Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ ЗАВОЕВАНИЯ НОВОЙ ИСПАНИИ

HISTORIA VERDADERA DE LA CONQUISTA DE LA NUEVA ESPANA

[Предисловие]

Замечал я ¹ положение, как очень известные хронисты прежде, чем начинали писать свои истории, создавали вначале пролог и преамбулу, с доводами и весьма возвышенной риторикой для придания ясности и доверия к своим аргументам ради того, чтобы любознательные читатели, с ними ознакомившись, получили благозвучие и впечатление от них; а я, как не владеющий латынью, не осмелился создавать ни преамбулу, ни пролог из-за того, что необходимо для восхваления героических событий и подвигов, совершенных во время покорения Новой Испании ² и ее провинций в сообществе с храбрым и сильным духом предводителем доном Эрнаном Кортесом ³, который затем, по прошествии времени, за героические свершения стал маркизом дель Валье, иметь силу описать все столь же величественно как подобает. Кроме того, необходим другой дар слова и лучшая риторика, чем у меня; но я видел и участвовал в этом покорении, и как знающий очевидец я вел о нем записи, с помощью Бога, весьма просто, без искажений ни в одном, ни в другом месте, а так как я стал стар, мне больше восьмидесяти четырех лет, и я почти потерял зрение и слух, в моей судьбе нет другого богатства, которое оставлю моим детям и потомкам, кроме этого моего правдивого и примечательного рассказа, как впереди они в нем увидят; теперь, не задерживаясь больше, я расскажу и поразмышляю о моем отечестве, где был рожден, и в какой год отправился я из Кастилии ⁴, и в сообществе с какими предводителями ходил в походы, и где сейчас мое местонахождение и жилище. [9]

ОТКРЫТИЕ ЮКАТАНА

Я, Берналь Диас дель Кастильо, житель и рехидор ⁵ весьма честного города Сантьяго де Гватемала ⁶, один из первых открывателей и конкистадоров Новой Испании и ее провинций, и мыса Гондурас, и Игуэраса ⁷, который в этой земле так называют; уроженец весьма благородного и выдающегося города Медина дель Кампо, сын Франсиско Диаса дель Кастильо [(Francisco Diaz del Castillo)], что был рехидором в нем, которого называли иначе, по его прозвищу, "Любезник" [(Galari)], и Марии Диес Рехон [(Maria Diez Rejon)], его законной жены, имевших праведную славу. То, что касается меня и всех истинных конкистадоров, моих товарищей, сослуживших службу Его Величеству ⁸ при открытии, завоевании, усмирении и заселении всех провинций Новой Испании, которая была одной из лучших частей, открытых в Новом Свете [(Nuevo Mundoi)], то, как открывалось нами и какой ценой, не было известно Его Величеству, и я говорю здесь, за то в ответе персоны, докладывавшие и писавшие, которые, не участвуя, не видя и даже не имея правдивого сообщения относительно этой темы, излагали, без опаски извещая на свой вкус, оставляя в тени, раз имели возможность, наши многие и выдающиеся труды, чтобы не было известно о них и не было такого уважения, как заслуживающим всеобщего внимания. И еще, так как недоброжелательность человеческая бывает такого сорта, не хотелось бы, чтобы вредные клеветники получали предпочтение и вознаграждались и Его Величество назначал их своими наместниками, председателями и губернаторами. Но отложим эти рассуждения в сторону, а чтобы столь героические дела, о которых я расскажу впереди, не забыли, более того не сокрыли, они будут представлены ясно и правдиво, потому что они не воссозданы и не предложены ни в одной из книг, написанных на эту тему, весьма дурных и затемняющих правду. И дабы дать памятную известность нашим завоеваниям, поскольку есть истории свершения подвигов, произошедших в свете, будет законным делом, наши, столь же знаменитые, поместить среди этих весьма известных, совершенных ранее. Ибо столь же чрезмерные смертельные опасности и ранения, и тысячи печальных потерь, ситуаций и рискованных предприятий было и в наших жизнях. Так, переправившись через море, мы, открывая земли, о которых никогда не было известно, и днем, и ночью [10] сражались с толпами свирепых воинов; и были мы столь отдалены от Кастилии, не имели никакой поддержки, ни содействия, кроме великой милости Бога Нашего Сеньора, который был тем истинным помощником, что помог завладеть Новой Испанией и весьма знаменитым и великим городом Теночтитланом-Мешико ⁹, который так назывался, и другими многими городами и провинциями, из-за их множества я здесь не буду объявлять их названий; после усмирения их заселили испанцы. Как весьма хорошие и преданные вассалы и слуги Его Величества, мы, согласно обязательствам нашему королю и природному сеньору, крепко соблюдая закон, отправили дары вместе с нашими посланцами в Кастилию, а оттуда - во Фландрию, где Его Величество в ту пору находился со своим двором. И столь многие блага, как я расскажу впереди, были нами совершены, и обратили мы столько заблудших душ, которые были спасены, и каждый день спасали их от того, от чего прежде попадали они пропащими в преисподнюю. А помимо этого святого дела, обращали мы внимание на величайшие богатства, из которых отправлялись доли Его Величеству, и так было раньше, так и по сей день отправляются королевские пятые части, которые вносили и многие другие особы во всех случаях ¹⁰. В этом повествовании я расскажу, кто был первым открывателем страны Юкатан ¹¹, как открывалась Новая Испания, и кто были капитаны и солдаты, завоевавшие и заселившие ее, и многое другое относительно совершенных завоеваний, что заслуживает известности, а не забвения, это представлю вскоре, насколько хватит сил, и к тому же весьма точно и правдиво, как непосредственный участник событий.

...Так как мои предки и мой отец, и мой брат всегда были слугами Королевской Короны [(Corona Real)] и Королей Католических [(Reyes Catolicos)], дона Фернандо и доньи Исабель ¹², и оставили по себе весьма славную память, хотелось походить на них. В год 1514-й оставил я Кастилию в свите Педро Ариаса де Авилы ¹³, назначенного губернатором на Тьерра Фирме ¹⁴. На море было то бурно, то тихо, и прибыли мы в Номбре де Дьос ¹⁵, где как раз была эпидемия; много людей потеряли мы, и почти у всех образовались опасные желваки на ногах. К тому же пошли столкновения между губернатором и тем идальго ¹⁶, который завоевал эту провинцию, - Васко Нуньесом де Бальбоа ¹⁷. Много у него было богатств, и Педро Ариас де Авила выдал за него свою дочь донью [Исабель] Ариас де Пеньялосу ¹⁸. Но так как имелось подозрение, что Бальбоа на собственный страх замышляет экспедицию по Южному Морю и оттянет туда много солдат, то тесть велел его судить и отрубить ему голову.

Увидев все это и еще многие другие распри между солдатами и капитанами и услышав, что недавно завоеван остров по названию Куба и что губернатором там идальго, которого звали Диего Веласкес, уроженец Куэльяра ¹⁹, мы, прибывшие с Педро Ариасом де Авилой, все люди не последнего звания, приняли решение уйти на Кубу. Разрешение дали охотно, ибо солдат было больше, чем нужно; всюду был мир, а страна малая, с малым населением. [11]

И погрузившись на хороший корабль [(navio)], мы счастливо прибыли на остров Кубу; губернатор приветливо нас встретил и обещал первых же индейцев ²⁰, какие освободятся.

Но прошло целых три года без всякого дела; и вот мы, прибывшие с Тьерра Фирме, и еще люди с Кубы, которые тоже не имели индейцев, собрались в числе 110 и соединились с идальго, которого звали Франсиско Эрнандес де Кордова ²¹, богатым человеком, имевшим поселение с индейцами на этом острове, приняв решение, что он будет нашим капитаном, когда мы испробуем свое счастье и отправимся открывать новые земли, где уж сумеем показать себя. Мы купили два довольно хороших корабля. Третье судно ²² дал нам в долг сам губернатор Диего Веласкес, предлагая сделать набег на одни островки, которые находятся между островом Куба и Гондурасом, которые теперь называют Гуанахскими островами ²³, чтобы силой забрать оттуда индейцев, так как он нуждается в рабах; этим, дескать, будет заплачено и за судно. Но мы поняли, что Диего Веласкес не прав, и ответили: ни Бог, ни король не велели нам свободных людей превращать в рабов. Тогда он и сам согласился, что открывать новые земли - лучше, и вслед за тем помог нам с принадлежностями для армады ²⁴.

Итак, у нас было три корабля и достаточное количество хлеба из кассавы ²⁵; купили мы еще свиней по три песо ²⁶ за штуку, ибо в то время на Кубе не было еще ни коров, ни баранов. Других припасов было мало; зато каждый из нас приобрел стеклянные бусы для обмена. Наняли мы трех пилотов ²⁷ - главный из них, Антон де Аламинос из Палоса ²⁸, а другой, Камачо де Триана, и еще пилот, его звали Хуан Альварес, "Однорукий" [(Manquillo)], уроженец Уэльвы ²⁹, - а также матросов; купили канаты, якоря, парусину, бочки для воды и все, что полагается при плавании. Все это шло на наш счет. И потом, собравшись вместе с нашими солдатами, прибыли в одну гавань на северном берегу [острова Куба], которая называется на языке индейцев - Ашаруко ³⁰, находящуюся в восьми легуа ³¹ от одного городка, который в то время был населен и назывался Сан Кристобаль ³² , он через два года был перенесен туда и стал городом Гавана.

А для того, чтобы с доброй опорой отправиться в путь, нашей армаде необходим был священник, который был из того же городка Сан Кристобаль, его звали Алонсо Гонсалес, он отправился вместе с нами; кроме того, выбрали там из наших солдат Бернардино Иньигуэса, уроженца Санто Доминго де ла Кальсады [в Испании], в веедоры ³³ короля, дабы, если [12] Бог даст нам открыть земли с золотом, или серебром, или жемчугом, либо другими любыми богатствами, среди нас был бы человек для сбережения королевской пятины. И затем все собравшиеся, прослушав мессу, препоручив себя Богу Нашему Сеньору и Деве Санта Марии Нашей Сеньоре, Его благословенной Матери, вышли в море в восьмой ³⁴ день февраля месяца 1517 года, из гавани Ашаруко.

Шли мы вдоль северного берега Кубы, затем в двенадцатый день [(12 февраля (по ст. ст.) - 22 февраля (по н. ст.) 1517 года)], пройдя мыс Санто Антон ³⁵ , который на острове Кубе еще называют - Тьерра де лос Гуанахатабейс [(Tierra de los Guanahataveyes)], где живут еще дикие индейцы ³⁶ , мы вышли в открытое море, идя на запад, без знания мелей, течений, ветров. Велик был риск; да мы и штормовали двое суток и едва не погибли. Но вот буря стихла, мы изменили курс, и пред нами показалась земля. Сие случилось спустя двадцать один день с нашего выхода из гавани; мы возвеселились и возблагодарили Бога. Никто еще не открывал этой земли, никто о ней не слыхал ³⁷ ! А с кораблей мы увидели большое поселение, которое находилось примерно в двух легуа от берега и было таким крупным, что не было столь большого поселения ни на острове Кубе, ни на Эспаньоле. Мы его и назвали "Большой Каир" [(Gran Cairo)]. И было решено двум судам меньшего размера подойти ближе и, находясь у берега, промерять дно, чтобы всем вместе подплыть к земле; а в одно утро, это было 4 марта ³⁸ , мы увидели приближавшиеся 10 очень больших лодок, которые называют пирогами ³⁹ , с веслами и парусами, наполненных местными индейцами. Эти лодки изготовлялись искусным способом из очень больших и толстых бревен, которые выдалбливали, чтобы они были полыми; и все они были сделаны из таких бревен, и во многих из них находилось по 40 индейцев. Но вернемся к моему рассказу. Десять лодок с индейцами были уже около наших кораблей. Не было тогда у нас никого, кто бы знал язык Юкатана и мешикский, и мы махали руками и плащами в знак миролюбия и привета. Без всякой боязни они приблизились, и около 30 человек из них взобрались на корабль капитана [Франсиско Эрнандеса де Кордовы]. Мы угостили их хлебом и салом, дали каждому по нитке стеклянных бус, и когда они насмотрелись на нас и наш корабль, главный из них, касик ⁴⁰ , дал нам понять знаками, что они хотят вернуться в свои лодки и отбыть в свое поселение, а завтра придут в большем количестве и поведут нас на берег. На индейцах этих были рубашки из хлопчатобумажной ткани и [13] узкие набедренные повязки - masteles ⁴¹ , по-ихнему; и показались они нам культурнее, нежели индейцы на Кубе, ибо там лишь женщины имеют тряпку вместо одежды.

Рано утром следующего дня действительно к нашим кораблям вернулся тот же касик и с ним вместе 12 больших лодок со множеством гребцов. Знаками он уверял нашего капитана в дружбе и приглашал к себе. Помню и сейчас, как он повторял: cones cotoche, cones cotoche, то есть: идемте в мои дома ⁴² . Мы посему и назвали местность мысом Коточе ⁴³ . Наш капитан держал с нами совет, и мы решили высадиться; поплыли мы на лодках с наших судов и на самом маленьком корабле вместе с их 12 лодками. Весь берег кишел индейцами, мы же держались вместе. Тогда касик вновь стал упрашивать нас идти в глубь страны, в его поселение; и капитан вновь посоветовался с нами; большинство решило идти, но быть настороже, в строю и добром вооружении. Мы посему взяли с собой пятнадцать арбалетов и десять аркебуз ⁴⁴ и последовали за касиком и его индейцами. Когда же мы приблизились к лесистым холмам, касик дал сигнал, и из засады выскочили с воплями отряды его воинов, обдавши нас такой тучей стрел, что сразу же ранили пятнадцать солдат. Одеты они были в панцири из хлопчатобумажной ткани, которые были до их колен; а оружием служили копья, щиты, луки, стрелы, пращи и множество камней; головы украшены были перьями. Выпустив стрелы, они кинулись врукопашную и сильно теснили нас своими длинными копьями. Но по воле Бога мы скоро их обратили в бегство, хорошо рубя их нашими мечами и нанося им урон арбалетами и аркебузами; пятнадцать трупов оставили они на поле битвы.

И неподалеку от того места, где нам устроили то столкновение, находилась одна площадка и три строения из камня и извести, то были cues [(пирамиды храмов)] ⁴⁵ и молельни, где имелось множество глиняных идолов, некоторые с лицами демонов, другие - с женскими, и иные прочие скверные фигуры, изображавшие индейцев, совершающих содомский грех ⁴⁶ ; и внутри, в постройках, было несколько небольших шкатулок из дерева, а в них - другие идолы, медальоны, из них половина - золотые, а большинство - медные, кулоны, [14] три диадемы, зверьки, рыбки и утки той земли; все из низкопробного золота. И, увидев это - как золото, так и постройки из камня и извести, мы очень обрадовались, поскольку открыли такую землю, потому что в то время не было открыто Перу, его открыли лишь в двадцатые годы ⁴⁷ . Когда мы сражались с индейцами, священник Гонсалес, который был вместе с нами, взяв из шкатулок идолов и золото, их забрал на корабль. И в этих столкновениях ⁴⁸ мы пленили двух индейцев, которых потом ⁴⁹ окрестили, назвав одного Хулиан, а другого - Мельчор, у обоих вокруг глаз были рисунки. И, покончив с тем неожиданным нападением, мы вернулись на корабли и решили продолжить открытие берега дальше, направляясь за солнцем, то есть на запад, и после оказания помощи раненым, поставили паруса. И о том плавании расскажу впереди.

Много открывали мы мысов, заливов, рифов и мелей. Пилот Антон де Аламинос уверял, что это остров; днем мы посему шли осторожно, а ночью бросали якорь. Через пятнадцать дней плавания увидели мы с корабля вдали поселение, довольно большое; и показалось нам, что подле течет река; а ведь воды осталось у нас мало, ибо все мы были небогаты, и бочки купили мы старые, неплотные. И решили мы высадиться на землю вблизи поселения, а было воскресенье Ласаро ⁵⁰ , и по этой причине то поселение получило название Ласаро, и оно закрепилось на морских картах; а собственное индейское название его - Кампече. Итак, мы решили подплыть и высадиться всем с нашим оружием, но не на одном маленьком корабле, а на всех трех судах, чтобы не случилось, как на мысе Коточе. А поскольку в тех небольших бухтах море очень мелкое, то по этой причине мы оставили корабли поставленными на якорь больше, чем в одной легуа от земли, и, добравшись на лодках, мы высадились вблизи поселения. Реки не оказалось, а водоем, откуда берут воду индейцы, был далек; помня события на Коточе, пошли осторожно, держась вместе, в хорошем вооружении. Только что мы наполнили бочки, как из поселения пришло человек 50 индейцев, вроде касиков, в хороших накидках из хлопчатобумажной ткани, и мирные. Знаками, с помощью рук, они спросили нас, что нам нужно, а затем - прибыли ли мы с восхода солнца, и при этом несколько раз сказали: Castilan, castilan, - на что мы тогда не обратили внимания ⁵¹ . Затем они предложили пойти в свое поселение. Посовещавшись, мы согласились и последовали за ними с великой опаской.

Привели они нас к ряду очень больших зданий, весьма ладно построенных из камня и оштукатуренных. То были святилища их идолов с изображениями больших змей и других идольских дьявольских фигур на стенах вокруг алтаря ясно видны были брызги свежей еще крови, а на некоторых изображениях, к несказанному нашему удивлению, - знаки креста ⁵² . Народу везде было множество; женщины улыбались нам, и все казалось мирным и спокойным. Но вот появилась новая [18] толпа, в плохих одеждах, неся связки сухого тростника, которые они складывали в одну кучу. Одновременно прибыли и два отряда воинов в хлопчатобумажных панцирях, с луками, копьями, щитами и пращами, во главе со своими предводителями. Вдруг из соседнего святилища их идолов выбежал десяток индейцев в длинных, до пят, белых накидках из хлопчатобумажной ткани; длинные волосы их были настолько перепутаны и загрязнены запекшейся кровью, что их нельзя бы было расчесать, а только срезать. Это были служители идолов, которых в Новой Испании обыкновенно называют papas ⁵³ , и я их так буду называть далее. Эти papas несли курения, вроде смолы, прозываемые у них копал ⁵⁴ ; они окурили нас из глиняных плошек, в которых был огонь, и знаками дали понять, что мы должны покинуть их земли раньше, чем сгорит куча тростника, не то нас атакуют и убьют. Затем они велели зажечь кучу тростника и замолчали. А находившиеся там воины, построившись в боевой порядок, стали свистеть, бить в барабаны, небольшие атабали ⁵⁵ и трубить в трубы, раковины. Вспомнили мы раны, полученные на мысе Коточе (двое товарищей от них умерли), и сомкнутым строем двинулись к берегу, погрузили бочки с водой и уехали.

Плыли мы шесть суток. Но вот ветер подул с севера, превратился в бурю и бушевал четверо суток. Близки мы были к погибели! В море уйти было нельзя, пришлось стать на якорь; порвись наши старые канаты, быть бы нам снесенными к берегу, где мы бы и разбились. Когда ветер стих, пошли мы вновь вдоль берега, как можно ближе, чтобы набрать воды, ибо бочки наши, как сказано, были плохи, да и с водой наши распоряжались неаккуратно, думая, что ее всюду можно достать. Так плыли мы, пока не увидали залив, а вдали, в одной легуа, большое поселение Чампотон, окруженное маисовыми полями ⁵⁶ . Подойти близко к берегу было невозможно из-за мелководья, и мы отправились за водой в лодках, сопровождаемые одним, самым маленьким, нашим кораблем.

Дело было к полудню. Начали мы набирать воду, но со всех сторон сбежались во множестве индейцы, вооруженные, с мечами, вроде наших двуручных ⁵⁷ ; все они были украшены перьями, а тела их расписаны белой, черной и бурой краской. В грозном молчании надвинулись они на нас и, подойдя, опять-таки спросили знаками, с восхода ли мы пришли, и опять-таки произносили: Castilan, что невольно вносило в нас смущение и недоумение. Брать воду стало трудно; мы выставили часовых [19] и пикеты и заночевали. Все время мы слышали, как прибывали с шумом и гамом новые отряда. Ясно было, что готовится битва, и наш капитан [Франсиско Эрнандес де Кордова] устроил совет. Много было разных мнений. Одни хотели сейчас же уйти на корабли, но, конечно, индейцы напали бы при поездке и сильно нас побили. Другие, среди них и я, советовали нам самим напасть еще этой ночью, памятуя старую поговорку: наступление - первый Залог выигрыша битвы. Так мы спорили до наступления утра. Индейцы со всех сторон шли поротно, со знаменами и музыкой; мы видели, что на каждого из нас приходится около 200 индейцев. И мы решили, укрепив наши сердца для битвы и вверив себя Богу, сделать все возможное для защиты наших жизней. Понеслась на нас такая туча стрел, дротиков и камней, пущенных из пращей, что сразу было ранено более 80 наших солдат. Затем перешли врукопашную; не мало добрых ударов нанесли мы мечами и копьями, безостановочно стреляли наши аркебузы и арбалеты: одни только заряжали, другие только стреляли. Мы отбивали их натиски, но они не бежали, а держались наготове вне досягаемости выстрела, все время крича: Al calachuni, calachuni - что значит: Убивайте вождя ⁵⁸ . И действительно, наш капитан получил десять ран от стрел; три стрелы попали и в меня, причем одна - в левый бок, проникнув до кости. Двух из нас они унесли живьем: Алонсо Бото да старого одного португальца. Врагам то и дело подносили все новые стрелы и дротики, а также еду и питье в изобилии; прибывали к ним и свежие подкрепления. Мы же все до единого были изранены, [20] многие дважды или трижды, некоторые сквозь горло, капитан наш истекал кровью из многих paн и около 50 солдат уже пали мертвыми. В этом отчаянном положении мы решили пробиться к нашим лодкам. Эх, какие поднялись крики, свист! Как замелькали стрелы, дротики, камни! Нас же подстерегала новая беда: когда мы, не рассчитав нагрузки, бросились в лодки, все они перевернулись, и мы должны были плыть, держась за них, пока не достигли нашего малого судна. Многих при этом еще ранили и убили так как индейцы преследовали нас в своих лодках.

Так мы спаслись. Но не все: при перекличке не оказалось 50 солдат, помимо тех двух, которые были захвачены живыми; а вскоре еще пятеро умерли от ран и жажды, тела их бросили в море. А ведь битва продолжалась около часа. Поселение, как было сказано, называлось Чампотон, но наши пилоты и моряки занесли на свои карты: Берег Злой Битвы [(Costa de Mala Peled)]. [21]

Тяжко страдали раненые при перевязке, ибо промывать раны пришлось морской водой. Ранеными же, за исключением одного лишь солдата, были все, многие трижды и четырежды, а капитан наш, как сказано, имел 10 ран от стрел. Решили мы посему вернуться на Кубу, но так как большинство наших матросов были с нами на берегу и тоже были ранены, то не хватало рук для управления кораблями, и мы зажгли наше малое судно, взяв оттуда припасы и снасти.

Хуже же всего было отсутствие пресной воды. Наши бочки мы оставили в Чампотоне, и теперь нас томила такая жажда, что мы охлаждали губы и язык, прикладывая к ним лезвие топора. Да! Тяжкое дело открывать новые земли! Понять это может лишь тот, кто сам прошел сквозь беды и ужас.

Мы держались как можно ближе к берегу, надеясь увидеть какую-либо речку. Но лишь на третьи сутки мы набрели не то на залив, не то на устье. Сейчас же мы отрядили на берег 15 матросов, не участвовавших в битве, и 3 солдат, получивших поверхностные лишь раны; взяли они с собой топоры, кирки, лопаты и три бочки. Но вода в устье оказалась соленой, а когда они вырыли колодцы, то и там набралась такая же соленая и горькая вода. Наполнили они одну бочку, но никто ее не мог пить, а двое попробовавших - сильно разболелись. При этом устье было множество больших ящериц, и по этой причине оно было названо - Устье Ящериц ⁵⁹ . Пока они искали воду, поднялись ужасные норд [(norte)] и норд-ост [(nordeste)], почти [22] выбросившие наши суда на сушу, ибо якорных канатов у нас хватило, да и матросы наши сошли на берег за водой. Видя это они поспешили на корабли и кое-как заякорили их; два дня и две ночи висели мы на волоске, а затем опять вышли в море, чтобы идти к острову Куба.

И тут пилот Аламинос и другие два пилота предложили идти прямо на Флориду ⁶⁰ , от которой мы будто бы на расстоянии лишь 70 легуа пути, так как это будет ближайший и самый удобный путь к Гаване ⁶¹ ; сам Аламинос уже бывал в тех водах, когда Хуан Понсе де Леон уже 14 или 15 лет тому назад открыл Флориду ⁶² . Действительно, в четверо суток мы пересекли залив, и берег Флориды открылся пред нами.

Сейчас же мы решили, что 20 солдат из нас, наименее израненных, высадятся. Среди них был и я, а также пилот Антон де Аламинос. Захватили мы с собой бочки и кирки, а также изрядное количество наших арбалетов и аркебуз. Прощаясь с нами, наш капитан, тяжело раненный и очень ослабленный от мук жажды, умоляя нас ради Бога найти пресную воду, иначе он должен умереть. И все мы вступили на берег. Пилот Аламинос сейчас же узнал местность и сказал, что именно здесь они пристали и с Хуаном Понсе де Леоном и сразились с индейцами, понеся крупные потери. Посему мы действовали осторожно: выслали вперед двух товарищей в качестве передового поста, а сами начали копать колодец. Слава Богу, проступила хорошая вода. С легким сердцем насладились мы вкусной влагой, а кстати прополоскали повязки раненых. Так прошел добрый час, и когда мы весело принялись грузить бочки, прибежал солдат с поста с криком: "К оружию! К оружию! Множество индейцев воинов идет с суши и другие с моря на лодках!" Действительно тотчас же появились и они: рослые, сильные, одетые в звериные шкуры, с громадными луками, острыми стрелами и копьями на манер мечей. С первого же наскока они ранили шестерых; я сам тоже получил легкую рану в правую руку. Но мы их встретили такой пальбой и столь могучими ударами, что они отпрянули и устремились к берегу на помощь своим, которые в лодках сражались с нашими товарищами. Побежали туда и мы; воистину вовремя! Ибо индейцы уже овладели нашей лодкой и прицепили ее к свои челнокам; четверо из наших моряков были ранены, а пилот Аламинос даже опасно ранен в глотку. Мы храбро набросились на врагов, до пояса вошли в воду и, действуя мечами, изгнали индейцев из нашей лодки. Трех раненых индейцев взяли мы в плен (потом они все же умерли), и 22 убитых индейца лежали на берегу.

Сейчас же мы стали расспрашивать солдата, прибежавшего с известием о нападении, что же стало с Беррио, его товарищем. Оказалось, что тот пошел срубить дерево, да так и не вернулся, а лишь слышны были его крики; помочь ему он не мог, а тотчас побежал к нам с предупреждением. Тогда мы пошли его искать; нашли надрубленное дерево и кругом много следов, но крови не было - значит, они увели его живьем. Все наши поиски и крики ни к чему не привели. Странно, что именно Беррио так кончил: это был тот единственный солдат, который остался цел и невредим после боя у Чампотона. Итак, мы вернулись к лодке и наконец-то привезли нашим пресную воду. Радость была так велика, точно мы им жизнь привезли! А один из солдат, словно лишившись рассудка, не смог дождаться, прыгнул в лодку и стал пить, пить без конца, так что вскоре распух и умер. [23]

Набрав воды, мы поставили паруса и двинулись к Гаване ⁶³ . Прекрасная была погода, плыли мы и днем, и ночью, но у островков Мучеников [(Los Martires)] было несколько рифов, которые назывались - Рифы Мучеников [(Bajos de los Martires)}, и главный корабль напоролся на риф и затонул бы, если бы мы все не стали на помпы ⁶⁴ . Никогда не прощу нескольким матросам с Леванта ⁶⁵ ; когда мы к ним обратились: "Братья, помогите откачать воду, вы ведь видите, что мы сильно изранены и изнурены", - то они ответили: "Дело ваше, мы не солдаты, да и нам перепало немало голода, жажды, трудов и ран". Пришлось их силой приставить к помпам. Так мы, страдая от ран, обслуживали и помпы, и паруса, пока Наш Сеньор Бог не привел нас благополучно в гавань Каренас, где вскоре был построен город Гавана, а до того времени ее обычно называли Гавань де Каренас [(Puerto de Carenas)]. И, вступив на сушу, возблагодарили мы Бога.

И мы немедленно донесли губернатору Диего Веласкесу, что мы открыли земли с большими поселениями и постройками из камня и извести, где население одето в хлопчатобумажные ткани, возделывает маис и имеет золото. А наш капитан, Франсиско Эрнандес [де Кордова], сухим путем отправился к одному городу, который назывался Сантиспиритус ⁶⁶ , где у него была энкомьенда ⁶⁷ с индейцами, но, не доехав, умер на десятый день нашего прибытия. Остальные товарищи рассеялись по всему острову, а трое умерли от ран в самой Гаване. Корабли наши переправлены были в порт города Сантьяго де Куба ⁶⁸ , где пребывал губернатор [Диего Веласкес]. Там мы выгрузили и двух индейцев, плененных нами на Мысе Коточе, которых звали Мельчорехо и Хульянильо ⁶⁹ , и добытые из шкатулок диадемы, рыбок, уточек и других животных из золота, а также множество поразительно изготовленных идолов. Много это наделало шуму на всех островах, и в Санто Доминго ⁷⁰ , и на Ямайке, и даже в самой Испании. Говорили, что это самая богатая из всех пока открытых стран, ибо нигде еще не встречали домов из камня; указывали на то, что идолы, дескать, древние, еще до Христа; были и такие, которые предполагали, что привезены они иудеями, изгнанными из Иерусалима Титом и Веспасианом, потерпевшими здесь крушение ⁷¹ . Сам Диего Веласкес тщательно выспрашивал наших двух индейцев, есть ли на их родине золотые прииски. Они ответили: да; тогда он показал им золотой песок с Кубы, и опять они заявили, что такового у них в великом множестве ⁷² . Лгали они; ведь известное дело, что ни на Мысе Коточе, ни во всем Юкатане нет ни жильного, ни речного золота, как и серебра. Путаница произошла и в другом: растение со съедобными корнями, из которых делают хлеб, кассава, называется на острове Куба уиса, и tlati - так индейцы называют землю; таким образом, соединив юка с тлати, стали называть Юкатан, и так говорили испанцы Веласкесу, присутствовавшие при беседе с индейцами: "Сеньор, эти индейцы сказали, что их земля называется Юкатлан". Так и осталось это название, которого в их языке и не было.

На эту прекрасную экспедицию пошли все наши средства; нищие вернулись мы на Кубу, нищие и покрытые ранами. Да и то счастье! Могло быть и хуже. Ведь потеряли же мы одними убитыми более 57 человек. Вот и вся корысть от нашего "открытия". Губернатор же, Диего Веласкес, обо всем доподлинно написал в Испанию, к важным сеньорам, руководившим тогда Королевским Советом по делам Индий ⁷³ : какое, дескать, великое открытие он сделал и на сие потратил огромное количество золотых песо. И ему поверили; епископ Бургоса и архиепископ де Росано - дон Хуан Родригес де Фонсека, президент [Королевского] Совета по делам Индий, отписал в этом смысле Его Величеству во Фландрию ⁷⁴ , восхваляя заслуги Диего Веласкеса. А о нас, открывших эту страну, он даже не упомянул! [25]

ЭКСПЕДИЦИЯ В ТАБАСКО

Я с несколькими товарищами, тоже ранеными, остался в Гаване. Когда мы немного поправились, мы, трое солдат, сговорились с местным жителем, Педро де Авилой, вместе отправиться в город Тринидад ⁷⁵ . За 10 золотых песо он согласился взять нас в свою лодку, когда отправится туда с партией хлопчатобумажных рубашек. И вот мы все с Педро де Авилой и несколькими индейцами, очень хорошими гребцами, отправились в путь.

Плыли мы вдоль берега то под парусом, то на веслах. Но однажды ночью поднялся сильнейший ветер, мы не смогли против него выгрести, и наше судно разбилось о береговые скалы. Пропал весь груз Педро де Авилы, и мы, совсем нагие - мы разделись, чтобы лучше плыть и спасти лодку, - с массой ссадин и кровоподтеков еле-еле выбрались на сушу. Пришлось надеяться лишь на Бога и с большим трудом идти пешком в Тринидад. Дорога шла берегом по острым камням, часто заливалась волнами, все время под напором ветра; как мы ни обкладывались листьями, но кожа наша лопалась и тело покрывалось мелкими язвами; особенно страдали ноги, и так как ни у кого из нас не осталось ножа, то мы камнями отбивали кору и лианами подвязывали ее в виде сандалий. Наконец, совершенно изнеможенные, мы дошли до индейского поселения Иагуарама, принадлежавшего в то время падре фрай Бартоломе де Лас Касасу ⁷⁶ , священнику, известному лиценциату и монаху-доминиканцу, тому самому, который потом был епископом Чиапы ⁷⁷ . Индейцы дали нам поесть, и через несколько дней мы пришли в Тринидад, где мой друг и земляк, Антонио де Медина, дал мне одежду, а другие добрые люди сделали то же для моих спутников. Без денег и сильно ослабевши, добрался я оттуда в Сантьяго де Куба, столицу губернатора Диего Веласкеса, который как раз хлопотал по снаряжению новой экспедиции. Очень он мне обрадовался; ведь мы [26] были сродни. И вот в разговоре он спросил меня: подлечился ли я настолько, чтобы вновь отправиться в Юкатан. "Эх, - сказал я, - лучше бы Вы эту страну назвали "Смерть одних, увечье других!" "Ну, - ответил он, - не Вы первый, не Вы последний; так всегда бывает с открывателями новых земель. Но зато Вам будет и великая награда от Его Величества, которому я все сие доподлинно опишу. А пока, сынок, примкни к экспедиции Хуана де Грихальвы ⁷⁸ , которую я готовлю; почетное место тебе обеспечено".

Экспедиция состояла из 4 кораблей: два наших, купленных на наши средства для прошлой поездки, и два приобрел Диего Веласкес на свои деньги. Армада в то время находилась в Сантьяго де Куба. Генерал-капитаном ⁷⁹ стал Хуан де Грихальва, родственник Диего Веласкеса; капитанами других кораблей были: Алонсо де Авила ⁸⁰ , Франсиско де Монтехо ⁸¹ и Педро де Альварадо ⁸² . Все они имели энкомьенды с индейцами на острове Куба, и на их долю падало снабжение экспедиции хлебом и солониной; сам же Веласкес, кроме кораблей, давал арбалеты, аркебузы, безделушки для обмена.

Рассказы о солидных домах во вновь открытых землях и болтовня индейца Хульянильо, плененного на мысе Коточе, о массе золота разожгли всех, как солдат, так и жителей, кто не имел индейцев на острове. Вскоре набралось 240 товарищей, горевших желанием отправиться в "богатую страну". Каждый из них еще и от себя накупил провизии, оружия и всяких вещиц для обмена. Инструкция Веласкеса гласила: наменять как можно больше золота и серебра, поселений не основывать и вернуться на Кубу. В этой армаде веедором был некто Пеньялоса, уроженец Сеговии, а священником - Хуан Диас, уроженец Севильи; и два пилота, что плавали с нами прежде, во главе с Антонио де Аламиносом из Палоса: Камачо де Триана и Хуан Альварес "Однорукий" из Уэльвы, и четвертого звали Сопуэрта, он был уроженцем Могуэра.

Наши 4 корабля добрались в порт Матансас ⁸³ , на северном берегу [Кубы], где находились самые крупные склады хлеба и солонины и где посему всегда назначался сборный пункт для солдат и матросов.

Оттуда-то мы, прослушав мессу, и отправились в 8-ой день месяца апреля 1518 года ⁸⁴ Через 10 дней мы обогнули мыс Гуанигуанико [(Punta de Guaniguanico)], который по-другому называется Санто Антон, и через 10 дней мы увидели остров Косумель ⁸⁵ , к южной части которого нас и привело течение. На берегу виднелось поселение, и предводитель наш, Грихальва, высадился со значительным отрядом. В [27] поселении мы не нашли ни души, ибо все жители, увидев корабли, бросились бежать. В скирдах изловили мы лишь двух стариков, которые не могли быстро двигаться, и наш предводитель при помощи Хульянильо и Мельчорехо, наших индейцев с Коточе, переговорил с ними. Дал он им зеленые бусы и, обласкав, отпустил, велев позвать "калачуни", то есть касика поселка. Но они так и не вернулись.

А пока мы ждали, пришла индеанка, видная собой, говорившая по-ямайски; по ее словам, все индейцы ушли в горы. Многие из нас, и я сам тоже, понимали ее речь, сходную с кубинской ⁸⁶ , и мы удивлялись, как это она сюда попала. Оказалось, что она года за два до этого отплыла с острова Ямайка в большой лодке с 10 индейцами; хотели они ловить рыбу у соседних островков, но течение унесло их к Косумелю; ее мужа здесь убили, а остальных ямайских индейцев всех затем принесли в жертву идолам. Узнав все это, наш предводитель решил, что ее отлично можно послать для переговоров, ибо нашим двум индейцам он все же не доверял. Действительно, она вернулась на следующий день, никто из местных жителей не отважился прийти с нею. Это поселение мы назвали Санта Крус, так как прибыли туда в день Святого Креста ⁸⁷ . Здесь было изобилие меда, хороших бататов ⁸⁸ и целые стада чудных мускусных свинок. Видя, что ожидание наше ни к чему не приводит, Грихальва велел отправиться дальше. Индеанка с Ямайки отправилась вместе с нами.

Шли мы в том же направлении, как и при Франсиско Эрнандесе де Кордове, и через 8 дней прибыли к поселению Чампотону, где индейцы той провинции так сильно побили нас, как я уже рассказывал. Ввиду мелководья суда наши остановились в одной легуа от берега, а мы, добрая половина всего отряда, хорошо снабженная арбалетами, аркебузами и даже несколькими фальконетами ⁸⁹ , подплыв в лодках, высадились на берег. Индейцы с обычным своим вооружением: луками, стрелами, копьями, щитами, палицами, двуручными мечами, камнями и пращами, в доспехах из хлопчатобумажной ткани, с трубами и барабанами, у большинства из них окрашены были лица в черный цвет, а у других в алый и белый, уже ожидали нас на берегу, и по их нахальному поведению видно было, что они отлично помнят свою победу. Как ни осторожно мы приближались, но при высадке половина из нас уже получила раны. Зато на суше мы себя показали! Против их стрел мы надели панцири из хлопчатобумажной ткани, и хотя 7 солдат в том бою были убиты и более 60 были ранены, а сам Хуан де Грихальва был ранен тремя стрелами и потерял два зуба, - все же мы их опрокинули и проникли в их поселение. Все оттуда бежали; мы перевязали [30] наших раненых и похоронили убитых. В плен захватили мы троих индейцев; среди них одного знатного. Наш предводитель отпустил их, одарив бусами и бубенцами и наказав привести касика этого поселения. Но только мы их и видели! Думается, что Хульянильо и Мельчорехо нарочно переврали им наши приказания. Трое суток оставались мы в этом поселении. И местность эта навсегда мне памятна массой саранчи. Во время боя она то и дело налетала на нас, и так как одновременно нас осыпал град камней и стрел, то мы саранчу тоже принимали за стрелы, а когда убедились в своей ошибке, то впали в еще большую: стрелы мы стали считать за саранчу, не закрывались щитами, и большой был нам от сего урон.

В дальнейшем плавании дошли мы как будто до устья большой реки, но оказалось, это не река, а великолепная обширная гавань, целый залив, глубоко вдававшийся в материк. И пилот Антон де Аламинос, конечно, заявил, что это окончание "острова", поэтому на картах морских и получилось название Бока де Терминос ⁹⁰ . Три дня мы пробыли здесь. На берегу нашли несколько святилищ идолов, из камня и извести, со множеством идолов из глины, из дерева и из камня, изображений их божеств, одни в виде женщин, другие - змей, и множество рогов оленей ⁹¹ . Думали мы, что недалеко есть поселение, но вся местность оказалась необитаемой. Очевидно, эти святилища посещали торговцы и охотники, которые приплывали в ту гавань на лодках и приносили там жертвы. Действительно, охота здесь была чудесная на оленей и кроликов, и с одной лишь гончей собакой мы в один день заполевали 10 оленей и множество кроликов. Собаке нашей так тут понравилось, что она сбежала, и лишь впоследствии, когда мы были здесь с Кортесом, мы вновь завладели ею: стала она вся круглая, так и лоснилась от жира.

Осторожно продвигаясь вперед только днем, мы на третьи сутки дошли до устья большой реки, которую индейцы называют Табаско, мы же, по нашему предводителю - рекой Грихальва ⁹² , [31] как это и отмечено на морских картах.

Промерив дно, мы убедились, что два наших судна (из-за большого размера и мелководья) не смогут войти в устье этой реки, и два остальных, взяв на буксир лодки со всеми солдатами, двинулись вверх по реке. У берегов реки виднелось такое множество индейцев в лодках с луками и стрелами, вооруженных совсем как в Чампотоне, что крупное поселение - как это и оказалось на самом деле - должно было быть поблизости. К тому же по берегам поставлены были верши, из двух мы вынули рыбу и передали на корабль, где был наш предводитель.

Не дойдя еще до поселения, за пол-легуа до него, мы отовсюду из леса слышали шум падающих деревьев: то индейцы устраивали палисады и большие заграждения для борьбы с нами. Итак, ясно было, что будет бой, и мы сами высадились на берег. Скоро к нам направилось около 50 лодок с воинами, у них были луки и стрелы, доспехи из хлопчатобумажной ткани, щиты и копья, плюмажи, барабаны. А множество других лодок с воинами находилось недалеко от первых. Готовы были и мы встретить друзей, фитили пушек и аркебуз дымились, и арбалеты были наизготове, но Наш Сеньор [Бог] надоумил попытаться вести дело миром. Велено было Хульянильо и Мельчорехо, хорошо знавшим тот язык, сказать им, чтоб они без опаски пришли бы переговорить, что у нас для них такие сообщения, какие, наверно, их обрадуют; пусть лишь приходят, и мы их одарим прекрасными вещами. И вот приблизились 4 лодки с 30 индейцами. Мы им показали нити синих бус, маленькие зеркальца и кораллы из зеленного стекла. Последние особенно обрадовали их, ибо они приняли их за камень chalchiuis ⁹³ , который у них в великом почете. [32] Далее наш предводитель с помощью переводчиков Хульянильо и Мельчорехо рассказал им, что мы прибыли из далеких земель и являемся вассалами великого императора ⁹⁴ , которого зовут дон Карлос, и что его вассалы - множество великих сеньоров и касиков; пусть и они признают его своим сеньором, тогда много добра произойдет для них; а также пусть в обмен на стеклянные бусы дадут нам еду и кур. Отвечали два индейца: один - знатный, другой - papa [(жрец)]. Припасы они нам готовы обменять, но сеньор у них уже есть, и удивительно, что мы, никогда не видев их, сразу же навязываем сеньора. Они предостерегли нас не вступать с ними в войну, как в Чампотоне, потому что у них имеется в полной боевой готовности более трех xiquipiles [(шикипилей)] воинов из всех соседних провинций; а каждый xiquipil [(шикипиль)] насчитывал 8 000 человек ⁹⁵ . Они сказали также, что им известно, как несколько дней назад мы убили и ранили более 200 человек, но они куда сильнее жителей тех мест; вот почему они и готовы узнать наши намерения, о которых они сообщат всем касикам множества поселений, собравшимся здесь со своими воинами. И затем наш предводитель обнял их в знак мира, дал им несколько нитей стеклянных бус и наказал вернуться поскорее с ответом, прибавив, что иначе мы в поселение войдем силой, хотя обижать их не хотим.

Посланные вернулись, и действительно, касики и papas держали совет и решили придерживаться мира и доставить нам пищу. По обычаю же, принятому среди них всех, для мира и доброй дружбы необходимы подарки. И на другой день на мыс к пальмам, где мы разбили лагерь, пришли больше 30 индейцев, и среди них касик, и принесли рыбу жареную и кур, плоды сапоты ⁹⁶ и хлеб из маиса, а также жаровни с горячими углями и благовонные вещества, и всех нас окурили. Затем они расстелили на земле циновки, которые в этой земле называют petates [(петатес)], а сверху хлопчатобумажную ткань и разложили драгоценные украшения из золота, некоторые были как диадемы, а другие сделаны в виде уток, как в Кастилии, иные же - в виде ящериц, и три ожерелья из полых бусин, и другие вещи из низкопробного золота - всего на 200 песо, не более; еще принесли несколько накидок и рубашек, таких какие они носят сами, и сказали, что мы должны без обиды принять эти вещи, так как у них больше нет золота, чтобы дать нам; зато дальше, на закат солнца, имеется его великое множество; и говорили они [33] Colua, colua и Mexico, Mexico, а мы не знали тогда ни о colua, ни о Mexico ⁹⁷ . Пусть сами подарки были ничтожны, все же мы радовались, что здесь есть золото. И наш предводитель Хуан де Грихальва в ответ одарил их зелеными стеклами. Затем мы решили немедленно двинуться дальше, ибо не только наши два судна были в опасности из-за северного ветра, но и мы сами должны же были отыскать место, где, по уверению индейцев, золото было в изобилии.

На второй день мы увидали поселение Аягуалолько ⁹⁸ . Множество индейцев из этого поселения виднелось на берегу со щитами, сделанными из панциря черепахи, которые так блестели на солнце, что некоторые из наших солдат приняли их сперва за золотые. Индейцы выделывали разные маневры, но мы прошли дальше этого поселения, названного нами Ла Рамбла [(La Rambla)], так оно и стало на морских картах. И скоро мы дошли до реки Тонала [(Tonala)], названной нами Санто Антон ⁹⁹ , и так это осталось на морских картах. Оттуда мы быстро дошли до большой реки Коацакоалькос ¹⁰⁰ , но не могли войти в лиман из-за противного ветра. Тут же открылись нам большие снежные горы [(sierras nevadas)], где снег весь год лежит на вершине, а ближе к берегу другая гора, которую мы назвали Сан Мартин ¹⁰¹ , по солдату, который первый ее увидел с корабля, он был жителем Гаваны. Педро де Альварадо, командовавший самым быстрым кораблем, первым вошел в реку, которую индейцы называют Папалоапан ¹⁰² , она с тех пор носит его имя - река Альварадо, и стал вести переговоры с индейцами из поселения Такотальпа ¹⁰³ , но получил от них лишь рыбу. Мы же должны были смотреть издали, и это вызывало большое недовольство, а Альварадо получил выговор за самовольные действия, и с тех пор все наши суда держались всегда вместе. Так прибыли все наши 4 корабля к другой реке, названной нами рекой Флажков ¹⁰⁴ , ибо на берегу стояла масса индейцев с длинными копьями, а на каждом копье развевался флажок из хлопчатобумажной ткани, и они звали нас сойти на берег. Это было ново и необычно.

Не знали мы еще тогда, что места эти принадлежали державе Мотекусомы ¹⁰⁵ , великого сеньора огромного города Мешико, подобно Венеции, построенного на воде; и этот великий сеньор и король этих мест, множества провинций, повелевающий всеми этими землями Новой Испании, которые были больше в два раза нашей Испании, имел власть столь великую, что многое ему было подвластно и известно. Так знал он о нашем первом прибытии с Франсиско Эрнандесом де Кордовой, знал о битвах на Коточе и при Чампотоне, знал и о нашем втором прибытии ¹⁰⁶ . Известно ему было, что нас малая горсточка и что охотнее всего мы берем золото за наши товары. Все это ему сообщили путем рисунков на нескольких холстах, сделанных из хенекена ¹⁰⁷ , как из нашего льна. И вот, узнав о нашем дальнейшем пути к северу, он велел своим губернаторам обменять наши бусы, особенно зеленые, которые они принимали за свои chalchiuis, которые у них в большой цене, на золото, а также приказал узнать, какие у нас цели. Побуждала его к этому старая грозная легенда, что с моря, со стороны восхода солнца, придут бородатые люди, которые овладеют всей здешней страной ¹⁰⁸ [34] Итак, множество индейцев великого Мотекусомы на той реке приглашали нас к себе, у них были длинные шесты, и на каждом шесте был флажок из хлопчатобумажной ткани белого цвета, которые они поднимали что было знаком мира. Мы не сразу доверились и сперва отрядили две лодки со всеми арбалетчиками и аркебузниками и вместе с ними еще 20 более проворных и готовых ко всему солдат под начальством Франсиско де Монтехо. Я тоже был прикомандирован, и мы при редкой здесь тихой погоде благополучно, благодаря Богу высадились на берег. Нас ожидали три касика, из которых один был губернатором Мотекусомы, и множестве индейцев стояли наготове с домашними птицами той земли, хлебом из маиса, плодами ананаса и сапоты и прочей снедью. Разостланы уже были циновки, и нас пригласили сесть. Все это делалось знаками, ибо наш Хульянильо, тот, что с мыса Коточе, не понимал того языка, который был мешикский.

Капитан Монтехо немедленно донес обо всем командующему Грихальве, и тот решил произвести общую высадку, согласно моим записям. Ему оказаны были большие почести, сильно, очень сильно его окурили благовонием, похожим на ладан; он же ответствовал не меньшими любезностями, дарил белые и зеленые бусы и знаками приглашал их нести золото в обмен на наши товары. Индейский губернатор распорядился, и вскоре из всех ближайших поселений стали приносить разные украшения из золота, посредственной работы, но так много, что за 6 дней нашего пребывания там мы наменяли более чем на 16 000 песо с лишком, хотя золото было низкопробное. Об этом должны были рассказать хронисты: [Франсиско Лопес де] Гомара, [Гонсало де] Ильескас, [Паоло] Ховио, которые, рассказывая про Табасо, писали все, кроме правды. И приняли во владение ту страну для Его Величества ¹⁰⁹ , а когда это было сделано командующим и объявлено индейцам, мы начали грузиться на корабли, одарив их рубашками из Кастилии. Взяли мы также одного индейца, чтобы у нас был переводчик, он потом крестился и был назван Франсиско, а, поскольку он был женат, вместе с ним взяли его индеанку.

Но вернемся к нашему рассказу. Отплыв оттуда, мы двигались дальше вдоль берега на север и достигли одного островка в море, с белым песком, расположенным в 3 легуа от земли; и дали мы ему название остров Белый [(isla Blanco)], так оно и осталось на морских картах. А неподалеку от этого белого островка был другой остров со множеством зеленых деревьев, и был он в 4 легуа от берега, и мы его назвали остров Зеленый [(isla Verde)]. Вскоре мы впереди увидели другой остров, больший, чем остальные, расположенные от земли в 1,5 легуа, и там было место, удобное для якорной стоянки. И приказал командующий встать на якоря. И были спущены лодки на воду, и Хуан де Грихальва вместе со многими из наших солдат отправился к островку, ибо на нем были замечены две постройки из камня и извести, хорошо сделанные, и на каждой постройке были ступени, и по ним можно было подняться к каким-то подобиям алтарей, при этих алтарях были идолы, отвратительные изображения, то были их божества. Не далее как ночью им принесли в жертву 5 индейцев; тела их, растерзанные, с вскрытой грудью и обрубленными руками и ногами, валялись еще здесь; а стены построек были в крови. С великим удивлением увидели мы все это, [35] и острову дано было название островок Жертвоприношений [(isleta de Sacrificios)], и так это и на морских картах. Высадились мы и на материк против этого острова, где на больших дюнах сделали хижины и шалаши из веток и парусов наших судов; и прибыло, собравшись на том берегу, множество индейцев, которые пришли для обмена, неся свое золото, как и на реке Флажков. И это делалось по тому же приказу великого Мотекусомы, но приближались они к нам с опаской и не часто, а посему наш предводитель велел плыть дальше.

Остановились мы вновь на песчаном берегу и построили хижины на вершинах очень больших песчаных дюн, поскольку внизу было множество москитов. Недалеко в море лежал остров, и сам предводитель [Грихальва] с 30 отборными солдатами на двух лодках отправились туда, и мы нашли там святилище, где был очень большой и безобразный идол, которого называли Тескатлипока ¹¹⁰ , там же были четыре индейца в черных очень длинных накидках с капюшонами, как у доминиканцев или каноников ¹¹¹ . Это были жрецы идола, которых обычно в Новой Испании называли papas, как я уже упоминал в другом месте. И в этот день они принесли в жертву двух мальчиков, рассекли им груди и вырванные сердца и кровь их преподнесли этому проклятому идолу. И эти жрецы подошли окурить нас тем, чем окуривали своего Тескатлипоку, поскольку мы прибыли в то время, когда они воскуряли благовоние, похожее на ладан, мы же не позволили им окуривать нас; уж очень мы были потрясены, увидев этих двух мертвых мальчиков, и видом столь величайшей жестокости. А предводитель спросил индейца Франсиско, согласно моим записям, взятого с реки Флажков, зачем это сделано; это он спросил наполовину знаками, ибо тот еще мало понимал наш язык, а, как я уже говорил, Хульянильо и Мельчорехо не знали мешикского. И отвечал ему индеец Франсиско, что в Кулуа всегда так приносят в жертву; а так как был он неумелый переводчик, то сказал: Ulua, Ulua; и вот мы назвали этот остров Сан Хуан де Улуа, ибо имя нашего предводителя было Хуан, и было это в день Сан Хуана в июне ¹¹² . Гавань здесь отличная и очень скоро пошла в дело; множество кораблей в ней потом исправлялось, и все товары из Кастилии для Мешико и Новой Испании здесь выгружаются.

Вернемся к нашему рассказу. К нам, находившимся на тех дюнах, приходили индейцы из поселений округи обменять [36] свое золото в ювелирных изделиях на наши товары. Целых 7 дней пробыли мы там, несмотря на множество москитов, от которых не было нам спасения; и видя бесплодность дальнейшего плавания в то время, и зная уже достоверно, что в тех краях не было островов, а только материк с большими поселениями и огромным множеством индейцев, а хлеб из кассавы, который мы везли, сильно заплесневел, был нечист от тараканов и горчил, а солдат, что были, не хватило бы для основания поселения, итак уже 13 солдат умерли от ран, а 4 были больны, мы решили послать Диего Веласкесу весточку о себе и попросить у него поддержки, поскольку Хуан де Грихальва очень хотел основать поселение с теми немногими солдатами, что были с ним; и всегда проявлялась его душа весьма отважного и мужественного предводителя, а не так, как описал его хронист Гомара. Доставить эту просьбу мы избрали капитана Педро де Альварадо на его очень хорошем судне, которое называлось "Сан Себастьян" [(San Sebastian)], которое немного протекало, чтобы оно, кстати, было исправлено на Кубе; отправили мы все добытое золото и одежды из хлопчатобумажной ткани, а также наших больных. Каждый из наших капитанов написал Диего Веласкесу, кто как мог, реляцию о всем случившемся, и корабль отправился к острову Куба, к Веласкесу. А тот, оказывается, сам посылал уже на поиски нас.

Все время он опасался за нас и снарядил небольшое судно с несколькими солдатами, а капитаном у них был Кристобаль де Олид, идти по нашему следу; но тех настигла буря, и они вернулись. Приезду Педро де Альварадо Веласкес искренне порадовался; когда же губернатор увидел золото, да еще в изделиях, которые ему, на первый взгляд, показались очень ценными, его радости не было конца. Альварадо потом рассказывал, что Веласкес его то и дело обнимал и целовал, и что банкеты и турниры по сему поводу длились 8 дней. Слава о богатых землях, где есть золото, росла неимоверно не только на всех островах, но и в самой Испании.

Мы же, оставшиеся, все же решили продолжить открытия и, по обыкновению, двигались вдоль берега. Так прошли мы горы, которые называются Туштла, а через два дня увидели другие очень высокие горы Тушпан ¹¹³ , и поселение около этих гор называется Тушпан. И дальше шел наш путь мимо множества поселений провинции Пануко ¹¹⁴ , пока не встали на якорь в устье большой реки, которую мы назвали рекой Лодок ¹¹⁵ . А дело было так. Только что все наши три судна бросили якоря, как вдруг с реки понеслись на нас 20 очень больших лодок, полных индейцами-воинами с луками, стрелами и копьями, и атаковали стоявшее впереди других наше маленькое судно, капитаном его был Франсиско де Монтехо. От первого же залпа 5 солдат были ранены, и индейцы стали перерубать канаты, желая взять нас на буксир. Три их лодки мы опрокинули, а тут подоспели и другие суда, и добрая треть индейцев поплатилась за дерзость, остальные же бежали, не очень-то радостно.

Но и мы сейчас же пошли дальше, пока не дошли до мыса с таким сильным течением, что никак не могли его обогнуть. Тут-то и приняли решение вернуться на остров Куба. Причин было много. Пилот Антон де Аламинос предостерегал от дальнейшего исследования, тем более что один корабль, несколько раз напарывавшийся на рифы, дал сильную течь. Затем, приближалось зимнее, беспокойное время. Припасы пришли к концу. Среди командиров шли раздоры: предводитель наш, Хуан де Грихальва, непременно хотел основать поселение, а капитаны Алонсо де Авила и Франсиско де Монтехо были против ввиду незначительности наших сил. Всем, наконец, надоело шатание по морю, и вот мы повернули обратно, идя прежним путем, и через несколько дней дошли до местности с большой рекой Коацакоалькос, и потом дошли до реки Тонала, которую мы [37] назвали Санто Антон, в нее мы вошли, чтобы основательно исправить поврежденное судно; в одной легуа оттуда было поселение, которое также называлось Тонала. За это время у нас перебывало множество индейцев оттуда и из других поселений, охотно меняя свои припасы и золотые вещицы. У многих индейцев этих провинций были блестящие топоры из меди, весьма изысканные и изящной формы, с расписными рукоятками. Нам и показалось, что они тоже из золота, и в течение трех дней мы наменяли их более 600 штук, радуясь им не меньше, нежели индейцы нашим стеклышкам. Один из матросов тайком выменял целых 7 штук, но другой товарищ донес на него предводителю, и ему пришлось их выдать в общую добычу. Впрочем, такие утайки были и раньше. Помнится, солдат Бартоломе Пардо побывал в какой-то постройке с идолами, которые они называют cues [(пирамиды храмов)], и взял оттуда двух идолов, курения, кремневые ножи, служащие для жертвоприношений и несколько шкатулок с разными приношениями из плохого золота. Идолов и остальное он передал предводителю, а золото оставил себе - и всего-то на 150 песо; об этом узнал Грихальва, и плохо бы пришлось солдатику, если бы мы за него не вступились.

Да, чтобы не забыть. Здесь же я посадил, возле одного из их cues, несколько апельсиновых зернышек, припасенных мною еще на Кубе. Принялись они отлично, и после нашего отплытия papas [(жрецы)], вероятно, ухаживали за чужестранными растениями, поливая их и оберегая от муравьев. Рассказываю я это потому, что это были первые апельсиновые насаждения в Новой Испании. Вся эта провинция - Коацакоалькос считалась, после завоевания, самой богатой из-за плодородных земель, рудников и наличия удобной гавани. Прекрасные здесь были пастбища, и самые видные конкистадоры поселились здесь. Был и я там и не упустил случая посетить свои апельсиновые деревья и даже пересадил их в свою энкомьенду.

Индейцы с нами очень сердечно простились - россказни Гомары и других писак о наших зверствах - сущий вздор, - и мы на всех парусах пустились к Кубе.

Через 45 дней мы прибыли туда, в Сантьяго де Куба, где был Диего Веласкес ¹¹⁶ . Веласкес принял нас отменно хорошо и радовался золоту, которого было еще на 4 000 песо, а с тем, что прежде было привезено Педро де Альварадо, было, значит, более 20 000 песо; иные говорили, что было еще больше. Когда же королевскую пятину захотели взять и с топоров, то оказалось, что они позеленели, и все поняли, что это чистейшая медь. Немало было смеха и шуток по поводу нашей "выгодной" мены!.. Все нравилось губернатору Веласкесу, недоволен он был лишь своим родственником, Грихальвой, хотя не было на то причины, но и Франсиско де Монтехо и Педро де Альварадо не были хороши с Грихальвой, и также Алонсо де Авила помог ему плохо. И когда тотчас же начались хлопоты по снаряжению новой армады, стали искать и нового для нее предводителя. Оставим это в стороне и расскажем, что Диего Веласкес отправлял в Испанию, чтобы Его Величество ему пожаловал патент на обмен товаров на золото, и на завоевание, и на заселение, и на распределение земель, которые были открыты.

Еще когда капитан Педро де Альварадо прибыл в Сантьяго де Куба с золотом из земель, которые мы открыли, - Диего Веласкес, опасаясь, что та первая его реляция Его Величеству, с восхвалением себя и с прошением к Его Величеству, которую взялся доставить какой-то кабальеро конфиденциально к королевскому двору, им украдена, послал своего капеллана ¹¹⁷ , Бенито Мартина, предприимчивого человека, с доказательствами и письмами для дона Хуана Родригеса де Фонсеки - епископа Бургоса и архиепископа де Росано, и для лиценциата Луиса Сапаты, и для секретаря Лопе де Кончильоса, которые в то время заправляли в [Королевском Совете] по делам Индий, и Диего Веласкес записал за ними ряд индейских поселений на острове Куба, а также золотые прииски. Теперь же не мало переправил он им золотых вещиц. Так было дело; а о пользе государя совсем забыли, тем более что сам он находился тогда во Фландрии. И вот за многие его заслуги и великие издержки Диего Веласкес получил высокое отличие - он стал аделантадо ¹¹⁸ Кубы, по собственному почину мог снаряжать экспедиции, завоевывать земли и основывать города. Впрочем, назначение это пришло уже тогда, когда Кортес со всем флотом готовился к отплытию. [39]

После прибытия на Кубу командующего Хуана де Грихальвы, согласно моим записям, губернатор Диего Веласкес, узнавший о существовании богатых земель, приказал снаряжать большую армаду, гораздо большую, чем прежде; десять судов было скоро собрано в гавани Сантьяго де Куба, где Диего Веласкес постоянно находился: 4 наших, из прежней экспедиции, после основательного ремонта, и 6 других, собранных со всех концов острова. Началась и заготовка сухарей, хлеба из кассавы, копченой свинины и прочего провианта. Дольше всего шли разговоры о главном начальнике. Некоторые идальго предлагали в командующие Васко Поркальо, родственника графа де Ферия, а Диего Веласкес опасался, что он со всей армадой отложится от него; другие говорили, чтобы назначили Агустина Бермудеса или Антонио Веласкеса Боррего, или Бернардино Веласкеса, родственников губернатора, что не нравилось всем нам, солдатам, ибо мы хотели, чтобы назначили нашего прежнего командующего, отважного и честного Хуана де Грихальву.

Так шел спор. Но вот потихоньку и понемножку два наперсника губернатора Диего Веласкеса, его секретарь Андрес де Дуэро и контадор ¹¹⁹ Его Величества Амадор де Ларес, сговорились с Эрнаном Кортесом, уроженцем Медельина. У Эрнана Кортеса была энкомьенда с индейцами на Кубе, и недавно он по любви женился на донье Каталине Хуарес Ла Маркайде, сестре Хуана Хуареса, который после завоевания Новой Испании жил в Мешико ¹²⁰ . Секретарь и контадор ловко обладили дело, тем более что Кортес обещал им хороший пай в добыче, а та должна была быть немалая. При всяком случае не скупились они на вкрадчивые речи: много лестного они говорили о Кортесе, убеждая, что он единственный человек, подходящий для этого предприятия и что Диего Веласкес в его лице найдет неутомимого и неустрашимого командующего армады, который никогда не изменит ему, вдобавок, он был крестником Веласкеса, который был и посаженым отцом, когда Кортес венчался с доньей Каталиной Хуарес; наконец они убедили губернатора, и Кортес был назначен генерал-капитаном, и секретарь Андрес де Дуэро поспешил, по желанию Кортеса, пространно изложить на пергаменте хорошими чернилами все его полномочия и представил их ему в виде готового, надлежащим образом скрепленного документа. Выбор этот одним понравился, других обидел. Помнится, как в ближайшее после назначения воскресенье, когда губернатор Веласкес с подобающей свитой, вместе со знатными жителями города, прибыл на мессу и пригласил Эрнана Кортеса занять место по [40] правую руку, некий шут, Сервантес "Сумасшедший" [(Cervantes el Loco)], подскочил к Веласкесу, состроил ему рожу и разразился насмешками: "Ну, дядя Диего не плохого ты генерал-капитана состряпал! Славное произведение: оно тебя быстро перерастет! Прощайся со своей армадой! Дай-ка и я пойду с ним, а то с тобой здесь, придется только плакать!.." Ясно, что шута кто-то подговорил, но удивительно, как все сложилось именно так, как сказал шут...

Но воистину Эрнан Кортес был избранником для превозношения нашей святой веры и служения Его Величеству, как впереди будет рассказано. Прежде же чем двинуться дальше, следует сказать, что доблестный и храбрый Эрнан Кортес - известный идальго, происходивший от четырех родов: во-первых, через своего отца Мартина Кортеса [-и-Монроя] - от рода Кортесов и от рода Монрой, а во-вторых [через свою мать Каталину Писарро-и-Альтамирано], - от рода Писарро и от рода Альтамирано. И поскольку был он столь доблестным, храбрым и счастливым полководцем, не буду называть его никаким из доблестных прозваний, ни Храбрым, ни маркизом дель Валье, а только Эрнаном Кортесом, потому что имя Кортеса и так пользуется таким большим уважением как во всех Индиях, так и в Испании, так же, как было известно имя Александра в Македонии, а среди римлян - Юлия Цезаря, Помпея и Сципиона, и среди карфагенян - Ганнибала, а в нашей Кастилии - Гонсало Эрнандеса, Великого Капитана ¹²¹ , и доблестному Кортесу излишне присваивать возвеличивающие прозвания, достаточно лишь его имени, так я буду его называть и впредь.

Эрнан Кортес, после своего назначения, сейчас же стал скупать всяческое оружие, в том числе аркебузы, порох и арбалеты, и другие военные запасы. Не забывал он также товаров для обмена и всего прочего. Наконец, и собственную свою персону он вырядил авантажнее прежнего: на шляпу нацепил плюмаж, а также золотую медаль. Красивый он был малый ¹²² ! Но денег у него было мало, зато много долгов. Энкомьенда его была неплоха, да и индейцы его работали в золотых приисках, но все уходило на наряды молодой хозяйке. Впрочем, Кортес имел приятную наружность, тонкое обхождение и легко располагал к себе людей. Немудрено, что его друзья из купцов, которых звали Хайме Трия, Херонимо Трия и Педро де Херес, когда он получил должность генерал-капитана, снабдили его суммой в целых четыре тысячи песо золотом, да еще дали, под залог энкомьенды, на другие четыре тысячи песо множество разных товаров. Теперь Кортес мог себе заказать бархатный парадный камзол с золотыми галунами, а также велел изготовить два штандарта и знамена, искусно расшитые золотом, с королевскими гербами и крестом на каждой стороне, и с надписью, гласившей: "Братья и товарищи, с истинной верой последуем за знаком Святого Креста, вместе с ней победим" ¹²³ . С этими знаменами он и стал, через герольдов и глашатаев, с трубами и барабанами, производить вербовку во имя короля и его губернатора Веласкеса, обещая всем долю в добыче, а после завоевания - энкомьенду с индейцами. Впечатление было громадное, и люди так и липли к вербовщикам. Сам же Кортес [41] написал многие письма своим друзьям, приглашая их примкнуть к нему. И вот многие стали продавать все свое имущество, чтобы купить оружие и лошадь; другие готовили провиант и все остальное, что полагается в подобных случаях. Таким образом, уже в Сантьяго де Куба наша армада насчитывала более 350 солдат, и даже из самой свиты Диего Веласкеса отозвались многие. Пошел, например, Диего де Ордас ¹²⁴ , [старший] майордом Веласкеса, может быть, по тайному приказу - блюсти интересы Веласкеса, уже начавшего не доверять Кортесу. Пошли и Франциско де Морла, и Эскобар, который звался "Пажем", и Эредия, и Хуан Руано, и Педро Эскудеро, и Мартин Рамос де Ларес, и многие другие друзья, сотрапезники и сродственники Диего Веласкеса, среди которых был и я.

Пока Кортес хлопотал о наилучшем снаряжении армады, его недруги, особенно обойденная родня Диего Веласкеса, видевшая в назначении Кортеса обиду себе, не дремали. Как ни ловок был Кортес, как он ни старался говорить с Веласкесом только о великих ожидаемых прибылях и других приятных и лестных вещах, - охлаждение все нарастало, и умный секретарь Андрес де Дуэро посоветовал Кортесу ускорить отъезд. Простился Кортес со своей молодой женой, послав ей извещение о своем отбытии и прося прислать прощальные подарки прямо на корабль, и приказал всем маэстре, пилотам, матросам и солдатам в тот день и ночь не сходить с судов на берег, а сам, в назначенное время, в сопровождении лучших своих друзей и многих других идальго, а также наиболее знатных жителей города, отправился к губернатору Диего Веласкесу. Много тонких любезностей они друг другу наговорили и несколько раз облобызались. Наутро же мы прослушали мессу, и на проводах армады был сам губернатор со многими рыцарями. Через несколько дней мы прибыли в гавань города Тринидада, где и высадились.

Нас встретили отменно. Множество народа толпилось на пристани, а местные идальго завладели Кортесом и повели к себе; он же тотчас выставил свой штандарт и королевское знамя вперед и начал вербовку, как делал в Сантьяго, а также стал скупать все оружие и множество припасов. Примкнули к нему здесь все пять братьев Альварадо, известный уже нам капитан Педро де Альварадо, затем Хорхе де Альварадо, и Гонсало, и Гомес, и старый незаконнорожденный Хуан де Альварадо; и потом Алонсо де Авилла, также бывший капитаном при Грихальве; и Хуан де Эскаланте, и Перо Санчес Фарфан, и Гонсало Мехия, который по прошествии времени, был казначеем [(tesorero)] в Мешико; и Баена, и Хоанес де Фуэнтеррабия; и Ларес, превосходный наездник, представляю так, поскольку были и друге Ларесы; и Кристобаль де Олид ¹²⁵ , некогда невольник на галерах, весьма храбрый, позже он был маэстре де кампо в мешикских войнах; и Ортис "Музыкант", и Каспар Санчес, племянник казначея с Кубы; и Диего де Пинеда или Пинедо; и Алонсо Родригес, который имел несколько богатых золотых приисков; и Бартоломе Гарсия, и другие идальго, - все люди видные и знаменитые. Из Тринидада написал Кортес письма в город Сантиспиритус, расположенный в 18 легуа, и множество виднейших мужей прибыло к нему в войско; и Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, двоюродный брат графа де Медельина; и Гонсало де Сандоваль, который по прошествии времени был старшим альгуасилом ¹²⁶ в Мешико и еще восемь месяцев был губернатором Новой Испании; прибыл и Хуан Веласкес де Леон, родственник Диего Веласкеса, и Родриго [42] Рангель, и Гонсало Лопес де Шимена, и его брат, и Хуан Седеньо; этот Хуан Седеньо был жителем города Сантиспиритус, а объявляю я это, поскольку в нашей армаде находился и другой второй Хуан Седеньо. Мы все вышли им навстречу, во главе с Кортесом. То-то была радость; всюду слышались приветственные залпы, дружеские слова, уверения в преданности!.. Тут же купили и лошадей, которых на Кубе в то время было мало и которые посему стоили неимоверно дорого. Не было у Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро средств на покупку лошади; сам Кортес купил ему таковую, срезав золотые галуны с недавно сшитого парадного камзола. В то же время в Тринидад прибыл корабль Хуана Седеньо, жителя Гаваны, с грузом солонины и хлеба из кассавы. Кортес не только сторговал у него весь груз, но и самого Седеньо уговорил примкнуть к нашей армаде. Так получилось у нас уже одиннадцать кораблей, и все шло как нельзя лучше. Слава Богу за это. И вдруг к Кортесу прибыл наистрожайший приказ от Диего Веласкеса: сдать немедленно командование армадой!

Дело в том, что после нашего отплытия из Сантьяго де Куба недруги Кортеса так насели на Веласкеса, так его настращали, что он не знал, куда деться. И секретарь Андреc де Дуэро, и контадор Амадор де Ларес впали в немилость, а некий Хуан Мильян, свихнувшийся старикашка, считавшийся за астролога, серьезно предостерегал Диего Веласкеса: "Смотрите сеньор, Кортес, наверное, Вас погубит, если Вы его не предупредите". Вот и довели его до того, что он велел своему шурину, которого звали Франсиско Вердуго, бывшему в то время старшим алькальдом ¹²⁷ в Тринидаде, во что бы то ни стало задержать отплытие армады, сместить Кортеса и передать командование Васко Поркальо. Тот же курьер привез письма для Диего де Ордаса и Франсиско де Морлы и других приверженцев губернатора, находившихся в армаде.

Но тот же Ордас повлиял на старшего алькальда Франсиско Вердуго - повременить со всем делом, да и вообще не разглашать его. Ибо он, Ордас, ничего подозрительного за Кортесом не замечал; да и отнять у него командование не так-то легко, слишком много здесь друзей Кортеса, слишком много врагов Диего Веласкеса, которых он водил за нос с разными энкомьендами. Да и солдаты довольны Кортесом, и в случае чего весь город Тринидад будет вовлечен в борьбу, разграблен, разгромлен... Сам же Кортес, как ни в чем не бывало, воспользовался "оказией" и послал Веласкесу почтительное письмо с просьбой не слушать наушников и старых дураков-астрологов; в нем же говорилось, что он желает послужить Богу и Его Величеству. Кортес также написал письма всем своим друзьям, и секретарю Дуэро, и контадору, своим товарищам. Нам же всем Кортес велел привести оружие в порядок. Кузнецы всего города работали только на нас, изготовляя наконечники для пик и стрел к арбалетам; а в конце концов, по уговору Кортеса, двое из них присоединились к нам.

Десять дней пробыли мы в Тринидаде, а затем отправились на север, в Гавану, причем Кортес всем нам дал свободно выбрать - идти ли морем или сухим путем, через остров. Я, например, с 50 товарищами избрали сухопутье, к нам же примкнула и вся наша конница, вместе с Педро де Альварадо. Сам Кортес отправился морем, но ночью как-то отстал от армады. И вот все до единого отряда собрались в назначенный срок в Гаване. [43] Не было лишь Кортеса! Прошло целых пять дней, и мы стали опасаться, что он потерпел крушение на Хардинес ¹²⁸ , что около островов де лос Пинос ¹²⁹ , где было множество мелей, и которые находятся в десяти или двенадцати легуа от Гаваны. На поиски отрядили мы три мелких судна, но пока они прособирались, прошло почти два дня. Наконец-то на горизонте показался парус. Оказалось, Кортес действительно там и сел на мель; пришлось выгружать корабль и с громадным трудом снимать его с мели.

Радость была великая. Рыцари [(caballeros)] и солдаты окружили Кортеса и с триумфом повели в город Гавана; разместился Кортес в доме Педро Барбы, который был заместителем Диего Веласкеса в этом городе. И опять Кортес приказал выставить свои штандарты и начать вербовку. И опять потянулись к нему видные и отважные люди: и Франсиско де Монтехо, ставший впоследствии губернатором и аделантадо Юкатана, и Диего де Сото, из Торо ¹³⁰ , который стал майор-домом Кортеса в Мешико, и Ангуло, и Гарсикаро, и Себастьян Родригес, и Пачеко, и некто Гутиеррес, и Рохас (но не Рохас "Богатый"), и парнишка, которго звали "Санта Клара" ¹³¹ , и два брата - Мартинесы, из Фрегенала ¹³² , и Хуан де Нахара (но не "Глухой"), и многие другие. Много нас собралось, и Кортесу приходилось все вновь и вновь думать об увеличении провианта. Для сего он послал корабль к мысу де Гуанигуанико, где находилось одно из владений губернатора Диего Веласкеса, чтобы забрать там хлеб из кассавы и солонину. Капитаном назначил он Диего де Ордаса, так как тот в качестве старшего майордома Веласкеса лучше всего мог распорядиться в его имении, а также и потому, что хотел его пока удалить под благовидным предлогом, ибо в отсутствие Кортеса, когда тот сел на мель около острова де лос Пинос или на Хардинес, Ордас опять повел было речь о замене генерал-капитана. Итак, Ордас должен был погрузиться в гавани де Гуанигуанико, а потом уже прямо идти к острову Косумель, если по дороге не настигнут его иные распоряжения. В Гаване же Кортес закончил готовить и военное снаряжение. Вся наша артиллерия -10 бронзовых пушек и несколько фальконетов - была перенесена на сушу, и первый канонир Меса, левантиец Арбенга и некий Хуан "Каталонец" проверяли их и налаживали, а также заботились о должном количестве пороха и ядер. Столь же тщательно проверены были и арбалеты, снабжены свежей натяжкой и новыми машинками ¹³³ , а также испробованы на дальность и силу выстрела. Здесь же, в Гаване, изготовили мы, ввиду изобилия хлопка в этой земле, ватные панцири, широко распространенные среди индейцев, отлично предохраняющие от ударов копий, дротиков, стрел и камней.

В Гаване же Кортес впервые ввел у себя особый церемониал, как то полагается важным особам - сеньорам, и первым дворецким назначен был Гусман, который потом умер или был убит индейцами; не путать его с майордомом Кристобалем де Гусманом, который был с Кортесом, его унесли [живьем] к Куаутемоку ¹³⁴ , во время битвы за Мешико; и также назначил Кортес в камердинеры Родриго Рангеля, а в майордомы Хуана де Касереса ¹³⁵ , ставшего после завоевания Мешико богатым человеком; и вот, все подготовив, нам объявил приказ на погрузку, лошади же были разделены по всем кораблям; приготовлен был ряд яслей, наполненных множеством маиса и сена.

Дабы сохранилась память о них, хочу я еще перечислить всех жеребцов и кобыл, принимавших участие в этом плавании.

Полководец Кортес владел темно-гнедым жеребцом, павшим потом в Сан Хуан де Улуа. [47]

Педро де Альварадо и Эрнан Лопес де Авила совместно владели отличной рыжей кобылой, хорошо дрессированной и для турнира, и для битвы. После нашего прибытия в Новую Испанию Альварадо один завладел лошадью, либо силой, либо купив у Авилы его долю.

Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро имел серую кобылу, отличную бегунью; ее-то ему и купил Кортес за свои золотые галуны.

Хуан Веласкес де Леон владел другой серой кобылой, могучей, огневой, страшной в бою; мы все ее звали "Кратко-хвосткой".

Кристобаль де Олид владел темно-гнедым жеребцом, весьма хорошим.

Франсиско де Монтехо и Алонсо де Авила совместно владели золотисто-рыжим жеребцом; он не был хорош для военного дела.

Франсиско де Морла имел темно-гнедого жеребца, великого скакуна и боевика.

Хуан де Эскаланте владел пегим жеребцом, коричнево-белым, [48] и из его ног три были белыми; он не был хорош.

Диего де Ордас владел сeрой бесплодной кобылой, дурного нрава и не очень быстрой.

Гонсало Домингес, бесспорно лучший наездник, имел темно-гнедого жеребца, весьма хорошего и великого скакуна.

Педро Гонсалес де Трухильо владел отличным гнедым жеребцом, образцовым гнедым, очень хорошим скакуном.

Морон, житель Баямо ¹³⁶ , имел искусно выдрессированного чалого жеребца, хорошо умевшего послушно вертеться.

Баена, житель Тринида, владел вороно-чалым жеребцом, не был он хорош ни для какого дела. [49]

Ларес, весьма хороший наездник, имел отличного жеребца, гнедой масти, немного светлого, хорошего скакуна.

Ортис "Музыкант" и Бартоломе Гарсия, имевший золотые прииски, совместно владели хорошим караковым жеребцом, которого называли "Погонщик" [(Arriero)]. Это был один из лучших жеребцов, которые переправлялись в армаде.

Хуан Седеньо, житель Гаваны, владел гнедой кобылой, которая ожеребилась на корабле. И считался этот Седеньо самым богатым среди нас. Да и шутка сказать: ему принадлежали и собственный корабль, и лошадь, и негр, а также целый груз солонины и хлеба из кассавы! А ведь в то время лошади, ввиду их редкости здесь, были в страшной цене, да и негры были еще дороги ¹³⁷ .

Впрочем, нужно вернуться к Диего Веласкесу. Узнав, что Франсиско Вердуго не только не лишил Кортеса командования армадой в Тринидаде, но, вместе с Диего де Ордасом, всячески потворствовали ему, он от злости взревел точно бык. Был отправлен его слуга, которого звали Гаспар де Гарника, в Гавану с письмами и приказаниями к Педро Барбе, заместителю губернатора в этом городе, и всем его сторонникам, из числа жителей этого же города, а также к Диего де Ордасу и к Хуану Веласкесу де Леону, которые были его родственниками и друзьями, чтобы немедленно задержали армаду, арестовали Кортеса и доставили его в Сантьяго де Куба. Но ничего не вышло. Тот же слуга Веласкеса передал письмо, написанное одним монахом из Ордена Нашей Сеньоры Милостивой ¹³⁸ , другому монаху этого же Ордена, которого звали фрай Бартоломе де Ольмедо, духовнику нашей армады, и от него Кортес узнал, как обстояли дела. В том же письме монаха предупреждали Кортеса два его товарища - Андрес де Дуэро и контадор, чтобы он отплывал. Но вернемся к нашему рассказу.

Поскольку же Ордас, отправленный Кортесом, как мы знаем, отсутствовал, все остальные, не исключая и заместителя губернатора в городе Гавана Педро Барбы, тем теснее примкнули к Кортесу. Все мы за него жизнь бы отдали. Никаких поэтому повелений Веласкеса здесь тоже не опубликовали, а Барба написал, что захватить вождя среди преданной ему армии - бессмысленное и опасное предприятие: весь город поплатился бы за подобную попытку. Написал Веласкесу письмо и сам Кортес в выражениях деликатных, на что он был мастер, а кстати, доносил, что на следующий день он выходит в море ¹³⁹ . [50]

МОРСКОЙ ПЕРЕХОД

Не производя смотра войска до острова Косумель, Кортес, лишь погрузили лошадей, приказал Педро де Альварадо плыть к северной стороне мыса Санто Антон на хорошем корабле, который назывался "Сан Себастьян", велев пилоту этого судна дожидаться его там, чтобы оттуда, совместно со всеми судами, дойти в сохранности до Косумеля; и отправил гонца к Диего де Ордасу, ранее отплывшему туда [(на мыс Санто Антон - мыс де Гуанигуанико)] для заготовки продовольствия, чтобы и он дожидался его там, где и был - на северной стороне. И в 10-й день ¹⁴⁰ февраля месяца 1519 года, после того как была прослушана месса, мы отправились в путь вместе с вновь прибывшими кораблями с его южной стороны, со множеством рыцарей [(caballeros)] и солдат, о которых уже было сказано, и двумя суднами с северной стороны; всего же их было 11, вместе с тем кораблем, на котором был Педро де Альварадо с 60 солдатами. И я был вместе с ним, его пилота звали Камачо [де Триана], который, не учитывая приказанного Кортесом, следовал своим путем. Мы прибыли двумя днями раньше Кортеса к Косумелю и встали на якорь в гавани, я уже о ней упоминал прежде, когда рассказывал о Грихальве. А Кортес еще не прибыл со своим флотом по следующей причине: у одного корабля, на котором был капитаном Франсиско де Морла, в то время оторвался руль; и был он снабжен другим рулем с судов, что плыли с Кортесом, и добрались они все благополучно. Вернемся к Педро де Альварадо: по прибытии в ту гавань мы, все солдаты, высадились на землю у одного поселения на Косумеле; но в нем не было ни одного индейца, все убежали, и было приказано тотчас отправиться в другое поселение, которое было в одной легуа оттуда, и также они обратились в бегство, но не успели взять свои пожитки, кур и прочее. Педро де Альварадо разрешил нам взять 40, но не более, кур. А также в одной постройке-святилище идолов взяли мы несколько украшенных старых хлопчатобумажных тканей, несколько шкатулок, где были диадемы, идолы, бусы и кулоны - все из низкопробного золота. Забрали мы также двух индейцев и одну индеанку. И вернулись в поселение, у которого высадились.

И прибыв туда со всеми кораблями, Кортес первым делом велел заключить в ножные кандалы пилота Камачо, потому что не ожидал в море, как было ему приказано. Затем, узнав, что поселения пусты и что мы нахватали кур и другие вещички из святилища идолов, он дал сильнейшую острастку Педро де Альварадо и нам: угоном людей и отнятием имущества плохо утверждается дело мира. Сейчас же он велел привести пленников, расспросил их через Мельчорехо, другой наш переводчик, Хульянильо, по моим записям, [51] к тому времени уже умер, вернул им все вещи, кроме съеденных уже кур, одарил их и велел привести касиков и остальных жителей. Так это и случилось. На другой же день вернулись все, с женами и детьми, и так доверчиво отнеслись к нам, точно всю жизнь нас знали. Впрочем, Кортес дал строжайший приказ ничем нигде их не обижать. Впервые здесь Кортес проявил свою энергию, и слава Нашему Сеньору [Богу], дело его и здесь, на этом острове, и далее росло и крепло: умел Кортес расположить к миру поселения и народы этих мест.

Здесь же, за три дня, что мы были на острове Косумель, произведен был и окончательный подсчет наших сил; оказалось - 508 солдат, не считая маэстре, пилотов и матросов, которых было 100; и 16 жеребцов и кобыл, добрых и хорошо обученных; и 11 кораблей, больших и небольших, вместе с одним как бригантина, который привел с грузом Гинес Нортес; было 32 арбалетчика и 13 аркебузников, и [10] ¹⁴¹ бронзовых пушек и 4 фальконета, много пороха и ядер; а то, что касается подсчета арбалетчиков, поскольку я хорошо не помню, - приведен из реляции ¹⁴² . И было приказано Месе, артиллеристу, который так звался, и Бартоломе де Усагре, и Арбенге, и одному каталонцу, - всем артиллеристам, произвести смотр, хорошо вычистив и подготовив, пушек, ядер, пороха и всего остального; и был назначен капитаном артиллерии Франсиско де Ороско, который был солдатом в Италии. Также было приказано двум арбалетчикам, мастерам по изготовлению арбалетов, которых звали Хуан Бенитес и Педро де Гусман, осмотреть все арбалеты, все их части, и тетивы, и натягивающие механизмы, желобки, если нужно поправляя их, и они стреляли из них в мишень; и проверили лошадей, вооружение, запасы и все остальное, так как Кортес в самом деле проявлял великую бдительность во всем.

Кортес, ничего не упускающий из своего внимания, позвал меня и еще бискайца Мартина Рамоса, другого участника экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордовы, и стал расспрашивать, что, по нашему мнению, подразумевали индейцы на побережье Кампече, когда произносили свое: Castilan, castilan. Мы снова ему рассказали все подробно, и он заявил: "Думаю, что среди них жили или живут испанцы; нужно бы спросить у касиков Косумеля". Так и сделали, с помощью Мельчорехо. Оказалось, что действительно, рядом, через узкий пролив, в глубине страны, в двух днях пути от побережья, имеются у каких-то касиков в положении рабов два испанца ¹⁴³ . Кортес сейчас же написал им письма на бумаге, которую они называют amales ¹⁴⁴ , присоединив, по указанию касиков, разные вещи для выкупа, и это понесли два торговца-индейца с Косумеля, щедро одаренные. Вместе с ними отправил он и капитана Диего де Ордаса с 20 арбалетчиками и аркебузниками, на двух небольших судах, повелев в течение 8 дней ждать на мысе Коточе, поскольку та местность в глубине страны,- где был один пленник, находилась в 4 легуа от этого мыса, а местность, где, предполагалось, был другой, - еще дальше.

Индейцы скоро разыскали обоих несчастных, но лишь один из них, которого звали Херонимо де Агиляр, пошел к своему господину, касику, передал ему свой выкуп и был отпущен; другой же, в поселении, расположенном в 5 легуа от первого, его звали Гонсало Герреро, несмотря на то что прочел письма Кортеса и на все уговоры товарища, так и остался у индейцев, ответив: "Брат Агиляр, я женат и у меня трое детей, здесь я касик и военачальник, когда бывает война; идите с Богом, у меня теперь изрезано лицо и проколоты уши, как отнесутся ко мне прибывшие испанцы, когда увидят меня в таком виде?! Я ведь уже нагляделся на моих братьев по вере, столь "смиренных". Жизнь вашу, которую устроили, я помню по юным годам, так что скажи зовущим, что здесь мои братья, моя семья и моя земля". И индеанка, жена Гонсало, сказала на своем языке очень сердито: "Как посмел этот раб прийти и звать уйти моего мужа; пусть уходит и никогда больше не ведет таких разговоров". А спасенный испанец сказал Гонсало, что нехорошо христианину из-за индеанки потерять свою душу; и был этот Гонсало Герреро [52] моряком, уроженцем Палоса. Когда же Херонимо де Агиляр вместе с индейцами прибыл на Коточе, то Ордаса уже не было! Прождав приказанных 8 дней и еще один, он уплыл обратно. Сильно разгневался Кортес, тем более что в лагере были и другие неприятности. Так, один солдат, которого звали Беррио, обвинил несколько матросов, которых звали Пеньяте уроженцев Гибралеона [в Испании], что они у него украли некоторое количество свиного сала, те отрицали, а Кортес, приводя к присяге этих матросов, что они клянутся не ложно, заставил их сознаться в краже; виновных в краже свиного сала было семеро, и Кортес, несмотря на заступничество некоторых капитанов, четверых из них велел тотчас бичевать.

Остров Косумель был как бы местом паломничества для всей округи: из Юкатана отправлялись сюда целые толпы индейцев, чтобы принести жертву в местном святилище, где было несколько очень уродливых идолов, и послушать, что скажет старый индеец жрец, служивший тем идолам, говоривший какие то черные проповеди. Кортес расспросил Мельчорехо о содержании этих речей, оказалось, что нет в ни ничего, кроме проповеди всяческих скверн. Тогда Кортес велел собрать знатнейших жителей, а также раpas [(жрецов)], и сам лично обратился к ним с речью, с помощью нашего переводчика, что пора-де отказаться им от своих идолов, ибо те не божества, а бесы, которые их здесь морочат, а на том свете прямо поведут в ад с его муками; пусть лучше заменят идолов крестом и изображением Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] - это им поможет всячески, даст изобилие плодов, мир и покой, а также и жизнь вечную Так и многое еще иное, столь же прекрасное, рассказал Кортес о святой нашей вере. A papa вместе с касиками ответили, что не хотят отказаться, ибо это - божества их отцов, и божества хорошие; смотрите дескать, как бы вам не поплатиться, когда вы выйдете в открытое море. Не испугался Кортес этих угроз а, наоборот, разгневался сильней: идолы были сброшены с алтарей и разбиты вдребезги. Затем индейцы каменщики должны были построить новый, очень красивый алтарь, на который и было поставлено изображение Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии], а двое наших плотников, Алонсо Яньес и Альваро Лопес, соорудили великолепный новый крест. Наш священник, которого звали Хуан Диас, отслужил мессу, а касики, которых называли на острове Косумеле calachiones ¹⁴⁵ , так же, как я раньше уже сообщил, и на Чампотоне, и тот жрец и все индейцы с большим вниманием присматривались ко всему.

Согласно приказу Кортеса, суда были распределены между капитанами следующим образом: Кортес взял главный корабль ¹⁴⁶ ; Педро де Альварадо со своими братьями - хорошее судно, которое называлось "Сан Себастьян", а Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро - другое; Франсиско де Монтехо - иной хороший корабль, Кристобаль де Олид - другой; Диего де Ордас - иное [судно], а Хуан Веласкес де Леон - другое, Хуан де Эскаланте - иной [корабль], Франсиско де Морла - другой; и Эскобар "Паж" - иное судно; а меньшее, как бригантина - Гинее Нортес. И на каждом судне был свой пилот, а старшим пилотом - Антон де Аламинос. За несколько дней до марта месяца 1519 года мы вышли в море, перед этим Кортес велел касикам и papas весьма и весьма беречь изображение Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] и крест и украшать их свежими ветками. Но вскоре нам пришлось вернуться, ибо [53] один из кораблей, который был Хуана де Эскаланте, груженный как раз нашим хлебом из кассавы, стал давать тревожные сигналы. Кортес очень обеспокоился и приказал пилоту Аламиносу дать сигнал всем судам возвращаться к Косумелю; все корабли вместе с поврежденным судном счастливо добрались до Косумеля. Индейцы прекрасно помогали при перегрузке, а также при исправлении корабля, а изображение Нашей Сеньоры и крест были не только целы и невредимы, но их еще тщательно окуривали. Лишь через четыре дня мы могли опять двинуться в путь, и за это время к нам примкнул тот испанец, плененный индейцами, которого звали Агиляр.

А случилось это так. Узнав от индейцев, что наши суда вернулись к Косумелю, этот испанец, возблагодарив Бога, вместе с двумя индейцами, что доставили письма и выкуп, нанял лодку с шестью индейцами-гребцами; и благополучно отплыв от той земли, переплыл узкий пролив в 4 легуа и прибыл на остров Косумель. Их приближение увидели с берега наши солдаты, отправившиеся на охоту, и сейчас же доложили Кортесу о прибытии большой лодки, такой же, как была у поселения на мысе Коточе. И приказал Кортес Андресу де Тапии и 2 солдатам отправиться посмотреть вместе с нашими индейцами, в открытую, на больших лодках. А Андрес де Тапия, увидев индейцев, поскольку Агиляра никак нельзя было отличить от индейцев, послал с этим сообщением одного солдата к Кортесу вместе с 7 индейцами с Косумеля в лодке. Потом они высадились на берег и испанец тяжело и неуверенно выговорил: "Бог, Санта Мария и Севилья", - тогда поняли, кто он; и другой солдат, что был с Тапией, стремглав понесся в лодке, к Кортесу, надеясь за эту радостную весть получить изрядный подарок. Но вот их всех привели. Где же наш земляк? Никто его не мог признать, ибо его и без того темная кожа стала совсем как у индейцев, волосы его были острижены, как у местных рабов, на плече он нес, как и индейцы, весло, а одежда, какая-то рвань, покрывала его столь же мало, как и остальных. Не признал его и Кортес, пока тот не вышел, преклонившись пред ним совсем по-индейски. Щедро его одарили одеждой и всем необходимым, а затем он должен был рассказать о своих похождениях. Говорил он, все еще путая испанские слова с индейскими. И он сказал, что зовут его Херонимо де Агиляр, что он уроженец Эсихи ¹⁴⁷ и у него был молитвенник; лет восемь тому назад они уцелели после кораблекрушения, он сам и другие 15 мужчин и 2 женщины, которые отплыли с Энкисо и Вальдивией из Дарьена к острову Санто Доминго, когда были беспорядки и распри ¹⁴⁸ , и сказал он, что на том корабле везли 10 000 золотых песо и судебные дела одних против других, и это судно, на котором он плыл, и напоролось на [рифы] "Скорпионы" ¹⁴⁹ и затонуло; и ему с товарищами и 2 женщинами пришлось спасаться на лодке этого судна, они хотели добраться до острова Куба или Ямайки, но потеряли направление, и море выбросило их на эти берега, где их взяли в плен и поделили между calachiones. Большинство было принесено в жертву идолам, другие, в том числе обе женщины, умерли с горя. Сам он, Агиляр, совсем изнемогший от растирания зерен между двумя камнями, тоже предназначен был для жертвоприношения, но однажды ночью сбежал и попал к дальнему касику, где и остался рабом. В живых сейчас лишь еще Гонсало Герреро, который, однако, отказался вернуться к своим. [54]

И ему сказал Кортес, что он будет отличен и вознагражден, и расспрашивал его о землях и поселениях. Агиляр же отвечал, что знает немного, ибо в качестве раба жил лишь на одном месте и мало что видел. А когда расспрашивал о Гонсало Герреро, то он сказал, что тот женился и у него трое детей, а сам он стал совсем индейцем - пронзил себе уши и нижнюю губу, изрезал щеки, раскрашивает лицо и тело, а был он моряком из Палоса, и еще, что Герреро - силен и пользуется большим уважением, особенно в минуту опасности, так он, больше года тому назад, когда на мысе Коточе появился капитан с тремя судами (это было, когда мы прибыли с Франсиско Эрнандесом де Кордовой), стал как бы военачальником, советовал не мириться и дать пришельцам военный отпор, что и было сделано вместе с касиком того большого поселения, о чем я уже сообщил, рассказывая о Франсиско Эрнандесе де Кордове. Зато язык индейцев Агиляр знал в совершенстве, чем очаровал жителей Косумеля, которые верили ему больше, нежели Кортесу, и Агиляр советовал им всегда чтить с благоговением святое изображение Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] и крест, за это им будет много благ. И касики по совету Агиляра испросили у Кортеса охранное письмо, чтобы другие испанцы, если они придут, не грабили их.

Исправив повреждения, мы направились - это было 4 марта 1519 года ¹⁵⁰ - прямо к реке Грихальва. Особых приключений не было. Погода, если не считать одной бурной ночи да сильных противных ветров, все время была хороша. Флот наш поэтому шел дружно, и когда какой-либо корабль отставал или пропадал, его немедленно отыскивали, часто в том самом месте, какое указывал наш старший пилот, часто упоминаемый Аламинос. Итак, в один из дней, спустив 2 лодки на воду, мы высадились на берег с пилотом и капитаном Франсиско де Луго, а там были маисовые поля и солеварни, и находились 4 cues [(пирамиды храмов)], так назывались эти дома идолов, наполненные колоссальными, в основном женскими, изваяниями, потому мы и дали название - мыс Женщин ¹⁵¹ ; Агиляр при этом заметил, что отсюда до его прежнего господина - рукой подать, да недалеко и до Гонсало Герреро, и что местное население имеет кое-какое золото, и что он готов нам служить проводником. Но Кортес лишь улыбнулся, сказав, что отправились мы не за пустяками, а надеясь послужить Богу и королю.

Не остановились мы и в гавани Бока де Терминос, куда Кортес послал лишь быстроходное судно капитана Эскобара, чтобы выведать - удобно ли место, как это и оказалось в действительности, для основания колонии. Кстати, здесь к нам пристала и наша гончая собака, та, что осталась, когда тут был Грихальва, она стала жирной и лоснящейся и была весьма обрадована нашим появлением.

Не могли мы из-за ветра остановиться и на побережье у поселения Чампотон, где так сильно побиты были и Франсиско Эрнандес де Кордова, и Грихальва. Кортес намеревался здешним жителям преподать неплохой урок, да и многие из нас горели желанием мести. Но ждать попутного ветра было некогда, и мы поспешили дальше; проплыв три дня, мы прибыли к реке Грихальва.

Итак, в 12 день ¹⁵² месяца марта 1519 года мы подошли к реке Грихальва, она же река Табаско. Немало мы удивились, что весь берег был покрыт вооруженными, - больше 28 000. Оказывается, что индейцы из Чампотона, из Ласаро и из других поселений, глумились над жителями могучего Табаско, что они нас при Грихальве встретили подарками, а не копьями. Напрасно поэтому Агиляр, хорошо понимавший их [55] язык, уверял их calachionis, что мы пришли с миром и добрыми намерениями, и готовы их одарить из своих припасов. В ответ они требовали лишь, чтобы мы не высаживались, иначе они нас всех перебьют.

Так как более крупные суда, как мы уже знали, не могли войти в устье, Кортес велел им стать на рейде, и мы высадились на лодках и небольших судах. На следующий день Кортес разделил войско надвое: капитан Алонсо де Авила с сотней солдат, среди них 10 арбалетчиков, должен был пойти в обход и, в случае сражения, напасть на врага с тыла; Кортес же с остальными, на лодках и небольших судах, стал подниматься вверх по реке к тому же поселению, к которому направлялся Алонсо де Авила.

Индейцы усеяли оба берега реки, всюду сновали их лодки с вооруженными воинами, отовсюду неслись звуки труб, раковин и небольших барабанов. Мы подошли совсем близко, но Кортес не велел еще стрелять из арбалетов, аркебуз и пушек, ибо хотел все выполнить по форме, чтобы не могли нас упрекнуть. Посему выступил королевский эскривано ¹⁵³ Диего де Годой, который с помощью переводчика Агиляра торжественно объявил, чтобы они дали нам беспрепятственно набрать свежей воды, а кстати сообщил им самое главное о Боге и Его Величестве и что, если они нас атакуют, вина за убийство падет на них. Но индейцы остались при своем и, по сигналам своих барабанов, окружив нас бесчисленным множеством лодок, сомкнутой массой двинулись вперед, обрушив на нас ливень из стрел. Много мы получили ран, и трудно было сражаться, ибо зачастую мы стояли по пояс в воде, а дно было илистое или скользкое. Сам Кортес при этом потерял одну свою альпаргату ¹⁵⁴, которая застряла в донной глине. Но вот стало мельче, а там мы, как капитаны, так и солдаты, и совсем вышли на берег и с именем сеньора Сантьяго так обрушились на врага, что опрокинули его. Впрочем, он не бежал, а засел невдалеке в свежеустроенных засеках, а когда мы его выбили и оттуда, битва продвинулась к самому поселению, где каждая улица была забаррикадирована. Тут-то и ударил на них Алонсо де Авила с другой стороны, враг дрогнул, но все же отошел в порядке. Хорошо они бились со своими деревянными пиками, концы которых были закалены на огне! Хорошо и стреляли из луков и метали дротики!

Овладев городом, в котором был большой внутренний двор, где было несколько помещений и залов заседаний и три здания их идолов, Кортес по всей форме, как то полагалось, объявил страну сию владением нашего государя. Мечом своим он трижды ударил о большое дерево - сейбу, росшее в том дворе у этих cues [(пирамид храмов)], причем громогласно заявил, что мечом и щитом и всей своей мощью он готов защитить новое владение против всякого, кто будет его оспаривать, а мы все громко свидетельствовали правильность акта ¹⁵⁵ и принесли клятву помочь ему всегда и всюду. Королевский эскривано все это чистенько записал в протокол. Сторонники Диего Веласкеса, впрочем, были недовольны, так как о нем не было сказано ни слова. Всего в битве мы имели четырнадцать раненых, и сам я получил стрелу в бедро; убитых индейцев на поле сражения осталось восемнадцать.

Ночь провели мы в совершенно пустом поселении, а на следующее утро Кортес приказал капитану Педро де Альварадо со 100 солдатами, из них - 15 арбалетчиков и аркебузников, отправиться на разведку в глубь страны, но не дальше двух легуа, [56] а переводчиком у него должен был быть Мельчорехо, но... его нигде не нашли. Зато заметили его платье, развешанное на опушке леса. Измена эта сильно разгневала Кортеса, тем более что беглец мог сообщить врагу о многих наших слабостях. Также Кортес приказал капитану Франсиско де Луго идти в другую сторону со 100 солдатами и 12 арбалетчиками и аркебузниками, и тоже не дальше двух легуа, и к ночи вернуться в лагерь. А когда Франсиско де Луго отошел менее чем на одну легуа от нашего лагеря, он наткнулся на большие отряды и роты индейцев - с луками, копьями и щитами, барабанами и украшенных плюмажами; увидев отряд наших солдат, они окружили их со всех сторон и начали обстреливать стрелами столь искусно, что нашим было тяжело защищаться от такого множества индейцев, а те метали еще много дротиков с обожженными остриями и камней пращами, как град обрушивая на наших, и сражались индейцы двуручными мечами со вставленными остриями; но Франсиско де Луго со своими солдатами хорошо сражался с ними, и, как было уговорено еще в лагере, был послан гонец к Кортесу, один индеец с Кубы, отлично бегающий и ловкий, с просьбой прийти на помощь; а пока все люди Франсиско де Луго, и арбалетчики и аркебузники, с большой слаженностью отбивались от отрядов врага.

И в момент такой большой опасности подоспел отряд Педро де Альварадо, направляемый Богом, повернувший с дороги, так как услышал выстрелы аркебуз и сильный шум от барабанов и труб, и вопли и свист индейцев. И когда Кортес выслушал того индейца с Кубы, он из лагеря стремительно прибыл на выручку; и произошло это меньше чем в пол-легуа от лагеря. У нас погибли двое солдат из отряда Франсиско де Луго и восемь было ранено, а у Педро де Альварадо было ранено трое; правда, индейцы потеряли пятнадцать убитыми, а трое, из них один знатный, попали в плен. Когда Агиляр опросил их, почему они так осмелели, те ответили, что ночью к ним перебежал Мельчорехо и посоветовал не прекращать атак ни днем, ни ночью, ибо нас мало и мы в конце концов будем, наверное, уничтожены. Итак, опасения Кортеса относительно изменника сбылись полностью! Одного из пленных мы отослали с подарками и предложением мира. Но он не вернулся, и ответа не было. Зато от двух остальных мы узнали, что еще накануне совет касиков всех поселений этой провинции решил напасть на наш лагерь на другой день.

Кортес поэтому приготовился к битве, в которой участвовать должны были все, даже и раненые. Свезли на берег и наших коней. После долгого морского пути они плохо себя чувствовали, неловко и неуверенно выступали, но уже к следующему дню вполне оправились и приобрели прежнюю силу и ловкость. Кортес отобрал для боя 13 лошадей; перечислю имена всадников: Кортес, Кристобаль де Олид, Педро де Альварадо, Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, Хуан де Эскаланте, Франсиско де Монтехо, Алонсо де Авила (ему передали коня, которым совместно владели Ортис "Музыкант" и Бартоломе Гарсия, поскольку из них ни один не был хорошим наездником), Хуан Веласкес де Леон, Франсиско де Морла, Ларес - отличный наездник (представляю так потому, что с нами был и другой Ларес); и Гонсало Домингес - наилучший кавалерист, Морон из Баямо и Педро Гонсалес де Трухильо. Сам Кортес встал во главе этих рыцарей - нашей конницы. А артиллерией приказал заведовать Месе, который был лучшим артиллеристом, и приказал возглавить всех наших солдат, арбалетчиков и аркебузников Диего де Ордасу, прекрасному знатоку пешего строя.

Рано утром другого дня, то был день Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии] в марте ¹⁵⁶, прослушав мессу, которую отслужил фрай Бартоломе де Ольмедо, мы, в боевом порядке, с нашим альфересом [(знаменосцем)] Антонио де Вильярроелем (мужем Исабель де Охеды, который потом заменил в своем имени - Вильярроел, и стал называться Антонио Серрано де Кардона), двинулись вперед, к тому месту, где перед этим сражались Франсиско де Луго и Педро де Альварадо, к поселению Сентла [(Centla)], в той же провинции Табаско, в одной легуа от нашего расположения, где скучились враги. Произошла битва, настоящая битва, одна из самых страшных на моей памяти.

Итак двигаясь, мы встретили отряды врагов, идущих нам навстречу; Кортес с конницей шел в обход. У индейцев были большие плюмажи, барабаны и трубы, а лица красные, белые и черные, и были у них большие луки и стрелы, копья и щиты, мечи же, как двуручные, множество пращей и камней, дротиков, обожженных на огне, и каждый индеец был в стеганом хлопчатобумажном доспехе. Число неприятеля было так велико, что на каждого из нас приходилось сотни по три, и все окрестные поля кишели людьми. Как бешеные псы, набросились они на нас, и с первого же натиска 70 человек у нас было ранено, а один из наших [Салданья] пал мертвый, пронзенный стрелой в ухо. Впрочем, и мы изрядно [57] отбивались, и стреляя из аркебуз и арбалетов, и холодным оружием, так что враг несколько отошел, предполагая, что мы его достичь не сможем, а он нас будет расстреливать неустанно. Но наш Меса взял их отлично на прицел, и артиллерия могла бить по ним, сколько душе угодно. Тем не менее они не дрогнули, и как я ни советовал произвести атаку, зная по опыту, что им не выдержать наших клинков, Диего де Ордас все медлил...

Никогда не забуду адского шума, свиста и крика при каждом нашем выстреле; буду всегда помнить, как они с заклинаниями бросали вверх землю и солому и как вопили: Alala, Alala; как они делали вид, что не замечают своих потерь. Таким образом Кортесу удалось с конницей подойти незаметно. И вот он, наконец, ударил с тыла, и маленький отряд его произвел чудеса, тем более что и мы перешли в наступление. Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник - одно существо, могучее и беспощадное. Вот тут-то они и дрогнули, но и то не побежали, а отошли к далеким холмам.

А долго мы ждали Кортеса, поскольку он был задержан то топкими местами, то боем с другими отрядами, И было ранено три рыцаря и пять лошадей. С великой радостью бросились мы на землю, в тень, чтобы немного успокоиться и отдохнуть, затем все вместе возблагодарили Бога за победу. Был, как я уже сказал, день Нашей Сеньоры в марте, и вот назвали мы этот городок Санта Мария де ла Виктория ¹⁵⁷ . Лишь потом принялись мы за перевязки ран: людям пришлось их соорудить из платков; лошадей мы пользовали жиром, вытопленным из тел павших индейцев. Много их пало; более 800 покрывали поле битвы, и среди них многие еще подавали признаки жизни. Большинство погибло от наших мечей и копий, многие от артиллерии, аркебуз и арбалетов; но больше всего поработала конница. Пятерых индейцев мы захватили живьем, среди них двух военачальников. Голодные и измученные, вернулись мы в лагерь, похоронили наших двух убитых (еще другой был сражен наповал стрелой в горло), выставили сторожевую охрану, поели, а затем завалились спать. Такова была первая битва Кортеса в Новой Испании, и длилась она более часа.

Иначе она описана у Франсиско Лопеса де Гомары. По его словам, вместе с Кортесом, и даже раньше его, прискакал не Франсиско де Морла на своем коне, а сами святые апостолы - сеньор Сантьяго и сеньор Сан Педро. Конечно, все наши победы исходили от Нашего Сеньора Иисуса Христа, да иначе нам бы несдобровать, ведь, брось каждый из врагов лишь по горсти земли на нас, мы были бы похоронены под земляным холмом. Конечно, милость Нашего Сеньора все время поддерживала нас, и возможно, что посланы были, как говорит Гомара, сами славные апостолы - сеньор Сантьяго и сеньор [58] Сан Педро. Возможно, что я, великий грешник, не сподобился узреть апостолов и видел лишь Франсиско де Морлу на его темно-гнедом жеребце. Но почему же никто другой из нас, участников, не приметил этого! Неужели мы, ввиду чуда, не построили бы храм, да и городок назвали бы Сантьяго де ла Виктория или Сан Педро де ла Виктория, как назвали его - Санта Мария де ла Виктория. Но дело было не так. Не мы плохие христиане, а Гомара - плохой писака.

Долго обрабатывал 5 наших пленных индейцев, в том числе 2 военачальников, Агиляр, разъясняя им, почему мы, победители, хотим мира. Наконец, двоих из них можно было послать к касикам того поселения. Что они сказали, мы не знаем, но вскоре присланы были 15 рабов в драной одежде и с измазанными лицами, принесшие кур, печеную рыбу и маисовый хлеб. Кортес принял их милостиво, но Агиляр был недоволен: зачем рабы, а не знатные, если уже хотят мира, а не войны. Тем не менее с ними ласково обошлись и отпустили с подарками.

Вот тогда на следующий день прибыли уже 30 знатных индейцев в хороших одеждах с множеством припасов, прося о разрешении собрать и сжечь павших, чтобы они не заражали воздух и чтобы их не растащило зверье. О мирных переговорах они не хотели толковать, так как в их большом совете всех знатных и сеньоров всех поселений дело это еще не решено. Вот тут-то Кортес, не упускавший из виду ни одной полезной мелочи, сыграл следующую штуку. Помня, какой ужас объял индейцев при виде коней, и предполагая, что они думают, будто и кони, и пушки сами ведут с ними борьбу, Кортес хотел в них укрепить это мнение. Заранее велел он поставить в определенном месте самую большую нашу пушку и зарядить ее двойной порцией пороха и увесистым ядром, а также тайком поместить кобылу Хуана Седеньо, проведя несколько раз подле нее жеребца Ортиса "Музыканта", очень горячего. Когда опять уже в полдень пришло 40 индейцев, все касики, в богатых одеждах, и с многими поклонами, Кортес принял их с нахмуренным челом, заявляя, что терпение наше истощается, что лишь с трудом он смог удержать своих от полного истребления всех здешних жителей, что особенно трудно удержать неистовых tepuzques ¹⁵⁸ (так индейцы назвали пушку на своем языке, - tepuzque) и столь же грозных лошадей. И в этот же момент, по тайному знаку Кортеса, грянул громоподобный выстрел, и ядро со свистом понеслось по побережью, срывая верхушки песчаных дюн. Испугались касики и уверовали, что слова Кортеса - сущая правда. А когда в это же время подведен был жеребец и, учуяв спрятанную подругу, громко заржал, стал дыбиться и рваться вперед к палатке, где стояли касики, они убеждены были, что он рвется именно к ним, и испугались еще пуще. Кортес сам усмирил коня, а затем успокоил и касиков. Они ушли с [59] уверением, что завтра же придут в полном составе и с подарками.

Действительно, на другой день, рано утром, это был 15-й день ¹⁵⁹ месяца марта 1519 года, явилось множество касиков и знатных со всего Табаско. Приблизились они с большим почтением, неся подарки из золота: 4 диадемы, несколько ящериц, две собачки с торчащими ушами, 5 уток, 2 изображения лиц индейцев и другое. Количество точно не помню, но оно было невелико, да ведь мы теперь отлично знаем, что вся эта провинция небогата металлом. Зато привели они с собой 20 молодых женщин и среди них исключительную красавицу, дочь могущественного касика Пайналы ¹⁶⁰ , претерпевшую много бед, ту самую, которая по принятии христианства получила имя донья Марина. Кортес ласково принял подарки, но заявил, что приятнее всего для него, если они распорядятся, чтобы все жители, с женами и детьми в двухдневный срок вернулись на прежние места. Вот тогда он поверит, что они истинно хотят мира. Действительно, скоро все вернулись на свои пепелища. Даже больше: когда Кортес пожелал, чтобы они отстали от своих идолов и человеческих жертв, и, через Агиляра, рассказал им о нашей святой вере, о едином истинном Боге и преподал им, как стать христианами, они охотно согласились. Показал он им при этом изображение Нашей Сеньоры Девы Санта Марии с бесценным ее Сыном на руках и объяснил, что это Матерь Нашего Сеньора Бога и что этому святому изображению мы и поклоняемся. Касики же ответили, что великая tececiguata ¹⁶¹ , то есть великая сеньора, на их языке, очень им нравится, и они охотно оставят ее у себя. Вот тогда и был воздвигнут алтарь для нее, а наши плотники, Алонсо Яньес и Альваро Лопес, изготовили еще высокий красивый крест. Узнав из разговоров с касиками, что причиной трижды возобновленных военных действий было не только глумление касиков Чампотона, но и науськивание нашего беглого переводчика-индейца, Кортес потребовал его выдачи. Они же ответили, что он пропал и нигде его нельзя сыскать. Но это было не так: бедняга здорово поплатился за свои советы - после неудачной битвы его схватили и принесли в жертву идолам. На вопрос же, откуда у них берется золото, они указывали на закат, произнося все время "Culua" и "Mexico", значения которых мы тогда еще не понимали.

По сооружении алтаря со святым изображением Нашей Сеньоры и креста, отслужена была торжественная месса падре фрай Бартоломе де Ольмедо, на которой присутствовали все касики и знатные. Тогда же мы, с великим церемониалом, переименовали городок этот в Санта Мария де ла Виктория. И тогда же монах [Бартоломе де Ольмедо] с помощью переводчика Агиляра произнес прекрасную речь об утешениях нашей святой веры и о мерзостях язычества, после чего все 20 подаренных нам женщин и были крещены. Это были первые христиане в самой Новой Испании, и Кортес разделил их между капитанами. Донья Марина, самая красивая, умная и расторопная из всех, досталась Алонсо Эрнандесу Пуэрто Карреро, славному и знатному рыцарю, двоюродному брату графа де Медельина, когда же впоследствии он отбыл в Испанию, сам Кортес взял ее к себе, и их сын, дон Мартин Кортес, был потом командором Сантьяго ¹⁶² . Но и до того Кортес всюду брал ее с собой в качестве удивительной [60] переводчицы, и выла она нам верным товарищем во всех войнах и походах, настоящим даром Бога в нашем тяжелом деле; многое удалось нам свершить только при ее помощи. Понятно, что она имела громадное влияние, самое громадное во всей Новой Испании, и с индейцами могла делать, что хотела.

Еще пять дней пробыли мы здесь, и все это время Кортес поучал касиков насчет величия нашей родины и ее государя. И пожелали они все стать верными вассалами; и это были первые подданные Его Величества в Новой Испании.

Справив Вход Господень в Иерусалим ¹⁶³ , мы на следующий день вышли в море, следуя по прежнему пути Грихальвы, причем мы, уже бывшие здесь, рассказывали Кортесу про ла Рамблу, Тоналу, которую мы назвали Санто Антон, большую реку Коацакоалькос, снежные горы, про реку Флажков, где мы тогда получили золота на 16 000 песо, про острова Белый и Зеленый, остров Жертвоприношений, где мы вместе с Грихальвой обнаружили алтари и индейцев, принесенных в жертву; Нигде мы не останавливались, и уже в Святой Великий четверг ¹⁶⁴ , около полудня, мы благополучно подошли к Сан Хуану де Улуа. Помню я, как один рыцарь, которого звали Алонсо Пуэрто Карреро, сказал Кортесу: "Сеньор, то что Вам рассказали эти рыцари, посетившие уже два раза эти земли, схоже по-моему [со словами]:

Опыт Франции - Гора судеб;

Опыт Париса - город;

Опыт вод [реки] Дуэро – течь и отдать себя в море.

Замечу, что это богатые земли, и знаю, мы будем ими владеть". Затем, Кортес, хорошо зная, к чему приводят такие самоуверенные речи, ответил: "Коль Бог не обделит счастьем наше оружие, как паладина Рольдана [(Роланда)], то с Вашей и других рыцарей помощью завладеем, это я точно знаю". Нельзя забыть или пропустить этот [разговор]. И был он во время перехода, и Кортес не входил в реку Альварадо, как это сообщает Гомара.

Следует еще сказать о донье Марине. Ее отец и мать были сеньорами и касиками поселения, которое называлось Пайнала, и других подчиненных ему поселений. Но отец ее умер, когда она была маленькой, а мать ее жила с другим касиком-сожителем и родила сына, и, желая, чтобы ее сын унаследовал то, что по отцу принадлежало донье Марине, она ночью отдала нескольким индейцам из Шикаланко ¹⁶⁵ маленькую донью Марину, но этого никто не знал, так как в эту ночь умерла дочка одной индеанки-рабыни, а мать доньи Марины распустила слух, что умерла ее дочь. Таким образом донья Марина попала в Шикаланко, а оттуда - в Табаско и уже позже - к Кортесу. Позднее, в 1523 году, после завоевания Мешико и других провинций, мать доньи Марины со своим сыном стали христианами и звались - Мартой и Ласаро.

Донья Марина знала язык Коацакоалькоса, который был мешикским, и знала другой язык - табаскский, как и Херонимо де Агиляр, знавший язык юкатанский и табаскский - это был один язык; и вначале было так: она переводила Агиляру, а тот Кортесу, и обратно.

(пер. Д. Н. Егорова; А. Р. Захарьяна)
Текст воспроизведен по изданию: Берналь Диас де Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М. Форум. 2000

© текст - Егорова Д. Н. 1924; Захарьян А. Р. 2000
© OCR - Ketzalcoatl. 2004
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Форум. 2000