ВВЕДЕНИЕ

В двадцатые годы нашего столетия при подготовке свода исторических и литературных памятников по истории и истории культуры Ирана, хранящихся в различных фондах мира, Мухаммад Казвини ознакомился с описанной В.Р. Розеном персидской рукописью.

В каталоге, содержащем перечень рукописей научной коллекции Института восточных языков Министерства иностранных дел, дано описание уникальной персидской рукописи, не имеющей заглавия и условно именуемой “Мадж-му’а-йи мунша’ат-и ‘ахд-и Салджукийан ва Хорезмшахийан ва аваил-и ‘ахд-и могол” ¹, хранящейся в рукописном фонде ЛО ИВ АН СССР ². Рукопись содержит образцы документов, грамот, посланий и писем, составленных при Великих Сельджукидах, Сельджукидах Рума, хорезмшахах, монголах и других правителях такими известными государственными деятелями и литераторами, как Мунтаджаб ад-Дин Бади’ ал-Джувайни, Рашид ад-Дин Ватват, ‘Абд ал-Васи’ Джабали, Шамс ад-Дин и Ата-Малик Джувайни, Шамс ад-Дин Парвана.

В описании выделяются отдельные составные части памятника, отмеченные переписчиком красными чернилами, приводится заглавие каждого документа и письма. Некоторые грамоты и письма, представляющие, по словам автора описания, чрезвычайный интерес, особенно подчеркиваются. Составителем основной части грамот и писем сборника назван служащий канцелярии султана Санджара ибн Малик-шаха катиб Мунтаджаб ад-Дин Бади’. Здесь говорится, что имя Мухаммад ибн Садр ад-Дин ал-Хоразми, встречающееся в рукописи, по всей вероятности, принадлежит переписчику. В. Р. Розен относит время составления рукописи к XIII в. хиджры. По словам Мухаммада Казвини, имя Мунтаджаб ад-Дин Бади’, которое, по определению В. Р. Розена, принадлежит составителю сборника, навело его на мысль о том, что ленинградская рукопись представляет собой список [7] сборника документов и посланий “‘Атабат ал-катаба”, отмеченного в сочинении автора XIII в. Мухаммада ‘Ауфи “Лубаб ал-албаб” как одно из первых произведений документального характера на персидском языке и служившего образцом для всех последующих поколений катибов и мунши ³. Однако в каталоге рукописей каирской библиотеки “Дар ал-кутуб ал-мисриййа” Мухаммадом Казвини была обнаружена под номером 6292 персидская рукопись, озаглавленная “‘Атабат ал-катаба фи байан та’лим ал-китаба ва-л-инша’” ⁴. После ознакомления с фотокопиями обеих рукописей им было установлено, что уникальный список упомянутого Мухаммадом ‘Ауфи сборника документов и писем “‘Атабат ал-катаба”, датированный мухаррамом 671 г.х., хранится в каирской библиотеке и незначительная часть его материалов (примерно одна пятая) перекликается с содержанием ленинградской рукописи. X. Хорст, который ознакомился с фотокопией ленинградской рукописи в Национальной библиотеке в Тегеране, отмечает, что на полях фотокопии имеются пометки Мухаммада Казвини. Они свидетельствуют о том, что составление данного списка иранский ученый относит к периоду не позднее 1300 г. ⁵

В 1950 г. Аббас Икбал издал текст “‘Атабат ал-катаба”, который был подготовлен Мухаммадом Казвини на основе каирской рукописи ⁶. Для текстологической корректировки некоторых фрагментов памятника издатель привлекал ленинградскую рукопись.

Подготовивший издание памятника Мухаммад Казвини охарактеризовал его как “бесценную реликвию персидской прозы, отражающую официальное делопроизводство в государственных учреждениях Сельджукидов в начале и середине шестого века хиджры и содержащую богатый исторический материал, касающийся деятельности многих эмиров, правителей, государственных и религиозных деятелей времени султана Санджара” ⁷.

Составленные главой государственной канцелярии (диван ар-раса’ил или диван ал-инша’) султана Санджара Али ибн Ахмадом Муаййид ад-Даула Мунтаджаб ад-Дином Бади’ атабеком ал-Джувайни указы и письма являются одними из первых образцов официальных документов на персидском [8] языке, дошедших до нашего времени. Как отмечает Касем Туйсеркани, образцы грамот, составленные Мунтаджаб ад-Дином Бади и его коллегой Рашид ад-Дином Ватватом — начальником канцелярии хорезмшаха Атсыза (а также Абу-л-Фазлом Байхаки), являются самыми ранними памятниками литературы, положившими начало новому направлению в персидской прозе — искусству инша’ ⁸. После этого появляется практика составления из документов и писем именитых катибов отдельных сборников, которая продолжалась вплоть до XX в.

Критическая оценка материалов “‘Атабат ал-катаба” и их историческая достоверность подтверждаются целым рядом знаменательных дат, приводимых в указах и посланиях, перечислением, а иногда и более подробным описанием значительных исторических событий, упоминанием известных исторических личностей из числа правителей, везиров, военачальников, знаменитых государственных, религиозных и общественных деятелей, ученых и литераторов, повествованием о строительстве или функционировании крупных общественно-исторических объектов типа медресе, больниц, мавзолеев, сведения о которых встречаются в различных исторических хрониках, жизнеописаниях владык и географических сочинениях XII—XIII вв., написанных на арабском и персидском языках. Определенная часть вышеупомянутой конкретной информации также перекликается с данными, приводимыми в специальных прозаических трудах и стихотворных произведениях известных ученых и поэтов этого времени.

Особый интерес представляет терминология памятника, которая ограничивается в основном хронологическими рамками X—XIII вв.

Касаясь вопроса изучения сборников образцовых формуляров — инша’, В.Р.Розен утверждает следующее: “Систематическое изучение сохранившихся таких сборников со временем обещает дать богатые результаты для более глубокого понимания разных сторон быта мусульманских народностей, равно как и для истории данного языка” ⁹.

Описав ленинградскую рукопись, В. Р. Розен первым ввел ее материалы в научный оборот. Он перевел и прокомментировал один из султанских указов, подчеркнув особенность и ценность информации, содержащейся в официальных сельджукских документах ¹⁰. При написании монографического труда “Туркестан в эпоху монгольского нашествия” В.В.Бартольдом было использовано около тридцати писем и грамот, специально им выбранных из ленинградской рукописи. Это в [9] первую очередь присяжная грамота правителя Хорезма Атсыза ибн Мухаммада на верность султану Санджару, послание последнего халифу с подробным описанием победы Сельджукида над властителями Мавераннахра и Туркестана и ряд других документов ¹¹. В сборнике “Материалов по истории туркмен и Туркмении”, подготовленном по случаю пятнадцатой годовщины советского Туркменистана, содержится перевод пяти указов и писем из вышеупомянутой рукописи. Перевод был подготовлен С. Л. Волиным ¹².

В 1951 г. некоторые документы ленинградского списка были привлечены М.А.Койменом для их сопоставления с указами “‘Атабат ал-катаба” и другими сочинениями, имеющими отношение к истории Великих Сельджукидов ¹³.

Извлеченный из ленинградской рукописи текст победной грамоты, адресованной багдадскому халифу и повествующей о победе султана Санджара над правителем Самарканда Ахмад-ханом, опубликован Аббасом Икбалом в его книге “Везират в эпоху Великих Сельджукидов” ¹⁴. В сборнике исторических документов и писем, специально отобранных его издателем Муаййидом Сабити из рукописей различных собраний, также содержится несколько указов и официальных посланий сельджукского и хорезмшахского времени, взятых им из “‘Атабат ал-катаба” и ленинградской рукописи ¹⁵.

Критическое изучение сборников инша’, в том числе собрания документов и писем “‘Атабат ал-катаба”, нашло продолжение в работах Э.К.С. Лэмбтон, X. Хорста, Г.Р. Рёмера ¹⁶, С.Г. Агаджанова, О.Г. Большакова, Г.Г. Берадзе.

Изданный Аббасом Икбалом сборник “‘Атабат ал-катаба” композиционно состоит из двух самостоятельных частей. Первая — султаниййат — основная по объему и содержанию часть памятника, включает султанские указы, официальные назначения, государственную переписку. Вторая — ихваниййат — охватывает ряд приватных писем и их фрагменты, в значительной своей части не принадлежащие перу Мунта-джаб ад-Дина Бади’ ал-Джувайни ¹⁷. Первая — официальная [10] часть памятника, составление которой Мунтаджаб ад-Дином не вызывает сомнения, легла в основу настоящего русского перевода.

Сведения об авторе

Об авторе и составителе сборника “‘Атабат ал-катаба” известно очень немного. Разрозненные сведения о нем имеются в предисловии автора, написанном для сборника ¹⁸, в вводной статье издателя памятника ¹⁹, сочинениях Мухаммада ‘Ауфи “Лубаб ал-албаб” ²⁰, ‘Ата-Малика Джувайни “Тарих-и джахангуша” ²¹, антологии Даулатшаха Самарканди “Тазки-рат аш-шу’ара” ²², Марзбан-наме ²³, работах современных авторов— Муаййида Сабити ²⁴, Мухаммада Таги Бахара ²⁵, Забихолла Сафа ²⁶.

Вышеназванные средневековые сочинения и тексты указов, составленные Мунтаджаб ад-Дином ²⁷, позволяют определить его полное имя и титулы — Али ибн Ахмад Муаййид ад-Даула Мунтаджаб ад-Дин Мухлис ал-Ислам ва-л-Мусли-мин Бадиг ал-Катиб атабек ал-Джувайни. Один из его предков, по словам Мунтаджаб ад-Дина, был секретарем правителя Табаристана — Шамс ал-Ма’али Кабуса ибн Вашмгира ²⁸ из династии Зийаридов (978—1012). Дед автора знаменитой хроники “Тарих-и джахангуша” доводился внучатым племянником будущему катибу султана Санджара ²⁹.

Нам неизвестны даты его рождения и смерти. В предисловии к сборнику указов он упоминает, что в 516 г.х. (1122 г.) ему пришлось отправиться в столицу государства город Мерв для обучения ремеслу дабира ³⁰. Следовательно, упомянутая дата может быть отнесена к юным годам составителя сборника. Упоминание Мунтаджаб ад-Дина о том, что один из его предков являлся дабиром правителя Табаристана и оставил своим потомкам тетрадь с образцами писем на арабском языке, говорит об определенном социальном и интеллектуальном климате, в котором рос будущий [11] мунши. Вскоре после прибытия в Мерв ему пришлось совершить путешествие в Газну, где он встречался с именитыми учеными, литераторами и государственными деятелями. После приобретения некоторых литературных навыков он поступает на службу к другу своего отца, шейху Шараф ад-Дину Байхаки, известному ученому и начальнику дивана одного из могущественных сельджукских эмиров сипахсалара ‘Изз ад-Дина Онара ³¹. Шараф ад-Дин через некоторое время поручил ему ведомство инша’ своего дивана и наблюдал за его ростом. Юному мунши приходилось сочетать литературную деятельность с походной жизнью, которую вел сипахсалар. Ему часто доводилось выслушивать порицания и обидные слова в свой адрес от взыскательного и строгого шейха. Мухаммад ‘Ауфи, которому довелось ознакомиться с не дошедшими до нашего времени другими сочинениями Мунтаджаб ад-Дина, называет его работы “Рукйат ал-калам” (“Чары пера”), “Тафзил-и Нишапур” (“Предпочтение, отданное Нишапуру”) и отмечает, что в “Рукйат ал-калам”, прочитанном им в Нишапуре, составитель сборника сетует на своего учителя за нанесенные ему обиды и оскорбления ³². Упорный труд и незаурядные способности вскоре дают о себе знать. Блестяще выполнив поручение шейха Шараф ад-Дина при составлении ответственного послания одному из сановников от имени ‘Изз ад-Дина Онара ³³, молодой мунши переходит важный рубеж становления катиба и вступает в круг признанных дабиров. Ему преподносится особая почетная одежда, которую, по всей вероятности, носили катибы диван ал-инша’ ³⁴. По ходатайству и рекомендации Шараф ад-Дина Байхаки Мунтаджаб ад-Дин получает доступ ко двору султана Санджара ³⁵. В 1129 г. он участвует в Мавераннахрском походе султана в составе чиновников, сопровождавших Сельджукида, и становится свидетелем взятия Самарканда. Именно ему поручается составление фатх-наме — победной грамоты на имя аббасидского халифа ал-Мустаршида. Фатх-наме была одобрена везиром Санджара Насир ад-Дином Абу-л-Касимом Махмудом ибн ал-Музаффаром ибн ‘Аби ал-Маликом ибн Аби Туба ал-Марвази, известным литератором, и бывшим в свое время главой диван ал-инша’ ва-т-тугра султана ³⁶. Грамота направляется халифу в сопровождении эмира ‘Алим-бека Али, а Мунтаджаб ад-Дин, восхваляемый [12] везиром, начинает подниматься по служебной лестнице и возглавит в будущем государственную канцелярию султана Санджара. Он прослужил под началом трех везиров. По свидетельству Мухаммеда ‘Ауфи и ‘Ата-Малика Джувайни, Мунтаджаб ад-Дин пользовался большим влиянием при дворе, был одним из приближенных султана. Подтверждением этому служит рассказ Джувайни о событиях похода султана Санджара в Хорезм в 1147 г. Хорезмшах Атсыз, который перестал повиноваться султану после поражения последнего в битве при Катаване, совершил рейд по городам и областям Хорасана, произведя значительные опустошения. В отместку за действия правителя Хорезма Санджар выступил против ‘Ала’ ад-Дина Атсыза и осадил город Хазарасп, в котором находился придворный поэт и начальник канцелярии Ануштегинида Рашид ад-Дин Ватват. Последний написал сатирические стихи, в которых высмеивал Сельджукида. Султану удалось захватить город, и он распорядился схватить и четвертовать Ватвата. Поэт обращался за содействием ко многим эмирам султана, но никто не осмелился вступиться за него. Тогда он обратился за помощью к своему коллеге Мунтаджаб ад-Дину ³⁷, которому удалось спасти Ватвата от смерти ³⁸.

Как отмечает Мунтаджаб ад-Дин в своем предисловии, коллекция официальных документов и писем была им составлена по повелению последнего везира Санджара, внука Низам ал-Мулка — Насир ад-Дина Абу-л-Фатха Тахира ибн Фахр ал-Мулка ибн Низам ал-Мулка (1133—1153). Везир намеревался использовать сборник инша’ для обучения своего сына Кавам ад-Дина мастерству эпистолярного стиля ³⁹. Следовательно, время составления сборника “‘Атабат ал-катаба” можно отнести к периоду пребывания Насир ад-Дина Тахира в должности везира ⁴⁰. Очевидно, в течение этого периода катиб Мунтаджаб ад-Дин достиг верхней ступени своей служебной карьеры, возглавив султанскую канцелярию. Судя по материалам указов, он также выполнял дипломатические поручения, инспектировал диваны вассальных правителей, занимался налаживанием дел, касающихся доменных земель и имущества правящей династии в провинциях ⁴¹. Мухаммад Казвини приводит стихи, написанные знаменитым поэтом XII в. Аухад ад-Дином Мухаммадом ибн Али ибн Исхаком ал-Анвари в честь Мунтаджаб ад-Дина. Стихи выдержаны в панегирическом духе: [13]

О ты, занимающий место шаха над катибами,
О [твоем] высоком положении свидетельствует мунши неба ⁴².

Сам Мунтаджаб ад-Дин также сочинял стихи на арабском и персидском языках, которыми пересыпаны составленные им указы и письма. Мухаммаду ‘Ауфи довелось слушать стихи автора “‘Атабат ал-катаба” из уст его сына Са’д ад-Дина Мас’уда ⁴³.

“‘Атабат ал-катаба” как источник

Период сельджукского господства в странах Передней и Средней Азии сравнительно не богат историческими источниками ⁴⁴. И хотя ко времени возникновения Сельджукской державы в странах региона существовала развитая историография на арабском и частично персидском языках и создавались сочинения по истории городов, регионов и династий ⁴⁵, каждое из которых само по себе представляет определенный интерес для изучения истории стран Ближнего и Среднего Востока XI—XII вв., сборник документов “‘Атабат ал-катаба”, составленный Мунтаджаб ад-Дином Бади’, занимает среди них одно из видных мест ⁴⁶. Особенность этого памятника — официальная переписка — заключается в том, что его документы дают возможность получить ту информацию, которая отсутствует в хрониках, жизнеописаниях владык, региональных историях и географиях. Документы “‘Атабат ал-катаба” содержат большое количество конкретного материала по социально-экономической и политической истории Ирана и сопредельных стран, который не встречается в нарративных сочинениях и существенным образом их дополняет.

Большую ценность султанские указы представляют для выяснения структуры аппарата управления Сельджукского государства, освещения социальной и экономической жизни городов и провинций, судопроизводства, образования и других важных вопросов, в том числе и правового характера.

В “‘Атабат ал-катаба” содержатся 36 сельджукских грамот о назначении крупных государственных чиновников, правителей областей, ра’исов городов, шихне, кади, мударриса, хатиба, мухтасиба, накиба саййидов, ‘амиля, а также документы, согласно которым выделяются крупные наделы икта’.

Материалы документов позволяют определить характер деятельности ряда органов управления (диванов), статус [14] чиновников, возглавлявших различные ведомства Сельджукской империи, и порядок их назначения на должность.

Четыре указа из тридцати шести изданы при назначении ра’исов городов ⁴⁷. Ра’ис при Сельджукидах был представителем султанской власти и назначался центральным диваном (диван-и а’ла’). Ему иногда вменялось в обязанность следить за состоянием и имуществом правящей династии (амлак-и хас, асбаб-и хасс) ⁴⁸. Данные “‘Атабат ал-катаба” дают основание полагать, что если правителями областей в основном назначались сельджукские малики и крупные военачальники тюркского происхождения, то ра’исы в большинстве случаев были из представителей местной верхушки. Во всех четырех указах дана характеристика каждого из ра’исов, отражена его деятельность в прошлом, перечислены заслуги перед государством.

По всей вероятности, в системе сельджукского бюрократического аппарата должность ра’иса была одной из основных. Назначая ра’иса, султан награждал его богатыми подарками, которые, вероятно, предназначались для особо отличившихся чиновников. В число подарков входили почетная одежда, дорогой конь с золотой сбруей, инкрустированное драгоценными камнями ожерелье и оружие ⁴⁹.

В документах отмечается, что канцелярия ра’иса (диван-и рийасат) являлась органом, посредством которого он регулировал жизнь города, совместно с кади держал под своим контролем разные слои (табакат) городского населения. Он следил за сбором налогов с ремесленников и крестьян, пошлин — с торговых операций, контролировал куплю и продажу на рынке, назначал цены на товары. Ра’ис был лично ответствен за монеты, находящиеся в обращении ⁵⁰.

Городские чины (такие, как ‘амил, кади, мухтасиб, хатиб и др.) координировали свои действия с диван-и рийасат.

Среди султанских грамот имеется указ, которым наследственный чиновник Тадж ад-Дин Абу-л-Макарим назначается ра’исом городов: Гургана, Дехистана, Астрабада ⁵¹.

Материалы “‘Атабат ал-катаба” дают основание заключить, что в пределах Сельджукского государства, в домене [15] султана Санджара ра’исы городов не являлись выразителями интересов городского населения, а были чиновниками бюрократического аппарата, назначенными султаном и поддерживаемыми городской аристократией.

При назначениях на гражданские, религиозные и военные должности в документах перечисляются различные социальные группы городского населения Ирана и сопредельных стран первой половины XII в., которые дают основание для определения социального состава городского населения страны.

Упоминаемые в указах представители военной знати (в грамотах они называются “гозидеган-и хашам”, “асхаб-и шаамшир”, “му’табиран-и мутаджаннаде”), чиновно-бюрократического аппарата, духовенства, крупных феодалов и купцов выделяются в качестве правящей городом и областью прослойки.

В сельджукских документах наряду с крупными чиновниками названы средние и мелкие служащие, перечень которых вызывает определенный интерес. Это “хидматкаран”, “кардаран”, “мутасаррифан”, “му’тамидан”, “гумаштаган”, “му’табиран-и диван” и т.д. ⁵². Они служили в различных диванах, непосредственно участвовали в организации и устройстве городской жизни.

Материалы “‘Атабат ал-катаба” позволяют говорить о роли мусульманского духовенства в Сельджукском государстве. Данные указов высочайшего дивана о назначении главы мусульманской секты, хатибов и кади в города Нишапур, Тус, Гулпайеган и Астрабад свидетельствуют о том, что эти должности в сельджукский период были в основном наследственными и правительство при назначении кади, хатибов и других отдавало предпочтение тем лицам, чей род уже прославился на этом поприще ⁵³. Громкие титулы, материальные преимущества и всякого рода вознаграждения (ин’амы), предназначенные для служителей культа, дают основание полагать, что мусульманское духовенство при Сельджукидах являлось опорой феодального государства и зависело от правителей.

Своеобразный слой городского населения составляли ‘улемы, мударрисы, факихи, которые упоминаются в большинстве документов. Они определяли интеллектуальный климат, имели большое влияние на городские массы ⁵⁴.

Саййиды входили в своего рода религиозно-родовое объединение, во главе которого стояли накибы, утвержденные правительством. Главной обязанностью накибов было изгнание и укрощение “непокорных” и “зловредных” саййидов ⁵⁵. [16]

В грамотах наряду с сипахсаларами упоминаются рядовые и мелкие чины сельджукской армии и дружин крупных феодалов. В источнике они называются мутаджаннаде, ахл-и силах, риджал ас-сайф.

Документы не содержат почти никакой информации о ремесленниках. Однако в некоторых указах перечисляются рабаты торговцев веревками и мечети гончаров и ювелиров. В резко отрицательной форме здесь говорится об ‘аййарах, т.е. о том слое городского общества, который весьма часто был оппозиционно настроен по отношению к городской верхушке. Особенно ярко это видно в указе о назначении на должность шихне Джувайна эмира Сайф ад-Дина Юрюн-Куша ⁵⁶.

Во многих грамотах мы встречаем длинный перечень так называемых смутьянов (мутамарридан), бунтарей (ахл-и фитна), злоумышленников (муфсидан), злодеев (шариран) и других “одиозных” элементов, вызывающих к себе крайне негативное отношение господствующего класса. В документах содержатся указания должностным лицам решительно бороться против всякого рода “насильников” и “подстрекателей”, действия которых нарушают спокойствие и безопасность подданных ⁵⁷.

Следует отметить наличие в документах “‘Атабат ал-катаба” важного материала для изучения феодального института икта’. Большой интерес в этой связи представляет султанский указ о выделении сипахсалару Сирадж ад-Дину, исфахбоду Мазандарана, икта’ в тридцать тысяч нишапурских динаров ⁵⁸. Указ категорически запрещает государственным чиновникам вмешиваться в дела икта’ Сирадж ад-Дина и предупреждает, что наряду с указом составлено подробное описание (машрух), которое, по всей вероятности, готовилось в нескольких экземплярах и направлялось в соответствующий диван. В другом документе говорится о выделении икта’ предводителю туркмен в пределах Гургана. Наряду с этим он наделяется властью шихне в Дехистане ⁵⁹. Отдельные сведения об икта’ и мукта’ содержатся также и в некоторых других сельджукских грамотах.

В целом документы рисуют картину общества, господствующий класс в котором состоял из военной знати, бюрократической верхушки, крупных землевладельцев и богатых купцов. Главная задача, вытекающая из содержания указов, состояла в сохранении и упрочении существующего строя, [17] позиций правящей династии, аппарата насилия и системы эксплуатации.

Определенный интерес памятник представляет для построения истории восточной дипломатики. Указы в основном озаглавлены терминами “маншур”, “мисал”, “таклид”, “тафвиз”. Условный формуляр документов “‘Атабат ал-катаба” достаточно четко делится на такие компоненты, как “адресант”, “предисловие”, “адресат”, “приветствие”, “повествование”, “распоряжение”, “постановление”, “заключение”. Каждый из этих компонентов начинается определенной речевой формулой и имеет самостоятельное значение.

“Адресант”, упоминаемый в более поздних восточных актах на втором месте после инвокации, фигурирует во многих документах “‘Атабат ал-катаба” то на первом, то на втором месте (после “предисловия”). Он иногда назван в очень пространной форме. Титулы лица, от имени которого издается указ, и благопожелания в его адрес занимают иногда целую страницу. Текст некоторых грамот начинается с “предисловия”, которое обычно содержит размышления на религиозные и этические темы, украшается стихами или цитатами из Корана. “Адресат” присутствует почти во всех документах. Здесь перечисляются титул, звание и имя назначаемого, дается его служебная и личная характеристика. В некоторых грамотах в конце раздела “адресат” встречается “приветствие”, которое часто ограничивается несколькими словами. “Повествование”, как правило, разъясняет причину составления указа. В “распоряжении” приводится название места, города или области, куда должен следовать назначенный чиновник. В нем содержатся конкретные указания для назначаемого, его заместителей и подчиненных. “Постановление” обычно состоит из двух разделов. Первый обращен к местным представителям господствующего класса с призывом оказывать содействие назначенному чиновнику. Второй состоит из специального оборота, в котором содержится приказ местному населению беспрекословно повиноваться его повелениям. “Заключение”, как правило, имеет единую форму и представляет собой формулу, выражающую благопожелание.

Характер оформления грамот дает основание полагать, что в первой половине XII в. в сельджукском бюрократическом аппарате сложилась достаточно стройная система государственного делопроизводства, представляющая собой конкретный этап развития канцелярского дела на Среднем Востоке.

* * *

Перевод “‘Атабат ал-катаба”, выполненный по изданию Аббаса Икбала (Тегеран, 1950), является первым переводом текста памятника на русский язык. [18]

Для работы над переводом кроме издания были привлечены разные по характеру и содержанию каирская рукопись “‘Атабат ал-катаба” и ленинградская “Маджму’а-йи мунша’ат-и ‘ахд-и Салджукийан ва Хоразмшахийан ва аваил-и ‘ахд-и могол”, по которой были сверены четыре указа сборника “‘Атабат ал-катаба” ⁶⁰. Вначале была произведена сверка текста издания с каирской рукописью. Сверка показала, что в издании имеется определенное количество пропусков, которые по своему характеру подразделяются на мелкие и крупные. К мелким пропускам и неточностям можно отнести отсутствие предлогов, отдельных слов и имен, разночтения в заглавиях указов, замена одного слова другим. К числу крупных пропусков относятся случаи, когда в тексте издания отсутствуют собственные имена, титулы, целые фразы. Эти пропуски достаточно основательно искажают текст памятника, крайне затрудняют его верное прочтение и осмысление.

При подготовке текста “‘Атабат ал-катаба” издатель привлекал ленинградскую рукопись. Указ № 1 частично восстановлен на ее основе ⁶¹. Тем не менее, произведенная сверка рукописей свидетельствует о том, что издатель крайне недостаточно использовал ленинградскую рукопись. Настоящий перевод указов и писем осуществлен после необходимой текстологической работы, на основе скорректированного текста, с учетом разночтений в обеих рукописях.

На полях перевода указаны страницы издания текста. Перевод содержит цифровые и буквенные обозначения. Цифрами обозначены примечания к каждому документу, помещенные в конце перевода, буквами — подстрочные сноски, отсылающие к Корану и содержащие краткие текстологические пояснения. Термины, имена и географические названия приведены на основе принятой в серии “Письменные памятники Востока” транслитерации. При комментировании использованы исторические, литературные и географические сочинения X—XV вв.

В заключение выражаю благодарность О.Ф. Акимушкину и А.Б. Халидову, при содействии которых мне удалось ознакомиться с микрофильмом каирской рукописи.