(АНТАПОДОСИС)

Начинается книга вторая

I. После того, как теплота жизни ¹ покинула члены короля Арнульфа, оставив бездыханным его тело, сын его Людовик ² всем народом был поставлен королём. Смерть столь славного мужа не могла остаться неизвестной как всем, живущим на свете людям, так и соседям их венграм. День его смерти был для них радостнее всякого праздника, желаннее всех сокровищ. Что же случилось?

II. Уже в первый год после его смерти и назначения его сына, собрав огромное войско, они подчинили себе народ моравов ³, который в своё время король Арнульф завоевал с помощью их же доблести; (венгры) заняли также пределы Баварии, разрушили замки, церкви сожгли огнём, народ перебили, а чтобы внушить ещё больший ужас, они пили кровь убитых ⁴.

III. Итак, король Людовик, узнав о разорении своего народа и о свирепости (венгров), возбудил души всех своих подданных следующей угрозой: было объявлено, что тот, кто уклонится от участия в войне, которую он собрался вести с венграми, вне всякого сомнения будет повешен. Наконец, бесчисленные толпы этого гнусного народа поспешили навстречу его огромному войску. Ни один жаждущий не пьёт холодную воду с большей страстью, чем этот свирепый народ ожидает дня битвы; ведь нет для него большей радости, чем борьба. Как я узнал из книги, написанной о происхождении (венгров), их матери, как только рождают мальчика, “острейшим ножом разрезают ему щёки, дабы до того, как вкусить питательное молоко, приучился он терпеть раны” ⁵. Рассказу этому придают веры раны, которые в знак скорби по убитым родичам наносят себе оставшиеся в живых. Эти aJeoi kai aseboiV anti twn dakreiwn, атеи ке асевис анте тон дакрион, то есть безбожные и нечестивые люди, проливают кровь вместо слёз. Король Людовик, собрав большое [войско], прибыл уже в Аугсбург, - город на границе Швабии, Баварии и Восточной Франконии, - когда пришло не столько неожиданное, сколько нежеланное известие о приближении этого народа. Итак, на следующий день оба войска сошлись на полях близ реки Лех, весьма удобных благодаря своей обширности для ратного труда.

IV. Итак, прежде чем “Аврора покинула шафранное ложе Тифона” ⁶, жадный до войны и жаждущий крови народ венгров напал на них, то есть на христиан, ещё толком не проснувшихся; одни, ещё до того, как раздался крик [неприятеля], были разбужены [свистом] стрел, другие же, пронзённые на своих ложах, не проснулись ни от шума, ни от ран; ибо дух покинул их прежде, чем сон. Вслед за тем развернулась тяжёлая битва; повернув [к нам] спины, будто обратившись в бегство, турки ⁷, выпустив boelis, то есть стрелы, поразили многих [из наших].

Когда всемогущий Элоим ⁸ тучами мрачными начал
Закрывать свет почтенный златокудрого Феба ⁹,
Вихрем, криком ужасным всё небо гремело,
Молнии часто сверкали с поникшего трона Тонанта ¹⁰;
И задрожали все те, кто чёрное белым всегда называли ¹¹;
Ибо прекрасно они сознавали то, что грешны,
И что гибель их ждёт пред всевышним Вулканом:
Так же стрелы летят из опустевших колчанов
Крепкие латы собой протыкая.
Так же, как когда град истребляет посевы
Шум и грохот стоит, и гуденье по крышам,
Так и шлемы тугие звенят от ударов мечей,
Так же падают люди от стрел, валясь друг на друга.

Склоняясь к закату, Феб достиг уже 7-го часа ¹²; до сих пор светлый Марс был милостив к силам Людовика, когда турки, - не новички в военном деле, - устроив засаду, обратились в притворное бегство. Когда же люди короля, не ведая хитрости, в сильнейшем порыве устремились за ними, те внезапно все разом выскочили из засады и вот: те, кто казались уже побеждёнными, сами перебили победителей. Сам король с удивлением увидел, что он из победителя вдруг стал побеждённым, и тем тяжелее было для него это несчастье, чем менее он его предвидел ¹³. Ты увидел бы лес и поля, всюду покрытые павшими, ручьи и реки, ставшие красными от крови; ржание коней и звуки труб внушали бегущим всё больший и больший страх, одновременно возбуждая дух преследователей.

V. Даже после того, как венгры достигли цели своих желаний, столь страшное избиение христиан по прежнему не удовлетворило их злобу; чтобы насытить свою нечестивую ярость, они прошли земли баварцев, швабов, франков и саксов, всё предавая огню. Не было никого, кто ожидал бы их прихода в местах иных, нежели те, что наиболее укреплены самой природой и немалым трудом; на несколько лет народ стал их данником.

VI. Во время правления (Людовика) жил некий Адальберт ¹⁴, не простой какой-то человек, но тот великий герой, кто, будучи в своём замке Бабенберге, находился в немалой вражде с государством. Король Людовик, собрав все свои силы, неоднократно ходил против него. Названный же герой вёл с ним войну не вблизи своего замка, - как то обычно для большинства (рыцарей), - но вдалеке от своих укреплений. Рыцари короля, прежде чем на деле научились удивляться его храбрости, упреждая короля, замыслили под видом вызова Адальберта на битву выманить его из замка и убить. Однако, Адальберт, не только знакомый с такого рода хитростями, но и сам на них мастер, отошёл от замка так далеко, что рыцари признали в нём врага только тогда, когда неукротимый меч его, рубя загулял по их шеям. Итак, когда Адальберт, этот герой, почти 7 лет ¹⁵ упорствовал таким образом в мятеже, Людовик, поняв, что мужество его и отвагу нельзя победить иначе, как только прибегнув к хитрости, попросил у Хатто ¹⁶, архиепископа Майнца, совета, как ему следует поступить в этом деле. Тот, будучи большим докой по части хитрости, сказал: “Успокойся, я освобожу тебя от этой заботы. Я позабочусь, чтобы он пришёл к тебе, а ты уж позаботься, чтобы он не ушёл”. Итак, Хатто, уверенный в себе, ибо не раз давал удачный оборот дурному положению дел, под видом дружеского участия отправился в Бабенберг ¹⁷, к Адальберту. И сказал ему: “Если ты и не веришь в иную жизнь, кроме этой, временной, всё же неправильно поступаешь, упорствуя в мятеже против своего господина, особенно когда действия твои совершенно напрасны. Ты не представляешь себе, насколько мил будешь всем и, особенно, королю, если смиришь свою дерзость. Итак, поверь мне, дающему тебе совет; прими клятву в том, что ты беспрепятственно сможешь как выйти из замка, так и вернуться назад. Если не веришь пастырским моим обещаниям, то не сомневайся, по крайней мере, в клятве, согласно которой я обязуюсь как вывести тебя из замка, так и привести назад, целого и невредимого”. Итак, Адальберт, прельщённый, скорее обманутый этими сладкими, как мёд, речами, принял от Хатто клятву и пригласил его разделить с ним завтрак. Хатто же, помня о коварном плане, который вскоре собирался привести в исполнение, наотрез отказался от этого. Не медля, Хатто покинул замок. Адальберт тотчас же последовал за ним, держа (архиепископа) за правую руку. Хатто, увидев, что тот находится уже вне замка, сказал: “Досадно мне, славный герой, что я, согласно твоему совету, не подкрепил своё тело чем-либо съестным, особенно, когда предстоит длинный путь”. Адальберт, не ведая сколько бед и несчастий несут в себе эти слова, сказал: “Так вернёмся, господин мой, и, дабы тело не терзалось муками голода, хоть немного, но подкрепим его пищей”. Согласившись с его предложением, Хатто вернулся с ним по той же дороге, по какой и вышел, ведя его назад по прежнему держа за правую руку. Наскоро пообедав, они в тот же день поспешили к королю. Немалый шум и переполох поднялись в лагере, когда сообщили о приходе к королю Адальберта. Король, весьма обрадованный его прибытием, велел знати собраться и прийти на судебное заседание. И сказал им: “Вот уже почти 7 лет ¹⁶ Адальберт проливает нашу кровь, причиняет беспокойство, доставив нам своими грабежами и поджогами большие неприятности, о чём знаем мы не понаслышке, а на собственном опыте. Потому и ожидаем мы при таком положении дел, что приговор ваш будет принят как кара за столь явное преступление”. Итак, согласно установлениям древних королей, (Адальберт) по единогласному их решению был присуждён, как оскорбивший величие, к отсечению головы. Когда же его, связанного, уже вели на смерть, он, увидев Хатто, сказал: “Ты будешь клятвопреступником, если допустишь мою смерть”. А Хатто и говорит ему: “Я обещал, что как выведу тебя, невредимого, из замка, так и приведу назад; полагаю, что именно это я и сделал, когда вывел тебя из замка, а затем сразу же целым и невредимым привёл обратно”. Застонав, (Адальберт) слишком поздно понял хитрость Хатто и горько пожалел, что пришёл сюда; тем неохотнее последовал он за палачом, чем более хотелось ему жить, если бы это было возможно ¹⁸.

VII. Итак, спустя пару лет ¹⁹, когда никто уже не оказывал венграм сопротивления ни на востоке, ни на юге, - ведь болгарский и греческий народы стали уже их данниками, - решили они увидеть, - дабы не осталось что-то, им неизвестное, - народы, живущие на юге и западе. Итак, собрав огромное, бесчисленное войско, вступили они в несчастную Италию. Разбив палатки, скорее рваньё, на реке Бренте, они отправили разведчиков на 3 дня пути, дабы выяснить положение этой земли, а также малое или большое число народа её населяет; вернувшись, послы дали такого рода ответ: “Равнина эта покрыта рядом холмов и, как вы знаете, с одной стороны окружена весьма крутыми, но плодородными горами, а с другой – Адриатическим морем; имеется несколько городов, но все – сильно укреплённые. Силён или слаб тот народ, мы не знаем, но многочисленность его сразу бросается в глаза. И мы бы не советовали вам нападать на него со столь малыми силами. Есть ряд обстоятельств, которые заставляют нас сражаться; это привычка побеждать, смелость духа, умение драться и, особенно, богатства, стремление к которым гложет нас и которых здесь столько, сколько во всём мире мы и не видели, и не надеялись увидеть; всё же мы советуем вам вернуться, - ведь обратный путь не долог и не труден, и пройти его вполне можно за 10 или меньшее количество дней, - а с наступлением весны, собрав самых храбрых из нашего народа, вернуться, внушая страх не только отвагой нашей, но и численностью”.

VIII. Послушав их, венгры немедленно вернулись на родину и всю суровую зиму провели, изготавливая оружие, натачивая стрелы и обучая юношей искусству войны.

IX. Солнце ещё не успело переступить из знака Рыб в знак Овна ²⁰, как (венгры), собрав огромное, бесчисленное войско, вступили в Италию, миновали Аквилею и Верону – наиболее укреплённые города – и, нигде не встречая сопротивления, подошли к Тицину, который ныне носит более благозвучное имя – Павия. Король Беренгар не мог надивиться столь дерзкому и необыкновенному деянию, - ведь прежде он не слышал даже имени этого народа. Отправив к итальянцам ²¹, тускам, вольскам, камеринцам и сполетцам – к одним письма, к другим послов, он велел им всем прибыть в одно место; и собралось войско в 3 раза более сильное, чем венгерское.

X. Как только король Беренгар увидел, что в его распоряжении находится столь сильное войско, его обуяла гордыня и, приписывая уже победу над врагом более числу своего [войска], нежели Богу, он вместе с немногими спутниками предался наслаждениям в некоем городке. Что же случилось? Венгры, увидев столь великую силу, смутились духом и не могли решить, что теперь делать. Сражаться они боялись, а бежать были не в состоянии. Колеблясь между тем и другим решением, они всё же предпочли бежать, нежели сражаться; преследуемые христианами, они вплавь перебрались через реку Адду, - причём из-за сильной спешки многие утонули.

XI. Наконец, венгры, приняв неплохой совет, через посредников просили христиан, чтобы те, получив от них всё награбленное вместе с компенсацией за убытки, позволили им самим невредимыми вернуться домой. К сожалению, христиане наотрез отказались исполнить эту их просьбу, насмеялись над ними и больше думали про цепи, которыми собирались вязать венгров, чем про оружие, чтобы их убивать. Не сумев таким образом смягчить души христиан, язычники сочли за лучшее следовать прежнему своему плану, стараясь спастись бегством; так, убегая, они добрались до широчайших полей у Вероны.

XII. Передовые отряды христиан уже напали на самых молодых из них; произошла стычка, победу в которой одержали язычники. Когда же приблизилось основное войско, те, вспомнив о прежнем плане, опять обратились в бегство.

XIII. Христиане в одно время с язычниками подошли к реке Бренте; ведь, из-за сильно уставших коней венгры не могли бежать дальше. И вот, оба войска встретились, будучи разделены только руслом упомянутой реки. Наконец, венгры, будучи вынуждены сильным страхом, обещали отдать все запасы, пленных, всё оружие и коней, удержав лишь по одному на каждого, чтобы было на чём вернуться домой; сверх того, ради придания веса своей просьбе, они добавили, что если им сохранят жизнь и разрешат вернуться, они, дав в заложники своих сыновей, обещают никогда более не вторгаться в Италию. Но увы! Христиане, ослеплённые гордыней и высокомерием, набросились на язычников, будто на уже побеждённых, и дали им такого рода апологию apologeian, то есть ответ: “Если бы мы приняли в дар то, что нам и так принадлежит, от людей, которые и так находятся в нашей власти, да ещё и заключили бы договор с этими мёртвыми псами, сам сумасшедший Орест поклялся бы в том, что мы сошли с ума” ²².

XIV. Придя от такого ответа в отчаяние, самые храбрые из венгров собрались воедино и утешили друг друга следующей речью: “Что ещё более худшее может случиться с людьми, если та жизнь, которую мы знаем в настоящем, уже погублена, - ведь для просьб более нет места ²³, надежда на бегство потеряна, а подчиниться – всё равно что умереть, - так стоит ли бояться того, чтобы, бросившись навстречу граду стрел, отомстить за смерть смертью? Не будет ли лучше, если поражение наше припишут судьбе, а не нашей слабости? Ведь умереть, мужественно сражаясь, значит не умереть, но жить. Эту великую славу, эту klironomeian клирономиан, то есть наследство, полученное нами от отцов наших, передадим также и нашим потомкам. Нам следует верить себе, своему опыту ^23а, ибо иной раз с малыми силами истребляли мы более многочисленные [войска]. Чем больше толпа бессильного народа, тем удобнее её резать. Марс часто губит бегущего, тогда как смело сражающегося берёт под свою защиту. Те же, кто не помиловал нас, молящих, не ведают и не понимают умом своим, что побеждать прекрасно, но превозноситься в победе крайне пагубно” ^23б.

XV. Воодушевлённые такой речью, (венгры) в 3-х местах располагают засаду и, переправившись через реку, врываются в середину врагов. Ведь большинство христиан, устав от длительного ожидания послов, разбрелось по лагерю, чтобы подкрепиться пищей; одних венгры пронзили с такой быстротой, что проткнули даже хлеб в их глотках, а других, - угнав коней, они лишили их возможности бежать, - они перебили с тем большей лёгкостью, чем яснее последние сознавали, что лишены коней ²⁴. Наконец, для увеличения бедствия христиан, среди них обнаружился немалый раздор. Некоторые не только не вступали в бой с венграми, но радовались, когда падали их ближние; эти негодяи действовали так гнусно потому, что надеялись, когда падут их близкие, править более свободно. Не желая помогать своим ближним в беде, предпочтя их гибель, они сами подверглись той же участи. Итак, христиане бежали, а язычники свирепствовали вовсю; они, прежде не сумевшие умолить (христиан) дарами, теперь сами не знали пощады к умоляющим. Наконец, перебив и обратив в бегство христиан, венгры обошли, опустошая, все области королевства. Не было никого, кто мог бы смело ожидать их прихода иначе, чем находясь в самых укреплённых местах. Так велика была их доблесть, что, когда одна часть (венгров) опустошала Баварию, Швабию, Франконию и Саксонию, другая разоряла Италию.

XVI. Но не своей доблести обязаны они были этому успеху; а исполнилось правдивое слово Господа, более прочное, чем земля и небо, в котором он устами пророка Иеремии угрожал всем народам в лице дома Израилева, говоря: “Вот, я приведу на вас народ издалека, народ сильный, народ древний, народ, языка которого ты не знаешь и не будешь понимать, что он говорит. Колчан его – как открытый гроб, все они – люди храбрые; и съест он жатву твою и хлеб твой; сожрёт сыновей твоих и дочерей твоих, съест овец твоих и волов твоих; съест виноград твой и смоквы твои, и разрушит мечом укреплённые города твои, на которые ты возлагаешь надежды. Но и в те дни, - говорит Господь Бог, - не истреблю вас до конца” ²⁵.

XVII. В это же время умер король Людовик ²⁶. Конрад ²⁷, происходивший из рода франков, муж сильный и знаток военного дела, был поставлен королём над всеми народами.

XVIII. При нём могущественнейшими князьями были: Арнульф ²⁸ – в Баварии, Бурхард ²⁹ – в Швабии, Эбергард ³⁰ – сильнейший граф во Франконии, Гизельберт ³¹ – герцог в Лотарингии. Но всех их превосходил славой Генрих ³², могущественный герцог Саксонии и Тюрингии.

XIX. Во 2-й год по вступлении его в должность названные князья и, в особенности, Генрих восстали против него. Однако, король Конрад победил их не столько силой храбрости, сколько силой мудрости и привёл к повиновению. Арнульф же, вынужденный сильным страхом перед ним, бежал вместе с женой и детьми к венграм ³³ и жил у них, пока в теле короля Конрада теплилась хоть искра жизни ³⁴.

XX. Наконец, в 7-й год своего правления (король) понял, что настало время быть призванным к Богу. Велев прийти к себе названным князьям, - отсутствовал один только Генрих, - он обратился к ним с такой речью: “Пришло, как вы видите, время, когда я вот-вот буду призван от тления к нетлению, от смертности к бессмертию; поэтому я ещё и ещё раз прошу вас жить в мире и согласии. Пусть, когда я умру, не возбудит вас ни жажда власти, ни честолюбивое стремление к первенству. Изберите королём и поставьте своим государем Генриха, мудрейшего герцога Саксонии и Тюрингии. Ведь он силён как мудростью, так и справедливой строгостью”. Сказав это, он велел принести свою собственную корону, - её украшали, скорее, говорю, обременяли, не только золото, которым украшены короны почти всех князей, но и драгоценные камни, - а также скипетр и прочее королевское облачение и, пока был в силах, произнёс такого рода слова: “Вручая эти королевские регалии Генриху, назначаю его своим наследником и преемником королевского достоинства; и не только советую, но и умоляю вас повиноваться ему”. Приказав это, он умер ³⁵, и вслед за смертью тотчас же последовало исполнение его воли. Ведь когда он скончался, названные князья доставили герцогу Генриху корону и все королевские регалии, по порядку изложив всё, что говорил король Конрад. Тот поначалу смиренно отказывался от королевского достоинства, но чуть погодя не ради честолюбия принял его. Истинно, что если бы “бледная смерть, которая одинаково стучит ногой и в хижины бедняков, и в замки королей” ³⁶, не похитила короля Конрада столь скоро, он стал бы тем, чьё имя властвовало бы над многими народами мира.

XXI. В это же время Арнульф, возвратясь вместе с женой и детьми из Венгрии, был с почётом принят баварцами и восточными франками. И они не только приняли его, но и страстно уговаривали стать их королём ^36а. Король Генрих, узнав, что все подчиняются его приказам и только Арнульф оказывает сопротивление, собрал огромное войско и вступил в Баварию. Услышав об этом, Арнульф не стал дожидаться в Баварии его прихода; собрав какие только мог войска, он поспешил ему навстречу. Ведь он и сам стремился стать королём. Когда оба войска встретились и уже должны были вступить в сражение, король Генрих, муж мудрый и богобоязненный, понимая, что обе стороны могут претерпеть непоправимый ущерб, предложил Арнульфу переговорить с ним с глазу на глаз. Арнульф, полагая, что вызван им на поединок, прибыл в назначенное время в условленное место.

XXII. Король Генрих обратился к нему, спешащему навстречу, с такой речью:

“Почто ты в безумьи противишься воле Господней?
Знай же: стал королём я желаньем народа,
И властью Христовой, который является мира опорой;
Тартар ³⁷ дрожал перед ним, и боялся его Флегетон ³⁸.
Власть королей тех блестящих, что ужас всем людям внушали ^38а,
Он сокрушил и возвысил убогих,
Дабы должную славу Ему в веках они воздавали.
Ты ж вероломный, прегордый, преступный, гнусный также, суровый, жестокий,
Страстью мерзкой проникнутый, а также свирепым стремленьем,
Столь сильно жаждешь погибели тел христианских?
Если б народ захотел предпочесть тебя моей скромной особе,
Я был бы первым, кто это желанье б одобрил.

XXIII. Арнульф же, сообщив всё это своим людям, услышал от них такого рода apokrishn, апокрисин, то есть ответ: “Кто может оспорить изречение того мудреца, скорее изречение самой мудрости, где говорится: ‘Мною царствуют цари, властвуют князья, а мудрые вершат правосудие’ ³⁹, а также другое, сказанное апостолом, о том, что ‘всякая власть – от Бога, и кто противится власти, тот противится установлению Божьему?’” ⁴⁰. Ведь никогда бы не был народ при его избрании столь единодушен, если бы не был он избран ещё до сотворения мира ⁴¹ верховной Троицей, которая есть Единый Бог. Если он будет хорошим (правителем), его должно любить и славить в нём Бога; если же плохим – безучастно терпеть. Ведь в большинстве случаев, когда подданные не управляются, но угнетаются власть предержащими, это происходит из-за их собственных грехов. Равно справедливым нам кажется, чтобы ты, не отставая от прочих, избрал его королём, а он тебя, как мужа, которому покровительствует фортуна и к тому же весьма богатого, осчастливил, укротив ярость твоей души, тем, что уступил бы тебе то, чего не имели твои предшественники, а именно: подчинил твоей власти епископов всей Баварии и дал тебе право ставить нового прелата на место умершего”. Итак, последовав этому превосходному и доброму совету своих людей, Арнульф стал вассалом короля Генриха ⁴², а тот, как уже было сказано, почтил его, уступив власть над епископами всей Баварии.

XXIV. В течение того же времени венгры, услышав о смерти короля Конрада и о вступлении на престол Генриха, обратились друг к другу с такой речью: “Возможно, новый король захочет заключить и новые договоры. Давайте, собрав немалое войско, поднимемся и разведаем, желает ли король Генрих платить нам положенную дань. Если, как мы верим, он ничем не отличается от прочих королей, мы опустошим его королевство огнём и мечом. Но сначала опустошим пределы не баварцев, а саксов, где пребывает сам король; чтобы, если захочет он собрать войско, - на что мы не надеемся, - ни из Лотарингии, ни из Франконии, ни из Швабии, ни из Баварии не смог получить он своевременно помощи. К тому же землю саксов и тюрингов легко разорять, ибо не укреплена она ни высокими горами, ни укреплёнными городами”.

XXV. Король Генрих был тяжко болен, когда ему сообщили о скором приходе венгров. Едва дослушав до конца слова посланника, он, отправив послов по всей Саксонии, приказал каждому под страхом смертной казни явиться к нему в течение 4-х дней. В результате, когда через 4 дня собралось огромнейшее войско, - ведь у саксов есть достойный похвалы и подражания обычай, согласно которому ни один мужчина, достигший 13 лет, не может уклониться от воинского призыва, - он, хоть и слабый телом, зато бодрый духом, как мог, вскочил на коня и, собрав вокруг себя воинов, начал возбуждать их воинский пыл такими словами ⁴³:

XXVI. “Славным саксы народом храбрости львиной
В войнах славу стяжав некогда были.
Дрались с Карлом ⁴⁴ они императором славным
Мир весь себе суровым мечом подчинившим.
И побеждён был тут он, всех побеждавший.
Если ж вернувшись он всё же разбил нас,
Божья милость на это была несомненно,
Чтобы спасти от греха души саксонцев.
Ныне ж злобный народ богопротивный
Турки, не зная Христа, хвалятся громко
Желая народ полонить преданный церкви.
Горе нам, горе! Герои, хотят они ныне
Шеи наши склонить бременем дани!
Духом воспряньте, мужи, как велит нам обычай!
Режьте, рубите в куски их сильной рукой!
Жаркая ярость пусть будет вашим святым устремленьем;
Пусть отправляются венгры к Стиксу ⁴⁵ с дарами
И раскалённую треть пусть кормчему ⁴⁶ там они платят!”.

XXVII. Итак, видя, что души людей его в результате этих увещеваний воспылали воинским духом, король, опять охваченный даром божественного вдохновения, велел всем молчать и добавил следующее: “Пусть деяния древних королей и писания святых отцов научат нас совершить то, что мы должны сделать. Ведь Богу не трудно сокрушить многих с помощью малого [войска], если те, кто стремится свершить это дело, заслужат его своей верой; если будут они верующими не только исповеданием своим, но и делами, не только устами, но и сердцем. Обещаем же и воздадим, по слову псалмопевца ⁴⁷, обеты; первым воздам их я, кто и достоинством, и рангом первый среди вас. Пусть ересь симонии ⁴⁸, ненавистная Богу и проклятая блаженнейшим князем апостолов Петром, которую предки наши до сих пор по недомыслию терпели, будет совершенно изгнана из нашего королевства. Пусть благодать соединит тех, кого разделила хитрость дьявола”.

XXVIII. Король хотел сказать ещё нечто подобное, когда быстро подъехавший вестник сообщил, что венгры уже находятся у Мерзебурга – крепости на границе саксов, тюрингов и славян. Он также добавил, что они взяли в плен немалое количество женщин и детей, перебив огромное множество мужчин; ведь они сговорились не оставлять в живых никого старше 10 лет, дабы внушить этим немалый страх саксам. Король же, будучи твёрд духом, не устрашился этим; напротив, ещё более настойчиво стал призывать он [воинов] сразиться за отечество и со славой умереть.

XXIX. Между тем, венгры справлялись у пленников – следует ли им опасаться нападения. Узнав от них, что иначе и быть не может, они отправили разведчиков выяснить – так ли это. Разведчики, пустившись в путь, увидели, что король Генрих с огромным войском находится уже вблизи упомянутого города Мерзебурга. Едва успев вернуться к своим, они сообщили им о прибытии врага; ведь никто иной, как сам король предстал перед ними вестником битвы.

XXX. Сразу же началась битва; со стороны христиан слышался святой и чудесный глас: Kurie eleison, кирие элейсон ⁴⁹, со стороны же [язычников] – мерзкое и дьявольское: “ху, ху!”.

XXXI. Перед началом битвы король Генрих дал своим людям такого рода мудрый и спасительный совет: “Когда вы приступите к играм во имя Марса, пусть никто из вас, обладая более быстрым конём, не старается обогнать товарищей. Но, прикрыв друг друга щитами, примите на них первый залп стрел; а затем, стремительным бегом и яростнейшим натиском бросайтесь на них, дабы не ранее смогли они выпустить в вас второй залп дротиков, чем почувствуют на себе раны, причинённые вашим оружием”. Итак, саксы, не забыв его спасительнейшего наставления, выстроились в правильную линию и помчались [на врага], - причём более быстрый конь не обгонял более медленного; но, как говорил король, закрыв друг друга щитами, они без всякой для себя опасности приняли на них град стрел; а затем, как и советовал им мудрейший муж, бросились на врагов столь стремительно, что со стенанием жизнь их покинула ^49а прежде, чем был выпущен второй залп дротиков. И случилось по милости Божьего дара, что врагам теперь более угодно было бежать, нежели сражаться. Даже быстрый конь казался им теперь слишком медленным. Украшения в виде фалер и почётная роскошь оружия стали теперь для венгров не защитой, но бременем. Выпустив стрелы, бросив луки и сняв также фалеры, - чтобы освободить коней от лишней ноши, - они думали уже об одном только бегстве. Но всемогущий Бог, отняв у них отвагу, чтобы сражаться, лишил их также возможности бежать. Итак, когда венгры были изрублены и обращены в бегство, огромное количество их пленных обрело свободу, и сменился стон их радостной песней ⁵⁰. Эту свою победу, столь же достойную славы, как и памяти, король велел изобразить на zograjeian, зографиан, то есть картине, в верхних покоях дворца в Мерзебурге, дабы считали это дело более истинным, чем правдоподобным.

XXXII. Пока это имело место, почти все итальянцы, отправив послов, пригласили к себе некоего Людовика ⁵¹, бывшего родом из Бургундии, дабы он, придя к ним и отобрав у Беренгара королевство, стал ими править.

XXXIII. Инициатором же столь гнусного преступления был Адальберт ⁵², маркграф города Ивреи, замуж за которого тот же Беренгар выдал свою дочь по имени Гизела ⁵³; от неё он имел сына, которому дал имя его деда ⁵⁴. Этот Беренгар ⁵⁴, - говорю я, - тот самый, от безмерной тирании которого ныне стонет вся Италия и из-за происков которого она получает от всякого народа не пользу, но вред. Но вернёмся к делу; о нём же пока сказано достаточно.

XXXIV. Сверх того, этот Адальберт, - да уберегут себя от этого все добрые люди, - был человеком самых отвратительных нравов. Правда, пока он был молод и кровь его кипела, он славился удивительной человечностью и святостью; так, если возвращаясь с охоты, встречал он бедняка и не имел с собой ничего, что мог бы ему дать, то, сразу же, не задумываясь, уступал ему свой рог, висевший на шее на золотой цепочке, а позже выкупал его обратно за столько, сколько тот стоил. Зато позже он приобрёл столь дурную славу, что и стар, и млад пел о нём такую правдивую песню. Чтобы было благозвучнее, скажем её по-гречески: “AdelbertoV komiV kourthV, makrospaJhV, goundopisthV, Адельбертос комис куртис, макроспатис, гундопистис”, что означает: “Длинный меч у него, но короткая верность”.

XXXV. По его и некоторых других итальянцев призыву названный Людовик и пришёл в Италию. Узнав об этом, Беренгар немедленно вышел ему навстречу. Людовик же, увидев, что войско вышедшего против него Беренгара огромно, а его собственное мало, в страхе был вынужден дать клятвенное обещание, что, если тот его отпустит, он никогда больше не поддастся ничьим уговорам и не придёт в Италию. Беренгар же потому так легко изгнал Людовика, что посредством многочисленных даров обеспечил верность Адальберта ⁵⁵, могущественного маркграфа Тосканы.

XXXVI. Но по прошествии малого времени король Беренгар стал неугоден названному Адальберту. Свою лепту в это дело внесла его жена Берта ⁵⁶, мать того короля Гуго ⁵⁷, который позже, уже в наше время, правил в Италии. И вот, по совету этого маркграфа, прочие итальянские князья опять пригласили прийти к ним того самого Людовика. Тот же, из-за стремления к власти забыв о клятве, пришёл в Италию.

XXXVII. Беренгар, увидев, что Людовик принят как итальянской, так и тосканской знатью, отправился в Верону. Но Людовик вместе с итальянцами не прекратил преследование и, изгнав его также и из Вероны, силой подчинил себе всё королевство.

XXXVIII. По свершении этого Людовик, объехав кругом всю Италию ⁵⁸, счёл наилучшим увидеть также и Тоскану. Покинув Павию, он отправился в Лукку, где и был с почётом и удивительным великолепием принят Адальбертом.

XXXIX. Когда Людовик увидел, что во дворце Адальберта столь много славных рыцарей, столь велико достоинство и столь обширны расходы, то, охваченный завистью, сказал потихоньку своим людям: “Его скорее можно назвать королём, а не маркграфом; он ничем не ниже меня, кроме титула”. Слова эти не укрылись от Адальберта. А Берта, женщина весьма разумная, услышав об этом, не только отвратила от верности (Людовику) своего мужа, но и настроила против него прочих князей Италии. Потому-то и вышло, что когда тот, вернувшись из Тосканы, пришёл в Верону и жил там, ничего не опасаясь и не ожидая ничего дурного, Беренгар, подкупив городских стражей и собрав храбрейших мужей, в ночной тишине вступил в город.

XL. Река Атезис ^58а, подобно Тибру в Риме, протекает по самой середине города Вероны. Через неё построен огромный мраморный мост удивительной работы и удивительной величины. С левой стороны реки, обращённой на север, город укреплён крутым и труднодоступным холмом; так что, если та часть города, что лежит на правом берегу упомянутой реки, будет взята врагами, эта вполне может мужественно обороняться. На вершине этого холма была сооружена дорогой работы церковь и освящена в честь блаженнейшего князя апостолов Петра; здесь-то ради церковного наставления, а также из-за укреплённости самого места и пребывал Людовик.

XLI. Итак, Беренгар, войдя, как мы говорили, ночью в город, тайно от Людовика перешёл со своими людьми мост и перед самым рассветом добрался до него. Тот, разбуженный шумом и криком воинов, пытался выяснить, что случилось, и бежал в церковь; никто, кроме одного из воинов Беренгара, не знал, где укрылся (Людовик). Но и он, побуждаемый милосердием, хотел не выдавать его, но спрятать. Всё же, опасаясь, что узнанный другими, он будет выдан и наказан смертью, воин пришёл к Беренгару и сказал следующее: “Поскольку Бог был столь милостив к тебе, что предал в руки твои врага твоего, то и тебе следовало бы исполнить его наставления, вернее повеления. Ведь говорит Он: “Будьте милосердны, как был милосерден Отец ваш. Не судите, и не судимы будете. Не осуждайте, и не будете осуждены” ⁵⁹. Тогда Беренгар, как человек весьма разумный, понял, что воин знает, где прячется (Людовик) и дал ему ответ в духе софистов: “Неужели ты думаешь, болван, что я хочу убить человека, тем более короля, которого Бог предал мне? Разве не пощадил святой Давид царя Саула, отданного Богом ему в руки, хотя мог убить его?”. Тогда воин, убеждённый этими речами, открыл ему место, куда бежал Людовик. Когда его схватили и привели к Беренгару, тот обратился к нему с такой гневной речью: “Доколе же ты, Людовик, будешь злоупотреблять нашим терпением? ⁶⁰ Сможешь ли ты отрицать, что и в то время, когда благодаря моей осмотрительности мои отряды окружили тебя, ты ещё мог что-то сделать против меня? И что я, склонный к милосердию, которого ты не достоин, отпустил тебя? Разве, - говорю я, - не чувствуешь ты, что запутался в сетях собственного вероломства? Разве не уверял ты меня, что никогда более не вернёшься в Италию? Тем не менее, я дарю тебе жизнь, как обещал это тому, кто тебя выдал, но выколоть глаза тебе не только приказываю, но и строго повелеваю”. Вслед за тем Людовик был лишён зрения, и Беренгар овладел королевством ⁶¹.

XLII. Между тем, ярость венгров, не имея более возможности изливаться на саксов, франков, швабов и баваров, обрушилась на Италию, где никто не оказывал им сопротивления. Беренгар же, поскольку не мог положиться на верность своих вассалов, сделал венгров своими друзьями ⁶².

XLIII. Но и сарацины, которые, как я говорил, заселили Фраксинет ⁶³, подорвав силы провансальцев, стали производить немалые опустошения в соседних с ними землях Верхней Италии. Разграбив многие города, они подошли к Аквам – городу, отстоящему от Павии почти на 40 миль. Город получил это название от тёплых вод ⁶⁴, чудесным образом заключенных ради купания в четырёхугольное здание. Это внушило всем такой страх, что никто не ожидал их прихода иначе, как в самых укреплённых местах.

XLIV. В это же время сарацины, отплыв на судах из Африки, заняли Калабрию, Апулию, Беневент и почти все римские города, так что в каждом городе одной половиной владели римляне, другой – африканцы. На горе Гарильяно ⁶⁵ они соорудили укрепление, в котором в полной безопасности держали жён, детей, пленных и всё своё добро. Никто, ни с запада, ни с севера не мог пройти в Рим, чтобы помолиться блаженнейшим апостолам, не будучи схвачен ими и отпущен только за немалый выкуп. Хоть несчастную Италию немало угнетали и венгры, и сарацины из Фраксинета, никто не причинил ей столько зла и несчастий, как африканцы.

XLV. Говорят, что они по следующей причине отплыли из Африки и прибыли в Италию. Когда скончались августейшие императоры Лев и Александр, Константинопольской империей правил Роман, - мы ещё скажем о нём более подробно ⁶⁶, - вместе с Константином, сыном императора Льва, который и поныне жив. И вот, как обычно бывает, в первый год после того, как Роман принял власть, против него попытались восстать некоторые народы, в особенности anatolikai, анатолике, то есть восточные. Случилось, что пока император отправлял войска для их усмирения, против него восстали Апулия и Калабрия, две области, ещё служившие тогда империи. Отправив большую часть войск на Восток и не сумев набрать (нового) необходимого по численности войска, император сначала обратился к ним с просьбой – добровольно вернуться к прежней верности (империи). Когда же те отказались, сказав, что никогда не сделают этого, он в ярости тотчас же обратился к королю Африки, предлагая ему земли, если тот своей доблестью поможет ему подчинить Апулию и Калабрию. Король Африки, идя навстречу посольству, отправил на судах в Калабрию и Апулию огромное войско и путём величайшего насилия подчинил обе эти области власти императора. Но, уйдя по прошествии определённого времени из этих областей, (сарацины) обратили свой взор на Рим, сделали гору Гарильяно своим опорным пунктом, напали и силой овладели многими весьма укреплёнными городами.

XLVI. Господь наш Иисус Христос, единовечный и единосущный Отцу и Святому Духу, чьим милосердием полна вся земля ⁶⁷, желает, чтобы ни один человек не погиб, но чтобы все спаслись и пришли к познанию истины, дабы не погибнуть; один Бог предвидел это и до сотворения мира, и после сотворения всего, когда создал Он человека, как господина над всеми тварями и правителя, и когда выкупил его в конце времени пролитием собственной крови тот истинный человек и истинный Бог, - не двое, но один, - и одних привлёк к любви своей и радости собственной отчизны благодеяниями, а других вынудил к этому страхом, но не ради себя, - ибо ни добро наше не служит Ему к прибыли, как свидетельствует пророк, говоря: “ибо не нуждаешься в наших милостях” ⁶⁸, ни зло наше не может причинить Ему вреда, - но ради нашей пользы. И вот, поскольку благодеяния Его мы презрели, Ему было угодно на время наказать нас такого рода ужасом. Но, чтобы сарацины не издевались слишком долго и не говорили: “Где же Бог их?” ⁶⁹, Бог обратил сердца христиан так, что им более хотелось сражаться, чем как прежде бежать.

XLVII. В это время верховным понтификом достопочтенного римского престола был Иоанн Равеннский ⁷⁰. Эту высшую духовную должность получил он, нечестиво поправ и человеческие, и божеские законы, следующим образом.

XLVIII. Городом Римом тогда управляла как мужчина, - стыдно и сказать, - бесстыдная блудница Теодора ⁷¹, бабка того Альберика ⁷², что недавно умер. Она имела 2-х дочерей – Мароцию ⁷³ и Теодору ⁷⁴, не только подобных ей во всём, но и ещё более склонных к разврату. Из них Мароция родила преступным образом от папы Сергия, о котором мы упоминали выше ⁷⁵, Иоанна ⁷⁶, после смерти Иоанна Равеннского получившего должность в Римской церкви, а от маркграфа Альберика ⁷⁷ – Альберика, позже, уже в наше время, захватившего верховную власть над городом Римом. В это же время Равеннский престол, - архиепископ Равенны считался вторым по значению после Римского архиерея, - занимал первосвященник Пётр ⁷⁸. По долгу службы он весьма часто посылал в Рим к апостольскому владыке названного папу Иоанна, бывшего тогда служителем его церкви; Теодора, бесстыднейшая, как я говорил, блудница, пылая любовной страстью, прельстилась красотой его лица и не просто желала вступить с ним в связь, а и принудила его позже к этому. Пока совершались эти бесстыдства, умер епископ Болонской церкви, и Иоанн был избран на его место. Чуть позже, перед самым днём его рукоположения умер названный архиепископ Равенны; тогда по наущению Теодоры этот Иоанн, разжигаемый честолюбием, оставил прежнюю Болонскую церковь и вопреки установлениям святых отцов захватил его место. Придя в Рим, он тотчас же был рукоположен в епископы Равеннской церкви. А по прошествии малого времени, будучи призван Богом, умер тот папа, который рукоположил его вопреки праву. Тогда-то извращённый ум Теодоры, подобный уму Глицерии ⁷⁹, не имея сил терпеть, что её любовник из-за расстояния в 200 миль, отделяющего Равенну от Рима, очень редко теперь владеет ею, заставил (Иоанна) оставить архиепископство в Равенне и – о ужас! – овладеть верховным понтификатом в Риме. Итак, когда он был таким образом поставлен наместником святых апостолов, пуны, как я уже говорил, достойным жалости образом опустошили Беневент и римские города.

XLIX. Между тем случилось, что некий пунийский юноша, раздражённый несправедливостью, покинул пунов, пришёл к этому папе, Иоанну и, вдохновлённый божественным пылом, обратился к нему с такой речью: “Если бы ты, великий священник, был мудр, то не позволил бы пунам так тяжко разорять народ и землю, тебе подвластную. Выбери подвижных, быстроногих юношей, которые беспрекословно слушались бы меня, как своего повелителя, наставника и господина. И я не позволю, чтобы они имели с собой более 1 щита, 1 копья и меча, а также что-нибудь ещё сверх простой одежды и малого количества пищи”.

L. Наконец, когда 60 (юношей) были отобраны и переданы ему, он выступил против пунов, спрятавшись на узкой тропе, по какой те должны были пройти. И вот, когда пуны, в очередной раз ограбив окрестности, возвращались назад, они внезапно, с громким криком выскочив из засады, перебили их тем легче, чем менее те этого ожидали. Крик из уст и удар от руки следовали друг за другом. И, прежде чем пуны смогли понять, что же произошло, их тела были утыканы копьями. Слух об этом деле и подобный способ борьбы воодушевили многих римлян, после чего они истребили пунов во многих местах; африканцы, ослабленные в результате столь мудрого образа действий, разорвали договоры и, бросив города, оставили себе в качестве укрепления только гору Гарильяно.

LI. Когда Иоанн, как мы сказали, был утверждён папой, большой известностью пользовался Ландольф ⁸⁰, князь беневентцев и капуанцев, весьма деятельный и знающий военное дело муж. После того, как пунийцы немало потрясли саму основу государства, папа Иоанн обратился к Ландольфу, этому славному князю, за советом – что нужно сделать, чтобы (прекратить) безобразия африканцев. Услышав об этом, князь через послов передал папе следующее: “Дело это, духовный отец, надлежит основательно обдумать. Отправь (послов) к аргосскому ⁸¹ императору, землю которого, лежащую по ту сторону моря, они так же, как и нашу, не перестают опустошать. Пригласи к нам на помощь камеринцев и сполетцев; тогда и начнём с Божьей помощью активную с ними войну. Если мы победим, то да будет победа приписана Богу, а не нашей численности; если же победят пуны, то пусть припишут (поражение) нашим грехам, но не нашей инертности”.

LII. Услышав это, папа тотчас же отправил послов в Константинополь со смиренной просьбой к императору оказать ему содействие. Император же, будучи святейшим и богобоязненным мужем, без промедления отправил к нему на судах войска. Когда они поднимались по реке к Гарильяно, туда явился также папа Иоанн, вместе с могучим князем беневентцев Ландольфом, камеринцами и сполетцами. И произошла между ними страшная битва. Пуны же, заметив, что перевес на стороне христиан, бежали на вершину горы Гарильяно, стараясь защищать теперь лишь узкие тропы.

LIII. С той стороны, где подъём был более труден, пунам же для бегства весьма удобен, греки в тот же день построили крепость, находясь в которой, следили за тем, чтобы пуны не убежали и, ежедневно вступая с ними в бой, перебили немалое их количество.

LIV. Итак, в результате ежедневных боёв греков и латинов, по милости Божьей не осталось ни одного пунийца, который бы не погиб от меча или не был тотчас же взят в плен. В этой битве благочестивые верующие видели святейших апостолов Петра и Павла, чьим молитвам, как мы верим, христиане обязаны тому, что пуны бежали, а сами они одержали победу.

LV. В это время умер Адальберт ⁸², могущественный маркграф Тосканы, и сын его Видо ⁸³ был утверждён королём Беренгаром в отцовской должности маркграфа. Берта же, жена (Адальберта), обладала и после смерти супруга, при своём сыне Видо не меньшей властью, чем её (покойный) муж. Хитростью, дарами и любовными интригами сделала она многих верными себе. Потому-то и вышло, что когда вскоре Беренгар схватил её вместе с сыном и поместил в Мантуе под стражу, она не отдала королю Беренгару ни городов своих, ни замков, но всё это удержала, а чуть позже и сама вместе с сыном освободилась из-под стражи.

LVI. Она, как говорят, родила от своего мужа 3-х детей: Видо, о котором мы уже сказали, Ламберта ⁸⁴, который и теперь ещё живёт лишённый зрения, и дочь Эрменгарду ⁸⁵, подобную ей в разврате, которую она соединила узами брака с Адальбертом, маркграфом города Ивреи, после того, как умерла его жена Гизела, бывшая дочерью одного короля Беренгара и матерью другого. Эрменгарда родила ему сына по имени Анскарий, о доблести и мужестве которого поведает следующая книга ⁸⁶.

LVII. В те времена против короля Беренгара восстали: тот самый Адальберт, зять короля и маркграф города Ивреи, пфальцграф Одельрик ⁸⁷, бывший родом из Швабии, Гизельберт ⁸⁸, весьма богатый и деятельный граф, Ламберт ⁸⁹, архиепископ Милана, и некоторые другие итальянские князья. Причина же их мятежа такова. Когда Ламберт после смерти своего предшественника должен был стать архиепископа Милана, король Беренгар потребовал от него, вопреки установлениям святых отцов, немалую денежную сумму, а позже, получив её, приказал расписать в книгах, сколько должны получить кубикулярии, сколько гостиарии, а также павонарии ⁹⁰ и смотрители живности. Тем не менее, Ламберт, охваченный страстной любовью к сану архиепископа, заплатил столько, сколько потребовал от него король; из этого тебе станет ясно всё то, о чём будет поведано ниже.

LVIII. Пфальцграфа Одельрика, о котором мы упомянули выше, король Беренгар держал тогда в плену. Поставив Ламберта архиепископом, он поручил ему Одельрика, пока сам не решит, как с ним поступить. А тот, не забыв о больших деньгах, уплаченных им за епископство, стал вместе с пленником обсуждать план восстания против короля.

LIX. По прошествии немногих дней король Беренгар, отправив послов, приказал доставить к нему Одельрика. Но Ламберт не побоялся дать послам такого рода иронический ответ: “Я должен буду лишиться своей пастырской должности, если выдам кого-нибудь на казнь в чьи-то руки”. Послы, поняв, что он открыто восстал (против короля), узнали к тому же, что (Ламберт) без разрешения короля отпустил переданного ему последним (пленника). Сейчас же вернувшись к королю, они (привели) ему вместо ответа строку из Теренция: “Вот кому доверьте порученье! Позаботится!” ⁹¹.

LX. В это время прегордыми бургундцами правил король Рудольф ⁹². Свою власть он ещё больше увеличил тем, что женился на Берте ⁹³, дочери Бурхарда, могущественного герцога Швабии. Итак, итальянцы, отправив послов, просили его прийти к ним и изгнать Беренгара.

LXI. Пока всё это происходило, случилось, что венгры, два короля которых – Дурсак и Бугат были лучшими друзьями Беренгара, подошли к Вероне, не будучи никем замечены. И вот, пока маркграф Адальберт, пфальцграф Одельрик, а также граф Гизельберт и многие другие обсуждали на горе у города Брешии, отстоящей от Вероны на 50 миль, план низложения Беренгара, тот обратился к венграм с просьбой, если они его любят, напасть на его врагов. Они же, будучи весьма кровожадны и воинственны, поспешно взяв у Беренгара проводника, зашли к мятежникам с тыла по неведомым тропам и набросились на них с такой скоростью, что у тех не было времени ни надеть доспехи, ни взяться за оружие. Многие были взяты в плен, многие убиты; тогда же погиб, мужественно защищаясь, пфальцграф Одельрик, а маркграф Адальберт и Гизельберт живыми попали в плен ⁹⁴.

LXII. Однако, Адальберт, - он не был героем, но был весьма ловким и хитрым мужем, - увидев, что венгры атакуют со всех сторон и нет никакой надежды на бегство, сбросил перевязь, золотые браслеты и всё своё дорогое одеяние и облачился в дешёвые одежды своего вассала, чтобы венгры не догадались – кто он. А когда его схватили и стали спрашивать – кто он такой, Адальберт ответил, что он – вассал некоего рыцаря. И просил, чтобы его отвели в соседний замок под названием Кальцинария ⁹⁵, где якобы живут его родичи, которые и дадут за него выкуп. Будучи отведён туда, - его так и не узнали, - он был выкуплен за очень малую сумму. Выкупил же Адальберта его собственный вассал по имени Лев.

LXIII. Гизельберт же был узнан, избит, связан и полунагой доставлен к королю Беренгару. И вот, будучи приведён к нему без штанов, одетый в одну лишь короткую рубаху, он, тотчас бросившись королю в ноги, нечаянно открыл свои гениталии так, что все едва не умерли от смеха ⁹⁶. Король же, любя благочестие, оказал ему милосердие, которого тот не заслуживал, не воздав злом за зло ⁹⁷, как того желал народ, но тотчас же омыв и одев в лучшие одежды, разрешил ему уйти. И сказал ему: “Я не требую от тебя никакой присяги, но вверяю тебя твоей собственной совести; если ты сделаешь против меня что-то дурное, то дашь в том отчёт Богу” ⁹⁸.

LXIV. Вернувшись домой, он забыл оказанные ему благодеяния и, по поручению Адальберта, зятя короля, и прочих участников мятежа, отправился к Рудольфу добиваться его прибытия. И 30 дней не прошло, как Гизельберт, выступив в путь, побудил короля прийти в Италию. Принятый всеми, он из всего королевства оставил Беренгару одну только Верону, после чего полновластно правил Италией в течение 3-х лет.

LXV. Однако, если сам человек в течение 12 часов то нравится себе, то не нравится, то ценит себя, то с презрением отвергает, как может он быть постоянно и в равной мере угоден всем? Итак, по истечении 3-х лет король Рудольф одним по прежнему был угоден, а другим стал казаться в тягость. Потому-то и вышло, что одна часть народа в королевстве встала на сторону Рудольфа, а другая – на сторону Беренгара ^98а. (Сторонники обоих) готовились к серьёзной гражданской войне; и поскольку Видо, епископ города Пьяченцы, был сторонником Беренгара, они вступили в битву в 12 милях от Пьяченцы, возле Флорентиола ⁹⁹.

И вот, жестокое, несчастное сраженье
Средь граждан началось, - о ужас!
Дней за 16 до календ секстилия
Пока лучи Феб испускает,
Марс громко в рог трубит военный,
Отец готовит сыну гибель,
А тот – отцу, что за несчастье?!
Вот смерть готовит внуку дед
От рук его же погибая;
И мрачной Фурией гонимый
Вдруг поражает брата брат.
Сам Беренгар король поспешно
Врывается во вражье войско.
Подобно молнии с небес,
Как злобное созвездье Рака
Косит серпом овса колосья,
Так и другой король Рудольф,
Отнюдь не дикий, не жестокий,
Косит мечом простой народец ¹⁰⁰.

LXVI. Король Рудольф выдал свою сестру Вальдраду, - эта славная красотой и мудростью женщина и ныне жива, - замуж за могущественного графа Бонифация ¹⁰¹, который позже, уже в наше время стал маркграфом Камерино и Сполето. Собрав многочисленное войско, Бонифаций вместе с графом Гариардом ¹⁰² пришёл на помощь к Рудольфу и, будучи мужем одновременно и хитрым, и отважным, предпочёл вместе со своими людьми ожидать сидя в засаде исхода битвы, нежели принять на себя её первый натиск. Только когда уже почти все воины Рудольфа бежали, а Беренгар, дав знак о победе, велел воинам собирать добычу, Бонифаций вместе с Гариардом внезапно выскочили из засады и тем легче (разбили врагов), чем менее те этого ожидали. Гариард пощадил некоторых, разя их не мечом, а копьём; Бонифаций же, никого не щадя, учинил страшное побоище. Итак, Бонифаций протрубил о своей победе; собрались бежавшие сторонники Рудольфа и, начав преследование, обратили в бегство сторонников Беренгара. Сам же Беренгар отправился в своё хорошо известное убежище в Вероне. И так много было убитых в этой битве, что и сегодня ощущается недостаток в рыцарях.

LXVII. Свершив это, король Рудольф силой подчинил себе королевство и, поспешно придя в Павию, сказал всем собравшимся здесь следующее: “Теперь, когда благодаря щедрому дару Всевышнего мне удалось, победив врагов, овладеть королевским престолом, я хочу, вверив королевство Италию вашей верности, посетить старое своё отечество – Бургундию”. А итальянцы в ответ: “Если тебе, - говорят, - это кажется наилучшим, то мы все – к твоим услугам”.

LXVIII. Итак, после ухода короля Рудольфа жители Вероны, следуя дурному совету, стали покушаться на жизнь Беренгара, что не укрылось от последнего. Виновником и исполнителем столь гнусного преступления был некий Фламберт ¹⁰³, которого король сделал своим кумом, восприяв из святой купели его сына. За день до того, как всё открылось, он велел Фламберту прийти к нему. И сказал ему следующее:

LXIX. “Если бы у тебя не было многих, причём веских причин любить меня, то можно было бы поверить тому, что о тебе говорят. Говорят же, что ты покушаешься на мою жизнь; но я не верю этому. Я лишь хочу, чтобы ты помнил, что все доставшиеся тебе богатства, достаток и почести ты не смог бы получить без моего содействия. А потому расположение твоё к нам должно быть таким, чтобы достоинство наше могло прочно полагаться на верность твою и любовь. Полагаю, что никому собственное благо и счастье не были ближе, чем мне твоя честь. К этому были направлены все старания мои, труды, заботы и усилия, а также помыслы (жителей) этого города. Знай одно: если я удостоверюсь, что ты по прежнему мне верен, не столь дорого будет мне собственное благо, сколь отрадна возможность отблагодарить тебя за это”.

LXX. Сказав это, король протянул ему золотой, немалого веса кубок, прибавив: “Из любви ко мне и за моё здоровье выпей то, что в нём, а его оставь себе”. Истинно и несомненно, что когда он выпил этот напиток, в него вошёл Сатана, как и про Иуду, предателя Господа нашего Иисуса Христа написано, что “после сего куска вошёл в него Сатана” ¹⁰⁴.

LXXI. И вот, забыв о прошлых и нынешних благодеяниях (Беренгара), провёл он эту бессонную ночь, склоняя народ к убийству короля. Король же, как обычно, проводил ночь не во дворце, где мог бы защищаться, а возле церкви, в некоей весьма красивой беседке. Даже стражников этой ночью он не поставил, ибо не ожидал ничего дурного.

Вот раздаётся поначалу
Крик петуха, будя всех
Смертных, и, как обычно,
Песню Богу поёт, звеня
Глас колокольный;
Он приглашает, поучая,
Отринув сон,
Воздать хвалу Тому, который,
Дав жизнь, нам указал возможность
Искать небесную отчизну;
И вот король заходит в церковь,
И славу Господу поёт.
Туда же Фламберт устремился,
Ведя с собой толпу народа,
Чтобы убить там короля.
Король, не ведая дурного,
Услышав шум, спешит без страха
Увидеть, что там происходит;
И видит воинов с оружьем.
Кричит он Фламберту тогда:
“Что, добрый муж, здесь
За толпа? Чего желает
Народ с оружием в руках?”
Тот отвечает: “Ты не бойся.
Не для того пришёл он, чтобы
Тебя убить, но лишь желает
Сразиться с теми, кто стремится
Тебя и дух твой погубить”.
Обманут этими речами,
Спешит король средь них укрыться,
Но схвачен будучи коварно,
Он уведён, и в тыл наносит
Удар ему тот нечестивый Рамфей;
И пал тогда благочестивый,
Вручая Господу свой дух! ¹⁰⁵

LXXII. Наконец, на ту невинную кровь, что они пролили, на то преступление, что совершили эти злодеи, если даже мы умолчим, укажет камень, положенный у ворот той церкви, открыто показывая эту кровь всем проходящим мимо. Как ни тёрли, как ни брызгали его водой, кровь так и не удалось с него смыть.

LXXIII. Король Беренгар воспитал, как родного, некоего юношу, скорее героя, по имени Мило, достойного как похвалы, так и доброй памяти. Если бы король последовал его совету, то не испытал бы столь злой судьбы, - если только божественное провидение не решило бы, что иначе и быть не может. Ведь той ночью, когда был обманут король Беренгар, Мило, призвав войска, хотел приставить к нему ночную стражу. Но король, обманутый обещаниями Фламберта, не только не желал, чтобы Мило его охранял, но и прямо запретил ему это делать. Итак, Мило, как муж верный и честный, не забывший оказанных ему королём милостей, не сумев его защитить, - ибо отсутствовал, - постарался по крайней мере жестоко за него отомстить. На 3-й день после смерти короля, он, силой захватив Фламберта и сообщников его в столь гнусном преступлении, приказал их повесить. Этот муж обладал рядом прекрасных достоинств, о которых я, если по милости Божьей буду жив, не умолчу в соответствующих местах.

ЗАКАНЧИВАЕТСЯ КНИГА ВТОРАЯ КНИГИ ВОЗДАЯНИЯ

Текст переведен по изданию: Liutprands von Cremona Werke // Quellen zur Geschichte der saechsischen Kaiserzeit. Ausgewaehlte Quellen zur deutschen Gechichte des Mittelalters. Bd. 8. Darmstadt. 1977

© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© перевод с лат. - Дьяконов И. В. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001