Библиотека сайта  XIII век

ТАРИХ-И АЛАМ-АРА-ЙИ АМИНИ

Смерть Ибрахима ибн Джихангира

В том же году /л. 168а/ скончался великий эмир, эмир-заде Захир ад-Дин Ибрахим бек ибн Джихангир ²⁵¹. Он умер по возвращении из похода против шейха Ардебиля, во время которого он заболел опасной болезнью, причиненной пагубным воздухом (уфунат-и хава) Ширваната. Эмир увлекался наукой и изучил всего Эвклида и Алмагест Птолемея, а также писал стихи, которые приводятся. Автор в свите главного казия Сафи ад-Дина Иса садра посетил его и по его просьбе прочел ему свой новый руба'и /л. 170а/. На этот раз эмир, раньше выглядевший крепким, как гора Каф (Кавказ), стал [согнутым] как середина буквы каф в куфическом письме. Болезнь длилась два месяца, и шахзаде умер в понедельник, 22 шаввала 893 (воскресенье (?) 28 сентября 1488 г.). Его Величество и все другие шахзаде разодрали (чак) свои одежды, бросили свои чалмы (дастар) на землю и одетые в темно-синее ²⁵² пришли в сад его дворца (сарай). Эмиры и военачальники, чередуясь, подняли гроб (на'ш) на свои плечи, чтобы отнести царевича (падишах-заде) в сад Фирдаус, разбитый Его Величеством. Приводится элегия Мутаммима ибн Нувайра на смерть своего брата Малика, вместе с его персидским переводом, сделанным автором ²⁵³. На седьмой день /л. 171а/ государь, одетый в темно-синее, явился в сад усопшего эмир-заде и прочел фатиху на помин его души. [Этим] он снял траур (аз 'аза бирун авард) со старшего брата шахзаде, «властелина эмиров мира» Низам ад-Дина Али-хана [джан]-бека (см. выше, л. 93а). Затем он роздал почетные одежды другим эмир-заде и личной охране (наукаран-и хасса).

Чума в Тебризе

Государь решил провести зиму в Тебризе, чтобы дать войскам оправиться после трудного похода (йуриш) в Ширван. Каждый по своим средствам делал приготовления к зиме (йарак-и кишлак) и запасался [101] припасами. Табуны лошадей были посланы в Урмию (Урми) и Мийанду-аб ²⁵⁴. Внезапно в начале зимы /л. 171б/ туча чумы (та'ун) во второй раз покрыла холмы и поля Тебриза. Двое детей покойного шахзаде Ибрахима умерли в одну и ту же ночь /л. 172а/. Его Величество двинулся из Тебриза в Васфиндж ²⁵⁵, а жители рассеялись по всем направлениям. На следующий день государева стоянка перешла дальше в Мазар-и Хваджа-Хуш ²⁵⁶ и оттуда в ²⁵⁷ Бидаустан . Через перевал Аргана государь достиг берегов Аракса и стал лагерем в Баргушаде ²⁵⁸; следуя по дороге Бали (?) — Даргали ²⁵⁹, 7 зул-хиджжа 893 (12 ноября 1488 г.) он прибыл в Кара-агач у подножия Талл-Султана, где он остался на зиму со своим войском и тяжелым обозом (огрук) /л. 172б/.

Год 894/1488—9

Государь встретил Новый Год (1 мухаррама 894/5 декабря 1488 г.) в Кара-агаче, лежащем у подножия Талл-Султана, который с середины лагерного поля поднимает свою вершину к звездам ²⁶⁰. Поразительно, как посреди леса, окруженного равниной, мог возвыситься такой пик. Местные жители говорят, что однажды какой-то царь воздвиг здесь величественное здание, но с течением времени оно разрушилось, и этот рассказ сходится с тем, что мудрецы говорят о высоких зданиях, превращающихся с течением времени в холмы под воздействием солнца и дождя.

Вторая кампания в Грузии

Тифлис /л. 173а/ является одним из знаменитых городов и, по словам осведомленных людей, это — исламское создание, ибо говорят, что его построила Зубейда, жена Харун ар-Рашида ²⁶¹, возведшая мощную крепость на берегу Куры и поселившая там грузинских кафиров. По-видимому, ввиду раздоров между правителями Ислама этот приятный город был занят нечистыми (хабис) грузинскими неверными и бывшие мечети и святилища Ислама превратились в конюшни для христианских конных отрядов. Это продолжалось до тех пор, пока благочестивый Узун Хасан (падишах-и бузург) не покорил Тифлис, на месте монастырей [102] (бийа-ва-самави) ²⁶² устроил мечети (хаваник-ва-джавами) и назначил великого эмира Халил-бека Бекташа ²⁶³ правителем этой местности. Он был сильным правителем: ежедневно его военные удары повреждали печень какого-нибудь неверного, и рассказы о его подвигах распространялись по всей этой стране. Когда Узун Хасан умер (883/1478), удаленные от центра области (атраф) охватили смуты; царевичи были поглощены своими .делами, а эмиры на границах были оставлены без поддержки. Халил-бек покинул свою область (сархадд) и прибыл в Тебриз. Грузинские неверные воспользовались смутами и, ринувшись на Тифлис, заменили проявление единобожия позором Троицы. Как изнасилованная демонами гурия, этот город стал обиталищем проклятых. После того, как Йа'куб навел порядок, эмир Халил Бекташ был вновь направлен из Шираза в пограничную область Грузии в 892 (1487) г. (см, л. 116а). В то время, когда государь зимовал в Куме, Халил-бек начал борьбу против неверных, так что несчастный Кустантил (Константин II) испугался и поручил цитадель Тифлиса /л. 174а/ некоторым грузинам, а сам бежал в другую часть своих владений. Война продолжалась, не ослабевая (ка'им) до тех пор, пока новый ход (мансуба) не изменил положение на шахматной доске и не привел государя на зимнюю стоянку Шахруха в Карабаге ²⁶⁴.

Эмир Халил Суфи (так!) полностью воспользовался этим известием и доложил о приготовлениях для отвоевания Тифлиса, как, например, изготовление пушек (туп сахтан) и завершение постройки нового города ²⁶⁵. Он просил одобрения своего замысла и немного вспомогательных войск. Это было принято, и в знак поощрения к нему был послан ученый (м.а'ариф-интибах} Занги-шах-бек парваначи с подходящими подарками ²⁶⁶. По возвращении государь отдал приказания о возобновлении священной войны (джихад) против неверных. Ринулись вперед львы Ак-койунлу, каждый из которых притаился в тени дерева в лесах Кара-агача.

Вали-ага эшик-агасы (см. выше л. 149б) был во главе войска, которое присоединилось к эмиру Халилу на реке Алгет, в одном переходе (мархала) от Тифлиса. Было время зимних холодов. Эмиры образовали кольцо [103] вокруг крепости Куджир ²⁶⁷, столь высокой, что можно было бы вообразить, что фонарь ее ночного стража был зажжен от падающих звезд (шухуб) демонов ²⁶⁸ /л. 175а/. Разрушения, причиненные артиллерией (туп), не образумили гарнизон, но газии Ислама захватили крепость и взяли пленников и добычу. Головы главарей были посланы ко двору. В ночь на 28 сафара (ночь на 29 января 1489 г.) это доброе известие распространилось по государеву лагерю.

После /л. 175б/ этой победы над войском дьявола мусульмане двинулись на Тифлис. Грузины бросили город и укрылись в крепости. Началась осада ²⁶⁹, но действия задержались из-за того, что все артиллерийское снаряжение (асбаб-и туп) было уничтожено огнем. Грузины прятались в горах (тангна-ха-йи джибал) и /л. 176а/ мусульмане хотели их там преследовать. В одном ущелье грузины отрезали один отряд, но эти храбрецы вырвались из окружения, хотя и не без потерь. Среди тех, кто в этом бою заслужил вечную славу (фауз-и гармади), был кази Азуд ал-Ислам Са'иди ²⁷⁰, который во имя Аллаха принял участие в священной войне (газа) и стал мучеником. Из Ак-койунлу большую доблесть проявил Хаджи-бек Мосуллу /л. 176б/.

Получив это известие, эмиры решили отдохнуть несколько дней в деревне Каргатай (?) на берегах Куры. Несчастный Кустантил понял, что неразумное нападение (шитаб-и би-махалл) его войск будет доложено государю и повлечет за собой бедствие, и для ходатайства перед эмирами он послал свою мать, древнюю, как монастырь этого мира (дайр-и джихан), но (обрабатывающую) поля заблуждения (мазра'а-йu залалат). Пытаясь оправдать неразумное поведение, эта мать извращенности (умм ал-хаба'ис) намеревалась обмануть разум эмиров, но ей не удалось свить пряжу на своем веретене (ришта-йи макуй найараст тафтан). Опасаясь, что владения ее сына подвергнутся вторжению и что ей самой придется покинуть монастырь (дайр) и сидеть у дверей мест дурной славы (харабат), она умоляла эмиров, но они остались непреклонными ²⁷¹. Старуха вернулась домой, а Кустантил, без боя /л. 177б/ был вынужден оставить свой возлюбленный Тифлис как бездыханное тело. В последние [104] десять дней месяца раби' I (конец февраля 1489 г.) Вали-ага занял Тифлис и возглас Аллаху акбар заменил звук накуса («деревянный гонг христиан»). Оставив несколько верных людей в Тифлисе, победители под знаменем Халил-бека Бекташа направились в государев лагерь. Хаджи-бек Мосуллу получил тук (бунчук) и барабаны (наккара).

Новый распорядок в Ираке Персидском ²⁷²

В этом году ученый Глава судей и садров ²⁷³, Имам ад-Дин Шейх Али Саваджи /л. 178а/ отправился в Фарс в сопровождении снраведливого везира шаха Шараф ад-Даула Махмуда Дейлеми (см. выше, л. 63б). Причина была следующая. Кази Иса садр принимал исключительное участие в закладывании основ государства Йа'куб-хана. Во всех назначениях и увольнениях сановников его слово было решающим. Бразды правления были всецело в его руках. Это было благодаря добродетелям, украшавшим государя, чьим наставником и воспитателем он был /л. 178б/. Кази значительно возвысил значение своего ранга, и без его одобрения не решалось ни одно религиозное или государственное дело. В виду отношения Его Величества никто не смел что-либо делать, не представив сперва дела на рассмотрение кази. Поэтому все царевичи, эмиры, казии, везиры и знатные люди всецело зависели от него. Богатые и известные люди толпились у его дверей, ожидая его приветствия или знака внимания. Придворные распорядители указывали места посетителям, ожидавшим его, и докладывали об их надобностях.

Все же кази больше всего общался с поэтами ²⁷⁴. Хотя мировые дела могли достигать края бедствия, а кази бывало ждал завершения жалобного полустишия. Вот как этот поэт выразился:

Со всех сторон люди смеются исподтишка над моим позором,
Я это знаю, но притворяюсь незнанием того, что знаю.

Автор изливает преувеличенные похвалы на головы высокопоставленного поэта и цитирует другие его стихи /лл. 179б—180а/, чтобы похвастать, что не в пример [106] другим мастерам слова он пишет объективно, не позволяя себе пасквилей и не давая «обязательствам и старой дружбе замалчивать дурные поступки кази». Последний /л. 180б/ был человеком, украшенным добродетелями (фаза'ил-u нафсани), и в своем рвении укрепить религию не боялся ни правителей, ни насильников (мутагаллиб). Он желал украсить сад религии Пророка, и его особой целью было привести в порядок дела землевладения (умур-и милки), в которых прозрачная ясность предписаний веры покрывалась темнотой Чингизовой ясы.

Действительно /л. 181а/, вера процвела и, по рекомендации кази, улемы и достойные мудрецы были облагодетельствованы дарами в 1000 туманов и более, которые Его Величество пожаловал им в виде суйургалов. Благодеяния кази в отношении автора должны бы заставить его говорить только в похвалу ему, но то, что будет сказано, не является ни преувеличением, ни гиперболой. Какое значение имеют эти великолепные и превосходные качества, если в конце концов они превратились в горести и затруднения и если ввиду затянувшегося срока власти (тул-и макс) и приближения несчастья порицание и обвинения (масалиб-ва-масави) заставили потускнеть щеки доброго имени Кази Сави ²⁷⁵. Всех тех, кого он утешал и любил, он бросил на землю злополучия и в то же время он возвышал низкую и недостойную шайку, лишенную благородства (би-асл-ва-бунйад) /л. 181б/. Он принимал меры, от которых государственные деятели должны воздерживаться. Его главным недостатком было притязание на то, что он шейх, и это превратило его справедливость (хакканийат) в себялюбие (нафсанийат). Он теперь созывал собрания ученых и обсуждал толкование Корана, хотя из опасения оказаться в оппозиции большинство прославленных ученых под каким-нибудь предлогом избегали таких прений.

Это продолжалось до начала сафара 894 года (январь 1489 г.), когда на зимовке в Кара-агаче власть кази почти достигла положения государя. Он заставлял эмиров и военачальников стоять у его дверей и даже пытался их унизить. Другим единственным лицом, имевшим возможность заниматься финансовыми и государственными (или милк «земельными») делами, был [106] Шейх Наджм ад-Дин Мас'уд парваначи (см. выше л. 151а), которого государь выдвинул в эмиры дивана (эмарат-и диван). В этот период возвышения кази желал /л. 182а/, чтобы его власть стала преобладающей над всеми другими привилегированными ²⁷⁶ сановниками в Ираке и Фарсе. По его высказываниям, его желанием было собрать путем абваб-и кифайат ²⁷⁷ такую сумму, которая могла бы покрыть доход от разных тамга ²⁷⁸, собираемых в богохранимом государстве, и возможно составит главную часть источников дохода (абваб ал-мал). Получив законные суммы (вуджух-и кифайат), было бы легко добиться от Его Величества отмены тамги, и таким образом с лица века было бы удалено главное пятно в соответствии с божественными пожеланиями, согласно преданию, переданному А'ишей ^278а.

В течение нескольких дней кази колебался проводить в жизнь эти намерения, и наконец однажды вечером он пригласил частным образом Шаха Шараф ад-Дина Махмуда Дейлеми ²⁷⁹, исполнявшего должность везира и мушрифа Дивана, и обратился к нему за советом в этом деле. Он сказал ему, что в этом году государь решил заострить копье веры и дал указания строго придерживаться шариата и чтобы всякие нововведения (хадша), с которыми мирились [прежние] правители (сулук-и мулук) вопреки обычаю Четырех Праведных Халифов, были отменены, также как и всякие законы (канун) и указы (нишан), противоречащие (хадису): «Поистине ваша кровь и ваше имущество защищены (харам) для вас, так же как этот день и этот месяц и этот город защищены» ²⁸⁰ /л. 183а/. «Выполнение (тавалла). этой задачи, — сказал кази, — по силам только чрезвычайно ученому человеку, твердо стоящему на тропе предводительства (хидайат-ваиршад). Я конечно возьму на себя выполнение этого замысла, но твое общество в этом полезном путешествии необходимо для пересмотра законов хараджа, для приведения в порядок статей налогообложения (забт-и джихат-и мали), для проверки сборов, взимаемых с крестьян на дела общественной пользы (хукук-и мал ал-масалих) и для соблюдения правил справедливости и беспристрастия (адл-у-гавийат) во всех делах, относящихся к источникам дохода (абваб ал-мал). Благодаря твоей благословенной деятельности сбор хараджа [107] будет введен в других областях в соответствии с шариатом. Если деньги для расходов будут собраны в подходящее время, победоносное войско не испытает ущерба в своей доброй славе и защитит границы» /л. 183б/ ²⁸¹.

Шах Шараф ад-Дин Махмуд понял, что желанием кази было найти кого-нибудь, кто бы выдержал стрелы порицания всех слоев населения /л. 184а/ но он поддался на его уговоры. Видя, что «шах» ²⁸² не может не повиноваться ему /л. 184б/, кази заявил, что его личная поездка в Ирак и отдаление от Его Величества нежелательны, но что его брат кази Имам ад-Дин шейх Али (см. выше, л. 177б) весьма рассудительный и ученый человек и что поэтому ему следует своими собственными глазами посмотреть на дела в Фарсе и Ираке /л. 185а/ и устранить следы новшества и легкомыслия (бида'-ва-ахва). «В этой поездке мой брат будет действовать, как мой представитель и ты будешь его неразлучным спутником (хамдам-у-хаммаскан) ». Кази лично составил текст государева указа (нишан) для Ирака и Фарса, который был выдан шейху Али с полномочиями увольнять кого он захочет; везир Шараф ад-Дин также получил соответствующий фирман.

Оба ревизора покинули зимний лагерь 4 раби' I 894 года (5 февраля 1489 г.), причем Их первая остановка была в окрестностях Ордубазара ²⁸³. Они послали букавулов в каждую область (мамалик) в Ираке и Фарсе объявить, что все суиургалы разрядов хашви и джазми (Б: харджи) должны быть приостановлены и ни одного фелса не должно быть выплачено, пока доверенные дивана не оценят и не осмотрят границы и площадь [каждого имения] (хар марз-у гахат-ра харз-у-масахат кунанд).

Среди этой суеты и суматохи автор тихо сидел в своем уголке /л. 185б/, но, услышав эту новость от некоторых друзей, он был сильно обеспокоен и с тяжким предчувствием отправился в лагерь Хваджа Шейха Али. Он вежливо ²⁸⁴ ему указал, что вознесение ²⁸⁵ правил шариата подчинено (маукуф би) поддержке известных ученых и улемов. Но как удивительно видеть, что при первом же шаге именно эта категория испытывает насилие и огорчение! Неоспоримые дары [мусалла-[108] мийат] в виде хашви и харджи (так!), которые в глазах всех являются «побочным» (второстепенным?) расходом ²⁸⁶ (хардж-и ан хашв нумайад), оказались лишенными обеспечения (намусаллам). Допустимо ли, чтобы, желая напасть на вражеское войско, ты разбил сердце своего собственного воинства? Ты объявил отмену суйургалов, но я совершенно уверен, что эта мера в применении к почитаемым и образованным лицам будет весьма вредным и отвратительным поступком. «Я знаю многих из великих улемов Шираза, которые до начала года заняли деньги авансом и обязались своим словом (ба-карз-у-ислаф-у-истифа) под определенную сумму своего суйургала и для погашения своего долга ожидают срока, когда скромная сумма [субсидии] будет выплачена /л. 186а/. Как можно отменить ничтожное подаяние этим бедствующим? Если основанием для жалования суйургала была заслуга, то вопиющая несправедливость прекращать его раньше, чем будет доказано, что заслуги не было».

Хваджа, который прежде любезно выслушивал просьбы автора, на этот раз гневно сказал: «Видимо, у тебя есть друзья и родные в Ширазе ²⁸⁷ и ты предлагаешь мне действовать в их пользу. Напиши имена тех лиц, для которых, как ты думаешь, прекращение суйургала несет лишения (визр-у-вабал) и среди всеобщего наводнения они останутся в безопасности на берегу» /л. 186б/.

Автор возразил, что важен общий принцип, а не частные потребности, но раз речь идет о его родных, слава Аллаху, величайший из них — Хваджа Низам ад-Дин Ахмад Са'иди, живущий в Ширазе ²⁸⁸. «На его ответственности находится тысяча бедных людей (дарвиш). Его величие не нуждается в мелкой монете милостыни (хурдариз-и тасаддукат) и базар его существования не оживится (ба-равадж) не столь уж великолепными «товарами» (мата'-и гайр-и гали) денег суйургала. Дело касается нуждающихся людей, а ты, который пьешь из полной чаши благополучия, что ты знаешь о страданиях (ифтирас) женщин и детей и ударах тюркских дубин?» ²⁸⁹. После этих слов автор вновь укрылся в своем углу до того дня, когда на летовке в Саханде поступило известие о порядке (кифайат), введенном комиссией, и состоялась беседа с кази [109] Сафи ад-Дином Иса /л. 187а/, как это будет рассказано впоследствии (см. ниже, л. 199б).

Словом, лютые букавулы доставили приказы на места, и был отдан приказ, чтобы в каждом округе (булук) какой-либо насильник, перечеркивающий [заслуги] (залим-и махи), произвел подсчет и измерение земель и чтобы к нему был приставлен кто-нибудь, похожий на муллу и называющийся казием (муллашикли кази-нам). Измерение земель должно было быть закончено до прибытия Их Превосходительств. Эти лица, не имевшие средств к существованию, но надеявшиеся обрести жизнь вновь от новых милостей, рассеялись по всей стране вместе с гнусными писцами (калам-занан). Они выполнили свою задачу с крайним рвением: если они видели тень колоса на земле, они ее записывали, как гумно. То же самое они делали в отношении животных (маваши): ни одна негодная кобыла не осталась не записанной /л. 187б/; бык, поддерживающий Землю, не избежал бы их книг, также как ни Овен, ни Телец, ни Козерог ²⁹⁰.

Несчастные люди Фарса искали защиты у улемов и имамов Шираза, прося их написать кази Исе о положении, и письма были написаны Абу Абдуллахом Мухаммадом ас-Садики ад-Давани, муджтахидом Абу Йазидом ад-Давани /л. 188а/ и Кутб ад-Дином Мухаммадом ал-Мухйави ²⁹¹. Но доверие кази в отношении Хваджа Шейха Али было не таким, чтобы его развеяли бури таких увещеваний.

Путешествие Шейха Али

Шейх Али сначала остановился в Казвине, где собрались знатные люди и военачальники из Рея, Кума, Хамадана и т. д. Отсюда /л. 188б/ через Чарра (Шарра) и Фарахан он проследовал в Исфахан и остановился в Бук'а-йи Джа'фарийа Гулбарском ²⁹², где доступ к нему был очень затруднен, и знать была чрезвычайно обижена таким уединением. С большими придирками контролеры занялись проверкой благочестивых учреждений государей, без малейшего страха отнимали собственность даже у владельцев безупречно ясных имений (амлак-и халис-и пак). Предлагаемые взятки [200] деньгами или драгоценными тканями (акмиша) не производили никакого действия /л. 189а/.

По доносу некоего нечестивого кази, чья порочность отразилась на его безобразном лице, мата ²⁹³ всего городка Ардистан были объявлены султанским благочестивым учреждением (вакф-и абваб ал-бирр-и султанийа), в то время как число владельцев половины Ардистана было не менее 10000. Как могла эта толпа сговориться во времена ильхана Улджайту (703—16/ 1304—16 гг.), чтобы купить эти земли и разбить их на мелкие участки? Как могло это дело оставаться сокрытым от всех, кроме этого доносчика? Люди Ардистана рисковали быть арестованными и порабощенными (асир-ва-банда) и бежали в государеву орду, но ответом на их жалобы было: «Кто вы такие, чтобы быть недовольными решениями Его Превосходительства Хваджи? Возвращайтесь, пока вас не перебили!» /л. 189б/. Ардистанцы воззвали к шейху Абу Исхаку Мухаммаду ибн Абдуллаху Ниризи, по прозвищу Хазрат-и 'Аллами, который в то время служил при дворе в качестве судьи шариата (мадар-и ахкам-и шари'ат-ва-каза) и подписывал фирманы дивана садра. Этот бесстрашный защитник веры (с которым автор поддерживал дружественные отношения) написал шейху Али, говоря, что даже, если предположить, что донос злостного (фасик) шейха составляет решительный (?) аргумент ²⁹⁴, почему его благородие (нувваб) не прислушается к очевидному свидетельству (баййина-йи дахила?) людей Ардистана? Шейх Али ответил, что у них нет никакого противоположного очевидного свидетельства, в чем шейх Абу-Исхак с ним не согласился.

Через Йезд шейх Али проследовал в Шираз, где зла, причиненного им, было больше, чем в Исфахане /л. 190б/. Несчастным обстоятельством было то, что с хакимом Фарса, эмиром Музаффар ад-Дином Мансур-беком Порнаком шейх не был в отношениях любезного обращения и доброжелательности, отчего ввиду некоторой личной враждебности (аграз) эмир отвернулся от вредных поступков шейха Али в ожидании того, что должно было произойти. Вследствие востребования четверти суйургалов большинство благотворительных учреждений (абваб ал-бирр) и богаделен (ханака) [111] вынуждены были закрыться. Но внезапно положение стало таким, которое можно описать только словами: «сегодня будет вам воздано наказанием унижения» (Коран, VI, 93), а именно случилась ужасная смерть Его Величества (ваки'а-uu ха'ила хазрат-и а'ла) ²⁹⁵. Подвергнутый разным пыткам хакимом Шираза, Хваджа Шейх Али лишился власти /л. 191а/; он был закован в цепи (банд-ха кашид) и увидел [свой] дом и имущество разграбленными. Он нуждался даже в куске хлеба для поддержания существования и наконец в Тебризе он был подвергнут пыткам (шиканджа), испытав потерю членов, повешение и бесчестие (та'лик-у-тафзих). Что касается кази Иса, то в Карабаге он попал в руки (чанг-и саулат ва-ба'с) эмира Суфи Халила и судьба определила ему заслуженную кару на площади возмездия (майдан-и джаза). Подробности будут приведены во второй части настоящей истории ²⁹⁶, если жизнь меня не подведет. Такое наказание было необходимо за такие поступки для того, чтобы люди могли счастливо спешить по пути добрых свершений.

Посольство из Хорасана

В месяце раби' I 894 года (феврале 1489 г.) на зимнюю стоянку государя прибыл посол ²⁹⁷ от Му'изз ад-Даула султана Хусайн мирзы [Байкары] с целью восстановить узы дружбы между двумя государями. Подарки (билакат) были милостиво приняты.

Муша'ша' /л. 192а/

Также в том же году (894 х.?) Сейид Хамза, сын Сейида Хасана Муша'ша, прибыл от имени своего отца (см. выше, л. 162б), сопровождаемый посланцем от даруги Шираза, и сообщил о подчинении арабских войск и сдаче (таслим) Шуштара. Государь удостоил его разными подарками. Вслед за его прибытием ко двору явился посол от султана Мухсина Муша'ша с письмом, изъявляющим покорность, в котором говорилось, что разлад между Мухсином и его сыном был улажен соглашением и что в знак примирения сыну отдан округ Дизфуля. Все, что сын мог сказать о вражде и борьбе, так же не соответствовало действительности, [112] как сказка о Хамзе²⁹⁸, и двор может вполне успешно вернуть сына под опеку его родителей. Благодаря своей проницательности, государь понял, что хитрый старик хотел заковать в цепи молодого царевича [Хасана] и его сына [Хамзу] и погубить их в отместку за их самовольные действия. В своем ответе государь писал, что царевич явился в поисках убежища и с ним надобно обращаться ласково и уважитель. но. Эмир Мухсин должен воздержаться от захвата земель Сейида Хасана, ибо иначе он рискует подвергнуться примерному наказанию.

Рождение царевича Хасана /л. 193а/

Во время /л. 193б/ своей зимовки в Карабаге государь получил известие, что в ночь на четверг, 1 джумада I 894 года (2 апреля 1489 г.), у него родился сын, который в честь своего деда получил имя Хасан. Так как его мать была «Сулеймановой Жемчужиной, Второй Билкис» ^298а, воспитание его было поручено ее отцу, великому эмиру Шуджа ад-Даула Сулейман-беку [ибн] Биджану, а Пир Азиз-ага (счастливого имени!) был назначен его воспитателем (леле). Статс-секретарь ( ал-мамалик) Хваджа Шамс ад-Дин Мухаммад Куми составил хронограмму этого события ²⁹⁹.

Весной 895/1490 г. государь направляется к горе Саханд

Поэма, воспевающая весну, заканчивается следующим стихом: «Куда ушло все это великолепие? Одним махом все унесено было ветром /л. 195б/.

Весной (раби') государева стоянка переместилась из Тебриза ³⁰⁰ на летовку. Первая остановка была на перевале (йурт) в Са'идабаде, и здесь был отдан приказ приготовить махмал для посылки в Хиджаз ³⁰¹. Следующий день застал государя на берегах озера Гель ³⁰². Отсюда он двинулся в Уджан, где посередине равнины как гора возвышается крепость, затмевающая Хаварнак и Пирамиды. Рассказывают, что когда султан Газан строил город Уджан, он велел возвести эту крепость, но она пострадала от рук времени. Когда государь находился здесь летом (йайлак) 894 года ³⁰³, [113] он дал приказания восстановить крепость и даже внести в нее улучшения. Это дело было поручено царевичу Алу-беку, сыну султана Халила, который был в то время назначен великим эмиром Верховного Дивана и утвержден предводителем эмиров ³⁰⁴. В очень скором времени крепость была восстановлена, и теперь повелитель посетил ее. На эти торжества /л. 196а/ собрались улемы, везиры, хакимы, писцы, поэты и прекрасноголосые сказители (гуйанда). Палатки, шатры (кандалан) и балдахины (сайабан) были поставлены /л. 197а/ для различных разрядов представителей государства, «которое простирается в длину от берегов Евфрата и границ Рума и Сирии вплоть до берегов Оманского моря и Индийских островов, а в ширину от Дербента Ширванского вплоть до окрестностей Медины». И мир царил над всем пространством этой территории, и не было никаких следов мятежа или сопротивления.

Посольства

Государь куббат ал-Ислам Египта, Ашраф Ка'итбай ^304а, который является отцом султанов и шейхом властелинов, прислал послов для укрепления дружбы.

Великий-государь Рума Байазид II ^304б, чье великолепие на константинопольском троне причиняло тысячу забот франкам, прислал своего посла почти в то же самое время.

Годом раньше (см. выше, л. 191а) првитель Хора-сана Хусайн Байкара также прислал дружественные письма, выражающие его единодушие и смирение (тазарру'ат).

Точно так же властелин Индии (Синда?) ³⁰⁵ прислал своих послов с замечательными подарками, среди которых был трон из индийского дерева хайзуран (аз чуб-и хайзуран) с чрезвычайно искусно сделанным балдахином (сайабан) /л. 197б/.

Владетель Джаруна и приморских областей (бахрийат) изъявил свою покорность (бандаги) и прислал условленную дань (харадж) вместе с изящными подарками (табаррукат-и аника).

Мухсин Муша'ша, повелитель Ахваза, Басры и Джаза'ира, выразил свое послушание и добрые пожелания (ср. л. 192а).[114]

Правитель Гиляна и Дейлема, который своими молитвами и услугами завоевал расположение государя, поднял стяг своего владычества в областях (мамалик) Мазандарана ³⁰⁶.

Действительно не было ни одного владыки в мире, который бы не представил залога своей покорности или привязанности. Царевич Али, сын султана Халила, закончив восстановление крепости и [получив пост] эмира дивана, поднес богатые подарки, состоявшие из верблюдов, арабских коней, наряженных в броню (каджим-пуш), мулов, тканей и рабов. Государь принял часть даров, но остальное вернул царевичу ³⁰⁷. Затем только что назначенные таваджи поднесли свои поздравительные дары. Поднесли подходящие подарки также эмир Низам ад-Дин Кули-бек и Джалал ад-Дин Хасан Али-бек, которые от звания парваначи .были повышены до сана эмиров в диван-и парваначи ³⁰⁸.

Упадок /л. 198б/.

Тем не менее, в тот день великолепия в умах людей родилось подозрение, что безопасность и мир были лишь гостями и теперь собирались сложить свои пожитки. На следующей неделе, когда государева свита следовала к йурту в Арвана-кухе на горе Саханд, по миру распространились эпидемии (мараз-и бала). Государь тоже был сражен недугом и, хотя искусные врачи его исцелили, беспокойство (дагдага) относительно многозначительных событий, которые могли бы произойти, тревожило людские сердца. Во всех областях, особенно в Ираке и Фарсе, богатые и бедные, чужеземцы и местные жители были встревожены переменами, происшедшими в основах (каванин) справедливости и в благосклонном отношении государя к народу (джихан-парвари). «Поистине, Аллах не меняет того, что с людьми, пока они сами не переменят того, что с ними» (Коран, XIII, 12). Все это было последствием нечестивых действии, некоторые из них были упомянуты, а другие будут описаны ³⁰⁹ в рассказе о казиях Саве (кузат-и саваджийа). Здание государства было достаточно прочным, но вздохи угнетенных /л. 199б/ являются сильным ветром, таким, который разрушил сады Ирама. Государь был от природы щедр, [115] но [некоторые люди] скрывали подкладку зла нарядом праведности и примешивали смертельный яд к чаше вина ³¹⁰. Под предлогом, что они открывают врата справедливости Омара, они ввели несправедливость (хаттаки) Хаджжаджа.

Беседы автора с кази Исой

Однажды в лагере Саханд автор посетил кази Сафи ал-Мулка Ису. Один из везиров хвалил (сборщиков податей), хотя на самом деле они притесняли народ Фарса. Он сказал, что сумма, вырученная, казной от имевшихся в наличии статей контрактов ³¹¹ и небольшой части просроченных платежей (мухтасар-и мутаввалат), достигала теперь 4000 туманов. Эта сумма была выплачена держателям чеков, выданных Верховным Диваном. Кази улыбался по случаю выручки такой суммы, каждый мерзкий динар которой был выжат тысячью пыток. Автор со своим обычным «рвением Бога ради» (тама'ун фи ваджхи 'ллах) заметил /л. 200б/, что даже если этот доход (мал) и обогатил казну, он подточил основы государства. С какими приправками и на чьем столе будут поданы мелкие монеты, акча и фелсы, урезанные от пенсии детей Абу Абдуллаха Хафифа или от «пропитания» семьи Рузбихана Бакли ³¹². Рука, совершившая такие поступки, заслуживала отсечения /л. 201а). Кази в страшном гневе угрожал автору, но вечером вызвал его на частное свидание, во время которого он опять упрекал его за невежливость, говоря, что от первого встречного нищего нельзя ожидать понимания государственных дел (масалих-и падшахи) /л. 201б/. Автор приводит свое весьма запутанное рассуждение, которое в такой форме он никогда бы не мог высказать кази Исе и которое оканчивается выражением страха, что «молитвы угнетенных могут разрушить это государство и никого не останется в государевом учреждении (дау-лат-хане-йи падшахи). С язвительной улыбкой, «вызванной последним действием [проглоченного] опиума», кази сказал, что задачей шейха Али было очистить жилища и усадьбы бедных (за'афа) от угнетателей (мутагаллиба), которые силой их захватили, так чтобы все смогли вернуться домой /л. 203б/. [116]

Рассказ Б (лл. 206б—208а/ про осла, который, беря пример с галки (заг), сорвался с привязи и в этом радостном настроении ударился о деревья и сдох от полученных ушибов;

Кази признал свою ответствениость за посылку комиссии, но отрицал, что был причинен какой-либо вред.

Рассказ В (лл. 209а—211а/ об отшельнике, который приобрел чрезмерное влияние на халифа и зернами своих четок пленил птицу [внимания] сановников. Он смотрел на государство и на халифа как на свою принадлежность. На людях он был скучным великим человеком (кабир ва дайр), а в частном быту скромным поэтом (гагир ва шa'up) ³¹³. В конце концов недовольство [117] войска и жалобы подданных (за'афа ва pa'aua) привели государство на край гибели. Халиф пробудился от сна неведения и заковал отшельника в цепи. Несчастный признал, что, будучи ничтожеством, он думал, что лучший путь к успеху лежал через лицемерие, на что халиф сказал: «Ты пожертвовал богом ради здешнего, мира».

Кази (л. 211a) протестовал с негодованием, утверждая, что подданные процветают, но что в жалованьи (маваджиб) войска имелся значительный дефицит. Поэтому для поддержки государственной организации необходимо было собирать подношения (сила) от pa'uйaт ³¹⁴ и передавать их (васла) воинам. Иначе противники государства смогут скалить свои зубы и неподготовленность войска образует бреши в [стене] государства. Тогда автор, оставив свои аллегории, пошел в прямую атаку. Он сказал, что прибытие комиссии заставит pa'uuaт и войско истратить на прием гостей то немногое, что осталось в их владении. Действительно, притеснения финансовых чиновников и калантаров подорвало благосостояние pa'aйa, а армия не была готова отозваться на призывы ³¹⁵. Большинство воинов покинуло путь мужества и пошло по тропе земледелия /л. 211б/. Самыми крупными землевладельцами (арбаб) в Ираке были теперь крепкие тюрки (туркан-и бузург-чомак) ³¹⁶. Если ревизоры государственных доходов (арбаб-и кифайат), отправившиеся в Ирак, стали бы расследовать несправедливости и насилия этих людей, это возбудило бы их ненависть и гнев. Ничего не будет выручено из недоплаченных сумм ³¹⁷, а в усах будет посеяна обида (дага'ин) и народ станет ненадежным. Пересмотренные налоги (тафавут) нарушили положение всех pa'aйa и их повышение (иртифа) нарушило права владения (тасарруфат). Те немногие динары, которые, возможно будет собрать, получатся от скобления хлеба насущного (ризк) великих ученых и шейхов, которым необходимо поддерживать свои приюты, и от споров (гиргаша) по поводу ³¹⁸ инджу («частные имения») и земель, владельцы которых неизвестны (маджхул ал-малик). Несчастные люди, потеряв надежду на государевы пособия (и'ана), будут искать помощи (игаса) от Аллаха, и их кровопролитные [118] проклятия (нафрин-и хун-бар) погубят государство. Немного динаров, упрятанных в казне (дар хазина дафина), не отвратят армию бедствии или отряды врагов. Совет Верховного Везира может оказать такое же ядовитое действие (захр-и алкам) ³¹⁹ на султанат государя как то, которое плутовство Ибн Алками имело на халифат ал-Муста'сима. Кази Иса сказал: «Расскажи мне его историю».

Рассказ Г. Везир Ибн Алками /л. 211б/ был шиитом и ненавидел пути праведные (суннат ва джама'ат). Его целью было уничтожить Аббасидский халифат, который ранние халифы сделали неуязвимым. Например, во времена ан-Насира ли-дин иллаха на Багдад двигались войска Чингиз-хана. В то время в списках на получение жалованья (диван-и арзак) войска (джунд) Ирака значилось 70000 воинов. Монгольский полководец Джурмагун достиг Асадабада (к западу от Хамадана) ³²⁰, но халиф со всеми своими силами выступил против него и, угрожая своим мечом и своим кнутом (тазийана), отогнал его от окрестностей своего местопребывания. У (халифа) Муста'сима было такое же количество войск, но этот хитрый кот — везир внушил Муста'симу любовь к деньгам и этим отдалил его от войска. Он убедил халифа, что почет, которым пользуется его имя, предохранит его от нападения и, что самое главное, сохранит деньги в казне. Когда в Багдаде не осталось никаких войск {сипах ва джунд), Ибн Алками послал письмо Хулагу, призывая его покончить с халифом. Реки крови текли по улицам Багдада, а. голодному халифу Хулагу послал вместо пищи блюдо, полное золотых монет /л. 212а/, прибавив: «А если он скажет, что они не съедобны, ответь: «Почему же ты не дал их воинам, чтобы они содержали твой стол, уставленный яствами?».

Кази был потрясен, ибо запугивание бесчестием, цепями, кровопролитием и потерей имущества является хорошим средством давления (мулзим) и быстрым способом пояснения (чабук му'джим?). Автор попросил разрешения удалиться. Ночью во сне ему явился один из его покойных родичей, горько плачущий /л. 212б/. По пробуждении он понял, что предназначенные события приближаются. Он выехал [из лагеря [119] на Саханде] в Тебриз и провел дни поста (рамазан 895/ июль 1490 г.) в чтении Корана и беседах с выдающимися учеными. За пять месяцев и пять ³²¹ дней он запечатлел Священную Книгу в своей памяти. Он смог оценить это приобретение, ибо тайные значения Книги создавали необходимость отвержения (инкар) этой толпы насильников.

Отбытие Двора на зимовку в Карабаг

/л. 213а/. После пространного восхваления весны и преимуществ времен года автор объясняет, что государево войско имело свои определенные зимние и летние стоянки. Летом оно наслаждалось пребыванием на горе Саханд, которую мудрецы ставят превыше всех других мест за ее превосходный воздух и воду. Зимой оно стояло иногда в Тебризе, а иногда в Карабаге.

В этом году, когда после поста (рамазан 895 / июль— август 1490 г.) воздух посвежел, государь намеревался провести зиму в Тебризе, который он не посещал в течение нескольких лет ³²², но большинство принцев и царица-мать предложили Карабаг. Неожиданно некоторые злонамеренные люди Тебриза, чьи козни стали разнузданными во время отсутствия государя, распространили слух, что в окрестностях столицы /л. 214б/ опять вспыхнула чума (та'ун). [Брат государя] царевич Абул-Изз Йусуф, посланный изучить положение, выяснил, что был только один случай заболевания в Лала ³²³ и что жители этого места выселились в сады. Когда принц был на обратном пути, эмир-заде Али-Джан [сын] Джихангира устроил пир (той) в Хийабане ³²⁴, и принц задержался, чтобы принять участие в шилане ³²⁵. Вдруг один из возмутителей спокойствия, от которого пошли все эти россказни о чуме, пришел доложить, что где-то несколько мелких правителей (мутасадди) умерло от чумы. Принц был крайне озабочен и не стал слушать уговоров немного подождать /л. 215а/ трапезы ³²⁶. Государь /л. 215б/ был вынужден отказаться от намерения посетить Тебриз, и царевич Йусуф-бек с царицей-матерью поспешил в Карабаг еще до того, как государева свита начала свой переход (куч). Государь направился в Сарат (Сараб) и дорогой через Бидаустан достиг перевала Аргана ³²⁷. [119]

Там он получил сообщение от царевича Йусуфа, и котором говорилось, что в этом году была засуха и не было ни дождей, ни потоков (сайл); ядовитые испарения (уфунат) испортили место стоянки зимнего лагеря. Преобладавший сильный зной и влага росы (рутубат-и талли?), свойственные этим местам, породили большое количество миазм (уфунат-и азим). Большинство ремесленников, посланных туда, чтобы закончить постройку здания, заболело и умерло.

Царевич Али, уже зажатый рукой Судьбы (с. 143), в порыве враждебности против царевича Йусуфа, предложил проверить сообщения последнего. С крайней поспешностью он отправился в Кара-агач, но случилось так, что как раз.тогда не было случаев заболевания, и он сообщил, что прежде были следы заразы (амраз-и вабави) на стоянке, но что воздух посвежел и положение стало вновь нормальным. Государь двинулся из Сараба через перевал Аргана и переправившись через Араке, прибыл в Кара-агач и остановился в здании у подножия Талл-Султана. Земля Султан-буда (так!) ³²⁸ приветствовала его своими только что распустившимися цветами, в сооружениях и водоемах (хауз-хане) появилась вода. Несколько дней спустя /л. 216б/ наступил праздник Курбан (10 зул-хиджжа 895 / 25 октября 1490 г.) и государь совершил обряды хутбы, чтения молитв (аурад) и жертвоприношений. И тогда молния Судьбы поразила рощу (дирахтистан) Кара-агача («платанов»).

Смерть царицы-матери

Царица-мать Малика Селджук-шах-бегум превосходила Билкис (царицу Савскую) /л. 217а/, Кайдафу (александровских сказаний). Туркан (Теркен)-хатун [Хорезма] и Кардуджин [Фарса]. Во времена покойного Узун Хасана (сахиб-киран) ее приказам повиновались эмиры улуса. После смерти своего мужа она пренебрегала дружелюбием (мувафакат) султана Халила и сопроводила своего возлюбленного сына Йа'куба в Дийарбакр. После смерти Халила Йакуб занял трон, и влияние царицы-матери достигло своего апогея. Повелитель Египта гордился [тем, что называл себя] [121] ее братом, а владетель Рума обращался к ней как к «матери». Ни один посол не прибывал ко двору без особого посланца к царице-матери. Она также прославилась своими гражданскими и религиозными занятиями (масалих-и мулк ва-дин) и благотворительными и благочестивыми делами. Так, например, пятничная мечеть /л. 217б/ в Тебризе была на грани разрушения, но царица-мать истратила много туманов (10000 динар) на ремонт, и в ее прежнем кибла-гахе (южная часть) возвела высокий купол (кубба), провела воду для обрядных потребностей и со всех сторон построила ниши (такча), украшенные изразцами. Царица собиралась отправиться в паломничество . через Багдад, но государственные дела (масалих-и мулкийа) ³²⁹ задержали ее. Движимая привязанностью к своим детям, она хотела провести зиму в Карабаге и избежать угрозы чумы и холеры /л. 218б/. Около середины зул-хиджжа 895 (ноября 1490) г. она опасно заболела и несколько дней спустя скончалась.

Смерть принца Йусуфа

За несколько дней до смерти матери принц Абул-Изз Йусуф-Бахадур посетил ее и был чрезвычайно расстроен ее состоянием. По возвращении в его жилы проникла заразная болезнь (мараз-и сари) (л. 219а/. Во времена султана Халила, когда трон Дийарбакра был отдан султану Йа'кубу, царевич Йусуф последовал за своим братом и укрепил его власть (л. 219б/. После восшествия султана Йа'куба царевич принимал участие во всех государственных делах. Для своего содержания (хуриш) он получил пожалование в 1200 туманов, отнесенных на Кашан, На'ин, некоторые округа Исфахана, племена Карабага и местности в Азербайджане. Несмотря на скромность дара, царевич справедливо обращался со своими подданными и довольствовался одним только хараджем. Он был гостеприимен и благодетелен и содержал ученых и поэтов. Хорошей организацией своего хозяйства он был обязан сахиб-и а'зам Маулана Рукн ад-Дину Мас'уду Каши. Царевич оставил двух сыновей, Мухаммади-бека и Нура (Наура?) Алванд-бека, да продлится их жизнь! /л. 220б/. [121]

Смерть султана Йа'куба

Здоровьем Его Величество был вполне крепок. В течение двенадцати лет /л. 221а/ он счастливо правил и никогда серьезно не болел. Но /л. 221б/ превратности судьбы неизбежны, и неожиданно возникли разные обстоятельства, каждое из которых могло быть независимой причиной [упадка]. Первым из них был новый порядок в Ширазе, когда притесняемые воззвали к Аллаху. Сам государь был милосерден, но притесняемые не знали о его незнании /л. 222а/ и поэтому их недоброжелательность навлекла несчастье на его голову.

Вторым естественным осложнением было следующее. Когда государева стоянка была в Карабаге и пагубность воздуха стала явной, ежедневно кто-нибудь умирал в уголке, и мало кто избежал руки Судьбы.

Государь решил спешно (ладжам-риз) выехать в Тебриз. Некоторые воспротивились этому шагу, говоря, что это распространит беспокойство в стране (улуг) и что лучше оставаться на месте. В результате государь сделался жертвой заразы и лихорадки. Все это начиналось, когда заболела царица-мать и государь поспешил посетить ('ийадат) ее и застал ее в схватках жестокой боли. Охваченный своей (сыновней) привязанностью, государь потерял душевное равновесие /л. 222б/. Случайно этот день, напоминавший Таммуз ³³⁰, был очень знойный, и чтобы забыть свои тревоги, государь спешился в очень жаркой роще, думая, что приятное общество сотрет ржавчину его печали, а секира беззаботности (фираг) удалит корень горести из сада его воображения.

Газель:

О принесите вина (так!), ибо я хочу нескольких
мгновений свободы от забот и т. д.

Из пищи, пригодной в этой ужасной жаре ³³¹, был маст (кислое молоко), и в потреблении его была некоторая невоздержанность. Горе, зной, неподходящая пища и последствия предыдущей (л. 198б) болезни, вместе взятые, свалили государя в постель. Ночью лихорадка (хумма) посетила запретный участок (хима) [123] государева тела /л. 223а/. На следующий день врачи определили «кровавую лихорадку» (хумма-йи дамами? — Б: вабави) и прописали кровопускание. При печеночных заболеваниях (мараз-и сафрави) применение ланцета является смертельным (самм-и аркам). Из-за недостаточности увлажнения и преобладания выделения влаги оставшаяся кровь воспламенилась. Если бы они пожелали быть более внимательными к повышающейся температуре (ин'аш-и харарат-и гаризи), им надо было бы прописать укрепляющие средства (мукаввийат), но это было вредно в виду лихорадки /л. 223б/; если бы они пожелали укрепить печень, было бы необходимо дать успокаивающие средства (мускинаг); но были опасения, что при низкой температуре необычайная (?) влажность (рутубат-и гариба) может стать преобладающей и повести к водянке (истиска) в |теле, испытывающем жажду целебного вещества ('атшан ба-мадда-йи салиха) ³³².

Автор приводит отрывок из Китаб ал-хави Мухаммада ибн Закариййа ар-Рази о причинах длительных болезней. Наихудшее действие в обострении болезни Йа'куба произвело поведение приближенных (мукарраб) государя, которые, преследуя цели личного успеха, приняли на себя роль советчиков (нуссах). Пока государь был в добром здравии, они постоянно запугивали его смертью и внушали ему презрение (танфир) к этому миру. При помощи всяческих притч и глупых выдумок (тахаййулат-и музахрафа) они старались утвердить в его мыслях представления о близости и неизбежности (зарурат) смерти. На самом деле их целью было направить мысли государя к Всемогущему (джанаб-и плахи) и охладить его сердце в отношении мирских дел /л. 224а/. Таким образом он убрал бы свою руку от управления и сидел бы в углу развлечений и беспечности (айш-ва-фирагат), оставив бразды правления в их руках ³³³.

Короче говоря, болезнь затянулась, на щеках государя появились признаки бедствия, и 11 сафара 896 (24 декабря 1490) г. он покинул этот мир. После церемоний приготовления мертвого тела и завертывания его саваном они похоронили его в Кара-агаче ³³⁴. Через некоторое время тело было перенесено в Тебриз и похоронено в пределах мечети Насрийа, одном из основанных [125] Узун Хасаном (хазрат-и а'ла) учреждений. И великие принцы были перенесены в верхний Рай (фир-даус-и барин) ³³⁵. Автор приводит /л. 224б/ стихи Фирдоуси по поводу похорон Джамшида.

Много времени спустя после кончины благословенного мученика ³³⁶ государя племя еретических тиранов (та'ифа-uu тагийа-йи багийа) ³³⁷ изъяло его из могилы и сожгло на костре насилия. Этим они приготовили ему награду, а себе кару.

Закончена рукой Йусуфа Мерви в 926 (1520) г. ³³⁸

(пер. Минорского В. Ф)
Текст приводится по изданию: Фазлуллах ибн Рузбихан Хунджи. Тарих-и алам-ара-йи амини. Баку. 1987

© текст -В. Ф. Минорский.  1987
© сетевая версия - Thietmar. 2002
© дизайн   - Войтехович А. 2001 
© Элм. 1987