КНИГА НАЗЫВАЕМАЯ НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ
Царствование царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, в ней же сперва немногие главы царствования царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси.
В начале книги о взятии царства Сибирского; начата в 92 (1583/84) году и доныне
1. От царствующего града Москвы на восточной стороне есть царство, называемое Сибирское, в нем же жил царь Кучум; вера же их бусурманская Магометова закона, а иные народы кумирам служили и идолам поклонялись, а иные же, чудь заблудшая, веры и закона не знали; отсюда начнем рассказ, как Бог покорил [их] под руку царству Московскому. Есть на полуденной стороне река, называемая Дон, на ней же жили казаки; от Дона неподалеку река, называемая Волга, на ней же жили казаки и разбойничали много по Волге и по иным рекам, когда суда государевы громили, когда послов кизылбашских и бухарцев и многих других громили и убивали. Царь Иван, видя их воровство и злое непокорство, послал на них воевод своих и повелел их там хватать и вешать; многих же схватили и казнили, а иные же, яко волки, разбежались. По Волге же вверх от них побежали шестьсот человек по призыву Максима Строганова, у них же старейшина атаман по имени Ермак и иные многие атаманы. Дойдя до реки Камы, пошли они вверх по Каме до Чусовой, до вотчины Строгановых. Тут же расспросили тамошних жителей, к какому государству та земля принадлежит; они же поведали казакам: “Есть де отсюда невдалеке царство, называемое Сибирское, в нем же живет царь Кучум”. Ермак, заготовив запасы и взяв тамошних людей 50 человек, пошел рекой Серебряною вверх, и переволокли суда в реку Тагил, и дошли до реки Туры, а рекой Турой дошли до реки Тобола, а Тоболом дошли до реки Иртыша, а рекой Иртышем дошли до городка, где кочевал царь Кучум, и пришли к тому царству Сибирскому. И бились с ними много дней, и Божиим изволением взяли царство Сибирское, царь же Кучум побежал, царицу же его и царевичей взяли в плен. Сей же Ермак сел в царстве Сибирском и к царю в Москву послал с сеунчем казаков человек пятьдесят, — а царь Иван Васильевич в то время уже преставился, — а сам начал приводить под царскую руку всю Сибирскую [266] землю и иные многие государства: которые покорятся государю, тех приводил к шерти, а которые не покорятся, тех пленил и побивал. Государь же Федор тех сеунчей пожаловал, а с ними послал воевод своих князя Семена Волховского да Ивана Глухова, и к тому Ермаку и к атаманам послал со своим государевым великим жалованием; а Ермака повелел написать не атаманом, но князем сибирским. И воеводы князь Семена Волховского в Сибири не стало.
2. О побоище, как убили Ермака и казаков, и о памяти Сибири. Пришла весть к воеводе и Ермаку, что идут в Сибирь с торгом бухарцы. Ермак же, взяв с собой атамана Ивана Кольца и казаков полтораста человек, пошел против бухарцев к реке Вохаю; и, не дойдя до реки, стали ночевать на острове в разливе реки, и легли спать, не поставив стражей. Кучум же пришел и увидел их на острове. Был один татарин виноват перед Кучумом, и Кучум послал его в реку: “Проведай в реке броду; проведаешь, я тебя от казни пожалую”. Татарин же реку перебрел и увидел казаков спящих и, придя, поведал о том Кучуму. Кучум же ему не поверил и послал во второй раз и повелел у них что-нибудь взять. Татарин, придя снова, взял у казаков три пищали да три вязни и принес Кучуму. Царь же Кучум Ермака и казаков на острове всех перебил, только один от них утек в город к воеводам с вестью. Воевода же Иван Глухов и атаманы и казаки, испугавшись, поплыли из городка по Иртышу на низ до реки Оби, а рекой Обью догребли до Березова, а от Березова через Камень пришли к Москве. Царь же Федор Иванович на них не опалился и тотчас послал воеводу своего Василия Борисовича Сукина с ратными людьми; и они, дойдя до Тюменского городища, поставили первый город в Сибири Тюмень; а из Тюмени воевода Василий послал голову Данила Чулкова, и Данила пришел и поставил в устье рек Тобола и Иртыша острог, и дал имя ему Тобольск; и ныне в том Сибирском царстве тот город стольный. И иные многие города в Сибирском царстве поставили.
3. О войне казанской и о походе бояр и воевод на Казань. Попускает Бог за грехи христианские когда голод, когда пожар, когда нашествие иноплеменных, когда междоусобную брань; в лето 7092 (1583/84) году случилось нашествие безбожного народа на православную христианскую веру, ни от чужих орд, ни от земель, но от подданных царства Московского. Есть на восточной стороне царство, называемое Казанское, покорил же его Бог царю Ивану Васильевичу, и устроил [царь] в нем Божий церкви и православную веру, наполнил град православными христианами и архиепископа в нем утвердил Гурия чудотворца. Через тридцать один год окаянные бусурманы не захотели видеть православной христианской веры и под государевой рукой жить не захотели, воздвигли рать и пленили многие города. Царь же Иван, видя их суровость, послал в Казань [267] бояр своих и воевод и повелел им пленить [бусурман]. Они же, поганые, яко звери суровые, стали против рати московской; яко змеи жалят человека жалами своими, так же и они, поганые, побивали московских людей, когда на станах, когда в походах; бояре же и воеводы не могли их одолеть.
4. О знамении на небесах. В ту же зиму явилось знамение на небесах в Москве: меж [церковью] Благовещения и [колокольней] Ивана Великого явился крест на небесах да звезда с хвостом. Ближние люди возвестили царю Ивану о том знамении, царь же Иван, выйдя на Красное крыльцо и посмотрев на то знамение, сказал окружающим: “Сие знамение ко смерти моей”.
5. О преставлении царя Ивана. Вскоре после этого, в ту же зиму, [царь] тяжело заболел и, чувствуя близость смерти, повелел митрополиту Дионисию себя постричь [в монахи]; и нарекли имя ему Иона. На царство же Московское благословил [царь] сына своего царевича Федора Ивановича, а сыну своему меньшому царевичу Дмитрию Ивановичу повелел дать в удел град Углич со всем уездом и с доходами. Сам же отдал душу свою Богу марта в 18 день, на память святого отца нашего Кирилла Иерусалимского.
6. О Нагих и приближенных царя Ивана, о задержании и о ссылках. После преставлении царя Ивана, в ту же ночь, шурин царя Федора Ивановича Борис Федорович Годунов со своими советниками возложил измену на Нагих, и их схватили и приставили к ним приставов; и иных же тут многих схватили, которых жаловал царь Иван, и разослали их по городам, иных по темницам, а к другим приставили приставов, и дома их разорили, поместья и вотчины раздали.
7. Об уделе царевича Дмитрия. Царь же Федор Иванович отпустил брата своего царевича Дмитрия Ивановича с матерью его царицей Марией Федоровной на удел во град Углич; с ним же послал отца царицы Федца Нагого и всю родню Нагих, да с ним же отпустил окаянную мамку ее Марию Волохову, да сына его (Здесь, очевидно, пропущено имя дьяка Михаила Битяговского — Примеч. ред.) Данилка, да Никитку Качалова. О них же подлинно написано в главе об убиении царевича Дмитрия Ивановича.
8. О царстве царя Федора Ивановича, как сел на царство. В том же году, по преставлении царя Ивана Васильевича, пришли к Москве изо всех городов Московского государства [люди] и молили со слезами царевича Федора Ивановича, чтобы не мешкал, сел на престол Московского государства и венчался царским венцом. Он же, государь, не презрел моления всех православных христиан и венчался царским венцом вскоре по преставлении отца своего царя Ивана Васильевича, в том же году в день Вознесения, а венчали [268] его, государя, в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы митрополит Дионисий и иные [духовные] власти.
9. О приходе черни в город и о Богдане Бельском. В том же году, ненавидя враг добрый род христианский и желая привести его в погибель, вложил в людей мысль, будто Богдан Бельский со своими советниками извел царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр перебить и хочет отнять у царя Федора Ивановича царство Московское для своего советника, и возмутил [дьявол] чернь и ратных московских людей: пришли с великой силой и оружием к городу, и едва успели от них затворить град Кремль. Пришли же и пошли на приступ Кремля, и пристали к черни рязанцы Ляпуновы и Кикины и иных городов дети боярские, и оборотили царь-пушку к Фроловским воротам, собираясь их выбить вон. Царь же Федор Иванович, видя их волнение, послал к ним бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского, да Никиту Романовича Юрьева, да дьяков Андрея и Василия Щелкаловых и велел сказать о своей милости к ним [восставшим], что возмутил их кто-то не по делу, желая пролить кровь христианскую, и о том расспрашивать, в чем причина их прихода в город, на кого? Они же все кричали: “Выдай нам Богдана Бельского! Он хочет уничтожить царский корень и боярские роды”. Они же [бояре] пошли и возвестили [о том] царю Федору. Царь же повелел им сказать, что Богдана Бельского велел сослать в Нижний Новгород. Они же, услыхав слово государское и видев всех бояр, разошлись каждый восвояси. Царь же Федор велел сослать Богдана Бельского в Нижний Новгород. Шурин же царя Федора Борис Годунов, мстя за приход на Богдана Бельского, Ляпуновых, Кикиных и иных многих детей боярских и многих посадских людей схватить повелел и по городам и темницам разослал.
10. О покорении казанских людей царю Федору Ивановичу. Услышав же сии поганые казанские люди, что сел на царство московский царь Федор Иванович, и Бог привел их, такой поганый народ, к такому праведному государю, без войны и без крови пришли все с покорностью и просили милости. Он же, щедрый праведный государь, принял их, вину им простил и пожаловал их своим государевым жалованием полным и отпустил их к себе. Сам же государь праведный, рассмотрев и ожидая от них впредь измены, послал воевод своих и повелел ставить по всей Черемисской земле города — поставили на Нагорной и на Луговой стороне города Какшугу, Цивильск, Уржум и иные многие, и насадили их русскими людьми, и тем он, государь, укрепил все царство Казанское.
11. О розни и недружбе боярской. В лето 7093 (1584/85), видя враг царя праведного и святого, положил вражду между бояр. И разделились [бояре] надвое: Борис Федорович Годунов с дядьями и с братьями, к нему же пристали и иные бояре и дьяки, и думные [269] и служивые многие люди; а с другой же стороны князь Иван Федорович Мстиславский, а с ним Шуйские, и Воротынские, и Головины, и Колычевы, и иные служивые люди и чернь московская. Борис же Годунов со своими советниками, надеясь на покровительство царское, их осилил: князя Ивана Федоровича Мстиславского схватили и сослали в Кирилов монастырь, там же и постригли его; а Воротынских и Головиных и иных многих схватили и по городам разослали, а иных в темнице затворили.
12. Об измене Михаила Головина, который отъехал в Литву. Михаил же Головин был в отчине своей в Медынском уезде в селе Московце и, прослышав о таком разорении над своими родителями и не захотев терпеть с ними вместе, а от Бога не захотев принять венца мученического, побежал в латинскую веру, и государеву крестному целованию изменил, и отъехал в Литву, и там скончался.
13. О Шуйских, и о митрополите Дионисии, и о казни гостей и торговых людей. Борис же Годунов с своими советниками держал великий гнев на Шуйских, а иные же ему противились и никак не поддавались ни в чем; гости же и всякие московские торговые люди черные все стояли за Шуйских. Митрополит же Дионисий, не хотя в них сей вражды видеть и желая в мире свести их, послал звать их [Годунова и Шуйских] к себе. Они же пришли к нему, он же молил их о мире. Они же его послушали, и между собой примирились, и заключили мир между собой ложный. И вышли от митрополита, и подошли к палате Грановитой; тут же стояли торговые многие люди. Князь Иван же Петрович Шуйский, идучи, возвестил торговым людям, что они с Борисом Федоровичем Годуновым помирились и впредь враждовать не хотят между собой. И выступили из торговых людей два человека, и сказали им: “Помирились вы нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погибнуть”. Борис же той же ночью тех двух человек схватил и сослал безвестно, неведомо куда. Борис же со своими советниками не умягчил своего сердца на Шуйских, и научил доносить на них людей их, Федора Старкова с товарищами, и возложил на них [Шуйских] измену, и в 95 (1587) году их схватили, да с ними же взяли Татевых, Колычевых, Ивана Крюка Колычева, Андрея Быкасова с братиею и Урусовых; и людей Шуйских пытали разными пытками, и многую кровь пролили. И гостей московских Федора Нагая с товарищами пытали крепкими пытками, и на пытках ничего они не сказали. И их, Шуйских, с приставами сослали в вотчину их в село Лопатничи с приставом с князем Иваном Турениным, а из Лопатнич велели его [князя Ивана Петровича] перевести на Белоозеро, (где он] был удавлен. А князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а [270] из Воскресенского сослали в Каргополь; и он также был удавлен. А князя Ивана Татева сослали в Астрахань, а Крюка Колычева в Нижний Новгород в тюрьму каменную, а Быкасовых и иных дворян разослали по городам. А гостей московских Федора Нагая да с ним шесть человек казнили в Москве, на Пожаре головы им отсекли, а иных многих по городам разослали по тюрьмам и в ссылку.
14. О сведении с престола и о ссылке митрополита Дионисия и архиепископа Крутицкого. Митрополит же Дионисий да с ним собеседник [его] Крутицкий митрополит Варлаам, видя изгнание боярам и многое убийство, и кровопролитие, начали обличать и говорить царю Федору Ивановичу Борисову неправду Годунова, многие его неправды. Борис же, видя со своими советниками его [митрополита] крепкое стояние, оболгал его перед царем Федором Ивановичем, и с престола его [митрополита] свели и архиепископа Крутицкого также. И сослали их в заточение в Великий Новгород: митрополита Дионисия в монастырь на Хутынь, а архиепископа в Антонов монастырь; там они и скончались. На престоле же Пречистой Богородицы в Москве возведен был на митрополию архиепископ ростовский Иов, а поставлен был на митрополию московскими архиепископами и епископами.
15. О приезде к царю Федору крымского царевича Малат-Гирея со снохою и с племянниками и со многими татарами. Пришли к Москве царю Федору Ивановичу служить крымский царевич Малат-Гирей со снохой да с племянниками и с ним многие татары. Царь же Федор его пожаловал великим жалованием и послал его в царство Астраханское, а с ним послал воевод своих князя Федора Михайловича Троекурова да Ивана Михайловича Пушкина. Царь же крымский в Астрахани многую службу ему, государю, показал, многие бусурманские народы под его царскую высокую руку привел.
16. О поставлении в Москве каменного города. Царь же Федор Иванович, видя в своем государстве пространство людям и всякое богоугодное строение, повелел заложить в Москве подле вала город каменный, и нарекли ему имя Царев Белый каменный город, а начат был город в 95 (1586/87) году и закончен вскоре.
17. О послах литовских. В том же году пришли из Литвы послы с тем [известием], что у них не стало короля Стефана Абатура; и ему, государю [Федору Ивановичу], послы били челом, чтобы государь был на Московском царстве и на Польском и на Литовском государстве.
18. О послах московских в Литву. В том же году послал государь в Литву послов своих Стефана Васильевича Годунова с товарищами. [271]
19. О приходе патриарха цареградского. В 96 (1587/88) году пришел патриарх цареградский Иеремей из Цареграда.
20. О явлении и чудесах блаженного Василия. В том же
году проявил Бог угодника своего блаженного Василия, и были от гроба его чудеса великие, многое множество различных недугов исцелил. Царь же Федор Иванович повелел сотворить над гробом его раку серебряную, и позолотить, и украсить камнями и жемчугами и повелел сотворить над его гробом храм каменный. И установили празднование августа во 2-й день.
21. О первопрестольнике на патриаршество и отпуске патриарха ерусалимского. Патриарх же ерусалимский и цареградский Еремей, советовавшись с царем Федором Ивановичем [о том], что был в православной вере папа римский, да четыре патриарха: александрийский, антиохийский, цареградский, иерусалимский; и папа де окаянный от православной веры отпал и впал в ересь, в латинскую веру, и ныне де благочестивого пятого напрестольника нет, а здесь, в Московском государстве, православная христианская вера, — чтобы быть в Московском государстве пятому патриарху. Царю же Федору совет его был благоугоден, и положил [совершить] по его воле. Патриарх же Иеремей поставил с московскими архиепископами и епископами первого патриарха Иова митрополита. Царь же Федор жаловал патриарха своим государевым жалованием и отпустил его в Еросалим с великой честью.
22. О митрополитах и епископах. Царь же Федор Иванович по благословению ерусалимского патриарха Еремея повелел патриарху Иову благословить по городам митрополитов и архиепископов. И по повелению царя Федора Ивановича поставлены были по городам митрополиты и архиепископы: в Новгороде первый митрополит Александр, в Казани первый митрополит Гермоген, в Ростове первый митрополит Варлаам, на Крутицах первый митрополит Геласий; а по иным городам архиепископы — на Вологде, в Суздале, на Рязани, в Смоленске, во Твери, епископы на Коломне, во Пскове.
23. О походе царя Федора Ивановича под Ругодив. Царь же Федор Иванович, видя шведского короля неправду и к себе, государю, непокорство, советовавшись с патриархом Иовом и со своими государевыми боярами, приговорил идти в Немецкую землю под город Ругодив и послал бояр своих и воевод в Новгород со многой ратью. А сам государь пошел в Великий Новгород в Филиппов пост и пришел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел под Ругодив, а царицу Ирину оставил в Новгороде; и под Ругодив придя, велел бить по стене из наряду и, пробив стену, велел воеводам идти приступом со многими приступными людьми. Немцы же с города бились, противились и крепко стояли; воеводы же с ратными людьми [272] взошли на город. Немцы же с города [их] сбили, и убили воевод князя Ивана Юрьевича Токмакова да Ивана Ивановича Сабурова, и иных воевод поранили многих, и голов стрелецких убили: Григория Маматова и иных голов и сотников, и многих ратных людей побили и отбили от города прочь. Царь же Федор Иванович, видя их суровость, велел по городу бить из наряда беспрестанно. Немцы же, видя свое изнеможение, били челом государю со многими мольбами, чтобы их государь пожаловал, не велел разорить, а у них велел бы государь взять три города: Ивангород, Копорье, Ям. Он же, государь праведный и щедрый, не хотя не только православной крови пролить, но и латинской крови не захотя пролить, уклонился на милость, и те города повелел взять, а по городу бить перестать повелел, и устроил в Ивангороде, и в Копорье, и в Яме своих государевых воевод и ратных. А сам государь пошел в Великий Новгород, а из Новгорода пошел к Москве и пришел к Москве в ту же зиму; а поход его, государев, под Ругодив [был] в 98 (1590) году. О послах литовских. Пришли к Москве из Литвы от короля Жигимонта послы в 99 (1590/91) году для заключения мирного постановления и взяли перемирие у царя Федора Ивановича на двадцать лет.
24. О смерти царевича Малат-Гирея. В том же году бусурмане, видя службу в Астрахани крымского царевича Малат-Гирея, от которой им [было] утеснение от государевых людей великое, прислали из Крыма из Казыева улуса ведунов, и его испортили. Воеводы же князь Федор Троекуров [с товарищами], видя его болезнь, привели к нему лекаря арапа. Арап же, узнав, что его испортили, сказал воеводам, что излечить его нельзя, пока не сыщут ведунов, которые его испортили. И, взяв с собой людей русских, пошел в их юрты, и в тех юртах поймали ведунов; и ведунов привели к нему, и [он] мучил ведунов с тем, чтобы ему подсобили. И ведуны ему сказали: “Если кровь их не умерла, то им можно пособить”. Да тот же арап, во многом сведущий, повелел тем ведунам у себя метать кровь в лохань; они же из себя выметали всю кровь, которой татары и татарки перепорчены с царевичем. Тот же арап начал их спрашивать: “Где чья кровь?”. И они начали говорить: “Которая кровь де не умерла, той кровью помажут испорченного ею татарина или татарку, и они живы станут”. Царевича же кровь и царицыны все умерли, и ведуны сказали, что им живым не быть. Царевичи оба и царицы и с ними многие татары и татарки померли. Воеводы же вскоре послали [о том] к государю; царь же Федор Иванович послал в Астрахань Остафья Михайловича Пушкина разыскивать про царевича, тех ведунов велел пытать: по чьему умышлению царевичей и цариц и татар испортили; а после пыток велел их государь сжечь. Остафий же приехал в Астрахань, и тех ведунов пытал разными [273] пытками, и у них ничего не мог допытаться. Тот же арап начал говорить, что у них так не допытаться ничего, да пошел сам с ними к пытке: и [велел], как их станут пытать, в зубы положить удила конские, а повесил их за руки и бить по телу не велел, а велел бить по стене против них; и они начали все рассказывать. Воеводы же, пытав их, велели в поле сжечь их, а жег их тот же арап своим мастерством. А как стали их жечь, и тут слетелось сорок и воронов многое множество, и пока ведунов жгли, они [птицы] кричали, а как сожгли, все они исчезли. Царь же Федор того арапа пожаловал, а царевичевых татар остальных велел государь перевести к Москве и устроить по городам поместьями и кормами. А на пытках те ведуны говорили, что портили царевича и цариц и татар, пили из них сонных кровь.
25. Об убиении царевича Дмитрия Ивановича и запустении града Углича. По преставлении царя Ивана Васильевича на восьмой год, Бог попустил ради грехов наших во многих знатнейших [людях] сугубую зависть, и гордость, и неправду, не только друг к другу, и ненавидели одни других, но и на самого государя помышляли смертным убийством и неправду творили. С ними же дьявол, искони ненавидящий род человеческий, видя братьев Федора и царевича Дмитрия, ни о чем же земном не радеющих, ни славы мира сего, ни богатства не желающих, и не мог ни в чем их упрекнуть, никому же зла [они] не желали. Вложил же дьявол в знатнейших не желание чести друг перед другом, не желание отеческого достояния чужого, но один из них мыслью тщился самодержавство восхитить и старейшиной хотел быть в Русском царстве. Из них же, знатнейших, был боярин Борис, называемый Федоровичем, Годунов, ненавидел братию свою бояр, и бояре его не любили, потому что многих людей [он] погубил напрасно. И вложил дьявол ему в мысль извести праведного своего государя царевича Дмитрия; и помышлял себе: “Если изведу царский корень, то буду сам властелин в Руси”, — как окаянный Святополк умышлял на братьев своих Бориса и Глеба: “Если перебью братьев свою, то буду один властелин в Руси”, — а не ведал того, что Бог власть кому хочет, тому дает. Сей же окаянный Святополк послал братьев своих убить, так же и Борис послал в Углич, чтобы сего праведного [царевича] отравить зельем. Ему же, праведному царевичу Дмитрию, давали смертоностное зелье, когда в еде, когда в питье, но Бог хранил праведника, не хотя втайне его праведную душу принять, а хотя его праведную душу и неповинную кровь объявить всему миру. Борис же, про то услышав, что ему [царевичу] ничего не вредит, и огорчившись тем, призвал братьев своих Годуновых и советников своих Андрея Клешнина с товарищами и поведал им, что [царевичу] ничего не вредит. Один же из них, Годунов Григорий Васильевич, к их совету не пристал и [274] плакался о том горько; они же его к себе [более] не призывали и его чуждались. Сии же советники Борисовы замыслили кого-нибудь избрать и послать убить праведного. И избрали Владимира, называемого Загряжского, да Никифора Чепчугова и из них одного [решили] послать. И им же, Владимиру и Никифору, то известили; они же люди богобоязливые, не только что против него сделать, но и помыслить против своего государя не хотели. Возвестили о том Борису, что не хотят из них ни один ехать; он же сильно опечалился, что ничего из желаемого им не свершается. Советник же его Андрей Клешнин сказал ему: “Не скорби о том, есть у меня братья и друзья, будет твое желание исполнено”. Тем же Владимиру и Никифору, что их воли не совершили, многие беды и напасти содеяли. Тот же Андрей Клешнин пришел в дом свой и возвестил братьям своим и друзьям, но ни один из них на такое окаянство не склонился. И вошел дьявол в одного из них, Михаила Битяговского. И как вошел сатана в Иуду Искариотского, и тот пошел к иудеям, говоря: “Что мне дадите, чтобы я вам предал Иисуса?”; они же поставили ему тридцать серебряников, и он начал выжидать, чтобы предать Иисуса, — так и сей окаянный Михаил, замыслив на своего государя, на такого чистого агнца, пошел к Андрею Клешнину и возвестил ему: “Я хочу волю вашу сотворить”. Андрей же обрадовался, и пошел к Борису, и возвестил ему все. Борис же того Михаила повелел привести с великой радостью, и обещал воздать ему большую честь, и, одарив его, отпустил в Углич, да с ним же отпустил сына его Данилку да Никитку Качалова, и велел им ведать в Угличе все. Они же пошли в Углич, как волки пыхающе на праведного, и пришли в Углич вскоре, и начали всем владеть. Царица же Марья Федоровна, видя их злокозненное умышление, начала его [царевича] беречь и никуда от себя из хором не выпускала. Они же, окаянные, посоветовавшись с мамкой его с Марией Волоховой да с сыном ее Данилкой (Имя сына М. Волоховой дано ошибочно, должно быть Осип. — Примеч. ред.), и решили они его, праведного, убить в лето 7099 (1591), месяца мая в 15-й день. Мать же его, благоверная царица Марья, была у себя в хоромах; сия же окаянная мамка Волохова обратилась к праведному с лживой речью; как змия, прельстившая Евву, так же и сия окаянная обольстила мать его, и взяла его и повела на двор. Кормилица же его, воспитавшая его грудью своей, не хотела пустить его, но она, [Волохова] окаянная, едва ли не силою повела его на заклание; сия же кормилица его пошла с ним на нижнее крыльцо. Сии же окаянные [убийцы], как звери ярости исполненные, подошли к крыльцу. Тот же злодей Данилка Волохов, взяв праведного за руку, сказал ему: “Сие у тебя, государь, новое ожерельице?” Он же ему отвечал тихим голосом, подняв шею: “Сие [275] есть старое ожерельице”. Он [Волохов] же, как змея жалит жалом, кольнул ножом праведного по шее и не достал ему до гортани. Сия же кормилица, видя погибель государя своего, упала над ним и начала кричать. Тот же окаянный Данилко бросил нож и побежал; союзники же его Данилко Битяговский да Никитка Качалов начали ее бить и едва живую оставили, праведного же у нее отняли и заклали, как чистого агнца, юнца восьмилетнего. Они же, окаянные, побежали; мать его, видя погибель сына своего, закричала над ним. О чудо праведное и ужасное, как мертвое тело трепетало долгое время, как голубь! Тотчас об убиении услышали в городе и на посаде по воротам, ездя, били и вопили: “Что сидите? Царя у вас нет”. Они же [горожане] выбежали за ворота, не видя же никого. В то время на государевом дворе не было никого, братия же его и дядья разошлись по домам, поскольку время [было] полуденное; один соборный пономарь, видя такую погибель, заперся на колокольне и начал бить в колокол; окаянные же к нему приступали, хотели его убить, и не смогли. Люди же его [царевича], и братия и дядья, и все люди града Углича сбежались на его государев двор и увидели себе погибель: государя своего лежащего мертвого, мать его и кормилица тут же у тела лежали, как мертвые; они же над телом его вопили и сих убийц, Михаила Битяговского с женой и с их советниками, побили камнями. Те же окаянные Никитка и Данилко побежали, и пробежали двенадцать верст; кровь же праведного вопияла к Богу и не пустила их; они же, окаянные, возвратились назад. Горожане же и их побили камнями, и всех их, окаянных, побили двенадцать человек и бросили в яму псам на съедение. Тело же его [царевича] праведное положили во гроб и понесли в соборную церковь Преображения Спасова. К царю же Федору послали гонца возвестить, что убиен был брат его от рабов; гонца же привели в Москве к Борису, Борис же велел грамоты переписать, а писать повелел, что [царевич] одержим был недугом и сам себя зарезал небрежением Нагих, и [велел] донести грамоты до царя Федора. Царь же, слыша об убиении брата своего, долго плакал и не мог ничего сказать. И послал про то сыскать и тело его праведное похоронить боярина князя Василия Ивановича Шуйского да с ним Андрея Клешнина и властей; и тех Нагих ведено [было] привести в Москву. Князь же Василий с властями пришел вскоре в Углич и осмотрел тело праведного закланное и, помянув свои прегрешения, долго плакал горько и не мог говорить ни с кем, как немой стоял. Тело же его праведное погребли в соборной церкви Преображения Спасова. Князь же Василий начал расспрашивать всех людей града Углича, как небрежением Нагих [царевич] заклался сам. Они же вопили все единогласно, иноки и священники, мужи и жены, старые и юные, что убиен был от рабов своих, от Михаила Битяговского, по повелению Бориса [276] Годунова с его советниками. Князь же Василий пришел к Москву и сказал государю неправедно, что [царевич] сам себя заклал. Царь же Федор положил опалу на Нагих; Борис же с боярами пошел к пытке и Михаила Нагого и Андрея и других Нагих пытал крепко, чтобы они сказали, что [царевич] сам себя заклал. Они же никак того не говорили: то и говорили, что от рабов убиен был. Борис же разъярился, хотел и остальных погубить; царицу Марью повелел постричь и сослать в пустынное место за Белоозеро, а Нагих всех разослал по городам по темницам; город же Углич повелел разорить, за то, что убили тех окаянных и на него [как на убийцу] говорили. И иных казнили, иным языки вырезали, иных по темницам разослали; множество же людей отвели в Сибирь, и поставили град Пелым, и ими населили, и от того Углич запустел. Тех же окаянных убийц повелел хоронить и погрести их окаянное тело честно; ту же окаянную мамку Волохову и тех убийц жен устроил, подавал им жалование многое и вотчины.
26. О пожарах московских. В том же месяце июне, после убиения царевича Дмитрия, послал Бог его праведную кровь на нас, грехов ради наших, беды и скорби и печали многие. Был большой пожар в Москве, загорелось в Чертолье, и выгорел Белый город весь от Чертольских ворот по самую Неглинную; не только дворы, но и в церквях каменных все сгорело. После того, немного спустя, загорелось на Покровке, и горело до Покровки и выгорело много дворов.
27. О приходе царя крымского под Москву и о пророчестве царя Федора. В том же году навел Бог, грехов ради наших: пришел на Московское государство царь крымский со многими ордами, с ним же были и турские люди. Многие государевы воеводы против него не могли выстоять, укрепив города на случай осады, сами со всеми ратными людьми пришли в Москву и стали под Москвой обозом. Царь же крымский со всеми людьми пришел наскоро под Москву и стал в Коломенском, и воевал около Москвы, села выжигая и людей забирая в плен. Люди же государевы бились с ним из обоза и не могли их одолеть; они же, поганые, топтали московских людей и [гнали] до обоза. Бог же создание свое миловал: мало русских людей убили, их же, татар, от себя отбивали. О пророчестве царя Федора. Он же, праведный государь, стоял на молитве день и ночь, беспрестанно молясь Богу; в полуденное же временя опочил после молитвы и, встав, пошел в высокий свой терем и смотрел на свои государевы полки и на поганые [полки]. За ним же стоял боярин Григорий Годунов и плакал горько, смотря на поганые татарские полки. Царь же Федор обернулся к нему и сказал: “Что плачешь?” Он же к нему с сердечным плачем [обратился]: “Глядим, государь, [на] сего бусурманина, воюющего и православную веру и [277] твое государство”. Царь же отвечал ему: “Не бойся: сей ночью поганые побегут и завтра тех поганых не будет”. Так же и сбылось слово его. Григорий же то слово от царя Федора, услышав, сильно обрадовался и сказал многим людям. Той же ночью в полках у воевод поднялся великий шум; царь же крымский, то услышав, велел привести к себе пленников и вопросил их: “Что это за великий шум на Москве?” Они же отвечали царю: “Пришла к Москве многочисленная сила новгородская и иных государств московских, [с тем чтобы] идти сей ночью на тебя”. Царь же, услышав от них такое слово, тотчас побежал от Москвы, запасы бросив. Татары, видя царев побег, бежали и друг друга топтали. Наутро бояре и воеводы пошли за ним и не могли его догнать; бояре же и воеводы послали за ним скорые полки, и те не могли его догнать нигде; ни к какому городу [татары] не подошли, все мимо обежали. Государевы же воеводы со всеми ратными людьми пришли к Москве. Царь же Федор бояр своих князя Федора Ивановича Мстиславского и иных бояр пожаловал своим государевым многим жалованием, каждому по его достоянию; шурину же своему Борису Федоровичу Годунову дал свое государево великое жалование и вотчины, ему же пожаловал честь: велел его именовать “слуга, конюшенный боярин”. Ратных же людей всех пожаловал.
28. О наставлении монастыря Пречистой Богородицы Донской. Повелел же [царь] на том месте, где стоял [русский] обоз, воздвигнуть храм во имя Пречистой Богородицы, именуемой Донской, и повелел устроить монастырь, общее жительство инокам, и дал в монастырь все потребное и вотчины. Ныне же тот монастырь именуется Донской.
29. О наставлении деревянного города в Москве. По отходе же царя крымского, ожидая впредь его прихода на Москву, повелел царь Федор кругом Москвы, около всех посадов поставить город деревянный; а заложен [он] был в 99 (1591) году, а закончен в 100 (1592) году.
30. О Сибири и о приезде царей и царевичей и воеводичей из различных земель. Царь же Федор все более распространял свою праведную молитву, видя такое Божие дарование над собою. И за те его праведные молитвы подал ему Бог, всякая польза распространилась в его царствование, посылали многих воевод в Сибирскую землю и многие орды, [они же] к Сибирскому царству разные народы привели и многие города поставили в Сибири: град Туру, Березов, Сургут и иные многие города. Увидели же в окрестных государствах его [царя] милость ко всем людям, и приезжали к нему [царю] служить цари и царевичи: пришел к нему, государю, служить Царевич Казачьей орды и царевич юргенский, воеводичи волошские Степан Александрович и Дмитрий Иванович, и греческих царей родич [278] Мануил Мускополович, и мутьянские воеводичи Петр да Иван, из Селуни града Дмитрий Селунский с детьми, с четырьмя сыновьями, и иные многие греки, и поляки, и литва, и немцы, и бусурманы. Он же, государь, всех их жаловал и воздавал им честь по их достоинству.
31. О приезде архиепископа галасу некого Арсения. В том же году пришел в Москву галасунский архиепископ Арсений, который был после того архиепископом в Суздале и тут скончался.
32. О речах на царя Бориса и о неповинной крови. Еще Бог на нас попустил за грехи наши, враг же действовал и радовался о погибели христианской. В лето 7010 (1591/92) году вошла мысль во многих простых людей украинских, что привел на Москву царя крымского Борис Годунов, боясь народа из-за убийства царевича Дмитрия. Из града, называемого Олексин, пришел к Москве сын боярский Иван Подгорецкой и возвестил на своего крестьянина, [что тот говорил] сии преждереченные словеса про Бориса Годунова. Того же крестьянина взяли и пытали в Москве, он же оклеветал многое множество людей. Послали же про то из Москвы сыскивать по городам, многих людей перехватали и пытали и кровь невинную проливали, не только в одном городе, но и по всей Украине. И множество людей после пыток умерли, а иных казнили и языки вырезали, а иные в темницах умирали. И от того многие места запустели.
33. О войне с каннскими немцами и разорении Печенского монастыря. В то же время воевали немцы каинские подле моря Студеного, и к Соловецкому монастырю подходили, и стали под острогом Сумским, и многие беды христианам делали. Царь же Федор, слыша, что христианам от немцев гонение, послал в Соловецкий монастырь воевод своих князя Андрея да князя Григория Волконских да с ними голов Второго Акинфеева да Елизария Протопопова с многой ратью. Они же пришли в Соловецкий монастырь, остался в монастыре князь Андрей Волконский, а князь Григорий же пошел с ратными людьми в Сумской острог, и, придя, многих немецких людей побили и наряд отняли и острог Сумской очистили, а сами пришли в Соловецкий монастырь. Те же немцы, собравшись, пришли в Печенский монастырь и монастырь разорили, церкви Божий пожгли, игумена и братию перебили и казну монастырскую взяли. Князь же Григорий Волконский собрался с ратными людьми, и пошли в Каинскую землю, и Каинскую землю воевал, и многие места разорил, и в полон многих людей захватил, и в Соловецкий монастырь пришел с великим богатством.
34. О походе под Выбор. В том же году царь Федор Иванович в совете с патриархом и со всеми боярами приговорил послать бояр своих и воевод князя Федора Ивановича Мстиславского с [279] товарищами в Немецкую землю под Выбор. Бояре же и воеводы были под Выбором, и воевали Свитцкую землю, и многие городки и остроги захватили, а воевали всю зиму и к Москве пришли по весеннему пути.
35. О походе царя Федора Ивановича по монастырям молиться. Царь же Федор Иванович отпустил бояр своих в Немецкую землю, а сам государь пошел по монастырям молиться и был у Живоначальной Троицы в Сергиеве монастыре, да в Можайске у Николы чудотворца, в Боровске у чудотворца Пафнутия, в Звенигороде у Саввы в Сторожевском монастыре. И пришел государь к Москве на Вербной неделе в среду и положил на бояр своих опалу, кои были под Выбором, на князя Федора Михайловича Трубецкого [с товарищами], что меж ними и Годуновыми была рознь; и им за то не велел государь со двора съезжать, а на Светлое Воскресение государь их пожаловал по-прежнему и опалу с них государеву свою сложил.
36. О приходе крымских царевичей на Украину. Наводит Бог за грехи наши когда голод, когда пожар, когда междоусобную брань. В том же году пришли на государеву Украину царевичи крымские безвестно, на рязанские, и на каширские, и на тульские места; и воевали те места и разоряли, и многих людей побили, и села и деревни многие пожгли; дворян же и детей боярских с женами и с детьми и множество православных христиан в полон взяли и свели, а полону многое множество, яко и старые люди не помнят такой войны от поганых.
37. О рождении царевны Феодосии Федоровны. В том же году родилась у государя благочестивая царевна Феодосия Федоровна, и была радость на Москве великая. Царь же Федор Иванович опальных, кои приговорены были к казни, заточены по темницам, всех государь пожаловал, из темниц велел освободить, и по многим монастырям давал многую милостыню, и послал в Еросалим и во всю Полестинскую землю по монастырям с милостью Михаила Агаркова с товарищами, со многой довольной милостынею. Они же были в Ерослиме и пришли к Москве с великой честью.
38. О послах свицких и о мирном постановлении. В лето 7101 (1592/93) прислал к государю свицкий король просить у него, государя, милости, о мирном постановлении. Царь же Федор Иванович послал на съезд послов своих, и было посольство на Плюс-реке, и с немецкими людьми помирились, и отдали немецкие люди град Корелу. Царь же Федор послал в Корелу воевод своих да в Корелу же отпустил архиепископа Сильвестра.
39. О преставлении царевны Феодосии. В том же году преставилась благочестивая царевна Феодосия Федоровна, единочадная царя Федора Ивановича дщерь, и погребена в Вознесенском [280] девичьем монастыре, в церкви Вознесения Господа нашего Иисуса Христа с прежними благочестивыми царицами и с княгинями великими. Царь же Федор Иванович печален был многое время, и плач был на Москве великий, и повелел государь по монастырям и по храмам и нищим давать милостыню. В Вознесенский монастырь повелел государь дать вотчину в Масальском уезде село Гертен.
40. О поставлении украинных городов. В том же году царь Федор Иванович, видя от крымских людей своему государству войны многие, помыслил поставить по сакмам татарским города и послал воевод своих со многими ратными людьми. Они же поставили на степи города: Белгород, Оскол, Валуйку, Ливну, Курск, Кромы. И наполнили ратными людьми, казаками и стрельцами и жилецкими людьми; те же города его [царя] праведною молитвою укрепились и ныне стоят.
41. О послании воевод в Шафкалы. В лето 7102 (1593/94) году послал государь царь Федор на Терку воевод своих князя Андрея Ивановича Хворостинина с товарищами и со многими ратными людьми; а с Терку велел государь идти в Шевхавскую землю и повелел поставить город Койсу, а другой в Тарках. И на Койсе реке городок поставили, и с ратными людьми [в нем] сел воевода князь Владимир Тимофеевич Долгорукий. А в Тарках города поставить не дали: пришли многие шевкацкие и кумыцкие люди и черкесы и государевых людей побили, воеводы же ушли не со многими людьми. А убили тут Ивана Васильева сына Измайлова да Ивана Петрова сына Федорова и иных дворян и голов стрелецких и сотников, и убили ратных людей с три тысячи.
42. О приходе [послов] из Грузинской земли и о послании в Грузинскую землю. Пришли ж к царю Федору Ивановичу из Грузинской земли послы от царей Грузинских бить челом, чтобы государь их пожаловал, велел им быть под своей государевой высокой рукою, а пожаловал бы государь, велел у них утвердить православную христианскую веру греческого закона, потому что, по грехам, [у них] от многих лет вера оскудела. Он же, государь праведный и щедрый, хотя всех привести в православную христианскую веру, послал в Грузинскую землю образа, и книги, и ризы, и всякое строение церковное; да с ними же послал послов своих, да с послами же послал для утверждения архимандрита, и игуменов, и протопопов, и попов, и дьяконов, избрав достойных людей. Они же в Грузинской земле утвердили православную христианскую веру и пришли к Москве с великой честью, с дарами. Царь же грузинский и вся земля Грузинская начали быть под государевою рукою.
43. О челобитье кабардинских и горских черкес к государю. Пришли и прислали [послов] к государю горские и кабардинские и кумыцкие князья бить челом государю, чтобы государь их [281] пожаловал, велел им быть под своей государевой высокой рукой, и сделал их своими вековечными холопами. Государь же их пожаловал своим государевым многим жалованием и отпустил их в свою землю и послов их, велел их государь оберегать ото всех орд терским людям, а к ним государь послал со своим государевым жалованием, с деньгами и с платьем. А на Терку пришли жить князь Сунчалей Янселычеевич Черкасской со многими людьми, и поставили слободы на другой стороне реки Терку, и государю многую службу показали.
44. О походе царя Федора Ивановича в Боровск. В лето 7103 (1594/95) году пошел государь в Боровск молиться в Пафнутьев монастырь Пафнутию чудотворцу. И без него, государя, загорелось на Москве, в Китай-городе, и выгорел Китай-город весь, не только дворы, но и во храмах в каменных и в погребах все погорело.
45. О вихре на Москве. В том же году была на Москве буря великая, многие храмы и у деревянного города с башен верх поломало, и в Китай-городе у Бориса Годунова с ворот верх сломало; и дворы многие разломало, людей же и скот носило.
46. О зажигальщиках московских. В том же году враг, не желая добра роду человеческому, вложил мысль в людей, в князя Василия Щепина да в Василия Лебедева и в их советников, зажечь град Москву во многих местах, а самим у Троицы на Рву, у Василия Блаженного, грабить казну, что в ту пору была большая казна. Советникам же их Петру Байкову с товарищами в ту пору решеток не отпирать. Бог же, не хотя видеть православных христиан в конечной погибели, тех окаянных Бог и объявил, и их всех перехватали и пытали, они же в том все повинились. Князя Василия и Петра Байкова с сыном на Москве казнили, на Пожаре главы им отсекли, а иных перевешали, а остальных по тюрьмам разослали.
47. О послах московских и кизылбашских. Пришли к государю к Москве послы от шаха кизылбашского с великой честью и с дарами и привезли от шаха кизылбашского ко государю великие дары и правили посольство, чтобы быть с государем в вековечном братстве и в любви. Царь же Федор Иванович послам велел быть за столом, и пожаловал их своим государевым великим жалованием, и честь им воздал великую, и отпустил в Кизылбаши к Абас-шаху с великой честью. К шаху же послал своих послов с великими дарами: договорились между собой о вековечном братстве, и любви, и дружбе и дали волю между двумя государствами торговым людям торговать на обе стороны.
48. О царе Симеоне. По убиении же царевича Дмитрия Ивановича царь Симеон Бекбулатович не был уже на уделе в Твери, свели его в село Кушалино, двора же его в ту пору было немного, и [282] жил он в скудости. Враг же, ненавидя добрый род человеческий и видя царя Симеона крепкое жительство и [что он] великую веру в Бога имел и не искал земного ничего, вложил Борису в сердце [злой умысел], и от него [Бориса] был ужас; послал к нему [Симеону] с волшебной хитростью и повелел его ослепить; так же и сотворили, и жил [Симеон] в том селе, слепым.
49. О послах цысарских. Пришли же к царю Федору цысарские послы, посол Аврам Буграф с товарищами, с ними были люди многие, великие и удельные их князья, пришли ко царю Федору с великой честью и с дарами. Царь же Федор повелел им честь воздать великую и велел быть у них приставом князю Григорию Петровичу Ромодановскому с товарищами. А как на приеме был [Аврам Буграф] и ему было две встречи, встречали бояре, и был у стола государева. И государь их [послов] пожаловал своим государевым великим жалованием и повелел их отпустить в цысарскую землю к цысарю же христианскому с великой честью; к цысарю же послал своих послов с великими дарами.
50. О поставлении смоленского града. Царь же Федор, помыслив поставить смоленский град каменный, послал шурина своего Бориса Федоровича Годунова и повелел места осмотреть и град заложить. Борис же пошел в Смоленск с великим богатством и, идучи, дорогою, по городам и по селам поил и кормил, и кто о чем челом побьет, он всем давал [желаемое], являясь всему миру добрым. Приехав же в Смоленск и [повелев] отслужить молебен у Пречистой Богородицы Смоленской и объехав место, где быть граду, повелел заложить град каменный. И заложив град в Смоленске, пошел к Москве, и пришел к Москве. И государь царь Федор Иванович его пожаловал, а в Смоленск послал дворян честных и повелел град делать наспех; во все же города послал, повелел собирать каменщиков и кирпичников, да не только кирпичников, но и горшечников повелел собирать, а повелел их послать в Смоленск для каменного и кирпичного дела.
51. О послах разных земель. Пришли же к Москве, ко царю Федору Ивановичу, послы от папы римского, а также от дацкого короля и от свицкого, а также английские, и галанские, и бухарские, и грузинские, и юргенские, и от горских князей, со многими дарами, а все хотели с ним, государем, быть в совете и мире. Он же, государь щедрый и милостивый, всех послов жаловал великим государевым жалованием и, одарив их большими дарами, отпустил их каждого в свою землю.
52. О приходе из Палестинской земли властей. Пришли же ко государю из Полестинской земли, из Ераслима и изо всех Святых мест митрополиты, и архиепископы, и епископы, и игумены, и простые старцы о утверждении веры и просить милостыни, [283] чем откупиться от турского гонения, принесли же многие мощи святых и всякую святыню к нему, государю. Он же, государь, их жаловал и давал им милостыню большую и отпустил их каждого в свое место. Многие же, видя православную христианскую истинную непорочную веру, остались на Москве; тогда же остался кипрский архиепископ Игнатий.
53. О послах турецких и о московских посланниках. Пришел же ко государю из Турской земли государев посланник Данило Исленьев; а с ним прислал царь крымский послов своих ко государю с советными грамотами и договорился с ним, государем, о братстве, совете и дружбе.
54. О море псковском и в Ивангороде. В те же времена, грехов ради наших, был во Пскове и в Ивангороде мор великий, едва немногие люди остались; потом же привели из иных городов людей и наполнили Псков. Пришли же татары в мещерские и в козельские места, и в Воротынские, и в перемышльские и многие места повоевали Царь же Федор Иванович, услышав об их приходе, послал на них воеводу своего Михаила Андреевича Безнина, говоря ему праведною молитвою и пророчеством. “Иди, побей всех татар”, — так же по его пророчеству и сбылось. Воевода Михаил пришел наспех и собрался с ратными людьми в Калуге, и пошел на татар, и сошелся с ними на речке на Выйсе, и по милости Божией татар побил наголову, и языков многих захватил.
55. О проявлении мощей князя Романа Углицкого. В том же году проявил Бог угодника своего мощи, князя Романа Углицкого: обрели мощи его, много лет землею покрыты были нетленны, и от его многоцелебных мощей многие чудеса [были] и различные многие недуги были исцелены. Мощи же его внесли в соборную церковь в Угличе Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и положили их в раку.
56. О погибели монастыря Печерского. В лето 7104 (1595/ 96) году было знамение великое, перед преставлением царя Федора Ивановича. В пределах московских есть град Нижний, от града же Нижнего в трех поприщах монастырь Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, называемый Печерский монастырь, в нем же прежде жительствовал преподобный отец наш Дионисий и его ученики Евфимий Суздальский и Макарий Желтоводский. Было же [это] в полуденное время, грехов ради наших, при архимандрите Трифоне, начался шум великий, как бы земля поколебалась, и видели в монастыре, что провалилась земля. Люди же, видя тому месту погибель, бежали из монастыря и стали на горах, и видели, как церковь Божия, и кельи, и ограда, и житницы, и двор конюшенной, и все погибло; один только столп остался алтарный, не обрели ни единого дерева оставшегося. Архимандрит же и братия переселились [284] на иное место и поставили себе монастырь близ града Нижнего, в одном поприще от города. Божиею милостью и доныне тот монастырь стоит.
57. О преставлении царя Федора. Премилостивый же Бог, не желая грешникам смерти, но обращая к покаянию, наводя, грехов ради наших, и наказуя нас многими скорбями, иногда междоусобной бранью, иногда же многими пожарами, когда же нашествием иноплеменных, когда же голодом, а все приводит людей к покаянию. Мы же Божий наказания ни во что не ставим, неисправимы и непотребны бываем, зависти же и гордости и неправды не лишаемся, прещедрый же Бог еще погубить род христианский и не желая, но видя наше согрешение, навел Бог, грехов ради наших, плач, и рыдания, и вопль многий. Яко же и в древности Рахиль, плачущая о чадах своих, не желая утешиться, такое рыдание не в Полестинской земле, но здесь, в Русской земле, видя над собою такие скорби и беды многие, что последний цвет Русской земли на глазах у всех ото всех отходит, видя царского корня пресечение и преставление благочестивого и праведного и милостивого государя царя Федора Ивановича всея Русии. В лето 7106 (1598) году впал государь царь Федор Иванович в болезнь и, видя отшествие свое к Богу от суетного мира сего в вечный покой, призвал к себе благочестивую царицу и великую княгиню Ирину Федоровну и, дав ей о Христе целование и простив ее, не повелел ей царствовать, но повелел ей принять иноческий образ; потом же повелел призвать патриарха Иова и бояр своих. Патриарх же и бояре и все люди с плачем и рыданием молили его, государя; и говорил ему патриарх Нов: “Видим, государь, мы, свет меркнет пред очами нашими и твое, праведного, отшествие к Богу: кому сие царство и нас, сирых, приказываешь и свою царицу?”. Он же отвечал им тихим голосом: “В сем моем царстве и в вас волен создавший нас Бог: как Ему угодно, так и будет; а с царицей моею Бог волен, как ей жить, и о том у нас договорено”. Патриарх же тут стоял, и [духовные] власти и бояре; он же, государь, посмотрев в сторону дверей, спросил патриарха: “Кто сии два святителя, стоящие у дверей? Я их не знаю, а пришли [они] с тобою”. Патриарх же назвал ему всех архииерев, с ним пришедших. Он же отвечал ему: “Всех тех знаю, о которых говоришь мне; сих только двоих не знаю”. Мы же все поняли, что видит он, государь, ангелов. Потом же государь велел себя соборовать святым маслом и причастился божественным Тайнам Христовым и честную свою праведную душу отдал Богу января в 7-й день. Тело же его праведное вынесли и, отпевши надгробными песнями, погребли честно в Москве в соборной церкви Михаила Архангела, где изначально погребен их царский корень, в приделе у Ивана Списателя Лествицы, подле отца его царя и великого князя Ивана Васильевича всея [285] Руси. И был же на Москве в тот день погребения его плач и вопль великий, что и пения [церковного] не было слышно от плача, и что друг Другу говорили, нельзя было услышать от плача. Царствование его было 15 лет и 10 месяцев; всех лет прожил 33.
58. О пострижении царицы Ирины. После погребения государя царя Федора Ивановича всея Руси его благочестивая царица и великая княгиня Ирина Федоровна с погребения его государева, не заходя в свои царские хоромы, повелела себя отвести простым обычаем в пречестной монастырь Богородицы честного Ея Одигитрия, что зовется Новый монастырь, от города Москвы в пяти поприщах; и в том монастыре она, государыня, постриглась, а в инокинях дали имя ей Александра, и пребывала она, государыня, в келий своей от пострижения и до преставления своего, кроме церкви Божией никуда не ходила; а церковь поставлена была у ней, государыни, у угла келий.
59. О наречении на царство царя Бориса. Царствующего же града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского люди ото всех городов и весей собирали людей и посылали в Москву на избрание царское. Бояре же и воинство и все люди собирались к патриарху Иову и молили его, чтобы им избрать царя на царство. Патриарх же и все [духовные] власти, со всей землей посоветовавшись, порешили между собой посадить на Московское государство царя Федора Ивановича шурина Бориса Федоровича Годунова, видя его при царе Федоре Ивановиче праведное и крепкое правление к земле, показавшее людям ласку великую. Они же чаяли от него и впредь милости, а не чаяли люди на себя от него гонения. И молили его многие люди, чтобы он сел на Московское государство; он же им отказывал, как бы не желая, сердце же его и мысль давно этого желали. Князья же Шуйские одни его не хотели [избрать] на царство: познав его, что быть от него людям и себе гонению; они же от него потом многие беды и скорби и утеснение приняли. Патриарх же Иов созвал собор со всеми [духовными] властями и призвал к себе бояр и воинство и всех православных христиан и, согласно с собором, порешил с ними идти с честными крестами и святыми иконами и всем множеством народа в Новый Девичий монастырь, молить и просить у великой государыни Александры, чтобы их государыня пожаловала, дала им на царство брата своего Бориса Федоровича. И на Сырной неделе, во вторник, [патриарх], взявши честной крест и святые иконы и образ Пречистой Богородицы Владимирской, написанный богогласным евангелистом Лукой, со всем множеством народа пришел в Новый монастырь в Девичий, и пел молебны, и молил царицу Александру много часов, дабы пожаловала, дала на царство брата своего. Она же, государыня, не радела о том, не желая суетного жития [286] сего, и отказала им, говоря: “Отошла я от суетного жития сего; как вам угодно, так и творите”. Едва же ее, государыню, умолили, и повелела брату своему на царстве быть; его же молили много часов со слезами, чтобы не презрел моления их. Он же их пожаловал [и согласился], и был наречен в тот же день на царство; и установили в тот день праздновать праздник Пречистой Богородицы Одигитрии, и праздновали тот день Пречистой Богородицы до приходу Расстригина. И пришел из Девичьего монастыря в Москву, в государские хоромы, отговев Великого поста неделю на Соборное воскресение; к царице же к Александре ездил в Новый Девичий монастырь каждый день.
60. О походе в Серпухов царя Бориса. Того же году, после Великого дня, не венчавшись еще царским венцом, пошел [Борис] в Серпухов против крымского царя со всеми ратными людьми; пришел в Серпухов, и повелел со всей земли боярам и воеводам с ратными людьми идти в сход, и подавал ратным людям и всяким [другим] в Серпухове жалование и милость великую. Он же, видя от него милость, возрадовались, ожидая и впредь себе от него такое жалование.
61. О приходе из Крыма послов московских. Пришли из Крыма посланники Леонтий Лодыженский с товарищами и возвестили ему [Борису], что царь крымский с ним замирился и прислал к нему послов своих.
62. О послах крымских. Пришли же крымские послы, и поставили их от стана в семи верстах. А сам царь Борис стоял не в Серпухове, а на лугах у Оки реки, той же ночью повелел [Борис] ратным людям стрелять по всем станам, и была стрельба всю ночь, ни на один час не умолкая. И на память святых апостолов Петра и Павла были послы у государя; и поставили пеших людей с пищалями от стана государева до станов крымских на семи верстах, а ратные люди ездили на конях. Послы же, видя такое множество войска и слыша стрельбу, ужаснулись и пришли к царю, и едва посольство могли править от такого великого ужаса. Царь же Борис послов пожаловал своим великим жалованием и отпустил их с великой честью к царю крымскому; и послал с ними своих посланников, и к царю послал свои государевы дары многие.
63. О приходе царя Бориса из Серпухова к Москве. По отпуске же крымских послов [Борис] отпустил воевод своих по украинским городам для бережения от прихода татарского; а новгородскую и казанскую и всех понизовых городов рать и всяких ратных людей распустил; а сам пошел к Москве, и пришел к Москве в тот же день после Петрова дня.
64. О побитии Кучума. В то же лето повелением его [Бориса] в Сибири из Тарского города ходили воеводы и головы за царем [287] Кучумом, и сошлись [с его войском], и на станах побили [Кучума] наголову, и взяли его восемь цариц да трех царевичей, да большой полон. Царь же Кучум ушел с небольшим отрядом. С царицами же и с царевичами [воеводы] прислали [посланцев] к Москве, царь же Борис тех посланников пожаловал великим жалованием, а к воеводам послал с золотыми; цариц и царевичей повелел беречь и давал им корм великий, чтобы им никакой скудости не было.
65. Царство царя Бориса. В лето 7107 (1598) году, на сам Семенов день, венчался царь Борис царским венцом в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы, а венчал его патриарх Иов и все [духовные] власти московские, а золотыми в дверях его осыпал боярин князь Федор Иванович Мстиславский. Царь же Борис три дня пировал и жаловал многих великих людей: многим дал боярство, а иным окольничество, и иным думное дворянство, а детей их многих [жаловал] в стольники и в стряпчие и давал им жалование великое, объявляясь всем добр.
66. О наставлении сибирского града Мангазеи. В ту же зиму послал [царь] в Сибирь воевод своих и повелел поставить град Мангазею, а ставил город князь Василий Масальский Рубец.
67. О походе на Осифов монастырь. В ту же зиму, в Великий пост, ходил царь Борис с сыном своим с царевичем Федором на Волок Ламский в Осифов монастырь молиться.
68. О приезде к Москве королевича Густава Свицкого. Пришел к Москве служить свицкий королевич Густав. Царь же Борис, подавая ему честь большую, повелел встречать [королевича] боярам своим; и повелел ему быть у себя государь у стола, и сидел [королевич] с царем Борисом и с царевичем за одним столом, только блюда были разные, пожаловал его [царь] великим жалованием. И дал ему в удел город Углич и отпустил его на Углич с великой честью; немцев же, которые с ним приехали, пожаловал многим своим государевым жалованием и отпустил их на Углич с ним же.
69. О царе касимовском Бурмамете. По поставлении своем на царство пожаловал [Борис] царевича Казачьей орды Бурмамета, посадил его на царство Касимовское и дал ему город Касимов с волостями и со всеми доходами.
70. О ссоре [пущенной] царем Борисом между ногайскими людьми. Услышав, что в Ногайской орде умножились люди и живут между собой в совете, он же [царь Борис], боясь того, что Астрахани от них быть в утеснении и [боясь] прихода их на Московское государство с войною, повелел астраханским воеводам их ссорить. И была между ногаями война великая, друг друга побивали, и многие улусы запустели, а Казыев улус чуть ли не весь запустел, и от той войны оскудели так, что отцы детей своих продавали в Астрахани. [288]
71. О доносах холопов на бояр. Искони же враг наш дьявол, не желая добра роду христианскому, приводя его к последней погибели, вложил в мысль царю Борису — захотелось ему в Московском государстве все ведать, чтобы ничто от него утаено не было; и помышлял о сем много, как бы то и от кого узнавать, и положил мысль свою на том, что кроме холопей боярских узнавать не от кого, и повелел тайно научить доносить на боярина князя Федора Шестунова человека его Воинка. Тот же Воинко пришел доносить на государя своего Царь же тому боярину, на виду у людей, сперва никакого зла не сделал, а того Воинка пожаловал, велел ему объявить о своем государевом жаловании перед Челобитенным приказом на площади, перед всеми людьми, и дал ему поместье, и повелел служить в городовых детях боярских. Люди же боярские со всех дворов, видя такое жалование к тому Воинку, начали умышлять на своих господ, и сговаривались человек по пять или шесть, один шел доносить, а другие были свидетелями и ему потакали. Люди же боярские, которые не хотели душ своих отдать на дно адское и государей своих не хотели видеть в крови, в погибели и разорении, против доносчиков противились и за государей своих стояли, и они же, бедные, мучимы были: пытали их, и огнем жгли, и казнили, а иным языки резали, иных по темницам сажали. Они же крепились и не посягали против государей своих. Государи же их за их терпение воздавали им многую свою любовь, а тех же доносчиков царь Борис жаловал своим великим жалованием, иным давал поместья, а иным жаловал из казны, а более всех жаловал людей Федора Никитича Романова и его братьев, за то, что они на господ зло умышляли. И от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга люди доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы. Да не только эти люди, но и жены на мужей доносили, а дети на отцов, и от такого ужаса мужья от жен своих таились. И в тех окаянных доносах много крови пролилось неповинной: многие от пыток померли, иных казнили, иных по темницам рассылали, дома разоряли; ни при каком государе таких бед никто не видел.
72. О Федоре Никитиче с братьями. Царь же Борис, помышляя себе, что извел царский корень, повелев убить царевича Дмитрия, а потом и государь царь Федор Иванович преставился, желая царских последних родственников извести: братьев царя Федора Ивановича Федора Никитича с братьями, а родство их ближнее — царица Анастасия да Никита Романович от единых отца и матери; от царицы Анастасии Романовны царь Федор Иванович, а от Никиты Романовича — Федор Никитич с братьями. Царь же Борис не мог их видеть, желая оставшийся царский корень извести, и многих получал людей их на своих господ донести; и по тем доносам [289] хватал у них [Романовых] людей многих, которые за них стояли, и пытал их разными пытками; они же на государей своих ничего не говорили, терпели за своих государей в правде, не ведая за государями своими ничего [худого]. Потом же вложил враг [умысел] в раба в Александрова человека Никитича во Второго Бартенева. Тот же Второй был у Александра Никитича казначеем и замыслил, яко же в древности окаянный Яким Кучкович умыслил на государя своего на князя Андрея Боголюбского и пришел к братии своей со словами. “Идем, убьем государя своего, князя Андрея”, — так и свершилось; так же и сей окаянный Второй пришел тайно к Семену Годунову и возвестил ему: “Что царь повелит сделать над государями моими, то и сотворю”. Семен же был рад и возвестил [о том] царю Борису. Царь же Борис повелел сказать ему [Второму] о своем великом жаловании. Семен же, замыслив со Вторым, положил всякое коренье в мешки и повелел ему положить [мешки] в казну Александра Никитича. Тот же Второй сотворил это и пришел доносить на государя своего, и про то коренье возвестил. Царь же Борис послал окольничего Михаила Салтыкова с товарищами и повелел расследовать [это дело]. Тот же окольничий Михаил поехал с тем Вторым и мешки с кореньем взял, иного ничего не искал, зная, что в доме ничего неправедного нет; и привезли те мешки на двор к патриарху Иову, и повелел [Михаил Салтыков] собрать всех людей, и то коренье из мешков повелел выложить на стол, будто то коренье найдено у Александра Никитича, и того доносчика Второго поставили тут в свидетели. Тут же привели и Федора Никитича с братьями. Они же пришли, как агнцы непорочные к закланию, лишь возлагая упование на Бога и не боясь ничего, потому что не ведали за собой никакой вины и неправды Бояре же многие на них как звери пыхали и кричали. Они же им не могли отвечать из-за такого многолюдного шума. Федора же Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их: князя Федора Шестунова и молодых Сицких и Карповых отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сицким послали в Астрахань и повелели его привести в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их [Романовых], которые за них стояли, схватили. Федора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и получали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали. Царь же Борис, видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени; и, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Федора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там [290] постричь [в монахи] Он же, государь [Федор Никитич], неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял, и жил в монастыре в посте и в молитве. Александра Никитича с Леонтием Лодыженским сослал к Студеному морю к Усолью, называемому Луда; там его заточили в темницу; и по повелению [царя] Леонтий там его удушил, а погребен [Александр Никитич] был на Луде. Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным [царь] сослал в Пермь Великую, и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там [Михаила Никитича] удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево в головах, а другое в ногах. Ивана же Никитича сослал в сибирский город Пелым с Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом; Бог же, видя его правду, душу его укрепил. Зятя же их [Романовых] князя Бориса Камбулатовича с княгиней и с детьми, детей Федора Никитича Михаила Федоровича с сестрою и тетку их Анастасию Никитичну и семью Александра Никитича [царь] послал на Белоозеро и посадил их в тюрьму, а сына князя Бориса Камбулатовича князя Ивана сослал в тюрьму в Яранск. Князя Ивана [Васильевича Сицкого] [царь] послал с Тимохой Грязным в Кожеозерский монастырь, а княгиню в пустынь, и повелел их там постричь, да удавили их обоих в том же месте. Федорову же жену Никитича Оксинью Ивановну послал в Заонежские погосты, и посадили ее в тюрьму и морили голодом Бог же, видя ее правду и неповинное ее терпение, душу в ней укрепил. Родичей же их, Репниных, и Сицких, и Карповых, [царь] разослал по городам и темницам; вотчины их и поместья все велел раздать в раздачу, а имущество их и дворы повелел распродать, а деньги взял себе. Вскоре после их разорения [царь] повелел Ивана Никитича, и князя Ивана Борисовича, и сестру Федора Никитича, и детей, и сноху его перевести в их вотчины, в Юрьевский уезд, в село Клины, а велел быть у них приставам Давыду Жеребцову да Василию Хлопову, и тут они были до смерти царя Бориса. А Сицких из тюрьмы выпустил и велел им быть в понизовых городах воеводами. А князя Бориса Камбулатовича на Белоозере в темнице не стало, а сына князя Ивана Сицкого, князя Василия, повелел [царь] привести к Москве; и его по дороге, в телеге, уморили. Те же окаянные люди доносчики все пропали: друг друга изрезали, а иные по дорогам побиты были; все без покаяния померли за свое окаянство и неправедные дела и за неповинную кровь.
73. О завершении [строительства] града Смоленска. Град же Смоленск завершен был при Борисе, а делали его всеми городами Московского государства. Камень возили из всех городов, а [291] камень брали, приезжая из городов, в Старице да в Рузе, а известь жгли в Бельском уезде, у Пречистой в Верховье.
74. О послах литовских, о Сапеге. Пришли к царю Борису из Литвы великие послы Лев Сапега с товарищами [просить] о мирном постановлении. Царь же Борис им воздал великую честь, и ездили на переговоры многое время, и едва условились о мирном договоре, и взяли перемирие на двадцать лет. После же заключения мира [послы] были у стола государева, и государь их пожаловал своим государевым великим жалованием и отпустил их к Жижиманту королю польскому. При тех же послах были иноземцы, служившие в Московском государстве; при после в палате царевич Арабланекаибулин, царевич Казачьей орды Урмамет, царевич сибирский Маметкул, ротмистры литовские и немецкие и поручики. И многие немцы и поляки стояли в сенях у Грановитой палаты: немцы в немецком платье, а поляки в литовском платье. Послы же, видя их, что пожалованы у государя, держали злобу великую в Москве на Московское государство, так и сделалось впредь над Московским государством разорение от них.
75. О поставлении Борисова города. Послал же царь Борис на поле ставить город Борисов окольничего Богдана Яковлевича Бельского да Семена Ольферьева, да с ними послал многих людей всяких и на поселение послал казаков и стрельцов и посадских людей. Богдан же, человек богатый, пошел на строительство города с великим богатством и всякого запаса взял с собой много, и пришел на то городище, и град начал делать сперва своим двором, и сделал своими людьми башню и стены, и укрепил великой крепостью. Потом же, по тому образцу, повелел и всей рати делать, и вскоре сделали весь град, и укрепили его всякой крепостью. Ратных же людей [Богдан] поил и кормил каждый день, и бедным давал деньги, и платье, и запасы. Пошла же на Москве про него от ратных людей хвала великая о его добродетели. Царь же Борис исполнился ярости и послал [за Богданом], велел его схватить и повелел его позорить там же многим позором, и сослали его с Москвы на Низ в тюрьму. Вотчины же и поместье велел взять на себя, а имущество его повелел распродать, а деньги взял себе Дворян же старых, которые были с ним [Богданом], а на него не посягали, Афанасия Зиновьева с товарищами, также повелел [царь] разорить.
76. О послах московских в Литву. Послал в Литву царь Борис послов своих для заключения мирного договора, боярина Михаила Глебовича Салтыкова да Василия Осипова сына Плещеева; с ними же послал дворян десять человек — Михаила Самсонова сына Дмитриева с товарищами. А сам пошел в Можайск молиться, и в Боровск, и был в своем селе Борисове на Вяземе, и тут пировал много дней. Послы же заключили перемирие и пришли к Москве. [292]
77. О меженине, и море, и голоде. Наводит Бог, грехов ради наших, приводя нас к покаянию, мы же его наказания ни во что не ставим, за то навел на нас Бог голод великий: были дожди великие все лето, хлеб же рос; и когда уже [пора пришла] хлебу наливаться, он незрелый стоял, зелен как трава; на праздник же Успения Пречистой Богородицы был мороз великий и побил весь хлеб, рожь и овес. И в том же году люди еще питались, терпя нужду, старым и новым хлебом, а рожь сеяли, чаяли, что взойдет; а весной сеяли овес, тоже чаяли, что взойдет. Тот же хлеб, рожь и овес, ничего не взошло, все погибло в земле. Был же на земле голод великий, так, что не купить и не добыть [хлеба]. Такая была беда, что отцы детей своих бросали, а мужья жен своих бросали же, и умирали люди, яко и в прогневание Божие, в моровое поветрие так не умирали. Был же тот голод три года. Царь же Борис, видя такое прогневание Божие, повелел мертвых людей погребать в убогих домах, и учредил к тому людей, кому трупы собирать.
78. О каменном деле в меженину для пропитания. Видя же царь Борис такое Божие прогневание, повелел вести большое каменное строительство, чтобы людям питаться [от этого]; и сделали каменные большие палаты на взрубе, где были хоромы царя Ивана.
79. О послах к Москве из разных земель. Пришли же к Москве послы кизылбашские и принесли от шаха многие дорогие изукрашенные дары, прежде же таких даров не присылали. Царь же Борис воздал им великую честь и отпустил их, а с ними послал послов своих со многими дарами. Приходили же английские послы со многими же дарами, и послы папы римского, просились [пройти] через государеву землю в Кизылбаши. Царь же сделал по воле их и повелел пустить их через свою государеву землю водным путем.
80. О послах в Крым. Послал в Крым царь Борис послов своих князя Федора Борятинского [с товарищами]. Он же был в Крыму, и делал все от гордости, и едва мирного постановления не нарушил. И отпустили его [из Крыма] к Москве, и писали к царю Борису [жалуясь] на него. Царь же Борис положил на него опалу, а в Крым послал князя Григория Волконского с товарищами.
81. О раке чудотворца Макария Калязинского и о [царском] походе. Царь же Борис повелел сделать раку серебряную Макарию Калязинскому чудотворцу, и ту раку послал, а сам пошел молиться с царицей и детьми. И пришел в Калязин монастырь, и повелел петь молебны; многоцелебные мощи его, чудотворца, положил в раку серебряную, а сам пошел к Москве, а шел на Переславль Залесский. Навстречу же ему послали [вестника] послы из Крыма, князь Григорий Волконский [с товарищами], и сказали, что с царем [крымским] мирное постановление утверждено по-прежнему. Царь же Борис посла князя Григория пожаловал великим жалованием, [293] повелел ему отдать старинную его вотчину на реке Волконе, а сам пошел к Москве наспех, а шел на Подсосенки, а к Троице в ту пору не заходил.
82. О послах в Датцкую землю, о королевиче Егане. Посылал царь Борис в Датцкую землю дьяка Афанасия Власьева просить у короля датцкого брата его Мафедориковича, чтобы отпустил его в Московское государство, а он [царь] за него даст дочь свою царевну Аксинью. Король же повелел брату своему. Еган же королевич был рад, не чая себе погибели, но чая жизни, а он пришел к Москве к концу своему. Король же Афанасия отпустил к Москве вскоре, а королевича стал отпускать на Ивангород на кораблях. Афанасий же пришел вскоре к Москве и возвестил про него [королевича] царю Борису. Царь же Борис очень обрадовался, и послал тотчас на встречу [королевича] бояр Михаила Глебова сына Салтыкова, да того же Афанасия Власьева, и повелел им его принять с великой честью. Они же пришли в Ивангород, и сотворили все по велению Бориса, и пошли к Москве. Царь же Борис посылал к нему [королевичу] многих спрашивать о его здоровье, а иных с дарами. Пришел же [королевич] под Москву, он [царь] же повелел его встречать всем людям с великой честью, и повелел ему быть у себя у стола, и, видя его красоту, и разум, и мужество, был рад и пировал с ним, и очень полюбил его, и возжелал отдать за него дочь свою, а сам пошел молиться к Живоначальной Троице, а у королевича оставил бояр и повелел ему честь воздать большую. Люди же все Московского государства, видя прирожденного государского сына, очень любили его всей землею. Дошло то до царя Бориса, что его [королевича] любят всей землею. Он же ярости наполнился и зависти, и мыслил, что после смерти его не посадят сына его на царство, и начал королевича не любить, и, не пощадив дочери своей, повелел Семену Годунову над ним [королевичем] промыслить. Тот же боярин Семен Годунов, не боясь праведного суда Божия, начал окаянный удумывать. Королевич же впал в болезнь и прислал за докторами. Доктора же были у того боярина Семена в [Аптекарском] приказе. Он же их послал. Доктора же его [королевича] смотрели и, придя, возвестили Семену, что можно помочь. Он же на них посмотрел свирепым оком, и ничего им не сказал. Они же то провидели, что неугодно [излечить королевича]. Королевич же и умер не крещен [в православие]. Царь же Борис повелел его похоронить по их вере, и погребли его в слободе в Кукуе у церкви немецкой; его же повелел [царь] провожать до церкви и погребать боярам и стольникам и всяких чинов людям. Бояр же королевичевых и всех его людей [царь] отпустил в свою землю.
83. О посылке и о побоище на Тарках. Посылали к царю Борису грузинские цари, что им утеснение великое [творят] черкесы [294] горские, [с тем] чтобы их царь пожаловал, велел оборонить. Царь же Борис, радея о чужих землях, а того не ведая, что будет с его государством, послал воевод своих окольничего Ивана Михайловича Бутурлина с товарищами, три полка, и велел поставить три города в Шевхальской земле: один город в Тарках, другой в Таркалах, третий в Андреевой деревне. А послал с ними рать многую. Они же пришли и поставили три города. Черкесы же, видя себе утеснение, послали к турскому царю за помощью. Царь же турский дал им людей в помощь. Они же пришли великой ратью и те города осадили. Воеводы же, Иван Михайлович с товарищами, призывая Бога в помощь, сидели крепко и с ними бились, и много их, поганых, побили. Видя же поганые крепкостоятельство московских людей, приезжали к ним с лживыми речами, [говоря]: “Покиньте нашу землю и идите совсем, куда хотите”. Тот же храбрый и мужественный воевода Иван Михайлович Бутурлин, не желая в старости своей от храбрости отступить и не желая объявить тайный государев наказ, крепко бился с ними. Те же поганые беспрестанно к нему приступали и говорили: “Пойдите отсюда, куда хотите”. Тот же Иван Михайлович, видя изнеможение свое, объявил всем государев наказ. Они же [ратные люди] на него досадовали. Он же с погаными заключил договор и взял у них шерть по их вере, чтобы их выпустить совсем. Они же, черкесы, шертовали лживо, и, выпустя в степь, напустились на них. Он же [Бутурлин] стал с ними биться и стоять крепко, яко взявшись за руки, секлись. Сын его, крепкого воеводы, Федор Иванович Бутурлин, был молод и красив лицом, бился мужественно, [так] что все поганые дивились. Его же прежде всех убили. Сей же храбрый воевода мужественный Иван Михайлович Бутурлин да князь Владимир Иванович Бахтеяров и все воеводы и ратные люди на том стали, что ни одному человеку живому в руки не даваться, и бились с ними так, что все поганые дивились их мужеству и храбрости. Многих же побили, иные от ран изнемогли, и тут их всех поганые перебили. Единых лишь смогли немногих взять, изнемогших от ран: воеводу князя Владимира Ивановича Бахтеярова, да Иванова сына Михайловича Бутурлина Петра, да голов Афанасия Благова, да Смирнова Маматова. Сей же окаянный Смирной у них обусурманился. Побили же на том бою воеводу Ивана Михайловича Бутурлина, да воеводу Осипа Плещеева с двумя сыновьями Богданом и Львом, да воеводу Ивана Осиповича Полева, да голов письменных Калинника Зюзина, Демида Черемисинова, Ивана Исупова, и иных городов сотников, и атаманов, и казаков. Всех же побили на том бою больше 7000 [человек], кроме боярских людей. Товарищ же их князь Владимир Масальский отошел с небольшим отрядом, и пошел на Койсу, с запасом; Петр Головин тут стоял с запасами, дожидаясь известия от них. А в ту пору на Койсе был воевода князь [295] Владимир Долгорукий Воеводы же, видя над собой такую погибель, убоялись: город Койсу сожгли, а сами отошли на Терек. Того же князя Владимира [Бахтеярова] с товарищами взяли у царя турского в Кафе, сидевших в тюрьме; а князя Владимира [Долгорукова] с товарищами [царь] пожаловал и отпустил их на Терек. Того же бусурманина Смирнова [Маматова], узнав, что он обусурманился, повелел [царь] мучить разными муками, а напоследок же его, окаянного, повелел обдать нефтью и повелел сжечь. Тут окаянный и скончался.
84. В лето 7112 (1603) году преставилась благоверная царица и великая княгиня царя Федора Ивановича, во инокинях Александра; погребена была на Москве в девичьем монастыре Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, где прежние царицы погребены.
85. О разбойниках и о посылке против разбойников. Как и в древности, враг наш дьявол, не желая видеть род человеческий в добре, вложил в людей лукавство, которое именуется лихоимством, и многих людей ввел в пагубу. В то время умножились разбои в земле Русской так, что не только по пустынным местам проезду не было, но и под Москвой были разбои великие Царь же Борис, видя такое в земле нестроение и кровопролитие, много раз посылал [войска] на них [разбойников]. Они же, разбойники, как звери зубами своими скрежещут на человека, противились посланным [войскам], и ничего им не могли сделать. Они же, воры, вконец православных христиан рубили и грабили. У них же, воровских людей, [был] старейшина в разбойниках, именем Хлопко. Царь же Борис, слышав, что ничего им не [могли] сделать, сильно опечалился, и призвал к себе бояр, и возвестил им [об этом], и думал с ними, как тех разбойников переловить. Бояре же придумали послать на них воевод с многой ратью. Царь же Борис послал на них окольничего своего Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же пошли и сошлись [с разбойниками] под Москвой. Разбойники же с ними бились, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича Басманова убили. Ратные же, видя такую от них над собою погибель, что убили у них разбойники воеводу, начали с ними биться, не щадя живота своего, и едва смогли их, окаянных, осилить, и многих их перебили: они же живыми в руки не давались; а иных и живых взяли. И того же вора, их старейшину Хлопка, едва смогли живым взять, потому что [он] изнемог от многих ран; а иные [воры] ушли на Украину, и там их всех, воров, поймали, и всех повелел [царь] перевешать. Воеводу же Ивана Басманова повелел царь Борис похоронить честно у Троицы в Сергиевом монастыре
86. О настоящей беде Московскому государству, о Гришке Отрепьеве. Премилостивый же, прещедрый человеколюбец Бог [296] наш, не хотя создание Свое до конца истребить, видя в человеке поползновение к греху и того ради всячески отвращая нас и отводя от подобных постыдных деяний, многие различные беды и напасти посылает на нас и грозными знамениями яростно устрашает нас и заповедует нам с милостивым наказанием. Были же на нас беды многие: многие пожары, и многие нашествия иноплеменных, и многие глады и смертоносные язвы, и между собой нестроение. Потом же всех бед нам [наказание] горчайшее, прекратил Бог у нас царский корень. Мы же, грешники, сие наказание Божие ни во что не поставили, но еще больше ко своим злым делам уклонились, зависти и гордости не лишились, но в еще большую пагубу впали. Бог же, видя наше неисправление, навел, грехов ради наших, наибольшую из всех бед беду, по пророческому слову: “Если какая земля праведна перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью праведных и всякое подает благодеяние; а если какая земля погрешит перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью неправедных и наводит на ту землю все злое”. Как и в древности навел Бог окаянного Святополка на Русскую землю и на убийство братьев своих, так и на нашу православную христианскую землю, на Московские государство, навел [Бог] сего окаянного Гришку, так как желал Бог нас наказать не царями и королями и не хотел отомстить за праведную кровь царевича Дмитрия никакими ордами, но взял в Русской земле прах от земли, сего окаянного чернеца Гришку. О нем же начнем говорить далее. В пределах московских есть город Галич. В нем же живут в имениях своих множество воинов. Среди тех галичан жил сын боярский по имени Замятия Отрепьев. У него же было два сына: Смирной да Богдан. У того же Богдана родился сын Юшка. И когда он подрос, отдали его в Москву на учение грамоте. Грамота же ему далась не от Бога, но дьяволу сосуд содеялся, и был [он] грамоте весьма горазд, и в молодости постригся [в монахи] в Москве, не ведаю где, и пришел в Суздаль, в Спасо-Евфимьев монастырь. Архимандрит же Левкий, видя его юный возраст, отдал его под начал духовному старцу. Он же жил в том монастыре год, и из того монастыря ушел и пришел в монастырь Спасский на Куксу, и жил там двенадцать недель. И, услышав о деде своем Замятие, что тот постригся в Чудовом монастыре, пришел в Чудов монастырь, и в Чудове монастыре жил и был поставлен в дьяконы. Патриарх же Иов, слышав о нем, что он научен грамоте, взял его к себе к книжному письму. Он же жил у патриарха и начал составлять каноны святым. Ростовский же митрополит Иона, видя его у патриарха, возвестил патриарху, что сей чернец дьяволу сосуд будет. Патриарх же не поверил ему. Он же [чернец Гришка], окаянный, живя у патриарха в Чудовом монастыре, многих людей вопрошал об убиении царевича Димитрия и проведал об [297] этом подробно. От многих же чудовских старцев слышал [я], что [Гришка] в шутку говорил старцам: “Царь буду на Москве”. Они же на него плевали и смеялись. Тот же преждереченный митрополит ростовский возвестил самому царю Борису, что сей чернец самому сатане сосуд. Царь же Борис, услышав такие слова, повелел дьяку Смирному Васильеву послать его [Гришку] на Соловки под крепкое начало. Тот же Смирной сказал [об этом] дьяку Семейке Евфимьеву. Тот же Семейка был Гришке родственник и молил Смирного, чтобы его сослал не сразу, а хотел о нем хлопотать. Дьявол же его [Гришку] укрывал: положил Смирному [это дело] в забвение, и [тот] царский приказ позабыл. Он же, Гришка, узнав об этом, побежал из Москвы, и прибежал в галичский монастырь, к [преподобному] Якову на Железный Борок, и, немного пожив тут, ушел в Муром, в Борисоглебский монастырь, а в Борисоглебском монастыре строитель дал ему лошадь и отпустил его. Он же, Гришка, пошел на Северщину, и пришел в Брянск, и в Брянске сошлись с ним такие же воры чернецы Мисаил Повадин с товарищем. С ними же [Гришка] соединился и пошел в Новгородок Северский в Спасский монастырь, и тут пожил немного. Тот же окаянный Гришка жил у архимандрита в келий, и отпросился у архимандрита с теми же окаянными старцами в Путивль, сказав, что: “Есть де у меня в Путивле, в монастыре, родня”. Архимандрит же [об обмане] не догадался, и отпустил их в Путивль, и дал им лошадей и провожатого. Он же, окаянный Гришка, написал память: “Аз есмь царевич Димитрий, сын царя Ивана; как буду на престоле отца своего в Москве, и я тебя пожалую за то, что ты меня принял в своей обители”. И ту память оставил у архимандрита в келий. Они же, окаянные чернецы, пошли в путь и, придя к пути на Киев, поворотили на ту дорогу. Тот же провожатый им говорил: “Сие путь к Киеву, а не к Путивлю”. Они же его от себя отогнали, [говоря]: тот путь знает Мисаил Повадин. Тот же провожатый пришел и возвестил обо всем по порядку архимандриту. Архимандрит же о том весьма оскорбился, и, придя к ложу своему, увидел над изголовьем память. Он же вынул ее и посмотрел, а в ней написано было преждереченное сего окаянного Гришки послание. Он же начал плакать, не ведая, что ему сделать, и положил на Бога упование, и о той памяти никому не возвестил. Тот же Гришка с товарищами пришли в Киев. В Киеве же воеводствовал князь Василий Константинович Островской и держал православную веру крепко. Увидев их, был он рад и повелел тому Гришке служить у себя обедню. Он же [Гришка] ему полюбился, и послал его [князь] в Печерский монастырь и повелел его там покоить и беречь во всем. Тот же Гришка жил в монастыре не по христианскому обычаю: всякую скверну творил и мясо ел. Видя его скверную жизнь, возвестили [298] [от том] архимандриту; архимандрит же возвестил князю Василию. Князь же Василий, о том услышав, повелел его поймать и казнить. Враг же его [Гришку] хранил, ведя его к последней погибели. Сведав о том, бежал [Гришка] из монастыря, и низверг с себя иноческий образ и облекся в мирское платье, и побежал к князю Адаму Вишневецкому в его город, был у князя Адама во дворе, среди простых людей.
87. О Гришке, как [он] обманом назвался царевичем, будто перед смертью. Тот же окаянный Гришка дьяволом был научен: написал письмо о том, как преставился царь Иван, и как царевича Дмитрия царь Федор отпустил на Углич, и как повелел его Борис убить, и как будто его Бог укрыл; а вместо него будто бы убили угличского поповского сына, а его будто укрыли бояре и дьяки Щелкаловы по приказу будто отца его, царя Ивана, и как будто не могли его долее укрывать, и проводили его в Литовскую землю. Сам же злодей, по дьявольскому наущению, лег, будто болен и едва может говорить. То же письмо хранил у себя тайно под постелью, и повелел призвать к себе попа, будто исповедаться, и злым лукавством приказал тому попу: “По смерти моей погреби меня честно, как царских детей погребают; и сей тайны тебе не скажу, а есть о всем том у меня письмо спрятано под моей постелью; и как отойду к Богу, и ты сие письмо возьми и прочти его тайно, никому же о том не говори: Бог уже мне так судил”. Поп же, услышав это, шел и возвестил князю Адаму. Князь же Адам пришел к нему сам и вопрошал его обо всем. Он же ничего ему не отвечал. Князь же Адам у него под постелью начал искать. Тот же будто противился, не хотя будто того свитка дать. Тот же князь Адам взял у него силой и, посмотрев в тот свиток, впал в ужас, не ведая, что делать. И, не хотя это утаить, взял его [Гришку] и пошел с ним к королю на сейм. Король же его и вся рада расспрашивали; он же, злодей, рассказывал им [все то], как сущую правду; всех же больше за него ратовал Сердомирский воевода. Король же Жижимонт и вся рада, не боясь праведного суда Божия и не помня крестного целования, на чем крест целовали в мирном постановлении, яко же и лукавый Витовт король преступил и разорил мирный завет, и шел и ратью взял псковские пригороды и волости и села повоевал, так и сей клятвопреступник Жижимант, король польский, и вся рада начали тому окаянному Гришке помогать: рать ему позволили нанять; а он, окаянный Гришка, им дал на том обещание, чтобы быть с ними в единой еретической латинской вере.
88. О посылке с Дона в Литву от казаков к Гришке Отрепьеву. И уведали про него такие же воры собаки донские казаки, и послали к нему с Дона атамана Корелу, с ним же послали казаков и дары многие, и били ему челом, чтобы он не мешкал, шел [299] на Московское государство, а они ему все рады. Те же окаянные поляки, видя приезд [людей] из Московского государства, ему наипаче начали помогать. Тем же казакам от царя Бориса было гонение великое: не пускали их ни в какой город, куда они ни придут, и их везде хватали и по темницам сажали. И они же пошли к нему, иное и поневоле, не имея себе пристанища нигде.
89. О том же Гришке Отрепьеве, как весть пришла из Литвы, и о море в Смоленске. Пришла же весть царю Борису, что объявился в Литве царевич Дмитрий. Царь же Борис ужаснулся. В то же время было в Смоленске моровое поветрие, заставы же были от Смоленска по всему смоленскому рубежу. Царь же Борис наипаче [их] повелел укрепить и прибавил [застав] до Брянска, чтобы никто из Литвы и в Литву не ходил, все укрывая, чтобы вести не было в Москве. Сам же послал лазутчика в Литву проведывать, кто он [самозванец] есть. И пошли лазутчики, проведали про него и опознали его и, придя, возвестили царю Борису. Он же о том посмеялся, вспомнив, что хотел его сослать на Соловки, в заточение, и повелел к себе призвать преждеименованного Смирнова [Васильева], и вопрошал его о том окаянном Гришке. Тот же Смирной как мертвый перед ним [царем] стоял и ничего не мог отвечать. Царь же Борис очень опечалился, того же Смирнова повелел поставить на правеж, и взыскали на нем дворцовую казну, и повелели его бить на правеже, и убили его до смерти.
(пер. С. Ю. Шокарева)
Текст воспроизведен по изданию: Хроники смутного времени. М. Фонд Сергея Дубова. 1998
© текст
- Шокарев С. Ю. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Abakanovich. 2005
© дизайн
- Войтехович А. 2001
© Фонд
Сергея Дубова. 1998