Часть 2 ПЕРЕД ПОТОПОМ

Библиотека сайта XIII век

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ЛИТОВСКОЕ И РОССИЯ ВО ВРЕМЯ ПОЛЬСКОГО ПОТОПА

ПЕРЕД ПОТОПОМ

В качестве дополнения к публикуемым документам, позволяющего лучше понять тогдашнюю ситуацию, дадим характеристику положения Речи Посполитой в целом и Великого княжества Литовского (далее соответственно: РП и ВКЛ) к моменту возникновения конфликта со Швецией. Оно согласно определялось современниками и историками как катастрофическое. Но страна пришла к такой ситуации далеко не сразу, а как бы шаг за шагом. Историография наших дней отказалась от несколько упрощенных представлений прежних, послевоенного времени, исследователей о чуть ли не тотальном социально-экономическом и политическом кризисе РП на всем протяжении XVII в., о ненормальном росте власти пресловутой магнатской олигархии как одновременно одной из его главных причин и следствий. Возобладало мнение, что хотя многие проявления этого кризиса были реальностью, но его углубление иногда даже до патологических форм (Потоп, к примеру, с учетом реального тогдашнего потенциала РП вполне можно назвать явлением временной государственной и общественно-политической патологии, паралича) и тем более пик относятся ко второй половине XVII в. и более позднему времени ¹. И одной из причин, катализатором такого хода дел стали почти непрерывные с 1648 г. (частью и раньше, в Поморье и Лифляндии) ожесточенные, небывало кровавые и опустошительные войны (в том числе внутренние), шедшие не одно десятилетие на все более расширяющейся части земель РП; а ряд лет - повсеместно. Войны, самым прямым и непосредственным образом затрагивавшие все население страны, - вообще характерная черта главных европейских конфликтов, начиная с противоборства 1618—1648 гг.

В первой половине XVII в. польско-литовское государственное образование, возникшее после Люблинской унии 1569 г., оставалось одной из ведущих держав Центральной и Восточной Европы, в общем успешно решавшей свои внутренние и международные задачи ². Но от наиболее внимательных и заинтересованных наблюдателей, прежде всего в государствах-соседях, не укрылись симптомы начавшегося уже тогда постепенного ослабления РП. Показательны слова знаменитого шведского риксканцлера А. Уксеншерны в 1625 г. при возобновлении [132] военных действий между двумя странами: "Польша является формально могучим и обширным государством, но ослабленным из-за чрезмерного своеволия и дурных обычаев" ³. Не случайна такая оценка со стороны именно шведского политика: как раз с тех лет Швеция добивается крупных успехов в борьбе с РП, а в целом постепенно обеспечивает себе существенные позиции на пути к преобладанию не только в Северной, но и Центральной и Восточной Европе.

Особая сложность положения Польско-Литовского государства к середине 50-х годов XVII в. определялась одновременным сочетанием трех крупных, постепенно накапливавшихся, долго не решавшихся проблем - одной внутренней и двух международных, - причем в условиях постепенного ослабления страны и изменения соотношения сил с соседями не в ее пользу. Первая - это украинский вопрос. Освободительная война 1648—1654 гг. на Украине стала труднейшим испытанием для всех структур слабевшего государственного организма РП. Размах движения, его всенародный характер вместе с удачным дипломатическим решением Б. Хмельницкого, союзом с Крымским ханством (хотя союзник этот был дорогостоящим: приходилось нередко закрывать глаза на массовый террор татарских орд на украинских землях, а также ненадежный - вспомним Зборов, 1649 г., Берестечко, 1651 г., Жванец, 1653 г.), сделали военное решение весьма затруднительным. С самого начала войны коронные армии потерпели ряд чувствительных, иногда сокрушительных поражений. Даже при удачном развитии операций (кампания 1651 г.) правительству РП не удавалось добиться прочных и решающих результатов, особенно из-за деятельности оппозиции и раздоров в войске. Неудачи на поле боя вели к обострению внутриполитической ситуации: обычные противоречия разных группировок господствующего класса, которые в мирной обстановке относительно безболезненно преодолевались парламентским путем, в рамках переговоров, в таких случаях приобретали несоразмерно большое значение, В свою очередь это отрицательно сказывалось на военном потенциале страны.

Она была способна тогда теоретически выставить огромную по численности и достаточно боеспособную армию, но эта возможность значительно лимитировалась финансовыми ресурсами государства, существенно уменьшившимися еще и потому, что богатые восточные и юго-восточные воеводства (база восстания, либо основной театр военных действий) выпали как плательщики налогов ⁴. Следует учесть, что из-за чрезмерных привилегий магнатов, шляхты и верхушки городского патрициата налогообложению подвергалась далеко не главная часть общественных доходов, поэтому государственный бюджет РП заметно уступал показателям даже таких стран, как Швеция или Дания, не говоря уже о более крупных. РП далеко не сразу, с конца 1649 г., сумела [133] мобилизовать необходимые для ведения войны чрезвычайные денежные суммы, но и они не всегда отвечали требованиям и остроте момента. Так, за шесть лет (середина 1648 - середина 1654 г.) в Короне поступило в казну всех видов налогов около 21,2 млн злотых, т.е. в среднем более 3,5 млн в год. В сравнении с обычными доходами в мирное время (более 0,7 млн ежегодно) это было немало, но если учесть, что к примеру, на подготовку кампании 1651 г. сейм (декабрь 1650 г.) счел необходимым вотировать 5,5 млн злотых в Короне (вообще в 50-х годах XVII в. годовое содержание коронной армии обходилось именно в 5,5-6 млн) и около 3,4 млн в ВКЛ (для сравнения: в 1648-1649 гг. - здесь около 2,75 млн) ⁵, то придется признать достигнутый средний уровень недостаточным. К тому же, прежде всего из-за осложнения взаимоотношений королевского лагеря и оппозиционных групп, в 1652-1654 гг. были сорваны два сейма из пяти, и в итоге в самый разгар войны не были приняты решения о сборе налогов и формировании армии.

Но на этом беды не кончались, новые возникали вследствие сбоев в механизме функционирования местной администрации, прежде всего сеймиков, где оппозиционным магнатам и шляхте легче было парализовать начинания регалистов (сторонников королевской власти). Из-за общего ухудшения экономического положения страны и деятельности оппозиции происходило постоянное замедление выплаты на местах назначаемых сеймами сборов. Процесс этот был отмечен уже во время войны со шведами за Лифляндию, а в интересующие нас годы стал постоянным. Сверх того, в собираемых суммах все большую часть составляла не наличность, а ассигнации (квитанции), которые еще надо было реализовать через воеводских сборщиков, либо арендаторов казенных доходов. Так к марту 1653 г. за восемь месяцев, прошедших после сейма, поступило в казну чуть более 1,1 млн злотых, причем из задолженности за прошлые годы, а за 1652 г. не было получено ничего; к середине июня из воеводств привезли вместо ожидаемых 8 млн едва 2 млн, признанные на комиссии по оплате войску долги составили около 8,5млн; лишь к концу года, после провала так называемой Жванецкой кампании было выплачено около 6,7 млн злотых, но из них наличными только 2,8 млн (с долгами разделались только к февралю 1654 г., перед новым сеймом) ⁶. И этот год вовсе не был каким-то исключением, а скорее типичным.

В результате всего этого выводимые в поле армии (и регулярные войска разных типов, и шляхетское ополчение - посполитое рушение) обычно оказывались заметно меньшей численности, чем планировалось предварительно - состав их колебался от приблизительно 27 тыс. от Короны (из них около 10 тыс. посполитого. рушения и приватных отрядов) и около 22,5 тыс. коронных летом 1654 г. (около 30 тыс. - осенью) до более 31 тыс. регулярных войск (в том числе более 12 тыс. [134] пехоты и драгун), около 30 тыс. посполитого рушения от Короны, не считая необычно многочисленной челяди и литовских отрядов под Берестечко летом 1651 г. (в ВКЛ - около 12 тыс), около 33 тыс. коронных наемных сил к концу 1652 г. К тому же заметно падала воинская дисциплина, поэтому массовое дезертирство, отказ от службы во время походов, например после победоносного сражения под Берестечко в 1651 г., стали привычным явлением. Постоянно ухудшались по всем параметрам качественные характеристики войск, в частности, для коронных армий очень болезненной была потеря ветеранов под Батогом в 1652 г. ⁷ В итоге, несмотря на отдельные успехи, выставляемых сил в 1648 — начале 1651 г. оказывалось явно недостаточно, чтобы изменить ситуацию на Украине в свою пользу.

Но главной проблемой для РП в ходе освободительной войны украинского народа становилось ее ухудшавшееся международное положение, определявшееся прежде всего отношениями с Россией и Швецией. Несмотря на тяжелые потери, понесенные Русским государством в результате Смуты, закрепленные Деулинским перемирием 1618 г. и в основном подтвержденные Поляновским мирным договором 1634 г., взаимоотношения двух держав во второй половине 40-х годов XVII в. заметно улучшились. Объяснялось это, во-первых, отказом правительства РП от планов подчинения России путем прямой интервенции, либо проектов государственной или династической унии, стремлением закрепиться на приобретенных рубежах. Во-вторых, - наличием общих интересов в рамках совместной борьбы с османо-татарской агрессией. Правда, для части феодалов РП речь шла о гораздо более обширных задачах, связанных с проектами турецкой войны Владислава IV, в то время как царские власти интересовала координация действий против крымской опасности. Во всяком случае шли соответствующие переговоры, в 1647 г. был принят дополнительный протокол к Поляновскому договору, нацеленный на борьбу с Крымским ханством в случае его экспансии. Попытки варшавского двора с началом восстания на Украине привести в движение выработанный механизм (с учетом крымско-казацкого союза) были в Москве быстро отклонены. Разумеется, польско-русские противоречия по территориальной проблеме сохраняли свою остроту, существенно уменьшая базу для сближения, но они вовсе не делали войну фатально неизбежной.

После неудачной попытки выдвинуть кандидатуру Алексея Михайловича на трон РП в 1648 г. и столь же безуспешных усилий решить территориальные споры дипломатическими средствами (посольство Пушкиных в Варшаву в 1650 г.) царское правительство далеко не сразу стало ориентироваться на военный конфликт с РП. Довольно распространенное в историографии мнение, что оно окончательно приняло такой курс уже после Земского собора февраля-марта 1651 г. [135] (материалы его сохранились плохо) и позже ожидало лишь завершения военной и дипломатической подготовки и наиболее благоприятных условий для выступления, представляется автору не вполне обоснованным. На деле московский двор немалое внимание уделил и идее посредничества между противоборствующими сторонами, урегулированию на Украине под эгидой царя. Только в 1653 г., после крупных неудач польских армий на поле боя и особенно под воздействием настойчивых обращение Б.М. Хмельницкого в Москву с просьбами о переходе Украины под царскую власть (и с предупреждениями о возможном принятии османского протектората в случае отказа) курс русской политики стал меняться, хотя и не сразу кардинально. В нем наряду с интенсификацией военных приготовлений внутри страны и крупными закупками оружия и боеприпасов за рубежом (именно в 1653 г., особенно со второй половины года, они приобрели значительный масштаб), нашли свое место и политические шаги внутреннего и международного характера ⁸.

В январе 1653 г. миссия стольника Я.Н. Лихарева и подьячего И. Фомина сообщила Б.М. Хмельницкому о предстоящей отправке в РП специального посольства с новым предложением посредничества. В марте проблема взаимоотношений с РП и возможной войны с ней обсуждалась царем с его ближайшим окружением и в Боярской думе, где было принято общее решение положительного порядка, освященное благословением патриарха Никону, подкрепленное и военными мероприятиями. Почти два месяца спустя, под влиянием новой просьбы Б.М. Хмельницкого (миссия во главе с К. Бурляем и С. Мужиловским, начало апреля. В марте 1653 г. гетман сообщил о своем обращении в Москву и Яну Казимиру) намеченное посольство во главе с боярином Б.А. Репниным-Оболенским было направлено в РП (наказ от 4 мая). Общий курс русской политики был подтвержден, очевидно, решением Земского собора от 4 июня 1653 г., соответствующую информацию направили и Б.М. Хмельницкому.

В отличие от более ранних попыток, на этот раз речь шла не просто о посредничестве царя, а о более сложной процедуре, согласно которой он фактически становился гарантом выполнения сторонами условий соглашения (имелись в виду Зборовские постановления 1649 г., желательные Украине, либо в случае отказа варшавского двора их принять - иные, выработанные в ходе предварительных переговоров). Предусматривалась и возможность трехсторонней комиссии, где были бы определены статьи договора и механизм нерушимости мира при царской гарантии. Разумеется, такой порядок ущемлял престиж РП и в какой-то мере означал признание изменения соотношения сил двух держав в пользу России. Но он отвечал реальному положению дел в то время и позволял дипломатии РП решить главную задачу - избежать вмешательства русских в конфликт на Украине, о возможности чего в [136] Варшаве были осведомлены. Сверх того, Ян Казимир мог добиться смягчения престижных трудностей, обратившись к посредничеству императора Фердинанда Ш (в ином виде это и было сделано в следующем году, но в несравнимо худшей во всех отношениях ситуации).

Однако во время переговоров с послами Алексея Михайловича в королёвском лагере в Глинянах подо Львовом в августе 1653 г. польские представители настаивали на совсем иной процедуре дальнейшего обсуждения украинской проблемы, а посреднические усилия царя хотя и принимали, но с рядом оговорок, фактически сводивших их согласие на нет. Данный куре был возможен в спокойное время, но не в тогдашней обостренной ситуации. Это была тяжелая по своим результатам ошибка, ибо оказался упущенным последний шанс предотвратить вступление России в войну. Таков взгляд не только историки, к сходному мнению еще 335 лет тому назад пришел столь осведомленный современник, как великий коронный канцлер С. Корыциньский, перечисляя причины постигших тогда РП несчастий: "... когда Москва хотела нас примирить с казаками, не хотели мы того принять, с насмешкой их (т.е. русских послов. - Л.З.) отправляя" ⁹. Объяснение подобной недальновидной позиции заключалось в том, что регалисты возложили в те месяцы все надежды не на дипломатию, а на меч, рассчитывая решить спор на Украине силой оружия. По той же причине не были использованы возникшие уже тогда возможности урегулировать взаимоотношения с Крымским ханством.

Но силы, как и политического реализма, явно не доставало. Вместо обещанных комиссаров для переговоров на Украину в начале 1653 г. отправились отряды под командованием П. Потоцкого, С. Чарнецкого и С. Маховского, не добившиеся там ничего, кроме новых опустошений и естественного ожесточения жителей. Поход основной армии, возглавляемой самим королем; был одним из наиболее неудачных в его в общем довольно успешной военной карьере. Он был плохо подготовлен в финансовом смысле и организационно, поэтому проходил очень медленно, сопровождался падением дисциплины, частыми конфликтами с войском, растущим дезертирством. Несмотря на явное запоздание по сравнению с первоначально планировавшимся графиком, Ян Казимир с присущим ему упорством, перешедшим на сей раз в упрямство, настоял на продвижении вглубь Украины в неблагоприятных осенних условиях. В итоге всех перипетий армия оказалась в обозе под Жванцем в совершенно безнадежном положении, и только переговоры и соглашение с крымским ханом спасли ее от разгрома. Польской стороне пришлось подтвердить условия Зборовского трактата, которые она столь решительно отвергла летом в беседах с Б.А. Репниным ¹⁰. Но это уже не могло предупредить вступление России в войну, оформленное решениями Земского собора 11 октября 1653 г. и Переяславской рады 18 января 1654 г. [137]

Жванецкая неудача имела многообразные отрицательные последствия. РП оказалась не подготовленной к новому грозному конфликту: заметно сократилась численность коронной армии. Резко обострилась борьба между королевским лагерем и оппозицией, в результате чего был сорван очередной сейм (11 февраля-28 марта 1654 г.). Он не принял решений о финансировании и организации новых боевых сил, - и это в преддверии войны (правда, некоторые выплаты армии все же осуществлялись) ¹¹. Есть данные, хотя и не бесспорные, что главные руководители оппозиции, видные великопольские и литовские магнаты К. Опалиньский, Е. Любомирский, Я, Лещиньский, Я. Радзивилл заключили тогда тайный договор с целью противодействия акциям Яна Казимира, нарушающим право. Так или иначе, обращают на себя внимание определенная синхронность в их политических мероприятиях и сходство позиций в ряде случаев ¹².

Но в создавшейся тяжелой ситуации на общем темном фоне возникли и светлые моменты. Во-первых, дипломатии РП удалось использовать изменение позиции Крымского ханства, для которого было неприемлемо единение между Россией и Украиной, и не только разорвать крымско-украинский союз, но и обеспечить переход ханства на свою сторону (текст соглашения выработали в июле 1654 г. в Варшаве, 20 июля последовала присяга, в конце ноября подтвержденная в Бахчисарае новым ханом Мехмед-Гиреем). В условиях отсутствия у РП союзников это был важный успех, принесший реальные результаты уже в ходе первой кампании 1654/55 г. и позже, особенно во время Потопа. Имелись и минусы: к крымско-польскому партнерству в еще большей мере относится сказанное ранее о крымско-украинском; в еще большей, потому что трудное положение РП позволяло татарским феодалам проявлять особую бесцеремонность в своих требованиях чему много примеров дала та же зимне-весенняя кампания.

Во-вторых, неминуемая угроза вступления России в войну, а затем и ее первые успехи привели к определенной консолидации господствующего класса РП. На втором чрезвычайном сейме 1654 г. (9 июня-22 июля), проходившем уже в условиях войны (основные российские армии выступили уже в конце мая; осада Смоленска началась в первых числах июля), были, вотированы необходимые средства в Короне и ВКЛ для выплаты долгов войску и очередных частей жалованья. Более того, эти сборы поступали в казну, хотя вначале и не в том темпе, которого требовали критические обстоятельства (в том числе из-за срыва части сеймиков). 15 сентября король подчеркнул особую опасность таких действий в специальном универсале, изданном в связи с поражением армии ВКЛ под Цецежином 24 августа ¹³. Так или иначе, исследователи, занимавшиеся финансовой стороной войны, констатируют, что в течение года с июля 1654 г. удалось собрать в Короне 80% огромной суммы [138] податей в 10 млн злотых - максимальное денежное усилие там с 1648 г., - выплатив долги армии, 74% суммы за службу в первой половине 1655 г., и даже некоторый задаток за третий квартал этого года (хотя лишь частично наличными) ¹⁴. Думается, что это явилось свидетельством не только довольно устойчивого финансового положения Короны тогда, но и показателем готовности разных групп ее магнатско-шляхетских жителей (именно от них, в первую очередь, зависела уплата налогов) преодолеть существовавшие между ними разногласия и действовать.

Значительно хуже было состояние казны ВКЛ, и не случайно войско грозило бунтом в октябре 1654 г. из-за невыплаты денег; к концу года его претензии были в значительной мере удовлетворены, но в целом положение оставалось очень неустойчивым ¹⁵. Это являлось свидетельством гораздо большей степени внутреннего напряжения в руководящем слое ВКЛ и влияния в нем оппозиционных королевскому лагерю групп, но объяснялось также прямыми военными действиями, широко развернувшимися в княжестве.

Другим важным компромиссным решением, достигнутым на сейме, стало согласие Яна Казимира закрыть излишне затянувшуюся проблему раздачи ряда важных должностных вакансий, например, обеих гетманских булав ВКЛ. Правда, король не пожелал чрезмерно усиливать некатолическую биржанскую ветвь Радзивиллов, передав им оба гетманства: великое было отдано князю Янушу, которого регалисты считали своим политическим противником, а польное - преданному стороннику двора литовскому великому подскарбию В.К. Госевскому, чьи отношения со старшим коллегой сложились далеко не благоприятным образом. Но и половинчатое решение было лучше, чем ничего. Если бы еще нашлось время для подготовки отпора, но как раз его катастрофически не хватало! Так, Я. Радзивиллу удалось мобилизовать в ВКЛ, ставшем ареной операций главных российских сил, около 12 тыс. войска и после обеспечения гарнизонами нескольких крепостей вывести в поле едва 8 тыс. человек. Даже если добавить сюда некоторую помощь из Короны, войск явно не хватало для действенного сопротивления ¹⁶. К тому же Ян Казимир старался преимущественно об усилении группировки, находившейся под контролем В.К. Госевского, о сокращении в его пользу прерогатив Я. Радзивилла. Это отнюдь не улучшило взаимоотношений сторон, а армия ВКЛ оказалась практически разделенной надвое ¹⁷. В итоге первая кампания была проиграна, русские захватили Смоленск (3 октября 1654 г.), восточную и часть северо-западной Белоруссии.

Тем не менее, определенная степень внутреннего согласия тогда сохранялась в господствующем классе РП, как и надежды на благоприятный поворот событий в дальнейшем. Применительно к ВКЛ об этом свидетельствуют взаимосвязанные документы осени 1654 г., [139] исходившие от Я. Радзивилла либо его сторонников, в частности, "Размышление о теперешней обороне ВКЛ в 1654 г.", давно известные исследователям ¹⁸. Излагаемая там программа действий имела две стороны - военную и политическую. Главной целью первой было помешать разъединению армии ВКЛ на две группы, находившиеся под самостоятельным руководством, а также получить заметную поддержку из Короны и обеспечить таким способом тесное польско-литовское взаимодействие, степень которого до того оставляла желать лучшего. Во второй, политической части предложений выдвигалось несколько идей, как мне кажется, образующих единый комплекс. Констатировалось, что причина всех несчастий РП - казацкая проблема. Без ее решения, без отрыва казаков от России успешная борьба с последней нереальна, не будет возможности вернуть потерянное, более того под угрозой окажутся и другие земли: Литва, остальные "народа руского провинции". Для достижения цели предлагалось пойти на существенные уступки казачеству. Как известно, Я. Радзивилл поставил миротворческие усилия на практические рельсы, использовав, очевидно с согласия властей РП, посредничество плененного поляками полковника киевского А. Ждановича, но без успеха ¹⁹.

Для авторов программы такой исход не был неожиданностью, они учитывали подобную возможность и потому предусматривали одновременно иной вариант: поиск путей к соглашению с Россией. Имелось в виду попытаться приостановить боевые действия на восточном фронте, добиться перемирия там при посредничестве польских ленников - бранденбургского курфюрста и герцога курляндского, а затем достичь мирного договора с царским правительством, обратившись к медиации шведского короля (мысль не лишенная ловкости: этим способом можно было обезопасить РП и со стороны Швеции!). У авторов отсутствовала уверенность в реальности и данной части программы, они считали вполне вероятными неудачу переговоров с Россией и возобновление войны, но и тогда выигрыш времени оказался бы полезным. Во-первых, для более основательной подготовки армии, во-вторых, - для поиска союзников. В такой связи скептически оценивалось достигнутое единение с Крымским ханством, поскольку татары не столько воевали, сколько грабили. Поэтому на политическую авансцену в качестве главного средства противодействия угрозе с Востока и, может быть, важнейшего компонента планов Я. Радзивилла и его лагеря выдвигалась необходимость урегулирования отношений со Швецией, даже альянса с нею с бесспорно антироссийской направленностью. Создатели "Размышления..." отмечали, что уже обещана отправка посла РП к стокгольмскому двору, и не без оснований констатировали: "... знаем, что и шведы в том заинтересованы, чтобы Москвитин слишком верх не брал". Поэтому, по их мнению, шансы на успех переговоров есть, хотя [140] и не следовало возлагать всех надежд только на возможный союз РП со Швецией.

Внимание, которое в рассмотренном документе уделялось перспективам взаимоотношений со Швецией, вовсе не было чертой, присущей только руководителям ВКЛ, в Короне также отдавали себе отчет в первостепенном значении данного направления политики. Целесообразно дать сейчас краткую характеристику этих отношений как третьей важнейшей политической проблемы, стоявшей перед правящими кругами РП в середине 50-х годов XVII в., так и оставшейся нерешенной, что и привело страну к Потопу. Противоречия между двумя державами были частично урегулированы Штумсдорфским перемирием 1635 г., заключенным на 26 лет. Именно частично, что и нашло выражение в многолетних попытках превратить это временное соглашение в постоянное, предпринимаемых при активном посредничестве западной (особенно французской) дипломатии, в том числе на двух Любекских конгрессах 1651 и 1652/1653 гг. Сторонам надлежало договориться по двум основным спорным вопросам, решение которых правительство королевы Кристины после завершения в 1648 г. Тридцатилетней войны считало непременным условием общего двустороннего урегулирования: отказ РП от потерянной ранее Польшей части Лифляндии, а польской ветви дома Ваза - от прав на шведский престол. В РП не было готовности уступить по первому пункту, но в шляхетском обществе понимали, что без войны вернуть утраченное невозможно, а борьба с победоносными шведами, тем более после 1648 г. нереальна. Поэтому при желании короля этот спор можно было решить.

Итак, все упиралось во вторую проблему - претензии на трон Швеции. Ясно, что в то время речь шла уже не о действительных претензиях на него, а о "пристойной Дому Нашему (польскому. - Л.З.) компенсации" за отречение от них. Переговоры на сей счет, официальные и доверительные, прошли ряд этапов, когда итог зависел от хода войны на Украине и международного положения Швеции ²⁰. До открытия второго Любекского конгресса стокгольмский двор готов был на уступки Яну Казимиру в этом пункте, соглашаясь на довольно выгодные” для РП условия, к моменту его начала и тем более после срыва - изменил свою позицию кардинально, в принципе сняв согласие на компенсацию. А польский король упрямо продолжал настаивать на ней. Между тем, в1654 г. обстоятельства в Швеции по нескольким причинам сложились так, что шансы на урегулирование взаимных споров заметно возросли ²¹.

Во-первых, неустойчивым было внутреннее положение государства, сначала из-за кризиса власти, связанного с желанием Кристины отказаться от престола (25 февраля 1654 г. королева сделала в риксдаге окончательное заявление о предстоящем отречении, 16 июня [141] короновали Карла Густава). Затем - в связи с обострением борьбы в стране вокруг важнейших нерешенных проблем ее внутриполитической и экономической жизни, в частности финансовой и редукции розданных короной земель, имуществ и т.д. (компромиссные договоренности о них удалось обеспечить только в следующем году). Во-вторых, серьезно осложнилась международная ситуация для Швеции на западе из-за так называемой бременской войны, приведшей к ухудшению шведских позиций в Германии, обострению отношений с императором Фердинандом Ш и особенно с Нидерландами (военные действия происходили в апреле-сентябре 1654 г.; 1 октября было заключено перемирие, 4 декабря - финальный договор в Стаде). Наконец, все растущее воздействие на политику стокгольмского двора стало оказывать развитие конфликта между Россией и РП. Множащиеся успехи царских армий на поле боя в условиях неполной готовности Швеции к вмешательству в столкновение внешне парадоксальным, а по сути дела естественным образом способствовали возможности шведско-польского сближения, в полном соответствии с мыслью, высказанной в рассмотренном выше "Размышлении...". Дополнительно в таком направлении Карла X подталкивала неверная информация, главным образом из Лифляндии, о планах широкой военной активности российских сил в приморских и близких к ним районах (в Курляндском герцогстве, воеводстве Инфлянском и др.).

Появление в Стокгольме в конце правления Кристины посольства РП с необходимыми полномочиями для урегулирования споров по двум главным отмеченным ранее пунктам разногласий держав вполне могло привести к прочной договоренности между ними, тем более, что королева желала тогда выступить в миротворческой роли и на такой удачной ноте завершить свое правление, сняв неблагоприятное впечатление в Европе от бременского конфликта. Об этом свидетельствует и завершающее выступление Кристины в риксдаге 21 мая 1654 г. ²², хотя незадолго до перемен на троне она могла и не пойти на окончательное решение. Укоренение на нем представителя боковой линии династии, Карла X Густава, осложняло ситуацию (и в этом отдавали себе отчет в РП), но вовсе не снимало возможной договоренности. Показательно, что еще в апреле 1654 г. один из видных великопольских олигархов воевода ленчицкий Я. Лещиньский настаивал на необходимости активизации двусторонних переговоров, отправке в Стокгольм видного магната в качестве посла, предусмотрев уступки в болезненных вопросах титулатуры и временный отказ от претензий Яна Казимира. Воевода высказал совершенно справедливое мнение, что подобный метод действий покажет шведским сословиям нежелание РП давать повод к столкновению и тем самым затруднит финансирование возможной войны ²³. Была намечена и подходящая кандидатура главы посольства в лице акатолика, одного из польских комиссаров на втором Любекском конгрессе, влиятельного каштеляна киевского [142] З. Горайского, которому король позже в предварительной беседе выразил стремление к дружественному завершению споров со Швецией ²⁴ (правда, Ян Казимир отнюдь не был образцом последовательного и твердого политика).

На деле к коронации польская сторона предварительно направила в Стокгольм доверенного человека королевской четы Г. Каназиля. Не касаясь неясного из-за скудости источника вопроса о целях его миссии и конкретной деятельности в шведской столице, отметим два момента. Во-первых, Карл X Густав, очевидно, довел до его сведения свою склонность к достижению прочного мира между двумя Коронами, указав, что этого можно достичь при посредничестве французского представителя по приезде в Стокгольм посла РП со всеми необходимыми полномочиями. Во-вторых, Г. Каназиль обнадежил в присылке туда 3. Горайского. В общем, такая линия политики Карла X была подтверждена и в ответной миссии в Варшаву шведского комиссара в Гданьске И. Кока (июль-сентябрь 1654 г.), которому в столице подтвердили желание переговоров ²⁵.

Но дальше заверений и вступительных бесед дело все не двигалось, хотя осенью 1654 - в начале зимы 1654/55 г. стокгольмский двор все еще рассчитывал на приезд полномочной делегации РП и плодотворные переговоры о мире, может быть, даже о каких-то формах военной поддержки РП против России (сколько-нибудь убедительных свидетельств о планах Карла X пойти на прямой антирусский союз историками пока не обнаружено). Причина была прежней: растущее беспокойство по поводу масштаба успехов царских армий, в том числе в ВКЛ, и особенно из-за возможности их дальнейшего неконтролируемого продвижения в условиях предполагаемого слабого отпора польско-литовских сил ²⁶.

Однако именно крупные неудачи РП на поле боя вместе с уменьшением для Швеции опасностей на Западе в связи с постепенным, но ускоренным прекращением бременской войны, а также сдвигами в осуществлении редукции (т.е. и в финансовом вопросе) привели к появлению в шведской внешнеполитической партитуре нового очень важного мотива, звучавшего все сильнее, а именно расчетов на "выгодные пропозиции" со стороны варшавского двора в ходе предстоявших переговоров (эту формулировку употребил датский резидент в Стокгольме П. Юль в письме от 10 октября 1654 г. своему коллеге в Гааге П. Харизиусу ²⁷). Исследователи давно уже стараются расшифровать, какое конкретное содержание вкладывали шведские политики в это понятие, каких новых уступок надеялись добиться от Яна Казимира, поскольку прямые требования так и не были выдвинуты из-за отсутствия официальных контактов на требуемом уровне. Последний автор, занимавшийся данной проблемой, выдающийся польский историк А. Керстен, высказал мнение (оно было известно и ранее), что шведское правительство рассчитывало получить в свое распоряжение порты Пилаву и Клайпеду [143] (часть тогдашней Восточной Пруссии, владения бранденбургских курфюрстов как лена от Польши) с компенсацией Фридриху Вильгельму из польских земель.

Не вполне соглашаясь с этой гипотезой, со своей стороны отмечу следующее. Бесспорно оба порта имели существенное значение для Карла X, причем не только стратегически, но особенно для сбора немалых торговых пошлин (финансовое обеспечение любой войны было трудной задачей для небогатой в те времена Швеции). Несомненно и другое: планы их приобретения (может быть на время), в этом прав А. Керстен, всерьез рассматривались шведскими дипломатами, тому есть документальные подтверждения. Вопрос в том, когда и сколь долго такая идея оставалась существенно значимой во внешней политике Карла X. Создается впечатление, что в качестве определяющей цель занятия двух портов существовала недолго, скорее всего в августе — самом начале октября 1654 г. Позже, под воздействием новой информации о дальнейшем ослаблении РП, а также о медлительности Яна Казимира с отправкой 3. Горайского в Стокгольм объем намечаемых требований к РП стал, очевидно, расти: наряду с портами в ряде сообщений говорилось уже о передаче Швеции польского лена на Курляндию и воеводства Инфлянского. Со второй половины декабря 1654 г.— начала января 1655 г. при стокгольмском дворе стали не только упоминать в разном контексте Восточную и Западную Пруссию и Литву (и в связи с не вполне ясными контактами с некоторыми ее руководителями), но и предпринимать конкретные шаги для налаживания отношений с ними ²⁸.

Второй момент, игравший в те месяцы все более важную роль во внешней политике Швеции вообще и в ее взаимоотношениях с РП в особенности - это темп. Очень удачно несколько позже, в конце января 1655 г., оттенил данную особенность риксканцлер Э. Оксеншерна: "Время теперь весьма ценно и дорого" ²⁹. Действительно, для Карла X "политическое время" тогда чрезвычайно убыстрилось, полетело вскачь. Тем удивительнее будет картина, когда мы заглянем в противоположный стан: для Яна Казимира оно весьма замедлилось, как будто еле ползло. Такое отставание оказалось в итоге трагическим и для короля, и для РП. Лишь в ноябре 1654 г. в Гродно под давлением сенаторов он решился на давно требуемый от него шаг, отправив в Стокгольм посланца, стольника сандомирского А. Морштына, но эта миссия заранее была обречена на неудачу. Не говоря уже о неурегулированности формальных аспектов (титулатура, гербы), что дало шведской стороне удобный предлог оценить посольство как неудовлетворительное, стольник и по существу не вез предложений, соответствовавших реальному положению вещей (да и не мог их везти по своему статусу). Ему поручались только прелиминарные переговоры. Прежде всего посланцу надлежало попытаться [144] склонить Карла X к союзу против России; сообщить, что РП и король готовы к соглашению об отказе от шведской Лифляндии и прав Яна Казимира на Швецию, если будет оказана помощь в возвращении потерянного на востоке; выяснить заодно, на какую компенсацию могут рассчитывать польские Ваза за отречение от шведской короны и титула. При отказе стокгольмского двора предоставить поддержку против России А. Морштыну следовало в первую очередь предотвратить опасность нападения со стороны Швеции, как и русско-шведского союза. Для этого он мог провести общего порядка переговоры о будущем "вечном мире", либо выдвинуть идею договора типа пакта взаимопомощи против любых врагов ³⁰. В основных чертах это было повторение позиции, занимаемой Яном Казимиром в предшествующее время. Достаточно хотя бы заглянуть немного назад, сравнив с вероятными шведскими требованиями осенью 1654 - в начале 1655 г., чтобы понять заведомо нереалистический характер задач, поставленных перед посланником.

С основанием писал А. Керстен, придававший данной миссии особое значение как последней возможности завершить кризис РП середины XVII в., изменить неблагоприятный для страны ход событий: "Можно ее (инструкцию А. Морштыну. - Л.З.) определить как предел либо неумения, либо злой воли" ³¹. Действительно, именно тогда практически был упущен шанс договориться с Карлом X, предотвратить шведскую опасность, именно тогда был сделан новый, может быть, последний шаг к Потопу. Следует только напомнить, что возможное соглашение любого вида обошлось бы в то время РП весьма недешево. Не исключено, хотя данные такого рода не известны, что варшавский двор отдавал себе отчет в этом и потому не спешил с переговорами, а тянул время. Это оказалось в итоге фатальной ошибкой, но связано было с вполне определенными военно-политическими расчетами.

С осени 1654 г. главной задачей королевского лагеря стала подготовка крупного контрнаступления на Украине и в Белоруссии, использующего переформирование царских армий после первой кампании войны и подтверждение тогда союза с новым ханом. Получив помощь от последнего, более или менее удовлетворив финансовые претензии войска, выполнив ряд предложений оппозиционеров, в том числе из ВКЛ (см. выше о "Размышлениях...". В частности, так интерпретировалась и отправка А. Морштына в Швецию), правительство РП сумело выставить в поле довольно значительные боевые силы (от Короны - 24 тыс. чел.) и обеспечить активные действия по обоим намеченным направлениям (так, отряды ВКЛ под командованием Я. Радзивилла и В. Госевского активно оперировали в Белоруссии вплоть до весны 1655 г.). Ясно, что на практике намеченная линия была поддержана широкими магнатско-шляхетскими кругами РП. Очевидно, не только король надеялся в случае успеха плана на резкое улучшение военной конъюнктуры и [145] усиление польско-литовских позиций в дальнейших переговорах со Швецией ³². Правда, не удалось собрать столько сил, сколько планировалось первоначально, в частности, польская и крымская стороны не смогли привлечь к своему союзу Трансильванское и Дунайские княжества и получить от них значительную помощь войсками ³³. Тем не менее, варшавский двор в такой степени рассчитывал на удачу, что не использовал летом 1654 г. - в начале 1655 г. несколько предложений посредничества: с Украиной - молдавского господаря Георгия Штефана в октябре, и трансильванского князя Дьердя II Ракоци в декабре, с Россией -бранденбургского курфюрста (дважды, второй раз через специального посланника В. Курцбах-Завацкого, отправленного в Варшаву в конце января 1655 г.) и императора ³⁴.

Второе, что следует отметить, относится к шведской политике. В Стокгольме получили достаточно четкое представление о характере и целях миссии А. Морштына почти за полтора месяца до его приезда, 10 декабря 1654 г. Тем не менее его поджидали там с явным нетерпением. Следует согласиться с видным шведским историком А. Стаде в том, что Карл X ориентировался не на переговоры с посланцем, а надеялся получить от него четкие заверения в скором приезде 3. Горайского, в зависимость от чего и ставил свои дальнейшие планы. Обманувшись в подобных расчетах (А. Морштын из-за очень тяжелого пути прибыл в шведскую столицу только 24 января 1655 г.), король еще не оставил своих надежд на соглашение с РП. Но теперь от нее требовались поистине драматические шаги и решения (быстрое появление полномочного посольства, крупные уступки). На деле это имело чисто теоретическое значение, поскольку варшавский двор таких действий не намечал. Лишь получив более правильное представление о реальной позиции Яна Казимира, шведский король примерно в первой половине февраля 1655 г. изменил курс и нацелился более или менее определенно на военное решение противоречий с РП ³⁵.

Результат операций польско-литовских и крымских армий на Украине и в Белоруссии зимой-весной 1655 г. не оказывал уже существенного воздействия на политическую линию шведского правительства, но был очень важен для РП. Фактический провал их контрнаступления, определившийся примерно к марту, объяснялся более всего ожесточенным сопротивлением русско-украинских соединений с участием местного населения. В обеих областях не удалось сколько-нибудь заметно потеснить неприятеля, а каждый шаг вперед давался с большим трудом и немалыми потерями, в итоге численность войск существенно сократилась, они оказались деморализованными. В результате к скорому выступлению основных русских сил РП оказалась недостаточно готовой ³⁶. Не случайно громче звучало требование примирения с Россией ³⁷, но обстановка для этого была теперь гораздо менее благоприятной, чем [146] раньше. Иностранные наблюдатели согласно оценивали положение РП весной 1655 г. очень пессимистически ³⁸.

Действительно, те три важнейшие проблемы внутренней и международной жизни РП, о которых говорилось на предыдущих страницах - украинская, русская и шведская, - не только не были решены или хотя бы частично сглажены, но оказались к этому времени функционирующими одновременно, причем в наиболее острых проявлениях, стянутыми в сложный узел, что и определило особую опасность положения страны. В данной связи уместно отметить здесь еще один фактор, немаловажный и ухудшивший ситуацию в РП, хотя его по воздействию и значимости никак нельзя поставить в один ряд с рассмотренными политическими проблемами первостепенного характера. Его приходилось уже касаться ранее попутно, но сейчас целесообразно дать ему общую оценку. Этот "фактор" звался Ян Казимир Ваза (трудно решить, можно ли говорить о королевской чете, поскольку Людвика Мария, имея уже тогда немалое влияние на своего супруга и ход дел, первостепенную роль в политике стала играть скорее во время и особенно после Потопа). Пусть и избираемые, не абсолютные короли в РП пользовались значительным авторитетом и при умелой внутренней политике, используя в частности право раздачи должностей и источников дохода, могли нередко, несмотря на законодательные ограничения своей власти, добиваться осуществления на практике желательных им решений. От личности монарха, от его умения налаживать сотрудничество с магнатско-шляхетским обществом в XVII в. зависело многое.

В современной историографии давняя традиция весьма негативного, резко критического изображения и личных черт, и деятельности Яна Казимира на всем протяжении его довольно длительного правления уступила место более взвешенному подходу. Автор новейшей биографии короля, неоднократно в данной работе используемой, профессор Т. Василевский с основанием отметил и ряд присущих ему положительных человеческих качеств, определенные заслуги как политического деятеля, некоторые позитивные стороны его царствования при общем безусловно отрицательном балансе ³⁹. Но слишком часто Яну Казимиру "удавалось" вызывать враждебные к себе чувства в тогдашнем обществе, с излишней частотой он вступал в долгие несвоевременные конфликты с видными его представителями. Достаточно вспомнить напряженные отношения короля с популярнейшим в шляхетской среде воеводой Русским Е.М. Вишневецким, "дело" коронного подканцлера И. Радзейовского, длительное острое противоборство с Я. Радзивиллом, столкновения с Е. Любомирским вплоть до печально знаменитого рокоша 1665-1666 гг. во главе с последним, уже упоминавшуюся, затронувшую целую группу видных деятелей проблему многолетней задержки Яном Казимиром в своих руках важнейших вакансий. И это только особо яркие примеры. Довольно лояльно относившийся к королю [147] Я. Лещиньский писал в начале декабря 1654 г. примасу: "Никакой из королей польских столько не причинил паньству, как этот потерял из-за ничего, из-за одних подозрений. Для Бога! Пусть предостерегут! Редкий сенатор, который бы не имел личной обиды (от него - Л.3.)”, а Я. Радзивилл как бы пояснял, имея в виду себя самого: "Не следует грозить тому, кто саблю в руках держит..." ⁴⁰.

Все это весьма способствовало обострению внутреннего положения в РП, причем в обстановке почти не прекращавшихся войн! Сходную картину можно наблюдать и в сфере международных отношений. Все польские Ваза заботились о своем "шведском наследстве", Ян Казимир естественно продолжил эту линию, с основанием выдвигал проблему компенсаций. Но в его трактовке она приобрела преувеличенное значение, надолго затормозив сколько-нибудь серьезные переговоры двух держав. И если до поры до времени это обстоятельство не имело решающего значения в их взаимоотношениях, то к рубежу 1654/55 г., как отмечалось, невыясненность позиции РП стала одним из главных факторов, определивших внешнеполитический курс правительства Карла X в сторону конфликта.

В общем можно утверждать, что Ян Казимир нередко вел внутреннюю и внешнюю политику не как глава государства, а скорее как "большой магнат", преследуя личные и фамильные интересы. Возможно, если бы ему довелось править в более спокойные, мирные времена все это особой роли не сыграло, но в том-то и была беда самого короля и РП, что ситуация оказалась чрезвычайной. В таких условиях минусы его как человека и политического деятеля, в иных обстоятельствах малозаметные, выявились очень выпукло и серьезно сказались на ухудшении положения страны перед Потопом.

Монарх умудрился еще более обострить отношения с магнатско-шляхтским обществом в последние предвоенные месяцы, выдвинув идею компенсации своей фамилии за отказ от прав на шведский престол не за счет Швеции (к тому времени было очевидно, что никаких шансов на такой расклад нет), а за счет РП. Впервые это было им сделано на заседаниях рады коронных сенаторов в Варшаве (в предварительном порядке она обсуждала разные стороны ситуации в стране 2—4 марта, в расширенном составе - 12 и 17 марта 1655 г.) ⁴¹. Каково было конкретное содержание королевских предложений не известно, тем более, что один из проектов представил подканцлер коронный А. Тшебицкий, и неясным оставалось, что в нем исходило от самого государя. Так или иначе, судя по письмам Я. Лещиньского, предусматривались какие-то политические решения, результатом которых стало бы резкое увеличение власти короля. Возможно, имелось в виду создание наследственного владения для дома Ваза - подобные идеи выдвигались ранее, но за счет Швеции. Сенаторы, однако, не признали сам принцип [148] обязательности компенсаций со стороны РП, соглашаясь обсуждать вопрос о них в рамках практической политики.

Возможно, Ян Казимир надеялся все же добиться своего, хотя бы частично, саботируя заметные шаги во взаимоотношениях со Швецией (скорая отправка 3. Горайского или достаточные полномочия А. Морштыну), которых от него добивались сенаторы, и ограничиваясь не имевшими никакого значения паллиативами - такое мнение высказал Я. Лещиньский ⁴². Но едва ли справедливо всю ответственность за подобный фатальный курс возлагать только на короля. В правящих кругах РП - и не только среди регалистов - не было тогда понимания необходимости больших уступок Швеции для достижения мира с ней, чем в рамках сложившейся ранее группы спорных вопросов. Меж тем уже в 10-х числах февраля 1655 г. из сообщения специального посланника бранденбургского курфюрста В. Курцбах-Завацкого, в Варшаве узнали о вероятности дополнительных требовании Карла X как платы за урегулирование противоречий (это было сделано в очень осторожной форме, с дезавуированием высказываний В. Курцбаха прибывшим в столицу в конце февраля бранденбургским резидентом А. Адерсбахом, но тем не менее желаемое сообщили. Фридрих Вильгельм в своей информации исходил из содержания бесед в Берлине с шведским посланцем К. Шлиппенбахом). 13 февраля 1655 г. курфюрст обратился по этому поводу также к Гданьску. Очевидно, В Курцбах повторил свое предупреждение и позже, на расширенной сенаторской раде, дополнив его соображением о сохраняющейся, по мнению бранденбуржцев, склонности шведов к переговорам по ускоренной процедуре и готовности Фридриха Вильгельма содействовать контактам дипломатов ⁴³. Тревожные свидетельства об опасных планах шведского короля шли в эти месяцы и из Стокгольма от А. Морштына ⁴⁴.

Поэтому, казалось бы, руководству РП следовало использовать возникшие возможности. Но на деле ничего сделано не было. Последний шанс появился у него во второй половине апреля 1655 г. Шанс несколько призрачный, но ведь в Польше об этом не знали, и реакция на него очень показательна для степени нереалистичности тогдашнего курса властей РП в отношениях со своим северным соседом. 19 апреля шведский резидент в Гданьске И. Кок вручил примасу А. Лещиньскому письмо риксрода (тайного совета) Швеции сенату (от 13 марта, получено резидентом 3 апреля), в котором давалась сугубо отрицательная характеристика и миссии А. Морштына, и более ранних переговоров представителей двух держав как свидетельство нежелания РП достичь действенных договоренностей на подходящих условиях; примас назвал документ манифестом войны ⁴⁵. Еще до этого Я. Лещиньский советовал последнему действовать через голову короля и дать 3. Горайскому полномочия как послу в Стокгольм за подписями примаса и сенаторов, а от [149] каштеляна киевского добивался скорейшего его выезда ⁴⁶. Это был именно тот путь чрезвычайных шагов, которых требовала обстановка.

Скорее всего, и они уже запоздали: тайная комиссия риксдага после оживленных обсуждений (30 марта - 2 апреля 1655 г.) дала королю карт-бланш на войну против Речи Посполитой и на действия в иных направлениях, если они будут необходимы ⁴⁷. Сверх того, в середине февраля - середине марта 1655 г. Карл X располагал новой информацией о военно-политических планах царского правительства, которая позволяла считать, что прежние опасения насчет возможного прорыва основных российских сил в собственно Прибалтику и далее преувеличены. В частности, вернувшийся в Стокгольм из Москвы 15 марта посланник Уддэ Эдла привез грамоту Алексея Михайловича (от 30 января 1655 г.), где давалось согласие на нейтрализацию Курляндского герцогства при условии его отказа от всякой помощи РП ⁴⁸. Это не сняло всех беспокойств, но все же один из важных стимулов, подталкивавших шведское правительство к переговорам с РП - боязнь скорого марша царских войск к Балтике, — начал исчезать. Показательно, что в первой половине апреля 1655 г. Карл X отказался от первоначального намерения направить свою главную армию в Лифляндию (наряду с диверсией из Померании) и в том же месяце счел возможным ослабить лифляндскую группировку. Он решил двинуться с основными подразделениями через Померанию, либо высадиться в Западной Пруссии ⁴⁹. Данный вариант учитывал и новые сведения о планах продвижения российских сил в Литву и в собственно Польшу. При его осуществлении под быстрым и прямым контролем оказывались Западная Пруссия, великопольские воеводства и бранденбургские владения, что было немаловажно и с учетом переговоров между ними об общих мерах обороны.

Тем не менее в Стокгольме и позже сохранялась боязнь вероятных крупных русских операций в Прибалтике, только в первой трети июня 1655 г. король окончательно убедился в ошибочности прежних представлений ⁵⁰. Понятно, что в Варшаве не могли знать о всех этих колебаниях, но в любом случае всенепременно следовало использовать подвернувшийся шанс для быстрой дипломатической инициативы. При достаточной оперативности посланец с ответным письмом сената риксроду (подписей примаса и нескольких сенаторов для такого документа вполне бы хватило), где среди прочего гарантировался скорый приезд 3. Горайского, мог появиться в Стокгольме примерно в конце мая 1655 г. Трудно решить, "а что было бы тогда...", подготовка к войне с РП к тому времени продвинулась довольно далеко, но с учетом сказанного выше какие-то позитивные для РП результаты могли и получиться: Карл X был быстрым политиком и немедля реагировал на любые изменения обстановки. Однако примас ни раньше не последовал совету Я. Лещиньского, ни теперь не продемонстрировал требуемой [150] обстоятельствами быстроты, а обратился со специальными посланиями к разъехавшимся на сеймики сенаторам. Очень показательно для тогдашней позиции коронной элиты, что ее представители даже в столь опасной ситуации не сумели обеспечить адекватные решения и действия. В итоге ответ вырабатывался уже во время сейма, доставлен был в шведскую столицу только 21 июня. Слишком поздно! Ни он, ни появившееся там вскоре "великое посольство" во главе с Я. Лещиньским и референдарием ВКЛ А.Д. Нарушевичем (3. Горайским тем временем умер) ничего уже не могло изменить (но интересно, что и оно не везло каких-либо предложений с крупными уступками шведам) ⁵¹.

Наряду с недостаточно активно использованными возможностями прямых переговоров со Швецией варшавский двор располагал и некоторыми другими дипломатическими козырями. Это прежде всего бранденбургское предложение добрых услуг для достижения соглашения между Речью Посполитой и Швецией, переданное В. Курцбах-Завацким. Курфюрст не мог выступать как официальный посредник хотя бы потому, что Карл X неизменно требовал двусторонних встреч с делегацией Речи Посполитой. Но Фридрих Вильгельм имел возможность оказывать существенное воздействие на ситуацию в регионе, так как собрал значительные военные силы, продолжал их увеличивать и предполагал перевести из своих наследственных земель в Восточную Пруссию, что и было постепенно осуществлено. Может быть, еще опаснее в глазах шведов выглядели его переговоры о союзе с Нидерландами, в том числе в связи с планами ввода голландского флота на Балтику ⁵². Курфюрст весьма желал содействовать активизации польско-шведских переговоров, в особенности потому, что не без оснований опасался за судьбу своих восточнопрусских владений, Пилавы и Мемеля в первую очередь.

Но Ян Казимир и здесь не спешил, возможно, не желая предоставить слишком значительную роль польскому вассалу. Лишь во второй половине апреля 1655 г. король направил к Фридриху Вильгельму посланника, вице-инстигатора коронного Я. Таньского с сообщением о предстоящем посольстве РП в Стокгольм для переговоров о "вечном мире" и с просьбой о дипломатической поддержке этой инициативы. Я. Таньскому поручалось также добиваться разрешения на вербовку войск в бранденбургских владениях, что являлось его главной задачей. Курфюрст проявил явную заинтересованность в посреднической роли, пусть и неофициальной, и сразу после приема посланца направил соответствующее сообщение своему резиденту в шведской столице И. Добченскому, но вопрос о найме войск был заморожен под предлогом того, что немцы неохотно поступают на польскую службу (меж тем, собственные вооружения курфюрста шли в нарастающем темпе) ⁵³. [151]

В начале мая 1655 г. Ян Казимир послал в Берлин своего секретаря Б. Раутенфельса с доверительной миссией. В инструкции от 1 мая ему поручалось подтвердить скорую отправку к Карлу X миссии для переговоров и просить посредничества Фридриха Вильгельма, а также герцогов курляндского и голштинского для их проведения. Интересно, что в официальную программу дипломатии РП вошло предложение о медиации польских ленников, которое более полугода назад выдвигалось в "Размышлении...". Что касается голштинской кандидатуры, то она появилась, очевидно, под воздействием информации от А. Морштына о склонности Фридриха Ш Шлезвиг-Голштейн-Готторп, тестя Карла X, сыграть роль посредника. Следовало также изложить первоначальный вариант предлагаемых польским королем условий соглашения о "вечном мире" либо продлении перемирия. Кроме союза и совместных боевых действий против русско-украинских армий в обоих случаях в них входило выделение польским Ваза наследственного владения в Ливонии от Западной Двины вплоть до Нарвы, выплата им солидной денежной компенсации в 200 тыс. дукатов за отказ от шведских прав и т.д. при мирном договоре, отречение от "прав" на Швецию и потерянной Лифляндии (предусматривалась и "сатисфакция" для польских Ваза) – при перемирии.

В свете информации о планах Карла X, которой располагал тогда его польский родственник, указанные условия были совершенно нереалистичны, они исключали договоренность со шведским правительством, да и бранденбургское посредничество. Курфюрст подчеркнул это в письме своему посланнику в Варшаве И. Ховербеку (от 24 мая). Очевидно, Ян Казимир не стремился в тот момент к данным целям, а хотел в первую очередь выиграть время для подготовки армии и обеспечить определенную поддержку со стороны курфюрста на случай войны. Б. Раутенфельс просил Фридриха Вильгельма помешать проходу шведских сил из Западной Померании в Польше через его земли, передать вскоре польским военачальникам пехотный корпус в 2 тыс. чел. (на плохих денежных условиях) для защиты границ Великой Польши и т.д. Переговоры Б. Раутенфельса в Берлине не дали положительных результатов ни по одному из пунктов ⁵⁴, что не улучшило взаимоотношений сторон. Полученный негативный опыт подталкивал курфюрста к поискам иных путей, к чему он и без того был склонен, и это в перспективе стало дополнительной опасностью для РП.

Варшавский двор предпринял еще некоторые усилия на международной арене для получения поддержки извне. Укажем прежде всего на переговоры с Нидерландами о защите обоюдных интересов на Балтике, которые уже давно, с 1650 г., вел резидент РП (скорее даже короля) в Гааге голландец Н. де Биэ ⁵⁵. С учетом ухудшения нидерландско-шведских отношений, связанного с традиционным нежеланием купеческой республики [152] допускать чрезмерное усиление какого-либо из балтийских государств, стремлением сохранить положение одного из монополистов-посредников на Балтике и обеспечить там свободу жизненно важной в те времена для Запада торговли, это был целесообразный путь. Уже 14 марта 1654 г. Генеральные Штаты обсудили и приняли проект оборонительного союза с РП для обеспечения свободы судоходства, торговли и рыболовства на Балтике, в Северном море и в Ла-Манше для передачи Н. де Биэ ⁵⁶. Главным в этом проекте было взаимное обязательство в случае нарушения кем-либо судоходства одной из сторон прибегнуть сначала к посредничеству, а при его неудаче предоставить другой стороне 20 военных судов вплоть до окончания войны (РП обязывалась выплатить соответствующую денежную компенсацию). Предусматривались переговоры с другими державами об их присоединении к договору и подписание его магистратом Гданьска. Проект имел явное антишведское острие и в случае принятия стал бы заметным, хотя и не решающим препятствием для осуществления агрессивных акций шведских феодалов против РП.

Неизвестна реакция польско-литовских правящих кругов на нидерландские предложения. Видимо, они встретили резкую оппозицию в Гданьске и неоднозначную реакцию среди магнатов. Но дело не было оставлено. Во второй половине 1654 г. варшавский двор предпринял некоторые практические шаги, в том числе по дипломатическим каналам: Н. де Биэ был послан в Бранденбург, Данию и Англию для выяснения позиции их правительств ⁵⁷. На все это ушло немало драгоценнейшего в тогдашней ситуации времени, но характерно, что получив в конце ноября сведения об этих контактах, в Стокгольме оценили их как очень опасные, связав с идеей возможного антишведского союза с участием Дании ⁵⁸. В предвоенные месяцы Н. де Биэ по поручению короля активизировал переговоры о вводе на Балтику значительного нидерландского флота не только в Гааге, но в марте-апреле 1655 г. и в Лондоне, что было необходимо для осуществления планируемой акции, поскольку О. Кромвель оказывал в те годы мощное влияние на политику Соединенных провинций. Этот замысел оказался взаимосвязанным с комплексом гораздо более широких внешнеполитических планов, вызванных тогда опасениями по поводу намерений Карла X. Во-первых, обсуждался проект большого антишведского союза для гарантии безопасности балтийской торговли с участием Нидерландов, Дании, Речи Посполитой, Бранденбурга и Гданьска при благожелательной поддержке Англии, хотя он и не был осуществлен. Во-вторых, существовала более реальная идея англо-нидерландского соглашения с той же целью. В мае-июне 1655 г. нидерландские дипломаты резко активизировали контакты на эту тему в Лондоне, а также начали зондировать почву в Копенгагене. В ответ английский лорд-протектор занял выжидательную позицию, что на деле развязывало руки Нидерландам. В-третьих, шли [153] бранденбургско-нидерландские переговоры о союзе и обеспечении условий балтийской торговли и судоходства, активизировавшиеся в те же месяцы. Именно со всеми этими начинаниями был связан план посылки большой нидерландской эскадры в Зунд и Балтийское море, с основанием расцененный в Стокгольме как враждебный. Таким образом, дипломатия РП действовала в данном секторе политики в правильном направлении и с успехом. К несчастью для страны плод созрел позже, конкретные результаты появились только в ходе Потопа, а до начала войны ничего реально сделано не было, и РП в ее трагическом положении никакой поддержки с этой стороны не оказали, что в некоторой мере объяснялось и активным противодействием всем этим начинаниям со стороны шведской дипломатии ⁵⁹.

Сходным оказался результат и по иной политической линии, где в предвоенные месяцы проявила заметную активность дипломатия РП, а именно во взаимоотношениях с императором Фердинандом III. Здесь возникло сразу несколько крупных проблем. Первой из них стал вопрос об императорском посредничестве между Россией и РП для прекращения войны между ними. Инициатива была проявлена венским двором в связи с приездом в середине октября 1654 г. царского посольства во главе с дворянином И.И. Баклановским и дьяком И. Михайловым. В ходе бесед главным в позиции императорских представителей было настойчивое предложение такого рода медиации Фердинанда III. Правда, русские посланцы уклонялись от обсуждения идеи, сославшись на отсутствие инструкций, но добавили, что его можно осуществить при появлении императорских послов в Москве. Предложение было повторено и в грамоте Фердинанда III царю от 4 ноября. Хотя при возвращении русская миссия на полгода застряла в Любеке и в итоге попала в Новгород Великий только в конце июня 1655 г., члены посольства сообщили о результатах поездки (письма от 21 и 23 января 1655 г. получены в Посольском приказе в конце февраля. Видимо, был послан и список с грамоты императора царю) ⁶⁰. В тот момент информация не вызвала отклика в Москве.

Венские политики не преминули подробно информировать об этом деле варшавский двор. Сообщение об итогах переговоров с царским посольством и о позиции императора было немедленно сделано резиденту Речи Посполитой в Вене Д.Б. Висконти и находившемуся там посланнику Яна Казимира аббату А. Денгоф. Фердинанд Ш направил специальную инструкцию от 25 ноября 1654 г. своему резиденту в Речи Посполитой И.Х. Фрагштейну, в которой кроме известий о требовании русских посланцев и реакции императорского кабинета содержалось указание выяснить, желает ли Ян Казимир мира, и в случае положительного ответа информировать короля о готовности Фердинанда Ш посредничать в деле заключения соответствующего соглашения; [154] резиденту не следовало проявлять инициативы, а оставить ее в руках варшавского двора. И.Х. Фрагштейн получил инструкцию 12 декабря и передал все ему порученное. 10 января 1655 г. вопрос обсуждался сенаторской радой в присутствии Яна Казимира (в предварительном порядке великий коронный канцлер С. Корыциньский указал резиденту на союз РП с Крымским ханством и достигнутые уже их объединенными силами успехи на Украине как на главные препятствия к началу переговоров с Россией). Решили, что в прямой форме предложение императора принять нельзя, аргументируя, кроме отмеченных двух пунктов, невозможностью мирным путем вернуть все потерянные в первую кампанию территории и надеждами осуществить это при последовательном единении с татарами. Сенаторы отметили также, что в союзном договоре с ханством есть пункт, исключающий сепаратные переговоры сторон о мире с Россией. Вместе с тем, они просили Фердинанда Ш направить посланника в Москву с предложением медиации от своего имени и заверили, что при позитивной реакции Алексея Михайловича хотят видеть посредником только императора; тем временем ход войны определит конкретные позиции. Все это было официально сообщено И.Х. Фрагштейну 3 февраля 1655 г, ⁶¹.

Обращают на себя внимание медлительность, проявленная тогда варшавским двором с приемом резидента и обсуждением сделанных им предложений (явное свидетельство незаинтересованности в деле, которая видна и из ответа), и совершенно нереалистическая оценка перспектив продолжения боевых действий на востоке (между тем, коронный гетман С. Потоцкий совсем немного времени спустя оценивал положение несравненно пессимистичнее - он ведь находился в центре событий на Украине, а не в далекой столице ⁶²). В итоге было упущено несколько драгоценнейших месяцев для организации контактов между противниками, причем в относительно благоприятных условиях, когда царские армии еще начали развертываться перед второй кампанией войны. Ян Казимир попытался даже получить определенную поддержку Фердинанда Ш для ее продолжения - второй узел, наметившийся во взаимоотношениях двух дворов. Именно эту цель преследовало посольство полковника дона Д. де Виллалобос, отправленного с согласия сената с письмом короля от 20 февраля 1655 г., в котором содержалась просьба разрешить набор 3 тыс. чел. немецкой пехоты в австрийских землях и заключить соглашение о взаимном свободном найме войск во владениях обоих государей ⁶³. Несомненно, такая договоренность имела бы и более широкое политическое значение, в какой-то мере имея в виду и опасность шведского нападения на РП.

Но только после неудачи военных операций на Украине и в Белоруссии и новых тревожных сообщений о действительных планах Карла X данная проблема заняла должное место во взаимоотношениях [155] варшавского двора с Фердинандом Ш, эта их сторона обсуждалась сенаторской радой в марте 1655 г. (см. примеч. 42-44). Сенаторы в такой связи поставили вопрос о целесообразности в новой обстановке использовать прошлогоднее предложение посредничества императора в деле умиротворения с Россией, хотя и отдавали себе отчет в том, сколь серьезным препятствием на этом пути является союз РП с Крымским ханством. В письмах Фердинанду Ш от 16 и 22 марта 1655 г. Ян Казимир, подтверждая данное ранее поручение Д. де Виллалобосу, вместе с тем сообщил о претензиях Карла X и грозящей войне со Швецией, указал на тяжелое положение своей страны, просил совета и поддержки, отметив, что резидент в Вене Д.Б. Висконти имеет полномочия на переговоры. 5 апреля Д. де Виллалобос письменно обрисовал императору в несколько преувеличенном виде грозящие Польско-Литовскому государству отовсюду опасности и попросил разрешения нанимать немецкую пехоту в его владениях, которую хотели использовать на русско-украинском театре войны, а в случае нужды - и против шведов. Д.Б. Висконти получил аудиенцию у Фердинанда Ш 4 апреля, затем провел переговоры с ведущими австрийскими политиками. 7 апреля он передал монарху письмо с просьбой возможно скорее направить в Москву ловкого посредника, чтобы выяснить склонность царя к миру с РП, но вместе с тем представить там это обращение продолжением прежних контактов в Вене с посольством И.И. Баклановского, а не инициативой Яна Казимира.

Сама по себе такая форма являлась проявлением понятной дипломатической осторожности, учитывала и престижную сторону дела, но создавшаяся трагическая для РП ситуация требовала от ее руководителей более энергичных и спешных мер. Избранная же ими процедура была слишком медлительной и не могла быстро повлиять на обстановку. Ответ обоим посланцам был дан 12 и 13 апреля 1655 г. после обсуждения проблемы в Тайном совете. В нем выражалось согласие содействовать умиротворению России и РП, подчеркивалась выгодность этого для последней, но вместе с тем отмечалась несовместимость посреднической роли с позволением вербовок, просьба о чем, таким образом, отклонялась. Решение об отказе в найме войск было сообщено и императорскому резиденту в Стокгольме Г. Плеттенбергу (через него намекнули на склонность Фердинанда III содействовать урегулированию польско-шведских споров, но никакого отклика не последовало) ⁶⁴. Итак, венский двор уклонился от каких-либо шагов, могущих вызвать недовольство Карла X, и не оказал РП помощи в преддверии первой Северной войны. Посредничество императора между РП и Россией сыграло свою роль, но с запозданием.

Текст воспроизведен по изданию: Великое княжество Литовское и Россия во время польского потопа (1655-1656). М. Наука. 1994