ДАНИИЛ ПРИНЦ ИЗ БУХОВА

НАЧАЛО И ВОЗВЫШЕНИЕ МОСКОВИИ

СОЧИНЕНИЕ

ДАНИИЛА ПРИНЦА ИЗ БУХОВА

СОВЕТНИКА

Августейших Императоров Максимилиана II и Рудольфа II и дважды бывшего Чрезвычайным Послом у Ивана Васильевича, Великого Князя Московского.

ПРЕПОДОБНОМУ, ПРЕСВЕТЛЕЙШЕМУ И ЗНАМЕНИТЕЙШЕМУ ГОСПОДИНУ ИОАННУ

Аббату святого Цистерцианского ордена и главного и славнейшего монастыря Любенского, достойнейшему Господину и Наместнику Соборной церкви у Св. Иоанна Лигницкого и именитейшей киновии Требницкой, постоянному Визитатору и непосредственному отцу, господину и милостивейшему своему покровителю, сочинение это о происхождении и возвышении Московии Даниила Принца из Бухова посвящает в похвалу своей худости и нижайше к стопам повергает

Христофор Грубер

Губенский типограф.

К ЧИТАТЕЛЮ.

Благосклонный читатель! В 1578 году Августейший и Могущественнейший Император Римский, преславной памяти, Максимилиан II, послал к царствовавшему тогда Великому Князю Московскому, Ивану Васильевичу, Рыцаря Немецкого Ордена, Господина Иоанна Кобенцеля из Проссега, и деда моего, Даниила Принца из Бухова, обоих уже усопших во Господе. Последний, вследствие всемилостивейшего повеления Его Величества, Императора Максимилиана, составил эту краткую записку о Московском Государстве в девять глав, но, предупрежденный смертью, не мог отдать ее на суд публики; по этому именно я, не желая обнародованием медлить долее, и счел очень полезным довести до сведения о сказанном Государстве. Хотя я знаю, что Барон де Герберштейн также обнародовал описание Московии, но, сравнив оба труда, ты увидишь, что положение Московии изменилось на всем пространстве в тот промежуток времени, в который посещали Московию этот Барон Герберштейн и мой дед. Будь здоров! [I]

О Князьях Московии и их размножении; также о начале Ливонской войны.

В какое время Сарматы, которые суть Славяне, заняли Россию, не известно; известно, однако же, что древнее жилище их было именно в этих местах. А так как они жили рассеянно в столь великих пустынях этой страны, не имея никакой религии, ни письменности, или законов, вели жизнь по образу диких зверей и не оставили после себя никаких памятников, то с ними случилось то же, что и с другими народами, о которых мы либо не имеем никаких свидетельств, либо имеем баснословные. Я же, вследствие многих догадок, полагаю, что Русские населили эту страну еще до Леха, родоначальника Польского племени; а что говорят о детях и внуках его, от которых Россия получила свое название, то я думаю, что это не имеет никакой достоверности.

Среди такого варварства, которое в те времена обнимало как эти, так я другие, места, люди дикие, живущие рассеянно, собрались оттуда и отсюда в одну толпу и, выстроив близко дома, производили у себя суд по законам природы, вместо произвола. От этого рассеяния Poccия случайно и получила название, как утверждают сами Москвитяне, которые называют свою страну Poccеeй (Rosseiam). И это очень справедливо, потому что она занимает в длину и ширину громаднейшее пространство: от Понта Эвксинского до моря Балтийского и, так называемого, Ледовитого. Новгород и Псков, города самые знаменитые на Севере и расположенные в самых удобных местах, суть и самые древние изо всех. Когда их жители узнали, что соседние [2] племена управляются своими начальниками, то и сами также стали думать об учреждении некоторого порядка. Поэтому правдоподобно, что Гостомысл (Gossomislius), Новгородский гражданин, который, развозя товары в разные места, узнал нравы других людей и превосходил образованностью и благоразумием остальных сограждан, посоветовал им призвать к себе из Варягов (a Varegis), обитавших у Балтийского моря, какого-нибудь Князя, с тем, чтобы он правил ими.

Тогда во многих местах жили, хваставшиеся Римским происхождением и гражданством, потому что весьма многие, во время междоусобных войн, боясь могущества победителей, или будучи не в состоянии смотреть на гибель отечества, занесенные путешествием в разные места, искали себе добровольной ссылки и новых жилищ. То же самое случилось вскоре потом, когда варварские народы наводнили Италию. Так Длугош, писатель Польских летописей, сочинение которого имеется только в некоторых семействах в рукописи, передает, что во время гражданской войны, бывшей между Цезарем и Помпеем, один Римский отряд, оставив Италию, поселился у берегов Венедского залива (Venedici Sinus), и там основав город, назвал его, по имени Рима, Romone: он долго был столицей этого племени. Таким образом вся Walachia Theodosia, также город в Херсонесе Таврическом, который теперь называется Кафою, суть поселения, первая Римлян, а последняя Генуезцев.

Итак, когда из того же самого племени очень многие поселились также среди Варягов, т. е., прибрежных жителей Балтийского моря, которое Pyccкие называют Варяжским морем (Varegum mare), то Гостомысл убедил призвать к власти или управлению из тех трех братьев, о честности и благоразумии которых было отличное мнение. Это были: Рюрик (Rureck), Синав (Sinauus) и Трувор (Truuor). Происхождение их Pyccкие относят к Кесарю Августу. На сколько это достоверно, пусть судят другие; ибо в их летописях, список которых они, однако, с трудом дают нашим землякам, написано: брат Августа, Прус (Prussus), поселился у Балтийского моря и Вислы и дал имя Пруссии; сообщают также, что он овладел замками Мамбороком (Mamboroc), вероятно Мариенбургом (Marieburgum), называемым Поляками Мальбургом (Malburg), Торунем (Tironium) и Гданском (Gedanum), у реки Немана (Nemon). От Пруса, в четвертой степени или поколении, произошли вот эти братья: имена их не [3] имеют даже следа Римского происхождения; вероятно, хотя у них и были предки Римского происхождения, однако, как часто случается, они уже усвоили себе и нравы и имена тех, с кем жили. Но на это они обращают внимание особенно для того, чтобы Князьям своим, по причине столь знаменитого происхождения их рода, придать больше блеска и достоинства. Итак, они призваны Русскими, по Греческому счислению в 6370 году от сотворения мира, a от Рождества Христова в 862 году, когда у Поляков, по Божескому попущению, по смерти Попела (Popilio) начальствовал Пяст (Piastus), человек простой, призванный с поля к верховной власти. Так как они не отказали в просьбе, то Рюрик сел в Новегороде (Novogardia), Синав занял Псков (Plescoviam), пребывание же имел в одном соседнем замке Изборск (Isbrock), а Трувор сел у Белого озера (ad Album lacum). По смерти бездетных Синава и Трувopa преемствовал им Рюрик, и правление, прежде распадавшееся на три части, теперь сосредоточилось в одних руках, пока наконец Рюрик не умер, оставив после себя сына Игоря (Igor), который, будучи, по причине возраста, еще не способным к управлению, имел опекуном двоюродного брата по матери (sobrinum), Олега (Olechum), пришедшего с ними в эти страны; при пособии его, он совершил великие подвиги и чрезвычайно распространил пределы своего государства. Возросши, он вступил в супружество с Ольгою (Olha), дочерью Псковского гражданина, от которой имел сына Стослава или Святослава (Stoslaum seu Suatoslaum); предприняв поход в Гераклею (Heracleam) и Никомидию (Nicomediam) и, обращенный в бегство, он был убит Малдитом, Древлянским Князем (a Malditto, Dreulianorum principe). Сами Русские утверждают, что было время, когда Ливонцы назывались Древлянами (Dreulianorum nomine) или Древенцами (Drewensium), от множества лесов. Итак, если они имели своих Князей, то я не знаю, насколько основательно то, что Beликий Князь Московский величает себя наследственным государем Ливонии; да и тo также не опирается ни на каком свидетельстве были ли те братья владетелями Прусии, потому что легко доказать можно противное.

Когда Ольга отмстила разными способами смерть Игоря и отклонила супружество, которого сильно желал Малдит, то отправилась в Константинополь, и там приняла святое крещение при Константинопольском Императоре (rege) Иоанне и, по [4] перемене имени, названа была Еленой (Helena) что, пишут, происходило в 6473 году от сотворения миpa, а от Рождества Христова в 955 году. Благочестие этой женщины было столь велико, а святость ее жизни была такова, что после смерти она причислена к лику Святых (inter Divos).

Сын ее, Святослав, склонный ко всякой жестокости, хотя мать настоятельно заботилась об его спасении, не могши, однако, склонить его к принятию Христианской Веры, всецело предался воинским занятиям, посредством которых он расширил свои пределы. Итак, отправившись к Дунаю, он победил Болгар, покорил своей власти и большую часть Греции (Graeciae), наконец был убит из засады Печенежским Князем, Куром (a Cure), который из его черепа сделал себе чашу, на которой были написаны следующие слова: “Ища чужое, теряет свое”. Он оставил трех сыновей: Ярополка (Jeropolchum), Олега (Olegam) и Владимира (Wladimirum) от Малуши (Maluicha), дочери Новгородского гражданина, которая жила в тереме матери. Еще при жизни разделил он им свои владения: Ярополку дал Киев (Kyoviam), Олегу Древлян (Dreulianos), Владимиру Новгород (Novogardiam).

Ярополк, подстрекаемый Свенельдом (Suadolti), сына которого умертвил, пошел войною на брата своего, Олега, и обратил его в бегство, причем, свалившись с моста, последний погиб.

И так как Владимир боялся той же самой участи, то он, полагаясь па древнее кровное родство, убежал к друзьям своим, и там, собравши дружину, возвратился в отечество.

Осадивши Киев, пребывание брата своего, Ярополка, он вскоре покорил его своей власти. Ярополк убежал в другую крепость, но когда, убежденный советником своим Блудом (Bludi), покориться брату, вышел из оного, тотчас был убит в глазах Владимира двумя Варягами. Владимир взял себе жену брата: да не покажется удивительным, что дети от этой и других наложниц погибли от междоусобного оружия, как об этом будет сказано немного после.

Владимир, сделавшись государем (monarcha) всей Руси, одаренный возвышенным умом, усердно занялся великими делами, вел много войн и покорил себе большую часть Греции.

Почувствовав, наконец, отвращение к языческой вере и множеству богов, которых велел было почитать в Киеве, он начал склоняться к Христианской религии. Чтобы сделать это [5] удобнее он отправил посольство к Василию и Константину, Царям Константинопольским, и просил выдать за него замуж их сестру, Анну, что если сделают, то обещал со всем своим народом принять Христианство. Условие принимается и назначается в Греции место город Корсунь (Urcorsun), куда должны сойтись те и другие. И потому Владимир, взяв за себя замуж Анну, просвещается святым Крещением Церкви и, переменивши имя, называется Василием, в 988 году от Рождества Христова. С этого времени Pyccкие остались в Христианской вере.

Pycские утверждают, что Константинопольские Цари прислали через Митрополита Владимиру, не знаю, какую-то Императорскую шапку с оплечьем, носящую название Мономаха, и что по этой причине некоторые, происходящие от Владимира, по справедливости называются Царями.

Владимир оставил двенадцать сыновей, одних от супруги Анны, других от наложниц, между коими он поделил всю Русь: Вышеславу (Viseslao) он назначил Новгород Великий, Изяславу (Isoslao) Полоцк (Polocko), Святополку (Suatopalco) Туров (Turovia). Ярослав, после смерти брата Вышеслава, получил Новгород, Бopиcy дан был Ростов (Rostovia), Глебу Муром (Muromia), Святославу Древская (Drevensis) страна, Всеволоду (Uszеvolodo) Владимир (Vlodimiria), Мстиславу (Mscislao) Астрахань (Astracanum), Станиславу Смоленск(Smolensсо), Судиславу Псков (Plescovia). Двенадцатый Позвизд (Poduis) умер, не достигши совершеннолетия. Так как законные и настоящее сыновья считали себя могущественнее остальных и, кроме того, согласие между братьями бывает редко, то большая часть из них погибла от междоусобного оружия.

Среди этих распрей Киевом завладел наконец Святополк (Suntopolcus), но, изгнанный оттуда братом, Ярославом, он был восстановлен Болеславом, Князем (duce) Польским, однако, спустя немного, Ярослав снова овладел Киевом и удержал его за собой. Изяслав имел трех сыновей: Мстислава (Micislauum), Святополка (Stopolcum) и Дрополка (Dropolcum), а Ярослав четырех: Владимира, владевшего Новгородом, Изяслава — Черниговом, Вячеслава - Смоленском и Всеволода — Переяславлем (Pereuslavia). Сыновья Всеволода были Ростислав (Rascislauus) и Владимир. Этот последний, после различных споров и взаимных изгнаний, снова сделался государем и мономахом (monomachus) России. Он имел восемь сыновей: Мстислава (Micislauum), которому уступил [6] Kиeв, Изяслава, Святослава, Ярополка, Вячеслава, Романа, Георгия, Андрея. Сыновья Георгия были: Ростислав (Rosseslauus), Андрей, Василий, Димитрий, по прозванию Всеволод (Wszevoldus).

От этого последнего родился Георгий, который в 1237 от Рождества Христова был убит Батыем (a Bato), Татарским полководцем, покорившим под свою власть опустошенную Московию. С этого времени Pyccкие, в течение многих лет, были данниками Татар и по их определению ставили себе Князей. Каково было могущество Татар, которые в историях называются Скифами, это к величайшему вреду сделалось известным и нашим народам, жившим около этого времени; не малые доказательства тому можно еще и теперь видеть там и сям. Вышедши из Азиатской Скифии, которую и ныне населяют Татары, и покоривши Poccию, Батый сначала опустошил Польшу, в которой большую часть городов нашел без жителей, а затем Силезию. Сжегши Вратислав (Vratislavia) и приблизившись к границам Лигницким (in oram Lignicensem), он вступил в бой с Князем Генрихом, к которому пришли на помощь очень многие Польские вельможи и Магистр Прусского ополчения (Prutenicae militiae). Как велико было поражение наших, доказательством служит то, что неприятели наполнили девять огромных мешков одними ушами, которые они отрезали у убитых. Что же касается до этой победы, то Татары, как говорят о том прямо истории, воспользовались, не знаю, какими-то волшебными средствами. Ибо, изобразивши на знамени, на котором была написана буква X, подобие человеческой головы, испускавшее кружившееся преотвратительное зловоние, они несли его против наших, и внушили им такой страх, что те, словно от головы Медузы, обратились в колья и побросали свое оружие. Тело самого Князя Генриха едва было найдено между трупами убитых по левой ноге с шестью пальцами; по приказанию матери Гедвиги, женщины знаменитой большой святостью, оно было принесено в Требницкий (Trebnicense) монастырь, построенный ею на свои средства, и предано земле в этой обители, получившей свое имя от Святого Иакова, а теперь, по перемене, вследствие известных причин, имени, посвященной Св. Викентию. Гробницы прочих Князей, павших в битве, еще и до сего дня видны в других священных местах Силезии. После этого Батый опустошил грабежом и пожарами также Угрию при царствовавшем тогда Беле IV: выступивший против него Король [7] был разбит на голову и спасшись с братом своим бегством, едва избежал рук неприятелей. Батый имел сына, Тамерлана (Tamerlanam), которого Москвитяне называют Темир-Кутлук (Temir Kulta); из истории известно, какой он блеск придал своему народу одним только тем, что возил с собой Турецкого Султана, Баязета, заковав его в золотые цепи.

Так как в то время, по причине столь тяжких вторжений варварских народов, почти вся Европа находилась в величайшем страхе, то Папа Иннокентий IV, отправивши, в 1246 году от Рождества Христова, посольство к Батыю, добился пятилетнего мира, и хотя он увещевал его оставить нечестивые суеверия, которым тот был предан, и эту варварскую жестокость, присоединиться к Христу и принять его святую религию, однако этими увещаниями ничего не достиг. Ибо немного спустя, по убеждению и внушению Сарацин, он склонился к учению Магомета, которое Татары исповедуют даже до нынешнего дня.

Но возвратимся к России. Братья Георгия, о котором мы сказали, что он был убит, овладели Княжествами (ducatus): Ярослав Владимирским, Святослав Суздальским, Иван Стародубским (Starodupum). Род их в последующие годы разросся до того, что целая Россия изобиловала Князьями. Ярослав, брат Георгия, имел сыновей: Феодора, Александра и Андрея. Александр, за победу, одержанную над Ливонцами у реки Невы, назван был Невским (Nevensis). У него был четыре сына: Bacилий, Дмитрий, Андрей, Даниил. Между тем, как остальные владели Kиeвом, Смоленском, Полоцком, Даниил перенес свое пребывание в город Москву (Moscoviam), построил в ней мрачный замок и первый принял титул Великого Князя Московского. Он оставил пять сыновей: Георгия, Александра, Бориса, Ивана и Офонию (Ophoniam). Иван был прозван Калитою (Kaleta) за то, что постоянно носил с собою калиту (peram), из которой раздавал милостыню бедным. Дети его были: Симеон, Иван, Андрей. Симеону были назначены Владимир и Москва. По смерти его бездетным, ему наследовал Иван, который тоже получил прозвание Калиты за то, что подражал отцу в щедрости. Сын его, Дмитрий, оставил семь сыновей: Даниила, Василия, Георгия, Андрея, Петра, Ивана, Константина. После отца управлял Василий: он, отказавшись из-за матери, которую подозревал в прелюбодеянии, от сына Василия, при смерти передал государство брату Георгию. А [8] так как в то время Русское Государство было доведено до того, что оно ставило себе Князя по воле Татар, то сын Василий отправился к их Царю Магомету (Machometum), преклонил пред ним колена, жаловался на нанесенную ему обиду и на то, что, вопреки праву и справедливости, он лишен законного преемства. Хотя же он доказывал то, о чем просил, тем не мене до самой смерти дяди он довольствовался частью, назначенной ему отцом. Когда же дядя при смерти, обошедши сыновей, Андрея и Дмитрия, назначил преемником себе и Государем этого племянника, то они, из ненависти к двоюродному брату, подняли против него войну, и наконец, захвативши его военною хитростью, ослепили. Тем не менее Бояре (Bojarones), как Москвичи называют своих вельмож, держа слово своему слепому Князю, отстаивали его, до того, что двоюродные братья, не получивши власти, в страхе принуждены были позаботиться о себе и бежали. Этот Василий, по прозванию Темный (Cziemno), т. е., слепой, оставил сына Васильевича (Basilidem), который, одаренный великим духом, чрезвычайно распространил свое государство к востоку и затем мало помалу присоединил к себе обширнейшие области. Дети и внуки прежних Князей, владевшие различными, назначенными им, областями, также подчинились ему; немного после, чтобы они не препятствовали его могуществу, он постепенно умертвил их, а имущества и богатства их захватил себе. Он первый принял титул Великого Князя Владимирского, Московского и Новгородского и назвал себя Государем (monarcham) всея Руси. Он начал войну с Поляками по той причине, как он говорит, что они худо обращались с его дочерью, Еленою, выданною за Великого Князя Литовского, Александра, который, по смерти брата, сделался также и Польским Королем, и за то, что она была совращена от Греческой Веры к обрядам Церкви Латинской. Он тоже покорил Псков, который один только во всей Московии окружен стеною, и Новгород, города, по причине торговли (ob mercimonia), огромнейшие и богатейшие, которые, покоренные, в 1430 году от Рождества Христова, Витовтом, Великим Князем Литовским, находились под властью Литовцев около пятидесяти лет. Богатства Новгорода были так велики, что, говорят, он отправил оттуда триста возов, нагруженных золотом и серебром.

Так как он первый начал войну с Ливонцами, то я [9] думаю, что не напрасен будет труд, если я, в коротких словах, приведу истинную причину этого, как я узнал ее из архивов начальствующих мужей и из древнейших летописей. Так как он пылал невероятною страстью к распространению своего государства, и очень хорошо знал, что Ливония страна чрезвычайно образованная и многолюдная, то он и желал подчинить ее себе войною. В то время в Новгороде был величайший торг, куда Немцы привозили свои товары в большом количестве и на них выменивали те, которыми изобиловала Россия. И поэтому в Poccии жило много Немцев, и не меньше в Немецких приморских городах —Русских. И от этого между ними случалось, что, буде Русский провинится в Германии, то он наказывался по письменным законам той местности; точно также и Немцы в России были подчинены законам этого народа на равном основании, что, как пишут, утвердил и сам Московский Князь (Moscus) своей грамотой, к которой была привешена золотая печать. Таким образом когда в Ревеле какой-то Русский стал подделывать монету, а другой знатного происхождения, вопреки природе, содомил со скотом, и когда тот и другой были, по требованию наших законов, преданы смертной казни, то, по этой причине, Московский Князь пришел в чрезвычайное негодование, и всех торговавших в Новгороде купцов заковал в цепи, а имущество их взял в свою казну. От Ливонцев же потребовал он с великою суровостью выдать ему Ревельского Бургомистра с Синдиком (consul cum praetore), которые осудили на смерть его подданных за незначительные, как он думал, проступки. Против Бургомистра, говорят, он был возбужден еще и потому, что тот принял, сидя у стола, его грамоту и не воздал он почтения тем, что не встал. И так в столь сильном гневе он приказал сделать себе серебряное изображение замка и города Ревеля, поставить на стол вместе с другою серебряною утварью, чтобы, находясь пред глазами, оно тем больше возбуждало его к мести. Потом, в 1492 году, он, при пособии Греческих и Итальянских мастеров, с величайшей быстротой выстроил у реки Нарвы весьма крепкий замок, который назвал, по своему имени, Иваньгородом (Ivanogorod), так сказать, крепость Ивана.

У другого берега реки (Нарвы) Магистры Ливонские имели также свою, за много лет прежде выстроенную, крепость и при ней город, который, по причине соседства с морем и удобства [10] местности, как и большая часть Ливонских городов, имел жителей довольно богатых. Нельзя сказать, как много обижали их Pyccкие из своего замка, какую жестокость выказывали они относительно тех, кого могли захватить, так как они причиняли всевозможное бесчестие, не обращая никакого внимания ни на пол, ни на возраст. Хотя Шведский Король спустя немного вооружился против такой тирании и занял эту крепость, желая передать ее Магистру Немецкого Ордена, однако такой наведен был на всех страх, что последний боясь, чтобы еще боле не раздражить Московского Князя, не захотел принять ее. И когда Шведский Король, возвратился к себе с богатой добычей и, по причине расстояния, отделяющего его Государство от этого места, не мог занять его войском, то Русские, вскоре возвратившись, сделали это укрепление еще более красивым и более защищенным, а с тем вместе обратились и к прежней жестокости. А так как они делали неприятности также и другим, соседним с ними, Ливонцам, то из-за ничтожных причин, как обыкновенно часто случается, возгорелась потом справедливая и продолжительная война. И Ливонцы, чтобы удобнее выдержать ее, просили помощи у соседних Государей (regibus), Князей (principibus), а также у приморских городов, которую и получили они без большого труда. Ибо они очень основательно рассуждали, что силы этого нового врага следует уничтожить при самом начале возрастающего могущества, чтобы он потом не угрожал их владениям. О, если бы они всегда пребывали при таком мнении!

В это также время Васильевич громил войною Литву за то, как сказано было, что он узнал, что худо обращаются с его дочерью, которую он выдал в замужество за Александра, Великого Князя Литовского. Последний отправил посольство к Вильгельму Плетенбергу (Guilielmum Platebergium), Магистру Ордена и заключил с ним союз на том условии, чтобы каждый из них вел от своих границ войну с Московским Князем. Потому что они надеялись, что легко можно сокрушить его могущество, если только он будет занят несколькими войнами.

И так Рижский Архиепископ и Магистр Ливонский, чтобы не упустить случая к счастливой войне, недолго медля, набирают войска и, как согласились, приводят к пределам Руси четыре тысячи конницы и две тысячи пехоты. А когда [11] Александр, по смерти брата, вступил в управление Польским Королевством, то он заключил мир с тестем, от которого, однако, он потерпел не мало обид, и отказался от союза, заключенного с Ливонцами. Тем не менее Татары, с которыми Александр учинил сделку, переправившись через Дон, приблизились к Московским границам с восьмьюдесятью тысячами людей; когда же Литва заключила мир, они принуждены были отступить с большою потерею. Не смотря на то Ливонцы, которые присоединили к себе также большой отряд крестьян (rusticorum manum), испросивши помощь Божью и получивши благословение от Юрьевского (Дерптского) Епископа, выступили в поле и встретили пред собою семьдесят тысяч Русских легко вооруженных всадников.

Убеждая себя взаимными увещаниями к храбрости и сошедшись, они весьма сильно сражаются, наносят большое поражение и обращают в бегство остальных, а о своих очень жалели, хотя и о не многих. Русские, как после узнали от пленных, подступили к Ливонии с тем намерением, чтобы всю ее покорить своей власти, но, обманутые в этом ожидании, бросили весь обоз и обратили тыл. Ливонцы, воспользовавшись этим счастливым успехом дел, вступают в Московию приблизительно на 22,000 шагов, все опустошают и сожигают укрепленнейшие замки Изборск и Остров (Iseburgum et Ostroviam). Было положено, чтобы к Острову пришли с войском Литовцы; но когда Ливонцы тщетно прождали несколько времени и войско их, по причине нездоровой пищи и воды, страдало, всячески нуждаясь в продовольствии, то они отступили в свои пределы. И поэтому Московский Князь, мстя за причиненные ему обиду и позор, в тот же год, пред началом месяца Ноября, посылает на Ливонию бесчисленное войско и наистрожайше поручает ему пустошить ее огнем и разграбить; а кто бы возвратился без этого, грозит повешением, чем отнимает всякую надежду на возвращение. И так, разлившись большими толпами, они с величайшею скоростью доходят до Риги, столицы Ливонии, опустошают блестящую область пожарами и всякими дурными способами, расхищают замки и храмы, свирепствуют над людьми всякого возраста самым жестоким образом и большое их множество уводят в несчастнейшее рабство. Утверждают, что и врагов было убито тоже большое число, ибо передают, что, при осаде замка Гемельтаны (Hemeltanae) пало пятнадцать тысяч [12] человек, вместе с полководцем Александром Добеленским (Alexandro Dobelenscio). Архиепископ Рижский и Магистр Ордена видели, что Московский Князь ни сколько не успокоится, но как скоро будет в состоянии собраться с силами, вторгнется опять и причинит им неприятность. И потому, хотя силы их были истощены и казна пуста, однако, побуждаемые самою необходимостью, они все помыслы устремляют на новую войну и собирают, по меньшей мере, две тысячи конницы и разнообразную толпу пехоты и деревенских жителей, и в Августе месяце 1502 года отправляют это войско на Псковское поле (in agrum Plescoviensem). Хотя Король Польский опять было подал им надежду на то, что приведет им свое войско, однако он не устоял в этих обещаниях; это обстоятельство произвело не малую скорбь между знатнейшими мужами. Когда они добывали продовольствие у города Пскова, то схватили двух стариков, замечательных по седым бородам, которые, приведенные к Магистру Ордена, показали, что Bеликий Князь собрал для войны с Ливонцами из всех областей, какие имел, Русских вместе со Скифами, и что он всецело решился всю их область покорить своей власти; поэтому Магистр узнав, что это войско находится в соседстве, выводит свои войска на открытую равнину у города, с целью выждать там неприятеля. Москвитяне, обещая ceбе вернейшую победу, по причине превосходства сил, думали, что не нужно будет сражаться; потому они привезли для связывания Ливонцев много веревок, оков и других кандалов того же рода. Одержавши победу, они ни сколько не сомневались в том, что очень легко могут покорить под свою власть всю Ливонию. Но конь устраивается ко дню войны, от Еговы же исходит счастье, сказал мудрейший Царь Соломон. Ибо Ливонцы, не дожидаясь их прихода, по взаимном увещании храбро сражаться, или храбро пасть, за благосостояние Христианского государства, и испросивши многими молитвами Божьей помощи, выступают против Русских с тем, как я сказал, намерением, чтобы или победить, или от ран достигнуть прекрасной смерти. Русские, удивившись их дерзости, окружают конницу со всех сторон, с целью, отрезав всякий случай к бегству, истребить всех до одного. И действительно, пехота их, страшась подобной участи, немного подалась назад, совершенно отчаиваясь в спасении. Но такова была храбрость Ливонцев, таково мужество, что они три раза прорывали Русское войско, предавая смерти всех, попадавшихся на встречу и обращая [13] в бегство. Но сами в большом утомлении, в крови, в пыли, потерявши не много из своих, возвратились к пехоте и были встречены ею с великою радостью. Широко расстилающиеся поля покрытые трупами, довольно и предовольно свидетельствовали, что нанесено было величайшее поражение неприятелям. Рижский Apxиепископ чуть было тогда не попал во власть неприятелей, если б не был исторгнут из опасности начальником войск, Иоанном Платтенским. По причине столь славной победы, бывшей просто чудом, собор Священников постановил ежегодно совершать по всей Ливонии благодарственные молебны 14 Сентября, в день, посвященный Воздвижению Kpecта Господня. В это же время Московский Князь отправил к Нарве двенадцать тысяч человек со следующим приказанием: победивши неприятелей напасть на Ливонию с этой стороны. Отсюда слишком видно, в какой опасности находилась тогда эта несчастная страна. Счастливо окончив эту войну, Магистр Ордена, Плетенберг отправляет послов к Папе, Александру VI, и со всем своим рыцарским сословием и Христианским государством просит у него совета и помощи в столь великой нужде и затруднениях, которые он боле выносить не может по причине истощения денежных средств. Но когда и Московский Князь отправил туда своих послов и, не знаю, под каким предлогом, сложил с себя вину этой войны, то Магистр не много выиграл. Папа, однако, написал Королю Польскому, Александру, и просил его заключить между тем и другим некоторый крепкий мир. И так Польский Король предлагает свои услуги в этом деле Магистру, и так как последний был лишен пособия денежного и легко видел, что он один не в состоянии противостоять такому могуществу Московского Князя, то поручил возвестить чрез послов Королю, что он не отказывается, если известный мир может быть заключен на выгодных условиях, и приносит ему благодарность за это благоволение. И так около 1503 года от Рождества Христова Александр, наследовавший брату в Королевстве Польском, также посылает к Московскому Князю своих послов, к которым присоединяют своих также Император Римский и Король Чешский, и испрашивает у него (так как он уже много лет видел не без малого для себя вреда храбрость Немецких войск) шестилетнего мира, который, однако, после того был продолжен почти на 40 лет. Здесь я считал нужным сообщить все то, что мог иметь о первых [14] войнах Ливонцев с Великим Князем Московским, Иваном Васильевичем. Теперь прибавим немного об его супружестве.

Сначала он взял в жены Mapию, дочь Тверского Князя, от коей имел сына Ивана. По смерти ее он взял другую, Софию, Гречанку, дочь Фомы Палеолога, с которой прибыли в Московию очень многие, изгнанные из своего отечества, образованные Греки. Некоторые утверждают, что она получила приданое из Папской казны, особенно потому, что Московский Князь обещался войти в соглашение с Римской Церковью. Женщина эта, рожденная от Царской крови, была одарена также возвышенною душой. Она не переставала убеждать супруга свергнуть наконец когда-либо это Скифское иго; а чтобы это сделать удобнее, она употребила следующую хитрость.

Татарский Хан (dux) постоянно держал при Дворе Московском некоторых своих людей, кои, занимая дом в самом Кремле, были свидетелями всего, что делалось Москвитянами, и обо всем извещали своего повелителя. Чтобы Васильевичу (Basilides) освободиться от этих досмотрщиков, София сообщает, что она свыше получила внушение выстроить храм на том месте, на котором был дом Татар. Потому она сильно убеждает крестить сына их Князя, язычника, и просит, чтобы он подарил ей этот дом, и достигает этого. Когда дом был уничтожен, Татары потеряли всякую свободу и никогда не могли уже вновь получить ее. Ибо прежде этих времен Князья Московские принуждены были выходить на встречу их послам, подносить им чашу с кобыльим молоком, до которого те страстные охотники, и выслушивать, самим стоя, в то время, как послы сидели. Этой хитростью своей супруги Васильевич первый сбросил с плеч своих их владычество, которое потом преемники его совершенно уничтожили. Потому-то и теперь Татары, досадуя на то, что у них исторгнут был из глотки столь большой кусок, не редко нападают на Московию, грабят и опустошают ее. От супруги Софии Иван имел шестерых детей: одну дочь, Елену, и пять мужеского пола: Гавриила, Димитрия, Георгия, Симеона и Андрея. Отец еще при жизни назначил Государство сыну Ивану от Марии (ибо Москвитяне в преемстве держатся права первородства), и помолвил за него дочь Стефана, Молдавского Господаря (Palatini); от нее у него был сын, Димитрий, а Иван умер прежде родителя. Власть долженствовала перейти к Димитрию, но Coфия вымогла у супруга, что [15] он, считая его ниже, передал правление сыну своему, Гавриилу. И хотя дед умирая переменил было решение и привел внука в прежнее состояние однако Гавриил не допустил до того, заключил его в темницу и держал в ней, пока он там не умер от постоянного смрада и нечистоты. Гавриил, получивши Царство, назвал себя Василием и не был ниже отца ни в военной, ни в других доблестях. И так, чтобы не позволить своим прозябать в праздности, он, заключивши с Ливонцами перемирие, решался продолжать войну, которую ведь его отец с Литовцами. Ибо он видел, что большую часть Московии присоединил Витовт к Литве, которою и владеет она больше ста лет. Он весь предается мысли возвратить утраченное, благодаря несогласиям своих предков, и снова присоединить то к своим владениям, что и удалось очень счастливо ему совершить. Ибо, отправившись с огромным войском, он с небольшим трудом покорил под свою власть Дорогобуж (Drogobusum) и другие города у Борисфена, не защищенные ни природой, ни искусством.

С Поляками он также вступил в настоящее сражение и одержал победу; в этой битве он взял в полон полководца их, Константина Острожского (Ostrovium), происходившего из Русского рода, и, приведши его в Москву, целых семь лет держал в оковах.

Возгордившись таким счастливым успехом дел, он подступил также и к Смоленску (Smolenschum). Этот город был укрепленнее остальных; но, отбитый храбростью своего войска, был принужден снять осаду и удалиться. В следующем году, в 1514 от Рождества Христова, он овладел таки этим городом чрез измену, благодаря хитрости Князя Глинского (Glinscii), бежавшего от Короля Александра к Князю Московскому.

Когда умер Александр, Король Польский (Sarmatarum), которому наследовал Сигизмунд I, то он (Василий), выступив пред началом его правления с величайшим войском и, по причине побед прежних лет, полный доброй надежды, вновь решился попытать счастья в войне; а каким образом он, потерявши большую часть своих, был разбит и обращен в бегство Князем Константином Острожским (Ostrovio), который незадолго перед тем бежал из жесточайшего заключения, об этом довольно свидетельствуют пространные поля города Орши (Orsa), на которых даже до сего дня виднеются кости убитых, и о чем подробнее передает Барон Герберштейн; в этом же [16] месте для связи рассказа довольно только коснуться того и как бы дотронуться пальцем.

Василий вступил сначала в брак с Саломеей (Salomea), дочерью одного своего Боярина (nobilis), и так как не имел от нее никакого поколения, то заключил ее за бесплодие в монастырь и взял ceбе другую, дочь Князя Глинского, Елену, от коей имел сына Ивана, рожденного на сей свет в 1528 роду от Рождества Христова, Августа 25, в шестом часу дня.

Так как мать по смерти супруга жила не довольно целомудренно, то была отравлена, а прелюбодействовавший с нею изрублен в куски.

Таким образом правление перешло к сыну по пятому году; опекуном был сделан дядя, Георгий, управлявший до тех пор, пока не вырос племянник.

Еще будучи юношей, он начал приохочиваться к великим делам, и стал не ниже отца, предпринимая намерение распространить Царство во все стороны. Когда он увидел, что для этого предприятия служат ему препятствием родственники по отцу, и так как они несколько раз замышляли восстания, то он большую часть их казнил; в числе их был и двоюродный брат, Владимир (VIodimirus), дочь которого он выдал в замужество за Магнуса, Принца Гольштинского (Holsatiae Duci).

Он окончательно покорил Казанских и Астраханских Татар, приведши в зависимость их Князей или Царей, которые до тех пор платили лишь дань, но несколько раз замышляли восстания; для завоевания Казанского Царства он ходил сам в 1553 году от Рождества Христова, Астраханью же завладел спустя три года после того, благодаря храбрости своих полководцев. И тот и другой город у реки Волги, и Казань расположена на более высоком месте, в расстоянии от города Москвы на тысячу сто пятьдесят шагов, а Астрахань на триста шагов далее этого.

И так, покоривши себе большую часть Востока, он тщательно обдумывал распространить оружием свое господство также к Северу и Западу. Какое в то время было состояние Ливонии, и какие существовали семена раздоров между Магистром Немецкого Ордена и Первосвященником или Архиепископом Рижским, это ученым образом излагает ученейший муж Иоанн Левенклав (Ioannes Levenklajus). Ибо Магистр, опасаясь уничтожения в Ливонии сословия рыцарей, что уже было сделано в [17] Пруссии, и чтобы начальство не было передано кому-нибудь из знатного рода и не перешло потом в потомственное наследство, как только мог, противодействовал Архиепископу, который еще при жизни сделал себе преемником Принца Христофора Мекленбургского (Megalburgum).

И так, когда один считал себя достойнее другого, Apxиепископ, по причине славной фамилии Князей Бранденбургских, от которой он произошел, а Магистр потому, что знал, что Ливония в первый раз была покорена и приведена в Христианство рыцарями его Ордена, то, воспламененные взаимною ненавистью, они возбудили гражданскую войну, которая наконец погубила самую цветущую область.

И когда Московский Князь, уже по окончании перемирия с Ливонией, увидел, что во время этих распрей ему представляется прекрасный случай к войне, то, нашедши новый повод к оной, требует подать, должную с Юрьевского (Дерптского) Епископа и с каждого человека его округа (dioecesis), до тех пор еще не заплаченную; он повелевает возобновить разрушенные храмы Москвитян, бывшие в некоторых городах. Если же это не будет сделано, то он объявляет ему войну.

Тщательно исследовавши древнейшие памятники и расспросивши достопочтеннейших мужей, я узнал, что основание для дани следующее: когда у города Юрьева (Дерпта), в пределах Псковских владений, было очень много лесов, и ничего более, как логовища диких зверей, то деревенские жители, населявшие соседние деревни, занимались в оных пчеловодством и в дуплах деревьев, по обычаю стран Северных, имели улья, обыкновенно платя шесть Ливонских солидов (solidos) в год, которые на нашу монету составляют два крестовика (cruciferos). А потом, когда, при возрастающем множестве людей, леса обратились в равнины, то деревенские жители также были свободны от платы. Когда Московский Князь узнал об этом из своих летописей, то он распространил эту плату, на каком-то широком толковании, с каждого дерева на каждую человеческую голову.

Чтобы это лучше узнать и понять, мне показалось удобным присоединить в этом месте часть письма, писанного ко мне Готардом (Gothardus), которого Сигизмунд Август, Король Польский, сделал из Магистра Немецкого Ордена Герцогом Курляндии и Семигаллии: [18]

“Готард, Божьей милостью Герцог Курляндии и Семигалии в Ливонии и проч.

Все мы, населяющие эту область, в величайшем смирении и с должным почтением, приносим, благодарность Святейшему Цесарскому Величеству, нашему милостивейшему Государю, за то, что он, по причине отеческого расположения, которым проникнут ко всему Христианскому Государству, отправил, своих послов к Великому Князю Московскому, чтобы позаботиться о выгодах этой растерзанной и расстроенной страны, которая в продолжение долгого времени была как бы щитом от набега варварских народов. За это отеческое к нам расположение и благодеяние мы готовы жертвовать жизнью и нашими имуществами, когда только будет нужно; между тем мы молим Бога, который только один укрепляет Царства и уничтожает их, чтобы он привел к желанному концу это дело, основания которого уже положены. Что же касается до того права, но которому Московский Князь требует себе эту область, то мы, говоря правду, узнали об этом со смущением и величайшим удивлением. Ибо не только из всех древних и достоверных известий очень хорошо известно, но также сам опыт и положение этих стран пространно свидетельствуют, что все это вымышлено и не знаю откуда собрано. Потому что из всех памятников, каким бы именем по истине они ни назывались, которых, однако, у нас существует не мало, не видно даже и малейшего следа, нельзя иметь никакой догадки, которая представляла бы, что Московский Князь некогда господствовал над теми народами, которые в этой стране, и что, стало быть, по какому-либо праву касалось их предков, и потому не верно. Ибо очень хорошо известно, каким образом эта самая область сначала открыта была, при помощи мореплавания, деятельностью купцов, потом каким образом жители, преданные языческим предрассудкам и идолопоклонству, были обращены к Христианской вере не без малого труда братьями Ордена Крестоносцев, призвавших на помощь своих товарищей, учредивших тот же Орден в Пруссии; с того времени Ливонцы не имели ни малейшего понятия ни о судопроизводстве, ни о религии, ни о нравах, наконец ни об языке Москвитян; да у них не только с этими, но даже и с другими народами, не было ничего общего. Ибо, проводя жизнь несчастную, бедную, варварскую и языческую в чащи лесов, со зверями, на [19] подобии зверей, они не получили никакого познания ни о Боге, ни о каком-нибудь начальстве. Только и составляло их особенность, что члены одного семейства и общества почитали пред прочими своих старцев, которых имели, и чтобы влияние их было больше, назвали именем Царей, коим, хотя число их возросло свыше ста, оказывали послушание и сохраняли свое рабство по обычаю деревенскому и варварскому. В то самое время Москвитяне, как видно из истории, уже были преданы Греческой религии, что на Востоке, и церковным, обрядам, которые они распространяли во всех областях, покоренных их власти, и для того пользовались своими средствами. О всех тех, которые, находясь в великом варварстве, населяли эти места между Русскими, Литовцами, Жмудью (Samogitos), Пруссами и морем Балтийским, они ничего не знали даже по слуху. К этому присоединяется и то, что никогда, ни в какое время, ни в недрах земли, ни в других местах, не было ни малейших памятников древности, или Русской письменности, чего, конечно, не могло бы случиться, если бы Москвитяне, Pyccкие и другие народы, пользуясь этим, имели власть над теми областями, о которых мы упомянули, и остались бы в религии, богопочитании и правах, привычках, обычаях, языки и письменности какие-либо следы. Мы, конечно, не отрицаем, что между этими Ливонскими племенами, по причине их множества, были различные языки, как и теперь.

Однако все они не имеют никакого сходства ни с Московским языком, ни с языками других народов. А что Московский Князь утверждает, что ему и его предкам эта область обыкновенно платила налог или дань, то это столь же твердо, как и все выше сказанное.

Пред началом этой несчастной войны Московский Князь, чтобы извинить каким-нибудь предлогом тиранию и страсть к господству, между другими требованиями упомянул и о дани, которая должна была платиться с владений Дерптского Епископа, которой, однако, и сам он не мог ни определить, ни утвердить что-нибудь достоверное. Но не нашлось ни одного человека, который помнил бы, или откуда ни есть знал, что в какое-либо время дань этого рода платилась Московскому Князю. И потому, когда все это дошло до Магистра Ливонского Ордена, и он узнал о том от Дерптских жителей, то приказал не взносить дани, потому что, как он сказал, он не позволит ее, если бы даже она стоила один волос; [20] наконец в Дерптских летописях найдено, что в давнее время, когда владения Псковичей не заключали ничего другого, кроме лесов и логовищей зверей, деревенские жители Дерптского Нейгузского округа (districtu Neuhusiano), с согласия Русских соседей, имели в лесах пчельники и начальникам с каждого пчельника ежегодно платили шесть Ливонских солидов. Когда же Pyccкие вырубили леса и устроили села, этот налог также, вместе с исчезнувшими деревьями, и сам исчез, и потому этих шести солидов ни Русские никогда не требовали, ни Ливонцы их не платили им. И вот этот тиран, который ныне владеет Государством, первый задумал то, чего, как известно, не делал ни отец, ни дед, ни другие предшественники его, мало заботясь о том, по праву ли он, или не по праву, делает это. Бог же, который видит тайные дела и которому тиранство такого рода и страсть к господству ни сколько не угодны, в свое время будет мстителем за эту несправедливость, да и люди с здравым умом легко поймут отсюда, что все это направлено к той цели, чтобы, достигнувши этого, под незначительным предлогом распространить свою власть также и над заморскими странами, напасть и овладеть ими. Вот все, что можно было найти в наших архивах о причине Ливонской войны и что я решился сообщить Teбе. Дано 22 Мая, 1576 года от Р. Хр.”.

Хотя все это Ливонцы очень хорошо знали, однако, будучи в междоусобных распрях, или для того, чтобы приобресть для себя самый убыточный мир, снарядили посольство, обещая Московскому Князю ежегодную дань, но, спустя немного потом, снова отказали в ней. По этой причине он пришел в такое негодование, что все свои мысли обратил на новую войну. Итак в 1558 году по Р. Хр., собравши в своих владениях большое войско, прежде чем возвратились домой Ливонские послы, отправленные Магистром и Дерптским Епископом и как бы проведенные по различным извилинам дорог, вышедши из своих пределов, все предает огню и прежде всего овладевает Нарвой. Немного за тем, в Августе, покоряет также город Дерпт, который Русские называют Юрьевом (Juriovium), потому что он был построен Князем Юрием, сыном Даниила. Хотя жители и могли бы несколько противостоять, но, приведенные в страх и убежденные некоторыми советниками Епископа Германа, они сдались и сами отворили ворота. В это время и сам Епископ пришел [21] во власть Московского Князя и из высочайшей степени достоинства был низвержен в самое крайнее бедствие: оставивши его у себя, он дал ему ежегодное содержание, а все имения, принадлежавшие Епископству, отписал на себя. Не знаю, какие поддонки Pyccкие и Скифские населяют город, расположенный у раки Эмбаха (Embeck), не очень укрепленный, однако находящийся в прелестном месте и украшенный многими блестящими зданиями, потому что древние жители теперь или разогнаны, или переселены, в другое место, между тем как здания, публичные и частные, мало помалу разрушаются.

Около 1560 года Московский Князь снова является в Ливонию с величайшими войсками и осаждает город Фелин (Velinum). Гарнизон, не могши противостоять долее силе метательных орудий, сдался; в это время Фюрстенберг (Furstenbergius), Магистр Рыцарского Ордена, тоже достался во власть неприятеля и был отведен пленником. Тогда пришел самый последний день и неизбежный рок для этой самой цветущей области. И так, находясь в величайшей крайности, ожидая вспомогательных войск от соседей и доселе признавая одного лишь Римского Императора, была она самым жалким образом разорвана на разные части. Потому что чем еще не завладел Московский Князь, то подпало власти Швеции, Дании и Польши; однако это и они не очень долго могли удержать. Король Польский, по уничтожении Рыцарского Ордена, назначает Герцогом Курляндским и Семигальским, Готарда Кетлера, происходившего из Вестфальского дворянства, наследовавшего после взятого в плен Фюрстенберга, остальное же удерживает за собою и занимает своими гарнизонами, от которых, однако, жители терпят почти не меньший вред; как от врагов.

Так как Московский Князь присвоил себе Ливонию по какому-то наследственному праву, то он очень неохотно сносил это растерзание и грозил владевшим им чем-то ужасным. И так в гневе он первый начинает войну с Польшею и, спустя немного, покоряет крепость Полоцк (arcem Polocium), пришедши к ней с большими запасами метательных орудий, и самого Воеводу (Palatinum) уводит в Москву с супругой и многими тысячами людей в Марте 1562 года.

Два Ливонские дворянина, в различные времена, один во время сражения, которое происходило в 1529 году, а другой при [22] завоевании города Дерпта, достались во власть Московского Князя (Элерт Крузе и Иоанн Таубе попали к плен в 1560 году. См. Аделунга стр. 163.). Так как они безукоризненно перенесли почти шестилетнее рабство и своим благоразумием многое ему обещали, то он величавшими обещаниями склонил их к тому, что они обязались служить ему клятвою. Поэтому он подарил им огромнейшие имения, назвал Князьями (Knezos), теперь же, возвратившись к нам, они величают себя Баронами.

Когда они, в продолжение нескольких лет, были уже советниками (a consiliis), то Москвитяне, составивши заговор против своего Князя, беззаконными советами старались отнять у него власть и предать Poccию Хану (principi) Перекопских Татар.

Открывши это злоумышление, Московский Князь не только c большою жестокостью поступает относительно виновников злодеяния, но даже их служителей, духовного и гражданского сословия, многие тысячи мучит ужасными способами и совершенно уничтожает знатные фамилии. Поэтому он призывает к себе двух Немцев, о которых я сказал выше, и говорит им в таком роде: “Я несколько лет, мои Советники, правлю уже Poccией; нo так как во все это время я узнал величайшее вероломство и предательские намерения моих подданных, то я по праву так сильно возбужден против них, как видите, потому что они уже не раз решались согнать меня с моего Царства, которое я получил от своих предков, и, не обращая никакого внимания на Христианскую веру, положили передать мои владения Татарину, преданному Магометанскому нечестию. Вы сами по себе поймете, как меня огорчают эти злодеяния моих подданных, которым я не могу вверить жизни и здоровья своего. И это не что-нибудь странное случилось со мной: очень хорошо знаю я, как вероломно поступали они и с моими предками, которые также со властью господствовали над Poccией, и как многие из них, составляя советы и бесчестные заговоры, лишили их жизни своими кознями. И так я очень скорблю, потому что вижу себя со всех сторон окруженным гнуснейшими предателями; однако я не перестану, при помощи Бога, которому злодеяния такого рода вовсе неугодны, отыскивать и с корнем уничтожать их. А так как Священнейший Император Римский Фердинанд, письмом своим показал мне дружбу и свое [23] братское слово и кроме того просил, чтобы я возвратил Ливонию Рыцарям Немецкого Ордена, то я, конечно, не отказываюсь кончить сделку об этих делах между нами. Ибо, так как и я сам веду свое происхождение от славного рода Князей Баварских (Bavarorum), то и готов уступить на известных условиях Ливонию одному от моих родственников. Если это будет сделано, то я приложу старание к тому, чтобы открыть в моих городах, Пскове и Новгороде, первоначальные училища, в которых Русское юношество обучалось бы Латинскому и Немецкому языкам. А какие Немцы имели в моих владениях храмы, или здания, я позабочусь, чтобы все это было восстановлено. И так для этого я буду пользоваться вашим советом и помощью.

Советники, похваливши это, столь замечательное желание своего Князя, подробно представляют ему, какая огромная польза произойдет оттуда для Христианского Государства, если он заключит союз и войдет в тесную дружбу с Священнейшим Римским Императором, и этому делу начинают полагать как бы некоторое основание.

Что касается до того, что большая часть Ливонии отдалась под защиту Польского Короля, то об этом было сказано выше. Когда же Эрик Шведский овладел приморскими городами, Ревелем и Перновом (Revaliam et Pernoviam), то Король Польский заключил против него вооруженный союз с Датским Королем. К тому же предлагает свою помощь Полякам и брату, Датскому Королю, Магнус, Герцог Гольштинский (Holsatorum), влaдевший Епископствами Гапсальским и Эзельским, и с Польскими гарнизонами несколько времени противостоит в войне против Шведов. Когда же Эрик, Король Шведский, посажен был в темницу братом его, Иоанном, вступившим в супружество с сестрою Сигизмунда Августа, Поляки отказались поднять против него оружие, под тем предлогом, что они заключили союз с Данией только против Эрика. И так, оставленный Поляками, Герцог Гольштинский, которому могущество Московского Князя было не безызвестно, начал думать о том, каким бы образом снискать его покровительство, и для этого послал к Князю Московскому друга своего двора со следующими приказаниями:

“Так как между тобою и моим братом, Королем Датским, постоянный союз и беспрерывный мир, то и я имею твердую надежду, что ты также будешь относиться и ко мне. И так [24] как Шведский Король уже и на море и на суше нападал на моего брата, также отнял у меня некоторые владения в Ливонии и имеет намерение занять и другие замки, то я ничего не мог более спасительного придумать в моих обстоятельствах, как просить тебя о помощи. Поэтому я прошу не оставить меня, поставленного в такую опасность, но подать некоторую спасительную помощь ради той дружбы, которую ты питаешь к моему брату. Если ты это сделаешь, то я не отказываюсь и сам считать тебя покровителем и, заключивши известные условия, всецело привязаться к тебе”. А так как он знал, что те Ливонцы, о которых мы уже несколько раз упоминали, пользуются значительным влиянием у Московского Князя, то с этой целью он написал и им, также прося делать его дело коль возможно с большим прилежанием. С ними же он условился и о следующем: Если Князь их имеет дочь, то пусть они уведомят его, могут ли они постараться, чтобы выдали ее за него замуж, так как он не намерен отказаться от этого из-за разности религии, чтобы тем большая вера имелась ему, как пришельцу.

Когда все это узнал Московский Князь, то он приказал отвечать ему в таком смысле: “За то, что ты имеешь о мне самую прекрасную надежду, я очень благодарен; что ты написал, я очень хорошо понял, и постараюсь, чтобы ты не обманулся в твоем мнении. А так как все это очень важно и посредством писем нельзя удобно сделать, то Князь Московский просит послать к нему с полнейшими уполномочиями тех из своих придворных, которых он считает самыми искренними и вернейшими своими друзьями; с ними лично он кончит все, что будет нужно”. Многими словами убеждает его, чтобы как можно больше надеялся получить от него. Узнав об этом Герцог Гольштинский без всякого замедления посылает в Москву некоторых, как и требовалось, главных советников своих, с которыми об этом и ведутся переговоры несколько дней. С честью встреченные, принявши по обычаю подарки, состоящие из мехов, и окончивши дела, на которые полномочие имели, они возвращаются к своему Господину и объявляют ему, что сделано, именно: что Московский Князь, приветствуя его, весьма расположен к нему, как потому, что он Королевского рода, так и потому, что, одаренный славными доблестями, он желает усердно заняться великими делами, почему он постарается почтить его достойною честью и оказать всякий знак [25] благосклонности. И так, получивши опасную грамоту (salvi conductus), он ни мало не медля, отправляется в Москву. Как много радовался Московский Князь его прибытию, едва можно сказать. Он показал ему свое благоволение несколькими блестящими пирами, на которых, вопреки обычаю, предавался веселости, и осыпал его многими подарками. Поэтому Герцог Гольштинский возымел значительную надежду о своих делах, до сих пор находившихся в довольно расстроенном положении. И это справедливо; ибо он хотел передать ему, с условием платить ему дань со всех городов и воевать против всех его врагов, Ливонию, покоривши ее под свою власть, открытою ли войною, или при пособии какого договора; все это он обещал и подтвердил великою грамотою. Затем, чтобы приобресть ceбе родство с Немецкими Князьями, он скоро выдал за него замуж дочь своего двоюродного брата, Владимира, провозгласил его Царем Ливонии и облек его в своем храме в диадему.

После этого он отправляет своих Советников в Дерпт для скорейшего окончания Ливонских дел, и по их совету Магнус послан осаждать Ревель. Хотя я не знаю, какою тайной перепиской ему обещали верную победу, однако он, не сделав дела, снял осаду и принужден был отступить. Так как это дело не было лишено подозрения и предводитель войны, Магнус, на многое жаловался, то Московский Князь призывает их (Советников) к себе, но те, боясь за себя, с Немецкими Рыцарями, которых привели Ливонские дворяне, Рейнгольд Розен (Rosaeus) и Иоанн Цейц (Zeitius), устремляются на Дерптский замок, убеждают граждан изгнать Московский гарнизон и восстановить древнюю свободу. Когда дело не состоялось и Розен был убит, они, сплавив большое количество серебряной утвари, позаботились бегством спасти себя и приходят к Польскому Королю, Сигизмунду, собравшему тогда, в 1569 году от Р. Хр., последний сейм в Варшаве на Висле, и стараются оправдать свой побег, не знаю, каким предлогом. Он принял их под свою охрану и дал им некоторые поместья в Ливонии.

Москвитяне, изгнавши рыцарей, в ярости устремляются на Немцев, оставшихся в Дерпте, свирепствуют с великою жестокостью и почти всех до одного, не обращая никакого внимания ни на пол, ни на возраст, истребляют недостойным образом в [26] священном храме, куда народ сошелся для собрания, с самим пастором (concionatore) и обагряют поле кровью (которая виднеется и теперь) невинных людей, ничего не ведущих о происходивших делах, а все их бывшие имущества расхищают. Таким образом оставшиеся Немцы в этом городе, к сожалению, по вине наших же людей, были истреблены самым жалким образом. В следующие годы без большого для себя труда Московский Князь покоряет Оберполен (Oberpalum), Виттенштейн (Wittensteinium) и Каркус (Karkusium).

В 1575 году по Р. Хр. он отправляет для завоевания Пернова, находившегося тогда под властью Короля Польского, главного предводителя своего, Юрия Толмачова (Georgium Tolmatovium), с большим войском и многими военными орудиями. Так как жители имели очень малый гарнизон и напрасно ожидали вспомогательных войск, а неприятель из стана, разбитого недалеко от городских ворот, сделавши множество выстрелов из орудий, разметал большую часть стен, то они, выдержав осаду в продолжение восьми дней, начиная с 1 Августа, отчаявшись наконец в успех, сдаются. Немцам, не захотевшим жить под властью Князя Московского, дано право удалиться; однако большая часть их еще до осады ушла с семействами. Там был оставлен Московский гарнизон и, как во всех завоеваниях обыкновенно делают, выстроены святые храмы и в них вознесены Богу молитвы за победу. В этом же самом году и другие замки сдались Князю, потому что не могли защищаться. Шведский Король, тоже собравши войско, несколько раз выступал на неприятеля, стараясь возвратить отнятое, но всегда уходил без успеха, и так как он не мог войску выдать жалованья, то назначил им в залог несколько замков: Гапсаль (Hapselium), Лодий (Lodium) и Лояль (Loalium), с тем условием, что если они не получат в течение нескольких месяцев удовлетворения, то могут уступить их, кому хотят. Когда Магнус, подручник Московского Князя, узнал об этом, то склонял их уступить ему оные, предлагая в уплату деньги, которые им долженствовали, и немного недоставало, чтобы дело состоялось. Но наконец одержал верх Начальник Остендский (Ostensis), уговоривший их передать замки своему Датскому Королю. Московский Князь, узнав об этом, с наступлением зимы посылает для завоевания этих крепостей, того же самого Воеводу Толмачова. И так как они не были защищены ни искусством, [27] ни войском, то он, при помощи многих угроз, если они не сдадутся, покорил эти три крепости, о которых я сказал, с некоторыми другими, и отвел большое количество людей, особенно деревенских, обоего пола, в печальнейшее рабство. Окончив это, Толмачов обосновался в стане. И это войско пошло бы дальше, если бы только Московский Князь не был отклонен от намерения нашим посольством, которое Августейший Император, Максимилиан, особенно возложил на нас для спасения этой области.

С окончанием 1576 года Московский Князь вступил в 48 год возраста.

Он до того усердно предан был благочестию и богослужению, что для того, чтобы удобнее предаваться молитвам и постам, которые он очень строго содержал, часто проживал в монастырях и тело изнурял великим воздержанием. Так как Москвитяне, желая показать Богу душевную скорбь, по обычаю Греков, ударяют челом в землю, то по большой части оно у них бывает багровое и красное как кровь. Большую часть своих доходов он тратит на построение святых храмов, и отыскивает мастеров с большим старанием.

Он очень высокого роста. Тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которые у него постоянно бегают и все наблюдают самым тщательным образом. Борода у него рыжая (rufa), с небольшим оттенком черноты, довольно длинная и густая, но волосы на голове, как большая часть Русских, бреет бритвой. Он так склонен к гневу, что находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие; в таком состоянии он бесится также и на встречных. Жестокость, которую он часто совершает на своих, имеет ли начало в природе его, или в низости (malitia) подданных, я не могу сказать. Если кто немного тяжелее провинится, того со всем семейством, также слугами (subditis) и всем, что одарено живою душой, уничтожает с корнем и истребляет, как это довольно хорошо видно из рассказов, выше уже приведенных. Так как он это делал очень часто, то некоторые места своих владений и превратил в пустыню. Когда он за столом, то по его правую руку садится старший сын. Сам он грубых нравов; ибо он опирается локтями на стол, и так как не употребляет никаких тарелок, то есть пищу, взяв ее руками, а иногда недоеденное кладет опять назад в чашку (in patinam). [28] Прежде чем пить или есть что-нибудь из предложенного, он обыкновенно знаменует себя большим крестом и взирает на повешенные образа Девы Mapии и Святого Николая.

Кравчий, подавая ему питье, которое он употребляет в изобилии, часть выливает в другой стакан и оставляет его для пробы. Сын во время питья встает и желает отцу здоровья. Если он кому-нибудь своими руками подает что ни есть из пищи, или питья, то это означает великую милость.

С начала он взял за себя замуж сестру одного своего Боярина (nobilis), Никиты Романовича (Mykitae Romanovicii), который теперь у него играет важную роль, однако так, что часто подвергался величайшей опасности за свою жизнь. От нее имел двух сыновей, Иоанна и Феодора; они на Русском языке называются Иван (Ivan) и Федор (Phedur). После смерти ее он женился на дочери одного Черкасского Князя (Circassiorum), с которою жил только несколько лет. В третий раз он сочетался браком с одной Боярыней, которая вскоре умерла, выпивши какое-то питье, пересланное ей матерью чрез придворного; этим питьем она, может быть, хотела приобресть себе плодородие; за это и мать и придворного он казнил. Четвертую, сестру своего придворного Колтовского (Cholstolscii), не знаю, по какой причине, он заключил в монастырь, умертвивши брата со всем семейством. Теперь он имел другую супругу, дочь какого-то Боярина (Bojaronis), одаренную, как говорят, прекраснейшею наружностью; однако за то, что она пятая, большинство постоянно отрицает ее. Намереваясь вступить в супружество, он созывает к себе Боярских дочерей из всех владений, и сначала их осматривает всех, а, спустя несколько дней, половину отсылает; скоро потом число их опять уменьшает, пока, наконец, не останется одна та, которую пред прочими он считает достойною супружества с собою. Празднуя же свадьбу, он созывает только родственников невесты и некоторых вернейших придворных, в присутствии которых невеста соединяется с ним Митрополитом по обычаю церковному, при благожелательных молитвах. По окончании этого, между призванными к торжеству, разбрасывают драгоценнейшие собольи меха (Zebellinae pelles), к которым бывают иногда привешены золотые монеты. Оба сына, старший двадцати лет от роду, и меньший восемнадцати, еще безбородые, вступили уже в супружество с дочерьми каких-то Бояр, в тот самый год, когда мы были там: старшего [29] отец помещает на правой стороне, когда принимает Послов, и отдает ему посох, который пред этими временами он употреблял вместо скипетра. У него благородное (liberalis) лицо; по мне кажется, он не будет подражать храбрости отца в военных подвигах; а доблести, в которых нуждаются Императоры для счастливого управления, им даются свыше (divinitus).

Перекопские Татары, очень хорошо зная, что Московия некогда платила их предкам дань, многими вторжениями причиняют неприятность Великому Князю. В 1571 году от Р. Хр. они ворвались в его владения, в самый день Вознесения Христова на небо, сожгли город Москву с великим множеством людей и овладели большой добычей. Так как Московский Князь, для которого это нечаянное нападение случилось сверх всякого ожидания, не мог защитить города, не окруженного ни стеной, ни рвом, то, оставив все, он бежал в замок, находившийся у Белого озера. В семьдесят пятом году Татарин, отправив посольство; требовал снова этой старинной дани, а в случае неполучения ее страшно грозил ему. Московский же Князь, притворясь очень бедным, одевшись в самые плохие одежды и посадивши по обычаю около себя сына, принял посла и отказал снова в дани и отлично осмеял. Kpoме того он приказал объявить их повелителю, что он ни сколько не смущается его угрозами, потому что он, как скоро позволит время года, придет к нему сам и отомстит военным походом за нанесенные до сих пор ему обиды. Не задолго до нашего прибытия он лишил жизни сорок дворян, которые во второй раз составили было заговор на его жизнь, и по причине подлости подданных, как бы слагая с себя власть, управление передал Симеону, сыну Царя Казанского, возложив на него чрез Митрополита также диадему, как мы это узнали из рассказов некоторых. Однако последний, по многим причинам, справедливо боясь за себя, тотчас упросил освободить его от этой чести. Москвитяне, проученные многими примерами, так боятся своего Князя, что потребованные им, они не спокойно приходят к нему, но прибегают сколь возможно с большою скоростью, и во всем, чтобы ни налагалось на них, оказывают ему послушание и повинуются без всякой отговорки и с великою душевною готовностью. Если ты кому-нибудь пожелаешь здоровья, то он ответит тебе: “Пошли, Боже, здравие Великому Государю (Imperator) нашему, и затем и нам, его подданным!”. Если ты спросишь кого-нибудь о чьих-либо [30] владениях, то тот скажет: “Все это Великого Князя и мое”. Обыкновенно говорят, что они не знают, что должно думать о своем Князе: “Бог и не Бог, человек, но больше человека”. Если кто-нибудь при дворе его дружески разговаривает с приятелем, того тотчас схватывают, особенно если возбудится какое-либо подозрение, и батогами до того наказывают его, что он принужден бывает пересказать свои речи. И так они живут в самом крайнем рабстве, больше которого едва ли может быть; это бремя они потому переносят очень легко, что совершенно не знают, какое устройство других Царств и Государств. Потому что они держатся в своей стране, как бы заключенные в клетках, и никогда не смеют ни выйти, ни послать детей своих, на что, как мы слышали, многие очень жаловались. И потому, довольствуясь одним только туземным языком, они, как весьма часто бывает, не знают всех других; а так как у них очень достаточно природных способностей к изучению всяких наук, то если бы к этому прибавить еще образование, они были бы не ниже других народов. Нет никакого сомнения, что этот Государь от начала своего правления собрал большие сокровища, чему он предался тотчас с первых же лет.

В каждую неделю он взыскивает со всех людей своей страны по несколько монет, не включая в это число церковнослужителей.

Кроме того все деревенские жители, не исключая и тех, которые находятся во власти дворян, платят ему с полей определенную дань, которую с каждой области собирают назначенные для того сборщики (a quaestoribus) и вносят в казну. Он берет также довольно большие пошлины с товаров, вывозимых из Московии. А из областей более отдаленных, каковы: Пермь (Permia), Сибирь (Sibiria) и Устюжна (Ustyusia), где родится дерево кедр (Cedrus), ему доставляют в величайшем множестве драгоценные меха, употребляемые для опушки одежды Князей, которые он чрез купцов продает в разные страны, и копит серебро с великою жадностью. Маленькие животные, которых шкуры мы зовем собольими (Zebellinas), питаются кедровыми орехами. Эти области населяют люди дикие и даже совершенные варвары. Занимаясь одной только охотой, они добывают диких зверей посредством метательных копий, и в этом искусстве так опытны, что очень редко промахнутся на расстояние более самого носа; сняв мехи, они сшивают их и [31] передают Воеводам (Praefectis) Великого Князя. Не зная никакого земледелия, они питаются одним только мясом диких зверей, а вместо лошадей употребляют оленей, которых запрягают в телеги, и собак, на которых ездят верхом (quibus equitando insident), как это мы узнали от многих достойных веры людей.

Такими и очень многими другими способами он ежегодно собирает большое количество денег, и хотя ведет постоянно войны, однако не делает больших издержек, потому что все, так называемые, дворяне принуждены находиться в военной службе на свой счет; но коль скоро они истощатся, их отпускают домой, чтобы они снова занимались хозяйством, на их же место назначают других новых.

Тем, которые вели себя мужественно на войне, Великий Князь оказывает свою милость, которая у них называется особенным именем “жалованье” (Zalowaniae), либо назначает известную часть полей, либо же увеличивает годовое содержание. Татары, помощью которых он очень часто пользуется в войнах по причине очень необычайного мнения, которое он получил об них, живут, довольствуясь небольшою частью полей и добычей, которая для них не ограничена. Однако очень многим, особенно начальникам, кроме того положено и содержание. Немецких воинов он предпочитает всем остальным, и потому, если выходит на войну, особенно много заботится об их наборе и не щадит никаких издержек.

Так как после нашего возвращения из Московии Августейший Император Максимилиан, блаженной памяти, преждевременно был похищен смертью и не мог совершить того, что начал для спасения Христианского Государства, то Московский Государь, который, как известно, поражен был по этой причине немалою скорбью, покорил себе, что оставалось еще в Ливонии за исключением нескольких городов.

О религии Русских.

Общее мнение Москвитян то, что Владимир, наскучивши множеством богов, первый склонился к Христианской религии; однако Зонара, Греческий летописец, утверждает, что еще до [32] Владимира, Василий Македонянин, Император Константинопольский, посылал к Руссам (Russis) Епископа, старанием коего они и приняли Христианскую веру. Он прибавляет, что эти люди не могли бы тронуться, если бы не увидели какого либо чуда; и вот Епископ, прочитавши несколько молитв, бросает книгу Евангелие в огонь, и так как оно осталось невредимым, то они этим чудом приведены были к тому, что, оставивши суеверия, которым они прежде того предавались, приняли Христианство.

Да и то служит великим доказательством того, что некоторые семена Христианской религии в этой стране были еще до Владимира, что бабка его, Ольга (Olha), названная потом Еленой, по смерти супруга своего отправилась в Константинополь и приняла Св. крещение. Но так как, находясь в варварстве, они может быть, спустя не много, отступили от Христианской религии, то в летописях их почти нет никого упоминания об этом. По этому они утверждают, что Владимир, по выходе за него замуж Анны Константинопольской, принял Христианскую веру, как ее проповедовали Греки, отделившиеся от Церкви, и очистился в святой купли крещения.

От Греков они получили также письмена, которых до того времени совершенно не имели, и которые и сегодня сохраняют, но, однако, есть некоторая разница от Греческих.

Алфавит имеют двоякий. Один употребляют в священных книгах, другой в обыкновенных.

Произношение Русских букв.

As. Buki. Fedzi. Loohol. Dobro. Iese. Ziwiedz. Ziolo. Zonda. Ize. I. Как. Ludzi. Myslice. Nasz. On. Polici. Rci. Slowo. Twierdo. V. Phiort. Cher. Ot. Ci. Czerf. Scha. Tscha. Ior. Ieri. Ier. Iac. Ie. Iu. Ia. Xi. Psi. Ius.

Святая Библия переведена у них на свой язык Св. Иеронимом или Кириллом, которые были Славяне; переведены у них и другие церковные писатели, преимущественно Греческие; Василий, Иоанн Златоуст, Григорий Назиянзин, и они их уважают не менее, чем Священное Писание. И так, когда Священники их знают читать священные книги, то считают это достаточным для себя, и других языков по большой части не знают.

Церковных поучений (conciones), которыми у нас [33] обыкновенно утверждают народ в благочестии, у Русских нет, но только перечитывают расположенные по порядку Евангелия; к ним однако иногда присоединяют беседы (Homiliae) древних и Жития (Historiae) Святых. Впрочем, если кто из Епископов знаменит ученостью и святостью жизни, они позволяют ему произносить к народу проповеди (ut verba facial) на память (memoriter), что для остальных Священников считают опасным.

Вместе с нами они почитают досточтимую Троицу, употребляют Никейский Символ и соглашаются с постановлениями главных Соборов, которые были собираемы при начале рождающейся Церкви.

Учат, что Дух Святой исходит только от одного Отца, и из того источника от Сына только посылается. Итак в Никейском Символе, который обыкновенно поют на литургии, произносят следующие слова о Св. Духе: “И в Духа Святаго, истиннаго и животворящаго, иже от Отца исходящаго, со Отцем и Сыном спокланяема и сславима”. Что эта ересь древняя, видно из Церковной истории. Потому в Исповедании веры, которое было изложено на Никейском Соборе, только следующие слова были приведены о Св. Духе: “И в Духа Святаго, глаголавшаго пророкы”. Но потом первый Константинопольский Собор против Македония и Духоборцев прибавил следующий конец: “и в Духа Святаго (Господа житворящаго, иже от Отца и Сына исходящаго)”.

Пресвятую Деву Марию, Апостолов и других, которые была столпами Церкви, они называют светильниками и почитают с большим благоговением. Если кто знаменит святостью жизни, того после смерти причисляют к лику Святых, и так как число их к настоящему времени возросло до величайшего множества, то они очень многих Святых прославляют в один и тот же день.

Праздники в честь рождения Христа и его воскресения, и Пятидесятницу, когда был ниспослан Дух Святый, также большую часть посвященных в честь Девы Mapии и Апостолов, они соблюдают в одно и то же время с нами; в остальных же совершенно рознятся. Пред прочими Святыми особенно почитают Св. Николая, Епископа Барского, и праздник его ежегодно два раза отправляют, с большой торжественностью.

Говорят, что его образ (statua), поставленный в храме города Можайска (Mosaisko), знаменит многими чудесами. И потому в известные времена года туда стекается большое [34] множество народа. Св. Петра почитают первоверховным Апостолом и приписывают своим церквам истинное его преемствование, утверждая, что только они одни и сохранили Евангельское учение чистым.

Об оправдании нашем у Бога учат, что Христос только за грехи прародителей принял человеческое естество и, пригвожденный ко кресту, пролил свою кровь. Таким образом эта суровость ада заслугою Христа для нас теперь еще не ограничивается. Поэтому кто желает быть участником жизни вечной, тому по необходимости нужно приобресть ее постами, милостынями и другими добрыми делами. Потому что только такие будут причастниками жизни вечной, прочие же все отвергнутся, буде только не раскаются в совершенных грехах и не спасутся по причине особенной милости, или заступничества Святых. Так говорят, что Илия (Elias) за молитвы и посты был взят на небо. Что касается до разницы между законом Божиим нравственным (moralem), богослужебным (ceremonialem) и судебным (forensem), то они не знают ее, и потому вообще учат: две только заповеди даны Христианам: “Возлюбиши Господа Бога от всего сердца твоего, и ближняго твоего, как самого себя”. Все остальное совершенно уничтожено Христом.

Когда они собираются в храм для общественного богослужения (ad liturgias), то очень часто покланяются пред алтарем и Священником и знаменуют себя большим крестом, прикасаясь к челу, персям и обоим плечам, начиная с правого, наклоняют голову, и челом очень часто бьют в землю, произнося по-славянски: “Kyrie eleyson! т. е., Hospody pomilui!” считая по четкам (rotularum) сорок раз, или многажды. Валафрид (Walafridus, cap. 2) говорит, что “Kyrie eleyson!” и “Christe eleyson!” вероятно, заимствованы у Греков, потому что и слова Греческие, и их Греки повторяют на своих обеднях (Citat. Cassand. in Liturg. fol. 42, ubi plura).

В этом почти смысле известен декрет Иннокентия in libr. Decret. De off. jud. ord. “Так как в очень многих местах внутри одного и того же государства и диоцезии смешаны народы различных языков, имеющие при одной вере различные нравы и образ жизни, то мы строго повелеваем, чтобы Епископы (роntifices) этого рода государств, или диоцезий, взыскивали способных мужей, которые бы совершали у них богослужение (divina officia) согласно различию нравов и языков, и исправляли [35] церковные Таинства, наставляя их словом, равно как и примером”.

При совершении Святых Таинств (mysteriis) и при других богослужениях (divinis cultibus) они употребляют язык туземный, что делают все Илирийцы или Славяне, которые той же религии. Так пишет Ioannes Bapt. Palat., Римский гражданин: “Должно заметить о том, что пишут об Илирийцах или Славянах, что их народная речь есть та же самая, которую они постоянно употребляют при богослужении и которую народ понимает столько же, как и мы понимаем свою народную речь”.

Когда Священник идет к литургии, то он несет хлеб, испеченный из мелкой муки некоторою старухою проскурницей (Proscurnica); хлеб этот называется проскура (Proscura), величиной с кулак, и вынувши частицу из верхней части его, на которой назнаменованы следующие слова: “Иисус Христос, Царь славы” и крест, полагает в сосуд, в коем находится вино. Потом выходит от жертвенника к народу и, неся обеими руками чашу, поднятую над головой, произносит некоторые молитвы к Богу за Великого Князя и присутствующих при богослужении (sacris). Народ обращается к его лицу и чествует хлеб, вложенный в вино, многими поклонами.

Папа Юлий пиша к Египетским Епископам, запрещает погружение такого рода, и учит, что, по Божескому постановлению, должно брать отдельно хлеб и отдельно чашу.

Почему введен обычай погружения хлеба, см. что говорит Cassand. in Liturg. fol. 87, 88. См. примечания Блаженного Ренана (Rhenani) на трактат Тертуллиана о венке воина (de corona militis), где также говорится о Крещении.

Таинство (sacramentum) это преподается народу почти следующим образом: хлеб и вино, смешанные в чаше, после освящения возносятся Священником; с боку его стоят два Дьякона, держа какое-то развернутое полотенце. И так освященное три раза преподается серебряной лжицей исповедавшимся в своих грехах на кануне, или пред литургией. Они знаменуют себя крестом и после принятия отирают уста полотенцем же и лобызают чашу.

Священник, подавая Св. Тайны, произносит следующие слова, которые также и лик сопровождает пением: “Tело Христово примите, источника бессмертного вкусите” (Czialo kristovo przimite, istocznika bezmiertnoho wkuszicie). Если же совершается праздник [36] в честь какого либо Святого, то повелевают делать это в память его. После этого опять выходят два Дьякона, из которых один предлагает причастникам этого Таинства простой хлеб, который Греки называют antidurwn, как упоминает Cassander in Liturgicis fol. 18, другой теплую воду. Guliel. Duran, in rationali divino lib. 4, с. 53, говорит, что в первоначальной Церкви все присутствовавшие при совершении литургии обыкновенно причащались каждый день, именно: выносили большой и для всех достаточный хлеб, что, говорят, Греки еще соблюдают и ныне, но, при возрастании числа верных, постановлено было, чтобы причащались только в воскресные дни.

Потом последовало третье постановление, чтобы, по крайней мере, причащались три раза в год, или хоть на Пасху, а вместо того, чтобы причащаться каждый день, положено было каждый день давать поцелуй мира, и чтобы, вместо причастия, которое обыкновенно бывало в каждый воскресный день, раздавать благословенный хлеб, заменяющий Святое Причастие и называемый eulogia. Cassand. in Liturgicis, fol. 69.

Окончивши литургию, Священники оделяют несколькими хлебами, из которых были вынуты верхние частицы для освящения, тех, или других, присутствующих, потому что эти хлебы считаются священными и их нельзя употреблять иначе, как только на тощий желудок. Хлебы такого рода называются проскура (Proscura) и получили свое название, может быть, от Греческого prosjora, что значит приношение.

Когда бывает Великий Пост, народ в большом числе употребляет это Таинство, а преданные пред прочими благочестию, посещая различные храмы, приступают к нему в каждый субботний день, что, без сомнения, заимствовано от древней Церкви, в которой употребление этой священной вечери было весьма часто. Так Августин советует приступать к ней во все воскресные дни.

Жертвенник отделен от остальной части храма и разделен стеной. К нему открыт вход двумя дверями. Однако теми, которые в средине стены, установленной иконами, пользуется один лишь Священник, они, пока он освящает Таинство, затворяются, до тех пор, пока он не совершит его, чтобы ему не было какого-либо препятствия. Это, утверждают они, установлено Св. Василием.

В каждом храме бывает один только алтарь, но к [37] кафедральным церквам причислены часовни (sacella), или небольшие храмы, где Священники совершают Таинства. Они называются собственными именами тех Святых, в честь которых построены. Блаженный Ренан, в письме, присоединенном к Литургии Златоуста, утверждает, что это древнее установление. См. Cassand. in Liturg. fol. 96. Также в Ефиопских церквах один только алтарь, как передает Franciscus Alvarez in lib. navigatio num de Aethiopibus, cap. 11.

Всякую литургию совершают только в своих храмах. И потому в военных походах, вместо храмов, они употребляют некоторые небольшие палатки, сделанные для этой цели.

Блаженный Ренан, в объяснении па книгу Тертуллиана: “О венке воина”, также “ante lucanis coetibus, говорит: “Некоторые же преподавали народу причащение омоченным, может быть, ради того омоченного куска, который Христос подал Иуде. Ибо существует (см. Bacchardum, Borbetomagensem Episcopum) правило Турнского Собора (Canon concilii Turonensis), по коему всякий Пресвитер должен иметь коробочку или сосуд, достойный столь великого Таинства, в коем бы тщательно сохраняюсь тело Господне для напутствования умирающих. Только это приношение должно быть омочено в крови Христовой, чтобы можно было справедливо сказать больному: “Тело и кровь Господа да будут тебe на пользу!” и проч. То же правило учит, что Евхаристия обыкновенно сохраняется под алтарем, но не в собственных часовнях. См. ubi plura.

Если у них нет палаток и если они отправляются в чужие страны, то их Священники освящают дома хлеб, положенный в вино и, засушивши его, носят с собой; а больным, или поставленным, в другой какой-либо опасности за жизнь, по прочтении некоторых молитв, разводят его водой, или немного вином.

Так как они не имеют никаких вин, кроме привозных, доставляемых извне, и, однако, часто совершают литургию, то каждый раз, как у них недостает вина, они выжимают сок из древесных плодов, и употребляют его при богослужении и литургиях.

Тех из наших земляков, которые переходят в их веру, они перекрещивают, как бы крещенных не надлежащим образом. Причину этого они приводят следующую: что крещение [38] есть погружение (mersio), а не обливание (aspersio), о чем еще во время Киприяна был спор. Так как таковым Великий Князь дарит несколько денег и платье, то часто люди легкомысленные за маленькую прибыль позволяют повторять на себе крещение, и тем нашей вере причиняют не малое поношение.

Все взрослые погружаются в реках; прочих же крещение совершается во храме, именно: приносят к Священнику младенца восьми, или больше, дней от рождения (что предоставляется на волю родителей). Этот, после заклинания духов и после того, как кумовья, плюнувши, откажутся от дьявола и дел его, затыкает уши и нос младенца и трижды погружает его в холодную воду, которую обыкновенно не сохраняют для этой потребности, но всегда свежую приносят из соседней реки, хотя бы в средине зимы, и таким образом присоединяет его к Церкви во имя Святой Троицы. Крещенный, как бы новый человек, повивается новыми и чистыми свивальниками. Думают, что от холода младенцы ни сколько не повреждаются, но свыше согреваются.

Митрополит, четыре Архиепископа, восемь Епископов, монахи, из которых высшие называются Греческими именами — Игумены и Архимандриты, холосты и постоянно воздерживаются от мяса. Остальные Священники и мясом питаются и жен имеют, но по смерти первой жены им запрещают священнодействовать (а sacerdotio suspenduntur). Если они остаются неженатыми, то прислуживают при церкви наподобие Дьяконов, но не могут совершать никакого богослужения. Однако, если они вступят в монастырь и воспримут иноческий чин, то снова допускаются к священнодействию. Если же вступят во второй брак, то не могут больше исполнять священнодействия. Это постановление почти в том же самом смысле находится также in Codice Justiniani tit. de Episc. et Cler. Образа, и только писанные темно-красной краской, до того почитают, что называют их не иначе, как своими богами (Deos), тогда как от статуй отвращаются, о которых думают, что это идолы. У них существует такое убеждение, что если кто не имеет у себя собственной иконы, тот не может должным образом исправлять своих молитв. Поэтому куда ни отправляются они, постоянно носят их с собою.

Кроме того во всех домах помещают их в самом почетном месте и входящие чествуют их наклонением головы и знамением креста, а после того уже приветствуют по обычаю [39] хозяина и других присутствующих. У образов, которые приобретают ceбе даже самые беднейшие, привешивают сколько-нибудь ладана, и каждую неделю совершают им воскурение.

В дни Богоявления (Epiphanias) и первого Августа, в первый, конечно, в воспоминание крещения Христова, а во второй потому, что в этот день крещен Св. крещением и принял Христианскую веру Владимир, они выходят к соседним рекам, в зимнее время прорубливая лед; потом Священники, облеченные в священные одежды, со многими светильниками, освящают воду и ею кропят образа Святых, принесенные туда в большом числе из храма и частных домов; не редко больных людей совсем погружают, чтобы восстановить здоровье, и поят также пригнанный скот. И так тогда стекается большое множество обоего пола и окропляет себя этою очистительною водою. На кануне этих дней они знаменуют крестом все двери, окна, также отверстия печей, руководясь, не знаю, каким ожиданием грядущего счастья.

Треть года у них посвящена постам, которыми они изнуряют свою плоть и в которые раскаиваются в соделанных прегрешениях. Постятся же сначала шесть недель пред праздником Рождества Христова, и этот пост называют постом Филиппа (Philippi). Потом имеют четыредесятидневный пост, который начинается, как говорят, от воскресенья сырного, так, однако, что еще на этой неделе питаются маслом и сыром, почему и называют ее Масляницей (Maslnica). Следующее воскресенье они проводят весело и более обыкновенного забавляются стаканами. Под вечер они взаимно посещают друг друга, многими поцелуями испрашивают прощения в обидах, если какие-нибудь случились и, по причине наступающего Великого Поста, в который они умирают для мира, прощаются при многих лобызаниях. Третий пост, который соблюдают от восьмого дня Пятидесятницы до праздника Петра и Павла, посвящен Петру и Павлу. Четвертый — Деве Mapии от первого дня Августа до взятия ее на небо. Этот праздник они называют Успение Пречистой (Vspienie preczistei). Кроме этих торжественных постов они воздерживаются от мяса в среду и пятницу (diebus Mercurii et Veneris). Об этих днях упоминает также Августин в послании к Касуляну (ad Cassulanum), говоря: “Для того должно поститься в среду, что в этот день Христос был предан, а в пятницу потому, что [40] вознесен на крест. Pyccкие в своих книгах, которые они составили о своих религиозных обрядах, приводят почти ту же самую причину этого, т. е., что в этот день тварь рассуждала об убиении Творца и решила, что Христос на жертвеннике креста принес жертву Отцу.

В день субботний они живут свободно и сильно порицают тех, которые постятся, чтобы на следующий день быть приличнее для дел священным.

Посты они до того строго соблюдают, что часто, особенно наиболее преданные благочестию, в продолжение многих дней воздерживаются от всякой пищи и по большей части питаются рыбой, высушенной на солнце, редко свежей, и ни сколько не потворствуют себе по причине нездоровья. Есть также несколько недель, в течение которых каждый день питаются мясом; в числе их находятся те, в которые совершается праздник Рождества Христова и его Воскресения. Окончивши пост, они подкрепляют себя более изобильною пищей и питьем.

Монахи у них находятся в жалком положении, потому что большая часть их живет милостыней и, обитая в маленьких кельях, сами себе приготовляют пищу. Весьма многие, между прочими продавцами дешевых вещей, занимаются торговлей и продают образа Святых, кресты и прочее. Даже и Епископы занимаются продажею мехов и других вещей. Однако некоторые монастыри, между которыми тот, который получил имя от Св. Троицы, и другой, который построен у Белого Озера и получил название от Св. Кирилла, благодаря щедрости Московского Князя, имеют довольно большие доходы.

В Воскресенье, получившее название от пальмовых ветвей, подстилавшихся Христу, входящему в Иерусалим, Митрополит Московский и Архиепископы, севши на ослицу, при пении отроками слов псалма: “Благословен грядый во имя Господне, Осанна в вышних!” входят в храм, которому имя дали от города Иерусалима.

Ослицу Митрополита обыкновенно вводить в храм сам Великий Князь; пред ним, как пред другими Епископами, несут деревянный крест.

В ту неделю, в которую празднуется праздник Пасхи, Священники с Дьяконами носят в дома, куда угодно будет войти, образ воскресения Христова, также крест и святую воду, и поют некоторые песнопения, потом поручают Богу [41] в известных молитвах своего Князя с детьми, хозяина дома и кропят живущих очистительною водою. Уходя, они получают за эти благожелательные молитвы несколько монет, сколько позволяет состояние каждого.

В прежние годы все их храмы были деревянные, ныне там и сям виднеются выстроенные из жженого кирпича. Они по краям закруглены и крыши имеют той же формы, наподобие усеченной пирамиды; крыши по большей части украшаются многими башенками. Пред дверями находится преддверие, в котором остаются те, которые знают за собой какое-либо преступление, также женщины, страдающая месячными очищениями, равно и те из них, которые в прошедшую ночь были в объятиях мужчин, вместе с ними остаются во время богослужения и не входят в храм, прежде чем не обмоют своего тела и не получат разрешительных молитв. И так Pyccкие очень часто употребляют омовения, почти как Турки. Храмы и монастыри, как и у нас, получают свои имена или от Св. Троицы, или от Христа, или от Святых. В том, однако, разница, что многие называются в различном отношении, чем у нас обыкновенно бывает, или от Рождества Христова, или от Воскресения его из мертвых, или от Благовещения Девы Марии. Каждый раз как Pyccкие проходят мимо храмов, или идя завидят их издали, несколько раз знаменуют себя знамением креста и наклоняют голову.

Под каменными храмами у них подвалы, а под деревянными комнаты, и туда помещают более богатых умерших, заключивши их в склеп, а чрез сорок дней устрояют в честь их поминки (parentant). Для погребения простого народа вырывают большой ров и кладут в него, и если кто умер без священных обрядов, совсем не бросают земли, но спустя три, или четыре, месяца устраивают там домик, и похороны сопровождаются над умершими большим плачем в воплем всех сошедшихся родственников и соседей, но хоронят по обряду религии; эти церемонии исполняют три раза ежегодно.

Хотя от трупов умерших происходить величайшее зловоние, однако легко увидишь, что к такого рода поминкам стекается большое множество людей; по окончании же их, чтобы забыть свою печаль, они в соседней харчевне предаются пьянству. Они (Pyccкие) утверждают, что души умерших, как добрых, так и злых, после переселения из тел ни радостью не наслаждаются, [42] ни мучениям не подвергаются, но ожидают будущего суда Христова в каком-то особенном месте; поэтому за них постоянно воссылают Богу молитвы, поминая даже и тех, которые умерли за пятьсот лет и больше.

С особенным прилежанием они молятся за тех, которые благодетельствовали Церкви, или бедным.

В степях (in locis campestribus) Московии там и сям виднеются поднимающиеся из земли возвышения, которые они называют курганами (Kurhani), словом, не знаю, откуда взятым, и утверждают, что это древние могилы людей их племени, прежде чем они приняли Христианство.

О Турецком Султан (Tyranno) они имеют следующее пророчество: когда в Константинополе, который они называют Царьградом (Czarigorod), так сказать Царский город, начали гадать о храме девы Софии, то случилось, что из недр земли вышел дракон; летающий орел схватил дракона и поднял его на воздух, и когда дракон укусил его, то оба они упали.

Поэтому Христиане, мстя за смерть орла, наоборот, убили дракона. Отсюда заключают, что власть и господство Турок будут низвержены Христианами.

От Иудеев и их религии они до того отвращаются, что совершенно никому из них не позволяют жить в своих владениях; поэтому, если Московский Князь возьмет их в полон при завоевании города, или какой-либо крепости, то приказывает всех таковых топить в воде.

Год начинают с первого Сентября, и месяцы называют теми же именами, как Латиняне, однако неправильно.

В счислении лет от сотворения мира совершенно не сходятся с нами. Впрочем, эта разница находится также и у древних писателей: Евсевия, Феодорита и других, которым подражают и наши историографы, в числе их Sabellicus. Итак этот год от рождества Христова тысяча пятьсот семьдесят седьмой, от сотворения мира по-нашему счислению 5537, у них 7085, и первого Сентября у них начнется 86-й. И так как этот народ также сражается под знаменем Христа и так же много лет переносит уже вар и тяготу дня в винограднике Господнем, пользуясь теми же Таинствами, какими и мы, да и самые писания, переданные Апостолами по Гречески, свидетельствуют, что Греки пришли в Церковь прежде, чем Латины: то [43] никто, как я думаю, не станет сомневаться, что и на этот народ также простирается соединение Церквей. Поэтому дело было бы достойное наших Церквей, если бы мы попытались сделать с ними соединение и привести их в едино стадо Христово.

Около шестидесяти лет пред сим издана на Немецком языке История Ливонская, отрывок которой, так как целой не мог иметь, я получил от одного друга. В ней упоминается о каком-то Иоанне Сакраме (Sacramis), Краковском Канонике, который писал о религии Русских к Епископу Виленнскому. Существует ли эта книга и доселе, не могу утверждать; вероятно, скрывается в тайниках какого-нибудь монастыря. Между прочим сочинитель этой истории пишет, что Исидор, Митрополит Kиeвский, ездил на Флорентийский Собор, на котором Греческая Церковь, одиннадцать раз отпадавшая от Римской, вошла с ней в единомыслие; и когда Исидор, покончивши дело, с другим каким-то себе преданным Епископом, по возвращении домой, объявил об этом соглашении Русским и уговаривал их одобрить постановления Собора, то был ими замучен жалким образом. Затем присоединяет он, в каких частях учения они разногласят с Латинскою Церковью, что я, переведши с Немецкого, пожелал присоединить к этому.

Главные статьи заблуждений Русской Веры:

Во 1-х, Русские отрицают, что Святой Петр был истинным Папой и истинным защитником Римского престола и главою Церкви, что он также получил от Христа полную и независимую власть. О всех преемниках Петра утверждают то же самое, что они только равняются другим Епископам.

Во 2-х, отрицают, что Римская Церковь есть глава, начальница и учительница всех других Церквей, что противно Каноническому праву.

В 3-х, утверждают, что повинующиеся Римской Церкви не суть истинные Христиане и не могут спастись, а это потому, что отделились от первобытной Церкви. Ибо они только себя считают истинно верующими, которые правильно следуют за Христом и Апостолами.

В 4-х, верят, что Папа, вместе с Римской Церковью, и все верные это — еретики со времен Ария, и потому называют нас [44] Ариянами. Также проклинают Папу и священнический чин в пятое воскресенье, предшествующее дню Пасхи, в говорят, что Папа не имеет власти вязать и решить.

В 5-х, у учителей Латинской Церкви отнимают всякое значение истинности и не принимают их книг, так как они не были написаны по вдохновению Св. Духа. И потому Иерониму, Августину, Григорию, Aмвросию и другим не придают никакого значения, хотя они и приняты Церковью и высоко ценятся.

В 6-х, принимают писания Греческих Отцов, доколе они не заключают ничего, противного их заблуждениям; если же они содержат что-либо, противоречащее им, тотчас их отвергают и отвращаются как бы от ложных.

В 7-х, отвращаются от Святых и образов Римской Церкви, которым, говорят, воздается идолопоклонническое почтение, и почитают только те образа, которые писаны ими и находятся в их храме.

В 8-х, все наши храмы презирают и не воздают им никакого почтения; о своих же утверждают, что они освящаются всяким Священником.

В 9-х, не вполне воздают истинное почтение таинству тела Христова, однако почитают его частью, из боязни Божеского наказания; кроме того утверждают, что его нельзя совершать на не квашеном хлебе.

В 10-х, утверждают, что законы и постановления Церкви, начиная от Седьмого Собора, не имеют никакой твердости и значения, потому, конечно, что они без их согласия были собраны и объявлены.

В 11-х, смеются и презирают все таинства Римской Церкви, особенно Крещение и Свят. Вечерю, и это по той причине, что совершаются не так, как у них.

В 12-х, учат, что никто из Епископов не имеет власти освящать мира (Chrysma), кроме их Константинопольского Патриарха. А то, которое им приготовлено, может сохраняться на многие лета.

В 13-х, презирают послушание и власть Римской Церкви и смеются над всеми монашескими орденами, епископством, священством, молитвами, постами, индульгенциями, юбилейными годами и другими церковными обязанностями, все это считая ничего не значащим.

В 14-х, совсем не совершают таинства конфирмации [45] (confirmationis) и не употребляют его; без него даже посвящают своих Священников.

В 15-х, не соблюдают известных времен в разделении Святых по порядку, из которых многих помещают там и сям в один и тот же день.

В 16-х, утверждают, что таинством последнего помазания (елеосвящения) не уничтожаются грехи, но что Иаков, в своем послании, говорит только о телесном врачевании.

В 17-х, при совершении крещения употребляют сок, выжатый из древесных плодов, к которому примешивают воду и закваску. То же соблюдают и при совершении литургии, когда у них недостает вина.

В 18-х, в приготовлении чаши смешивают две, или три, капли вина с теплой водой, так что нельзя заметить даже малейшего вкуса вина, а обычай Римской Церкви, которая употребляет воду холодную, презирают.

В 19-х, когда месят хлеб, который употребляют при совершении литургии, то употребляют муку во имя Отца, закваску во имя Сына, а холодную воду во имя Св. Духа.

В 20-х, говорят, что в один день на одном алтаре можно совершать одну только обедню.

В 21-х, они не убеждены, что их Священники очень оскверняются, если убьют какую-либо птичку, и не прежде очищаются, покуда она под мышками не предастся гниению. Если же он убьет Христианина, то он не налагает на себя столь тяжелого покаяния.

В 22-х, не считают за грех не сохранять веры для врага, в особенности для преданных Римской вере; даже считают справедливым всячески им вредить, потому что они знают пословицу, перенятую от Греков: “Защищай крест и свою веру, а врага дави””.

В 23-х, учат, что не следует поститься в день субботний, когда соблюдают Великий пост; а кто это делает, тот совершает тяжкий грех; учат также, что во все время того же поста, за исключением дней субботних и воскресных, не должно совершать никакой обедни, и потому презирают Римскую Церковь, которая и в другие дни совершает это богослужение. Пост этот, в который они питаются внутренностями соленых рыб, начинают за 8 дней прежде нас и, окончивши его, питаются мясом даже в пятницу. [46]

В 24-х, говорят, что очень тяжко грешат преданные Римской Церкви, потому что они бреют бороды, едят от задохнувшихся и кровь, питаются мясом также в четверг, понедельник и вторник пред Великим Постом.

В 25-х, утверждают, что высший духовный сан (praelatura) и священство, также посвящение, могут продаваться и покупаться, и что дети Священников по праву приобретают то, чем владели их отцы.

В 26-х, учат, что человек, как бы тяжко ни согрешил, не может, однако, совершить смертного греха.

В 27-х, учат, что блуд, совершаемый двумя свободными, не есть смертный грех.

В 28-х, говорят, что вор довольно уменьшит наказание, если покажется семи Священникам, признается в грехе и помажется маслом. Поэтому другого покаяния, или возврата похищенных вещей, и не нужно.

В 29-х, учат, что есть только два места душам по выходе их из тел: это — небо и ад, а чистилище совсем отвергают.

В 30-х, говорят, что души праведных прежде дня последнего суда и покуда тело их покоится в земле, не причастны никакой небесной славе, а души грешников не подвержены еще наказаниям, но там и здесь, как птицы, блуждают в воздухе.

В 31-х, учат, что заступления живых за умерших приносят пользу только грешникам и никому другому.

В 32-х, учат, что Дух Святой исходит только от Отца, отнюдь же не от Сына, что противно величию Св. Троицы.

В 33-х, разводятся без уважительных причин, только по требованию своей воли и страстей.

В 34-х, говорят, что второй и третий браки непозволительны и происшедшие от того дети незаконны.

В 35-х, когда погребают своих умерших, всякий, по предложению Священника, целует гроб, а затем совершают пиршество и питаются хлебами, освященными Священником.

В 36-х, утверждают, что светские государи (politici principes), не подвергаясь отлучению, могут отрешать от должности Патриарха, Епископов и своих Священников когда им угодно.

(пер. И. А. Тихомирова)
Текст воспроизведен по изданию: Начало и возвышение Московии. М. Императорское общество истории и древностей Российских. 1877

© текст - Тихомиров И. А. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Abakanovich. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ИОИДР. 1877