Переходя к анализу известий, сразу отмечу, что здесь нет нужды останавливаться на событийной канве никейско-сельджукских отношений, четко изложенных в целом ряде трудов 18. Рассмотрим наименее изученные, источниковедческие и идеологические, аспекты этой проблемы:
1) чем отличались условия создания этих трех сочинений, каковы были идейные позиции их авторов и как это повлияло на подбор и способ изложения фактического материала;
2) как отразились в этих источниках идеологические и политико-правовые отношения между Никеей и Иконийским султанатом (шире — между византийским и исламским мирами) и как сквозь призму этих отношений преломлялась историческая действительность.
Как известно, хроника Георгия Акрополита, написанная при Михаиле VIII Палеологе (1258—1282), — это история постепенного возвышения Никейской империи, увенчанная отвоеванием Константинополя у крестоносцев и восстановлением Византийской империи в 1261 г. Хроника создавалась теперь уже в небольшом государстве в условиях сохранявшейся угрозы нового крестового похода на Византию и нового нападения изгнанных из Константинополя латинян — главных врагов византийцев на протяжении большей части XIII века. Поэтому обеспечение прочного мира с восточными соседями и укрепление границ в Малой Азии были важной задачей внешней политики Византии, в формировании которой активную роль играл сам Акрополит. Такие требования определили его предельно осторожный подход при изложении истории султана Гийас ад-Дина (прямые потомки султана продолжали сидеть на троне в Конье, когда писалась хроника), искусно скрытый под краткостью и непринужденностью слога. В его истории есть ряд недомолвок и неточностей: путаница в именах брата султана Гийас ад-Дина и его племянника, полное отсутствие данных об условиях проезда султана через владения Феодора I Ласкариса и о заложниках, оставленных султаном в Никее, о Мануиле Маврозоме и его связях с султаном; на вопрос о том, кто же убил султана, нет ясного ответа 19, и т. п. Нет у Акрополита и малейшего намека на интересное указание анонимной сельджукской хроники по поводу связи между сражением под Антиохией в 1211 и утратой Синопа Трапезундом в 1214 20. Поэтому нельзя вполне согласиться с утверждением о его "правдивом и точном описании царствования Феодора I" Ласкариса 21. С другой стороны, Акрополит, в отличие от сельджукских историков, реалистично изображает соотношение сил в решающем сражении под Антиохией, откровенно пишет о том, что ромеи в войске Ласкариса далеко уступали по боевым качествам их латинским соратникам 22, не смущается отметить, что в поединке султана с императором первый превосходил второго по силе. Однако этим Акрополит убедительно показывает, что император победил благодаря, прежде всего, огромной духовной силе и несгибаемой воле, в чем его укрепляла христианская вера. В этом — пафос хроники.
В иных условиях, чем хроника Акрополита, создавались сельджукские сочинения. 80-90-е гг. XIII в. были заключительным этапом существования Иконийского султаната — последнего осколка когда-то великой Сельджукской державы. После битвы при Кёсе-даге ("Лысой горе") в 1243 начался процесс подчинения султаната монголам Ирана, завершившийся в начале XIV в. полным раздроблением этого государства на мелкие племенные уделы. Это сказалось даже на структуре сочинений. Если оба рассматриваемых труда еще можно характеризовать как династийные хроники Сельджукидов Рума, то персоязычная хроника Мусамарат ал-ахбар ва мусайират ал-ахйар Аксарайи (в настоящей статье она не рассматривается) подходит под это определение уже с оговорками: она написана в 1323 и посвящена монгольскому наместнику [57] Малой Азии Тимурташу, а последние ее главы посвящены уже правлениям монгольских ильханов и их наместников 23.
Как заметил В. А. Гордлевский, в создавшихся условиях среди правящего класса Румского султаната обозначились две ориентации: "одни тяготели ... к монголам; однако старые феодалы, сохранявшие еще, быть может, огузские предания, мысленно обращали взоры ко времени султана Алаэддина Кейкубада I и всячески его идеализировали. Ибн Биби, очевидно, поддался настроениям национальным — противников монголов" 24. Известно также, что отец Ибн Биби некогда служил в канцелярии заклятых врагов монголов — хорезмшахов, затем бежал из Средней Азии в Малую Азию и занимал ответственные должности на службе у Сельджукидов Рума. Завуалированная антимонгольская позиция определила идейную направленность труда Ибн Биби. Для него, выросшего в персидской культурной среде, султаны Рума были живым воплощением не столько героев огузского эпоса, сколько, с одной стороны, — великих правителей мусульманского мира, ведущих на его окраинах священную борьбу за окончательное утверждение ислама в Руме, а, с другой стороны, — продолжателями древнеиранской государственности в Малой Азии. Отсюда к правителям Рума прилагаются титулы как султана (традиция, введенная аббасидскими халифами), так и шаха или шахзаде (иранская государственная идея) 25.
Рассказ о причинах и последствиях расправы султана над Кази Тирмизи (т. е. выходцем из Термеза в Средней Азии) наводит на мысль о том, что упоминание Акрополита о принятии Гийас ад-Дином Кай-Хусравом христианства недалеко от истины. Из рассказа также видно, что султан не пользовался авторитетом мусульманского духовенства и что стремление оправдаться в глазах правоверных было личным движущим мотивом его завоевательной политики. Не исключено, что в рассказе таится намек на то, что бог покарал султана за его злодеяние, вызвав его гибель в тот момент, когда он побеждал 26.
Однако именно эти две культурные традиции — древиеиранская и исламская — были попраны в Иране и странах, где существовало в то время прямое монгольское управление: завоеватели, уничтожив в 1258 г. Багдадский халифат, вплоть до начала XIV в. не собирались принимать ислам и ввели свое Чингизово право, веками возвышавшееся над всеми другими политико-правовыми системами в покоренных ими странах 27. Таким образом, цветистое описание успехов иконийских султанов в борьбе с христианскими правителями ("неверными") было призвано укрепить дух читателей хроники Ибн Биби, страдавших под тяжелой пятой других "неверных" — монголов.
О личности автора анонимной хроники Сельджукидов Рума почти ничего неизвестно. Хотя он не владел пером так хорошо, как Ибн Биби, и в его рассказе кое-что явно ошибочно (например, о роли Калояна и о Кире Луке как якобы предводителе ромейского войска), в нем чувствуется передатчик устной исторической традиции, скупой на слова, но точно, по-деловому излагающий существенные детали. При внимательном чтении его версия не только не противоречит рассказам Акрополита и Ибн Биби, но и проливает новый свет на рассматриваемые события 28. Поясню это на примерах. Так, утверждается, что в битве, в которой пал султан, он [58] перед гибелью обезглавил Кира Луку 29, став тем самым гази, и мусульмане победили. Первый эпизод вполне вероятен, ведь султан был сильным воином. Второй эпизод (победа мусульман) также правдоподобен: автору неизвестны обстоятельства гибели султана, но зато он мог правдиво донести рассказ очевидца, участвовавшего в преследовании части бежавшего в панике ромейского войска, выдав это за победу. При слабой связи между отдельными частями и флангами в хаосе боя такие перипетии случались в военной истории. Еще одним заслуживающим внимания известием является указание на то, что мать султана Гийас ад-Дина была сестрой жены (приводится даже ее имя — Зибасни) болгарского правителя Калояна. По другим данным известно, что женой Калояна была куманка, т. е. половчанка/кипчачка 30. Это дает новый материал по сельджукско-половецким (и, возможно, сельджукско-крымским) связям, которые занимали определенное место на протяжении всей истории Сельджукидов Рума 31.
Итак, анонимная хроника тенденциозно описывает отношения султанов с Никеей и Трапезундом из тех же соображений, что и летопись Ибн Биби. При этом, героические черты образа султана в ней еще более усилены и идеализированы (он уже не только шахид, мученик, но и герой, гази).
Рассмотренные хроники в разной степени отразили сложный комплекс отношений в сфере политико-правовой идеологии в Малой Азии. Важность специального изучения этих отношений состоит в том, что при слабой освещенности источниками других аспектов (социально-экономических, этно-культурных, миграционных, демографических и др.), разработка вопросов идеологии поможет дать более точную и адекватную характеристику происходивших там процессов, потому что определенному состоянию и уровню идеологии соответствовал вполне определенный тип общественных отношений, формационный и цивилизационный уровень данного общества.
До второй половины XI в. в Малой Азии, как части территории Византийской империи, господствовали устойчивые греко-римские политико-правовые учреждения и традиции в органическом сочетании с ортодоксальным христианством как государственной религией. Вторжение турков-сельджуков означало, во-первых, появление на полуострове нового существенного фактора — кочевников, носителей особой культурно-этнической традиции. Их организующей силой выступали Сельджукиды и их эмиры — племенная верхушка, вышедшая из Средней Азии и основавшая обширную империю на Среднем Востоке. Еще до своего прихода в Малую Азию Сельджукиды для поддержания своей власти не только обратились в ислам, но и восприняли древнеиранскую государственную традицию, умело используя ее, как и ислам, в своих политико-идеологических целях 32. Во-вторых, в Малую Азию, наряду с тюрками-кочевниками, хлынул непрекращавшийся поток переселенцев и беженцев из Ирана, Закавказья, Средней Азии и соседних арабских стран, усилившийся в монгольскую эпоху. Эти переселенцы вносили присущие им политико-правовые традиции. Столкнувшись с развитой, но чуждой для пришельцев и упорно сопротивлявшейся византийской культурной традицией, завоеватели должны были применить все имевшиеся в их распоряжении средства (в том числе идеологические) для ее вытеснения и, в конечном счете, искоренения. Процесс культурной ассимиляции турками Малой Азии был долгим и занял не менее 400 лет 33. В XIII в. он был в полном разгаре. Основной упор завоеватели делали тогда на арабо-мусульманскую (в основном, в религиозной и научной сферах) и иранскую (в других сферах, в том числе — политико-правовой) традиции. Огузско-тюркская кочевая традиция играла в Иконийском султанате подчиненную роль. Внешним выражением арабо-иранского дуализма были такие черты Румского султаната, как двойные арабо-иранские имена почти всех его правителей XIII в. и даже самозванца (эпонимами их иранских компонентов были легендарные древнеиранские цари и герои — Кай-Кавус, Кай-Хусрав, Кай-Кубад, Сийавуш и др.; дворец 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада I назывался Кубад-абад 34); господство персидского и арабского языков в государственной и [59] литературной сферах и связанный с этим расцвет персидской литературы в Малой Азии и даже в соседнем Крыму" в XIII — начале XIV в. — поэзии, агиографии и историографии.
У Акрополита к Гийас ад-Дину прилагается титул как султана, так и персидского повелителя (персарх) и деспота. Ибн Биби называет Ласкариса 36 точно по титулу: василевс (фасилийус), а не кесарь (кайсар - общепринятый у араб-персидских авторов, хотя и неточный термин для обозначения византийских императоров). Согласно Акрополиту, султан идет на завоевание византийских владений, взяв с собой экс-императора Алексея. С точки зрения византийского права, поход султана якобы для возвращения власти ее законному владельцу имел формальные юридические основания. И неслучайно Акрополит не преминул заметить что Ласкарис избавился от опасного соперника тем, что после победы снял с экс-императора знаки его власти и заточил его в монастырь. Феодор Скутариот, дополнивший хронику Акрополита, добавляет, что экс-император был к тому же ослеплен 37. Все это свидетельствует о том, что обе стороны — византийская и сельджукская — считались с политико-правовыми традициями друг друга и старались их использовать в своих целях 38. Таким образом, термины "персы", "персарх" в византийских хрониках позднего времени — отнюдь не анахронизм, как ошибочно полагают некоторые византиноведы, а отражение политико-правовых реалий того времени. Для сравнения отмечу, что османские историографы, в отличие от сельджукских авторов, называли византийского императора уже не василевс, а теквур/текфур, что отражало реальную расстановку сил: не равноправие в османо-византийских отношениях, а связь мусульманского сюзерена (султана) с его христианским вассалом 39.
Итак, сопоставление текста трех анализируемых хроник убеждает в том, что каждая из них, заключая самостоятельную версию, удачно дополняет друг друга и оказывается полезной при их взаимной интерпретации. Сравнительный анализ византийско-сельджукских источников оказывается весьма плодотворным и перспективным для изучения истории как Никейской империи, так и Иконийского султаната и других государств Малой Азии XIII в. Это тем более важно, что подавляющая часть хроники Акрополита, — та, что освещает события 1207-1260 гг. — представляет собой единственную самостоятельную версию истории Никейской империи, в то время как в отношении истории Иконийского султаната в нашем распоряжении есть три независимые версии (в двух рассмотренныех хрониках плюс Мусамарат ал-ахбар Аксарайи). Богатство информации этих исторических сочинений еще далеко не исчерпано и таит новый, важный, но неисследованный материал, на что указывает, в частности, рассмотрение идеологии их авторов.
Хронологическая канва
1192—1196 Гийас ад-Дин Кай-Хусрав I, султан Коньи (первое правление)
1195—1203 Алексей III Ангел, император Византии
1196—1204 Рукн ад-Дин Сулайман-шах II, султан Коньи
1197—1207 Калоян, правитель (с 1203 — король) Болгарии
1198—1206 Иоанн Х Каматир, патриарх Константинополя
до 1203—1206 пребывание Гийас ад-Дина Кай-Хусрава I в византийских владениях
1204 взятие крестоносцами Константинополя и основание ими Латинской империи (1204—1261)
1204—1222 Феодор I Ласкарис, деспот (с 1208— император) Никеи
1204—1214 Михаил I Ангел, деспот Эпира
1204—1222 Алексей I Комнин, деспот Трапезунда
1204—1206 'Изз ад-Дин Кылыч Арслан III, султан Коньи
1205—1218 Хуго (Гуго) I Лузиньян, король Кипра
1206—1211 Гийас ад-Дин Кай-Хусрав I, султан Коньи (второе правление)
март 1207 захват Анталии Гийас ад-Дином Кай-Хусравом I
7 июня 1211 битва при Антиохии у Меандра, единоборство султана с императором; гибель Гийас ад-Дина Кай-Хусрава I
июль 1211—декабрь 1218 40 'Изз ад-Дин Кай-Кавус I. султан Коньи
ноябрь 1214 взятие Синода 'Изз ад-Дином Кай-Кавусом I. зависимость (до 122?) Трапезунда от Коньи
1217—1282 годы жизни Георгия Акрополита
январь 1219—май 1237 'Ала' ад-Дин Кай-Кубад I, султан Коньи
26 июня или 28 июля 1243 битва при Кесе-даге, начало зависимости Коньи от монголов Ирана
1261 взятие Константинополя никейцами, восстановление Византийской империи и падение Латинской империи
1260-е — 1270-е гг. написание Георгием Акрополитом своей хроники
между 1282/3 и 1285 написание Ибн Биби Сапджук-нама (ал-Авамир ал- 'Ала 'иййа фи-л-ум ал- 'Ала 'иййа)
между октябрем 1284 и декабрем 1285 составление персидского сокращения вышеназванной хроники Ибн Биби
между 1296 и 1300 написание Та'рих-и Ал-и Салджук анонимного автора
1323 составление Мусамарат ал-ахбар ва мусайират ал-ахйар Аксарайи последней хроники Сельджукидов Малой Азии.
Комментарии
18. См., например: Литаврин Г. Г. Внешнеполитическая борьба на Балканском полуострове и в Малой Азии. Латинская империя, Никея. Эпир и Болгария (1204—1261 гг.), — История Византии. Том 3. Глава 4. М., Наука, 1967. с. 50-71, 349-351.
19. Между тем, Абу-л-Фида, Никита Хониат и Никифор Григора прямо утверждают, что это сделал Ласкарис (Троицкий, с.20; Литаврин Г. Г., Указ. соч., с. 349).
20. Как отмечал Г. Г. Литаврин, "Трапезундская империя с этих пор не играла никакой роли в дальнейшей борьбе за восстановление Византийской империи", так что вопрос о никейско-трапезундских отношениях стал для Акрополита второстепенным (Литаврин Г. Г., Указ соч., с.55).
21. Жаворонков П. И. Культура Никейской империи. — Культура Византии. XIII — первая половина XV в. М., Наука, 1991, с.64.
22. Не менее 400 из 2000 воинов его войска были, как выясняется из анонимной сельджукской хроники, рыцарями ("эмирами"), т. е. первоклассными профессиональными воинами.
23. См. ее описание: Бартольд В. В. О некоторых рукописях в библиотеках Константинополя и Каира. (Отчет о командировке). — Сочинения. Том VIII. М., Наука, 1973, с. 228-239.
24. Гордлевский В. А. Указ. соч., с. 34.
25. В риторических фигурах Ибн Биби обыгрывает такую символику древнеиранской государственности, как солнце, противопоставляя ей образ Шаддада — легендарного врага иранских царей.
26. На такой прием Ибн Биби обратил внимание В. А. Гордлевский, который писал: "Сын своей эпохи, воспитанный на феодально-теократических идеях, Ибн Биби подчеркивает, как неисполнение советов старых слуг отца или казнь кадия навлекают на султана беды (неудачный поход, трехлетний голод)" (Гордлевский В. А. Указ. соч., с. 34). Однако в источнике говорится не о трехлетнем голоде, а добровольном отказе благочестивых жителей три года не есть продуктов полей и садов. Вероятно, В. А. Гордлевский не совсем правильно понял смысл этого пассажа.
27. См.: Т. К. Бейсембиев. Чингизово право на Востоке и политико-правовые учения в соседних регионах (на примере сарматизма в Речи Посполитой XVI—XVIII вв.). — Известия АН КазССР, Серия общественных наук. № 4. Алма-Ата, 1991, с. 26-32.
28. Указание на связь между битвой под Антиохией и взятием Сельджуками Синопа было отмечено выше.
29. К сожалению, не удалось идентифицировать его личность.
30. Heisenberg, p. 312; Grote H. Stammtafeln. Mit Anhang: Calendarium medii aevi. 6. Reprint der Originalausgabe von 1877. Leipzig, ZA-Reprint, 1988, S. 425.
31. О этом см., например, в вышеназванной статье А.Ю. Якубовского.
32. Здесь уместно вернуться к словам Романа IV Диогена султану Алп-Арслану в передаче сефевидского историка XVI в. (см. эпиграф к статье), где сельджукский султан назван иранским титулом "падишах". Как известно, он и поступил "как падишах", отпустив (пусть и на тяжелых условиях) пленного императора.
33. См. монографию: Vryonis S. The Decline of Medieval Hellenism in Asia Minor and the Process of Islamizationfrom the Eleventh through the Fifteenth Century. Berkeley and Los Angeles, 1971.
34. Машкур, с. 146-147.
35. Я имею в виду ставшее недавно известным огромное (800 стр.) персоязычное суфийское сочинение, написанное в подражание Маснави Джалал ад-Дина Руми. — Каландар-нама некоего Каландар-и Руми, жившего в Крыму в первой половине XIV в. (Собрание восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР. Том IX. Ташкент, Фан, 1971, с. 471-474).
36. Его имя передается у Ибн Биби в форме Лашкари, что означает по-персидски "военный". Это дает новый аргумент в пользу иранского происхождения фамилии Ласкарисов (о споре по этому вопросу см.: Каждан А. П. Указ. соч., с. 188,200).
37. Heisenberg, p. 278.
38. В истории Византии известен даже случай, когда императоры из Македонской династии (867—1056) обосновывали свое право на византийский престол возводя свою генеалогию по агнатической (мужской) линии к царскому роду Аршакидов Парфии (Продолжатель Феофана. Жизнеописание византийских царей. Издание подготовил Я. Н. Любарский. СПБ, Наука, 1992, с.91-93, 104, 297.
39. Gazavat-i sultan Murad b. Mehemmed Han. Izladi ve Varna Savafiari (1443-1444) Uzerinde Anonim Gazavatname. Tipkibasim ve Turk Harflerile Metin, notlar ve bir Lыigatзe ile Yayinlayanlar Halil Inalcik, Mevlыd Oguz. Ankara, Turk Tarih Kurumu Basimevi, 1978, s. 2-4, 6-7, 33-34, 36-40 sq. В словаре Л. 3. Будагова есть заметка к словосочетанию Истамбул текури: "Мухаммедане так называли византийских императоров, не желая давать им титула на своем языке" (Будагов Л. 3. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий... Том I. СПБ, Типография Императорской Академии наук, 1869, с. 369-370 (Стереотипное переиздание: М., Издательство восточной литературы, 1960).
40. Машкур, с. 347-348.
Текст приводится по изданию: Единоборство султана с императором: рассказ Георгия Акрополита в свете сельджукских хроник // Русистика в Казахстане. Проблемы, традиции, перспективы. Казахский государственный университет. Алматы. 1999
© текст - Бейсембиев Т.
К. 1999
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - svan. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Каз. Гос. Университет. 1999
Мы приносим свою
благодарность Тимуру
Бейсембиеву
за предоставление текста.