Библиотека сайта  XIII век

АРМИНИЙ ВАМБЕРИ

Если путешественник проедет от Оша 12 дней, то достигнет китайской границы у города Кашгара. Дорога туда идет по гористой местности, где кочуют со своими стадами кипчаки. Говорят, что во времена Чингисхана здесь кое-где были деревни, теперь не увидишь даже развалин. Места для разведения огня и груды развалин указывают, где обычно располагались на стоянку караваны и путешественники. Кипчаки, несмотря на [282] свою дикость и воинственность, редко нападают на отдельных путников; крупные караваны, идущие из Китая, должны платить умеренную дань, а так они никого не беспокоят.

На расстоянии дневного пути от Кашгара наталкиваешься на первый китайский пост, состоящий из десяти солдат и писаря. Пост пропускает только тех, у кого есть паспорт, выданный наманганским аксакалом, который, находясь на китайской службе, исполняет обязанности агента. Предъявив паспорт, каждый путешественник должен подробно рассказать о том, что он видел и слышал на чужбине. Писарь составляет отчет в двух экземплярах: один экземпляр посылают на следующий сторожевой пост для сравнения с результатами нового допроса, а второй отправляют губернатору. Как мне рассказал Хаджи Билал и другие друзья из Китайской Татарии, лучше всего в таких случаях отвечать словами ”Бельмей-мен” (”Не знаю”). (Впрочем, у китайцев есть пословица, вполне соответствующая этому правилу. Они говорят: ”Беджиду йиха-ле Джиду ши-хале” - ”Я не знаю - одно слово, я знаю - десять слов”, т.е., произнеся ”я не знаю”, ты сказал все, после слов ”я знаю” тебя спросят еще, и тебе придется многое объяснить.) Никого не могут, да и не хотят заставлять рассказывать, а сам писарь доволен, если облегчают его служебные обязанности.

Под названием ”Китайская Татария” мы обычно чаще всего понимаем ту часть Китайской империи, которая в виде острия лежит между 93 и 69 градусами восточной долготы и граничит на севере с Большой киргизской ордой, а на юге - с Бадехшаном и Тибетом. Говорят, что местность до Или и Кёне-Турфана [Куня-Турфан] с незапамятных времен находилась под властью Китая, тогда как Кашгар, Яркенд, Аксу и Хотан были присоединены всего 150 лет назад. Упомянутые города беспрестанно враждовали между собой, пока наконец несколько человек из знати под предводительством властителя Яркенда Ибрахимбека, стремясь положить конец раздорам, не привели в страну китайцев, которые только после долгих колебаний начали править там и продолжают управлять этими городами до сих пор по системе, отличной от норм, существующих во всех остальных провинциях Небесной империи.

А.

УПРАВЛЕНИЕ

Как я слышал из достоверного источника (известно уже, что мой друг Хаджи Билал был священником в доме губернатора), в каждой из этих провинций есть два органа управления: один-китайский, или военный, а другой-татаро-мусульманский. Их главы состоят в одном чине, но татарский настолько подчинен китайскому, что лишь через него может сноситься с высшей властью в Пекине. Китайское начальство, живущее в укрепленной части города, состоит из следующих лиц:

1) анбан; его отличительными знаками служат пуговица из сердолика на шапке и павлинье перо. Его годовое жалованье [283] составляет 36 ямбю, (Ямбю - большой кусок серебра с двумя ушками, по форме напоминает наши гири. В Бухаре за эту монету дают 40 тилля.) приблизительно 20 тыс. франков. Ему подчинены:

2) далуи, секретари; их всего четыре, из них один заведует корреспонденцией, второй - казной, третий управляет уголовным судопроизводством, четвертый - полицией;

3) джи-зо-фанг, хранитель архива.

Двор китайского высшего офицера именуется ”ямун”, и сюда в любое время может прийти каждый желающий и подать жалобу на несправедливость нижних офицерских чинов или по иному делу. Характерно, что перед самым входом в дом анбана стоит огромный барабан, по которому жалобщик должен ударить один раз, чтобы вызвать секретаря и два раза, чтобы вызвать самого анбана. Ни днем, ни ночью, ни зимой, ни летом не остается неуслышанным этот призыв о помощи, во всяком случае, такое случается очень редко. Подобный колокол можно было бы рекомендовать некоторым служителям правосудия даже в Европе.

Татаро-мусульманский чиновничий корпус, которому доверено судопроизводство, взимание налогов и исполнение других дел внутреннего управления у некитайского населения, включает следующих лиц:

1) ванг, или хаким, состоящий в одном чине с анбаном и получающий разное жалованье;

2) хазначи, или газначи, как его называют татары, которому доверена казна;

3) ишикага (дословно значение: страж дверей), своего рода церемонийместер и главный интендант;

4) шангбеги, своего рода секретарь, переводчик и посредник между китайским и мусульманским начальством;

5) казибег, кади, или судья;

6) ортенбеги, почтмейстер, отвечающий за все почтовые станции в его округе. Почтовая система в этой стране имеет большое сходство с персидским чапаром. Правительство сдает внаем некоторые дороги, и функции почтмейстера заключаются в том, чтобы следить, повсюду ли арендаторы держат хороших лошадей. От Кашгара до Комула считают 40 станций, которые почта проезжает за 16, в исключительных случаях даже за 12 или 10 дней. От Комула до Пекина считают 60 станций, которые преодолевают за 20 или 15 дней. Итак, все расстояние от Кашгара до Пекина, которое составляет 100 дневных переездов, почта обычно проезжает за один месяц; (Удивительно, что почтальоны, почти всегда калмыки, могут совершать эти стремительные поездки верхом в 30 дней и 30 ночей несколько раз в год. У нас такого рода скорость считается необыкновенной В истории известны верховые переезды Карла XII из Демотики в Штральэунд и турецкого курьера из Сигетвара в Венгрии, где умер Сулейман Великий ²⁰⁷, в Кютахью, совершенные за 8 дней.)

7) баджгир, сборщик пошлин. [284]

Б.

ЖИТЕЛИ

Большая часть населения Китайской Татарии, главным образом жители четырех провинций, ведет оседлую жизнь и занимается земледелием. Что касается национальности, то они называют себя узбеками, хотя с первого взгляда видно их истинно калмыцкое происхождение. Узбеков в том смысле, как это слово понимается в Бухаре и Хиве, в Китайской Татарии никогда не было Здесь под узбеками понимают народ, образовавшийся вследствие смешения вторгавшихся с севера калмыков и киргизов и коренных персидских жителей. Заметно, что в тех местах, где древнее персидское население было гуще (теперь оно совсем исчезло), иранский тип является более преобладающим, чем в других районах. За узбеками следуют калмыки и китайцы: первые из них либо воины, либо номады, вторые - купцы и ремесленники, они встречаются только в главных городах, да и то в малом числе. Наконец, мы должны упомянуть дунган или дёнгенов, рассеянных по всей территории от Или до Камула. По национальности это китайцы, а по религии - мусульмане ²⁰⁸, все они принадлежат к толку шафиитов. (В суннизме существуют четыре мазхаба (религиозно-правовые школы) ханафиты, шафииты, маликиты и ханбалиты. Все четыре одинаково чтимы, и отдать предпочтение одной из них считается грехом.) Дунгане, или дёнгены, означает на китайско-татарском диалекте ”обращенные” (османо-турецкое donne - ”ренегат”), и, как утверждают, эти китайцы, насчитывающие до миллиона человек, были обращены в ислам во времена Тимура одним арабским искателем приключений, будто бы прибывшим с упомянутым завоевателем из Дамаска в Среднюю Азию и бродившим по Китайской Татарии под видом чудотворца и святого. Дунгане отличаются большим фанатизмом и ненавистью к своим соплеменникам немусульманской веры; хотя они образуют далекий восточный форпост ислама, они каждый год отправляют множество хаджи в Мекку.

Что касается общего характера народа, то китайские татары показались мне честными, незлобливыми и до того простодушными, что это граничит с глупостью. Сравнение их с жителями других городов Средней Азии напоминает сопоставление бухарца с лондонцем и парижанином. Меня часто забавляло, как необычайно скромны были желания моих спутников и с каким восторгом они говорили о своей бедной родине. Им представляются слишком роскошными и расточительными не только Рум и Персия, но и Бухара, и, хотя ими управляет народ, отличающийся от них по языку и религии, они все же предпочитают свое правительство, власти трех мусульманских ханств. Впрочем, у них нет причин быть недовольными китайцами. По достижении пятнадцатилетнего возраста каждый из них, за исключением ходжи (потомков пророка) и мулл, платит ежегодный подушный налог в 5 тенге (3 франка 75 сантимов). Солдат вербуют, а не берут насильно, при этом мусульманские [285] полки имеют преимущественное право образовывать отдельный корпус, и, за исключением мелочей, касающихся внешнего вида, им не чинят ни малейших препятствий в соблюдении их религии. Высшим чиновникам в этом отношении приходится хуже, они должны носить соответствующую их чину одежду, длинные усы и косу, но что самое ужасное - по праздникам присутствовать в пагоде и перед раскрытым портретом императора, выражая свое поклонение, трижды касаться лбом пола. (”Седже”, как это называется в исламе, разрешается только перед Богом, во всех других случаях считается идолопоклонством) Мусульмане заверяли, что их высокопоставленные соотечественники в таком случае держат тайком между пальцами бумажку, на которой написано ”Мекка”, и благодаря этой хитрости коленопреклонение совершается не в честь небесного императора, а в честь священного города.

Что касается общественных отношений, то легко можно представить себе, как уживаются друг с другом китайцы и мусульмане, настроенные сепаратистски. Дружеские отношения невозможны, но я заметил, что не существует и особой вражды. Китайцы, составляющие меньшинство, никогда не дают почувствовать, что они господствующая нация, и особой беспристрастностью отличается начальство. Поразительно, что китайцы не одобряют перехода в свою религию, поэтому не приходится удивляться, что они с особой тщательностью следят за тем, чтобы мусульмане исполняли свой религиозный долг, и строго наказывают нерадивых. Если мусульманин не молится, китайцы обычно говорят ему: ”Как ты неблагодарен. У нас несколько сотен богов, и мы удовлетворяем их всех, ты же утверждаешь, что у тебя только один бог, и то ты не можешь помолиться ему”. Даже муллы, как я не раз имел возможность убедиться, восхваляют любовь китайских чиновников к справедливости, несмотря на то что они обычно ведут беспощадные речи против их религии. Татары не устают хвалить искусство и ловкость своих властителей, и если они начинают разговор о могуществе чонг-кафиров (великих неверных, т.е. собственно китайцев), то он не имеет конца. (О взятии Пекина англо-французской армией им, впрочем, было известно. Когда я спросил Хаджи Билала, как же это согласуется с китайским всемогуществом, он ответил, что френги хитростью сначала одурманили всех жителей Пекина опиумом, а потом, конечно, легко смогли войти в спящий город.)

Странно, конечно, что повсюду, от западных до самых отдаленных восточных границ, я слышал, как последователи ислама, будь то турки, арабы, персы, татары или узбеки; порицали и высмеивали свои собственные недостатки, зато хвалили и возвеличивали добродетели и заслуги немусульманских народов. Они признают, что кафирам присущи большие способности, человеколюбие и беспримерная справедливость, и тем не менее с горящими глазами восклицают: ”Эль-хамд лиллах ана муслим!”, т.е. ”Хвала богу за то, что я мусульманин!” [286]

В.

ГОРОДА

Среди городов, перечень которых мы сообщим в описании дорог Китайской Татарии, Хотан и Яркенд отмечаются как самые цветущие, Турфан-Или и Камул - как самые крупные, Аксу и Кашгар - наиболее священные. В Кашгаре, насчитывающем 105 мечетей (вероятно, всего лишь глиняных хижин, предназначенных для молитв) и 12 медресе, находится высоко почитаемая гробница Хазрети Афака, национального святого Китайской Татарии. Хазрети Афак значит ”Его высочество горизонт” и выражает бесконечность способностей святого, настоящее имя которого было Ходжа Садык. Он много способствовал религиозному образованию татар. Кашгар, говорят, прежде был значительнее, а его жители богаче, чем теперь. Упадок целиком и полностью объясняют вторжением кокандских ходжи, которые каждый год нападают на город, загоняют китайцев в крепость и грабят все подряд. Так они, мародерствуя, хозяйничают до тех пор, пока осажденный гарнизон не запрашивает Пекин и не получает официального разрешения на защиту. Кокандские ходжи, толпа хищных бродяг, грабят таким образом город уже несколько лет, и все-таки китайцы остаются китайцами.

Здесь тоже произошли важные изменения со времени появления первого издания моей ”Книги путешествий”. Китайская Татария, правильнее - Восточный Туркестан, под предводительством Якуба Кушбеги, (Подробнее о жизненном пути Якуба Кушбеги и освободительной войне Восточного Туркестана см. в моей книге: ”Zentralasien und die englisch-russische Grenzfrage” (Leipzig, 1873, с. 271-308)) авантюриста из Коканда, освободилась от китайского господства и образует теперь независимое государство, равное по величине всем трем туркестанским ханствам, вместе взятым ²⁰⁹.

VI.

Наиболее активные транспортные связи Средняя Азия поддерживает с Россией, они осуществляются по следующим основным путям:

а) из Хивы караваны идут в Астрахань и Оренбург, откуда некоторые состоятельные купцы добираются до Нижнего Новгорода и даже до Петербурга;

б) из Бухары преимущественно в летнюю пору поддерживается бесперебойная связь с Оренбургом. Чаще всего ездят именно этим путем, на него тратят 50-60 дней, и лишь в [287] исключительных случаях он занимает больше или меньше времени. Если среди киргизов нет особых волнений, то даже самые маленькие караваны идут по этому пути;

в) из Ташкента караваны отправляются в Оренбург и Кызыл-Джар (Петропавловск). До Оренбурга они доходят за 50-60 дней, а до Петропавловска - за 70 дней. Это самые многочисленные караваны, так как путь проходит по очень опасным местам;

г) из Намангана и Аксу в Пулат (Семипалатинск) ходят большей частью китайские караваны в сопровождении сильного конвоя, они достигают своей цели за 40 дней. Одиночные путешественники могут беспрепятственно проходить мимо киргизов, но только в том случае, если они путешествуют как дервиши. Многие мои спутники совершили путешествие в Мекку через Семипалатинск, Оренбург, Казань и Константинополь.

Таковы пути сообщения, идущие на север. Связи с югом значительно слабее. Хива имеет обыкновение отправлять ежегодно один-два небольших каравана в Персию через Астрабад и Дерегез. Бухара проявляет несколько большую активность, однако отсюда уже два года ни один караван не отправлялся через Мерв в Мешхед, потому что теке прервали всякое сообщение. Самая оживленная дорога - гератская, тут караваны расходятся налево и направо, направляясь в Персию, Афганистан и Индию. Дорога через Карши и Балх в Кабул имеет второстепенное значение, потому что переход через Гиндукуш представляет трудности. Даже летом на ней мало народу.

Помимо названных путей сообщения мы должны еще упомянуть путеводные нити между самыми укромными уголками Туркестана и отдаленнейшими местами Азии, поддерживаемые одиночными пилигримами или нищими. Что может быть интереснее этих замечательных бродяг, без гроша в кармане покидающих свою родину, чтобы пройти тысячи миль по странам, названия которых они едва ли слышали прежде, среди народов, совершенно отличных от них по облику, языку и обычаям. Нимало не задумываясь, бедный (Богатые люди крайне редко подвергают себя тяготам паломничества. Найдена замена этому. Они снабжают деньгами на дорогу своего представителя и отправляют его в Мекку, где он вместо своего имени вставляет в молитву имя пославшего его человека. Сам он довольствуется тем, что после его кончины на могильном камне будет написано ”хаджи”) житель Средней Азии может под впечатлением последнего сна отправиться в Аравию и даже в самые отдаленные западные области турецкого государства. Терять ему нечего, он хочет увидеть мир и слепо следует своему инстинкту. Я говорю ”мир”, т.е. его мир, который начинается в Хиве и кончается в турецкой державе. Европу он считает прекрасной, однако, по его мнению, она полна колдовства и прочей чертовщины, так что он не осмеливается вступить в этот опасный лабиринт даже с самой надежной ариадниной нитью в руках. [288]

Мы убедились на опыте, что чем дальше углубляешься в пределы Туркестана, тем больше становится ежегодное число пилигримов. Хаджи, отправляющихся из Хивы, насчитывается от 10 до 15 в год, из Бухары - от 30 до 40, а из Коканда и Китайской Татарии - от 60 до 80. Если к этому прибавить еще желание персов посетить святые места Мешхеда, Кербелы, Кума и Мекки, то нельзя не заметить существующую еще и поныне страсть азиатов к странствованиям. Семя, заложенное древним переселением народов, все еще существует, и не будь западной цивилизации и ее могущественного влияния, со всех сторон окружающего Азию, кто знает, какие бы изменения уже совершились.

ДОРОГИ В ТРЕХ ХАНСТВАХ

А. Дороги в Хивинском ханстве и пограничных землях

1. От Хивы до Гемюштепе:

а) дорогу Орта-йолу можно легко преодолеть верхом за 14-15 дней. Она насчитывает следующие станции 1) Акгап, 2) Медемин, 3) Шоргель (озеро), 4) Капланкыр, 5) Дехли-Ата, 6) Кахриман-Ата, 7) Коймат-Ата, 8) Ети-Сири, 9) Джанык, 10) Улу-Балкан, 11) Кичиг-Балкан, 12) Керен-таги (горная цепь), 13) Кызыл-Такыр, 14) Богдайла, 15) Этрек, 16) Гемюштепе,

б) Теке-йолу можно преодолеть за 10 дней. Говорят, что она имеет следующие станции 1) Медемин, 2) Денен, 3) Шахсанем, 4) Ортакую, 5) Алты-Куйрук, 6) Чирлалар, 7) Чин-Мухаммед, 8) Сазлык, 9) Этрек, 10) Гемюштепе. По-видимому, этой дорогой пользуются для аламанов, так как только таким образом можно объяснить тот факт, что удается столь быстро преодолеть большие расстояния по обычному пути.

2. От Хивы до Мешхеда

Есть две дороги, одна - от Хезареспа в Дерегез, к югу, через пустыню, требует 12 дней пути, другая, идущая через Мерв, имеет 7 главных станций или колодцев Дари, Сагри, Намакабад, Шакшак, Шуркен, Ак-Яб, Мерв

4. От Хивы до Коканда

Имеется дорога через пустыню, она не идет через Бухару. У Шурахана выезжают за пределы ханства и обычно за 10-12 дней добираются до Ходжента. Путь можно сократить, повернув у Джизака. По этой дороге ехал Конолли в сопровождении кокандского принца, которого он встретил в Хиве. [289]

Итого 73 таша Это расстояние, если дорога не очень плохая, можно проехать за 12 дней.

Отсюда до Кунграда, как уже упоминалось, 4 таша, что в общем составляет 44 таша. Итак, эта дорога была бы ближе, чем через Герлен, но, во-первых, дорога через Кене небезопасна, а во-вторых, ехать через пустыню тяжко, поэтому чаще всего едут по пятому маршруту.

Прибавив это число к указанным в пятом маршруте 73 ташам, мы увидим, что наибольшее протяжение ханства, расположенного вдоль Оксуса, не превышает 89 ташей.

Б. Дороги в Бухарском ханстве и его окрестностях

1. От Бухары до Герата.

Это расстояние можно проехать верхом за 20-25 дней

2. От Бухары до Мерва.

Надо добираться через Чарджоу, из этого города через пустыню есть три разные дороги [290]

а) через Рафатак, на пути есть колодец, длина дороги 45 фарсахов;

б) через Учхаджи; на пути 2 колодца, длина 40 фарсахов;

в) через Йолкую, это восточная дорога длиной 50 фарсахов.

На повозках, обычно груженых, по этой дороге надо ехать 6 дней; верхом на хорошей лошади это расстояние можно проехать за 3 дня, а курьеры едут всего 2 дня.

В повозке по этой дороге надо ехать 8 дней, но можно и сократить путь, как обычно большей частью и поступают, добираясь из Оратепе прямо в Мехрем за 8 часов и выигрывая при этом 6 ташей.

Отсюда еще 5 дней езды до Кале-Рахима, где находятся первый русский форт и крайний казачий форпост.

В. Дороги в Кокандском ханстве

В повозке этот путь можно совершить за 4 дня.

Кроме этих двух главных дорог есть еще горная дорога от Ташкента до Намангана, которая изобилует опасными местами. Хотя она длиной всего 45 миль, ехать приходится 10 дней, минуя следующие места: Тойтепе, Карахитай, Тилав, Кошробат, Молламир, Бабатархан, Шахидан, где Мухаммед Али-хан разбил русских, Пунган, Харемсарай, Уйгур, Поп, Санг, Чуст, Тёрекурган, Наманган.

Г. Дороги в Китайской Татарии

Считается, что от Кашгара до Яркенда 36 миль (ташей), это расстояние караваны и повозки преодолевают за 7 дней. На третий день пути путешественники проезжают через Янги-Хисар, где находится сильный гарнизон.

От Кашгара до Аксу считается 70 миль, караван проходит обычно это расстояние за 12 дней.

Прибавив еще 12 дней езды от Кашгара до Аксу, получим всего 38 дней.

А.

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ

Трудно поверить, как плодородна в целом обрабатываемая земля в трех ханствах, наподобие оазисов раскинувшихся в безмерных пустынях Средней Азии. Несмотря на примитивнейшее состояние земледелия, здесь - обилие фруктов и зерна, а во многих местностях они наличествуют даже в избытке. Мы уже [292] упоминали о превосходных качествах хивинских плодов. Бухара и Коканд, хотя и не могут сравниться с Хивой, заслуживают упоминания из-за отличного винограда, насчитывающего свыше 10 сортов, великолепных гранатов, но в особенности из-за абрикосов, которые массами вывозят в Персию, Россию и Афганистан. Зерновых много во всех трех ханствах, они растут пяти видов, а именно пшеница, ячмень, джугара (Holcus saccharatus), просо (тарик) и рис. Говорят, что лучшая пшеница и джугара родятся в Бухаре и Хиве. Коканд славится просом, ячмень везде не особенно хорош, и его употребляют на корм лошадям, часто в смеси с джугарой.

Что касается скотоводства, то жители Туркестана концентрируют свое внимание на трех видах животных, а именно на лошади, овце и верблюде. Лошади, которых житель Средней Азии считает своим alter ego, встречаются разных пород и с разными достоинствами. О разведении лошадей и различии их пород можно было бы написать целые тома, однако, не считая себя знатоком, ограничусь здесь несколькими замечаниями. Породы и семейства лошадей у номадов столь же бесчисленны, как и их собственные племена и роды. Заслуживают особо быть названными следующие разновидности:

1) татарская лошадь; различают две породы - текинскую и йомутскую. Лошади теке, из которых самые любимые кёроглы и ахал, отличаются высоким ростом (16-18 фаустов) ²¹⁰. Они очень стройны, с красивой головой и величественной осанкой, удивительно быстры, но не выносливы. Лошади йомутов более низкорослые, крепкого сложения и соединяют быстроту с беспримерной выносливостью и силой. (Мне приходилось видеть, как туркмен с сидящим позади него в седле рабом без отдыха скакал галопом на лошади такой породы в течение 30 часов.)

В общем туркменская лошадь отличается втянутым животом, тонким хвостом, красивой головой и шеей (жаль только, что ей обрезают гриву), а особенно тонкой лоснящейся шерстью; последнее свойство объясняется тем, что зимой и летом ее покрывают войлочными чепраками. Хорошая туркменская лошадь стоит 100-300, но никак не меньше 30 дукатов;

2) узбекская лошадь похожа на йомутскую, но более крепкого сложения, с короткой и толстой шеей, и используют ее больше для поездок, а не для войн и аламанов;

3) казахская лошадь живет в полудиком состоянии, она малорослая, с длинной шерстью, толстой головой и неуклюжими ногами. Ее редко кормят, обычно она зимой и летом сама ищет себе пропитание на пастбище;

4) кокандская ломовая и упряжная лошадь - это помесь казахской и узбекской лошади; она отличается замечательной силой.

Из этих четырех пород туркменская распространена только в Персии, узбекская - в Афганистане и Индии. [293]

Овцы, повсеместно курдючные, особенно хороши в Бухаре. Я не едал более вкусного мяса во всей Азии. Верблюды трех видов: одногорбые, двугорбые, называемые у нас бактрийскими и встречающиеся только у киргизов, и нар, о которых мы уже говорили, описывая Андхой. Наконец, мы должны еще упомянуть об ослах. Самые хорошие ослы в Бухаре и Хиве; хаджи во множестве вывозят их ежегодно в Персию, Багдад, Дамаск и Египет.

Б.

ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

200 лет назад, когда Турция была менее доступна для нашей европейской торговли, чем в настоящее время, на фабриках Анкары, Бурсы, Дамаска и Алеппо производили, конечно, больше предметов потребления, чем теперь. Средняя Азия и поныне лежит от нас дальше, чем в те времена Турция. Наша торговля в Средней Азии представлена еще очень плохо, поэтому большая часть одежды и предметов домашнего обихода - это изделия местной промышленности, о которых мы в этом разделе вкратце и поговорим.

Наряду с алачей производятся шелковые ткани, шерстяные шали для тюрбанов, полотно, большей частью очень грубое и плохое, а из него уже - нечто вроде коленкора с темно-красными разводами, который во всем Туркестане и Афганистане идет на шитье одеял.

В кожевенном производстве жители Средней Азии отличаются изготовлением шагрени (по-татарски ”сагри”), она зеленого цвета и имеет выпуклости в виде прыщей. За исключением мехов для воды, изготовляемых из привезенной из России юфти, вся обувь и конская сбруя делается из местной кожи. В Бухаре и Коканде выделывают кожу высшего качества, в Хиве – только [294] тот сорт толстой желтой кожи, которая употребляется на передки обуви и на подметки. Из тонкой кожи делают мес, напоминающий чулки, нижнюю обувь, а из грубой - куш, верхнюю обувь. Изготовляемая в Бухаре и Самарканде бумага пользуется хорошей славой во всем Туркестане и в соседних странах. Ее делают из шелка-сырца, она очень гладкая, тонкая и хорошо подходит для арабского письма.

Изделия из железа и стали из-за недостатка сырья представлены очень слабо. Славятся нарезные ружья из Хезареспа, мечи и ножи из Гиссара, Карши и Чуста.

Среди изделий среднеазиатской промышленности значительное место занимают ковры, которые через Персию и Константинополь доходят даже до Европы. Ковер - целиком и полностью плод усердия и мастерства туркменской женщины. Не говоря о превосходных натуральных красках и прочности ткани, вызывает восхищение то, как хорошо умеют эти простые женщины - кочевницы соблюсти симметрию фигур, и зачастую они выказывают больший вкус, чем некоторые европейские фабриканты. Обычно над одним ковром работают несколько девушек и молодых женщин. Возглавляет дело старая матрона. Сначала она обозначает на песке точками будущий узор и, глядя на них, называет число разных нитей, которые должны образовать желаемый рисунок. Следует упомянуть еще изделия из войлока; в этой отрасли особенно проявляют себя киргизские женщины.

В.

ТОРГОВЛЯ

Мы уже упоминали в главе о путях сообщения, что Россия поддерживает самые обширные и регулярные сношения со Средней Азией; поэтому русскую торговлю можно назвать самой старейшей и наиболее значительной; она постоянно растет, и по крайней мере в этой сфере русским трудно найти соперника.

Как необычайно быстро развивается русская торговля в Средней Азии, мы лучше всего можем увидеть из следующих вполне достоверных данных. В своем сочинении, появившемся в 1843 г., Ханыков рассказывает, что для транспортной торговли ежегодно используется 5-6 тыс. верблюдов, что импорт из Средней Азии составляет 3-4 млн. руб., а экспорт, равный в 1828 г. 1 180600 руб., возрос в 1840 г. до 3283654 р. 25 к. Это цифры за период с 1828 по 1840 год. Дж. Оэвилл Ламлей сообщает в подготовленном с усердием и знанием дела отчете под названием ”Report on Russian Trade in Central Asia” (1862), что в 1840-1850гг. экспортная торговля увеличилась до 1014237 ф. ст., импорт возрос до 1 345741 ф. ст.

Более подробные сведения можно получить из таблицы названного составителя. [295]

Торговля между Россией и странами Средней Азии в период с 1840 до 1850 гг., ф. ст.

Впрочем, достаточно бросить беглый взгляд на базары Бухары, Хивы и Карши, чтобы удостовериться в этом громадном приросте, и без преувеличения можно утверждать, что во всей Средней Азии нет ни одного дома и ни одной кибитки, где нельзя было бы найти какого-либо изделия из России. Наиболее значительную часть импорта составляют чугунные котлы и кружки для воды, которые ввозят из Южной Сибири и с фабрик Урала; только на их транспортировке в Бухару, Ташкент и Хиву занято ежегодно более 5 тыс. верблюдов. Вслед за чугуном следует упомянуть необработанное железо и медь, русские ситцы, перкаль, муслин, чайники, оружие, скобяные изделия и сахар. Сукно по причине его высокой цены покупают очень немногие, и встречается оно редко. Названные товары вывозятся из Бухары и Карши не только во все местности Туркестана, но даже в Меймене и Герат и дальше, в Кандагар и Кабул. Хотя последние два города находятся ближе к Пешавару и Карачи, [296] предпочтение отдается все же русским товарам, несмотря на то что они во многом уступают английским.

Это обстоятельство может показаться читателю странным, но его причины просты. Оренбург расположен на таком же расстоянии от Бухары, как и Карачи, который мог бы стать портовым городом для английской торговли с британо-индийской территории. Дорога через Герат намного удобнее, намного практичнее, чем путь в Россию, идущий через пустыню. Тот факт, что английская торговля все-таки вытесняется русской, можно, по нашему мнению, объяснить следующими причинами: 1) русские торговые связи с Татарией насчитывают уже столетия, английские же в сравнении с ними можно назвать новыми, а упорная приверженность жителя Востока ко всему привычному и старому достаточно известна; 2) будучи соседями, русские лучше знают вкус среднеазиатского населения, чем английские фабриканты Бирмингема, Манчестера, Глазго и т. д. Этому злу можно было бы помочь только в том случае, если бы европейский путешественник мог передвигаться более свободно, чем теперь, в тех областях, где опасность представляет не только Бухара, но и Афганистан; 3) дорога через Герат, несмотря на все ее природные удобства, сильно отпугивает иностранных купцов из-за грабительской политики тамошних правительств, как это можно понять из разделов I, XI, XII. Поэтому в той части Средней Азии, по которой мы путешествовали, мы нашли, в силу приведенных обоснований, английскую торговлю гораздо менее значительной, чем русскую, и данные, которые приводит м-р Дэвис в своем ”Report on the Trade of Central Asia” (февраль 1862), характеризуют скорее торговые сношения между Индией, Афганистаном и Китайской Татарией, чем торговые связи между Индией и Туркестаном. Конкуренция в качестве товаров была бы, пожалуй, возможна, и не приходится сомневаться, что изделия английского производства всегда доказывали бы свое превосходство.

Помимо России Туркестан ведет довольно стабильную торговлю через Герат с Персией, куда он отправляет каракуль, сушеные фрукты, краски и некоторые местные ткани, а взамен этого получает большое количество опиума из Мешхеда, некоторые английские товары через торговый дом ”Рэлли и компания”, а также сахар и скобяные товары. Между Мешхедом и Бухарой есть дорога, которую можно проехать за 10 дней, однако из-за разбойников-теке караваны вынуждены идти окольным путем через Герат, что занимает вдвое больше времени. Из Кабула в Бухару привозят хлопчатобумажные шали в белую и синюю полоску, которые татары называют ”пота”, а афганцы - ”лунги”, их повсюду носят как летние тюрбаны. По-видимому, эти шали, ввозимые через Пешавар, - английского производства. Это единственный товар, который находит хороший сбыт, потому что соответствует местным вкусам. Кроме того, кабульцы привозят индиго и пряности, а увозят русские ситцы, [297] чай и бумагу. С Китаем ведется незначительная торговля чаем и фарфором, но фарфором совсем другого рода, а не тем, который мы знаем в Европе. Китайцы редко переходят границу, и торговые сношения поддерживаются только через калмыков и мусульман.

В заключение мы должны еще упомянуть о торговле, которую ведут ежегодно хаджи в Персии, Индии, Аравии и Турции; это покажется странным читателю, но мы на основе собственного опыта можем заявить, что поддерживаемыми ими связи, конечно, заслуживают названия торговых операций. 50-60 хаджи, прибывших со мной из Средней Азии в Герат, привезли около 40 дюжин шелковых платков из Бухары, около 2 тыс. ножей и 30 кусков шелковой материи из Намангана, большое количество кокандских доппи (шапочка, на которую навертывается тюрбан) и т. д. Это хаджи только одного каравана. Что касается импорта, то и здесь нельзя забывать хаджи, так как можно предположить, что большая часть европейских скобяных товаров ввозится в Среднюю Азию именно ими.

А.

ВНУТРЕННИЕ ОТНОШЕНИЯ

Из того, что было сказано на этих страницах о последних событиях в Хиве и Коканде, можно составить себе весьма отчетливое представление об отношениях, в которых состоят друг с другом различные ханства. Тем не менее мы хотим сопоставить некоторые данные, чтобы облегчить ориентировку в событиях.

Лучше всего начать с Бухары. Это ханство, которое играло главную роль еще в домусульманские времена, спустя много столетий, несмотря на все перевороты, все еще сохранило свое превосходство. Поскольку оно считается колыбелью цивилизации современной Средней Азии, Коканд и Хива, а также небольшие южные ханства, даже Афганистан, всегда признавали его духовное преимущество. Все хвалят и превозносят мулл и мусульманскую ученость благородной Бухары. Однако любовь этим и ограничивается, так как все попытки, предпринятые до сих пор бухарскими эмирами, с помощью этого духовного влияния увеличить и свою светскую миссию, терпели неудачу не только [298] в ханствах, но и в отдельных городах. Из войн, которые эмир Насрулла вел с Хивой и Кокандом, близорукие политики могли бы сделать вывод о том, что в Бухаре из страха перед вторжением русских хотят создания союза, если не добром, то силой. Но у Бухары никогда не было подобных планов. Походы эмиров - это грабительские походы, и мы твердо убеждены, что в случае, если Россия для исполнения всех своих планов вступит в Среднюю Азию, три ханства не только не поддержат друг друга, но своими раздорами вложат в руки общего врага наилучшее оружие. Хотя на Хиву и Коканд смотрят как на непримиримых врагов Бухары, их тем не менее считают очень опасными, и единственный противник, которого Бухара боится в Средней Азии, - это день ото дня все более возвышающийся Афганистан.

Едва ли надо упоминать о том, что этот страх достиг своей высшей точки во время победоносного продвижения Дост Мухаммед-хана к Оксусу. Эмир Насрулла хорошо знал, что старый Дост никогда не простит позорной шутки, которую сыграли с ним, а лучше сказать, с его сыном, (Ferrier. History of the Afghan, с. 336.) в Бухаре, где тот искал убежища. К тому же утверждали, что Дост Мухаммед помирился с англичанами и даже стал ”нёкери ингилиз” (английским наемником), и страх возрос еще из-за того, что в нем видели орудие мести англичан за кровь Конолли и Стоддарта. Мрачной, вероятно, представлялась татарскому тирану картина будущего его страны, унесенная им с собой в могилу. Не в меньшей степени боялся, вступая на престол, нынешний эмир, его сын и преемник. Музаффар ад-Дин был как раз в Коканде, когда до него дошло известие о смерти Дост Мухаммеда. Посыльный получил подарок в 1000 тенге, в тот же день был устроен импровизированный праздник, а вечером эмир для пополнения числа своих легальных жен ввел в дом четвертую супругу, младшую сестру Худояр-хана. Хотя панический ужас со смертью Дост Мухаммеда исчез, известное уважение все еще существует, так как в Бухаре прекрасно знают, что вследствие дружбы с англичанами афганцы уже располагают несколькими тысячами хорошо обученных солдат.

Сознавая, что нельзя тягаться силами с таким явно более могущественным врагом, как афганцы, Бухара проводит политику, рассчитанную на то, чтобы нанести им как можно больше вреда дипломатическим путем. Из-за их союза с англичанами афганцев ославили по всему Туркестану как отступников от ислама, и в последние годы даже торговые связи с Кабулом значительно уменьшились. Как уже однажды упоминалось, теке и салоры состоят на постоянном содержании Бухары. Во время осады Герата старый Дост был очень удивлен тем, что, несмотря на подарки, которые он делал туркменам, они все время беспокоили его и уводили в плен солдат из его войска. Он забыл, что его настоящим врагом было бухарское золото, так как симпатии [299] туркмен всегда определяют более крупные суммы. Вот все о внутренней политике Бухары.

Хива очень ослаблена постоянной борьбой, которую ее властитель вынужден вести со своим собственным населением, постоянно склонным к войнам, а именно с йомутами, чоудорами и казахами. Бухара намного превосходит Хиву численностью населения, и то, что эмиры до сих пор не смогли завоевать ее, целиком и полностью надо приписать храбрости узбеков. Я слышал, что Алла Кули-хан первым отправил посланника в Бухару и Коканд (очевидно, по совету Конолли), чтобы заключить оборонительный и наступательный союз между тремя ханствами против все более усиливающейся угрозы со стороны России. Бухара не только отвергла это предложение, но даже склонилась на сторону русских. Коканд заявил о своей готовности, так же как Шахрисябз и Хиссар, города, находившиеся в состоянии войны с эмиром. Однако союз остался лишь благим пожеланием, и то, как трудно будет его осуществить, лучше всего покажет старая арабская пословица, которую жители Средней Азии используют при описании своего собственного характера: ”В Руме - благодать, в Дамаске - доброта, в Багдаде - ученость, а в Туркестане - лишь вражда да злоба”.

Коканд страдает тем же недугом, что и Хива, из-за постоянных раздоров с кипчаками, киргизами и казахами. И не приходится удивляться, что Коканд, самое большое из всех ханств по территории и населению, постоянно терпит поражения от Бухары.

Б.

ВНЕШНИЕ СНОШЕНИЯ

Что касается политических связей с иноземными странами, то Средняя Азия вступила в контакт только с Турцией, Россией, Персией и Китаем.

Константинопольский султан считается халифом. Поскольку в средние века было принято, что три туркестанских ханства как символ инвеституры ²¹¹ получают от багдадского халифа нечто вроде придворного звания, они и поныне соблюдают этот этикет и при восшествии на престол через чрезвычайного посланника в Стамбуле просят эти почетные должности. Хивинский хан имеет звание мундшенка (конюшего) ²¹², бухарский эмир - раиса (блюстителя религии), кокандский хан - шталькнехта ²¹³. Эти придворные звания все еще пользуются уважением, и я слышал, что соответствующие лица раз в год по всей форме исполняют свои функции. Однако этим связи и ограничиваются. Светского влияния на эти три ханства константинопольские султаны не оказывают. Правда, народ в Средней Азии связывает с названием ”Рум” (как здесь именуют Турцию) все могущество и блеск древнего Рима, считая эти названия одинаковыми, но правители, по-видимому, не разделяют иллюзии, они готовы были бы признать величие султана только в том случае, если бы Порта [300] присоединила к фирманам об инвеституре или разрешениям на молитву несколько сот тысяч пиастров. В Хиве и Коканде к константинопольским фирманам продолжают относиться с некоторым уважением. В течение десяти лет Хивинское ханство представлял в Константинополе Шюкрулла-бай. Кокандское ханство во время правления Малла-хана еще четыре года назад имело своего посланника (мирза-джана) при дворе султана. Эти посланники по старому обычаю иной раз годами содержались за счет Турции, что весьма неприятно сказывалось на бюджете, предназначенном для внешних сношений, но было совершенно необходимо для сохранения духовного верховенства в Средней Азии.

Османская империя только тогда могла бы оказать светское влияние на эти отдаленные области Востока, если бы ее пробудили от сонливости восточной жизни до Петра Великого. Представляя тюркскую династию, дом Османов мог бы основать из тюркских элементов, с которыми он связан языком, религией и историей, от побережья Адриатики вплоть до Китая империю более могущественную, чем та, которую сумел силой и хитростью сколотить из гетерогенных элементов великий Романов. Анатолийцы, азербайджанцы, туркмены, узбеки, киргизы и татары - вот те отдельные части, из которых мог бы возникнуть великий тюркский колосс, который, конечно, померялся бы силами со своим северным противником куда лучше, чем сегодняшняя Турция.

С Персией, хотя это ближайший сосед, Хива и Бухара лишь время от времени обмениваются послами. То обстоятельство, что персы причисляют себя к шиитской секте, образует преграду между двумя народами-фанатиками, подобно тому как это было 200 лет назад в Европе с протестантизмом. К религиозным распрям присоединяется еще исторически сложившаяся вражда между иранской и туранской расой, поэтому легко можно представить себе, сколь незначительные симпатии испытывают по отношению друг к другу эти природные соседи. Персия, которая при нормальных обстоятельствах должна была бы стать каналом для проникновения в Туркестан новейшей цивилизации, слишком удалена от него и не имеет там ни малейшего влияния. Не в силах защитить от туркмен собственные границы, она, как уже упоминалось, потерпела позорное поражение при Мерве в операции, направленной против Бухары, и тем самым окончательно подорвала свой авторитет. Все три ханства совсем не боятся ее, и татарин утверждает, что Бог дал персу голову (разум) и глаза, но не дал сердца (мужества).

Что касается Китая, то его политические контакты со Средней Азией настолько ничтожны, что едва ли заслуживают упоминания. Может быть, раз в сто лет устанавливаются какие-то связи с Бухарой. Эмиры имеют обыкновение время от времени отправлять посланников в Кашгар, китайцы же никогда не осмеливаются настолько углубиться в пределы Туркестана, чтобы доехать до [301] Бухары. С Кокандом переговоры ведутся чаще, но к мусульманским варварам всегда посылают только низших чиновников.

Совершенно по-иному складываются отношения России со Средней Азией. Так как Россия уже несколько столетий владеет землями, которые граничат с северными областями Туркестанской пустыни, обширные торговые связи были главной причиной того, что Россия больше остальных соседей следила за событиями в трех ханствах и что ее политические устремления могут окончиться только полным их захватом. Тот факт, что планы русских осуществляются здесь медленно, хотя и верно, можно объяснить только естественными препятствиями. Три среднеазиатских ханства - это недостающие звенья той огромной татарской империи, присоединение которой начал в России Иван Васильевич (1462-1505). Со времен Петра Великого это присоединение продолжает проводиться втайне, но неуклонно.

В самих ханствах русская политика не осталась незамеченной. Правители и население в полной мере сознают грозящую опасность, и лишь восточная индифферентность и религиозный энтузиазм поддерживают ощущение безопасности и беззаботности. Большинство жителей Средней Азии, с которыми я беседовал об этом предмете, говорили мне: ”В Туркестане две сильные крепости: во-первых, множество святых, которые покоятся в нашей земле и которые всегда защитят благородную Бухару, во-вторых, огромные пустыни, которые его окружают”. Лишь немногие из них, а именно купцы, долгое время жившие в России, отнеслись бы равнодушно к перемене правления, так как они, подобно остальным своим соотечественникам, хотя и ненавидят все немусульманское, все-таки с похвалой признают справедливость и порядок неверных.

Преисполненный истинного отвращения к виденным мною в Туркестане сценам жестокости, о которых я старался дать хотя [302] бы слабое представление на этих страницах, я долго терзался сомнениями, вполне ли справедливы те советы и политические воззрения, которые мне хотели преподать. Я уже давно утвердился в мысли, что христианская цивилизация, бесспорно самый благородный и великолепный дар, когда-либо украшавший человеческое общество, окажется благотворной и для Средней Азии. Но с той частью высказывания, которая относится к политике, все было не так просто, так как, сколько я ни размышлял над этим вопросом с разных точек зрения, сколько ни обдумывал все возможные варианты, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что Англия должна равнодушно смотреть на приближение русских к ее индийским владениям.

Время политических утопий прошло. Мы далеко ушли от превратившейся теперь в легенду русофобии, чтобы ждать того момента, когда русский казак и английский сипай, неся пограничную службу, столкнутся друг с другом носами. Столкновение двух колоссов в Средней Азии, которое политические мечтатели предвидели уже много лет назад, еще не так близко. Однако проблема, хотя и медленно, все же, без сомнения, постоянно обостряется, и, следуя обычному ходу вещей, без излишней горячности, нам хотелось бы познакомить читателя с теми мотивами, по которым мы не можем одобрить равнодушия англичан к русской политике в Средней Азии. Прежде всего зададим вопрос, действительно ли Россия продвигается к югу и насколько это ей удалось. Еще 25 лет назад политике русских в Средней Азии уделяли совсем мало внимания. Захват Афганистана англичанами, русско-персидский союз и экспедиция против Хивы послужили причиной того, что в дипломатической переписке петербургского и лондонского кабинетов был впервые затронут вопрос о Туркестане. С тех пор снова установилось относительное спокойствие. Англия, обескураженная провалом своих планов, сразу же отступила, а Россия втайне продолжала свои действия, и в ее положении на границе с Туркестаном произошли существенные изменения. В западной части Средней Азии, а именно на Аральском море и на его берегах, русское влияние значительно возросло. Весь берег Аральского моря, за исключением устья Оксуса, признан русским владением. На самом море в настоящее время плавают три парохода, которым хивинский хан разрешил доходить до Кунграда. (То обстоятельство, что русские суда не ходят вверх по Оксусу, можно объяснить лишь существованием бесчисленных песчаных отмелей на реке, быстро меняющих свои места. Меня удивляет, что Бернс так благосклонно высказывается о судоходстве на этой реке. Лодочники, прожившие на Оксусе всю жизнь, уверяли меня, что опыт, накопленный в течение одного дня, уже не годится для следующего, настолько быстро меняется положение песчаных отмелей.) Утверждают, что они находятся там для защиты рыбаков,, однако у них есть, очевидно, и другие предписания, и любой человек в Хиве знает, что недавний переворот в Кунграде, так же как и частые стычки [302] между казахами и узбеками, связан с так называемыми рыболовными судами.

Однако это лишь второстепенные планы, главная же линия действий прочерчиваегся скорее на левом берегу Яксарта. Здесь русские форпосты под защитой непрерывной цепи фортов и колодцев продвинулись до Кале-Рахима, расположенного в 32 милях от Ташкента, а этот город, как уже упоминалось, можно считать ключом всех завоеваний в Средней Азии. Этот путь, пролегающий по менее пустынным местам, чем все остальные, избран совершенно правильно. Правда, армия здесь в большей мере была бы подвержена нападениям, но с ними все-таки легче бороться, чем с яростью стихий. На восточной границе Коканда, по ту сторону от Намангана, русские также подходят все ближе, а во время правления Худояр-хана там произошло несколько конфликтов между кокандцами и русскими.

В успешном осуществлении русских планов в Средней Азии, таким образом, нечего сомневаться. Как уже говорилось, в интересах цивилизации мы должны пожелать русскому оружию наилучших успехов, однако все становится более сложным, когда мы думаем о дальнейших последствиях будущих приобретений. Трудно ответить на вопрос, удовлетворится ли Россия Бухарой, сочтет ли Оксус границей своего влияния и своих планов. Не вдаваясь в слишком глубокие рассуждения, мы можем вполне определенно сказать, что петербургский двор постарается получить за свою политику, в течение многих лет проводимую в Великой пустыне ценою утомительных трудов и крупных расходов, более богатое вознаграждение, чем земли туркестанских оазисов. Во всяком случае, желал бы я посмотреть на политика, утверждавшего, что, овладев Туркестаном, Россия упустит возможность прямо или косвенно проникнуть в Афганистан или в Северную Индию, где политические интриги всегда находят плодоносную почву. Когда колонны Перовского отбросили свою тень от западного берега Аральского моря до Кабула, когда призрак Витковича (Так звали русского агента, отправленного в 1838 году петербургским двором в Афганистан с большими суммами денег, чтобы вести интриги против Англии ²¹⁵.) появился в Кандагаре и Кабуле, тогда-то уже разглядели возможность такого рода событий. А разве случившееся не может повториться еще раз, если это будет необходимо?

Будучи далеки от скверного чувства зависти и ревности, мы тем не менее считаем себя вправе не одобрять равнодушия Англии к планам русских в Средней Азии. Таково наше скромное мнение. Однако на вопрос, столкнутся ли, враждуя, в Азии английский лев с русским медведем, или же они по-братски поделятся завоеваниями, я, будучи лишь склонным к филологии дервишем и следуя изречению: ”Sutor non ultra crepidum” ²¹⁴, не осмелюсь ответить.