Библиотека сайта  XIII век

БОНАККОРСО ПИТТИ

CRONICA

АВТОБИОГРАФИЯ ПИТТИ И ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Автобиография Бонаккорсо Питти, а именно таковой является его «Хроника», представляет собой своеобразное и весьма характерное произведение итальянской литературы.

М. А. Гуковский, подготовивший его к изданию, один из виднейших советских итальянистов, воспринимал историю как сложное сочетание всех сторон жизни человека и человеческого общества. Не случайно, рассматривая историю Италии XIII — XV вв., он уделил внимание не только экономике и политике, но также и культуре, и в частности специально итальянской литературе. ¹ В разделе, касающемся литературы XV в., М. А. Гуковский ярко и глубоко характеризовал философско-политические и художественные произведения этой эпохи. ² В послесловии [202] к этому изданию М. А. Гуковский дал краткий сравнительный очерк произведений, близких по своему характеру к автобиографии Питти: это — дневники Морелли, Веллути и более позднее «Жизнеописание» Бенвенуто Челлини. Между этими произведениями можно найти не только формальное, но и существенное сходство — их народность. Народные традиции входят составным элементом в литературу и преобразуются вместе с эволюцией языка и литературных форм. Проблеме народности в итальянской литературе посвящено немало книг, одним из показательных образцов которых является исследование Джузеппе Коккьяра «Народ и литература в Италии». ³ Проблема народности, согласно этому автору, не ограничена только изучением эволюции народных форм литературы и искусства, но и процесса перехода от классической латыни к народной, разговорной, а от нее к народному итальянскому языку (volgare). От народного театра и джулларов (жонглеров, скоморохов) путь ведет к исполнителям песенных историй (cantastorie), уличным певцам (cantampanca) Флоренции, Перуджи, Феррары и других городов Италии. Распространению прозаической и поэтической письменной поэзии джулларов на всю Италию способствовала сама специфика этой профессии кочующих по стране певцов. Устная литература безымянных авторов переходит в литературу письменную и фиксируется естественным путем: доказательством тому являются, [203] например, болонские нотариальные акты или рукописи, хранящиеся в Ватиканской библиотеке, где на свободных пространствах или между двумя актами записывались тексты песен, исполняемые джулларами или кантампанка. Если писцы или нотарии были первыми фиксаторами устной прозы и поэзии, то среди них, естественно, могли появиться и появились авторы литературных произведений, которые исходили из текста джулларов, развивая его и совершенствуя. Так, язык, образы, афоризмы народные по своему звучанию (il gusto del popolare) входят в художественную литературу, народные традиции продолжают свою жизнь в качестве элемента формирующейся итальянской городской культуры. Влияние народных литературных традиций отмечается в поэзии Джакомино Пульезе, Рустико ди Филиппе, Фольгоре ди Сан Джиминьяно. Неприхотливые любовные сонеты, и особенно сатирические портреты своих современников у Рустико, восторженное восприятие всех радостей жизни у Фольгоре и, наконец, откровенное воспевание «века золотого флорина» — Дученто — у Чеюко Анджольери: ⁴

Пусть родичей кто хочет воспевает,
Поет, кто их имеет, лишь флорины
Они родню и брата, и кузину,
Отца и мать, и деток заменяют.
Не говори же: «Род меня прославит!»
Коль денег нет, — напрасны ожидания.
Скажи: «Я — прах, и мною ветер правит». [204]

Эти строки не только отрицают феодальные привилегии и вековые традиции итальянских нобилей, теряющих в XIII в. политические права в передовых городах-государствах Италии, но и утверждают право на реалистическое восприятие зарождающегося мира раннего капитализма.

Поэты школы «нового сладостного стиля» (dolce stil nuovo), вроде Гвидо Гвиницелли, ⁵ тоже направляют стрелы против тех, кто кичится древним знатным родом, но их идеал не золотой флорин, а истинное человеческое благородство:

Пускай никто не скажет,
Что было благородство без отваги,
Что можно унаследовать его,
Не чуя благородства в сердце.

Обычно эти две линии безоговорочно противопоставляют как абсолютно непримиримые, хотя в обоих направлениях присутствует общая антифеодальная струя, утверждение нового пополанского мировоззрения, перерастающего во времена Питти в раннебуржуазное.

Несмотря на значительное своеобразие, можно отметить наличие народных влияний и в таком потоке литературы, как религиозно-проповедническая, обращенная нередко не столько к господу богу, сколько к природе. Таков знаменитый «Гимн брату Солнцу» Франциска Ассизского, «Зерцало истинного покаяния» Якопо Пассаванти, который наполнял [205] жизнь святых и «истории» дьяволов реалистическими деталями, и последовавшие за ними широко известные «Цветочки», повествующие о жизни Франциска Ассизского, и менее известное «Житие брата Юнипера». ⁶

Если направление «нового сладостного стиля» рассматривалось как магистральная линия итальянской литературы, на дальнейших путях развития которой появляется Данте и затем поэты эпохи Возрождения, то направление певцов типа Анджольери представлялось нередко в качестве его антипода или даже не включалось в историю литературы: «Наша литература, — писал де Санктис, — была в самом зародыше задушена рыцарской поэзией и, не сумев проникнуть в жизнь народа, осталась фривольной и незначительной. Затем ее сбила с пути наука, уводя ее все дальше и дальше от свежести и наивности народного чувства». ⁷

В действительности, свежая народная струя литературы продолжала оказывать воздействие на все виды художественной поэзии и прозы, даже написанные в оригинале на французском языке, как например «Миллион» Марко Поло, переведенный на вольгаре и получивший тем самым народную окраску. ⁸ Данте, которого [206] нельзя приравнять к кому-либо другому или втиснуть в рамки определенной школы — «столь ярок он», как писал о нем Микеланджело, при всей сложности его поэтико-философских творений, был связан с народной струёй литературы. Это подтверждается не только его трактатом «О народном языке», который он считает выше и естественнее латинского, ⁹ но и его итальянскими творениями, вошедшими в арсенал устного, песенного репертуара народных празднеств. Такова, например, весенняя песня из дантовского «Канцоньере», которую в народе считали безымянной:

Из-за одного веночка,

В самой «Божественной комедии» немало следов влияния народной поэзии, не говоря уже о ее народном языке. И если Рустико, Фольгоре и Чекко, который не только жил в эпоху Данте, но и был с ним знаком, не оказали решающего влияния на дальнейшее развитие литературы, оно все же было весьма существенным в своей основе, так как «творчество этих певцов было гораздо более реалистичным, гораздо [207] более близким к современной жизни и в гораздо большей мере передающим те социальные сдвиги, которые в этой жизни происходили». ¹¹

В прозе также наблюдается использование элементов народного творчества новой по своему качеству художественной литературой раннего Возрождения: так безыскусное «Новеллино», очевидно, составленное в конце XIII в. из многочисленных коротких устных рассказов, ведет к «Декамерону» Боккаччо, использовавшему народные мотивы для создания шедевра мировой литературы. Из народной прозы вырастает и такое произведение, как «Новеллы» Франко Саккетти, насквозь пропитанные речью, традициями прозаической литературы вольгаре: «В новеллах Саккетти, — пишет В. Ф. Шишмарев, — еще немало от старой традиции, которой он следовал наряду с Боккаччо и от которой взял, может быть, не меньше, так как она была ближе его вкусу и доступнее его пониманию». ¹² Народные традиции в новеллах Саккетти весьма показательное явление в литературе следующего века — Треченто. ¹³ Именно новеллы Саккетти послужили тем мостиком, который был перекинут в следующий, XV век: несмотря на то что с ростом латинской литературы произведения на народном языке отходят на задний план, Поджо Браччолини использует [208] несколько новелл Саккетти в своей «Книге фацеций». Живой вкус к народной поэзии сохраняет и Анджело Полициано, проповеди на вольгаре ведет Бернардино да Сьена. ¹⁴ Таким образом, и век гуманизма — Кватроченто — не являлся периодом сплошного господства ученых-эрудитов — латинистов и эллинистов. Да и сама гуманистическая латынь не была лишена влияния народного языка и вовсе не являла собой реставрированную классическую латынь. Гуманистическая латынь (il latino umanistico) носит на себе печать ясности и легкости живой итальянской народной речи, поэтому стремление гуманистов подражать классическому языку древности практически не могло осуществиться. ¹⁵

Гуманизм в узком смысле слова становится течением эрудитов, составляющих небольшую группу интеллигентов, образующих «республику ученых». Однако абсолютизация такой обстановки во многом опровергается опубликованным и изученным А. Н. Веселовским романом-трактатом «Вилла Альберти», который показывает связь гуманистов с самыми различными слоями итальянского общества: с ранней буржуазией городов, с феодальной знатью, потерявшей свой прежний блеск, и даже с рядовыми ремесленниками. ¹⁶

Гуманизм в широком смысле слова — сложное культурное явление, столь же противоречивое, [209] как и вся эпоха Возрождения, которое включает не только господствующую философскую, педагогическую и художественную литературу «высшего класса», но и «второстепенную», считающуюся народной или даже формально не входящую в круг литературы. Эти «внегуманистические» произведения «сливаются воедино, действуют единым фронтом» с гуманистическими. ¹⁷

На этом фоне развития итальянской литературы появление в XV в. «Хроники» Бонаккорсо Питти — «человека, отличающегося острым ощущением и пониманием конкретной обстановки», пишущего выразительным народным языком, не является ни странным, ни случайным; появление «Хроники» Питти, «несколько возвышающегося над общим средним уровнем своих соотечественников, но очень характерного для эпохи», ¹⁸ было закономерным.

Поэтому выбор «Хроники» Питти в качестве показательного литературного памятника XV в. является не только оправданным, но и крайне удачным; этим читатель прежде всего обязан тонкому литературному чутью и широкой эрудиции М. А. Гуковского.

Среди итальянских хроник известны многие выдающиеся произведения литературы, различные по своему характеру, но имеющие некоторые общие черты. ¹⁹ [210]

Одним из наиболее ярких произведений такого рода является «Хроника» Салимбене, написанная еще по латыни, которая звучит у него как живая народная речь. Его «Хроника» отображает реальную жизнь итальянского общества XIII в., показывает живых людей, которых встречал автор. ²⁰ Его принцип — «верить только тому, что видел сам» (dispono non credere nisi que video) — приближается к принципу Бонаккорсо Питти, который пишет свою «Хронику», будучи ее главным действующим лицом. Салимбене, родившийся в Парме, много путешествует: Лукка, Сиена, Пиза, Фано, Реджо Эмилия хорошо знакомы ему. Его собрат по перу, Питти, спустя полтора столетия умножает эти традиции, став путешественником всеевропейского масштаба.

Первой итальянской хроникой XIII в. является сочинение Дино Компаньи «О событиях, происшедших в мои времена». Автор описывает известные ему лично политические события, в которых он нередко участвовал в качестве активно действующего лица. «Хроника» являет собой образец точной, лаконичной, ёмкой народной речи. Это качество сближает ее с «Хроникой» Бонаккорсо Питти, хотя темпераментность, порывистость, резкость последней совершенно не свойственны Дино. Важен сам принцип написания «Хроники»: «описывать некоторые события, в правдивости которых я уверен, так как я их видел или слышал о них». ²¹ [211]

Во многом этого же правила придерживался и известный флорентийский хронист Джованни Виллани, широко пользовавшийся своими впечатлениями, рассказами современников и даже документами. Этот основополагающий принцип лег в основу большинства итальянских хроник XIII — XIV вв. и в полной мере был использован Питти, что и превратило его «Хронику» в достоверное произведение.

В XIV в. появляется хроника, представляющая собой нечто среднее между историей и автобиографией. Ее автор — Донато Веллути, ее название — «Семейная хроника». ²² Это действительно хроника дома Веллути, роста их благосостояния и могущества. Политики и дельцы, они составляют весьма колоритную галерею флорентийских пополанов, творцов новой раннекапиталистической экономики и носителей раннебуржуазной морали и культуры. Если Веллути заполняет почти всю свою хронику характеристикой представителей своего рода, Питти также посвящает им значительную часть своей автобиографии, но далеко не ограничивается этим. Веллути становятся крупными дельцами, члены их торговой компании живут не только в других итальянских городах — в Болонье, Пизе, Милане, Генуе, Венеции, Риме, но за пределами Италии — в Англии, Фландрии, Франции. «Семейная хроника» выходит за рамки Флоренции, на ее страницах появляются события общеевропейского масштаба. Питти, [212] проведший значительную часть своей жизни за границей, в еще большей степени создает в своей «Хронике» картины европейской жизни: XV век приносит новые масштабы и новый темп жизни. «Семейная хроника» Веллути перерастает рамки истории рода, «Хроника» Питти оставляет ей второстепенное место, хотя по своей форме и близка к семейной. XV век — период расцвета Возрождения, когда на первое место выступает личность, а род и семья стушевываются. Донато Веллути — мастер лаконичных, рельефных, а нередко и беспощадных характеристик. Бонаккорсо Питти в этом плане — его способный продолжатель, но вовсе не имитатор.

Речь идет о большом потоке литературы, сходной в основных своих чертах, ²³ но резко индивидуализированной. Некоторые из описаний событий и человеческих характеристик Веллути или Питти могут соперничать с отдельными новеллами флорентинца Франко Саккетти и лукканца Джованни Серкамби. ²⁴

«Хроника» Бонаккорсо Питти — это история его жизни, бурной и многотрудной, жизни дипломата, игрока, воина, политического деятеля, путешественника, главы семейства. В литературе он давно уже заслужил название авантюриста, ²⁵ но авантюриста положительного: [213] смелого, способного на риск, готового к схватке на дуэли или в битве, острослова и дипломатического собеседника, политического советчика и безжалостного правителя. ²⁶

Включение в разряд литературных памятников «Хроники» Питти представляется смелым, но закономерным решением. Основанием к этому послужило то, что еще в 1947 г. М. А. Гуковский, давно оценивший эту «Хронику» как первоклассный исторический источник, стал первым ее переводчиком на русский язык ²⁷ и, убедившись в ее исключительных литературных качествах, начал готовить ее к изданию, увидевшему свет только в наши дни. В середине 50-х годов в западной литературе появилась аргументированная теория о неразделимости деловой практики и культуры во Флоренции эпохи Возрождения, причем век Питти — Кватроченто — выступал в качестве наиболее в этом смысле показательного. Автор этой теории, Ив Ренуар, справедливо подчеркивал наличие совершенно естественной связи между экономическим развитием Флоренции и появлением в ней новой гуманистической культуры; ²⁸ он показал, что развитие производственной и коммерческой техники является в определенной степени базой и в то же время частью культуры Возрождения, что сами деловые люди были не только потребителями, но [214] и создателями этой культуры — писателями, мыслителями. ²⁹ Исходя из этого, он призывал при изучении наследия крупных представителей Возрождения не проходить мимо «других», второстепенных, но крайне характерных авторов, определяющих «средний уровень» культуры этой эпохи. Эта теория впервые была воплощена в книге Кристиана Бека, вышедшей в 1967 г. под характерным названием «Купцы-писатели, деловой мир и гуманизм во Флоренции, 1375 — 1434». ³⁰ Автор сравнивает прежде всего двух флорентийских пополанов, которые, не будучи писателями по профессии, оставили заметный след в литературе: Морелли и Питти «Купеческие семьи давали детей и писателей, не похожих один на другого», — пишет Бек. ³¹ Джованни Морелли — типичный купец-писатель, его хроника — это мемуары, произведение во многом биографического порядка. Оно рисует его мировоззрение, его ум, его взгляды: перед нами человек, не лишенный средневековых пережитков, но уже вырвавшийся на просторы новой возрожденческой мысли. Все же он и «средний пополан» своего века, человек благопристойной морали. ³² Бонаккорсо Питти — человек Возрождения, объездивший весь тогдашний европейский мир, 18-ти лет покинувший впервые [215] родной город на Арно, совершивший 15 путешествий в Париж, побывавший в Нормандии, Аквитании, Провансе, Бургундии, Савойе, пять раз посетивший Нидерланды, дважды переехавший Ламанш, чтобы побывать в Лондоне, проживавший в Буде, Загребе, Мюнхене, Гейдельберге, Майнце. Он — космополит, но и флорентинец; он дипломат, но и купец. В 22 года он начинает торговую деятельность и игру в карты как составную ее часть, выполняя обязанности торгового фактора у Маттео делло Шельто Тинги. Он, как и Морелли, — купец, но купец нового типа. Оба эти купца — Морелли и Питти — похожи в одном: они не могут не писать, и пишут — каждый по-своему; и, не предполагая этого, создают две автобиографические повести, центральными фигурами которых являются сами авторы. Морелли и Питти — вовсе не единственные авторы автобиографических сочинений, это явление становится закономерным. В качестве подтверждения можно привести, например, Наддо да Монтекатини, ³³ излагающего хронику своих дел.

«Хроника» дел Питти многообразна, как многообразна его деятельность. За границей он купец, игрок, дипломат; во Флоренции он приор (в 1399 и 1404 гг.), гонфалоньер справедливости (в 1417 и 1422 гг.), консул цеха Лана (1405, 1416 и 1421 гг.), член торговой компании Бернардо Чено. Он знает Флоренцию и флорентийцев, его восприятие — флорентинское: Куртрэ он сравнивает с Прато, восстание [216] майотенов с восстанием чомпи. Родственные узы связывают его с виднейшими семействами Флоренции, он ценит родственные связи. приводя в своей «Хронике» генеалогию своего рода, ссылаясь на копии документов. ³⁴ Он пишет на тосканском диалекте, являвшемся главным истоком литературного итальянского языка, хотя его речь не лишена галлицизмов, что вполне естественно для человека, прожившего во Франции немало лет. ³⁵ Есть у него и характерная для средневекового писателя риторика, повторение глагольных синонимов, но не это характеризует язык Питти. В целом он подобен нарративной прозе, близкой, как считает Бек, к языку Боккаччо в его «Филострато». ³⁶ Он — лаконичен, избегает абстракций, рассуждении и сложных выражений, любит и умеет рельефно использовать глагол. ³⁷ Простота и краткость его речи насыщены динамичным действием, движением, деятельностью. Его «Хроника» переполнена глаголами движения: «поехал», «сделал», «вернулся» и т. п. Образцом такого типа, является, например, следующая фраза: «Он сказал мне: уедем отсюда. И двинулись мы оттуда домой». ³⁸ [217]

Питти широко применяет живую речь, диалог, но главным действующим лицом является автор, вся «Хроника» написана в первом лице: она начинается словами «Я, Бонаккорсо...» и заканчивается «... Бартоломео мой брат». ³⁹ Питти создает целый мир вокруг себя, так как сам он — целый мир событий, чувств, эмоций. Нередко они кажутся совершенно невероятными, хотя они — абсолютно реальны и убедительны. Лаконизм Питти не лишен экспрессии, и, если в его рассказе нет поэтичного воображения, он обладает реальностью и красочностью. «Хроника» Бонаккорсо Питти — это более чем документ своей эпохи, это — особый вид литературы, автобиография, крайне характерная форма художественных, культурных и психологических произведений эпохи Возрождения.

В. И. Рутенбург

© текст - Рутенбург В. И. 1972
© сетевая версия -Тhietmar. 2004
© OCR - Halgar Fenrirrson. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Наука. 1972