Библиотека сайта XIII век
ЯКОВ РЕЙТЕНФЕЛЬС
СКАЗАНИЯ СВЕТЛЕЙШЕМУ ГЕРЦОГУ ТОСКАНСКОМУ КОЗЬМЕ ТРЕТЬЕМУ О МОСКОВИИ
DE REBUS MOSCHOVITICIS AD SERENISSIMUM MAGNUM DUCEM COSMUM TERTIUM
Книга первая
Глава 7. О Святополке, Ярославе, Изяславе, Святославе, Михаиле, Всеволоде
Святополк Владимирович, убив братьев Бориса и Глеба и захватив их уделы, сел княжить в Киеве, но не долго наслаждался этим счастьем. Около этого же времени некий русский Хризохир, по свидетельству Цедрена, подошел со многими тысячами своих к Константинополю и, переплыв Пропонтиду, разбил римский флот, но потом был побежден у Лемноса и понес достойное за свою дерзость наказание.
Ярослав Владимирович, отличаясь пред прочими доблестью и правя один уделами, военной силой отнятыми у Святополка, первый стал называться монархом, т. е. единодержавцем. С Болеславом Храбрым, т.е. отважным, королем польским, он в 1018 году испытал непостоянство военных успехов. В 1026 году он, выступив против Константина, императора Востока, победил в единоборстве Редедю, вождя корсунян, хотя раньше сего был со всем своим флотом разбит императором, метавшим в него огонь. Тогда именно, говорят, и печенеги, соединившись с другими, совершили набег на Болгарию. В этот же промежуток времени прибыл в Россию и св. Олаф, король норвежский, своими же с престола сверженный (сестра коего Ингрида, дочь короля шведского Олафа, была замужем за Ярославом), и пытался русскими силами вернуть себе отцовский скипетр, но был убит своими в самом начале сей попытки. В 1032 году вышеупомянутое русское племя, печенеги, снова опустошили Месию и все побережье Иллирии пожарами до самой Корциры. Тем временем Казимир I, король польский, сочетался браком с Марией Доброгневной, сестрой Ярослава, принявшей впоследствии католичество. В 1041 году Ярослав наш разделил все царство между пятью оставшимися в живых сыновьями таким образом, что Изяславу [266] достался Киев, снова ставший столицею государства, Святославу — Чернигов, Всеволоду — Переяславль, Игорю, т. е. Григорию, — Смоленск и Владимир, Вячеславу — Псков и Новгород. Снова между братьями в течение нескольких лет происходила ожесточенная борьба с переменным успехом из-за главенства, пока, наконец, Владимир, сын Всеволода, по смерти всех остальных не присвоил себе всей власти.
Изяслав Ярославич сильно теснил в многочисленных боях братьев, а равно и половцев и казаков (когда они восстали, то он одних лишил зрения, других — жизни) и, наконец, сам пал в битве жертвою войны, выдав ранее сего дочь Вячеславу за Болеслава II, короля польского. Половцы были народ, граничащий с русскими на востоке и юге, и неоднократно, перейдя Танаис, наносили большой ущерб мосхам; они же доставляли русским знатным людям удобные случаи для восстания против их князей. Когда Святослав Ярославович, заняв город Киев, захватил высшую власть себе, то Михаил Святополк Изяславич последовал за двоюродным братом в очереди правления. Он выдал свою дочь Зоиславу замуж за польского короля Болеслава Кривоустого, с помощью которого, наконец, овладел опять Киевом, так как сын Изяслава, брата его, по возрасту своему не мог еще царствовать.
Всеволод Владимирович по смерти брата Вячеслава, будучи сильнее прочих князей, захватил власть над государством, причем правил им так, что вместе с сыном Владимиром временами то властвовал над всеми княжествами вместе, то над отдельными из них, состоя все-таки данником Болеслава, короля польского.
Глава 8. О Владимире, Мстиславе, Ярополке и других до Романа
Владимир Всеволодович, по прозванию Мономах, при жизни отца еще начал распространять о себе славу доблестными деяниями, присоединил к Смоленску, Киеву и другим областям Владимир, изгнав оттуда своего дядю, и вел войну с Гейзой II, королем венгров, и его братьями Владиславом и Стефаном. В 1043 году он за убийство неизвестно какого-то знатного скифа отправил громадное войско против императора Константина Мономаха, но, будучи отбит на море и на суше, причинил своему народу весьма большие убытки на долгое время. В 1048 году при том же Константине ему подчинились печенеги, которые хотя и приняли христианство, однако вскоре вследствие взаимного недоверия покинули места, где они жили с разрешения императора, и вернулись снова в Московию, откуда неоднократно тревожили Византийскую империю разного рода набегами, пока в 1053 году не предпочли сему мирный [267] договор на 300 лет. В это время, говорят, Владимир завоевал Каффу, или Феодосию, знаменитую венецианскую колонию, и, свалив в единоборстве с коня Германна, правителя сего города, снял с него тяжелую золотую цепь, унизанную жемчугом и драгоценными камнями. Впоследствии он завещал на вечные времена, чтобы эту цепь, знатное доказательство его храбрости, русские цари при вступлении на царство торжественно бы надевали на себя, и присоединил к ней еще пояс и венец, унизанный золотыми бляхами, жемчугом и драгоценными камнями; все это хранится в Москве и в настоящее время. Когда же он снова стал угрожать Константину войною, то император отправил к нему послами Неофита, митрополита эфесского, с двумя другими епископами, а также и наместника антиохийского и иерусалимского архимандрита Евстафия с драгоценнейшими дарами, а именно, частицею от Креста Господня, золотою короною, чашею из камня сардоникса, оплечьем, украшенным множеством драгоценных камней, и золотым ожерельем, причем, заключив мирный договор, преподнес ему титул царя, т. е. самодержца. В 1065 году скифы узы вздумали было с 600000 войском потревожить Фракию и Грецию, но были уничтожены частью чумою, частью же силами болгар, русских, а также и печенегов. В 1075 году Димитрий, некий русский князь из прочих, принял римскую веру. В 1097 году Коломанн, король венгерский, объявил русским войну, но был побежден Митсодемом, предводителем гуннов. Тогда же, кажется, и Владимир вторично отобрал Владимир у дяди своего Святополка, когда тот с помощью Коломанна вторгся туда и избил там более 12 князей половецких с бесчисленными их воинами. Долгое время испытывал он изменчивость счастья в войне и с Инго, королем шведским. У этого Владимира, рассказывают русские, был конь, ведший свой род чрез длинный ряд поколений от Александрова Буцефала, который обыкновенно двигался, опустив голову и развесив уши, когда же чувствовал, что на нем сидит его господин, то на глазах всех он, воспрянув духом, несся во весь опор, потрясая землю топотом своих копыт, и отважно стремился навстречу врагу. Кроме того, он, занимая почетное место в конюшне, выгонял других лошадей, кусая их и брыкаясь. Умирая, Владимир разделил царство между сыновьями Мстистлавом, Ярополком и Георгием, причем, однако, одному принадлежала высшая власть над другими.
Мстислав Владимирович сел было в 1116 году в Киеве на княжение, но, похищенный вскоре после сего смертью, оставил все в наследство своему брату.
Правление Ярополка Владимировича, унаследовавшего престол от брата, было омрачено необычайными кровопролитными происшествиями, так как русские князья, преследуя в душе различные цели, раздирали братоубийственными руками внутренность государства [268] наподобие гибельного и неожиданного татарского погрома, так что власть как бы по воле слепого рока произвольно то находилась у одного из князей, то у другого, то отнималась. В 1122 году, однако, скифы, опустошившие Фракию с громадным войском, были побеждены Иоанном Комненом. Историк Никет замечает о них, что они разделялись на несколько племен и повиновались не одному вождю, из чего явствует, что то были татары в соединении, несомненно, с некоторыми русским племенами. Засим Ярополк вместе с другими русскими князьями повел воинов против поляков, своим игом обременявших русских, но был захвачен в плен Влостовичем, польским сенатором, изгнанным королем Болеславом и просившим у Ярополка защиты и убежища, в то время когда ехал как-то по деревне с небольшим отрядом телохранителей, и отвезен живым к Болеславу. Освобожденный за громадный выкуп из плена и клятвенно обещав хранить мир, он, желая отплатить тою же монетою, ибо желание отмстить взяло верх в душе его, послал некоего венгерца или, вернее, московита, отлично знающего венгерский язык, который притворился также навлекшим на себя гнев своего государя и вследствие сего изгнанным, и получил от Болеслава для прокормления своего город Вислицу. Когда же король отправился в город Бамберг на свидание с Лотарем, императором римским, то этот венгерец, распустив слух о предстоящем нападении русских на Польшу, убедил знатнейших граждан, что Болеслав велит им как можно скорее свозить свои богатства в Вислицу, как безопасное место. А между тем он тайно известил Ярополка, который, явившись с дружиною, захватил город и громадные в нем богатства, причем произошло кровопролитнейшее избиение знатнейших поляков. Болеслав, прославившийся до сего времени 47 победами, желая отмстить за столь возмутительное дело, потерпел около 1139 года в сражении близ Галича такое поражение, что едва спасся сам при помощи одного воина на его лошади. Сколь справедливо, поистине, воздал Господь каждому за его, говоря словами Енния, гнусные торгашеские приемы при военных действиях. Ведь и Ярополк вместо награды лишил своего венгерца зрения и языка, дабы показать, что начальники любят предательство, но ненавидят самих предателей. В это время и особенно после смерти Ярополка происходили те страшные междуусобицы меж русским князьями, о которых я выше упомянул. В 1140 году москвитяне, став немного более дружелюбными к польскому народу, помогали Владиславу II, собирающемуся вести войну с тревожащими его братьями. В 1150 году, в царствование Эриха Святого во Швеции, московиты с ливонцами занимались морским грабежом вдоль шведских берегов. Вскоре после сего они даже проникли до столичного города Упсалы, ибо Гольм в то время еще не был выстроен. [269]
Меж тем некий Всеволод, а вскоре за ним Игорь были, правда на короткое время, царями в столичном городе Киеве. После их изгнания им обладали последовательно иные братья — Изяслав и Георгий. В 1158 году Ростислав, князь смоленский, занял это местопребывание царей. Его свергнул Изяслав Давидович, который сам вскоре после сего был прогнан Георгием, хотя по смерти Георгия он снова захватил власть в свои руки. После них прославились по России Владимир, а за ним Мстислав Изяславович, а равно и Глеб, князь переяславский, и Роман смоленский, между тем как Ярослав и Святослав черниговские вели упорную войну друг против друга из-за престола. В 1164 году Андроник Комнен, еще не будучи императором, бежал в Галич, город, бывший, по замечанию Никета, наместничеством русских или гиперборейских скифов, и князем коего дважды был Коломанн, сын венгерского короля Андрея Второго, погибший чрез несколько лет в походе против татар. В 1168 году при шведском царе Кануте город Сигтуна, некогда главный, разрушен огнем и мечом рутенами, корелами и другими, производящими морские грабительские набеги внутрь Швеции до самого озера Меларна. В это время, кажется, русские отвезли в Москву серебряные ворота Сигтуны. Тем временем Рюрик Мстиславич захватил Киев, занятый половцами, которых татары прогнали с их мест жительства, но вскоре, вследствие зависти других русских князей, был схвачен и заключен в монастырь, причем ему наследовал брат его Святослав. В 1200 году влахи и команы (это — слова Никета) во Фракии опустошили лучшие части сей провинции и, быть может, подошли бы со стороны суши к самым воротам главного города Византии, если бы русские, наихристианнейший христолюбивейший народ, и их князья, частью по собственному побуждению, частью же по просьбам священников, не вступились с поразительным усердием за римлян, сжалившись над христианским народом, с которым варвары дурно обращались, и возмущенные тем, что по несколько раз в год они уводили оттуда пленников и продавали их народам языческим.
Ростислав же и Владимир, сыновья Рюрика, пока жили под покровительством Романа, князя Владимирского и Галицкого, способствовали увеличению власти их покровителя, который, переселясь вместе с ними из Киева в Галич, тем самым как бы перенес на него право на название столицы. Впрочем, этот город был вскоре снова занят Коломанном. Этот Роман, сущий Нерон для России, полагая, что должно прежде всего подчинить себе крупных рыб, дабы впоследствии с большим удобством покорять лягушек, повелел умертвить знатнейших вельмож государства, говоря, что никто не может вполне безопасно вкусить меда, если не будут убиты сперва пчелы. В 1205 году он, однако, погиб сам близ город Завихоста в битве против Лешка Белого, князя польского. [270]
Глава 9. О Владимире, Георгии, Александре, Данииле, Льве и нашествии татар
По кончине Романа государством стал править по праву наследства Владимир Рюрикович, против которого Лешко Белый вместе с тремя другими русскими князьями предпринял еще при Романе, за Коломанна, короля венгерского, чрезвычайно кровопролитную войну. До сего времени значительная часть Литвы была подчинена русским, которым литовцы, вследствие известной своей бедности, платили дань вениками, т. е. пучками из распускающейся березы, употребляемыми в банях, и которые заставляли литовцев, вместо лошадей или быков, таскать повозки или плуги. В это же время, после появления незадолго до сего над Танаисом и Россиею зловещей кометы, внезапно появились татары, народ до 1202 года в Европе неизвестный и находившийся до сего в рабской зависимости от других народов, и стали подчинять бесчеловечному игу большую часть русской земли. А именно, Чингиз-хан, негодуя на рабское положение своего народа, не имеющего под игом парфян ни собственных законов, ни собственного царя, взялся, побуждаемый сновидением, за оружие и с крайних пределов Скифии быстро двинулся вперед и овладел, отчасти сам лично, отчасти же потомки его, самим царством парфян, существовавшим еще со времен Александра Великого, причем завещал своим на вечные времена вперед надменнейшее правило: не заключать мира ни с каким народом, отказывающим им в повиновении. На месте царства парфян татарский хан Влухан впоследствии основал царство Заволжское. Отсюда, как бы из некоей военной крепости, были высланы бесчисленные полчища против Европы и прежде всего против Московии. Так, в 1228 году Батый, называемый также Заинханом, внук Чингиз-хана, двинулся на север, а другие два брата его, Иосхай и Чагатай, отправились к реке Тигр и на юг; в это же время и Ердзивил, князь самогетов, отнял у русских Новгород. Первоначально татары разделялись на семь народностей: собственно татары (т.е. остатки, быть может, гуннов), тангуры, кунаты, талаиры, сонихи, монги и тибеты; впоследствии же, размножившись до бесконечности, они распространились почти по всему шару земному. И не были мосхи в состоянии завоевать Заволжского царства и освободиться вполне от татарского ига до тех пор, пока те постепенно не заняли снова Китай, откуда они исторглись, и не начали заселять часть Индии. Многие полагают, основываясь на 4-й книге Ездры, главе 13, что эти татары произошли от тех десяти колен израильских, коих увел в 330 году от сотворения мира Салманассар в равнины Арсареф, где никогда не обитал род человеческий. К сему присоединяется еще и то, что китайские летописи относят возникновение татарской династии почти к этому же самому времени, а также и то, что у некоторых [271] из этих орд и до сей поры сохранились многие иудейские обычаи. Другие принимают измаилтян за одно с турками и гуннами (что также делает, заметил я, Никет), некоторые, наконец, считают их потомками Магога. От них ведут свое происхождение не только нынешние персидские шахи, но даже и султаны Оттоманской империи. Это последнее мнение, кажется, следует предпочесть всем остальным. У них в глубокой древности заботы по управлению государством препоручались четырем высшим советникам: Ширму, Барну, Гаргну и Ципцану; называлось это Улан, т. е. великий царский совет. Говорят, что такой образ правления применяется в Китае и в настоящее время. По языку они родственны с турками, что явствует, например, из следующих слов, употребляемых по большей части турками с небольшим только изменением: хан — т.е. царь, султан — сын царя, бей — князь, мурза — сын князя, олбуд — человек знатного происхождения, олбоадулу — сын знатного человека, сайд — первосвященник, кси — частное лицо и т.д. Вот этими-то татарами, вторгшимися в Россию, Владимир Рюрикович, могущественнейший между прочими князьями, по бесчеловечном уничтожении войска был захвачен в плен вместе с Мстиславом Романовичем и другими князьями. Столь мало, по-видимому, имеет значения престол даже у чужих племен! В 1235 году был взят город Москва, где по убиении тамошнего князя Георгия вскоре был выбран Александр. Этих двух князей, как я заметил, впервые стали называть в историях князьями как города Москвы, так и Московского княжества. Владимира же в плену у могора, т.е. великого хана, видели доминиканские монахи, посланные от римского папы Иннокентия IV к великому хану, и которым эти варвары обещали в течение пяти лет не нападать на христиан. Склонить их к крещению, однако, никоим образом не могли. Мало того, весьма легко их привлекли в свое нечестие магометане, убедив их, глупцов, в том, что Ейсса Рохола, т. е. Иисус, есть Дух Божий, а Магомет Россалаи, т.е. что Магомет, есть справедливость Божья. Засим, когда Владимир, убежав из плена, стал вооруженною силою вновь захватывать Киев, то Скирмунт и Тройнат, князья литовские с большим мужеством одержали верх над Балаклаем и Курдассом, посланными Батыем. В такой сумятице и горестном положении России многие выдающиеся города, Новгород, Псков, Полоцк, вследствие благоприятного положения дел, вновь расцвели в самовластные республики, избрав у себя сенат.
Тогда и Рингольт, сын Тройната, одержавший блестящую победу над русскими и татарами, стремясь к славе и расширению пределов власти, первый стал усиленно добиваться титула великого князя литовского и русского. И татары, большая часть коих уже прочно поселилась и основала столицу свою на Таврическом полуострове, отнятом у половцев готскими князьями, стали налагать суровое иго [272] на россиян. Смотря по тому, какова была добрая воля сих варваров, князья московские либо получали уделы, либо заключались в темницу. Мосхи до того были лишены почти всякого права суда, что не могли даже, хотя заслуженно, наказывать за уголовные преступления, а с рабским трепетом ожидали из крымского дворца молниеподобного приговора. Когда татарские послы въезжали в город, то московские князья пешком несли им навстречу кобылье молоко и овес, преклонив колена, выслушивали приказание хана и, если из чаши проливалось немного молока на гриву коня, то языком слизывали его, наконец, должны были платить ежегодную дань в виде громадного количества денег, дорогих мехов, одежд, во что бы то ни стало. Поэтому они и ныне дерзко требуют для себя того же.
Даниил Романович, князь киевский, ревнуя славе Рингольта и не довольствуясь названием великого князя, принял латинские обряды и был первым королем русским, венчанным в 1246 году папским послом Опизо. Но призрачное сие королевское достоинство скоро кончилось при сыновьях его Льве и Романе, снова обратившихся в греческий раскол. Даниил занял Люблин, знатный польский город, и многие другие, но и сам был с переменным счастьем и успехом тревожим Миндогом, князем литовским. Не менее сурового врага он имел и в Наримунде, другом князе литовском, который, говорят, первый придумал литовский герб — всадника, да еще к тому же с копьем. В 1259 году татары снова под предводительством Ногая и Телебуга опустошили Россию и Польшу, уводя многие тысячи христиан в вечное и крайне тяжелое рабство, хотя, наконец, понесли от Болеслава Стыдливого, знаменитейшего короля польского, такое поражение, что поляки наполнили девять громадных мешков ушами убитых врагов. Даниил же наш скончался в 1266 году.
Лев Данилович, ведший в 1280 году войну против поляков, основал в России город Леополис. В 1290 году Тургилл, опекун Биргера, короля шведского, напал на Россию с моря и с суши и отнял у них Корелию и обратил ее, до того языческую, в христианскую страну, причем воздвиг в защиту сей области крепость Выборг. В этом же веке стали впервые в Польше и России чеканить монету и притом, кажется, из кожи, по почину Венчеслава, короля сперва Венгрии и Богемии, а затем и Польши, между тем как до сего эти народы вели торговлю посредством простого обмена вещей или же на вес золота и серебра.
Глава 10. Об Иоанне Даниловиче, Иоанне Ивановиче, Дмитрии, Василии и Георгии
Иоанн Данилович по смерти бездетного брата своего Льва первый возвел Москву, около 1300 года, на степень митрополии и столицы [273] более обширного княжества, главным образом по совету митрополита Петра, так как в этом городе был похоронен некто Алексей, прославившийся у русских своей святостью и чудесами. В 1304 году Гедимин, великий князь литовский, двинувшись с войском против русских князей, нанес им сильное поражение. Этот Иоанн был прозван русскими Калитою, т. е. собирателем подаяний, ибо постоянно носил привешенную сбоку котомку, полную щедрых подачек. Иоанн Иванович, заступивший место отца, царствовал весьма недолго, так что едва ли о его деяниях что-либо занесено в историю.
Дмитрий Иванович вместе с братом Симеоном, тверским князем, сделал довольно удачную попытку свергнуть с шеи россиян ярмо татар, которое они терпеливо несли в течение целых 150 лет. В 1350 году мосхи вели войну, довольно успешную, с Магнусом Смехом, королем шведским. Сперва они ему для вида обещали золото за мир, но потом послали железо, переделанное в стрелы. В 1359 году большая часть русских князей съехалась у Авдула, хана заволжских татар, для оказания ему почестей; Димитрий же после сего разбил в двух битвах татарского хана Мамая, причем, говорят, в первом сражении было убито 200000 человек с каждой стороны. Тем не менее, однако, в 1377 году Москва была отнята у него на глазах другим татарским ханом, Тохтамышем. В 1381 году Дмитрий, тесня крестоносцев продолжительною осадою в Нейгаузене, ливонской крепости, в то время когда они уже готовы были сдаться ему, был так сильно ранен пущенною осажденными последнею оставшеюся у них стрелою, что должен был позорно отступить с войском. Он же, став во враждебные отношения с Ольгердом, великим князем литовским, хвастливо в виде едкой шутки говорил, что преподнесет ему пасхальные яйца, и едва, однако, не лишился княжества вследствие нападения Ольгерда. Ибо литовский князь, подойдя тайными путями к самой Москве, принудил Дмитрия просить о мире и, оставив в память сего события копье, вонзенное в ворота крепости, ушел победителем. В это же время и Казимир Великий, король польский, присоединил себе Червонную Русь, как свою область. Василий Дмитриевич, занятый разными войнами, потерял Смоленск и Киев:
эти города приблизительно в 1386 году присягнули в верности Ягайлу, великому князю литовскому. С великим же князем литовским Витовтом, на дочери которого Анастасии он был женат, он вошел в соглашение и составил заговор против Темиркутка или Темиразака, хана заволжского (которого Баязет сперва, ради посмешища, прозвал Тимурленгом или Тамерланом, т. е. хромцом). Ибо царь, или хан Темир, твердо решил в душе своей направить окровавленное оружие свое на Европу, что непременно и произошло бы, если бы он не перенес, после поражения Баязета в 1400 году, войны в самую Индию. В 1399 году Василий успешно прогнал татар из Волжской [274] Болгарии. Когда же в 1404 году татарин Темирсак снова выступил против русских, то он в Рязани остановился, принужденный, по-видимому, к тому некою божественною силою, противодействующей ему. Ибо русские говорят, что они вымолили у Всеблаженной Девы такую задержку, перенеся ради этого самого икону Ее с большой торжественностью из Владимира в Москву, почему и теперь еще даже день 26 августа, когда это произошло, называется Сретением, т. е. встречею, — и весьма празднуется. В 1424 году в Новгороде свирепствовала столь сильная моровая язва, что в течение 6 месяцев погибло 80000 человек. До того велика была сила этого зла, что часто люди, шествующие по улицам, мгновенно умирали или, явившись до сего здоровыми на похороны других, внезапно умирали и хоронились тут же. По случаю предстоящий свадьбы Витовта, который в числе других многих княжеств России владел Псковом и Новгородом, к нему отовсюду съехались европейские государи и при этом совещались о положении христиан. В этом совещании, происходившем в г. Луцке в Волыни в 1428, приблизительно, году, участвовал, кроме Сигизмунда, императора запада, послов Палеолога, императора восточного, Ерика, короля Дании и Швеции, великих князей Бориса Тверского и Олега Рязанского, ханов Таврического полуострова и заволжских, двух магистров ордена крестоносцев в Пруссии и Ливонии, а равно и нового поборника христианства Ягайла, короля польского, — также и наш Василий. Умирая, он предоставил княжество брату Георгию, устранив сына своего Василия, который был ненавистен отцу, так как его мать Анастасия была заподозрена в прелюбодеянии. Георгий же Дмитриевич, собираясь занять престол, заключил было Василия в оковы, но после кратковременного княжения, умирая, завещал ему наследство в своей духовной, пренебрегши собственными сыновьями.
Глава 11. О Василии, Иоанне и Василии Иоанновиче
В самом начале своего княжения Василий Васильевич был схвачен своими племянниками, сыновьями Георгия, о которых он сожалел, что они, как бы выродки какие, были презренны, и ослеплен ими. Вскоре, впрочем, он по желанию татар и благодаря любви народа к нему получил обратно свое княжество и долгое время спокойно правил Московским княжеством, получив прозвание Темный, т. е. лишенный света. Об этом Василии Стефан, великий палатин Валахии, выражался так: “Он расширяет свои владения, сидя дома и почивая”. При нем митрополит киевский Исидор — Киев в то время был подчинен своим особым князьям, — отправившись в сопровождении ста всадников на Флорентийский собор в качестве заместителя патриарха антиохийского, получил в 1439 году от папы [275] Евгения IV сан кардинала, епископа сабинского, но когда он вернулся в свое отечество, то русские отобрали у него все сокровища и заключили его в темницу, ибо нисколько не желали утвердить того соединения с римской церковью, которое он было предпринял. Поэтому у московитов в их книге законов существует особая глава, называемая Собор Флорентийский. Убежав, впрочем, из заключения, Исидор возвратился в Италию, а оттуда отправился в качестве посла от ребра апостольского в Константинополь к Константину, последнему императору, а когда этот город был взят турками в 1459 году, то он с трудом, под видом другого лица, бежал в Рим, где был посвящен Пием II в патриархи константинопольские.
Иван Васильевич, Великий и Счастливый по прозванию, вел много кровопролитных войн с Христианом и Стен-Стуром, королями шведскими. В 1450 году он женился на Марии, дочери тверского князя, а после ее смерти — на Софье, дочери греческого деспота Фомы Палеолога, из рода Багрянородных. Этот Фома, изгнанный турками, жил в Риме, где, говорят, и Софья получила приданое от римского первосвященника. Сам же Иоанн выдал сестру свою за Кудайкула, царя казанского, принявшего при крещении имя Петра. Этот же князь не задумался бы принять обряды римской церкви, лишь бы только папские послы были уступчивее в сем деле. В это время занял город Астрахань Кази, сын крымского хана, которому в 1474 году подчинились и остальные татары после того, как Магомет, султан турецкий, взял Феодосию, столицу Крымского ханства. Меж тем царица московская Софья под предлогом болезни обратилась к жене татарского хана с настойчивой просьбой, чтобы те татары, кои обитали в самом Кремле московском, добровольно ушли бы оттуда навсегда, чем отнималась у них возможность глубоко вникать в замыслы русских. Вместе с этим Иоанн придумал предлог, чтобы отказаться от дальнейшего платежа хану дани. Он выдал дочь Елену замуж за великого князя литовского Александра, ставшего вскоре польским королем, но так как литовцы с пренебрежением относились к религиозным пунктам договора, то Иоанн в кровопролитнейшем сражении разбил их и отнял у них большую часть земли и 70 укрепленных мест и крепостей. У них же он отнял в 1477 году при помощи архиепископа Феофила Новгород и увез оттуда 300 возов, тяжело нагруженных, в город Белая Церковь, сокровищницу России, лежащий на острове. Вследствие чего в 1454 году ганзейские купцы все до одного ушли из Новгорода, после того как царь из-за того, что несколько лиц из их числа неосторожно порицали его, заключил 49 заезжих немцев в темницу и вынудил у них вознаграждение более чем в 300000 червонцев в виде штрафа. Законы, впрочем, он издал весьма полезные и прежде всего строжайший закон о трезвости, впервые предоставив себе право приготовлять [276] напитки. В 1550 году Баязет, султан турецкий, вторгнувшись в Россию, потерял более 40000 своих, погибших от холода и меча во время борьбы за Менгли-Гирея, хана перекопских татар, прогнавшего братьев Айдера и Ямурка, кои бежали в Москву. В 1502 году Вальтер Плеттенберг (благородный род коего процветает и поныне у нас среди знатных курляндцев), великий магистр ливонских крестоносцев, разбил 80000 мосхов, над которыми начальствовал Гавриил, сын Иоанна, и заключил мир на 50 лет. Видя приближающийся конец свой, Иоанн назначил было правителем царства сперва Димитрия, внука своего по первому браку, вскоре же затем, по совету жены, — Гавриила, собственного сына от второго брака, и, наконец, опять Димитрия, вследствие какой-то роковой нерешительности. Отошел этот достохвальный князь от жизни сей в 1504 году, после того как окружил город Москву стеною и наполнил ее несколькими каменными зданиями, для которых он вызывал в Москву на дорогих условиях Аристотеля, зодчего болонского, и других мастеров.
Василий Иванович, раньше называвшийся Гавриилом, принял власть, вступив на престол, отнятый у Дмитрия, сына брата его, в 1505 году. В 1509 году он заключил союз с Свантсоном, королем шведским. В 1514 году он занял Псков и Смоленск — города, кои столь много раз уже раньше подвергались попыткам подчинения, главным образом, благодаря содействию некоего поляка Михаила Глинского и подкупленной обещаниями страже. Неоднократно, но тщетно подступал он к Казани и Астрахани, после того как они восстали, побуждаемые к тому новым князем, присланным им из Крыма. Прожив много времени в необузданном любострастии, он, наконец, женился на Соломонии из московского рода Сабуровых, вскоре заключил ее из-за ее бесплодия в монастырь и вступил в брак с Еленою, дочерью Василья Глинского, женщиною безумно расточительною и необузданною. В 1521 году Махмет-Гирей, хан перекопский, под предводительством брата Шах-Гирея обратил в бегство Шахмета, хана заволжского, и, заняв все его царство, обложил город Москву и увел более 80000 человек в тяжкое рабство. Василий тайком бежал в Новгород и стал снова данником татар. Но в 1523 году он торжественно чрез особых послов объявил войну Махмет-Гирею крымскому и его брату Шах-Гирею, царям казанским, которая благополучно кончилась вследствие неожиданного мира. Этого Василия, говорят, легко было склонить к принятию католической веры, если бы только император Максимилиан не отказал ему в титуле царя. Посол от него Дмитрий Герасимов прибыл в Рим к папе Клименту VII для заключения союза против турок вместе с Павлом Центурионом из Генуи, который раньше был ради торговых целей послан Климентом с грамотами в Московию, который был даже в [277] России еще при Льве X. Приблизительно около этого же времени был отправлен в Россию императором Максимилианом известный барон Герберштейн для заключения мира между поляками и мосхами. И в 1525 году этот Герберштейн, посланный от римского императора Фердинанда, прибыл к Василию вместе с послами — Иоанном Франциском от папы Климента и Леонардом Комита от Карла V, для переговоров все о том же мире. Вследствие чего немного спустя послы московские явились к Карлу V в самую Испанию. Василий меж тем послал Симеона Феодоровича Курбского в Ингрию для покорения далеко живущих народов, и этот Симеон, зайдя далеко за реку и гору Печору, исполнил это поручение к значительному увеличению Русского царства. Покорив казанцев, он содержал у себя в доме их царя Шиг-Алея, человека чудовищных размеров, которого Василий поставил им в цари, но которого они свергли. Так как все прочие князья русские были уже ему подвластны и оставался только один Василий Шемякин, то он призвал его к себе, обвиняя его в заговоре с королем польским, благосклонно принял и заключил в темницу, приказав убить как бунтовщика по совету, быть может, некоего юродивого, который ходил по городу, подметая улицы веником и говоря, что наступил час, когда должно из государства, до сей поры еще не вполне очищенного, выбросить окончательно всякий сор. Вообще это был князь характера лживого, впавший в высокомерие и приписывающий себе титулы, длинные до тошноты. Собираясь умирать, он поручил опеку над своими детьми и заботы о царстве Михаилу Глинскому, которого все время держал близ себя, как человека весьма искусного в делах военных и мирных. Елена же, жена Василия, избрав по смерти мужа, с явным бесстыдством, себе в любовники боярина Иоанна Овчину, умерла от яда, а Овчина был разрублен на части.
Глава 12. Об Иоанне Васильевиче — тиране
Иоанн Васильевич, достойный сын развратной Елены, принял бразды правления в 1540 году мальчиком двенадцати лет и, производя свой род от цезаря Августа, украсил государственный герб двуглавым орлом с распростертыми крыльями. В 1548 году он отправил послов к императору Карлу V, прося у него помощи против турок и предлагая соединение греческой церкви с латинскою, а вместе с тем и прося у императора мужей ученых и художников. И Карл был бы не прочь отвечать взаимным дружеским расположением, если бы всему этому не воспрепятствовали любекские купцы, которые в то время почти одни исключительно производили всю торговлю в Московии с громадной выгодою. Так как мне нельзя будет в дальнейшем повествовании о Иоанне не упомянуть, хотя и против воли, [278] с омерзением, о некоторых чудовищно бесчеловечных пороках его, то я надеюсь, что это не будет вменено мне в преступление Алексеем Михайловичем, сим доблестным государем, который так не похож на него, что никакой порок не может быть в какой бы то ни было степени приписан ему, и который освещает блеском необычайных добродетелей своих яснее самого солнца мрак своей северной страны. Итак, Иоанн, этот усерднейший гонитель одинаково всего честного и бесчестного, предводитель головорезов всего рода человеческого, новый мститель, даже за чувство сожаления, правил над подвластным ему народом, который он ставил на одну доску с дикими животными, не повелевая ими, а свирепствуя над ними. Мало того: он терзал также и чужеземцев и наполнил чуть ли не всю вселенную позорною славою своего тиранства. Не постыдился же некто сказать о сем палаче и приятеле шутов, что он не поколебался бы превратиться в дьявола, так как, отринув все человеческое, он ни во что не ставил весь род людской.
Брата и тестя он без всяких на то причин безбожно лишил жизни. Собственного сына, жертву своей жестокости, он удушил, хотя вскоре с терзаемой фуриями совестью, послал, обуянный внезапным раскаянием, 77000 золотых патриархам константинопольскому и александрийскому и монахам, стерегущим Гроб Господень, дабы они молитвами и священнослужением упокоили душу убитого. Висковатова, мужа, выдающегося между прочими своим красноречием и весьма заслуженного, он велел своим слугам разрубить почленно на части; когда же дьяк, движимый состраданием, отсек Висковатому срамные части для ускорения его кончины, то он приказал ему либо съесть отрезанное, либо же идти на казнь. Итак, тот изжевал это страшное яство, хотя оно тщетно становилось ему поперек горла, и спас себе жизнь тем же средством, которым причинил другому спасительную смерть. Новгород (посаднику коего он велел вступить в брак с кобылою и которого он все-таки в конце концов умертвил вместе с священниками и 3000 других жителей), Псков, Нарву, Ливонию и иные города и области он наполнил таким количеством умерщвленных изысканными способами казни, что попытка с его стороны составить им краткий список была бы тщетною, так как их не вместили бы в себе целые обширнейшие тома. Взяв крепость Виттенштейн — пусть это будет один случай, взятый для примера, из многих — он защитников ее привязывал к копьям, жарил на медленном огне, не говоря здесь уже о другом, не поддающемся описанию, мучении жителей Ливонии.
Так как слава о его жестокости все более и более распространялась повсюду, то северяне и некоторые другие русские племена отвратили от себя гнев тирана, добровольно сдавшись ему. Предприняв пять походов против татар и оказавшись до сего гораздо [279] слабее их, он, наконец, с таким успехом поднял оружие, что обуздал и почти совершенно подчинил их, самых неукротимых людей, себе. В 1559 году Готард, последний магистр тевтонского ордена в Ливонии и первый князь Курляндии и Семигаллии, разбил в большом сражении московское войско и взял в плен главных их вождей. Это обстоятельство раздражило дух Иоанна, как бы острейшими жалами, на общую свирепость до того, что он, как бы в отмщение, поклялся тиранить всячески весь мир. В 1569 году турецкий султан Селим с 300 000 войском, усиленным еще перекопскими татарами, двинулся против русских до самой Астрахани. Тщетно продержав город в осаде и потеряв большую часть вспомогательных со стороны Каспийского моря войск, перебитых московами, он, наконец, голодом и несколькими поражениями, нанесенными ему кн. Серебряным, военачальником русских, поставленный в безысходное положение, постыдно бежал и схоронил остатки войск, поглощенных бурею, в Меотидском озере. В 1571 году Менгли-Гирей, хан крымских татар, взяв город Москву, довел Иоанна до того, что он обещал ему верноподданство и дань и дал даже грамоты на это. Но, получив обратно от него письменные условия вынужденного подчинения чрез воеводу, т. е. наместника своего, рязанского (которому хан безрассудно вручил для рассмотрения грамоты Иоанна, когда он отказался сдать Рязань), Иоанн немедленно собрал войска, снова напал на громадные полчища варваров и разбил их. Когда же в 1572 году послы перекопских скифов потребовали от Иоанна дани, то он велел 300 из их свиты казнить топором, начальников же посольства он отослал обезображенных, обрезав им носы, губы и уши, к таврическому царьку вместе с топором. Засим он непрерывным рядом побед подчинил себе Казань, Астрахань, пермяков, симбирцев, лапландцев, югорцев, булгар, все Заволжское царство и другие народы, частью в Европе, частью в Азии обитающие, и оставил своим потомкам обширнейшие владения, приобретенные оружием. Правда, весьма благоприятствовало ему в этом деле то обстоятельство, что многие татарские племена ушли к своим, успешно в это время воюющим на востоке, в Индии и Китае. В 1578 году шведы, воевавшие и заключившие мир с Иваном Васильевичем при королях Густаве и Ерихе, отняли при короле Иоанне Третьем у московов крепость Падису и некоторые другие места Карелии, а также и обе Нарвы. Но и с Сигизмундом Августом и Стефаном Баторием, непобедимыми королями польскими, вел Иван Васильевич крайне тяжелую войну. Стараясь кончить ее весьма желанным миром, папа Григорий XIII послал знаменитого Поссевина из ордена иезуитов, который в 1582 году чрезвычайно ловко умиротворил все. Перед этою-то войною, говорят, в городе Москве между прочими чудесными явлениями выпал снег с кровяными пятнами и упал с неба мраморный [280] надгробный камень с надписью на неведомом языке — предзнаменование несчастий и призыв к покаянию. Далеко, однако, от того, чтобы смягчить каменное сердце тирана, это скорее еще более ожесточило его, и он велел разбить зловещий камень вдребезги. Равным образом он нисколько не уважал, так как душа его была порабощена отвратительнейшими пороками, общего у всех народов закона о неприкосновенности послов и священного оказания гостеприимства. С герцогом Магнусом, братом от второй матери Фридриха II, короля датского, которому Иван Васильевич дал в жены Марию, дочь брата своего Георгия, и которого он называл королем Ливонии, он обошелся крайне позорно, заставив его однажды проползти на коленях две тысячи шагов и выпить меду, смешанного с собственною его кровью. Стражу его он изрубил в куски и лишил бы жизни самого герцога, сорвав с него всякую одежду, если бы тот сам не спасся счастливым бегством. Намереваясь по заключении перемирия войти в Нарву, он сел в колесницу, на которой был устроен помост, и потребовал, чтобы его везли люди, а не лошади. Духовенству, обращающемуся к нему с мольбою о смягчении хотя бы до некоторой степени сурового нрава его, он лицемерно объявил, что отказывается от царской власти, и удалился в свой дворец или, вернее сказать, в свой монастырь, называемый Александровскою слободою, где неоднократно, облекшись вместе со своими приближенными в монашеское одеяние, совершал лицемерные церковные службы, в заключение коих обыкновенно следовало избиение нескольких заключенных. Выйдя оттуда, о чем его все коленопреклоненно умоляли, он с еще большим ожесточением стал всячески исступленно свирепствовать, придумывая, кроме прежних, еще новые способы истязания. Желая расширить город Москву, он устроил по ту сторону реки новые слободы под названием Налей, от глагола наливать, ибо желал, чтобы воины там свободно напивались допьяна. При нем англичане начали приезжать по Белому морю, и им была открыта гавань. Стоя уже почти одною ногою в могиле, сильно, но, кажется, слишком поздно, в последнюю минуту жизни, он, говорят, раскаялся, когда к крайнему ужасу присутствующих тело его уже стало разлагаться и издавать зловоние, и он к общей радости испустил дух, терзаемый фуриями и стонущий от угрызения совести, в 1584 году от Р. Х., 66 лет от роду, возвратив перед смертью свободу заключенным и освободив подданных от податей на десять лет. Телосложения он был вполне крепкого, роста высокого, глаза имел быстрые, но небольшие, нос — орлиный, лицо морщинистое и красное; высокомерный в обращении, с крепкою памятью, он никогда не смеялся, кроме как в опасности и во время своих свирепств, так что находился в наилучшем настроении духа каждый раз, как устраивал омерзительное избиение людей. Ум имел [281] проницательный и быстрый; не знал меры одинаково ни в ненависти, ни в благосклонности, одинаково был жаден до славы, как и до богатств; гордости же был необычайной, до того, что требовал непременно выучить слона преклонять перед ним колени. В военное и мирное время предавался хвастовству и расточительности. Более всего его потешали охота и борьба пленников с дикими зверями, и он полагал, что имеет право терять время, проводя его за игральными картами или шашками. Преступною страстью был до того обуреваем, что, говорят, даже будучи уже при смерти, пытался изнасиловать [Ирину, жену сына Феодора] и постоянно пользовался чужими женами. Вид же добродетели придавало ему то, что он сам читал просьбы, выслушивал людей даже низкого состояния, строго преследовал чиновников за бездействие и жестокость, являлся по временам покровителем чужестранцев, которых допускал во дворец, предоставляя им свободу вероисповедания и богослужения, кроме иудеев, которых был непримиримым врагом. Быв женатым на семи женах, он оставил после себя только двух сыновей, а именно Федора или Феодора, который и наследовал ему, и Дмитрия, убитого Борисом Годуновым, захватившим себе царскую власть.
Глава 13. О Феодоре, Борисе, Феодоре, Василии и Лжедмитриях
Феодор, или Федор Иванович, принял бразды правления государством в тот же год, как умер его отец. К нему вскоре, вследствие его простоты и неразумия, присоединился в качестве как бы нового правителя и помощника Борис Годунов, брат царицы, после того, как был удален Богдан Бельский, воспитатель царских детей (который стремился к царской власти, но неудачно). Годунов, приобретя темными делами любовь народа, устранил с своего пути малолетнего Дмитрия посредством неких изменников, которых, однако, предал смерти, дабы не оставить как-нибудь следов и свидетелей своего преступления. В 1593 году он отнял у шведов несколько городов и крепостей в Ливонии. В 1597 году, незадолго до своей кончины, Феодор предлагал многим князьям, окружавшим его ложе, царский скипетр, и все отказывались. Борис же Годунов, простершись ниц, принял его, страстно желая получить, хотя и притворялся, что отказывается, а с ним и всю власть. Как я уже заметил, он постоянно притворялся не хотящим взять на себя это, но, наконец, принял по многочисленным просьбам подданных и детей, бегавших с мольбами по улицам по его же наущению, в 1597 году и стал править весьма хорошо, поклявшись предварительно в том, что он в течение пяти лет не прольет ни единой капли крови граждан. Кроме того, он решил при себе вводить в Россию науки, но ему в этом прекрасном [252] деле помешало сопротивление духовенства. Привлекши к себе великолепными обещаниями Густава, сына шведского короля Ерика XIV, он лишил его всего царского убранства, когда тот отказался переменить веру, ради брака с дочерью Бориса, и удалил его от себя. Этот Густав, окончив впоследствии в 1607 году жизнь свою в России, был похоронен в каком-то лесу. Вследствие сего Борис, для скрепления дружбы с Христианом IV, королем датским, вызвал к себе его брата Иоанна, обещая ему точно так же женитьбу на дочери своей Аксинье. Но и тот также, прожив в Москве всего лишь шесть недель, скончался и был предан земле в Немецкой слободе без всяких похоронных торжеств. Когда же турки стали хлопотать о союзе с Борисом, то он им послал камзол из свиной кожи и шитый серебром мешок, наполненный свиным пометом, вместе с открытым объявлением вечной вражды. Англичане и голландцы снова получили от него чрез послов своих прежнее право свободной торговли. В 1601 году и в двух последующих в России господствовал такой голод, что были вынуждены употреблять в пищу человеческое мясо, хотя царь и запретил чужеземцам покупать хлеб. За голодом непосредственно последовала смертоносная чума, болезнь необычайная в северных странах, вместе с другими карами разгневанного Неба. А в 1606 году умер и сам Борис без всякой предсмертной болезни, как подозревают, от яда, принятого им самим, в самый разгар смут, возбужденных Лжедмитрием.
Феодор, или Федор Борисович, был царем только в течение двух месяцев. Губительнейшая для всей России шайка Дмитриев, дерзкая и сильная духом и людьми, подослав к нему убийц, сразу лишила его внезапно и власти и жизни, несмотря на то что подданные уже поклялись ему в верности и что уже был назначен день, когда он должен был возложить на себя царский венец и прочее священное царское одеяние. Итак, Дмитрий первый (после настоящего Дмитрия, давно уж убитого), приняв на себя звание царя и, еще при Борисе, начав заводить смуты, будучи научен неким русским монахом, враждебно относившимся к Борису Феодоровичу, по необычайному стечению обстоятельств стал считаться царем, что произошло главным образом благодаря стараниям и помощи киевского воеводы, у которого он был в услужении и которому он открыл вымышленное свое происхождение, будучи обижен пощечиною, полученною от своего господина. Мало того, сам король польский Сигизмунд и воевода сандомирский (на дочери коего Марии Георгиевне Дмитрий в 1606 году женился и которой он торжественно поклялся обратить русских в католическую веру) в значительной степени поспособствовали этому делу. В 1606 году июня 10 дня этот Дмитрий или, вернее, Гришка Отрепьев — таково было его настоящее имя, — родом из Валахии (а не из Италии, как это некоторые [283] неосновательно полагали), обладающий прекрасною осанкою и красноречием, вошел с чрезвычайной пышностью и приветствуемый народом в Москву, разбив войско Бориса. Засим, осквернив гнусным любодеянием дочь Бориса Аксинью, заключил ее в монастырь, а мнимую мать свою возвел из ее уединения на престол и, отправив прежде сего несметные сокровища в Польшу, получил чрез послов Анну Марию, дочь сендомирского воеводы, обещанную ему в жены. Но как все ложное не бывает долговечно, то и Дмитрий, сам себя выдавая и губя, начал жить совершенно несогласно с обычаями русских, вследствие чего у его подданных явилось сильное подозрение, не чужестранец ли он, быть может. Так, он наслаждался музыкой во время обеда, вскакивал без всякой посторонней помощи на необъезженных коней, совершенно необычно занимался делами в полдень, когда все предавались сну, весьма часто уезжал на охоту, крайне редко творил крестное знамение в ежедневных службах и ввел много других новшеств для русских. Вследствие сего князья Шуйские, главным образом, вместе с другими справедливо предприняли составить заговор против сего тирана при помощи Василия Ивановича, участника в его, Дмитрия, замыслах и раскрывшего пред ними его хитрые выдумки. Старший между Шуйскими, он подвергся, когда его замыслы были открыты, тяжелой пытке, однако оставлен в живых. Вскоре после сего он, ради освобождения отечества и отмщения за причиненное ему бесчестие, возобновил свои наветы и рано на рассвете по знаку, данному колоколом, бросился, схватив оружие, в Кремль и окончательно добил Дмитрия, которого и сама мать отказалась признать своим сыном, и уже полуживого, вследствие какого-то падения, в первый же год его царствования, и выставил тело убитого на трехдневный отвратительный показ, причем были убиты многие поляки, и только отцу Марины и царским послам было разрешено возвратиться к себе. Такова, поистине, всегда была роковая награда за нечестивые дела — кратковременное наслаждение и вечный позор. Марина Георгиевна же (Maria Gorgona), спасшаяся под юбками своей дворцовой управительницы и заключенная в монастырь, впоследствии вышла замуж за Лжедмитрия третьего, который причинил тоже немало смут, а затем — за некоего поляка Заруцкого и в конце концов умерла в наигрязнейшей тюрьме.
Итак, в этом же году Василий Иванович Шуйский, по выбору всей России приняв царскую власть, велел вырыть труп Дмитрия и сжечь его вне города рукою палача, причем всенародно были объявлены его вины: что он, действительно, был беглый монах, волшебник, еретик, обманным образом захвативший себе власть. После сего Григорий Шаховский бежал с царскою печатью и, утверждая, что первый Дмитрий и поныне еще живет в Польше, снова возбудил [284] сильные волнения. Мало того, когда этот первый обман был обнаружен, то он выдумал снова еще другого Дмитрия, которого весьма сильно поддерживали Петр Феодорович, незаконный сын Феодора Иоанновича, шатающийся между казаками, и поляки. Они измышленного третьего Дмитрия, иначе называемого Иоанном, супруга Марины, бывшего до сего школьным учителем в Польше, привели к российской границе (в то время, когда вся Московия была терзаема внутренними и внешними войнами), дабы с большим успехом, на чужую ответственность, выполнять собственные замыслы. В это время король шведский Карл IX предложил мосхам помощь против поляков, послав ради сего Петра Петрея, выдающегося, между прочим, составителя описания Русского государства. Русские же, хотя сперва и отказались в 1609 году, однако усиленно просили о ней, и Яков Делагарди пришел с войском в 5000 человек. С этим небольшим войском он овладел громадным Новгородом, когда мосхи отказались было платить обещанное жалованье, и держал его в подчинении у своего короля до тех пор, пока дело это не уладилось заключением мира. Меж тем, когда Василий, ничем не успокаивая народ, волнующийся вследствие раздоров, отправился в монастырь, препоручив заботу о государстве Феодору Мстиславскому, король польский Сигизмунд занял Смоленск. Дмитрий третий же после многих поражений со стороны мосхов и осады Москвы бежал к татарам и был там изменнически убит в то время, как пировал и плясал с ними, пронзенный выстрелом из фузеи. После его смерти многие присягнули и пристали к Лжедмитрию четвертому, возбудившему смуты в западной России, а вскоре после сего — к Лжедмитрию пятому, сыну Марины, из коих первый, нигде не имевший никакого успеха, умер внезапно; неизвестного происхождения, изгнанный из Пскова, он, садясь на коня, был пронзен копьем и погиб. Большинство тогда избрало русским царем Владислава, потом внезапно раскаялось в этом решении, стоившем им много крови, когда они под предводительством патриарха Гермогена, Заруцкого и Ляпунова, излюбленных вождей народа, стали изгонять поляков из Москвы. Но если в 1610 году мосхи возбуждающим сожаление образом опустошили огнем и мечом Вильну, столицу Литвы, то и поляки также, кроме похищения громадных сокровищ, столь кровопролитно отмстили им, что в 1612 году русские решили отправить послов к императору Матвею, дабы чрез его посредничество поляки перестали бы тревожить нападениями Россию, не имеющую вождя. Наконец, был извлечен из убежища своего и передан Сигизмунду в качестве пленника и Василий Иванович Шуйский, который вскоре был схоронен в поле, близ Гостининского замка, но по окончании войны его бренные останки были почтены в Варшаве памятником от государства, а немного времени спустя увезены в Москву. Другие [285] призывали к себе Карла Филиппа, брата шведского короля Густава Адольфа, который, однако, не доверяя постоянству мосхов, добровольно сам отказался от посягательств на царство. Наконец, Дмитрий шестой по порядку, бывший когда-то писцом при дворе, стал было волновать Московское государство, выдавая себя за Дмитрия Шуйского, но он, в самом начале царствования Михаила Федоровича, понес достойное своему преступлению наказание, быв предан позорной казни. И вот краткий очерк истории о Дмитриях, немало, впрочем, поистине запутанной туманными противоречиями и мелкими подробностями.
Глава 14. О Михаиле Феодоровиче
Михаил Феодорович, из древнего рода Романовых, черкесских князей, отпрыск знатного происхождения, уже прославившийся военною доблестью, был единодушно избран править государством в 1615 или, по русскому летосчислению, в 7123 году от сотворения мира, из-под самого плаща матери, укрывшей его, из опасения, в монастыре города Костромы, главным образом стараниями Трубецкого, Пожарского и казаков, а также в значительной степени по совету некоего псковитянина, коему впоследствии признательный князь поручил должность сборщика податей. В этом муже Псков, кажется, вещим образом проявил древнюю доблесть мудрого Гостомысла, который некогда удачно посоветовал избрать варягов в русские князья. С благоразумной осторожностью избегал юный Михаил до этого всех почестей, которые на каждом шагу встречались ему повсюду в изобилии. Ибо, удалясь в отдаленные места, он не только великодушно отклонил просьбы бояр, но даже расчистил себе путь к отступлению мечом, когда казаки пытались как бы неким приятным насилием заставить его принять скипетр, причем убил многих из них. Отец сего нового царя Феодор Никитич Романов был одним из главных правителей, как их называют, государства, который, съездив удачно послом в Польшу, принял по избрании сына в великие князья имя Филарета и прославился под патриаршим клобуком. Михаил прежде всего немедленно отправил послов к императору Матвею, дабы скрепить старый дружественный союз договором о новом оказании помощи. Благодаря его заботам о мире, удачно заключенном с соседями, Москва, как бы мертвая до сего, казалось, вновь ожила. Ибо, действительно, никто кроме Михаила, доблестнейшего князя и как бы нового основателя, не был бы в состоянии восстановить утомленное и почти погибающее под игом столь многих зол государство; как в частной жизни своей он держал себя в высшей степени похвально, так и, став во главе всего государства, он поддержал прежнюю добрую о себе славу. Хотя и видел он себя [286] взнесенным превыше всех людей, тем не менее сердце его всегда питало любовь к низшим, так что он, подавляя в себе великодушно всякую гордыню, считал, что для созидания царя нужны те же элементы, какие нужны для хорошего человека вообще. Перво-наперво он всенародно предал достойной казни последнего Дмитрия, называвшегося собственно Тимошкою Анкундиновым. Этот Дмитрий в то время, как все были на стороне Михаила, убежал, не находя себе никакого дела в России, сперва в Польшу, затем в скором времени в Константинополь, где принял даже обрезание, как оно производится у турок, отсюда — в Рим, где сделался католиком, и, наконец, — в Виттенберг, где стал лютеранином. Выданный, наконец, голштинским герцогом московскому послу и привезенный в Москву, он был бит кнутом, удавлен веревкою, а труп разрублен на пять частей после того, как его продержали несколько времени закованным в цепях на воротах царского дворца, как бы на позорном некоем седалище, напоказ всем. Польские войска Михаил мужественно отразил; так как до сего русские колебались в своем выборе, то они, будучи высланы вперед Владиславом, уже обложили город и ждали прибытия короля. Михаил же, освободив сперва город, вытеснил их также и из Кремля и, наконец, совсем из России, заключив, впрочем, с ними договор. Говорят, поляки тогда разграбили всю казну московского царя и захватили с собою царскую корону, как говорит некто, что, кажется, не совсем похоже на истину, так как полякам было предоставлено уйти не иначе, как с позволения русских, из Кремля и из страны, где вещь, столь важная для русских в то время, была бы в пренебрежении. Была война и со шведами, но вскоре, в 1618 году, последовал благотворный мир. В 1631 году, незадолго до заключения нового мира с поляками, Михаил отправил в Польшу посла, который потребовал от государственных чинов (короля у них в то время не было), не обнажая голов, возвращения Смоленска с суровыми угрозами и готовый вручить им в случае отказа обнаженную саблю в знак объявления войны. В это же время приезжали в Москву и Персию голштинские послы и с ними знаменитый Олеарий, с целью открыть новые торговые пути. В 1633 году Владислав Четвертый, снова начав войну, отнял у мосхов многие города и теснил Смоленск долгою осадою, а в 1645 году (в котором он получил от шаха персидского великолепнейшие подарки в знак дружбы и заключил с ним союз) Михаил, государь, о котором все весьма сожалели, скончался.
(пер. А. И. Станкевича)
Текст воспроизведен по изданию: Утверждение династии. М. Фонд Сергея Дубова. 1997
© текст
- Станкевич А. И. 1905
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR -
Бирюков А. 2004
© дизайн
- Войтехович А. 2001
© Фонд
Сергея Дубова. 1997