рассказывая о жестокой борьбе, вспыхнувшей во многих местах Чехии, хронист знакомит нас и с последователями Гуса — с Яном Желивским, с Яном Жижкой из Троцнова и другими народными вождями и мыслителями.

Особое внимание Лаврентий из Бржезовой уделяет революционному Табору. В «Гуситскую хронику» вставлено самостоятельное повествование о возникновении и развитии Табора, о хилиазме (Учение о пришествии Христа и о тысячелетнем его царстве, которое наступит после победы гусизма.— Ред.) и хилиастической общности потребительских имуществ. Из-за этого «экскурса» «Гуситская хроника» становится для нас еще более ценной, так как о развитии Табора, кроме данных сообщений Лаврентия из Бржезовой, мы имеем только самое незначительное количество сведений. Рассматриваемая хроника повествует и о поражении таборитской бедноты, о дальнейших победах Жижки, радостно приветствует успехи Праги и кончается описанием славной битвы у Кутной Горы и бегства «рыжей бестии» — короля Сигизмунда из Чехии.

Из беглого обзора содержания хроники ясно, что труд Лаврентия имеет огромное историческое значение. Однако необходимо решить вопрос, какую ценность представляет «Гуситская хроника», насколько можно полагаться на ее повествование, до какой степени хроника заслуживает доверия.

Во введении сам автор говорит о своем желании засвидетельствовать то, что он «воспринял в действительности своими правдивыми глазами и ушами». Однако мы знаем, что подобным образом заверяли читателя в своей правдивости все [8] хронисты, повествование же их всегда отражало взгляды автора. Хроника Лаврентия, как бы ни старался автор быть вполне правдивым, также носит отпечаток его общественного положения. В ней отражены воззрения представителя гуситского центра, гуситского пражского бюргерства.

Лаврентий из Бржезовой родился около 1370 г. в деревне Бржезовой возле Кутной Горы. Его родителям принадлежало там маленькое рыцарское имение. Лаврентий учился в Пражском университете и там стал низшим духовным лицом — иподиаконом. По окончании университетского курса он сначала поступил на службу при дворе короля Вацлава IV. По ходатайству королевы Софьи в 1391 г. папа разрешил Лаврентию, несмотря на его молодость, получить церковный бенефиций, т. е. церковную должность, с которой шли доходы. Вероятно, этому способствовал и родственник Лаврентия, мелкий шляхтич Ира из Росток, который был тогда фаворитом короля Вацлава IV. Лаврентий из Бржезовой получил тогда бенефиций в Лоунах, а позже приход в Бехарах, в районе Ичина. При этом Лаврентий не прекратил своих научных занятий. В 1393 г. он получил звание магистра на факультете свободных искусств, записался также на юридический факультет. Хотя он и получал доходы с двух приходов, но все же священником не стал. В его приходах служили наемные священники, так называемые стршидники. Впоследствии Лаврентий работал в королевской канцелярии и оставался там до смерти короля Вацлава IV.

Во время пребывания при королевском дворе Лаврентий проникся симпатией к учению и проповедям Яна Гуса и стал его последователем. Поэтому-то в 1419 г. как горячий утраквист он поступил на службу в городскую канцелярию Нового Города Пражского и Принимал деятельное участие в корреспонденции этого гуситского города, а также проводил литературную редакцию договоров, дипломатических документов и решений гуситских сеймов. Лаврентий оставался писарем городского совета Нового Города Пражского до 1434 г., а может быть, и до своей смерти. Год смерти Лаврентия до сих пор [9] неизвестен. Он падает на период после 1437 г. В точности неизвестно также, когда Лаврентий писал «Гуситскую хронику». Новейшие исследования показывают, что некоторые части ее написаны непосредственно вслед за событиями,— это подтверждает вся манера повествования, повторение отдельных частей, приподнятый стиль его. Высказывалось также мнение, что автор писал последние части хроники незадолго до своей смерти.

Во всех сохранившихся рукописных списках хроника не окончена, и повествование ее прерывается на середине фразы. Вероятно, Лаврентий хотел дать описание не только событий до 1421 г., а значительно большего отрезка времени, но смерть автора прервала завершение его труда.

Лаврентий приобрел значительное состояние. Ему принадлежал дом в Старом Городе Пражском, а позже в Новом Городе Пражском, он владел двором и зависимыми деревнями вблизи от Праги. Естественно, что он стал близок зажиточному новоместскому бюргерству и отстаивал точку зрения умеренных утраквистов. Это проявилось, например, в 1427 г., когда в Праге вспыхнул реакционный заговор, который, однако, был подавлен. Напрасно шляхтичи, соединившиеся вокруг Сигизмунда Корибутовича, пытались вырвать Прагу из рук восставших и перетянуть ее в католический лагерь. Напрасно также старались они привлечь к себе Лаврентия. Гуситский поэт и писатель продолжал придерживаться утраквизма и твердо держался против панского союза, за что и попал в злобный католический памфлет:

К ним подходит Лаврентий...
Умеет писание переводить,
Из правды кривду сотворить.

Впрочем, и Лаврентий, по-видимому, после Липан был вынужден отойти от своих Позиций. Всю жизнь он ненавидел короля Сигизмунда, восставал, боролся против него, а в 1436 г. был вынужден Просить у короля прощения и в конце концов. был помилован. Короче говоря, Лаврентий кончил так, как [10] бывшие гуситские города, которые сначала боролись против Сигизмунда, предателя страны, а после битвы у Липан присягали тому же Сигизмунду как королю, данному «божьей милостью».

Уже по этому краткому очерку жизни Лаврентия можно судить, к каким общественным слоям он принадлежал и какие классовые взгляды должно отражать его повествование.

Пражское бюргерство занимало в гуситском революционном движении особую, своеобразную позицию. Известно, что ремесленники уже долгое время испытывали невыносимый гнет патрициата и высшей церковной иерархии. В то же время цеховые мастера боялись голодной и всегда неспокойной бедноты, подмастерьев, батраков, поденщиков. Поэтому пражские ремесленники не осмеливались открыто выступать с оружием против церкви и короля Сигизмунда, пока не убедились, что борьба с оружием в руках неизбежна. По той же причине и Лаврентий из Бржезовой долго стоял за посылку посольств из Праги к Сигизмунду и лишь после того, как переговоры сорвались, стал сторонником вооруженного сопротивления.

Однако положение пражского бюргерства было много сложнее, чем казалось на первый взгляд. Уже с самого начала революционных боев ремесленники раскололись на более богатую и более бедную часть. Одни держали сторону Яна Желивского, другие скорее склонялись к союзу с гуситской шляхтой. За Яном Желивским шли мелкие ремесленники Нового Города Пражского, составлявшие вместе с беднотой крепкий союз, который определял направление революционных действий в 1419—1422 гг. Революционная борьба, несомненно, привлекала и часть бюргеров Старого Города, которые в борьбе видели единственный выход из положения. Против революционной борьбы с самого начала были те богатые бюргеры, которые не подвергались изгнанию и имущество которых не было конфисковано, но они имели идейную поддержку в университетских магистрах (наиболее известными из них были Ян Пршибрам и Криштан из Прахатиц) и тяготели к утраквистской [11] шляхте. Для этой группы чаша была лишь бессодержательным символом, от которого при случае можно было отказаться. В них с самого начала движения был зародыш измены, они стремились к созданию панского союза и поражению народных революционных сил. Лаврентий из Бржезовой не принадлежал к этим изменникам, хотя это можно было бы предполагать на основании его связи с университетом. Мы знаем, что еще в 1427 г. он решительно стал на сторону пражского народа против Пршибрама и Сигизмунда Корибутовича, марионетки панства. Из позиции Лаврентия в 1427 г. явствует, что и раньше он был заодно с консервативными, богатыми бюргерами и университетскими магистрами.

Однако автор «Гуситской хроники» не был также сторонником народных революционных сил. Главы и абзацы, посвященные Табору, показывают нам отношение автора хроники к крестьянству и городской бедноте. Лаврентий уделял необычайное внимание таборитам. Он делал это не с тем, чтобы прославить их борьбу, а для того, чтобы разгромить принципы таборитов. Во всей хронике сквозит ненависть к хилиазму, презрение к черни, которая поднялась на бой. При этом писатель забывает свои добрые намерения говорить лишь правду и высказывается как типичный пражский бюргер. Пока представители бедноты находились под знаменами бюргерства и отстаивали его интересы, на это движение можно было смотреть сквозь пальцы, но стоило таборитам вступить в борьбу за собственную революционную программу, как они тотчас стали в глазах бюргерства выродками, грабителями и кровавыми разбойниками. Так же смотрел на них Лаврентий из Бржезовой. Здесь, в «Гуситской хронике», совершенно ясно проявляется классовая ограниченность автора.

Лаврентий из Бржезовой не мог также относиться с полным сочувствием к вождю революционного народа Праги, Яну Желивскому. Автору хроники по душе его борьба: ведь лишь благодаря ему в Праге было принято твердое решение вступить в борьбу с «Семиглавым драконом», королем Сигизмундом. Лаврентий, как патриот, не мог без содрогания думать [12] о той беде, которая грозила чешской земле при приближении Сигизмунда во главе крестоносцев. В этом отношении Желивский удовлетворял Лаврентия, а поэтому в настоящей хронике мы не найдем открытых враждебных выпадов против него. Однако для бюргера Лаврентия Желивский не был вождем, приемлемым во всех отношениях,— ведь он опирался на голодный «сброд», каждую минуту грозил богачам и всем состоятельным бюргерам новыми конфискациями! Лаврентий говорит о Желивском почтительно: он называет его «пан Ян», хотя у него проскальзывает и презрительно-высокомерное отношение, показывающее, что хронист чувствовал свое превосходство над народным трибуном. Для состоятельного бюргера, каким является хронист, Желивский был народным проповедником, к которому народ стекался скорее из-за его красноречия, чем ради его учености и знания науки. Лаврентий не мог понять, что в революционную эпоху восторженный революционер с ясной целью борьбы, каким был Желивский, имеет большую силу, чем ученые профессора и теологи.

Короче говоря, враждебность Лаврентия к революционному Табору и Колеблющееся отношение к Желивскому представляют для нас верное доказательство того, что «Гуситская хроника» отражает взгляды пражского бюргерства, что в ней мы слышим голос умеренных гуситов, гуситского центра. Наконец, Лаврентий сам не раз говорит, что для него и его пражских друзей, а также ремесленников других городов существуют два врага — слева и справа. С тяжелым вздохом оканчивает он одну часть своего повествования, наполненную резкими выпадами против таборитов, описанием опустошения чешской земли: «Король Сигизмунд, явный гонитель истины, с одной стороны, и еще с большей жестокостью табориты — с другой, сея повсюду пожары, превратили благородную и плодородную богемскую, землю почти в пустыню, бесчеловечно сжигая не только костелы и монастыри, но и людей светских и духовных». Лаврентий, таким образом, прямо указывает на то, что он и его друзья отстаивают точку зрения «золотой середины» [13], что они являются противниками как Сигизмунда, так и таборитов.

Понятно, что эта резкая позиция Лаврентия затемняег действительную картину исторического значения Табора. Сейчас не может быть сомнений в том, что революционный подъем таборитских «божьих» бойцов был главным фактором победоносного гуситского движения. Без революционного Табора бюргерская Прага не могла бы достигнуть таких решительных политических и военных успехов. Без таборитской бедноты было немыслимо огромное международное значение гуситской революционной борьбы. Липанское поражение таборитских войск, так же как и убийство Желивского, показало, что гуситское революционное движение может побеждать и развиваться дальше лишь в том случае, если оно опирается на полную поддержку широких слоев народа, обогащается все новой инициативой, почерпнутой из революционного подъема крестьянства и городской бедноты. Пражский состоятельный бюргер Лаврентий из Бржезовой не видел и не хотел этого видеть. Для него было достаточно, что среди таборитских вождей он встречал бывших крепостных крестьян, прежних подмастерьев, работников и батраков. Он чувствовал, что эти люди охотно обратят революционное оружие не только против дворян, прелатов и богатых купцов, но и против всех имущих и богатых. Из страха перед ними он решительно боролся против них, так, как умел, — пером. Из анализа «Гуситской хроники» мы видим, что автор ее включил главы о Таборе именно для того, чтобы всю вину за беды и потери революционных лет свалить на таборитов, чтобы таборитскую политическую программу сделать ненавистной всему народу, чтобы охранить Прагу от таборитской революционной идеологии. В этом состоит политический смысл хроники Лаврентия. Следовательно, нужно осторожно и критически принимать сведения о хилиазме, о пикардах, об опустошениях, явившихся результатом войн таборитов, и нельзя считать правильными те оценки, которые мы встречаем в «Гуситской хронике». За нравственными, политическими и религиозными [14] объяснениями нужно суметь распознать классовые интересы автора хроники, иначе можно впасть в ошибку. Только с таким критическим отношением мы сможем добраться до исторического ядра «Гуситской хроники».

То же направление, что «Гуситская хроника», имеют и другие труды и литературные произведения Лаврентия из Бржезовой. Он был плодовитым поэтом и одним из главных представителей старочешской литературы. Для короля Вацлава IV он написал сонник, «Книгу толкования снов», и обработал на основе различных источников «Хронику мира». Но Лаврентий не ограничился названными латинскими произведениями, он создавал также литературные произведения на чешском языке. Развитость и литературную зрелость чешского языка того времени он показал в своем переводе популярного средневекового путешествия Яна Мандевиля. Эту пользовавшуюся любовью читателей книгу преданий и сказок он перевел со средневерхненемецкого.

Вершиной литературного творчества Лаврентия на чешском языке были сатирические стихи, сохранившиеся в так называемой Будишинской рукописи. В этих стихах, написанных в Праге в 1420 г., Лаврентий выразил свою ненависть к Сигизмунду, католической церкви и крестоносцам. «Упрек чешской короны», «Жалоба чешской короны» и «Спор Праги с Кутной Горой» являются блестящей защитой гуситской программы. В них видна сильная тревога автора-патриота за судьбы гуситского революционного движения и твердая вера в конечную победу. Бурным ликованием встретил Лаврентий поражение крестоносцев и обрушился с упреками на чешскую шляхту, которая из своекорыстных побуждений, склоняясь к Сигизмунду, позорила свой родной язык. Автор этих произведений выразил в своих стихах благородные чувства международной солидарности и братства. Он призывал изгнать из. страны надменных и злобных немцев.

Но некоторые (немцы) остались неиспорченными
И тверды в божьем законе,
Этих любите, как братьев! [15]

Все эти страстные строки проникнуты демократическими тенденциями, написаны с необычайным пониманием благозвучия и образности стиха и составляют гордость старочешской поэзии.

Хвалебным стихотворением («Песнь о победе у Домажлиц») отметил Лаврентий победу гуситов над крестоносцами у Домажлиц в 1431 г. Это стихотворение, написанное по-латыни, отличается большой художественной силой и патриотическим пафосом особенно в тех строках, где изображается дикое бегство крестоносцев по западночешским лесам и радость и ликование победителей-гуситов. В стихотворении о победе при Домажлицах поэт дал также прекрасное изложение миролюбивых намерений гуситов: они воюют потому, что на них напали. Цель их борьбы — обеспечить прекрасный и долгий мир. В поэтическое изложение своих мыслей Лаврентий ввел библейский мотив:

И тогда меч сменится на орало
И копье на серп, как обещал бог,
И оружие превратится в колокола,
Звучащие приветственным звоном.
И прекрасным миром и совместной жизнью
Будут все наслаждаться.

Если мы учтем все вышеупомянутые труды Лаврентия,. а также его мелкие произведения и работы теологического-характера (Commentum reverendi Magistri Laurencii de Brzezowa super VIII psalmos penitentiales и др.), то с полным правом можем назвать Лаврентия из Бржезовой выдающимся гуситским писателем и одним из первых старочешских поэтов. «Гуситская хроника» занимает самое почетное место в его ценном литературном наследии.

Однако при пользовании «Гуситской хроникой» как историческим источником нельзя упускать из вида, что рассказ о гуситском революционном движении не будет полон, если не добавить к нему критического обзора истории революционного Табора; с другой стороны, необходимо все время учитывать стремление автора набросить тень на справедливую [16] борьбу чешской бедноты; только при соблюдении этих двух условий мы сможем понять во всей глубине и широте значение гуситского революционного движения.

Оригинал «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой не сохранился. До нас дошли лишь ее рукописные копии от XV—XVI вв.

1. Самой старой рукописью является так называемая рукопись Вроцлавская (W), которая была переписана в 1467 г. Она хранится в Городской библиотеке во Вроцлаве.

2. В Праге, в Национальной университетской библиотеке, хранится рукопись A (sign. 1D10), относящаяся к концу XV в; возможно, что она была переписана в начале XVI в.

3. Там же (sign. XID 8) находится другая рукопись хроники (В), относящаяся к концу XV или началу XVI в. Согласно утверждению Я. Голла ( Подробный разбор рукописей дал Я. Голл во введении к изданию хроники Лаврентия в «Pramenech dejin ceskych» («Fontes rerum Bohemica-rum»), t. V, Praha, 1893, str. XXV—XXIX, XXXI—XXXIII (сокращенно: FRB. V))., подобная рукопись хранится в библиотеке в Вольфенбюттеле (ФРГ).

4. В Любковицкой библиотеке хранилась рукопись, ныне утраченная, которую использовал для своего издания К. Гёфлер («Fontes rerum Austricarum, Scriptores», II, Wien, 1856).

5. В издании Е,. Людвига («Reliquiae Manuscriptorum», VI. 1724, str. 124—216) напечатаны два отрывка хроники: один из них охватывает события от начала гуситского движения до 3 апреля 1420 г., другой — с 25 июня 1420 г. до описания таборов. Я. Годл обозначает их L.

6. В Вене, в придворной библиотеке, хранится рукопись Р иод названием «Chronicon Utuversitatis Pragensis», которая является компиляцией хроники Лаврентия, сделанной в половине XVI в. (с мая 1420 г. текст хроники Лаврентия дается в обработанном виде, с 6 июня 1420 г. текст является, в сущности, копией «Гуситской хроники»).[17]

7. Следующая рукопись хранится в библиотеке в Кодани (Bibliotheca Thottiana, с. 688), эта копия хроники Лаврентия относится к концу XVI в. Она, очевидно, послужила основой для издания Е. Людвига (см. выше п. 5). Описание этой рукописи, неизвестной Я. Голлу, опубликовано В. Шульцем в «Vestniku Kralovske Ceske spolecnosti nauk», XXIX, 12.

8. В Национальной университетской библиотеке в Праге (sign. IIIG16) находится отрывок хроники Лаврентия, представляющий выдержки из хроники, сделанные во второй половине XV в. Этот отрывок напечатал Я. Голл в FRB, V, str. 537—541.

9. В бывшей Туновской библиотеке в Дечине. (I. 201a— 277в), в рукописи XVII в., сохранился чешский перевод хроники Лаврентия, но, согласно языковому разбору, перевод был сделан ранее, в XV в. Переводчик недостаточно хорошо знал латинский язык, поэтому не понял многие места хроники. Кроме того, он делал в рукописи многочисленные добавления и критические замечания, выражая свое несогласие с точкой зрения Лаврентия. Этот старый чешский перевод дает Я. Голл в своем издании в FRB, V.

В 1856 г. вышло издание хроники Лаврентия из Бржезовой, подготовленное К. Гёфлером («Fontes rerum Austricarum Scriptores>>, II, Wien, 1856), которое сделано небрежно.

Лучшим изданием до сих пор является издание Ярослава Голла в FRB, V, в котором сделан критический разбор рукописей хроники, представляющий ценность до сих пор.

«Гуситская хроника» была издана несколько раз в чешском переводе; лучшим является последний, сделанный Франтишком Гержманским (Прага, 1954). В этом издании дана большая библиография о «Гуситской хронике».

Ценные данные о Лаврентии из Бржезовой приводятся Я. Голлом во введении к его изданию (FRB, V, str. XX—XL).

О литературной деятельности Лаврентия новые данные собраны Ф. М. Бартошем (F. М. Вartо S. Z novych i starych spisu Vavrince z Brezove. C. C. М. 94, Praha, 1920, str. 193—203).

О датировке хроники было высказано несколько гипотез В. Флаишгансом (W. Flajshans. M. Vavrinec. CCH, 39, 1933, str. 564—576 и ССН, 40, 1934, str. 120—125).

Важнейшие обобщения по этому вопросу дает Я. Харват (J. Charvat. Dilo Frantiska Palackeho, I, 1941, str. 239— 251).

Этого вопроса также касается Р. Урбанек в своей работе "Satiricka skladani Budysinskeho rukopisu M. Vavrince z Brezove z r. 1420 v ramci ostatni jeho cinnosti literarni» (VKCSN, Praha, 1951, с. III).

Взгляды о Лаврентии из Бржезовой и оценка таборов даны мною в книге «Tabor v husitskem revolucnim hnuti», I, Praha, 1952, str. 357—365.

Академик ЧАН Й. Мацек

Настоящее издание является первым переводом «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой на русский язык. В основу его положено издание Я. Голла.

Издание подготовлено совместно с чешским ученым, академиком И. Мацеком.