ГЕНРИХ ЛАТВИЙСКИЙ

О первом епископе Мейнарде

Божественное провидение, помнящее о Раабе и Вавилоне, то есть о заблуждении язычников, вот каким образом в наше нынешнее время огнем любви своей пробудило от греховного сна в идолопоклонстве идолопоклонников.

В обители Зегебергской был священник ордена Блаженного Августина ¹ Мейнард, человек достопочтенной жизни, убеленный почтенной сединой. Просто ради дела Христова и только для проповеди прибыл он в Ливонию на судне по реке Двине ².

Так вот, получив позволение, а вместе и дары от короля полоцкого, Владимира (Woldemaro de Ploceke), которому ливы, еще язычники, платили дань ³, названный священник смело приступил к Божьему делу, начал проповедовать ливам и строить церковь в деревне Икесколе (Ykeskola). Первые из этой деревни крестились Ило, отец Кулевены, и Виэцо, отец Ало, а за ними вслед и другие.

В ближайшую зиму литовцы (Lettones), разорив Ливонию, весьма многих увели в рабство. Чтобы избежать их ярости, проповедник вместе с икескольцами укрылся в лесах; когда же они ушли, Мейнард стал обвинять ливов в неразумии за то, что у них нет никаких укреплений. Он обещал им выстроить замок, если они решат стать и быть детьми Божьими. Это пришлось им по сердцу, они дали обещание и клятвенно подтвердили, что примут крещение.

В ближайшее лето из Готландии привезли камнетесов, а между тем ливы вторично подтвердили свое искреннее желание принять христианство. Перед закладкой Икескольского замка часть народа крестилась, а все обещали (но лживо) креститься, когда замок будет окончен. Начали класть стены на фундаменте. Так как пятая часть замка строилась на средства проповедника, она поступала в его собственность, а землю для церкви он заготовил ранее.

Как только замок был закончен, крещеные вновь возвратились к язычеству, а те кто еще не крестились, отказались принять христианство. Мейнард, однако, не отступил от начатого дела. В это время соседние язычники семигаллы, услышав о постройке из камня и не зная, что камни скрепляются цементом, пришли с большими корабельными канатами, чтобы, как они думали в своем глупом расчете, стащить замок в Двину. Перераненные стрелками они отступили с уроном. Соседние люди из Гольма подобными же обещаниями обошли Мейнарда и получили выгоду от этой хитрости: им также был выстроен замок

Сначала, однако, по каким-то причинам шестеро крестились, а имена их: Вилиенди, Ульденаго, Вадэ, Вальдеко, Гарведер, Виэтцо. Пока строились упомянутые замки Мейнард был посвящен в епископы бременским митрополитом. Когда [197] был окончен второй замок (1186), нечестные люди, забыв клятвы, обманули Мейнарда, и не нашлось ни одного, кто бы принял христианство.

Проповедник, конечно, смутился духом, особенно когда мало-помалу имущество его было расхищено, людей его избили, а самого его ливы решили изгнать из своих владений. Крещение, полученное в воде, они надеялись смыть, купаясь в Двине, и отправить назад в Тевтонию.

У епископа был сотрудник в проповедании Евангелия — Теодорих, брат цистерцианского ордена, впоследствии бывший епископом в Эстонии. Ливы из Торейды решили принести его в жертву своим богам, потому что жатва у него была обильнее, а на их полях погибла, затопленная дождями. Собрался народ, решили узнать гаданием волю богов о жертвоприношении. Кладут копье, конь ступает (через него) и волею Божьей ставит раньше ногу, почитаемую ногой жизни; брат устами читает молитвы, руками благословляет. Кудесник говорит, что на спине коня сидит христианский Бог и направляет ногу коня, а потому нужно обтереть спину коня, чтобы сбросить Бога. Когда это было сделано, а конь опять, как и в первый раз, ступил раньше ногою жизни, брату Теодориху жизнь сохранили ⁴.

Когда тот же брат был послан в Эстонию, он перенес большую и смертельную опасность от язычников из-за солнечного затмения, бывшего в день Иоанна Крестителя: говорили, что он съедает солнце.

В то же время один раненый лив из Торейды попросил брата Теодориха вылечить его, обещая креститься, если будет вылечен. Брат истолок травы и, хотя не знал их действия, призвав имя Божье, исцелил его и телом и духом, крестивши.

Это был первый, кто в Торейде принял веру Христову.

Зовет также брата Теодориха один больной и просит крестить его; сначала упорные и дерзкие женщины отклоняли его от святого намерения, но когда болезнь усилилась, неверие женщин было сломлено, больной был окрещен и поручен Богу в молитвах. Когда он умирал, один новообращенный, бывший на расстоянии семи миль оттуда, видел и свидетельствовал, что ангелы несли на небо его душу.

Когда вышесказанный епископ убедился в упорстве ливов, а дело его рушилось, он, собравши клириков и братию, решил вернуться назад и пошел на купеческие корабли ⁵, отправлявшиеся уже к Пасхе в Готландию. Тут лукавые ливы, со страхом предвидя, что потом придет христианское войско, стали лицемерными слезами и всякими иными способами, со лживым старанием, удерживать епископа.

Они говорили (как когда-то говорилось, но с другим намерением, святому Мартину): “Зачем ты покидаешь нас, отец? На кого ты оставляешь нас брошенными? Разве может пастырь уйти, когда овцам его грозит опасность от волчьих зубов?” И вновь все ливы обещали принять христианство. [198]

Бесхитростно поверил епископ этим словам и, по совету купцов, полагаясь к тому же на предстоящий приход войска, пошел с ливами назад. Дело в том, что кое-кто из тевтонов, датчан, норманнов и других обещали, если будет нужно, привести войско. Когда епископ, по отплытии купцов, возвращался назад, жители Гольма приветствовали его приветствием в духе Иуды, говорили: “Здравствуй, равви”, и спрашивали, почем соль и ватмал в Готландии. В огорчении он не мог удержаться от слез и отправился в Икесколу, в свой дом. Он назначил, в какой день собрать народ для увещания по поводу обещанного принятия крещения, но ливы в назначенный день не пришли и обещания не исполнили. Поэтому, посоветовавшись со своими, он решил идти в Эстонию, чтобы с зазимовавшими там купцами отправиться в Готландию. Между тем ливы уже готовили ему гибель во время этого путешествия, но Анно из Торейды предупредил его об этом и убедил вернуться. Так, после многих колебаний епископ возвратился в Икесколу, не имея возможности покинуть страну. Чтобы получить совет, он тайно направил к господину папе послом брата Теодориха из Торейды. Тот, видя, что ему иначе не выйти из страны, благочестивой хитростью обошел козни ливов: он ехал верхом, одетый в столу, с книгой и святой водой, как будто для посещения больного. Этой причиной он и объяснял свое путешествие, когда его спрашивали путники, и таким образом сумел ускользнуть — выехал из страны и прибыл к верховному первосвященнику. Этот последний, услышав о числе крещенных, нашел, что их надо не покидать, а принудить к сохранению веры, раз они добровольно обещали принять ее.

Он поэтому даровал полное отпущение грехов всем тем, кто, приняв крест, пойдут для восстановления первой церкви в Ливонии.

Тогда же епископ, вместе со шведским герцогом, тевтонами и готами, напал на куров, но бурей их отогнало в сторону. Они пристали в Виронии, эстонской области, и в течение трех дней разоряли ее. Виронцы уже начали было переговоры о принятии христианства, но герцог предпочел взять с них дань, поднял паруса и отплыл к досаде тевтонов.

Между тем блаженной памяти епископ Мейнард после множества трудов и огорчений слег в постель и видя, что умирает, созвал всех старейшин Ливонии и Торейды и спросил, хотят ли они быть опять без епископа после его смерти. Те единогласно заявили, что предпочитают иметь отца-епископа. Немного спустя епископ кончил свои дни (1196). [199]

О втором епископе Бертольде

Когда совершен был по обычаю похоронный обряд и епископ не без слез и сожалений со стороны ливов был погребен, стали судить о преемнике и послали к бременскому митрополиту за подходящим лицом. Намечен был почтенный аббат лукский Бертольд, цистерцианского ордена. Первоначально он не обнаружил готовности ехать, но потом, побежденный просьбами митрополита, принял бремя проповеди. Став епископом, он, поручив себя Господу, сначала отправился в Ливонию без войска попытать счастья. Прибыв в Икесколу, он вступил во владение церковью и собрал к себе всех важнейших лиц, как язычников, так и христиан. Предложив им напитки, угощение и подарки, он старался расположить их к себе и говорил, что прибыл по их зову, чтобы во всем заменить своего предшественника. Они сначала ласково его приняли, но потом на освящении гольмского кладбища наперерыв старались — одни сжечь его в церкви, другие убить, третьи утопить. Причиной его прибытия они считали бедность. Увидев такое начало, он тайно сел на корабль и вернулся в Готландию, оттуда отправился в Саксонию и обратился к господину папе, к митрополиту и всему христианству с жалобой на гибель ливонской церкви. Господин папа даровал отпущение грехов всем, кто примет на себя знак креста и вооружится против вероломных ливов, епископу Бертольду он дал грамоту об этом, как и его предшественнику.

Собрав людей, епископ прибыл с войском в Ливонию и подошел к замку Гольм, который расположен посредине реки (1198). Отправив в лодке посла, он спрашивает, решили ли они принять христианство и сохранить его принявши.

Те заявляют, что ни признавать, ни соблюдать не хотят.

Епископ же не мог причинить им никакого вреда, так как корабли оставил позади. Поэтому он с войском возвратился на место Риги ⁶ и стал совещаться со своими, что делать.

Между тем против него собралась в боевой готовности масса ливов и устроила стоянку за рижской горой.

Они все же послали к епископу гонца спросить, зачем он привел войско. Причина в том, ответил епископ, что они, как псы на блевотину, все возвращаются от христианства к язычеству. Тогда ливы говорят: “Мы эту причину устраним. Ты только отпусти войско, мирно возвращайся со своими в свою епископию и тех, кто приняли христианство, понуждай к соблюдению его, а других привлекай к принятию речами, а не мечами”.

Епископ потребовал у них в залог своей безопасности их сыновей, но они между собой решили не давать, а между тем, под предлогом сбора части заложников, [200] предлагают и получают краткое перемирие, причем, по обычаю, стороны в знак мира пересылаются копьями.

Во время этого перемирия они перебили много тевтонов, искавших корма для коней. Увидев это, епископ отослал им копье и прервал перемирие. Ливы вопят и шумят по обычаю язычников. Готовятся к бою и саксонские войска с другой стороны. Стремительно бросаются они на язычников, и ливы бегут. Епископ, не удержав коня, из-за его быстроты замешался в массу бегущих. Тут двое схватили его, третий, по имени Имаут, пронзил сзади копьем, а прочие растерзали на куски.

Ливы бежали стремглав, боясь, что войско гонится за ними, так как видели тевтонский рыцарский шлем, который (на самом деле) надел себе на голову один лив, убив тевтона.

Потеряв вождя, войско, конечно, пришло в волнение и стало на конях и с кораблей огнем и мечом опустошать ливские нивы. Увидев это, ливы, во избежание больших бед, снова заключили мир, позвали к себе клириков, и в первый день в Гольме крестилось около 50 человек, а в следующий обращено было в Икесколе около 100.

Они принимают по замкам священников и назначают на содержание каждого меру хлеба с плуга. Видя это, войско успокаивается и готовится к возвращению.

Ливы, потеряв пастыря, по совету клириков и братьев, посылают гонцов в Тевтонию за новым преемником ему. При таких обстоятельствах саксонский отряд, доверившись непрочному миру, возвращается восвояси; остаются клирики, остается и один купеческий корабль. Только что суда отошли под ветром, и вот — вероломные ливы, выйдя из обыкновенных бань, стали обливаться водой в Двине, говоря: “Тут мы речной водой смываем воду крещения, а вместе и самое христианство; принятую нами веру мы бросаем и отсылаем вслед уходящим саксам”. Эти ушедшие вырезали на ветви одного дерева подобие человеческой головы, а ливы сочли его за саксонского бога и, думая, что этим наводится на них наводнение и мор, наварили по обычаю меду, пили вместе и, посоветовавшись, сняли голову с дерева, связали плот из бревен, положили на него голову будто бы саксонского бога и вместе с верой христианской отправили за море, вслед уходящим в Готландию.

По истечении месяца они нарушили мир, стали захватывать братьев, дурно с ними обращаться, завладели их имуществом и, как воры или грабители, расхитили его. Так как и кони были угнаны, поля остались необработанными. От всего этого церковь понесла убытка до двухсот марок. Клир бежал из Икесколы в Гольм, не зная, на что ему надеяться и где укрыться.

После того, Великим постом, ливы сообща решили казнить смертью всякого клирика, какой останется в стране после пасхи. Поэтому клирики, с одной стороны, чтобы избежать смерти, с другой, чтобы найти пастыря, отправились в Саксонию (18 апреля 1199). Ливы решили убить и купцов, какие остались, но купцы, принеся дары старейшинам, спасли себе жизнь. [201]

О епископе Альберте

В год Господень 1198 достопочтенный Альберт, каноник бременский, был посвящен в епископы. В следующее за посвящением лето он отправился в Готландию и там набрал до пятисот человек для крестового похода в Ливонию. Проезжая оттуда через Данию (Daciam), он получил дары от короля Канута, от герцога Вольдемара и архиепископа Авессалома ⁷. Вернувшись к Рождеству (1199) в Тевтонию, он на многих возложил знак креста в Магдебурге, где в это был время коронован король Филипп с супругой ⁸. На судебном заседании у короля ставился вопрос, отдаются ли под опеку папы имущества идущих пилигримами в Ливонию, как это делается для отправляющихся в Иерусалим. Было отвечено, что они принимаются под покровительство апостольского престола, так как папа, назначая пилигримство в Ливонию с полным отпущением грехов, приравнял его пути в Иерусалим ⁹.

Второй год епископства Альберта

Во второй год епископства (1200) Альберт, вместе с графом Конрадом Дортмундским (de Tremonia), Гарбертом Ибургским (de Yborch) и многими пилигримами, пошел в Ливонию, имея с собой 23 корабля. Войдя в Двину и поручив себя и своих Богу, он направился к замку Гольм и, продвигаясь дальше, собирался идти в Икесколу, но когда они поднимались вверх по реке, на них напали ливы, кое-кого ранили, а священника Николая и других убили. Тем не менее епископ со своими, хоть и не без труда, достиг Икесколы. Братья, жившие там со времени первого епископа, и другие радостно их приняли. Собравшиеся ливы тут же заключили с тевтонами мир на три дня, но только из хитрости: чтобы в это время собрать войско.

По заключении мира епископ отправился вниз по течению в Гольм и, полагаясь на мир, послал в Динамюндэ ¹⁰ на корабли гонцов за епископским креслом, облачением и другим необходимым. Посланные, взяв что хотели, под покровом будто бы полного мира пошли обратно тем же путем. По дороге, когда они поднялись выше Румбулы (Rumbule), ливы, нарушив мир, жестоко напали на них, один корабль отступил и спасся, а другой был захвачен, и почти все бывшие на нем убиты. Продвинувшись затем к Гольму, ливы осадили епископа с его людьми. Осажденные, не имея пропитания ни для себя, ни для коней, были очень стеснены, но в конце концов, разрыв землю, нашли в разных местах много закопанного хлеба и других припасов. Между тем пришли фризы всего на одном корабле, подожгли [202] нивы ливов и стали, насколько хватало сил, тем и другим вредить им. Ливы, увидев это и боясь большей опасности, возобновили и подтвердили мир, пошли с епископом и тевтонами к месту Риги, где Ассо и много других получили благодать крещения.

Не полагаясь, однако, из-за вероломства ливов, на мир, многократно уже ими нарушавшийся, епископ потребовал заложников от Анно, Каупо и старейшин страны. Они были приглашены на пир (potacionem), явились все вместе и были заперты в одном доме. Боясь, что их отправят за море в Тевтонию, они представили епископу около тридцати своих сыновей, лучших, какие были на Двине и в Торейде. Епископ с радостью принял их и, поручив страну Господу, отплыл в Тевтонию.

Перед отъездом ливы указали ему место для города, который назвали Ригой — либо по озеру Рига, либо по обилию орошения, так как место омывается и свыше и внизу. Внизу — в том смысле, что там много воды и орошенных пастбищ или что там дается грешникам полное отпущение грехов, а тем самым, следовательно, омываются они и свыше, удостаиваясь Царства небесного; или Рига значит орошенная новой верой, откуда окрестные народы орошаются святой водой крещения.

Зная злобу ливов и видя, что без помощи пилигримов он ничего не добьется с этими людьми, епископ послал в Рим брата Теодориха из Торейды за грамотой на крестовый поход.

Теодорих изложил святейшему папе Иннокентию порученное ему дело, и вышеназванная грамота милостиво была ему вручена.

По его же настоятельной просьбе римский первосвященник строжайше, под страхом анафемы, запретил всем, кто бывает в Семигаллии для торговли, посещать местную гавань.

Эту меру затем одобрили и сами купцы; гавань они сообща постановили считать под интердиктом, а всякого, кто впредь вздумает войти туда для торговли, лишать имущества и жизни.

Когда позднее, два года спустя после постройки города, некоторые хотели нарушить это обещание, то сначала все купцы горячо просили их не ездить в Семигаллию. Те, однако, пренебрегая апостольским повелением ¹¹ и не считаясь с общим решением купцов, спустились на корабле по Двине. Тогда другие, видя их упорство, подойдя на кораблях, напали на них, и после того как двое, а именно лоцман и капитан, были схвачены и преданы жестокой смерти, прочие принуждены были вернуться.

Третий год епископства Альберта

На третий год своего посвящения (1201) епископ, оставив заложников в Тевтонии, возвратился в Ливонию с пилигримами, каких сумел собрать, и в то же [203] лето построен был город Рига на обширном поле, при котором можно было устроить и корабельную гавань. В это время присоединились к епископу благородный Даниил и Конрад из Мейендорфа, получив в бенефиций два замка — Леневардэ (Lenevarde) и Икесколу ¹².

Между тем куры, услышав о прибытии епископа и возникновении города, отправили в город послов для заключения мира, но не из страха войны, а по внушению Христа. Получив согласие христиан, они закрепили мир, по языческому обычаю, пролитием крови.

Волей Божьей и литовцы в том же году пришли в Ригу просить мира и тотчас по заключении его вступили с христианами в дружеский союз, а затем следующей зимой, спустившись вниз по Двине, с большим войском направились в Семигаллию. Услышав, однако, еще до вступления туда, что король полоцкий пришел с войском в Литву, они бросили семигаллов и поспешно пошли назад; поднимаясь по реке, они близ Румбулы нашли двух рыбаков епископа и бросились на них, как хищные волки, а одежду, в какой те были, отняли. После этого рыбаки раздетые прибежали в Ригу и рассказали о перенесенной обиде. Узнав об этом всю правду, пилигримы схватили некоторых литовцев, еще бывших в Риге, и до тех пор держали их тюрьме, пока рыбакам не возвращено было отнятое.

Четвертый год епископства Альберта

На четвертый год своего посвящения (1202), поручив город немногочисленным пилигримам, готовым стеной стать в защиту дома Божьего, епископ с прочими пилигримами отправился в Тевтонию.

После его отъезда прибыл в Ригу, вместе с первыми горожанами, брат его Энгельберт, монах, призванный из Неймюнстера (Novo Monasterio), и с помощью того, кто дает красноречие проповедникам, стал распространять имя Христово среди язычников, вместе с братом Теодорихом из Торейды, Алебрандом и прочими братьями, жившими в Ливонии в монашестве.

По прошествии недолгого времени братья монастыря Пресвятой Девы Марии в Риге, ценившие его праведную жизнь и орден, к какому он принадлежал, избрали его настоятелем, так как из того же ордена, из обители Зегебергской избран был и блаженной памяти Мейнард, первый епископ ливов, кто первый, желая их перевоспитать, и учредил в икескольском приходе монастырь.

Позднее, в третий год своего посвящения, епископ Альберт перенес эту монашескую обитель и епископский престол из Икесколы в Ригу, посвятив епископскую кафедру со всей Ливонией имени Пресвятой Богородицы Марии. Он же построил монастырь цистерцианских монахов в устье Двины, назвав его Динамюнде или Горой святого Николая. Аббатом этой обители он посвятил своего сотрудника в проповедании евангелия, брата Теодериха из Торейды. [204]

В это же время брат Теодерих, предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения церкви среди неверных учредил некое братство рыцарей Христовых, которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников и знак для ношения на одежде — меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу.

Семигаллы, не бывшие в мире с ливами ¹³, сожгли церковь гольмскую вместе со всей деревней, долго осаждали и замок, но взять не могли и отступили. Однако Бог, желая распространения новому насаждению христианской веры и утверждения мира повсюду, вскоре после этого похода привел семигаллов в Ригу для заключения мира, и тут, после того как мир был закреплен по языческому обычаю, те, кто ранее были врагами тевтонам и ливам, стали их друзьями.

Пятый год епископства Альберта

На пятый год своего епископства (1203), возвращаясь из Тевтонии, епископ взял с собой благородных Арнольда из Мейендорфа, Бернарда из Зеегаузена, брата своего Теодериха, а также многих других почтенных людей и рыцарей. Не боясь, ради Божьего дела, вместе с ними испытать и счастье и горе, он вверился волнам морским и, придя в Листрию, область королевства Датского, застал там язычников эстов с острова Эзеля с 16 кораблями: они незадолго до того сожгли церковь, людей перебили или взяли в плен, разорили страну, похитили колокола и церковное имущество, как и вообще до тех пор привыкли поступать и эсты и куры — язычники в королевствах Дании и Швеции. Пилигримы готовы были оружием отомстить за ущерб, понесенный христианами, но язычники, узнав, что они идут в Ливонию, и очень испугавшись, солгали, что они заключили мир с жителями Риги, и пользуясь доверчивостью христиан, ускользнули из их рук. Их хитрость, впрочем, не принесла им никакой выгоды, и они позднее попали в ту самую сеть, какая была для них приготовлена. Пилигримы с Божьей помощью здравыми и невредимыми прибыли в Висби и радостно были приняты горожанами и бывшими там гостями. Несколько дней спустя являются эсты со всей своей добычей. Пилигримы, видя их суда, стали укорять горожан и купцов за то, что они позволяют мирно проходить мимо своей гавани врагам рода христианского. Так как те отвечали уклончиво и предпочитали быть в мире с эстами, пилигримы пошли к своему епископу и стали просить у него позволения сразиться с эстами. Услышав об их желании, епископ старался их отговорить, с одной стороны потому, что в битве с врагами они могли очень пострадать, а с другой и потому, что церковь в стране язычников, ожидающая их прихода, не могла бы возместить их убыли.

Они продолжали всячески настаивать и, рассчитывая на милость Божью, не хотели отказаться от своего намерения: утверждали, что нет никакой разницы между эстами язычниками и ливами, и просили, чтобы епископ согласился на их [205] желание и соблаговолил зачесть им это дело в отпущение грехов. Епископ, видя их упорство, решил, что лучше будет, если они пойдут в битву с послушанием, так как послушание лучше жертвы, удовлетворил их желание и разрешил, в отпущение грехов, как они просили, мужественно вступить в бой с язычниками. Пилигримы готовятся смело биться с язычниками во имя Христово, крепко вооружаются и поспешно приготовляют корабли к выступлению. Заметив это с своей стороны, эсты отвели восемь разбойничьих судов немного в сторону от других, рассчитывая, когда пилигримы ударят в середину, окружить их и таким образом захватить корабли, против них выступающие. Тевтоны с силой напали на них, взошли на два эстонских корабля и, перебив там шестьдесят человек, привели корабли с грузом колоколов, церковных облачений и пленных христиан к городу Висби. На третий разбойничий корабль перескочил один из тевтонов, весьма сильный и, держа обоими руками обнаженный меч, стал наносить удары во все стороны и уложил один двадцать два человека. Пока он напрягался свыше сил в этой борьбе, оставшиеся еще в живых восемь человек подняли парус, ветер надул его, и боец оказался в плену; его увезли и потом, когда корабли собрались вместе, убили, а корабль, по малочисленности людей, сожгли.

Славно закончив таким образом это дело, все пилигримы принесли всемогущему Богу благодарность за дарованную им победу, а епископ послал людей и добро, захваченные язычниками у датчан, достопочтенному господину Андрею, лундскому архиепископу ¹⁴.

Пилигримы не пожелали дольше оставаться в Висби, продолжали свой путь и прибыли в Ригу. Горожане и прочие люди, бывшие в Риге, очень обрадовались их приходу, вышли им навстречу и с мощами торжественно приняли епископа и всех, кто с ним был.

После того брат Теодерих, отправляясь в Тевтонию с пилигримами, в тот год воевавшими в Ливонии как Божьи крестоносцы, взял с собой одного лива из Торейды, по имени Каупо, бывшего как бы королем или старейшиной ливов; пройдя большую часть Тевтонии, привел его, наконец, в Рим и представил папе. Папа принял его весьма милостиво, поцеловал, много спрашивал о положении народов, живущих по Ливонии, и усердно благодарил Бога за обращение ливонского народа. По истечении нескольких дней достопочтенный папа Иннокентий вручил упомянутому Каупо в подарок сто золотых, и когда тот пожелал вернуться в Тевтонию, простился с ним чрезвычайно ласково, благословил его, а епископу ливонскому через брата Теодериха послал библию, писанную рукой святого Григория папы.

В то же лето внезапно явился в Ливонию король полоцкий с войском и осадил замок Икесколу. Ливы, не имевшие доспехов, не посмели сопротивляться и обещали дать ему денег. Получив деньги, король прекратил осаду. Между тем тевтоны, посланные епископом с самострелами и оружием, заняли замок Гольм и, когда пришел король, чтобы осадить и этот замок, они переранили у него множество [206] коней и обратили в бегство русских, не решившихся под обстрелом переправиться через Двину. Король Герцикэ (Gercike) ¹⁵, подойдя к Риге с литовцами, угнал скот горожан, бывший на пастбищах, захватил двух священников, Иоанна из Вехты и Вольхарда из Гарпштедта (Harpenstede), рубивших с пилигримами лес у Древней Горы, а Теодориха Брудегама, погнавшегося за ним с горожанами, убил.

В это же время один монах, по имени Сифрид, весьма ревностно исполнял свой долг священника, пастыря душ, в гольмском приходе; он проводил день и ночь в служении Богу и добрым примером своей жизни поучал ливов. Когда, наконец, после продолжительных трудов, Бог положил счастливый предел его жизни, он умер. Тело его, по обычаю верующих, перенесли в церковь, и множество вновь обращенных со слезами провожало его. Когда они стали, как дети для любимого отца, делать ему гроб из хорошего дерева, оказалось, что одна из нарезанных для крышки досок на целый фут короче, чем следует. В смущении они долго искали куска дерева, чтобы удлинить доску, нашли наконец, приладили к доске и хотели уже прибить гвоздем, но сначала приложили ее сверху к гробу, чтобы повнимательнее примерить, и тут увидели, что она удлинилась не человеческой, а Божьей силой и вполне подходит к гробу, как они хотели. Обрадованные этим событием, прихожане бросили напрасно отпиленную доску и, похоронив своего пастыря по обычаю верующих, славословили Бога, творящего такие чудеса через своих святых.

Шестой год епископства Альберта

На шестой год (1204) епископ, боясь, что город, еще маленький и слабый, из-за малочисленности верующих может оказаться в опасности от козней язычников, вновь отправился в Тевтонию для набора пилигримов. Ревностно исполняя порученное ему дело обращения язычников и путешествуя то в Тевтонию, то обратно, в иные годы он нес большой и почти невыносимый труд.

После его отъезда литовцы, ненавистники христиан, вместе с ливами, еще язычниками, из Аскрадэ и Леневардена, числом до трехсот, подошли к Риге и, захватив городской скот на пастбищах, уже второй раз пытались угнать его. Народу в Риге было тогда еще немного и люди не решались все вместе выйти из города, боясь засад повсюду в окружавших город лесах. Однако человек двадцать храбрых горожан догнали врагов и потребовали вернуть скот, а потом с приходом рыцарей из города, воззвав к помощи всемогущего Бога, вступили в бой с язычниками у Древней Горы. Битва разгорелась и продолжалась до тех пор, пока обе стороны не разошлись от усталости. Некоторые ливы кроме того пошли на судне вниз по Двине, чтобы, пользуясь отсутствием жителей, напасть на город с другой стороны, но Бог защитил Своих: некоторые вышли из города навстречу им и стрелами обратили в бегство. Так кончилось это дело; литовцы с ливами ушли, захватив всего трех коней, принадлежавших [207] горожанам, а тевтоны, единодушно восхвалив Бога за спасение людей и возвращение скота, с радостью вернулись в город.

После того, с приближением зимы некоторые рыцари, а именно Арнольд из Мейендорфа, Бернард из Зеегаузена и другие, кто, уже второй раз приняв крест, оставались в Ливонии, собрались вернуться в Тевтонию. Приготовив все необходимое для путешествия, они спустили свой корабль накануне дня Рождества Пресвятой Девы Марии, а когда выходили из Двины (8 сентября), волей Божьей встретились перед гаванью с другими пилигримами на трех кораблях. На этих кораблях были брат Теодорих и Каупо, возвращавшиеся из Рима; их прибытие порадовало опечаленных жителей Риги, а чем больше радость у христиан, тем сильнее печаль и смущение в массе язычников.

Вышесказанные рыцари с товарищами долго бились в морских волнах и, наконец, достигли областей Эстляндии (Estlandie). Тут эсты, посягая на их жизнь и добро, напали на них с десятью разбойничьими кораблями и двенадцатью другими судами, но Бог сохранил Своих, и они не потерпели от врагов ни беды, ни горя, наоборот, один разбойничий корабль был разбит христианами, и язычники — одни были убиты, другие жалким образом утонули в море. Зацепив другой корабль железным крюком, они пытались подтянуть его к себе, но язычники, предпочитая рисковать гибелью в море, чем погибнуть от руки христиан, один за другим побросались с корабля в море, и пока они боролись со смертью, другие корабли отступили и ушли.

Ведь всемогущий Бог, хоть и испытывает непрестанно своих избранных, как золото в огне, подвергая их разным бедствиям, но никогда совсем не оставляет; наоборот, выводя их из всяких несчастий, тем больший страх внушает их врагам.

Идя дальше оттуда с величайшими трудностями, они в течение многих дней особенно страдали от голода, жажды и холода: когда у них оставалось уже совсем немного пищевых припасов, они приняли к себе 50 человек потерпевших крушение христиан, стоявших на берегу, отнеслись к ним сострадательно и истощили свои запасы. Когда им оставалось уже только погибать с голоду, вот каким образом посетил их Тот, Кто является свыше. Пришел большой купеческий корабль и частью дал, частью продал им съестных припасов: голодные подкрепились и насытились.

Идя дальше, они попали в еще более тяжелое положение: буря понесла их на опаснейшие скалы, и лишь с большим трудом и страхом удалось им пробраться среди них и уйти.

В канун св. Андрея (29 ноября) они достигли гавани Висби, а оттуда, запасшись съестным, пошли на парусах и приблизились к берегам Дании (Dacie).

Из-за мороза, который был чрезвычайно силен, они не могли пристать к берегу, оставили корабль во льду и, захватив вещи с собой, направились через Данию в Тевтонию. [208]

Седьмой год епископства Альберта

На седьмой год (1205), около Великого поста, когда те народы обыкновенно больше всего и делают свои набеги, литовцы, числом до двух тысяч конных, двинулись в поход против эстов и, когда они шли вниз по Двине и проходили мимо города, один из них, человек богатый и могущественный, по имени Свельгатэ, свернул к городу вместе с товарищами. В числе других, кто с миром вышли из города ему навстречу, был горожанин по имени Мартин, который угостил его медвяным питьем. Выпив, Свельгатэ догнал ушедшее вперед войско и сказал товарищам: “А вы не видели, как дрожали руки у тевтонов, подносивших нам мед? До них долетел слух о нашем приходе, и они в таком ужасе, что до сих пор не перестают дрожать. Отложим пока разорение этого города, но если победим области, куда направляемся, то и тут людей возьмем в плен или перебьем, а поселение их уничтожим. Едва ли праха этого города достанется и по горсти нашему народу”.

Немного дней спустя один из старейшин у семигаллов, по имени Вестгард ¹⁶, услышав о походе литовцев, поспешил в Ригу и стал упрекать тевтонов за то, что враги мирно проходят через их владения: как бы они, говорил он, изучив расположение местности, в будущем не погубили город вместе с его обитателями.

Так как тевтоны, по своей малочисленности, не хотели вступать в бой до возвращения епископа, тот же Вестгард, человек воинственный, стал подговаривать их к бою, обещал привести им на помощь побольше семигаллов, и просил только дать ему каких-нибудь опытных в военном деле людей, умеющих вести войско и построить его к битве. Тевтоны, видя его твердость, выразили готовность исполнить его просьбу, но с тем условием, чтобы от каждого замка Семигаллии он согласился дать им заложника, какого они выберут. Весьма обрадованный таким ответом, он весело возвратился к своим и, взяв с собой поименованных заложников, собрал достаточно войска. Когда войско было приведено, заложники были переданы в руки тевтонов, и семигаллы, показав таким образом свою верность, получили и помощь и дружбу с их стороны. В самом деле, дружина епископа, братья-рыцари, рыцарь Конрад из Икесколы и другие немногие, кому можно было уйти, вышли из города к войску и стали на возвышенности с семигаллами ждать возвращения литовцев.

Между тем в Торейду посланы были умелые гонцы разведать и сообщить о походе врагов. Вышеназванный вождь семигаллов собрал также из отдельных домов в Риге съестные припасы и переправил войску, пришедшему издалека.

Литовцы возвращались с бесчисленным множеством пленных и с массой добычи, скота и коней; вступив в Ливонию и идя потихоньку от деревни к деревне, они свернули, наконец, к замку Каупо и, положившись на мир с ливами, заночевали у них. Разведчики же тевтонские и семигалльские, точно узнавши о их возвращении, сообщили своему войску, а на другой день, вслед за первыми [209] пришли новые известия о том, что литовцы хотят идти кратчайшим путем через Роденпойс на Икесколу. Услышав это, все малева (войско) радовалось, и люди наперерыв стали готовиться к бою. Литовцы шли со всей добычей и пленными, которых было больше тысячи, разделив войско свое на две части и взяв пленных в середину. Так как снег был очень глубок, шли по единственной дороге один за другим. Чуть только шедшие первыми заметили впереди следы, они приостановились, подозревая засаду. Задние с пленными догнали их и все собрались в одну колонну. Когда семигаллы увидели, какая их масса, то многие оробели и, не решаясь вступить в бой, старались укрыться в безопасные места. Видя это, некоторые тевтоны обратились к рыцарю Конраду с настойчивой просьбой дать им первым вступить в бой с врагами Христа и говорили, что лучше со славой умереть за Христа, чем к позору своего народа бесчестно бежать. Конрад, имевший как рыцарь и на себе и на коне хорошую броню, с немногими бывшими налицо тевтонами напал на литовцев, и они, испуганные блеском оружия (так как и Бог навел на них ужас), отступили в разные стороны. Когда вождь семигаллов увидел, что литовцы, по милости Божьей, пришли и такое смятение, он уговорил и своих мужественно сразиться с ними; тут все войско соединилось, литовцы рассыпались всюду по дороге, как овцы, и около тысячи двухсот у них пало от меча.

Теодорих Сциллинг из дружины епископа, наткнувшись на сидевшего в санях Свельгата, того, что собирался уничтожить град Божий, пронзил ему бок копьем, а семигаллы, увидев, что он бьется в предсмертных судорогах, отрубили ему голову, положили на свои сани, куда они складывали одни головы литовцев, и повезли в Семигаллию.

Перебито было много и пленных эстов, так как и они всегда проявляли враждебность по отношению к сторонникам христианства, и таким образом христиане, вместе с язычниками семигаллами, одержали полную победу над обоими этими народами, то есть литовцами и эстами.

После поражения литовцев и эстов тевтоны с семигаллами возвратились к захваченному у обоих этих народов, добыча оказалась несметной: тут и кони, и скот, и одежды, и оружие. Спасенные, по милости Божьей, все возвратились домой здравыми и невредимыми, благословляя Бога. Один священник, бывший в то время в плену у литовцев по имени Иоанн, рассказывал, что там пятьдесят женщин, потерявших мужей, после этого повесились ¹⁷. Это потому, конечно, что они надеялись вскоре же встретиться с ними в другой жизни.

Возложив знак креста в Тевтонии на многих, господин епископ, наконец, возвратился на корабли. Он взял с собой брата своего Ротмара из Зегебергского монастыря, так как властью благочестивейшего папы Иннокентия ему даровано было право брать в каждой обители одного из братьев, кого захочет, в помощь своим трудам. [210]

Итак, ведомые Тем, Кто повелевает ветрам и морю, пришли в Ригу, где господин епископ, давно ожидаемый своими и все воинство пилигримов были с почетом приняты. В этом отряде были: полководец граф Генрих из Штумпенгузена, благородный Коно из Изенбурга и множество других рыцарей, и из Вестфалии и из Саксонии, и прочие пилигримы.

Пользуясь советом и помощью таких людей, епископ желал расширить вертоград Господа в стране язычников и потому в устье Двины в Динамюнде поместил монастырь, цистерцианских монахов и поставил у них аббатом вышеназванного брата Теодориха, а к замку Икесколе послал Конрада из Мейендорфа, которому уже ранее дал этот замок в бенефиций, чтобы от него ливы заранее знали о предстоящем прибытии епископа с некоторыми пилигримами, доброжелательно приняли бы его, как дети отца, и рассудили с ним о мире и о дальнейшем распространении христианства. Ливы, которые, получив от первого ливонского епископа Мейнарда благодать крещения, издевались над верой Христовой и не раз, по их словам, уничтожали ее омовениями в Двине, услышав о приближении епископа, стали вместе с прочими, еще язычниками, готовиться к бегству и наутро, пригласив к себе Конрада, втайне замыслили убить его, но стрела, о которой знают заранее, меньше ранит: Конрад, знал о их хитрости, вышел к ним в полном вооружении, в сопровождении своих и, когда они затеяли длинные разговоры, он на каждый вопрос давал подходящий ответ. Между тем подошли люди, шедшие впереди епископа. Тут ливы, еще более пораженные этим, бросились бежать и, пользуясь лодками, поднялись вверх по реке к замку Леневарден с женами и малыми детьми. Этим они ясно показали, что мало думают о ранее принятом крещении. Пилигримы же, видя, что новообращенные ливы до такой степени заблуждаются и, подобно псам, возвращаются на блевотину, забывая о принятом когда-то христианстве, полные ревности о Боге, пустились преследовать бегущих. Скоро однако они заметили, что те, соединившись с другими язычниками из Леневардена, покинули свои деревни и ушли вместе в лесные трущобы. Тогда пилигримы, подложив огонь, зажгли их город. После того пилигримы пошли вверх по Двине, а ливы из замка Аскратэ, услышав о происшедшем, скрылись в безопасные лесные места. Так и случилось, что замок их, по милости Божьей, был сожжен, а они, дав заложников, заключили мир с тевтонами и обещали вскоре прийти в Ригу и креститься. Впоследствии так и было.

Когда король Вячко (Vetseke) из Кукенойса ¹⁸ услышал, что пришли таким большим отрядом латинские пилигримы и поселились по соседству, всего в трех милях от него, он, добыв через гонца пропуск от епископа, отправился к нему на корабле вниз по реке. После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил с тевтонами прочный мир, который, впрочем, продолжался недолго. По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе. [211]

Когда это все кончилось, и пилигримы возвращались своей дорогой, на них в густой заросли близ мемекульской дороги жестоко напали ливы из двух городов, Леневардена и Икесколы, однако большой опасности тут не было, и пилигримы, выйдя из этой стычки, прибыли в Икесколу. Они увидели, что этот город, построенный некогда епископом Мейнардом, хорошо укреплен, но стоит пустым, и нашли, что ливы не заслуживают таких укреплений, так как они, правда, были крещены, но до сих пор оставались бунтовщиками и неверующими. Поэтому они ввели Конрада во владение бенефицием и оставили ему кое-кого из пилигримов, людей смелых и готовых к битвам. Чтобы также позаботиться и о хлебе для него в запас, на случай войны, они сжали созревшие ливские нивы, кто серпом, кто мечом. Жали все при оружии, так как иначе не могли бы выдержать частых нападений язычников. Когда город был полон хлебом доверху, господин епископ, радуясь этому, поручил Богу остающихся там, а с другой частью пилигримов ушел в Ригу.

Спустя недолгое время пилигримы из замка Икесколы вышли как-то для сбора хлеба, и семнадцать человек из них перебито было засевшими в лесу ливами, а некоторые из этого числа принесены были в жертву языческим богам и погибли в ужасных мучениях.

И все же ни этими, ни подобными действиями враги не заглушили голоса христианской проповеди Слова Божия, а наоборот, по распространению веры могли видеть, что христиане в боях и проповедании веры с каждым днем все более и более крепнут.

Вот почему все жившие у Двины ливы, упав духом и придя в смущение, дали заложников и помирились с господином епископом и прочими тевтонами, а кто из них еще остался в язычестве, обещали креститься. Так, по призыву Христа, народ непокорный и вполне преданный языческим обрядам, мало-помалу приведен был под иго Господне и, оставив прежний мрак язычества, в вере увидел истинный свет, то есть Христа.

После этого им по заслугам разрешено было вновь владеть деревнями, полями и всем, что они, казалось, потеряли не без основания; в укрепление, выстроенное близ Икесколы, они допущены не были; вернулись на свои места также жители Леневардена и Икесколы.

В ту же зиму устроено было в центре Риги прекраснейшее представление о пророках для того, чтобы язычники учились начаткам христианской веры, смотря на деяния веры. Содержание этого представления весьма тщательно передавалось переводчиком присутствовавшим новообращенным и язычникам. Когда воины Гедеона стали сражаться с филистимлянами, язычники, боясь, что и их убьют, побежали, но их успокоили и позвали назад.

Так церковь недолгое время отдыхала в тишине и мире.

Однако это самое представление было как бы началом и предвестием будущего: в этом представлении были войны — Давида, Гедеона, Ирода; было и учение [212] Ветхого и Нового Завета, и действительно, во многих последовавших войнах должно было быть обращено язычество, а в учении ветхого и нового завета оно должно было получить наставления, как прийти к истинному Миротворцу и жизни вечной.

Восьмой год епископства Альберта

В начале восьмого года (1206) господин епископ, желая снискать дружбу и расположение Владимира, короля полоцкого, какие тот проявлял к его предшественнику, епископу Мейнарду, послал ему через аббата Теодериха боевого коня с вооружением, но по дороге литовцы-разбойники ограбили аббата. И он и спутники его потеряли все, что у них было, но сами остались здравы и невредимы и прибыли к королю. Вступив в город, они застали там ливов, тайно посланных их старейшинами, которые, стараясь склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии, в льстивых и лживых словах сообщали ему все, что только могли коварно придумать или сказать против епископа и его людей. Они утверждали, что епископ с его сторонниками для них великая тягость, а бремя веры нестерпимо. Относясь к их словам с излишней доверчивостью, король велел всем находящимся в его королевстве как можно скорее готовиться к походу, чтобы, взяв необходимое на дорогу, на корабле или на плотах из бревен по течению реки Двины быстро и удобно подойти к Риге. Оттого и вышло так, что тевтонские послы, не зная ни о внушениях ливов, ни о намерениях короля, получили приказ явиться пред лицо короля, а там их, при ливах, спросили, какова причина их прихода. Они объяснили, что пришли ради мира и дружбы, а в это время ливы, наоборот, заявили, что тевтоны и не хотят и не соблюдают мира. Речь их полна была проклятий и желчи, а короля они больше подстрекали начать войну, чем заключить мир. Боясь однако обнаружить открыто свои тайные намерения, король велел тевтонам удалиться и ждать на подворье, но когда аббат обдумал положение, ему удалось дарами и деньгами подкупить одного из королевских советников, и план, который долго скрывали, тут же и был выдан. Когда он обнаружился, дивное провидение Божье помогло аббату, и дела пошли лучше. Аббат с помощью Божьей узнал, что в городе есть один бедняк из замка Гольм, нанял его за полмарки серебра, вручил ему свое письмо и через него сообщил господину епископу рижскому и всей церкви верующих о том, что слышал и видел. Тогда многие пилигримы, собиравшиеся отплыть за море, снова приняли крест и вернулись, да и сам епископ, намеревавшийся уехать вместе с другими, простился с отплывающими и возвратился к своим.

Когда король узнал о поступке аббата, то призвав его, спросил, посылал ли он гонца в Ригу, и тот, не побоявшись короля, признал, что послал письмо через одного человека. Позднее послы, отправленные из Риги вместе с ним, боясь гнева короля, стали умолять и уговаривать аббата отказаться от своих слов. Он однако, [213] зная, что “раз промолвишь, навек улетит невозвратное слово”, ни под каким видом не желал взять назад то, что говорил королю.

Король понял, что так он ничего не добьется, поскольку план его выдан, и замыслил хитрость, раз не удалось действовать военной силой. Ведь тот, кто с видом голубки говорит ласковые слова, иногда ранит так же, как змея в траве.

Аббата отпустили домой, но вместе с ним отправили русских послов с мирными речами, но коварной мыслью. Выслушав обе стороны, ливов и епископа, они должны были решить, кто прав, чтобы это решение и соблюдалось.

Отпущенные королем послы очень быстро добрались до русского замка Кукенойса и оттуда отправили в Ригу вместе с аббатом одного диакона Стефана (но не первомученика) приглашали епископа встретиться с послами и назначили для переговоров день 30 мая, а место — близ реки Воги. Остальные, рассыпавшись во все стороны по области, стали звать ливов и лэттов, собственно, называемых лэтигаллами, явиться при оружии. Ливы пришли с намерением не столько выполнять волю короля, сколько содействовать гибели христиан. Лэтты же или лэтигаллы, которые, хоть и оставались еще язычниками, но были хорошего мнения о жизни христиан и желали им добра, не явились на эти коварные переговоры, и даже подарки, поднесенные им русскими, не могли склонить их ко злу против тевтонов. Господин епископ, приглашенный на эти переговоры королевским послом, вышеупомянутым Стефаном, по совету своих дал такой ответ: “Во всех странах, как известно, существует общий обычай, чтобы послы, отправляемые своими господами, сами искали того, к кому посланы, и являлись к нему, но никогда государь, как бы скромен или любезен он ни был, не выходит из своих укреплений навстречу послам. Поэтому и послам и их гонцам надлежит искать нас в нашем городе, где мы со своими могли бы и принять, и содержать их с большим почетом. Итак, пусть пожалуют, ничего не боясь, ожидая почетного приема”.

С приближением назначенного дня вооруженные ливы собрались на переговоры у реки Воги. Старейшины же из замка Гольм, зачинщики всего злого дела, пришли к ним на корабле и, пристав к замку Икесколе, стали звать с собой и икескольцев. Тевтоны, однако, зная лукавство ливов, отказались сесть на корабль, и те продолжали свой путь, рассуждая с соотечественниками об изгнании христиан.

Между тем двое икескольцев из новообращенных, а именно Кириан и Лайян, стали усиленно просить Конрада, начальствовавшего в замке, позволить им присутствовать на собрании ливов, чтобы узнать их упорные замыслы и сообщить, какие мероприятия готовят они против христиан; они рассчитывали на своих многочисленных родственников и друзей и не боялись идти к грозному вражескому войску. Считая это весьма безрассудным в силу многообразного коварства ливов, Конрад отговаривал их, но затем, уступив настойчивым просьбам, позволил идти. Явившись на собрание, они тотчас были схвачены старейшинами, их стали принуждать отступить от веры Христовой и отречься от тевтонов, но те, утвердившись [214] в любви к Богу, заявили, что принятую веру они готовы сохранить со всей преданностью, и никакие муки не в силах оторвать их от общения и дружбы с христианами. Из-за этого, понятно, даже родственники так их возненавидели, что ненависть пересилила всю прежнюю любовь: с общего согласия ливов, их обвязали вокруг ног веревками и разорвали пополам, подвергли жестоким мукам, вырвали внутренности, оторвали руки и ноги. Нет никакого сомнения, что за эти страдания они, вместе со святыми мучениками, удостоились вечной жизни. Тела их покоятся в икескольской церкви, рядом с могилой епископов Мейнарда и Бертольда, из коих первый был исповедником, а второй — мучеником, как выше было сказано, и пал, убитый теми же ливами. После этого ливы сговорились на том, чтобы, собравшись со всех концов страны, сначала занять ближайший к Риге замок Гольм, а оттуда уже напасть на рижан, весьма малочисленных в то время, и разрушить город. Заключив таким образом договор и союз, но не помня о воспринятых таинствах, забыв о крещении, отвергнув веру, не заботясь о мире и снова начиная войну, вся масса ливов спустилась к Гольму и объединилась вместе с пришедшими на зов некоторыми литовцами из Торейды и из Вейналы.

Далее жители Гольма, всегда быстрые в кровопролитии, схватили своего священника Иоанна, отрубили ему голову, а тело изрезали на куски. Он родился в Виронии, ребенком был захвачен язычниками, а достопочтенный епископ Мейнард освободил его и поместил в Зегебергский монастырь учиться священному писанию; когда же он преуспел в этом, то вместе с епископом Альбертом отправился в Ливонию и, удостоившись духовного сана, многих в гольмском приходе обратил от поклонения идолам к христианству. Наконец, после этих трудов он, вместе с двумя другими, Гергардом и Германном, за веру, как сказано, удостоился пальмы мученичества и вечной жизни. Тело его и кости впоследствии были собраны другими священниками и благоговейно погребены господином епископом и его капитулом в Риге, в церкви Святой Марии.

Когда это произошло и толпы ливов стали стекаться к замку Гольм, некоторые новообращенные — Лембевальде и другие, доказали свою верность: оставили жен и семьи в Гольме, а сами отправились в Ригу и, больше желая успеха христианам, чем вероломным ливам, стали советовать господину епископу, как защищаться от врагов.

В течение нескольких дней ливы все оставались в замке, а некоторые из ник вышли по направлению к Риге и стали то коней с пастбищ угонять, то убивать людей, причиняя зло, где и как могли. Некоторые, наконец, со скуки вернулись по домам, другие же остались. Епископ, услышав, что некоторые ушли, созвал братьев-рыцарей, горожан и пилигримов и спросил, не следует ли что-либо предпринять против ливов. Все решили, что лучше, воззвав к помощи всемогущего Бога и поручив ему вновь учрежденную церковь, вступить в бой с ливами в Гольме и лучше всем умереть за веру Христову, чем поодиночке что ни день [215] гибнуть в мучениях. Итак, оставив город на попечении господина епископа, все сильнейшие из тевтонов, вооружившись, вместе с рижскими ливами и взяв с собой баллистариев и других стрелков, сели на корабль и подошли к замку Гольм на пятый день после Пятидесятницы (4 июня). Увидев их издали, враги не робея бегут навстречу, чтобы защитить берег и не дать им высадиться. Сперва христиане были смущены своей малочисленностью: ведь их было всего 150 человек, а врагов громадное количество, но потом, запев молитву Богу о милости, они ободрились и стали высаживаться. Первыми пошли на врагов Арнольд, брат-рыцарь, и с другого корабля — слуги епископа с прочими. Сначала бились в воде, принимая на себя жестокие удары камней, летевших с берега, и вражеских копий, но, наконец, храбро сражаясь, овладели берегом. Ливы, не защищенные броней, очень пострадали от стрел, ряды их сбились, и побежденные враги обратились в бегство. Тут одни были перебиты, другие, пытаясь переплыть реку, утонули, иные отступили в замок, некоторые же спаслись вплавь, но не избежали могильного червя.

Был среди них князь Ако, их старейшина, виновник всего предательства и всех бед, тот, кто подстрекал короля полоцкого к войне с рижанами, кто собирал литовцев, кто созывал на бой против рода христианского жителей Торейды и всю Ливонию. В числе других был и он убит, а голову его, как трофей победы, послали епископу. Епископ же с клириками, отслужив мессу, со страхом Божьим и молитвой ждал, не явится ли кто-нибудь сообщить ему, что делается. Сердце его полно было надеждой на Бога. И вдруг вдали показалось суденышко: на нем возвращался один из братьев-рыцарей с несколькими ранеными, который и предъявил епископу голову Ако в знак победы. Радуясь со всеми, кто оставался дома, епископ возблагодарил Бога, даровавшего церкви Своей спасение силами немногих защитников.

Между тем христиане подошли к пригородным постройкам, подложили огонь под стены замка и стали метательными орудиями (patherellis) бросать в замок огонь и камни.

Баллистарии переранили множество народу в крепости, так что, при больших к тому же потерях и убитыми, не стало сил для защиты. Поэтому люди из Торейды стали просить мира, получили согласие и позволение выйти из замка; почти все они оказались переранены. Жители же Гольма, виновники злого дела, принуждены были сдаться, а старейшины их были отведены в Ригу и, по заслугам, брошены в тюрьму.

Прочие же бывшие в замке, ради таинства крещения, ранее принятого ими, были пощажены, да и потом не терпели ничего дурного.

Все славное, что до этого времени произошло в Ливонии, Бог совершил не мужеством многих, а руками немногих, поэтому за многократные победы да будет благословен Бог во веки. [216]

Был голод в то время и сильный недостаток съестного в городе, но тут Бог послал епископского священника Даниила с двумя грузовыми судами (coggonibus) из Готландии, до верху полными хлеба и прочих необходимых вещей. Того же Даниила епископ отправил со своим воеводой Гевегардом, баллистариями и некоторыми другими занять вышеназванный замок Гольм, чтобы ливы впредь не могли сопротивляться там христианам, зовя на помощь русских и язычников. Старейшин же гольмских епископ впоследствии повез с собой в Тевтонию, чтобы, познакомившись там с христианскими обычаями, научились быть верными и те, кто всегда были неверными.

После того рижане, помня обо всех обидах, причиненных им жителями Торейды, еще язычниками, и о частом нарушении ими мира, призвали на помощь семигаллов, чтобы отомстить врагам. Семигаллы, всегда относившиеся враждебно к жителям Торейды, обрадовались и пошли навстречу рижанам с князем своим Вестгардом в количестве около трех тысяч человек. Продвинувшись вперед к Койве, рижане разделили свое войско и половину отдали Каупо, бывшему предводителем. Дело в том, что он, по возвращении из Рима, стал преданнейшим человеком, из-за преследований со стороны ливов бежал в город и почти весь тот год оставался с христианами.

Другую половину войска они послали в направлении Дабрела. Каупо пошел с войском к своему замку, где были его родные и друзья, язычники. Когда они вдруг увидели неожиданно появившееся войско, их охватил страх и лишь немногие взошли на стены защищать замок, большинство же перелезло через вал в задней части замка и бежало в леса и горные места. Христиане мужественно осадили замок и, наконец, храбро взошли на валы. Враги были побеждены и прогнаны из укреплений, христиане вступили в замок и, преследуя там язычников, до пятидесяти человек убили, а прочие спаслись бегством. Захватив все имущество и большую добычу, замок зажгли. Когда ливы, бывшие по другую сторону Койвы в замке Дабрела, заметили столб дыма и огня и увидели, что замок Каупо горит, они, боясь, что с ними и с их замком будет то же, собрали всех в замок, взошли на крепостной вал в ожидании неприятеля и встретили его, храбро сопротивляясь. Дабрел, их старейшина, ободрял их и поддерживал, говоря, как филистимляне: “Крепитесь и сражайтесь, филистимляне, чтобы не стать рабами евреев”. Пилигримы, целый день осаждавшие замок вместе с семигаллами, не могли взять его; некоторые из них пытались с немногими взойти с другой стороны, но потеряли там пятерых человек убитыми.

Увидев, что замок весьма крепок и неприступен, отступили, опустошив область, вернулись к своим и, остановившись под Ригой вместе с остальным отошедшим войском, разделили всю взятую добычу. Епископ, возблагодарив Бога, отпустил по домам радостных семигаллов. [217]

После этого, возобновив мир с ливами, епископ собрался ехать в Тевтонию, но выйдя в море, целую ночь бился под страшной бурей, а на следующий день его снова пригнало в Двину. Несколько дней он наслаждался отдыхом, не жгло его и солнце счастья днем, не печалила и луна неудачи ночью, но не отступал он от Божьего дела ни на суше, ни на море. Принеся Богу благодарность, он снова пустился в те же опасности, каких избежал, и, пользуясь посланной Богом тишиной, отправился в Алеманию собирать пилигримов для защиты церкви.

Позднее кое-кто из ливов, упорствуя в коварстве, известили короля полоцкого через гонцов об уроне, понесенном своими, и просили прийти на помощь им против тевтонов, пользуясь в особенности временем, пока в Риге оставалось немного людей, а другие уехали с епископом. Слушаясь их зова и советов, король собрал войско со всех концов своего королевства, а также от соседних королей, своих друзей, и с великой храбростью спустился вниз по Двине на корабле.

При высадке у Икесколы многие из них были ранены баллистариями рыцаря Конрада. Заметив, что тевтоны находятся в замке, пошли дальше и, внезапно подойдя к замку Гольм, окружили его со всех сторон. Ливы же, не знавшие о приходе войска, одни побежали и скрылись в леса, другие присоединились к тевтонам и заперлись в замке, баллистарии взошли на валы и переранили множество врагов. Русские с своей стороны, не знавшие применения баллисты, но опытные в стрельбе из лука, бились много дней и ранили многих на валах; они собрали большой костер из бревен и старались поджечь укрепления, но старания эти были напрасны, а при сборе леса многие из них пали раненые баллистариями. Поэтому король послал гонцов к жителям Торейды, к лэттам и к окрестным язычникам, чтобы все они выступали в поход против рижан. Люди из Торейды тотчас же с радостью собрались к королю, и было поручено пришедшим единственное дело: собирать дрова для поджога замка, а так как защитного вооружения они не имели, то при собирании дров великое множество и было перебито неожиданными выстрелами. Лэтты же и сами не пришли и гонцов не прислали. Устроили русские и небольшую метательную машину, по образцу тевтонских, но, не зная искусства метать камни, ранили многих у себя, попадая в тыл. Тевтоны, по своей малочисленности (их было всего двадцать человек), боясь предательства со стороны ливов, которых много было с ними в замке, днем и ночью оставались на валах в полном вооружении, охраняя замок и от друзей внутри и от врагов извне. Ливы же ежедневно все искали с королем способа, как бы, захватив их хитростью, предать в руки русским, и если бы продлились дни войны, то едва ли рижане и жители Гольма, при своей малочисленности, могли бы защититься.

В Риге боялись и за положение города, так как сооружения его еще не были крепки, боялись и за дела вне города, за своих, осажденных в Гольме.

Между тем к королю вернулись некоторые ливы-разведчики и сказали, что все поля и дороги вокруг Риги полны мелкими железными трехзубыми гвоздями; они [218] показали королю несколько этих гвоздей и говорили, что такими шипами тяжко исколоты повсюду и ноги их коней и собственные их бока и спины. Испугавшись этого, король не пошел на Ригу, и спас Господь надеявшихся на него. Торейдцы же, увидев корабли в море, сообщили королю, и тот, не только не добившись успеха в одиннадцатидневной осаде замка, но скорее даже пострадав в силу потери своих, боясь в то же время прибытия тевтонов, поднялся со всем своим войском, взяв раненых и убитых, и возвратился на корабле в свою землю. Гевегард, воевода епископа, умер после от небольшой раны, а прочие, оставшись здравы и невредимы, благословляли Бога, Который и на этот раз руками немногих защитил свою церковь от неприятеля.

В это же время король Дании высадился на Эзеле с большим войском, которое собирал уже в течение трех лет. С ним был и архиепископ лундский Андрей, который, давая отпущение грехов, отметил знаком креста бесчисленное множество людей, чтобы отомстить язычникам и подчинить их вере христианской.

Они построили замок, но так как не нашлось никого, кто решился бы остаться там для защиты против нападений язычников, то замок сожгли, а король со всем войском вернулся в свою страну. Упомянутый же архиепископ лундский, епископ Николай и вся их дружина на двух кораблях, нагруженных съестными припасами, повернули в Ригу и при входе в Двину благоговейно были приняты настоятелем Св. Марии Эггельбертом и всей его братией. Услышав о великих испытаниях церкви и о вторичном спасении ее Богом, они с сочувствием и поздравляли и радовались, благословляя Бога за то, что Он неизменно сохраняет церковь Свою среди язычников при столь малом числе защитников.

После того архиепископ стал, созывая всех клириков, объяснять им богословское учение и читать псалтырь, и так они всю зиму провели в божественном созерцании. И недаром за войнами следовали богословские поучения, так как тогда же, после упомянутых войн, была обращена и крещена вся Ливония.

После ухода русского короля с войском страх Божий напал на ливов по всей Ливонии; жители Торейды и двинские ливы отправили послов в Ригу и просили о мире. Людям из Торейды напомнили все зло, какое так часто делали они во время мира, нарушая мир: многих перебили, причинили много вреда Каупо, который покинул их и всегда сражался вместе с христианами; имения его разорили пожаром, поля отняли, ульи переломали, а сверх того и против рижан предпринимали много войн. Поэтому в мире им было отказано и по заслугам, так как, не умея быть сынами мира, они всегда только нарушали его. Они тем не менее стали настоятельно просить крещения, обещая принять священников и во всем им повиноваться. Ливы же из Леневардена для примирения с господином Даниилом, давно уже получившим этот замок в бенефиций, обещали каждый год давать по полталанта ржи с плуга. Это они с тех пор и до сего дня платят. [219]

Рижский настоятель, по указанию архиепископа, взяв заложниками сыновей лучших людей по всей Ливонии, послал священников на проповедь. Первый из них Алебранд, отправившись в Торейду, просвещал людей словом проповеди и таинством крещения, разграничил приходы и построил церковь в Куббезелэ.

Священник Александр направлен был в Метсеполэ ¹⁹. Окрестив всю ту область, он остался там жить, сея семя евангельское, и начал строить церковь. Священник Даниил, который некоторым образом был испытан при осаде гольмского замка, послан был в Леневарден. Жители приняли его хорошо и были им крещены. Пройдя в деревню, называвшуюся Сидегундэ, он тотчас созвал народ слушать Слово Божье. Из лесной глуши пришел ночью один лив и рассказал ему о своем видении: “Я видел, говорит, бога ливов, который предсказал нам будущее. Образ его от груди и выше рос из дерева и сказал мне, что завтра придет литовское войско. Боясь этого войска, мы и не смеем собраться”. Священник понял, что это уловки демона, потому что в то осеннее время уже не было дороги, по какой могли бы прийти литовцы, и став на молитву, поручил себя Богу. Когда настало утро, а о том, что ливу предсказал призрак, не было никаких известий, все собрались; священник, осудив идолопоклонство, объяснил, что такого рода видения не что иное, как уловки злого духа, и стал проповедовать единого Бога, Творца всех вещей, единую веру и единое крещение; этим и подобными речами он звал их к почитанию единого Бога. Выслушав это, они отреклись от диавола и дел его, обещали верить в Бога и крестились все, кому это предназначено было Богом. Окрестив жителей Ремина, он пошел в Аскраду и, когда все там с радостью приняли Слово Божье, он совершил таинство крещения и возвратился в Торейду в замок Дабрела, где и был ласково принят жителями. Посеяв и тут семя Слова Божия, он обратил и окрестил их, а потом, оставив эту область, прошел к вендам. Венды в то время были бедны и жалки: прогнанные с Винды ²⁰, реки в Куронии, они жили сначала на Древней Горе, у которой ныне построен город Рига, но оттуда были опять изгнаны курами; многие были убиты, а остальные бежали к лэттам, жили там вместе с ними и очень обрадовались приходу священника. Обратив и окрестив их, священник поручил Господу насажденный виноградник и засеянное поле, а сам вернулся в Ригу. Позднее он был послан к идумеям, крестил там множество идумеев и лэттов, построил церковь над Ропой и, оставаясь там, указывал людям путь к вечной жизни. Торейдцы же, по принятии таинства святого крещения со всеми духовными законами, стали просить своего священника Алебранда, чтобы он судил их не только в делах духовных, но и в гражданских, в так называемом мирском праве, по христианским законам. Племя ливов некогда было весьма вероломно, каждый отнимал у своего ближнего, что тот имел, для крещеных же стали запретными такие насилия, грабежи, кражи и тому подобное. [220]

Те, кто до принятия крещения были ограблены и горевали о потере своего добра, которое теперь, крестившись, уже не смели силой добывать обратно, добивались мирского суда для решения дел этого рода. Поэтому священнику Алебранду с самого начала было поручено разбирать, как духовные дела, так и гражданские, и он, ради дела Божьего и своих грехов, честно исполнял порученную ему обязанность: карая кражи и грабежи, возвращая несправедливо отнятое, он указывал ливам путь праведной жизни.

В первый год ливам нравился этот христианский порядок, потому что дело суда выполнялось честными людьми, но позднее по всей Ливонии и Лэтигаллии и Эстонии все было испорчено действиями разных гражданских судей-мирян, которые, выполняя судейские обязанности, больше заботились о наполнении своих кошельков, чем о Божьей справедливости.

В ту же зиму было затмение солнца (28 февраля 1207), продолжавшееся значительную часть дня ²¹.

Епископ Альберт между тем обходил в Тевтонии каждый квартал, улицу и церковь, ища пилигримов. Пройдя Саксонию и Вестфалию, он прибыл наконец ко двору короля Филиппа и, так как не ожидал помощи ни от какого короля, обратился к империи и получил от империи Ливонию ²², после чего блаженной памяти король Филипп обещал давать ему каждый год пособие в сто марок, но от обещаний никто богатым не бывает.

Девятый год епископства Альберта

На девятый год (1207) вся Ливония была крещена, церковь наслаждалась тишиной и миром, спокойно ожидая прибытия своего епископа. Архиепископ лундский и канцлер, собравшись со своими в обратный путь, в Вербное Воскресение (15 апреля) достигли Готландии и отпраздновали торжественный день Святой Пасхи (22 апреля) в своей стране.

Рижский епископ прибыл в Ригу в день Пятидесятницы (10 июня) и радостно был всеми встречен. С ним прибыл граф Годескальк Пирмонт (Peremunt), другой граф и еще множество пилигримов, благородных и почтенных людей. Радуясь миру церкви, они настолько подняли высоту городских стен, что с тех пор набеги язычников стали не страшны.

Когда король Кукенойса Вячко (Vesceka) услышал о прибытии епископа и пилигримов, он вместе со своими людьми вышел им навстречу и по прибытии в Ригу был принят всеми с почетом. Проведя в самой дружественной обстановке в доме епископа много дней, он наконец попросил епископа помочь ему против нападений литовцев, предлагали за это половину своей земли и своего замка. Это было принято, епископ почтил короля многими дарами, обещал ему помощь людьми и оружием, и король с радостью вернулся домой. После того, порадовавшись обращению [221] и крещению ливов, епископ послал к ним священников и в Торейду, и в Метсеполэ, и в Идумею, и на Двину; везде были выстроены церкви, и священники размещены по приходам.

В то же время Господь с каждым днем все увеличивал дружину братьев рыцарства, и стали они думать, что, сообразно росту их числа и трудов, должны возрастать имущество и владения их так, чтобы те, кто на войне и в других непрерывных трудах несут на себе всю тяжесть дневных забот, получали вместе с тем и вознаграждение за свой труд, дневную плату. Поэтому они стали просить у господина епископа, ежедневно настаивая, третью часть всей Ливонии и других земель или окрестных народов, которые еще не были обращены, но впоследствии, через них и других рижан, будут приведены Богом в христианскую веру; они хотели таким образом, подвергаясь большим расходам, пользоваться и большими доходами. Отечески заботясь о людях, которые днем и ночью стеной стояли за дом Божий, и стремясь увеличить их число, епископ решил вознаградить их за труды и расходы и уступил им третью часть Ливонии, а так как сам он получил Ливонию от императора со всеми правами господства, то и их третью часть отдал им с полными правами и властью. Что же касается еще не приобретенных и не обращенных земель, то так как он не мог дарить, чего не имеет, то вполне основательно отказал. Те однако всячески настаивали на своей просьбе, и она в конце концов была впоследствии доведена до сведения верховного первосвященника. Он же, поручив Богу вопрос о землях, еще не приобретенных, утвердил за ними третью часть приобретенных, но оставил епископу четверть десятины с их долей в знак подчинения. Итак, по предложению епископа братья-рыцари разделили Ливонию на три части ²³ и ему, как отцу, предоставили первому выбор. Он прежде всего взял область Каупо, то есть Торейду, потом они выбрали себе область по ту сторону Койвы, а третья область Метсеполэ осталась епископу. За области или имения, уже ранее данные в бенефиций другим, братья-рыцари впоследствии получили полное вознаграждение в иных местах.

После такого раздела Ливонии епископ послал священников в свои области, а братьям рыцарства предоставил заботиться об их областях.

В тот же год послан был некто Годфрид, рыцарь-пилигрим, в Торейду для выполнения судейских обязанностей по мирскому праву. Объезжая приходы и решая дела и тяжбы, он собрал массу денег и подарков, немного уделил епископу, а большую часть оставил себе. Огорченные этим некоторые другие пилигримы взломали его сундук и нашли там девятнадцать марок серебра, часть добра, воровски набранного, тогда как многое другое уже было растрачено им.

Так как он действовал несправедливо, извращая правосудие, притесняя бедных, оправдывая виновных и обирая новообращенных, то праведный суд Божий и привел его к великому позору для устрашения других, а по иным известиям, он погиб постыднейшей смертью. [222]

После того литовцы, помня обо всех, кто были у них убиты два года тому назад рижанами и семигаллами, послали по всей Литве собирать большое войско. Целую ночь в канун Рождества Господня переправлялись они через Двину, пришли в Торейду и, рано утром перейдя Койву, рассыпались по деревням. Область, ничего не слышавшую о близости врагов, они застали врасплох, многих перебили, а еще большее число увели в плен.

В церкви Куббезелэ в день Рождества Господня отправляли богослужение для ливов два священника, а именно Иоанн Штрик и другой — Теодорих со своим слугой. Когда, по окончании первой мессы, Иоанн служил уже вторую, прихожане, услышав, что идет войско, убежали из церкви, некоторые скрылись в лесные убежища, другие же, спеша домой, были схвачены по дороге и очень многие перебиты.

Когда было кончено последование и читалось евангелие, литовцы на своих быстрых конях уже носились кругом церкви, то с одной, то с другой стороны, но так как Бог хранил Своих, в церковь не вошли, а поскакали к дому священника, захватили лошадей и скот, а одежду, съестное и все, что нашли, нагрузили на сани. Грабя приходский двор, они задержались надолго, а в это время священник в церкви окончил святое таинство тела и крови Господних и, не колеблясь сам отдаться в жертву, поручил себя Господу. С ним оставались неизменно верные священник Теодорих, помогавший ему в богослужении, и слуга, который стерег двери. Они ободряли священника, уговаривая не оставлять в небрежении божественную службу из страха перед язычниками. Когда по милости Божьей месса была кончена, они сняли все покровы и одежды с алтаря, сложили их в углу ризницы, в том же углу сели сами и спрятались. Едва они это сделали, как уже в церковь явился один из врагов, обежал все кругом, был уже почти в ризнице, но, увидев обнаженный алтарь и не найдя ничего, что можно присвоить, сказал: “Ба!” и пошел к своим. Захватив таким образом все, что нашли, литовцы пошли обратно своей дорогой, но едва они вышли из приходского двора, как явилась другая толпа их же, еще больше первой, и найдя дом опустошенным, бросилась вслед ушедшим; один из них появился и в церкви, не сходя с коня, но видя, что грабить нечего, а о спрятавшихся в углу не зная, и этот поспешил уйти обратно. Когда затем пришел третий отряд, один из литовцев проехал через церковь на санях, но священников не видел. Принеся благодарность Богу, сохранившему их здравыми и невредимыми перед лицом язычников, они, по уходе врагов, под вечер вышли из церкви, побежали в лес и, три дня не евши хлеба, на четвертый пришли в Ригу.

Литовцы же, разграбив всю окрестную область, ночью собрались все вместе в деревне Анно и рано утром ушли из страны, забрав с собой женщин, малых детей и большую добычу. В самую ночь Рождества Господня ливы, отправив гонцов, сообщили епископу, что литовское войско вступает в Ливонию, а потом гонцы, следуя один за другим, стали доносить об избиении и пленении людей, опустошении [223] храмов и обо всем том вреде, какой причинили язычники вновь основанной церкви. Услышав об этом, епископ созвал пилигримов, братьев-рыцарей, купцов и всех своих и убеждал их, ради отпущения грехов, стать стеной за дом Господень и освободить церковь от врагов.

Все повиновались и стали готовиться к бою. Повсюду к ливам и лэттам послали сказать с угрозой: “Всякий, кто не пойдет и не присоединится к христианскому войску, уплатит три марки пени”.

Страх напал на тех, и они покорно вышли навстречу рижанам к Двине. Поднявшись в Леневарден, все собрались вместе и стали в молчании ждать, не выходя из города, возвращения литовцев, а разведчиков послали разузнать о их движении. Литовцы встретились разведчикам у Леневардена со всеми пленными и добычей, а ночью по льду перешли Двину. Предводитель войска со своими спутниками подъехал ближе к замку и, вызвав старшего, спросил, где собрались христиане, и сказал: “Поди, извести христиан, которые два года назад перебили, как во сне, мое войско, возвращавшееся из Эстонии, что теперь они найдут и меня и людей моих бодрствующими”. Услышав это, христиане поспешили на битву Господню, рано утром выступили вслед за врагами и в третьем часу ²⁴, перейдя Двину у Аскрадэ, нашли их там. Когда язычники увидели, что те их преследуют, они, в ужасе перед неизбежным, громко закричали все вместе и, созвав своих, повернули навстречу христианам. Не испугавшись их крика и численности, но полагаясь на Бога, христиане с поднятыми знаменами ударили на них и, убивая направо и налево, начали бой, разгоревшийся потом с обеих сторон, Литовцы, превосходящие другие народы быстротой и жестокостью, обещавшие бодрствовать в ожидании битвы, долго и храбро сражались, но в конце концов повернули тыл и оказались столь же быстры в бегстве, как и в бою: одни убегали в лес, другие по дорогам, бросив пленников и добычу. Христиане преследовали их целый день и многих перебили, другие же спаслись бегством. Вернувшись затем к добыче, они освободили от пут женщин и малых детей новообращенных и всех других пленных, а когда собрались все новообращенные — и ливы и лэтты с тевтонами, принесли Богу благодарность о потерянной и найденной овце или об овцах, вырванных из пасти волчьей, разделили добычу и отпустили всех пленных на свободу к их друзьям.

После того как Господь избавил церковь Свою от нападения язычников, епископ, боясь, что по отъезде его они так же опустошат и всю Ливонию, задумал разрушить замок селов (Selonum) ²⁵, который всегда и при отступлении и при наступлении служил им убежищем. Послав своих гонцов по всей Ливонии и Лэтигаллии, которые уже присоединились к христианству, он звал всех в поход. Собрав большое войско, епископ послал аббата

Теодериха и настоятеля Эггельберта со всей своей дружиной и пилигримами, а также братьями рыцарства Христова взять замок селов. Они направились к Аскрадэ [224] и, перейдя Двину, наткнулись на непогребенные тела убитых литовцев; прошли, ступая по ним, и, двигаясь в полном порядке по дороге, приблизились к замку селов. Осадив его, много народу кругом на укреплениях переранили стрелами, многих взяли в плен по деревням, еще большее число убили; собрав дрова, зажгли большой огонь. Не давая осажденным передышки ни днем, ни ночью, привели в ужас селов. Тогда, тайно вызвав старейшин войска, те стали просить мира. Им ответили: “Если вы хотите истинного мира, откажитесь от идолопоклонства, примите в ваш замок истинного Миротворца — Христа, креститесь и впредь не пускайте в ваш замок литовцев, врагов христианства”. Эти предложения были приняты. Дав заложников, они обещали принять таинство крещения и, прогнав литовцев, во всем повиноваться христианам. Получив в заложники их сыновей, войско успокоилось. Аббат и настоятель с другими священниками пошли к ним в замок, наставляли их в начатках веры, окропили замок святой водой и доставили в крепости хоругвь Пресвятой Марии. Радуясь обращению язычников и славя Бога за успех церкви, они весело возвратились с лэтигаллами и ливами в свою область.

В то же время священник Алебранд с некоторыми другими послан был в Унгавнию ²⁶ вернуть купеческое добро, отнятое давно уже, еще до постройки Риги. Купцы ехали в санях от Двины по направлению ко Пскову (Plicecowe), и жители Унгавнии, по совету ливов, ограбили их по дороге, а добра было много — на девятьсот марок и больше. Жители Унгавнии и добра не вернули, и о возвращении его в будущем не дали точного ответа. Возвращаясь с таким малым успехом, Алебранд по дороге обратился к лэтигаллам, живущим у Имеры, убеждая их принять крещение, тем более, что вся Ливония и многие из лэтигаллов уже приняли Слово Божие. Те обрадовались приходу священника, так как литовцы часто разоряли их, ливы всегда притесняли, а от тевтонов они надеялись на помощь и защиту. Слово Божье они приняли с радостью, но прежде все-таки бросили жребий, желая знать волю богов, принять ли им крещение от русских из Пскова, как другие лэтигаллы из Толовы, или от латинян. Дело в том, что русские в это время приходили в Толов крестить своих лэтигаллов, всегда бывших их данниками. Жребий пал на латинян, и новокрещенные причислены были с ливонской церковью к рижанам. Алебранд окрестил некоторые деревни, вернулся в Ригу и сообщил епископу. Тот, порадовавшись вместе с ним и неизменно заботясь о церкви, посвятил в духовный сан своего ученика Генриха и отправил его с Алебрандом снова туда же. Алебранд, совершив крещение в той области, возвратился, а другой, построив церковь и получив ее в бенефиций, остался там с ними жить, подвергаясь многим опасностям, но не уставая указывать им путь к будущему блаженству.

В это время возник раздор между королем Кукенойса и рыцарем Даниилом из Леневардена. Этот король причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить. Однажды ночью слуги Даниила поднялись вместе с ним самим и быстро двинулись к замку [225] короля. Придя на рассвете, они нашли спящими людей в замке, а стражу на валу мало бдительной. Взойдя неожиданно на вал, они захватили главное укрепление; отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но угрозив им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали. В том числе захватили и связали самого короля, а все имущество, бывшее в замке, снесли в одно место и тщательно охраняли. Позвали господина своего Даниила, бывшего поблизости, и он, желая выслушать совет епископа об этом деле, сообщил обо всем рижанам. Епископ вместе со всеми своими был очень огорчен и не одобрил сделанного, велел вернуть короля в его замок и возвратить ему все имущество ²⁷, затем, пригласив короля к себе, с почетом принял его, подарил ему коней и много драгоценной одежды; во время праздника Пасхи (6 апреля 1208) самым ласковым образом угощал его и всех его людей и, усыпив всякую вражду между ним и Даниилом, с радостью отпустил его домой.

Помня также о том, что обещал королю, когда принимал от него половину замка, епископ послал с ним двадцать человек с оружием и конями, людей деятельных — рыцарей и баллистариев, а также каменщиков, чтобы укрепить замок и защищать его от литовцев. Все их расходы и нужды он предусмотрел заранее.

С ним возвратился в Кукенойс и король, веселый по внешности, но с коварным замыслом в душе. Епископ остался в Динамюндэ и, по принятому обыкновению, собирался ехать в Тевтонию для набора пилигримов на следующий год, так как те, для кого уже кончился годовой срок пилигримства, готовились возвратиться в Тевтонию и давно уже стояли в Динамюндэ, только посланный Богом противный ветер не давал им отплыть.

Между тем вышеупомянутый король (regulus) вернулся в Кукенойс и, не сомневаясь, что епископ с пилигримами уже отплыл, отлично зная также, что и в Риге осталось очень немного народу, не мог далее скрывать в душе свои вероломные козни. Посоветовавшись со своими людьми, он дождался удобного времени и дня, когда почти все тевтоны ушли на свою работу: они рубили камень во рву для постройки замка, сложив наверху на краю рва мечи и вооружение и не опасаясь

короля, как своего отца и господина; вдруг прибежали слуга короля и все его люди, схватили мечи и оружие тевтонов и многих из них, без оружия и доспехов занимавшихся своим делом, перебили. Кое-кто из них бежали, не останавливаясь ни днем, ни ночью, чтобы рассказать, что случилось, и добрались наконец до Риги.

Убито было семнадцать человек, а трое спаслось бегством. Трупы убитых, бросив в Двину, послали рижанам, и те, вынув из воды тела погибших на службе Божьей, благоговейно и со слезами похоронили их. После этого тот же король послал великому королю Владимиру (Woldemaro) лучших тевтонских коней, баллисты, панцири и тому подобное, а вместе с тем просил и советовал собрать войско как можно скорее и идти брать Ригу, где, сообщал он, осталось мало народу, причем лучшие убиты им, а прочие ушли с епископом. [226]

Услышав об этом, Владимир с излишней доверчивостью созывает всех своих друзей и людей своего королевства. Между тем епископ, задержанный в Динамюндэ противным ветром, узнав о том, что люди его перебиты, а церковь предана, собрал всех пилигримов, со слезами рассказал им об уроне, понесенном церковью, и звал их мужественно стать на защиту и на помощь церкви, снова приняв на себя крест, уговаривая их, он подтвердил полное отпущение и тех грехов, что ранее были забыты, обещал за большие труды их долгого пилигримства большее отпущение грехов и вечную жизнь. В ответ на это триста человек из лучших снова приняли крест и решились вернуться в Ригу — стать стеной за дом Господень. Сверх того епископ отослал в Ригу и много нанятых за плату людей. Все тевтоны, рассеянные в разных местах по Ливонии, вместе с другими старейшинами ливов, собрались в Ригу на защиту церкви. Когда русские услышали, что тевтоны и ливы собрались в Риге, они, боясь за себя и за свой замок, зная, что поступили дурно, и не смея дожидаться прихода рижан в замке, собрали свое имущество, поделили между собой коней и оружие тевтонов, подожгли замок Кукенойс и побежали каждый своей дорогой. Лэтигаллы и селы, жившие там, скрылись в темные лесные трущобы, а не раз упоминавшийся король, зная за собой злое дело, ушел в Руссию, чтобы никогда больше не возвращаться в свое королевство.

Десятый год епископства Альберта

Когда все это таким образом кончилось, епископ уже на десятый год своего посвящения (1208), поручив свою ливонскую церковь Богу, пилигримам и всем живущим в Ливонии христианам, отправился в Тевтонию по разным церковным делам, чтобы собрать и пилигримов и разное другое в помощь новой пока и во многом нуждающейся церкви. Объезжая с проповедью много мест, он перенес немало трудов. Те же, кто остались в Риге, ободряли друг друга и, мужественно взявшись за дело, стали укреплять город со всех сторон. Узнав о сожжении замка Кукенойс и бегстве русских, послали кое-кого преследовать их. Среди них Мейнард и некоторые другие из слуг епископа догнали беглецов, немало их нашли по лесам и болотам, а именно лэтигаллов и селов, данников короля, единомышленников и сотрудников его в измене и убийстве тевтонов, захватили и некоторых русских, взяли добычу и имущество их, а также отняли назад и кое-какое тевтонское оружие. Всех, кого нашли из числа виновных в единомыслии измене, предали по заслугам жестокой смерти и истребили изменников в той области.

В это время рижане и христиане, бывшие в Ливонии, желали мира и не было его; искали блага и видели лишь смятение. После бегства русских они надеялись, что избегли Харибды, но впереди еще грозила опасностью Сцилла. Вестгард, вождь семигаллов, все еще помня о поражениях и многих бедствиях, испытанных им от литовцев на всем пространстве Семигаллии, и готовя поход против них, [227] стал усиленно просить помощи у христиан в Риге, упоминал, что в другой раз он приходил на помощь рижанам для покорения других язычников; сверх того он указывал, что жребий его богов выпал в благоприятном смысле.

Старейшины рижан, не обращая внимания на жребий его богов, по малочисленности в Риге людей отказали ему в помощи и всячески возражали против войны с литовцами в это время. Однако, уступив наконец его настойчивым просьбам и упрямой смелости безрассудных людей, собиравшихся с ним идти, решили не запрещать им воевать, наоборот, отпустить их на бой в послушании, чтобы не подвергать опасности вместе с телами и души. Итак, послали с Вестгардом человек пятьдесят или немного больше рыцарей и баллистариев, а также многих братьев рыцарства Христова. Взяв с собой Даниила, священника идумеев, они отправились в область семигаллов.

Когда они явились верхом на конях в блеске оружия, семигаллы приняли их весьма ласково и, разослав гонцов по всем своим владениям, собрали большое войско. Подойдя к Литве, остановились ночью на отдых, а во время отдыха стали спрашивать своих богов о будущем, бросали жребий, ища милости богов, и хотели знать, распространился ли уже слух о их приходе и придут ли литовцы биться с ними. Жребий выпал в том смысле, что слух распространился, а литовцы готовы к бою. Ошеломленные этим семигаллы стали звать тевтонов к отступлению, так как сильно боялись нападения литовцев, но тевтоны в ответ сказали: “Не будет того, чтобы мы бежали пред ними, позоря свой народ! Пойдемте на врагов и посмотрим, не можем ли мы сразиться с ними”. И не могли семигаллы отговорить их. Дело в том, что семигаллов было бесчисленное множество, и тевтоны рассчитывали на это, несмотря даже на то, что все было затоплено дождями и ливнями. Они смело вступили все же в Литву и, разделившись отрядами, пошли по деревням, но нашли их опустевшими: все люди с женщинами и детьми спаслись бегством. Боясь теперь надвигающейся битвы, они как можно скорее соединились вместе и стали без всякого промедления готовиться к возвращению в тот же день. Узнав об этом, литовцы окружили их со всех сторон на своих быстрых конях; по своему обыкновению стали носиться кругом то справа, то слева, то убегая, то догоняя, и множество людей ранили, бросая копья и дубины. Далее, тевтоны сплотились одним отрядом, прикрывая войско с тыла, а семигаллов пропустили вперед. Те вдруг бросились бежать один за другим, стали топтать друг друга, иные же направились в леса и болота, и вся тяжесть боя легла на тевтонов. Некоторые из них, храбро защищаясь, долго сражались, но так как их было мало, не в силах были сопротивляться такой массе врагов. Были там весьма деятельные люди, Гервин и Рабодо, со многими другими: одни из них после долгого боя пали от ран, другие — взяты в плен и уведены врагами в Литву, иные же спаслись бегством и вернулись в Ригу сообщить, что произошло. [228]

Узнав о бегстве своих и дерзости литовцев, город опечалился, и внезапно на горе обратилась арфа рижан, и песня их стала песней слез. Вознеся молитвы небу, все старейшины и люди разумные решили впредь не полагаться на многочисленность язычников и не сражаться вместе с язычниками против других язычников, а, надеясь на Господа, смело идти на языческие народы вместе с крещеными уже ливами и лэттами. Так и стали делать. В тот же год хоругвь Пресвятой Девы принесена была к ливам, лэттам и тевтонам в Унгавнию, а затем ко всем эстам и окрестным языческим народам с помощью Божьей, ибо он один покоряет все царства.

Литовцы же, придя в Семигаллию с большим войском, начали избивать и разорять все, что нашли, но семигаллы устроили засаду им на дороге, срубив лес, и почти всех на обратном пути перебили, а из добычи послали рижанам почетные дары.

В то же время в утешение Своей церкви Бог послал на Двину много монашествующих: Флоренция, аббата цистерцианского ордена, Роберта, каноника кельнской церкви, Конрада Бременского и некоторых других. Одни из них избрали удел благочестивой жизни в Динамюндэ, другие — вместе с братьями-рыцарями; некоторые же приступили к делу проповеди. Прибытие их чрезвычайно обрадовало пока еще небольшую церковь и укрепило ее после печальных войн. Все благодарили Бога, не устающего утешать людей Своих во всех страданиях, Ему же честь и слава вовеки. Аминь.

Конец книги третьей о Ливонии.

1. Имеется в виду Зегеберский августинский монастырь в Гольштейне, относящийся к бременской епископии.

2. Тевтонские купцы, вероятно, из Бремена, на своих судах доходили до Полоцка. На это указывает дальнейший текст Хроники, где полоцкий князь Владимир позволяет им проповедовать и строить церковь.

3. Указание на полоцкое влияние в бассейне Зап. Двины вплоть до моря. Ливония в конце XII — начале XIII века считалась частью Руси. Если земли эстов больше подвергались давлению и влиянию Новгорода и Пскова, то земли ливов, земгалов, селов были зависимы от Полоцка.

4. По языческому обычаю ливов, при неурожае совершались человеческие жертвоприношения.

5. Интересно, сколько кораблей посещали устье Двины? Дальше текст говорит о кораблях с острова Готланд, который в Хронике назван Готландией. Крупным торговым центром балтийской торговли являлся город Висби, расположенный на о. Готланде.

6. Место, на котором в дальнейшем возник город Рига. ...в Гольме... — первоначально Гольмом назывался небольшой остров на Двине.

7. Канут VI (1163 — 12 ноября 1202 г.) — сын Вальдемара I, с 1182 г. король датский. Вольдемар — герцог шлезвигский, позднее король Дании. Авессалом — архиепископ линдский с 1179 по 21 марта 1201 г.

8. Филипп Швабский, младший сын Барбароссы, с 6 марта 1198 г. германский король.

9. Булла Иннокентия III от 5 октября 1199 г. содержит мысль о равноценности (правовой) крестового похода в Ливонию походу в Палестину.

10. Восточнее современного устья Двины, так называемая “Старая Двина”.

11. Пренебрежение купцов по отношению к запрету римского папы.

12. Леневардэ — замок ливов на Двине к востоку от Икскюля, в 53 км от Риги.

13. Семигаллы (земгалы) населяли земли к югу от Риги.

14. Андрей — преемник лундского архиепископа Авессалома.

15. Герцике — русская военная крепость на Двине, центр одноименного русского княжества, вассального Полоцку.

16. по всей видимости, семигаллы сильно страдали от соседства с литовцами, ведь через их территорию проходили литовские воины, что вызывало грабежи, убийства и разорения, из-за чего Вестгард и начал искать помощь в Риге.

17. Любопытно, что погибших литовских воинов было около 1200, а лишивших себя жизни женщин всего 50.

18. Вячко (Вячеслав), князь небольшого русского княжества, вассального Полоцку. Кукенойс располагался на правом берегу Двины, а княжество — ниже по течению от княжества Герцике.

19. Ливская область, которая располагалась у моря; с юга от нее — Торейда, с востока — Идумея и Лэтигаллы у Буртнекского озера, с севера — зонтайские эсты.

20. Винда — река в стране куров.

21. По русским летописям и немецким хроникам, затмение было 28 февраля 1207 года.

22. С этого момента епископ Альберт стал ленником империи, имперским князем.

23. Получение земельных наделов являлось причиной движения рыцарей в Прибалтику.

24. От восхода солнца.

25. Земли селов располагались по левому берегу Двины напротив замков Кукенойса и Герцике и вглубь к Литве. Из рассказа видно, что селы в то время были союзниками литовцев.

26. Область эстов у Оденпэ и Дорпата. Граничила на востоке с псковскими землями.

27. По всей видимости, епископ был в тот период не настолько могущественен, чтобы осложнять отношения с Русью.