НИККОЛО МАККИАВЕЛЛИ
ИСТОРИЯ ФЛОРЕНЦИИ
ISTORIE FIORENTINE
ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО НИККОЛО МАКЬЯВЕЛЛИ
Перед нами — первое русское издание “Истории Флоренции” Никколо Макьявелли. 1а Написанная около четырехсот пятидесяти лет назад, эта “История” и сегодня полна глубокого смысла, она доносит до нас напряженный драматизм эпохи Возрождения — времени великих взлетов и великих падений, ее страницы заполнены реальными действующими лицами. Человек, гражданин, народ, страна — вот главные темы его “Истории”. Острые социальные схватки — закономерность, движущая весь исторический процесс, — такова концепция Макьявелли-историка. Это первая в истории европейской мысли книга, сочетающая в себе глубокий анализ человеческой жизни, тонкий психологизм и широкое мировоззрение. Это — первое исследование, посвященное истории Италии, — а именно таков его размах, — в нем прошлое изучается на фоне современности для использования опыта побед и поражений в Италии будущего. Вполне естественно поэтому, что историческое сочинение мыслителя первой величины и первоклассного литературного мастера этой богатой талантами эпохи привлечет к себе внимание широкого круга советских читателей.
Макьявелли-историк впервые получает слово на русском языке, 2аи это дает право на краткое пояснение; тем более что вопрос о личности Макьявелли и его теориях крайне запутан, а его исторические труды у нас недостаточно известны. [344]
I
ЖИЗНЬ МАКЬЯВЕЛЛИ
“Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными... Макиавелли был государственным деятелем, историком, поэтом и, кроме того, первым достойным упоминания военным писателем нового времени”
(Ф. Энгельс. Диалектика природы. В кн.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 346).
Флоренция в конце XV в. пережила невиданные даже в ее бурной истории потрясения. В 1492 г. умер Лоренцо Великолепный, а в 1494 г. в Италию вторглись французские войска во главе с Карлом VIII. Незадачливый Пьеро Медичи прибыл на поклон к французскому королю, находившемуся на пути в Тоскану, и согласился на позорную капитуляцию великого города. Флоренция избежала ее благодаря восстанию народа, приведшему к изгнанию Медичи. Французы вошли в город в качестве союзников республиканского правительства, но атмосфера активного недружелюбия вынудила их покинуть его. Французские войска ушли из Флоренции в качестве грабителей, захвативших с собой сокровища дворца Медичи. Фактическим правителем становится монах-доминиканец Джироламо Савонарола, пытающийся превратить Флоренцию из города Возрождения в средневековый монастырь. На одной из его последних проповедей в монастыре Сан Марко в 1498 г. в толпе мужчин находился человек лет тридцати, среднего роста и тонкого сложения. Его небольшая голова с черными, как перо ворона, волосами, несколько выдающимися скулами и прямым носом не могла бы привлечь внимания, если бы его лицо не было украшено большим лбом, черными живыми глазами и тонкими губами, сложенными в едва заметную саркастическую улыбку. Это был Никколо Макьявелли. Таким и сейчас мы можем его видеть на портрете кисти Санти ди Тито. 1 С иронией и презрением [345] слушал Никколо, как религиозный фанатик говорил о папе “то, что можно сказать о величайшем злодее”, “...он раскрывает, о, попы, ваши книги и обращается с вами так, что даже собаки не переварили бы ничего подобного”, — пишет Макьявелли. Молодого флорентийца отталкивает от Савонаролы не критика в адрес папства и церкви, а религиозно-мистический характер его деятельности и фанатизм, который Никколо принимает за ханжество: по мнению Макьявелли, доминиканец “подделывается к своему времени и расцвечивает свою ложь”. 2 Критическое отношение Макьявелли к церкви и ее деятелям сложилось еще в детстве. Бернардо Макьявелли, отец Никколо, не был склонен к религиозности. 3 В большей степени религией интересовалась мать Никколо — донна Бартоломеа, сочинявшая гимны и канцоны в честь девы Марии и распевавшая их в хоре в церкви Санта Тринита. Церковь же была в это время местом не только молитвы, но и театрализованных зрелищ, деловых и приятельских встреч, своего рода клубом, не без элементов язычества. Семья Макьявелли жила в атмосфере Возрождения, свидетельством чего является, например, чисто возрожденческое имя, которое было дано одной из дочерей — Примавера (“Весна”). 4 Подругой донны Бартоломеа была племянница знаменитого философа Марсилио Фичино. 5 Любопытно отметить и круг чтения отца Макьявелли, который брал книги из частных или церковно-монастырских библиотек. Среди книг было больше всего классиков античной литературы: Цицерон, Тит Ливий, Боэций, Аристотель, Птолемей, Плиний. Из современных ему писателей Бернардо Макьявелли читал Флавио Бьондо [346] и Бартоломео Саличето, но никогда в его библиотеке не было ни постоянно, ни временно сочинений отцов церкви. 6 Молодой Никколо Макьявелли не только жил в окружении античных традиций, свойственных гуманистическому духу эпохи, 7 но, очевидно, и непосредственно обращался к сочинениям древних классиков, наполнявших библиотеку отца. Книги были весьма дорогостоящими, поэтому отцу Макьявелли приходилось многие из них не приобретать, а брать на время, кроме книг, связанных с его профессией, на покупку которых он не скупился. Это обстоятельство не является признаком бедности, но все же говорит об ограниченных средствах семьи Макьявелли.
Доход их семьи по кадастру 1498 г. оценивался в 110 флоринов, 8 что свидетельствует о средней зажиточности. Конечно, сравнивая материальный достаток семьи практикующего юриста с колоссальными богатствами первых фамилий Флоренции, Никколо Макьявелли вправе был писать: “Я родился бедным и скорее мог познать жизнь, полную лишений, чем развлечений”. 9 Никколо родился в трехэтажном каменном доме, по два окна в этаже, который, очевидно, был переделан из усеченной старинной башни. По сравнению с дворцами богачей это было весьма скромное жилище. В такой же мере состояние семьи Макьявелли было примером недостижимого богатства для действительно бедных семей разоряющихся ремесленников и бесправных наемных рабочих. Когда Никколо Макьявелли появился на свет (это произошло 3 мая 1469 года), его семья имела определенный достаток и могла быть отнесена к средним пополанам. Однако по социальному происхождению семья Макьявелли была нобильской и, по преданию, была в родстве с феодальными владетелями небольшого городка и замка Монтеспертоли, расположенного на юго-запад от Флоренции.
Фактическая ликвидация крепостного права в Северной и Центральной Италии в XIII в. значительно подорвала феодальные отношения, поэтому в конце XV в. нобильские привилегии практически давали уже очень мало. Так, например, семья Макьявелли имела право на получение части доходов, исходящих из патронатского права на некоторые церкви, на контроль над весами и мерами коммуны Монтеспертоли, на прикрепление своего дворянского герба на общественном колодце городской площади. 10 На гербе Макьявелли на серебряном поле изображен голубой крест, в каждый из концов которого “вколочен” гвоздь. 11 [347]
О том, что феодальные права семьи Макьявелли не были до конца эфемерными, свидетельствует, однако, поездка молодого Никколо в Рим в 1496 г. по делам, связанным с восстановлением их патронатских прав на церковь Сайта Мария делла Фанья в Муджелло. Несмотря на то что его отец был юрист, к кардиналу Франческо Пикколомини, будущему папе Пию III, был направлен 27-летний Никколо Макьявелли с рекомендательным письмом, написанным одним из врагов Савонаролы, генералом камальдолезского ордена Пьетро Дольфином, 12 так как сам Бернардо был уже стар. 13
В XVI в., в условиях феодальной реакции, произошло оживление сеньориальных прав, и уже пожилой Никколо Макьявелли получал из некоторых церковных приходов отчеты о доходах и их использовании а также о причитающейся ему части урожая зерна от небольших земельных владений, которые унаследовал еще его отец недалеко от городка Сан-Кашьяно, расположенного километрах в 15 южнее Флоренции. 14
Отец Никколо, строго следивший за семейным бюджетом, систематически пользовался доходами от своих земельных участков в Фонталла и в Сант-Андреа-ин-Перкуссино, где работали испольщики-медзадьери: он получал половину урожая зерна, а также часть винограда и оливкового масла. Все это шло не только для стола, но и на рынок. 15
Доходы, приносимые феодальными патронатскими правами и полуфеодальной эксплуатацией испольщиков, не являлись основными для семьи Макьявелли. По источникам своих доходов и занятиям семья Макьявелли была пополанской, а по воспитанию и образованию — проникнутой атмосферой раннебуржуазной возрожденческой культуры.
Переход от голубого дворянского креста к пополанской красной лилии — не только история семьи Макьявелли, но и социальный путь всей [348] Флоренции XIII—XV вв. Флоренция явилась главным центром того великого процесса, который благодаря исключительному развитию городской экономики привел к подрыву феодализма и зарождению впервые в мире раннекапиталистических отношений. 16 В эти столетия во Флоренции, как и во многих других развитых центрах Италии, нобиль-дворянин мечтал покинуть свои владения и стать пополаном-горожанином, получить политические права гражданина республики, войти в состав политически полноправной верхушки великого города на Арно. Древняя итальянская поговорка “лучше быть головой ящерицы, чем хвостом льва” 17 ушла в прошлое: оказалось, что лучше быть хвостом флорентийского льва, чем головой ящерицы в маленьком далеком городке.
Не позднее начала XIII в. Макьявелли уже переехали во Флоренцию из Монтеспертоли и жили там на Левобережье — в Ольтрарно, в районе Сан Спирито, в квартале Сайта Тринита, недалеко от моста Сайта Тринита. Отсюда впоследствии родилась тосканская поговорка “лучше быть четыреста пятьдесят вторым семейством в Санта Тринита, чем первым в Монтеспертоли”. 18 В этом квартале Макьявелли владели несколькими домами. Они числились среди пополанов-гвельфов и после победы гибеллинов в 1260 г. вместе с другими гвельфскими семьями вынуждены были покинуть Флоренцию; но вскоре, с ослаблением гибеллинов, вернулись. 19 В эту пору гвельфская партия (parte guelfa) была еще выразительницей интересов зарождающейся ранней буржуазии, а гибеллины стояли ближе к лагерю нобилей и чужеземца-императора. Макьявелли не только принадлежали к убежденным республиканцам, они могли гордиться тем, что играли немалую политическую роль в республике: среди них было двенадцать гонфалоньеров справедливости и более пятидесяти приоров. 100
Никколо Макьявелли не был ни гонфалоньером, ни приором, но он был секретарем Флорентийской республики. 21 На этой ответственной [349] должности он пробыл 14 лет, и его переизбирали на этот пост несколько раз. Почему выбор пал именно на Макьявелли, каким своим качествам был он обязан столь длительному постоянству со стороны республики? Прежде всего это было связано с политическими потрясениями во Флоренции. 18 февраля 1498 г. Макьявелли баллотировался на пост секретаря второй канцелярии республики и был побежден кандидатом партии Савонаролы. В апреле и мае этого же года, после краха правления Савонаролы и его ареста, происходит процесс, завершающийся 23 мая повешением доминиканца на площади Синьории и сожжением его трупа...
Через пять дней после этого события Макьявелли, победив кандидата приверженцев Медичи, был намечен, а 18 июня утвержден секретарем второй канцелярии; 14 июля ему была также доверена канцелярия комиссии Десяти 22 и положено жалованье в 100 флоринов в год. 23 Итак, на ответственный пост республики был назначен человек, по своим политическим убеждениям являвшийся противником правления “плакс”, как флорентийцы называли сторонников Савонаролы, с одной стороны, и противником диктатуры Медичи, с другой.
Но одни лишь политические убеждения не являлись достаточными для выполнения сложных функций секретаря Синьории. Необходимы были также образование, тонкий ум, реалистическое мышление и неограниченная энергия, направленная на пользу своей республике.
Формирование Макьявелли началось с детских лет. Семи лет, 6 мая 1476 г., Никколо поступил в школу магистра Маттео и стал обучаться грамматике (ars grammatica), т. е. чтению латинских текстов, по учебнику Элио Донато, принося своему учителю 5 сольдов в месяц. 24 Через год, 5 марта 1477 г., Никколо был отдан в городскую школу, которая была расположена в районе флорентийского Студио (университета), за пять лет до того переведенного в Пизу. В этой школе также изучали латинских классиков. Бюст Данте, высящийся над порталом здания, был как бы олицетворением ее гуманистического направления. Эту школу Никколо посещал в течение трех лет, а незадолго до своего одиннадцатилетия, 3 января 1480 г., приступил к изучению счета у Пьеро Марио. Двенадцати лет, 5 ноября 1481 г., Никколо начал проходить курс латинской стилистики в школе Паголо Рончильоне. Относительно небольшой достаток семьи Макьявелли не позволил Никколо поступить в университет, что позже многими исследователями рассматривалось как благоприятное [350] обстоятельство, освободившее его от формалистической схоластики университетской науки конца XV века и позволившее создать самобытный и оригинальный стиль. 25 Можно предполагать, однако, что эти качества стиля и мышления Макьявелли не смогла бы изменить никакая университетская традиция.
Образование Макьявелли, как об этом свидетельствует его переписка, дополнялось знакомством с музыкой, которую он любил. 26 Греческого языка он не знал, 27 но широко пользовался переводами с греческого текстов, приписываемых Диогену, а также сочинений Геродота, Плутарха, Ксенофонта, Аристотеля, Фукидида и др.
Латинские авторы были для него, как и все древние, не только предметом школьных занятий, но и постоянным чтением на протяжении всей жизни, особенно Тит Ливии, Тацит, Цицерон, Цезарь, Виргилий, Светоний, Овидий, а также Тибулл и Катулл. 28 Очевидно, с Титом Ливией и Цицероном он познакомился еще в юности по рассказам отца.
Классики древности были для Макьявелли его друзьями и советчиками, без которых он не мог обходиться даже в своих служебных поездках, до предела насыщенных делами. В 1502 г., находясь в Имоле с дипломатическим поручением, он просит своего друга и коллегу по работе Бьяджо Буонаккорси достать и выслать ему “Жизнеописания” Плутарха. “Мы распорядились поискать „Жизнеописания" Плутарха, — отвечал ему Бьяджо, — но во Флоренции их нельзя купить, надо написать в Венецию” 29.
Его интересовало и волновало творчество классиков раннего Возрождения — Данте и Петрарки, создателей итальянского языка и первых поэтов, отразивших в своих терцинах и сонетах тонкие движения души и героические порывы человека, отвергающего Средневековье. У Данте ему мало нравился “Рай”, еще меньше “Чистилище” и очень нравился “Ад” с его реалистическим драматизмом, бешеной энергией и точным и лаконичным психологизмом. 110 Макьявелли не только восхищался языком Данте и Петрарки, но и изучал созданные ими образы итальянцев, сопоставляя их с теми, которых он наблюдал вокруг себя.
Сравнение древних и современников привело его к убеждению о неизменности человеческой натуры, о том, что главное в жизни — это сама жизнь. Он жадно впитывал и по-своему перерабатывал мудрость древних, [351] рассматривая античность не как классическую схему, а как опыт вечноживущего человечества. “...Немалое время и с великим усердием обдумывал я длительный опыт современных событий, проверяя его при помощи постоянного чтения античных авторов”. 31 Данте и Петрарка сделали Макьявелли продолжателем традиции создания итальянского литературного языка, которым он блестяще пользовался в отличие от официальных латинистов, создавших, правда, не без влияния живого итальянского языка, гуманистическую латынь ученых кругов. 32 Сочетание образного литературного итальянского языка с глубиной мышления роднит творчество и стиль Макьявелли с творческим размахом и даже стилистическими особенностями его великих современников — Леонардо да Винчи и Микеланджело. 33 По своей глубине и драматизму исторические труды и политические трактаты Макьявелли близки к “Страшному суду” Микеланджело. Этих титанов сближало также и то, что они, по словам Леонардо, не были “трубачами и пересказчиками чужих произведений”, — Макьявелли, как этого требовал Леонардо, умел “при чтении авторов ссылаться на опыт”. 34
Если современники не могли еще предугадать в 29-летнем Макьявелли мыслителя и политика крупного масштаба, они хорошо были осведомлены о его образовании и об успешном опыте в решении некоторых юридических дел в высоких инстанциях, как это было при поездке в Рим за два года до его назначения секретарем Синьории. Можно полагать, что отец Макьявелли ознакомил его с основами юридической науки и практики. Очень скоро флорентийская Синьория могла убедиться в том, что она не сделала ошибки, избрав секретарем второй канцелярии Никколо Макьявелли, и его успешная деятельность обеспечивала ему неоднократное переизбрание на эту должность. В течение четырнадцати лет он составил многие тысячи дипломатических писем, донесений, правительственных распоряжений, военных приказов, проектов государственных законов; 35 совершил тринадцать дипломатических и военно-дипломатических поездок с весьма сложными поручениями к различным итальянским государям и правительствам республик, к папе, императору [352] и четырежды к французскому королю; как секретарь комиссии Десяти он был организатором и участником военных кампаний и инициатором создания республиканского ополчения.
Выполняя эти многочисленные и сложные обязанности, Макьявелли вовсе не превратился в замкнутого чиновника. Он обладал живым, общительным характером, любил хорошо одеться и не жалел на это денег, даже когда их было не слишком много. Особенно заботился он о своей одежде, когда представлял республику перед чужеземными государями. Он был полон юмора и веселья и был душой вечеринок, которые иногда устраивали члены комиссии Десяти; не был чопорным моралистом, и пьеса “Мандрагора” является зеркалом его возрожденческого понимания любви как свободного чувства. К нему неизменно питал дружеские чувства Бьяджо Буонаккорси, его младший коллега по второй канцелярии, который не только выполнял его просьбы о присылке книг, оказании помощи жене Никколо Мариетте Корсики, но и не переставал восторгаться им: “Я не хочу, чтобы вы благодарили меня за услуги, — писал Бьяджо 18 октября 1502 г. — Если бы я даже не хотел любить вас и всецело принадлежать вам, я не мог бы этого сделать, ибо к этому меня вынуждает сама природа... возвращайтесь, ради самого дьявола, возвращайтесь!”. Бьяджо остался верен Макьявелли и в годы его изгнания.
Писем от Макьявелли ждал не только его друг. Бартоломее Руфини писал ему 23 октября 1502 г.: “Ваши письма к Бьяджо и к другим доставляют всем большое удовольствие. Попадающиеся там шутки и остроты заставляют всех хохотать до упаду. Жена ваша жаждет видеть вас и часто посылает сюда справляться о вас и о вашем возвращении”. А Бьяджо добавлял: “...мона Мариетта богохульствует, не хочет вам писать сама и говорит, что она потеряла и себя, и свое добро”. 36 Макьявелли женился в 33 года, а в 34 года он стал отцом первого ребенка. 37 Он беспокоился о семье, с шутливой нежностью именуя ее своей “командой” (la brigata), заботился о ее достатке. При выполнении дипломатических поручений всегда спешил завершить их и возвратиться к своей семье, но только в том случае, если они становились бесперспективными: “Я вижу невозможность быть полезным нашему городу, — писал он 22 ноября 1502 г., — ...Вдобавок на родине нет никого, кто присмотрел бы за моими делами... надо Коммуну освободить от расходов, а меня от беспокойств”. 38 [353]
Макьявелли по своему характеру отнюдь не был жестоким человеком, и те трагические события, которыми изобиловала в то время действительность как во Флорентийской республике, так и в других государствах, где ему довелось побывать, вызывали в нем мучительные переживания. Это ясно видно из его писем к родным и друзьям, в которых часто за внешне шутливым тоном сквозит негодование и сочувствие к окружающим его страданиям, которые, однако, он не находил возможным ни предотвратить, ни пресечь. Характеристики, которые дают Макьявелли некоторые католические авторы как человеку жестокому, кровожадному, “учителю тиранов”, 39 весьма преувеличены. Нередко они основываются не столько на фактах его биографии, сколько на отдельных цитатах, тенденциозно подобранных из его сочинений.
Тем не менее не приходится отрицать, что Макьявелли и в теории, и на практике признавал необходимость решительных и крайних мер в политике для укрепления централизованной государственной власти. В этом проявляется вся противоречивость личности и образа мышления Макьявелли, которые складывались в условиях гибели республики и первых шагов медичейского абсолютизма.
Биографию Макьявелли обычно делят на два периода: первый — годы его государственной службы (1498—1512 гг.), когда он выступает как политический деятель, второй — годы его изгнания (1512—1527 гг.), и здесь он предстает будто бы только как мыслитель и писатель, отрешившийся от всякой практической деятельности. Такое разделение основано на формальных признаках. Всю жизнь Макьявелли был мыслителем и писателем, и всю жизнь стремился к политической деятельности, хотя не всегда мог ею заниматься. Главной чертой его личности было тесное и постоянное переплетение действия и мысли: его энергичная политико-дипломатическая деятельность была источником его теорий и опытным полем их применения, а античных авторов, к советам которых он прибегал, он не покидал и в своих поездках по государственным делам. Для такого пытливого и проницательного наблюдателя, как Макьявелли, эти поездки приносили бесценный материал для размышлений и заключений, выливавшихся, как правило, в сочинения. Это понимали и его современники: “Мы готовы пожалеть вас, — писали ему флорентийские посланники во Франции Делла Стуфа и Мартелли 7 октября 1502 г., — что вам, как и нам самим, пришлось оставить жену и свой дом... но перемена воздуха и встреча с новыми лицами, особенно с такими, с какими вы теперь соприкасаетесь, обыкновенно действует утончающе на ум. Вот почему мы очень радуемся за Вас”. 40 [354]
Сам Макьявелли говорил о себе как о человеке действия и мысли, и на первое место ставил действие, “... сначала жить, потом философствовать”,— писал он в 1509 году. 41
Первая поездка Макьявелли состоялась в марте 1499 г., когда он, прервав работу по составлению приказов, распределению денег и оружия в канцелярии Десяти, отправился в Понтедера к Якопо IV д'Аппиано, владетелю Пьомбино, расположенного километрах в ста на юго-запад от Флоренции. 30-летний секретарь комиссии Десяти сумел убедить этого коронованного военачальника не требовать увеличения платы за военную службу Флорентийской республике, которая и без того несла колоссальные затраты на наем кондотьеров. 42 Этим ведала комиссия Десяти, которую флорентийцы называли “Десятью расхитителями”. 43 В июле того же года Макьявелли направлен к правительнице крайне важного для республики стратегического пункта — Форли, дочери Галеаццо Сфорца, Катарине. Посол прибыл к ней с официальным письмом первого канцлера Флоренции Марчелло Вирджилио Адриани, ученика Полициано, университетского профессора литературы. Несмотря на все ухищрения коварной и опытной правительницы, первый дипломатический экзамен удался флорентийскому посланцу отлично: дружба с правительницей Форли была сохранена, что было крайне важно в условиях напряженной борьбы за Пизу, этот важнейший торговый центр. Опыт удач и поражений был изложен Макьявелли в его первом сочинении, написанном в 1499 г., — “Рассуждении, подготовленном для магистрата Десяти о пизанских событиях”. 44 По форме это была обычная докладная записка, по сути — первые наброски “Военного искусства”, трактата, который Макьявелли создаст через двадцать лет.
Между тем тучи над Италией сгущались. В октябре 1499 г. французские войска вошли в Милан, а в начале следующего 1500 г. его правитель Лодовико Моро был пленен и увезен во Францию. Судьбы итальянских государств перешли в руки Людовика XII, к которому Флорентийской республикой в июле 1500 г. и была направлена дипломатическая делегация в составе Никколо Макьявелли и Франческо Каза. Раньше вопрос о Пизе решала Флоренция, отныне его решал французский двор, требовавший огромных средств за военную помощь. Макьявелли был не из числа парадных послов из знатных и богатых семей, которых посылали в торжественных случаях, а оратором-дипломатом, который, по его собственному выражению, “готовит пути господу”, т. е., [355] не имея “средств и веса”, добивается всего своими талантами и умом. 45 Великий флорентиец не только выполнял официальные инструкции, но зорко наблюдал и оценивал обстановку, людей, обычаи. Макьявелли посетил Лион, Невер, Мелен, Париж, присутствовал на королевских аудиенциях и выступал там, вел полуофициальные и частные разговоры на латинском и французском языках. Его реляции флорентийской Синьории были не менее важны, чем ведение переговоров. “Французы ослеплены своим могуществом, — писали Макьявелли и Каза, — и считаются лишь с теми, кто обладает оружием или готов давать деньги”. 46 Вскоре Каза заболел, и Макьявелли остался единственным представителем республики при дворе. Он не только изучает французскую политику, но и пытается оказать на нее влияние. Когда при одном из разговоров кардинал Руанский заявил, что итальянцы ничего не понимают в военном деле, Макьявелли ответил ему, что “французы ничего не понимают в политике, так как если бы понимали, то не позволили бы папству достичь такого могущества”. 47 Совет Макьявелли заставил французский двор пристальнее оценивать политику папства. Этот диалог Макьявелли счел достойным через тринадцать лет внести на страницы своего “Государя”. Так наблюдения и собственная практика были источниками произведений Макьявелли.
Во время этой же миссии во Франции он проявил себя как тонкий мастер психологического портрета. О подвизавшемся при французском дворе перебежчике из лагеря арагонцев Джулио де Скручиатис, будущем папском инквизиторе, он сообщал Синьории: “при первом же вашем письме сюда он сыграет роль молнии..., он красноречив, чрезвычайно смел, назойлив, ужасен, не знает меры в своих страстях и поэтому способен во всех своих начинаниях достигнуть некоторого результата”. 48 Таким образом, с первых лет дипломатической деятельности флорентийского секретаря вырабатываются и идеи, и стиль его будущих больших работ.
По возвращении из Франции, в 1501 г., на секретаря комиссии Десяти свалились заботы, связанные с подчиненной, но вечно непокорной Пистойей: он ведет переписку, пишет приказы, трижды ездит туда для улаживания сложных внутренних политических столкновений. И здесь он не остается только чиновником, представителем метрополии. Пистойские дела дают ему пищу для размышлений, результатом которых явилось написанное им в апреле 1502 г. “Сообщение о мерах, принятых [356] Флорентийской республикой для замирения партий в Пистойе”. 49 Этот доклад, имевший служебную цель, мог быть использован впоследствии его автором как материал для обобщений, а знакомство с историей пистойских партий черных и белых в XIV в. — для его. исторических трудов. В этом же году флорентийского секретаря посылают с поручениями в Сиену и Кашину. В 1502 г. Макьявелли встречается с тем, кто послужил ему прообразом “Государя”, Цезарем Борджа — герцогом Валентине, который произвел на него сильное впечатление как человек, хотя и жестокий, хитрый, не считающийся с какими-либо нормами морали, но смелый, решительный и проницательный правитель. Эти наблюдения флорентийского секретаря достаточно реалистичны: он не идеализировал Цезаря Борджа, а изучал способы его действий при попытке подчинить и объединить целые области Италии. Макьявелли не раз будет встречать этого героя шпаги и отравленного вина, но всегда, судя по его донесениям, будет искать в нем черты государственного деятеля, достойные послужить материалом для теоретических обобщений.
Вместе с епископом Вольтерры Франческо Содерини Макьявелли прибыл в Урбино, захваченный Цезарем Борджа. Содерини и Макьявелли были приняты в два часа ночи 24 июня 1502 г. Их общее впечатление было изложено в донесении: “Герцог так смел, что самое большое дело кажется ему легким. Стремясь к славе и новым владениям, он не дает себе отдыха, не ведает усталости, не признает опасностей. Он приезжает в одно место прежде, чем успеешь услышать о его отъезде из другого. Он пользуется расположением своих солдат и сумел собрать вокруг себя лучших людей Италии. Кроме того, ему постоянно везет. Все это вместе взятое делает герцога победоносным и страшным”. 50 Этот портрет военачальника и политика можно считать первым наброском знаменитого “Государя” Макьявелли, появившегося из-под его пера в 1513 г. Годы между первой встречей с Цезарем Борджа и появлением трактата “Государь” были заполнены многочисленными встречами с государями разных масштабов и качеств, созреванием опыта и теории государства.
Речь шла не о князе, а о государе, диктаторе, правителе, реформаторе, создателе новых законов, ведущих к справедливым порядкам. 51 Такой единоличный правитель, и в этом знамение времени, появился даже во Флорентийской республике: вместо избираемого и сменяемого каждые два месяца гонфалоньера справедливости в сентябре 1502 г. была установлена должность пожизненного гонфалоньера, которым стал Пьеро Содерини, брат епископа Вольтерры, ездившего в Урбино вместе с Макьявелли. Он был главой Синьории, имел право законодательной инициативы [357] и вмешательства в судебные дела. Содерини был хорошим оратором, но не обладал ни крупными дарованиями, ни особой энергией. От имени комиссии Десяти Макьявелли поспешил уведомить нового гонфалоньера об избрании и, поздравив, выразил надежду на успешную его деятельность. Вскоре Макьявелли приобрел неограниченное доверие Содерини, стал его постоянным советчиком и фактически правой рукой. Так будущий автор “Государя” стал “государем” своей республики, ее первым умом, и оставался им в течение десяти лет. Не будучи диктатором по натуре, Макьявелли выполнял роль умного и опытного советчика, но это заставляло его еще глубже обдумывать и решать вопросы теории и практики государства.
Макьявелли очень рано познакомился с теневой стороной политики: девяти лет он видел повешенных по указке Медичи в окне Палаццо Веккьо заговорщиков Пацци, среди которых был даже епископ; двадцати трех лет наблюдал изгнание Медичи из Флоренции; двадцати девяти — казнь Савонаролы. Трижды он был свидетелем того, как Флоренция находилась на краю гибели. Затем из наблюдателя он превратился в участника событий: его мысль и энергия были устремлены на осуществление главной цели — сохранение и укрепление Флорентийского государства.
На второй год после начала своего секретарства Макьявелли руководил поимкой находившегося на службе у Флоренции известного кондотьера Паоло Вителли, готовившего измену в пользу Пьеро Медичи. Вителли был схвачен, допрошен и через день казнен. В эту эпоху политических противников устраняли без колебаний и сожалений. Через полтора года был задержан Пьетро Гамбакорти, которого допрашивали о деталях предательства уже казненного Вителли; часть протокола написана рукой Макьявелли. 52 В 1502 г. против Флоренции восстали Ареццо и Валь-ди-Кьяна, в связи с чем Макьявелли счел необходимым сформулировать способы замирения городов, отложившихся от своей метрополии. Макьявелли написал очерк “О способах обращения с мятежным населением Валь-ди-Кьяны”. 53 Автор собирался прочесть его перед правителями республики не как докладную записку, а как теоретический трактат, основанный на примерах античности, но исходящий из итальянского опыта. В зародыше здесь уже был применен метод сочетания классических образцов с реальной обстановкой, который станет основой его “Рассуждений”, “Государя” и “Истории Флоренции”. Он советовал применять решительные меры не только по отношению к аретинцам и вальдекьянцам, но к любым нарушителям государственных интересов [358] и предателям. Образцом решительности и беспощадности могла служить расправа герцога Валентине, произведенная на глазах Макьявелли в Сенигалии 31 декабря 1502 г.— 1 января 1503 г., с изменившими герцогу братом казненного во Флоренции Вителли, Орсини и Эвфредуччи. Его “Описание способа, которым герцог Валентине убил Вителоццо Вителли”, 54 — не что иное, как возможная составная часть будущего “Государя”, трактующая методы борьбы за власть. В 1503 г. Макьявелли также пишет речь о налогах для гонфалоньера Содерини, в которой выдвигает положение о необходимости для всех государств сочетать силу с мудростью. 55
Хотя второй канцлер республики и был первым человеком при главе правительства, он продолжал выполнять сложные дипломатические поручения, так как никто не мог точнее и вернее оценить политическую атмосферу в чужой стране и дать характеристику ее деятелям. Когда Синьория торопила его с присылкой донесений, он отвечал: “...серьезные вещи не отгадываются... если не хочешь излагать выдумок и сновидений, необходимо все проверить”. 56 И Синьория убеждалась, что ее оратор прав: “Поистине, в последних двух ваших письмах столько силы, в них так ярко сказывается Ваш ум, что их даже нельзя похвалить так, как они того заслуживают. В частности, я говорил об этом с Пьеро Содерини. Он находит совершенно невозможным отозвать Вас оттуда... Ваши рассуждения и описания вызывают самую лестную похвалу. Теперь все признают то, что я лично подметил в Вас: ясность, точность, достоверность ваших известий, на которую можно вполне положиться”. 57
Поэтому во все ответственные моменты итальянской и европейской истории второй канцлер отрывался от своих дел во Флоренции и направлялся в другие государства и чужие страны. В 1503 г. он находится в войске Цезаря Борджа, занимающего Перуджу, Ассизи, сиенские замки. В том же году его срочно направляют в Рим в связи со смертью Александра VI и выборами нового папы Юлия II. В 1504 г. он вторично едет во Францию, в Лион, с новыми инструкциями флорентийскому послу при Людовике XII Никколо Валори, который в письмах к Десяти лестно отзывался о Макьявелли, помогавшем ему советами. В следующем году он едет с дипломатическими поручениями к синьору Перуджи Бальони, к маркизу Мантуи и синьору Сиены Пандольфо Петруччи, а еще через год представляет республику при Юлии II, который во главе своих войск направлялся на захват Перуджи и Болоньи. Флорентийский посол должен был в дипломатичной форме сообщить [359] воинственному папе, что Флоренция, хотя и является его союзником, пока не может оказать ему помощи в его “святом деле”.
В декабре 1507 г. Макьявелли направляют в Тироль к императору Максимилиану с новыми инструкциями для флорентийского посла. Результатом его ознакомления с обстановкой в немецких землях был доклад, составленный им в июне 1508 г. и переработанный в 1512 г.,— “Описание событий, происходящих в Германии”. 58 В 1509 г. он снова занят делами, связанными с империей, и направляется в Мантую для уплаты денежного взноса республики Максимилиану, а затем в Верону, откуда наблюдает за ходом военных действий между Венецией и союзниками Флоренции. В следующем году он в третий раз едет с дипломатической миссией во Францию для переговоров о совместной борьбе против Венецианской республики. После этой поездки им были созданы “Описания событий во Франции”. 59 Не прошло и года, как его снова направляют во Францию через Милан для обсуждения вопроса о Пизанском церковном соборе, который организовал Людовик XII против папы Юлия II. В ноябре 1511 г. в Пизе собор открылся, и Макьявелли был послан туда республикой для наблюдения за его ходом. 60
Многое сделал Макьявелли как секретарь военной комиссии Десяти, проявив себя на этом поприще не только как умелый исполнитель, но и инициативный организатор. Войны в Италии велись в это время кондотьерами, которые перепродавали свои наемные отряды тому, кто больше заплатит. Об одном из них Макьявелли писал: “Он таков же, как и все другие грабители... Это скорее воришки, чем воины. Их услуг ищут больше из внимания к их имени и связям, а вовсе не ввиду их доблести и числа солдат, какими они располагают. Поэтому союзы, с ними заключаемые, длятся лишь до тех пор, пока эти люди не найдут случая нарушить их”. 61 Макьявелли, будучи секретарем военной комиссии Десяти, писал приказы кондотьерам и не раз сам появлялся в их военных лагерях, но этим нельзя было существенно исправить положение. В 1505 г. Макьявелли обратился к давнишней идее об учреждении народного ополчения во флорентийских землях, и в декабре этого же года уже начался набор рекрутов. Через год был создан новый правительственный орган — комиссия Девяти по делам народного ополчения. 62 В этом же 1506 г. им было написано “Рассуждение об организации военных сил Флорентийского государства”. 63 Он обращался к примеру древних римлян, которых считал крупнейшими авторитетами в вопросах мира и [360] войны. Не только крупные державы Европы — Франция, Испания, но даже маленькая Швейцария имела свою национальную армию; собственные вооруженные силы в прошлом имели и итальянские коммуны, в том числе и флорентийская, и сами граждане защищали тогда свою родину. Только создание собственной армии Флорентийского государства, а затем, возможно, и всей Италии, — как считал Макьявелли, — может восстановить ее достоинство и ее силу. Начиная с декабря 1505 г. он разъезжает по городам Флорентийской республики, набирает рекрутов-пехотинцев, снабжает их оружием, составляет приказы, дает советы. Однажды он даже просил Синьорию оставить его в военном лагере с ополченцами. В мае 1507 г. он собрал первое ополчение в Сан-Джиминьяно и тем самым, как начертано “а мемориальной доске, укрепленной на древней башне этого города, “вернул Италии ее право сражаться и проливать кровь за родину”. Макьявелли считал важнейшим оружием новой армии патриотизм, хотя прекрасно понимал необходимость снабжения ее арбалетами и осадной техникой и умения пользоваться ими. Было набрано более пяти тысяч рекрутов, которых разбили на тридцать отрядов флорентийского ополчения. 64 Комиссии Девяти был подчинен капитан по охране контадо и дистретто, ему был придан отряд с тридцатью конными стрелками и пятьюдесятью пехотинцами. 10 января 1507 г. состоялось избрание Девяти, а 20 января они принесли присягу правительству. 63 Секретарем Девяти был избран Макьявелли, который до 1511 г. фактически руководил всеми делами этой комиссии. 66 Однако в 1512 г. произошли драматические события, которые привели к гибели Флорентийскую республику и пресекли бурную политическую деятельность Никколо Макьявелли. 11 апреля после битвы у Равенны и гибели Гастона де Фуа французы оставляют Ломбардию, и испанское войско захватывает Прато, учинив там беспощадную резню и разграбление. Пьеро Содерини бежит из Флоренции, где восстанавливается синьория Медичи; в результате переворота Макьявелли лишается должности и высылается на год за пределы города, несмотря на его попытку обратиться с дипломатичным воззванием к “партии шаров”. 67 В следующем 1513 г. был раскрыт антимедичейский заговор во главе с Боски, в соучастии в котором был заподозрен Макьявелли: в марте этого года он был брошен в тюрьму, подвергнут пытке — ему нанесли шесть ударов плетьми, — и вышел из заключения только благодаря амнистии, [361] объявленной в связи с избранием на папский престол Джованни Медичи, 68 принявшего имя Льва X. Как неблагонадежному ссыльному ему разрешают проживание только в расположенном недалеко от Флоренции принадлежащем ему небольшом имении Сант-Андреа в Перкуссино, около Сан-Кашьяно. Имение это находилось близ придорожной гостиницы на пути в Рим и получило название Альбергаччо (“гостиничка”).
Впервые напряженная и безостановочная деятельность Макьявелли была прервана, и он был обречен на вынужденное бездействие. Он может лишь переписываться со своими друзьями — Содерини и Веттори. “Так долго продолжаться не может, — писал Макьявелли, — такая бездеятельная жизнь подтачивает мое существование, и если бог не сжалится надо мною, то в один прекрасный день я покину свой дом и сделаюсь репетитором или писарем у какого-нибудь вельможи”. 69 Полный энергии, в расцвете сил, 44-летний Макьявелли готов был даже из рук Медичи получить какое-либо государственное поручение во Флоренции или вне города. 70 В век неприкрытой беспринципности и циничной наживы это его стремление не являлось лишь проявлением простого политического приспособленчества. Макьявелли считал необходимым окружать правителей умными и опытными советниками, которые могут направить их действия по пути достижения наибольшей пользы для государства и родины. Он готов был служить именно своему государству, а не кому угодно и где угодно. Об этом свидетельствует его отказ от приглашения стать секретарем кардинала Просперо Колонна в 1521 г., что объяснялось его неприятием папства и церковников. 71 Отказался он и от возможности служить французской монархии, заявив в конце своей жизни: “Предпочитаю умереть с голода во Флоренции, чем от несварения желудка в Фонтенбло”. 72 Но Медичи не доверяли бывшему секретарю республики и в течение пятнадцати лет не допускали Макьявелли к политической деятельности. Это была своего рода гражданская казнь для человека, который почти полтора десятилетия находился в центре политической жизни Флорентийской республики. Однако активный период деятельности не был для него лишь школой политической .практики. Макьявелли наблюдал, размышлял и, обобщая, записывал свои выводы. Эта вторая сторона его деятельности не приостановилась и в период ссылки, наоборот, период с 1513 по 1520 г. был временем его продолжительного творческого подъема: именно в эти годы он стал автором [362] “Государя” (1513 г.), “Рассуждений о первой декаде Тита Ливия” (начатых в 1513 г., читанных в кругу друзей в 1516 г.), “Диалога, или рассуждения о нашем языке” (написанного между 1514 и 1516 гг.), “Золотого осла” (1516—1517 гг.), перевел басни Плавта “Бельфагор”, “Андриа”, создал комедию “Мандрагора” (1518 г.), трактат “О военном искусстве” (1519—1520 гг.), “Рассуждение о способах упорядочения дел во Флоренции после смерти герцога Лоренцо” (1520 г.), “Описание событий в городе Лукке” и “Жизнь Каструччо Кастракани” (1520 г.). В том же 1520 году им были написаны первые страницы “Истории Флоренции”. Через несколько лет им была сочинена лишь одна “Клиция” (1525 г.). 73
Сам Макьявелли следующим образом оценивал главную цель своих политических, философских и исторических работ: “... я выскажу смело и открыто все то, что я знаю о новых и древних временах, чтобы души молодых людей, которые прочтут написанное мной, отвернулись бы от первых и научились подражать последним... Ведь долг каждого честного человека — учить других тому доброму, которое из-за тяжелых времен и коварства судьбы ему не удалось осуществить в жизни, с надеждой на то, что они будут более способными в этом”. 74
О второй половине жизни Никколо Макьявелли мы получаем представление из его полного грустного юмора письма:
“Я встаю с восходом солнца и направляюсь к роще посмотреть на работу дровосеков, вырубающих мой лес, оттуда следую к ручью, а затем к птицеловному току. Я иду с книгой в кармане, либо с Данте и Петраркой, либо с Тибуллом и Овидием. Потом захожу в постоялый двор на большой дороге. Там интересно поговорить с проезжающими, узнать о новостях в чужих краях и на родине, наблюдать, сколь различны вкусы и фантазии людей. Когда наступает обеденный час, я в кругу своей семьи сижу за скромной трапезой. После обеда я возвращаюсь снова на постоялый двор, где обычно уже собрались его хозяин, мясник, мельник и два кирпичника. С ними я провожу остальную часть дня, играя в карты...
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и иду в свою рабочую комнату. У двери я сбрасываю крестьянское платье все в грязи и слякоти, облачаюсь в царственную придворную одежду и, переодетый достойным [363] образом, иду к античным дворам людей древности. Там, любезно ими принятый, я насыщаюсь пищей, единственно пригодной мне, и для которой я рожден. Там я не стесняюсь разговаривать с ними и спрашивать о смысле их деяний, и они, по свойственной им человечности, отвечают мне. И на протяжении четырех часов я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, не боюсь бедности, меня не пугает смерть, и я весь переношусь к ним.” 75
Это был не уход от мира в забытье, а обращение к мудрым собеседникам, советы которых утверждали его собственные идеи. В отличие от гуманистов Макьявелли относился к античным писателям не как любознательный эрудит, а как политик — теоретик и практик. Любая возможность применить их идеи в жизнь не упускалась новоявленным сельским отшельником. Такой была его весьма смелая попытка внести улучшения в систему и метод правления Медичи в 1520 г., что выразилось в составлении названного выше “Рассуждения” об улучшении дел во Флоренции. Не отказывался он и от незначительных деловых поручений, редко перепадавших на его долю, вроде поездок в Карпи во францисканский монастырь в 1521 г., который он в письме к Гвиччардини едко назвал “республикой деревянных сандалий”, 76 или в Лукку в 1520 г. и в Венецию в 1525 г. для защиты интересов флорентийских купцов. Издалека он мог видеть купол кафедрального собора любимой им Флоренции, куда с 1516 г. он мог приезжать к собратьям по литературному творчеству, встречавшимся в садах дома Ручеллаи. Кружок во главе с Бернардо Ручеллаи представлял собой своеобразную академию по выработке литературного языка и новых принципов литературы. Макьявелли излагал там свои “деи и зачитывал главы из “Рассуждений на первую декаду Тита Ливия”. 77 Когда в 1522 г. был обнаружен новый антимедичейский заговор, созревший в кругах “садов Ручеллаи”, Макьявелли с трудом избежал обвинения в причастии к нему. 78
Затем Макьявелли целиком отдается постановке своей комедии “Мандрагора”. В 1524 г., когда она была поставлена 79 на сцене дома Бернардо ди Джордано, Макьявелли был во Флоренции и встречался там с певицей Барнабой Салутати.
В 1525 г. автор “Истории Флоренции” прибыл в Рим и преподнес первые ее восемь книг папе Клименту VII, по заказу которого это произведение и было написано. В том же году он был приглашен в Фаенцу к Гвиччардини для обсуждения проекта новой организации пехоты. [364]
В 1526 г., когда Италии угрожает порабощение со стороны испанцев во главе с Карлом V, Макьявелли снова спешит принести пользу родному городу: он предлагает проект укрепления стен Флоренции для ее защиты, который принимается. Более того, создается коллегия Пяти по укреплению стен; ее проведитором и секретарем в апреле этого же года назначается Никколо Макьявелли, который действует с предельной энергичностью. Однако чужеземное нашествие безостановочно разрастается; 4 мая 1527 г. происходит падение Рима и его беспощадное разграбление немецкими ландскнехтами (sacco di Roma). Флоренция отвечает на это антимедичейским восстанием и восстановлением республики. 80
58-летний Макьявелли ощущает в себе еще достаточно сил для большой государственной работы и хочет служить республике: он предлагает свою кандидатуру на пост канцлера Флорентийской республики. Вопрос решается на Большом Совете республики 10 мая 1527 года. Однако годы Медичейского правления сделали свое дело: разжиревшая верхушка умеренных новоиспеченных республиканцев боялась радикальных изменений, ее пугало не только смелое мышление кандидата на пост канцлера, но сама его образованность и даже его образ жизни: “Макьявелли ведет жизнь, не соответствующую обычаям и нерелигиозную, он ел скоромное в день святой пятницы, кто его видел на проповедях?!” — восклицал один из отцов города. “Он сидел в трактире, — заявлял другой, — хуже того,-— в библиотеке, читал старые книжонки. Не хотим философов! Долой философов!”.
Представитель одного из знатных родов Флоренции Леоне Альбицци довершил эту кампанию травли, организованную собранием рутинеров и ханжей: “Он ученый”, — изрек этот оратор, считавший это наименование достаточно веским аргументом обвинения, — и нашел сочувствующих среди членов Большого Совета, которые поняли его и криками “долой ученых!” поддержали. “Отечество нуждается в людях благонадежных, а не в ученых, — изрек Альбицци, завершая свою сентенцию, — Макьявелли историк ... он насмешник и считает себя выше всех”. 80а За Макьявелли было подано 12 голосов, против 555: таково было соотношение прогрессивных и реакционных сил в Большом Совете Флорентийской республики, таков был социально-психологический итог эволюции флорентийской знати, прошедшей школу медичейского абсолютизма.
Вскоре после этого 21 июня 1527 г. Никколо Макьявелли скончался, а еще через день его похоронили в церкви Санта Кроче, ставшей флорентийским пантеоном. Рядом с ним там покоятся Микеланджело, Галилей и другие великие итальянцы. [365]
II
ТВОРЧЕСТВО МАКЬЯВЕЛЛИ
“... очень забавно описание у Макиавелли в его истории Флоренции того способа, каким сражались кондотьеры (я сделаю выписки для тебя). (Впрочем, ... я лучше привезу тебе том Макиавелли. Его история Флоренции — это шедевр)”.
(Из письма Маркса Энгельсу, 25 сентября 1857 г. В кн.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, стр. 154).
Маркс встретился с Энгельсом через несколько дней после этого письма и, очевидно, не забыл выполнить свое обещание — привез ему “Историю Флоренции” Макьявелли. Маркс внимательно изучал труды итальянского мыслителя и делал из них выписки. Характерен сам выбор этих цитат из сочинений великого флорентийца, которые определяют отношение Маркса к сущности его политического учения. “Народ в совокупности силен, а в отдельности — слаб”. 81 “При выборе чиновников народ действует гораздо удачнее”, так как “если сравнивать государя и народ, связанных законами, видимо, что народ лучше”: “против него (государя, — В. Р.) нет никаких средств, кроме железа”. 82 “Республика имеет больше жизненных элементов... чем монархия и лучше приспосабливается к изменению обстоятельств”. 83 “Наша религия полагает высшее благо в смирении, в презрении к мирскому, в отречении от жизни, тогда как языческая религия полагала его в величии души, в силе тела и во всем, что делает человека могущественным”. 84
Эти выписки характеризуют Макьявелли как демократа, республиканца и антиклерикала. И он действительно был таковым. Однако наиболее известное произведение Макьявелли — “Государь” — создало ему славу лишь как сторонника единовластия, а следовательно и противника республики. Это укоренившееся мнение основывается на одностороннем рассмотрении творчества Макьявелли и выхватывает из него лишь один из элементов
[366] его политического учения. “Государь” является не столько своеобразным пособием для абсолютных монархов или диктаторов, сколько трактатом о роли, месте и значении государя, правителя, главы государства в Италии и Европе XVI века.Еще в 1880 г. первый русский исследователь Макьявелли А. С. Алексеев писал, что “приписываемые флорентийскому секретарю воззрения далеко не соответствуют действительному смыслу его учения... целый ряд мыслей Макиавелли, всего ярче освещающих его политические убеждения и философскую подкладку его учения, или оставались по сие время незамеченными, или ложно истолковывались”.
85 А. С. Алексеев в своем исследовании убедительно показал, что Макьявелли был не проповедником, а беспощадным по своей откровенности исследователем методов и сущности единовластия: не случайно в “Государе” ни единым словом не упоминается о достоинствах единовластия, хотя оно и признается в условиях гибели республики необходимым средством спасения государства от политической смерти. 86 Макьявелли был реалистическим наблюдателем и исследователем, что было высоко оценено Френсисом Беконом: “Мы должны быть благодарны Макьявелли и другим подобным ему писателям, которые открыто, ничего не затушевывая, изображали то, как люди обычно делали, а не то, что они должны были делать”. 87 Более 60 лет назад Вл. Топор-Рабчинский, детально анализируя произведения Макьявелли, показал, какой беспощадной критике подвергает он коварство и жестокость тиранов, как ищет он идеальный тип государя, который бы установил правосудие, порядок и независимость от чужеземцев. 88 Он считал, что “Рассуждения” и “Государь” — произведения, не противоречащие одно другому, и подкреплял эту мысль примером вечного гонфалоньерата Пьеро Содерини. 89 Более того, буржуазная демократия рассматривалась в литературе как программа Макьявелли, а власть нового государя — как политическая стратегия флорентийского канцлера, направленная на реализацию этой программы. 90 В общем такую же оценку Макьявелли давал в своем введении к русскому изданию книги Пасквале Виллари М. М. Ковалевский, который писал, что “республиканец Макиавелли, сторонник демократии” стал автором “Государя”, так как считал, что в плохой республике необходима твердая власть, внешнеполитической задачей государей [367] считал “сохранение и приумножение своих владений”, 91 что было насущной потребностью Италии XVI века.А. К. Дживелегов отмечал, что эта идея Макьявелли характеризует его как реалистического политика республиканского толка, пытавшегося познать общие законы политической жизни, чему соответствовал его “огромный, безгранично смелый ум”.
92 Главным ее законом Макьявелли считает постоянное изменение форм правления: “рождаются различные виды правительств”, которые “могут проходить через много раз повторяющиеся изменения”. 93 Эту идею циклизма Макьявелли взял непосредственно у Полибия, но не повторил ее, а разработал по-своему. 94Античность, ее идеи, ее история действительно были живительным истоком для мыслителей и деятелей Возрождения. Но фигуры такого крупного масштаба, как Макьявелли или Леонардо да Винчи, те, кого Энгельс называл титанами Возрождения, творчески воспринимали и перерабатывали античное наследие: “... гораздо более великая и достойная вещь — при чтении (античных авторов, — В. Р.) ссылаться на опыт наставника их”, — писал Леонардо.
95 Поэтому Макьявелли выводил свои законы из сочетания опыта древних с опытом современников. 96Опыт современных Макьявелли итальянских государств приводил его к убеждению в том, что “принципат легко становится тиранической формой правления, власть оптиматов с легкостью становится правлением немногих, а народ без труда склоняется к вольному поведению”.
97 Такова итальянская практика античной теории циклизма. Но главным у Макьявелли является не признание, а установление нового, не известного ни античным писателям, ни мыслителям Средневековья закона: исторический процесс, смена форм государств происходят не по желанию или фантазии людей, а под влиянием непреложных жизненных обстоятельств, под воздействием “действительного хода вещей, а не воображаемого” 18. [368]Провозглашение естественной необходимости смены форм правления было для начала XVI в. крайне плодотворной идеей, свидетельствующей о появлении в Европе мыслителя нового типа. Если идея замкнутого круга исторического процесса была созвучна условиям Италии позднего Возрождения, более плодотворным и перспективным оказался тезис Макьявелли о неизбежном движении и даже диалектическом перерастании (буквально “соскальзывании”) различных форм государства в свою противоположность, независимо от добродетельных или порочных средств, которые применялись бы для их сохранения.
99 Таким образом, теория Макьявелли была не столько учением о “повторяющейся цикличности”, как ее определяет Э. Гарен, 100 сколько “циркуляцией форм правления”, по формулировке Б. Брунелло, 101 она была первым шагом к преодолению теории цикличности, за которым последовал тезис Франческо Гвиччардини, требовавший обязательного учета “разности условий”, 102 а затем и положение Джамбаттиста Вико, который считал, что исторические циклы повторяются “в другой окраске”, в новом качестве.Реалистическое отношение к действительности — одна из самых характерных черт итальянского Возрождения, и это качество свойственно всему творчеству Никколо Макьявелли, как это показали, в частности, вышедшие в свет в последние годы исследования А. Клосковской, Я. Маларчика, Я. Кудрна, О. Л. Вайнштейна и др.
103 Его реализм ведет к практической политической деятельности, что отличает Макьявелли от его современников-гуманистов. 104 Распространенным является мнение, что Макьявелли был провозвестником объединения Италии: “Я — Италия, великая и единая. И воспитал меня Никколо Макьявелли”, — писал поэт Джозуэ Кардуччи.Можно ли считать реалистичной для XVI века идею объединения Италии, которую обычно приписывают Макьявелли, если она стала плодотворной и смогла быть реализована лишь три столетия спустя? Речь может
[369] идти скорее о мечте, или, как пишет Дж. Саитта, “надежде об основании национального государства”, свободного от политической тирании чужеземцев и своеволия пап. 105 Практический способ достичь этого — установление твердой власти; этой теме посвящен “Государь”, последняя глава которого в общей форме, близкой еще к идеям Петрарки, призывает к борьбе за ликвидацию господства варваров — чужеземцев — и спасению Италии. 106 Это не столько конструктивный план объединения страны, сколько призыв к этому.Трудно сказать, идет ли речь о предложении временного военного союза отдельных итальянских государств, постоянной федеральной конституции или единой Италии.
107 Несомненным является интерес Макьявелли к причинам слабости Италии и четкое их определение: признавая религию в качестве инструмента, полезного для укрепления государства, он тем не менее считал папство виновником раздробленности Италии: “церковь — причина нашего краха”, “именно церковь держала и держит нашу страну разобщенной”. 108 Обращаясь именно к этой эпохе, Энгельс писал о реакционно-консервативной роли папства в Италии: “там папская власть была препятствием национальному единству... уже с 1500 г. папа в качестве князя средней руки перерезал своими владениями Италию и сделал ее объединение практически неосуществимым”. 109Поэтому реалистическим вариантом на пути к будущему объединению Италии могла быть конфедерация, которая в годы Макьявелли предлагалась Франческо Гвиччардини, Донато Джанотти и Паоло Парута.
110Опыт истории, наблюдения самого Макьявелли политической жизни и форм правления Франции, папства, германских земель, синьорий и республик Италии, очевидно, убедили его в нереальности содружества отдельных
[370] итальянских государств и необходимости твердой власти хорошо организованной республики. Республиканско-синьориальное правление было идеалом Макьявелли; примером ему служили периоды “смешанного правления” Ликурга в Спарте, затем римские образцы. Деятельность Цезаря Борджа, Франческо Сфорца, Медичи, венецианских патрициев, возглавляемых дожем, позволила ему обобщить опыт итальянской тирании XV в.: “кто борется за управление народом, путем ли республиканским или через принципат, и не обеспокоится о том, что существуют враги этого нового строя, образует государство весьма недолговечное”. 111Правитель, государь должен придерживаться принципа твердой власти, использовать любые средства для упрочения государства и в необходимых случаях проявлять жестокость.
112 Это правило, выводимое Макьявелли из реального опыта итальянских и не только итальянских государств. Этим самым Макьявелли низвел политику с высот заоблачного лицемерия на реальную земную почву: “... начиная с Макиавелли, Гоббса, Спинозы, Бодена и других мыслителей нового времени, не говоря уже о более ранних, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс в “Немецкой идеологии”, — сила изображалась как основа права; тем самым теоретическое рассмотрение политики освобождено от морали, и по сути дела был выдвинут лишь постулат самостоятельной трактовки политики”. 113 В противном случае явления политической жизни были оторваны “от лежащей в их основе эмпирической действительности”. 114 Макьявелли, сделавший решительный шаг в направлении превращения политики в науку, подвергся осуждению со стороны церкви, так как он, по удачному выражению А. С. Алексеева, “отделил политику от религиозной морали... у него достало смелости разрушить все те верования... пред которыми преклонялось средневековое общество”. 115 “Макиавелли понял, — писал А. К. Дживелегов, — что пока он не изолирует вопросы политики от вопросов морали и религии, до тех пор он будет беспомощно топтаться на месте и не скажет ничего нужного для жизни”. 116В своих “Заметках о политике Макьявелли” Антонио Грамши писал о его “Государе” как о произведении, представляющем собой не систематический трактат, а “живую” книгу: “Макьявелли пишет о том, каким должен быть государь, чтобы повести народ к основанию нового государства”.
117 А. Грамши считал, что “до Макьявелли политическая наука [371] выступала в форме, средней между схоластическим трактатом и утопией”, 118 что в мышлении Макьявелли в своем зародыше содержались элементы интеллектуальной и моральной революции”. 119 Исследователи творческого наследия Макьявелли приближаются к этому положению Грамши, а некоторые и развивают его. Так, Феликс Жильбер считает, что большое внимание, которое уделяет Макьявелли значению практики, свидетельствует не только о соответствии идей великого мыслителя условиям своего времени, но и о “революции, произведенной Макьявелли в области политического мышления”; он “был революционером также потому, что привел свои идеи в логическую систему”. 120 Джульяно Прокаччи свою вводную статью к избранным произведениям Макьявелли, изданным в 1969 г., озаглавил “Макьявелли революционер”. Развивая положения Грамши, автор считает великого флорентийского мыслителя революционером прежде всего по самому характеру его творчества, проникнутого оптимизмом воли, по характеру его мышления, лишенного предрассудков, и по радикальности его выводов. Одной из сторон его революционного мышления Прокаччи считает открыто отрицательное отношение Макьявелли к религии и резкую критику церкви. “Государь” Макьявелли рассматривается им как “наименее признанное и наиболее революционное из произведений Макьявелли”, в котором выдвигается идея нового государя, реформатора и создателя новых государственных порядков, возрождающих жизнь Италии. 121 Речь идет о новом раннебуржуазном государстве, которое складывается путем ломки феодальных порядков.Какое же место занимает народ в творчестве Макьявелли-революционера? Государь — это “форма”, народ — “материя”, а “форма, подобная материи, — говорит Макьявелли в своих “Рассуждениях”, — не может быть совершенно противоположна ей”.
122 Под народом Макьявелли понимает всех граждан государства, кроме представителей дворянства, к которым он относился крайне враждебно. Макьявелли не является внеклассовым деятелем и мыслителем, он представляет наиболее прогрессивную часть итальянской ранней буржуазии, ищущей новые пути в условиях начавшейся в Италии феодальной реакции. Но деятели, подобные Макьявелли, как отмечал Ф. Энгельс, отнюдь не были буржуазно-ограниченными. 123 Автор “Государя” безоговорочно выступал за пресечение восстаний [372] низов, хотя и считал, что народ в целом мудрее и постояннее государя 44.Макьявелли-революционер чужд предрассудков и суеверии, но предлагает верить в судьбу; призывает к радикальной перестройке государства, но пессимистически смотрит на природу человека. Макьявелли действительно признает силу судьбы (fortuna), точнее, обстоятельств, которые заставляют человека считаться с силой необходимости (necessita). Но это лишь одна сторона жизни человека и общества. Судьба, согласно Макьявелли, лишь вполовину властна над человеком, влияя на его действия, ход и исход событий. Человек может и должен бороться с окружающими его обстоятельствами, с судьбой, и вторая половина дела зависит от человеческой энергии, умения, таланта (virtu). 125
Человек рассматривается у Макьявелли как социальное явление, как единица, — неизмеримо меньшее, чем целое — государство. Интересы отдельных людей или групп должны быть подчинены общим интересам. Человек, согласно его учению, изначально плох, но может улучшаться под воздействием благоприятных условий вплоть до достижения высокого уровня храбрости и героизма. Правильное управление государством требует знания человеческой природы и умения использовать разные ее стороны, 126 заставляет человека разделить участь других в интересах государства. 127
Существует бесчисленное количество оценок личности и трудов Макьявелли, 128 но все их авторы могут быть разделены на две категории писателей, две противостоящие группы.
Идеи и стиль Макьявелли привлекли к себе внимание всей Европы уже в XVI в. Как прозаик, пишущий на итальянском языке, и в частности как автор остросатирической антиклерикальной пьесы “Мандрагора”, Макьявелли был оценен выше, чем Боккаччо как автор “Декамерона”. Однако главным объектом изучения и полемики были идеи Макьявелли. Уже в 1590 г. вышла книга Джусто Липсио “Политические книги”, переведенная вскоре (в 1598 г.) на французский язык. В ней автор, отклоняя [373] некоторые политические теории Макьявелли, широко пользовался его тезисом о значении религии как моральной нормы, направляющей политику. 129 В 1613 г. Гаспар Шоппе, даже не называя имени Макьявелли, повторял его идеи об отличии политики от морали, о человеческой природе. 130 Через двадцать лет выходит книга Габриеля Ноде, в которой с явными симпатиями к Макьявелли рассматриваются его дипломатические методы, а описание им государя понимается не как прославление тирана, а как характеристика правителя нового типа. 131 Декарт, пользуясь идеями Макьявелли, обосновал тезис о необходимости подчинения государю, избирающему справедливые методы правления. 132 Ришелье признавал влияние, которое оказал на него и на его сочинения Макьявелли. Наполеон читал и комментировал “Государя”. 133 Бекон, как уже говорилось, высоко оценивал реалистическое мышление Макьявелли.
Переписка, сохранившаяся в архивах, пометки современных читателей на полях книг, изученные итальянским исследователем Джульяно Прокаччи, свидетельствуют о борьбе вокруг идей Макьявелли в эпоху, когда чтение его произведений допускалось только после получения специального разрешения, а хранение их в библиотеке было небезопасно: астролога Чезаре де Пише в 1610 г. схватили и пытали за сохранение им сочинений Макьявелли и Бодена. Иезуиты типа падре Луккезини, Поссевино и другие католические авторы выступают как противники Макьявелли, прогрессивно мыслящие писатели — как его сторонники. Флорентийский эрудит Якопо Гадди собирал о Макьявелли архивные сведения и опубликовал свои замечания о нем в 1649 г. История запрещенного Макьявелли свидетельствует об отсутствии разрыва между философской наукой Возрождения и последующих веков. Два века молчания существовали лишь в официальной ортодоксальной литературе.
Политические идеи Макьявелли пересекают границы страны и получают широкое распространение в Швейцарии, Германии, Франции, Нидерландах и даже Швеции. Во второй половине XVI в. в Базеле публикуются латинские переводы “Государя” и “Рассуждений” Макьявелли. Сочинения Макьявелли изучали не только эрудиты, но и политические деятели. Так, австрийский дипломат Форстнер рассматривал “Государя” не как общую теорию, а как конкретно-исторический итальянский образец, не как тиранию, а как “новый принципат”. Профессор Гельмштадтского [374] университета Конринг составил в 1660 г. комментарии к “Государю”. В качестве медика он был в свите королевы Кристины Шведской и, очевидно, способствовал тому, что она стала почитательницей Макьявелли, с трудом которого познакомилась в переводе Амело де ла Оссе. Прусский король Фридрих II считал, что “Государь” Макьявелли в области морали то же, что сочинения Спинозы в области веры; это суждение коронованного антимакьявеллиста не было лишено основания, так как теории Макьявелли были одним из источников творчества великого философа. Будучи противником Макьявелли, Фридрих II фактически находился, однако, под его влиянием в области военной теории. Характерно, что в Голландии не только Спиноза, но и другие передовые мыслители рассматривали “Государя” и “Рассуждения”, переведенные там в 1615 г., как произведения сугубо республиканские и демократические по своей направленности, а их автора как проповедника демократии и главного врага тиранов. “Государь”, считали они, написан не для правителей, а для народа, и представляет собой памфлет, разоблачающий правителей.
Оссе, открывший своим переводом Макьявелли для всей Европы, исходил из 10-й главы “Рассуждений”, где говорится о превосходстве республики над монархией, и характеризовал автора “Государя” как республиканца, который учит политических деятелей современным методам управления государством. Так же Макьявелли оценен и в сочинениях Бейля, Вольтера, Руссо. 134
Таким образом, сочинения Макьявелли как высшая точка развития политической мысли позднего Возрождения сыграли большую роль в истории идеологического и политического развития многих стран Европы.
Антимакьявеллизм был порождением церковно-религиозного лагеря, и прежде всего католического. Не только беспощадная критика папства и религиозной идеи рабского подчинения человеческой личности богу, но и радикальное сотрясение всех философских основ средневековой традиции, основанной “а томистско-аристотелевской схеме, — вот что было самым страшным для реакционного феодально-католического лагеря. Формальным итогом этого отношения к творчеству Макьявелли было внесение при Павле IV его сочинений в “Индекс запрещенных книг” и сожжение изображения (in effigie) их автора в 1559 г. На этом не закончилось преследование идей Макьявелли: на него обрушился целый поток малоаргументированной, крайне разнузданной реакционной литературы. Первое 'место в этом литературном потоке принадлежало иезуитам. Так, в 1592 г. Антонио Поссевино, не углубляясь в изучение текстов Макьявелли, написал направленный против него трактат. 135 Через пять лет вышла книга испанского иезуита Пьетро Рибаденейра “О религии и добродетелях христианских [375] государей против Макьявелли”. 136 Он ополчался против тезиса Макьявелли об использовании религии в целях светской политики. В защиту папской политики, которую Макьявелли подверг критике, выступил Томмазо Боцио да Губбио. 137 Не замолкал голос иезуитов и реакционеров других мастей на протяжении всего XVII в. вплоть до упомянутого уже Джан Лоренцо Луккезини. 138 Подстрекательства иезуитов к поношению Макьявелли были весьма многообразными: так, например, немецкий иезуит Генрих Вангнерек, автор сочинения, направленного против Макьявелли, с радостью сообщает о сожжении изображения Макьявелли в 1615 г. студентами университета Ингольштадта под руководством иезуитов. 139 Клерикальный хор антимакьявеллистов не ограничивался иезуитами. В 1576 г. гугенотский автор Жентилле написал “Рассуждения о способах доброго правления против Макьявелли”. 140 Он утверждал, что теории Макьявелли являются причиной упадка французской монархии, а коварная и неудачная политика Екатерины Медичи и Карла IX — результат влияния Макьявелли. Весьма показательным для Жентилле, как и для большинства авторов-антимакьявеллистов, является плохое знание, а нередко и прямое игнорирование текста сочинений Макьявелли. Как правило, Макьявелли обвиняли в том, что он является учителем тиранов, советует им использовать вероломство, лицемерие, насилие, убийства, в то время как его “Государь” содержит беспощадную характеристику и обобщение реальной политической практики современной ему эпохи.
История антимакьявеллизма насчитывает уже много веков. “Бесстрашие некоторых его логических операций не только смущало современников, но уже много веков бесит иезуитов, мучит моралистов и расстраивает нервы буржуазным ученым”, — писал А. К. Дживелегов. 141 Несмотря на огромную исследовательскую работу по изучению Макьявелли, проведенную за последние десятилетия, 142 сила традиции образовала не преодоленный [376] еще барьер давно сложившегося мнения о Макьявелли и его теориях. Обычно они подаются лишь как проповедь политического коварства и лицемерия. При этом следует заметить, что пересадка некоторых элементов концепции Макьявелли на почву новых эпох, созданные литературные хитросплетения, заимствующие обрывки искусно подобранных положений из произведений Макьявелли и именуемые макьявеллизмом, весьма далеки от подлинного Макьявелли и, как правило, являются евангелием реакционной части позднефеодальных, а затем и буржуазных политиканов и правителей. Таким образом, нельзя ставить знак равенства между Макьявелли и “макьявеллизмом”, так как лишь дальнейшее использование и переосмысление некоторых идей XVI века привели к созданию современного буржуазного “макьявеллизма”. Вынужденный “макьявеллизм” автора “Государя” объясняется тем, что он мечтал о независимости Италии от чужеземцев и освобождении от папского ига, — Макьявелли преследовал прогрессивные цели, чего никак нельзя сказать о современных буржуазных практиках “макьявеллизма”. 143
Без характеристики сущности и направленности наследия Макьявелли невозможно определить место и значение такого крупного произведения, как “История Флоренции”. Она представляет собой последний значительный труд Макьявелли и является не столько чисто историческим произведением, сколько теоретическим обобщением его идей. “История Флоренции” как завершающий аккорд его творчества не оставляет никаких сомнений в монолитности мировоззрения великого флорентийского мыслителя. Последняя книга Макьявелли доказывает, что ее автор оказался сильнее гнетущих условий медичейского режима и остался верен своим теориям и убеждениям.
8 ноября 1520 г. Флорентийский университет, возглавлявшийся тогда кардиналом Джулио Медичи, поручил Макьявелли, на условиях выплаты ему 100 флоринов годового жалования, написать историю Флоренции. Приступив в том же году к ее написанию, Макьявелли не только не отошел от своей магистральной проблемы, но еще глубже стал ее разрабатывать.
В “Истории Флоренции” рассматриваются различные виды правления на основе исторического опыта XV века. Италия не обрела за это время государя-реформатора, потерпела крах флорентийская республика [377] “смешанного” правления, усилились “варвары”, от которых Макьявелли мечтал спасти Италию.
Проблема государя и республики изучается им в свете реальной ее проверки в течение целого десятилетия на опыте гонфалоньерата Содерини. После смерти Лоренцо Медичи, носившего титул герцога Урбинского, одного из возможных претендентов на высокий пост идеального-всеитальянского государя, Макьявелли обратился к рассуждению о методах упорядочения Флорентийского государства и формах его организации, о чем в 1520 г. составил специальный трактат. 144 В эти же годы он пишет “Очерк политических событий города Лукки” и “Жизнь Кастручча Кастракани”, 145 который предстает на страницах его произведения как идеальный государь. Проблемы различных форм государственного устройства сочетаются у него с одним из наиболее злободневных вопросов итальянской действительности — практикой использования наемных войск кондотьеров, которая с давних времен толкала Макьявелли на теоретическое и практическое решение проблемы собственной отечественной армии. В 1519—1520 гг. он создает свой знаменитый трактат “О военном искусстве”, 146 особо отмеченный Ф. Энгельсом в “Диалектике природы”. В “Истории” Макьявелли изучает действия государственных деятелей— Каструччо Кастракани, Козимо Медичи Старшего, Пьеро Медичи Подагрика, Лоренцо Великолепного, показывая характерные качества государей-синьоров, так же как он описывал Фабрицио Колонна в трактате “О военном искусстве”. Галерея этих типов дает ему материал для поисков идеального государя. Макьявелли обращается к прошлому с учетом настоящего, исходя из опыта пожизненного гонфалоньерата, нового-принципата Медичи, перерастающего в герцогство. Фактически он противопоставляет Медичи XV века — Медичи периода их реставрации, периода “бесформенности времен и людей”. 147 Черты идеального государя он ищет в XV веке, когда еще были живы традиционные институты коммуны, при которых, казалось бы, могло быть достигнуто сочетание синьориального правления с республикой и установление прочного государственного строя (stato stabile).
Анализ исторических событий дает автору “Истории” возможность, политической полемики о проблемах современности. Макьявелли не ставит целью дать детальный и последовательный ход событий, а сосредоточивает свое внимание на поворотных и характерных периодах истории: на попытках свергнуть медичейский режим, возникновении и ходе таких, мятежей, как заговор Пацци, и таких крупных народных волнений, как восстание чомпи, на характеристике кондотьеров, размышляет об их [378] военной и политической бесперспективности. На примере политической истории Флоренции и всей Италии основан его тезис о независимости политики от искусственной морали церковно-феодального толка.
“История Флоренции” отличается крайним своеобразием самого метода изложения событий. Написанная по заказу представителя правящей семьи Медичи, она не стала промедичейской. Похвалы в адрес отдельных виднейших ее представителей не являются признанием правильности их действий, но лишь формальными элогиумами, торжественно-похвальными речами, свойственными некрологической литературе и составленными в адрес частных лиц, а не правителей. Метод критики Медичи как правителей изложен им в его письме к Донато Джанотти: “Я свободен от всяких авторитетов (sono libero da tutti i rispetti); я скажу о том, как Козимо успешно овладел государством, но не буду говорить о том, какими средствами он достиг таких высот. А кто хочет узнать об этом, пусть внимательно посмотрит на то, что я вкладываю в уста его противников, так как то, что я не хочу сказать от себя (da me), я заставляю сказать его противников (lo faro dire ai suoi avversari)”. Он обращался за советом к Гвиччардини, заявляя, что с удовольствием заплатит ему 10 сольдов и даже больше, если тот посоветует, как ему избежать при характеристике Медичи двух крайностей: излишней похвалы и излишней хулы. 148
Макьявелли волновала проблема исторической правды не в отношении отдельного факта, а применительно к сущности события. Ему отнюдь не была свойственна примитивная “теория обмана”, которую многие по традиции считают доныне его главной политической доктриной, доктриной универсального средства от всех зол, “обнаруживая” ее даже “на бытовом материале” “Мандрагоры”, 149 литературной предшественницы “Тартюфа”. Историческая и жизненная (“бытовая”) правда Макьявелли выше и глубже “теории обмана”, хотя и не лишена тенденциозности, связанной с ведущими идеями всего его творчества.
Макьявелли взялся за написание “Истории” с живым интересом и с головой погрузился в работу: изучение хроник Виллани, Стефани, Каппони, “Декад” Бьондо, “Истории Флоренции” Кавальканти, “Флорентийской истории” Поджо Браччолини, “Истории” Леонардо Бруни Аретино, используя наряду с нарративными и литературными источниками устную традицию и собственные впечатления. Макьявелли не мог “ни спать, ни играть” (“nе dormiti, ne giocati”), составляя свою “Историю”. Он не подвергает критике используемые материалы, его заботит суть события, его реалистичность и направленность, в его “Истории” немало [379] отдельных хронологических и фактических ошибок. 150 О. Л. Вайнштейн точно определил соотношение “малой” и “большой правды” в “Истории Флоренции”: “Место, занимаемое Макьявелли в историографии, определяется не фактическим содержанием его работ, а оценками отдельных явлений и общей исторической концепцией”. 151
Критический метод в исторической науке был открыт позднее современником Макьявелли Франческо Гвиччардини в его “Истории Италии”. 152 Однако широкие обобщения в исторических работах Макьявелли привлекали к себе внимание истинных знатоков литературных шедевров еще до написания им “Истории”. Судя по письму Баггисты делла Палла, написанному им 26 апреля 1520 г., Макьявелли ожидал приглашения от Флорентийского университета еще весной 1520 г., когда он разослал на отзыв друзьям и коллегам по “литературной академии”, собиравшейся в саду дома Ручеллаи, в качестве “образца истории” свое новое сочинение “Жизнь Каструччо Кастракани”, 153 в котором уже были намечены основные принципы будущей “Истории Флоренции”.
Структура “Истории” сложная и несколько искусственная. Первая книга в основном посвящена политической истории Древнего Рима, хотя и охватывает период до XV века. В трех последующих книгах рассматривается история Флоренции вплоть до установления синьории Медичи в 1434 г. Во второй части своего сочинения, состоящей из четырех книг, исследуется история медичейского правления XV в., и в ней тесно переплетаются внешняя и внутренняя история. Макьявелли сам поясняет необходимость такой структуры книги тем, что Поджо и Бруни подробно описывают внешние войны, но о гражданских раздорах внутри государства (“delle civili discordie”) и их результатах молчат или говорят очень кратко, что не может принести пользы читателям (“che ai leggenti non puote arreccare utile”), а именно для этого, для извлечения уроков из истории, пишет Макьявелли. 154 Сила и значение “Истории” именно в этом, в ее политическом звучании, теоретическом обобщении, в обосновании актуальных задач и новых идей. “История” является и по форме, и по содержанию блестящим памятником человеческой мысли эпохи позднего Возрождения. Будучи формально связана с традициями классической исторической литературы гуманизма (введения к каждой [380] книге, античные образцы и параллели и т. п.), она по сути представляет собой качественно новое явление, создание историко-философского труда на пороге Нового времени.
Маркс оценил “Историю Флоренции” как шедевр именно потому, что по глубине проникновения в сущность внутриполитических противоречий, по выразительности языка, напряженному драматизму изложения она представляла собой выдающееся явление в новой историографии, яркий и характерный образец политической мысли.
Цельная историческая концепция, четкая оценка отдельных событий, закономерная связь внутренней и внешней политики, исследование истоков, хода и последствий социальной борьбы, установление причин восстания народа в противоположности классовых интересов — вот та сокровищница идей, которая в XVI в. открыла новую страницу в истории исторической мысли.
Несмотря на классовую ограниченность, отрицательное отношение к низам народа, превозношение сильной власти, Макьявелли остается прогрессивным мыслителем своего времени, республиканцем, патриотом, противником реакционного папства. 155 Противоречивый характер мировоззрения Макьявелли проистекает из крайне противоречивого характера самой эпохи становления буржуазных отношений.
В “Истории Флоренции” Макьявелли выступает как один из крупнейших создателей итальянской художественной прозы. Он мастер монологов, которые вкладываются им в уста политических деятелей и дают возможность ощутить сущность реальной обстановки, хотя их текст — плод фантазии автора и взят не из источников. 156 Читатель усваивает не только социальную картину: он видит живую Флоренцию XV в., ее суровые дворцы, кафедральный собор Сайта Мариа дель Фьоре — место торжественных и драматических событий, Палаццо Веккьо, где заседают безвластные властители синьориальной республики, дворец Медичи на Виа Ларга — истинный центр политического управления и политических интриг, виллы на холмах, окружающих город на Арно...
Первое издание “Истории Флоренции” вышло в Риме 25 марта 1532 г., через пять лет после кончины автора. Через два дня, 27 марта 1532 г., вышло второе флорентийское издание “Истории”. В течение следующих 22 лет вышло еще девять ее изданий: семь в Венеции (в 1536, 1537, 1540, 1541, 1546, 1551 и 1554 гг.), два — во Флоренции (в 1537 [381] и 1551 гг.). В 1559 г., как уже писалось, сочинения великого антипаписта были внесены в “Индекс”, после чего их публикация была запрещена, и они выходили с ложным указанием мест издания: например, в 1584 г. (якобы в Палермо), в 1587 г. (якобы в Пьяченце, — очевидно, в Англии). Одно издание (в 1550 г.) увидело свет без указания места издания.
Уже в XVI в. “История Флоренции” Макьявелли пересекла границы Италии: в 1577 г. она была переведена во Франции, затем переиздана в 1615 г., после чего она была выпущена на французском языке в Амстердаме (в 1699 г.) и еще трижды в Париже (в 1789, 1842 и 1853 гг.). Кроме шести французских изданий следует указать семь английских (начиная с первого лондонского издания 1594 г. и его переиздания в 1595 г.), затем следуют издания 1675 г. (переиздание 1891 г.), 1847, 1854 г. (переиздание 1901 г.). В 1884 г. в Стокгольме выходит шведское издание “Истории Флоренции”, а в 1960 г. в Нью-Йорке — американское.
Известны несколько латинских изданий “Истории Флоренции”: первое— в 1564 г. (в Венеции, Базеле, Франкфурте) и его переиздание в 1601 г. (в Ганновере), затем в 1610 г. (в Аугсбурге), в 1643 г. (в Лондоне), в 1658 г. (в Гааге), в 1881 г. (в Неаполе). 157
В большую многоязычную семью этих изданий вступает первое советское издание “Истории Флоренции” на русском языке в переводе Н. Я. Рыковой. Советский читатель сможет теперь познакомиться с этим ярким творением человеческой мысли эпохи позднего Возрождения.
Текст воспроизведен по изданию: Никколо Макьявелли. История Флоренции. М. Наука. 1973
© текст
-Рутенбург В. И. 1973