ПАМЯТНЫЕ ЗАПИСКИ

ТАЗКИРЕ

Однако, поскольку книги, документы, сочинения и грамоты сего беспомощного неоднократно подвергались разграблению и воровству, [автор], боясь забвения и тлена, приступил к записыванию [деяний] их (предков). В книге Латаиф аз-зараиф ¹⁸⁰ упомянуто, что доблестный имам Мухаммад Бакир, да будет над ним мир, однажды беседовал с халифом Мансуром, а Раби-хаджиб стоял [подле] ¹⁸¹. Мансур спросил имама: “Сколько лет прошло с той поры, как скончался твой отец?” Имам изволил ответить: “В таком-то году, да будет доволен им Аллах, в таком-то месяце, да будет доволен им Аллах, в такой-то день недели, да будет доволен им Аллах, а похоронен в Баки', да будет доволен им Аллах ¹⁸². Прожил он столько-то, да будет доволен им Аллах”. Желая подольститься к халифу, Раби сказал: “Как ты [посмел] столько раз в присутствии халифа произнести о своем отце “да будет доволен им Аллах?” Имам ответил ему: “Тебя-то не упрекнешь в подобной надоедливости, ибо нет тебе радости от отца, ты им не дорожишь и даже не знаешь, кто именно тебе доводится отцом”. Фард:

Человек, познакомившийся с городом,
Знает, где располагаются наши товары.

Мой покойный отец-покровитель родился в месяце зу-л-хиджжа Запретном 1138/июль — август 1726 года в селении Барнабад, и сей отрывок — результат размышлений сего обескрыленного — уведомляет об этой дате. Кыт'а:

О дате рождения своего покровителя
Я задал вопрос своему разуму, чтобы ее запомнить,
Задумался Хызр-разум и сказал:
“Солнце великолепия взошло над башней славы” ¹⁸³,

а прожил он шестьдесят восемь лет.

Одно-два мгновения, названные жизнью,
Подобны утру [птицы], в полете ищущей зернышко*.

Для постигших самую суть творения и для ведающих моменты познания и прозрения не является сокрытым или тайным, что вселенная — не место обитания и пребывания, не приют для отдохновения и веселия, но обитель бед и зол, временный бивак, [разбитый] в назидание [человеку], и доказательство [тому] стих Корана: “Всякий, кто на ней, исчезнет” — и айат: “Всякая душа вкушает смерть” ¹⁸⁴. Бытие близко к смерти, а цветы с лужайки [жизни] не имеют ни цвета, ни запаха вечности (фард):

Всякий, пришедший в мир, поселится в небытии,
Тот, кто прочен и вечен, станет божеством, —   [102]

изначальные составные части, которые под воздействием движения небосвода были созданы за несколько дней по воле и желанию пречистого господа, /л. 59б/ требуют разъединения и разобщения.

Хотя уход из этой иллюзорной обители в райский сад — приют чистой радости — является отдохновением и сущим удовольствием, однако, когда человека, живущего во вселенной рода человеческого, настигает такая беда, он сгибается под тяжестью этого. Так [согнулся и я] из-за ужасного, леденящего душу, лишающего разума несчастья — смерти моего покойного благочестивого покровителя. [Это было] подобно войску горя и муки, бросившемуся в атаку на сего заточенного в темницу испытаний и насилия. Я даже хотел,

Я готов отдать свою душу, чтобы получить в обмен его жизнь,
Согласен довольствоваться одним стеганым одеялом, лишь бы Азраил оживил его.

Однако что за польза от солнца, коль в лучах его забот многие люди проводят [дни] в тревоге из-за несчастий, струящих холод; из-за его противодействия обитель коварных небес вступает в фазу солнечного затмения. Преуспеяние, которое является последствием и признаком милостей [господа], нежит в тени и колыбели отдохновения лишь малую кучку людей.

Дни его жизни подошли к концу. А сей немощный был вынужден ради назидательного примера прочим людям оставаться в оковах жизни — сей недолговечной юдоли. Под тяжким бременем тягот и потерь я удивлялся своему положению, как поразился Нарцисс [при виде своей красоты]. Из-за множества несчастий я был растерян, подобно луноликим красавицам, [восхищенным своей прелестью]. Подобно кальяну, я не мог сделать ни вздоха, чтобы пламя пожара моего сердца от кипения крови в моей печени не смешалось бы с дымом скорби. Подобно переполненной чаше, я не мог смочить губы и при этом от множества рыданий не утонуть в слезах. Стихи:

Я горю, и об этом печалится даже сердце пламени,
Воды полнятся влагой моих глаз,
Ночь набирает черноту из беспросветности моего дня,
Горе обучается безотрадности на примере моего отчаяния.

Подробности этого дела такие. Согласно просьбе правителей вилайетов Хорасана его высочество царевич Махмуд назначил моего [ныне] почившего отца-покровителя составлять в том краю кадастр, хотя некоторые гератские чиновники просили поручить им это дело и давали управляющему [царевича] взятку в пятьдесят туманов. А мой [ныне] почивший отец не согласился и по смыслу стихотворения [другого] моего почившего покровителя, имевшего поэтическое прозвание Ма'ил Барнабади:

Алое сердце не хочет брать свой цвет у рубиновых уст,
И нет желания понюхать подбородок, хотя он похож на яблоко — [103]

из-за того дела подавал в отставку, не видя пользы в этих планах. В 17-й день месяца шавваля 1206/10 июня 1792 года отец приехал в Барнабад, намереваясь направиться в те края. Здесь отец задержался, посвятив несколько дней осмотру домов и садов, которые возвел и разбил пишущий эти строки и которых почивший [отец] никогда дотоле не видел. /л. 60а/ Хотя отец постоянно высказывался о бренности сей юдоли и задумывался о сборах в мир вечности настолько глубоко, что за двадцать лет до кончины приготовил саван и имел его при себе во время всех путешествий, повсюду, куда бы ни направлялся; за семь лет до смерти возвел для себя склеп; за два года — изготовил гроб и держал его всегда в своей комнате для гостей подле себя — сколько ни просил пишущий эти строки, давай-де перенесем гроб отсюда в другое место, он не соглашался, — но в те два-три дня пребывания в Барнабаде, более чем когда-либо ранее, в его поступках и речах обозначились признаки [близкой] кончины и безысходности, приметы смерти и перехода [в иной мир]. Так, за два дня до кончины, придя в сад пишущего сии строки, он сказал: “Неизвестно, когда смерть дарует нам покой и когда-то я еще приду в этот сад”. В сопровождении нескольких человек он пошел из сада к своему склепу, отворил двери склепа, которые в течение семи лет были заперты, приказал подмести там, а двери не запирать. Людям, с которыми он беседовал в тот вечер, отец в течение пяти часов излагал [свои] соображения о тленности и недолговечности земной юдоли. Поздней ночью, извинившись, он отпустил их [со словами]: “Вы хотите спать, а мы желаем воспользоваться представившимся случаем”. Стихи:

О дорогие, цените беседу на этой лужайке —
Завтра ветерок унесет нас, как лепестки.

И в такую-то пору, среди ночи, он отправил человека за архитектором и каменщиком. Они набросали план мечети, которую архитектор собирался возвести, а каменщик придал [плану] конкретный [облик]. Пишущий эти строки умолял [отца], минет-де ночь, завтра обсудите это дело, но [отец] отвечал: “Я не уверен в том, что завтра буду жив”. Несмотря на то что отец был занят [почти] всю ночь, он встал очень рано. [Накануне] он ударился носом о дверь, и нос беспокоил его. Я стал расспрашивать отца о причине этого. Из глаз его полились слезы, и он молвил расстроенный: “Старость настигла меня, сила обернулась немощью. То так, то этак дают себя знать близорукость и слабый слух. При свете лампы я стукнулся носом о двери”. Он приказал [подать] ему зеркало и стал себя разглядывать, приговаривая: “Пришло мое время уходить [из жизни]”.

Примерно через час он пожелал проехаться верхом /л. 60б/ по степи. Не ожидая проворной дворни и прочих прислужников, которые, как и я, собирались отправиться вместе с ним, он со всею [104] возможной поспешностью, в сопровождении двух-трех слуг отправился вперед. Вопреки тому, что, приступая к делу, [отец] всегда принимал во внимание благоприятное или неблагоприятное [для этого] время, нам [на сей раз] не пришло на ум ни дурное предзнаменование даты — двадцать первое число, которое имеет плохую славу, ни [взятое отцом] направление — в сторону созвездия Юлдуз, о котором известно, что оно сулит беду. В субботний день, 21-го числа месяца шавваля, отец поехал в степь к востоку от Барнабада. По случайному совпадению в той самой местности, где ружейной пулей был убит мой покойный дядя мирза Мухаммад Риза, лошадь отца из-за строптивости и резкости ее нрава и многих неровностей [почвы] упала, и отец оказался под нею. От сильного удара его внезапно разбил паралич, половина тела сделалась неподвижной, и он совершенно лишился дара речи. Не было проку ни от обильных подаяний, молитв и советов, ни от лечения врачей. Поутру, в пятницу 24-го дня шавваля месяца /16 июня 1792 года, он преставился милости всевышнего господа и приобщился к лику усопших, избавившись от мирской суетности. *Мир — временная наша обитель, Сердечный покой там недостижим, Траурный дом, в нем мрачно и неуютно, Нет здесь и признака постоянства*.

Несмотря на горе, сей обескрыленный надумал и сочинил языком чувства и слова сию элегию для сохранения в памяти даты кончины отца-покровителя, обладавшего достойными похвалы свойствами всепрощения.

Элегия

на дату кончины моего благочестивого отца-покровителя

Горе мне из-за твоих притеснений, о сеющая злобу судьба,
Из-за превратностей твоих, о вероломное время.
Увы мне! Нет справедливости от твоего беззакония, о небо,
От бесчеловечности твоей, о коварное небо,
Чем прогневил я тебя, что ты меня так обездолило,
Меня, горемычного, лишило отца.
Он — мой господин, и, так же как для меня,
Он был опорой всего нашего рода,
Он был розой, и с нею расцветал цветник эпохи,
От свежести его лица гератский сад наполнялся цветами,
От сияния солнечных лучей, что источало его чело,
Становился ясен смысл бытия и место восхода светил.
Наставник рода людского, украшение собраний эпохи,
Одаряющий щедростью, а по толкованию [мудрецов] он — груда драгоценностей,
Он был Иосифом Прекрасным для моего сердца и вот сокрылся из глаз,
К престолу всевышнего [устремился]; меня же покинул в горе.
Теперь, когда его тень покинула меня,
/л. 61а/ О если бы я мог стать за него искупительной жертвой,
То я стократ стал бы жертвой за его дражайшую душу.
Если бы то было в моих силах и возможностях,
То я бил бы челом у подножия с его прахом.
Кто имел счастье хоть когда-нибудь навестить его, [105]
Тот будет рядом со мною в трауре и скорби.
Все: гулямы, родственники и слуги его —
Льют слезы из глаз, как весенние тучи,
Вокруг моего жилища от потоков воды из глаз
Повсюду разлились половодьем реки, подобные Евфрату,
Мир перевернулся от потоков [слез] плачущих родственников,
Если бы также все глаза их стали облаками,
О небо, от хладного ветра моих вздохов
Этот вершок земли в конце концов рассеялся по ветру, как горсть праха,
Да падет огонь моего сердца тебе в душу.
Да как мне рассказать о своем ужасном злосчастье,
Что придумать, как посыпать голову пеплом?!
Теперь, когда властитель престола четвертого неба
Украсил землю зеленью цвета эмали,
Цветы подняли головки от земли.
Так что же ты, моя надежда,
Положил под землю свою румяную щеку?
Подними голову с земли, приди посмотри,
Как от страшного горя почернела моя судьба.
Коварное небо по хрупкому стеклу моего сердца
Бьет без устали каменьями событий,
Мишенью стрел бедствия стал скакун моей груди,
Каждое мгновение из лука судьбы летит в меня тысяча стрел.
В двух случаях судьба против меня:
В радости несется вскачь, в горе — замедляет свой бег.
Как я расскажу о себе, если, подобно клетке,
Стал тесен для меня весь мир,
Вселенная придавлена, подобно хамелеону, от игры переменчивых красок,
Из-за причуд фокусника мир полон коварства,
В удивлении взираю [на все вокруг], чувствуя себя
То всклокоченными волосами друга, то сердцем, смятым, подобно бутону.
Одним словом, вот уже семь лет ¹⁸⁵, как я
Лью из глаз слезы цвета крови,
Из-за того, что моя несчастная жизнь пошла вкривь и вкось,
Мне стало безразлично, день ли, ночь ли на дворе.
Что за удовольствие от такой жизни,
Если для моих желаний вместо меда всегда оказывается горький яд?!
Я ослабел от невзгод происходящего,
И в поисках спасения стал хромать скакун моего разума
С тех пор, как ушел мой дорогой отец, который
Всегда защищал меня своею добротой.
Теперь, из-за происходящих несчастливых событий, несмотря на его достоинства,
Я ощущаю себя то в когтях тигра, то в пасти морского чудища.
О создатель времени и пространства, распространи на меня справедливость,
Сжалься надо мною и освободи меня от позора!
О всеблагой, сжалься по милости своей,
Будь великодушен, прояви ко мне терпение и выдержку,
Я теперь настолько удручен горем, что от смятения чувств,
Под тяжестью несчастья мой стан согнулся полумесяцем,
Так моя звезда сошла с зенита благородства,
/л. 61б/ И так я живу, испытывая невзгоды
В конце концов мир стал для меня мрачным, как келья,
От ран мое сердце стало дырявым вроде решета.
Черное горе так охватило мою стесненную душу, [106]
Что достает [только] силы размышлять о вступлении [в этот мир] и об уходе [из него].
Почему я думаю об этом событии, которое
Из-за душевного беспокойства сделало рубиновым язык моего красноречия?
Как мне рассказать и поведать об этой скорби,
Где отыскать силы, чтобы доложить, где [взять] язык, чтобы вещать?!
На кого ни посмотрю, он видится мне подобным мне самому —
Охваченным пожаром скорби, утонувшим в пучине печали,
Если же нет, то, значит, вместе с ним (отцом) уже покинувшим мир
Веселья, безопасности, удовольствия, душевного покоя.
Почему после его кончины никто, как и я,
Не видит и признака спокойствия, даже в мечтах и во сне?
Бездушию своему я удивляюсь: почему
Я до сих пор остаюсь в живых при таких-то муках и таком горе?
Нынче, когда я испытываю такие боли,
Такие вспышки замешательства, такие [тяжкие] обстоятельства,
Для того чтобы запомнить [роковую дату], я задал себе мысленно вопрос
И получил ответ: в 1206-м году
В день пятницы 24 шавваля
Полетела птица его души в сторону райского сада,
Райская птица расправила над ним крылья, [направляясь] к гнезду.
Если подсчитать сумму чисел, составляющих эту дату, она станет ясной
Из [числовых значений] слов “пятница 24 шавваля”.
Можно постичь суть этой даты из слов “хам” — скорбь, “гамм” — горе и “ана” — страдание,
Можно воссоздать ход событий и по слову “гоур” — раздумье ¹⁸⁶.
Довольно, Риза, закончи речи произнесением молитвы,
Не нужно рыданий, Риза, пребудь в согласии с богом.
О правосудный, пречистый, величественный и высокоместный,
О пророк, всеблагой, могущественный
Предводитель апостолов, щедрый к правителям,
Почитаемый избранными, святой для попечителей,
Для пяти святых шиитских имамов и четырех высокопоставленных друзей,
Для сейида мучеников, для кравчего райского источника Коусара,
Для одиннадцати сыновей тех имамов,
Которые являются первосвященниками всего рода людского, провожатыми, указующими путь
Приверженцам и последователям сподвижников,
Предводитель присоединившихся, последняя застава для путников,
Сама искренность для преданных,
Которые столь пронизаны страстью.
Он — опора нищих бедняков, его именем поддерживают пленные свой дух.
В насилии притесняемых — слепец, находящийся в безвыходном положении,
Ты проходишь мимо источника греха моего отца и прощаешь,
Всеобъемлющей милостью [прости] вину его, будь заступником на месте сбора людей в день Страшного суда,
По великодушию своему, о всепрощающий,
Пожалуй ему (отцу) почетный халат, по милосердию своему, о правосудный,
Возвеличь его убранством особого отпущения грехов,
По всеобъемлющей своей доброте возложи венец ему на темя,
Дай ему приют в Судный день [107]
Под сенью знамен высоконравственных людей.
Обитель господа [суждена] ему со дня рождения до дня воскресения из мертвых,
Он отвергает противозаконие и греховные поступки.
Да не случится так, чтобы когда-либо кто-либо из его родных
Ступил с пути закона шариата, [предначертанного] пророком.
Начни всем оказывать милости,
/л. 62a/ С помощью мудрости своей переправь нас всех через поток греха,
О надзирающий, ты сам обладаешь божественной силой,
Поэтому поверь, что мы все одинаково опечалены,
О Аллах, не допусти, чтобы мы, злосчастные,
Были бы так наказаны судьбой, так унижены и жалки.
О господи, не обращай внимания на наши прегрешения,
Обороти свой взор к милостям, доброте и мудрым деяниям,
Ведь даже если мы погрязнем в грехах, только ты можешь даровать нам отпущение,
Что есть сей грешник в сравнении с твоим всепрощением?!

Кому известна цена возмездия за вероломство и воздаяния за верность,
Кто знает пеню нашей прошедшей жизни?*

Боюсь, что [напрасно] надеюсь на награду,
Так как денно и нощно, и нынче и раньше притесняет нас наш господин. [108]

И он припоминал известные рассказы, записанные в Анвар-и Сухайли ¹⁸⁷, относительно воздаяния за проступки и рассказывал их, приводя по ходу изложения доказательства [их правильности] из личного опыта и минувшей жизни. В назидание нижайшим он разъяснял смысл этого [арабского] стиха... /л. 62б/ Стихотворный перевод автора:

О ты, который требуешь высокого сана и почестей,
Следуй путем доброты и справедливости,
Оставь злопыхателей со всеми их кознями,
Подумай о возмездии за твои собственные дела.

Хотя велики были убытки, причиненные временщиками и насильниками сему смиренному в момент кончины моего покровителя, но так как я ранее не имел возможности их описать и изложить, ниже вкратце упомяну некоторые [случаи]. В частности, в тот год причинили такие убытки: при соучастии Ака Хусайна Али, который был тогда управляющим делами его высочества царевича, [взяли] пятьдесят харваров зерна в местечке Оба ¹⁸⁸, захваченном в тиул покойным Аннаб-ханом Таимани. Доля моего почившего покровителя оказалась равной примерно тремстам харварам, ибо весь урожай увез оттуда Ака Хусайн Али. Ака Бакир курд, происходивший из пленников Курдистана, подлейший курд, но в то время на службе царевича имевший и власть и влияние, завладел пахотными землями Туркабада ¹⁸⁹, которые [отец] арендовал тридцать лет у [шахского] двора, обрабатывал своим скотом и засевал своим зерном. [Ака Бакир курд] захватил также семь-восемь пар быков-производителей, урожай и весь сельскохозяйственный инвентарь. Это составило примерно еще двести харваров, да еще туманов на пятьдесят рабочего скота, инвентаря и денег, которые отец мой получал с тамошних дехкан. Ака Али Акбар Туршизи, *ювелир*, забрал тридцать харваров неочищенного риса и зерна [якобы] на воспитание Хайдар-Кули-хана, представив противозаконный, идущий вразрез с обычаями фирман на имя моего почившего отца-покровителя. Ибрахим-хан кипчак, правитель Оба, со своими дружками и старыми приятелями увез урожай с двух зауджей пахотных земель деревни Дираз-махал из вилайета Оба, которые мой почивший покровитель засеял зерном. Временщики завладели одним фардом пахотных земель из числа распаханных пастбищ, на засевание которого [отец] расходовал пятьдесят-шестьдесят туманов. Они получили на это фирман его высочества царевича. Все эти люди старались силой причинить ущерб и мучения сему смиренному. Поскольку иных возможностей и прав у них не было, они уговорили царевича [согласиться] на расхищение сумм и денег и беспричинно наносили обиды *всем состоятельным людям в этом краю*, особенно сему сломленному сердцем.

*Все наши беды от лютой ненависти [наших] врагов,
Пыль наших обид служит лекарством для наших глаз* ¹⁹⁰. [109]

Дело дошло до того, что, как будет ясно из дальнейшего изложения они принудили царевича /л. 63а/ бежать и скрываться, и он отдался им на свою погибель ¹⁹¹, “Навидайтесь, обладающие зрением” ¹⁹².

Уважение мимолетно, два-три дня — и нет его,
Быстро оседает на дно то, что было на поверхности *.

Чрезвычайно тягостные обстоятельства жизни сего погрязшего в море суеты и волнений и подлинные события, [приключившиеся] с сим блуждающим по пустыне обиды и печали, хотя ни в коем случае не заслуживают того, чтобы быть изложенными, и недостойны быть услышанными (фард):

Не слушай нашу сказку, ибо она — [лишь] ступенька горя,
Обидно, что по ней ступает [человек] веселого нрава,

однако, поскольку (фард):

В каждой шутке можно усмотреть открытый намек,
Из каждой сказки можно извлечь урок,

[автор] приступил к повествованию, уповая на то, что ему еще суждено пожить и милость вершителя судеб распространится на него, а также потому, что дни минувшие не изменить на будущие времена, [ради] основы житейского опыта, примера для исследователей, напоминания о втуне потраченной жизни, о ранее совершенных бессмысленных действиях и поступках, большая часть коих стала причиной сожаления и волнения сего приюта раскаяния. Фард:

Влияние окружающего мира проявляется только в пересудах,
Иногда мы сплетничаем о других, подчас сами становимся притчей во языцех.

Появление на свет сего обескрыленного по смыслу [арабского] полустишия: “Враждуют ради смерти, строят ради разрушения” — произошло в стольном городе Герате вечером во вторник в конце месяца шавваля 1164/13 сентября 1751 года.

*В пустыне небытия я спал,
Мне было хорошо в этом небытии,
[Но] меня разбудили от этого сна,
Не знаю, зачем мне это?*

И этот отрывок содержит хронограмму того года по хиджре. От автора:

Над [составлением] хронограммы жизни, потраченной столь безалаберно,
Размышлял сей раб скорби,
Когда мудрый старец мне ласково шепнул:
“Мухаммад Риза да будет вождем” ¹⁹³.

Я загубил пятьдесят лет своей жизни
На тщетную суету ввиду полного своего неведения и беззаботности,
Ни одно занятие или дело, за какое бы я ни брался,
Нынче не дало мне ничего, кроме разочарования,
Я старался, но, несмотря на это, видел лишь притеснения,
Беды сделали мой день непроглядной ночью.
Я тщился в пустыне взрастить кипарис,
При всех моих хлопотах теперь у сего бесприютного
Нет ни доли в сем мире, ни покоя относительно загробной жизни,
Я так [бессмысленно] потратил столь дорогую мою жизнь.
О Риза, при всем изъявлении раскаяния
Почему же ты остаешься нерадивым и грешным?

Школа открыла передо мною двери в розарий разума:
Как только учитель ударил меня прутом, срезанным с того розового куста, я [сразу] стал соловьем *.

Окончив читать Коран, я тренировался, беря первые уроки у [ныне] покойных всесторонне образованных Абдаллаха, имевшего прозвание Мафтун, и Ака Рафи, прозванного Джами' ¹⁹⁵, каждый из которых был вершиной совершенства и светилом каллиграфического искусства [той] эпохи. В общем, некоторое время я удостоился чести приобретать знания при одном из выдающихся ученых и эрудитов, потомке сейидов, наиславнейшем Ака Сайид Мухаммеде, и [ныне] покойных шейхе Зийа ад-дине и мирзе Хасане,

Детство и материнский подол были для нас раем,
[Но] как только мы подумали встать на [собственные] ноги и идти [самостоятельно] — мы растерялись,

постигая основы таких наук, как морфология, синтаксис, логика, геометрия, философия, арифметика, астрономия ¹⁹⁶, согласно [со стихом]:

Для тех, чей удел бедность, нет проку от хорошего провожатого,
Ибо Хызр повернул вспять Александра, жаждавшего испить живой воды ¹⁹⁷.

[Так продолжалось] до 1180/1766-67 года, когда сему беспомощному случилось попасть в компанию и связаться с завзятыми ветрогонами ¹⁹⁸. Из-за общения [с ними] и обольщения [такими] [111] "наставниками" я безумно увлекся, ввязался в бессмысленное дело, предался страсти, не только совершенно пренебрегая получением знаний и совершенств, но, напротив, стал беспечен по поводу как земной, так и загробной жизни.

Сколько ни наблюдал [за мной ныне] покойный отец мой и дражайший покровитель сострадательным и нежным взором, свойственным взгляду отца, обращенному на детей, сколько ни наставлял на путь истинный, [давая] участливые советы сему потерявшему голову вместилищу вреда в том смысле, как это вытекает из слов Ибн Йамина ¹⁹⁹ (стихи):

О ты, который воплощаешь собой любой портрет,
[Знай], что изначальный художник (бог) нарисовал его иначе.
О ты, который в медресе у школьного учителя алчности
[Все] уроки усвоил, понял и заучил наизусть,
Ты называешь медом плевок мухи
И с наслаждением употребляешь его себе в пищу,
Кокон могильного червя ты принимаешь за шелковый и с удовольствием носишь [одежду из него],
Называя [такую ткань] то клетчатой парчой, то йеменским полосатым полотном.
Бусы из ракушек свисают у тебя из ушей и висят на шее,
Ты выдаешь их за драгоценные камни, украшения.
До каких же пор будешь ты обнаруживать жадность и стяжательство?
Ведь твоя доля предопределена заранее,
Стремясь завладеть серебром, не суетись, подобно ртути,
/л. 64а/ Ибо сам господь усыпал твои жизненный путь золотом.
Не стоит вступать в пустыню покорности, ибо нет в этом смысла.
[Собственное] мнение и устройство дел определено трудом.
О свет обоих очей моих, смирись с судьбой и знай,
Что в целом свете ты не сыщешь того, что тебе не предназначено, —

Общение с непутевыми
Лишает человека разума.
Разве ты не слышал, что пророк сказал:
“Беседа с дураком гнетет душу”.

Увы, я понапрасну загубил молодые годы,
В этом чертоге я ни минуты не занимался полезным делом. [112]

Послушайся меня, не тяни так со строительством здания,
Дом назовут дворцом, нужно [только] поскорее его построить.

Горстка колючек останется после нас для гнезда,
Если мы построим все эти нелепые шалаши.

27-го числа месяца ша'бана Великого 1183/26 декабря 1769 года благодаря заботе и вниманию моего отца-покровителя в Барнабаде произошло бракосочетание и свадьба сего сломленного духом с дочерью моего покойного дяди мирзы Мухаммада Бакира. 11-го числа месяца мухаррама Запретного 1191/20 февраля 1777 года появился на свет благоденствующий сын мой Мухаммад Аршад. В тот момент /л. 64б/ на ум сему немощному пришли эти строки, говорящие о счастливой дате. От автора:

Так как райский сад моей надежды спешит принарядиться,
Слово “спешит” стало хронограммой года твоего рождения ²⁰⁰.

От автора:

Когда дорогой старший сын мой
Мухаммад Аршад стал светочем моих очей,
Озарившим сад [моей] жизни,
Я задумался о [сочинении] хронограммы.
Сердце ясно сказало, умоляя:
Да умножит Аллах всевышний твое благородство ²⁰¹.

В четверг 20-го числа месяца раби' ал-аввал 1192/18 апреля 1778 года, когда солнце приближалось к полудню, на второй день [родин] появился свет очей моих Абу Талиб. Вот отрывок, содержащий сию дату:

Расцвела роза в саду моей надежды,
Мое сердце требовало сочинить хронограмму этого [события].
Тайный голос поднял голову и произнес:
“Абу Талиб сын Мухаммада Ризы” ²⁰².

Если пожелает великий Аллах, оба они, одаренные добродетелью и стойкостью, осчастливят меня достижением желаемого в обоих мирах и чувством удовлетворения в период естественной жизни. На третий день месяца раби' ал-аввал * 1197/6 февраля 1783 года* сын Бакир, познавший вечность, покинул тайник небытия [113] ради ристалища жизни. Сей отрывок содержит эту дату. От автора:

Роза букета [моей] надежды в саду моего сердца
Расцвела по милости великого господа.
Дату появления ее я искал в уме, и он подсказал:
“Утром в пятницу третьего числа месяца раби' ал-аввал” ²⁰³.

Благодаря своей искренности ты можешь занять место в сердцах людей,
Сияние этой свечи отражается в воде.

Так, в 1204/1789-90 году, когда [ныне] покойный главнокомандующий Мадад-хан посватал за себя дочь Йазданбахш-мирзы, сына Шахрух-шаха, и отправил подарки и подношения [ее родным] из Кабула в Святую землю (Мешхед), чтобы ее /л. 65а/ привезли [к нему], а сам вышеупомянутый военачальник был назначен в Хорасан для закрытия плотины Мерва Шахджана ²⁰⁴, он своей рукой написал и отправил [такое] письмо почтенному моему родителю и пишущему эти строки: “Поскольку мы почитаем ваш дом своим домом, мы указали хаджи Анбару, евнуху, и своим работникам, дабы наши родственники, которые едут из Святой земли (Мешхеда), разместились бы в Барнабаде в вашем доме до нашего возвращения в столицу Герат. Надлежит, чтобы их не утесняли и не урезали в части расходов во всем, что [для них] потребно. Не жалейте на их нужды [ничего] из своего имущества. Что бы им ни понадобилось, возьмите с арендаторов земель и наших работников. Пусть с ними обходятся таким образом, как это соответствует их положению, нашему и вашему. Учитывая полноту нашего единомыслия и [нашего к вам] доверия, мы сочли возможным вас побеспокоить”.

Поскольку мой покойный покровитель оказал названному военачальнику в дни его бедности много услуг, вышеупомянутый [ныне] покойный [военачальник], учитывая [эти заслуги], также [114] изволил выказать нашим [родственникам] всю полноту благорасположения. Так, в то время, когда он одолел и победил раеподобный город Кашмир, он послал одну шаль [ныне] покойному моему отцу в качестве подарка ²⁰⁵. Стихи:

От твоего великодушия зависит добрым словом помянуть [живущих] вдалеке,
Если же ты не сделаешь этого, то все пальмы в твоем саду сбросят к подножию [свои] плоды.

А во время похода на Курдистан, по прибытии в вилайет Гурийан, он также оказал милость пишущему сии строки — пожаловал ихраджат и союрсат ²⁰⁶ со всего вилайета Гурийан и халат. Стихи:

Благодарность за его доброту лежит на тебе тяжким бременем.
О половинке лилии я говорю ста языками.

Также и мои родственники, принимая во внимание оказанные им в прошлом милости и надеясь на проявление благосклонности в будущем, не жалели своего имущества и не скупились, обслуживая шестьдесят человек его родственников, которые в течение четырех месяцев жили в моем доме.

* Пусть исполнятся желания того,
Кто может отдать [последний] глоток вина *.

Вы можете уловить аромат давних времен
Из букета, которым пахнет наша роза до дня воскресения из мертвых.

Упомянутый военачальник в Герат не вернулся — в дороге /л. 65б/ он скончался.

Стихи:

Как жаль, что радости жизни столь редки, а тревоги непреходящи.
Ох, как долог труд и как коротка жизнь.

Согласно желанию высокоместного Шахрух-шаха высокостепенный падишах Тимур-шах дал разрешение на отъезд дочери Йазданбахш-мирзы, которая жила в Барнабаде в моем доме, и распорядился, чтобы пишущий эти строки сопровождал ее в Святую землю (Мешхед). Благодаря этому 17-го числа месяца зу-л-хиджжа Запретного 1204/17 августа 1791 года я удостоился чести поцеловать порог гробницы Али б. Мусы ар-Ризы, тысячу тысяч приветствий и восхвалений ему и роду его, гордый сознанием, что был отличен столь высокой миссией. Мисра':

Благодарение Аллаху, что я достиг цели.

Их светлости Надир-мирза и Йазданбахш-мирза, каждый по собственному желанию, проявляли милость и благоволение в отношении пишущего эти строки и [его] брата Мухаммада Али, [115] который сопровождал их в том путешествии. Каждому из нас преподнесли подарки. Однако все подарки и их гостевые расходы не были равны подношениям, которые делали им мы.

При том удобном случае, удостоенный высокой чести посещения многими учеными и почтенными мужами тех мест, как-то: (ныне] покойным благочестивым мирзой Махди и другими, сей | несчастный извлек большую пользу от общения с ними. Стихи:

Беседа с дорогими твоему сердцу доставляет радость,
Осенней порой даже лужайка (навевает] уныние.

/л. 66а/ В этот удобный момент на благоусмотрение Надир-мирзы было подано письменное представление моего [ныне] покойного покровителя-отца относительно возможности [нашим] нижайшим особам удалиться. Мы были отпущены и прибыли в Герат. В то самое время Абу Талиб, брат упомянутого мирзы Абу-л-Касима, приехал в Барнабад. Его друзья и хозяева извоза предъявляли ему требование уплатить два тумана и арендную плату. У него не было [ни гроша]. Я дал [деньги]. Приехал мирза Абу-л-Фатх, второй его брат, жил в моем доме шесть месяцев. Я дал ему насовсем сумму в три тумана. [Кроме того], он взял у меня в долг деньги наличными. Мирза Ибрахим, сын мирзы Абу-л-Касима, взял у моего покойного покровителя пять тысяч динаров, несмотря на то, что перед тем он был уведомлен, что мой покойный покровитель возможности принять их не имеет и отклоняет [визит]. В общем, пока мы имели средства и положение, у нас искали [поддержку], нас навещали, а в дни сумятицы и нашей бедности от знакомства с нами отказались, о ссуженных деньгах и о прочем ни они, ни пишущий эти строки никогда не заикались. Стихи: [116]

Эти хитрые друзья, которых ты видишь, —
Мухи, вьющиеся вокруг сладкого:
Пока не выпьют все до капли,
Будут жужжать над тобой, как осы.
Когда же в упадок придет [твоя] деревня,
Кошелек твой и кубок зазвенят, как рубаб ²⁰⁸,
Друзья покинут тебя, и, печальный,
Ты поймешь, что друзей у тебя [и] не было.

В том же самом, 1204 году 7-го числа месяца зу-л-хиджжа Запретного/18 августа 1790 года волею моего [ныне] покойного отца-покровителя я женился на дочери мирзы Ма'сума, сына покойного мирзы Абд ал-Азима. Вечером 6-го числа месяца мухаррама Запретного 1207/24 августа 1792 года из чрева, освященного узами законного брака, явился на свет мой сын Хасан. Относительно события, [связанного] с Хасаном, на ум сему испытуемому [судьбой] пришел такой стих, содержащий эту дату. От автора:

В моем цветнике распустилась роза, которая своим видом
Освежила лужайку моего сердца.
Я отыскивал в уме год и месяц его рождения,
[Разум] подсказал: “Родился ночью шестого мухаррама” ²⁰⁹.

В двухлетнем возрасте упомянутый ребенок прошествовал из [этой] обители бренности в мир вечности. Вечером в понедельник 8-го числа месяца ша'бана Великого 1211/6 февраля 1797 года из чрева, освященного узами законного брака, появился на свет сын Мустафа. Этот отрывок содержит ту дату. От автора:

Тысяча двести одиннадцатый год,
Вечер понедельника 8 ша'бана, —
Время рождения Мустафы.
Слово “тарих” — “число” — также указывает на это.
В райских садах моего сердца распустилась роза ²¹⁰,
И в тот же миг она стала светиться [лучами] славы.

/л. 66б/ Если пожелает великий Аллах, он доживет до глубокой старости, украшенный умом и знаниями. И еще один ребенок ступил из тайника небытия на ристалище жизни. По поводу его рождения была сказана эта хронограмма:

В цветнике моего сердца появилась новая роза,
Сообразна моему желанию, она прекрасна.
Я хотел, чтобы мудрый старец указал мне
Год и месяц ее появления на свет.
Мудрый Хызр сказал: “Счастливый Мухаммад
Рожден двадцать третьего месяца сафара” ²¹¹.
Этот ребенок умер в двухмесячном возрасте ²¹².

Дорогой мой сын, свет очей моих Мухаммад Аршад, став хозяином дома, взял в жены дочь мирзы Ма'сума, сестру матери Мустафы. Святейший Аллах пожаловал моему сыну от нее ребенка, нареченного Исмаилом. Для сохранения [в памяти] года его рождения была сказана эта хронограмма. От автора: [117]

Сегодня у меня на лужайке покоя
Благодаря зефиру божественной милости распустился цветок.
По милости своей Мухаммеду Аршаду
Единственный преславный господь пожаловал сына.
По вдохновению разума его нарекли именем Исмаил,
[Мое] сердце готово стать жертвой на его пути.
[Мои] глаза заблистали при виде его луноликого облика,
Как глаза отца при виде Луны Ханаанской (Иосифа).
Я надеюсь, что по милости господа
Он будет своему отцу тем же, чем его отец является для меня.
Они постигнут науки, дело, жизнь, совершенство
Оба по всеобъемлющей божеской милости и доброте.
Я искал в уме [хронограмму] на год и месяц его рождения, и он подсказал:
“Четверг, третьего числа месяца джумада ас-сани” ²¹³.

В тысяча двести двадцать первом году,
Вечером двадцать седьмого рамазана,
Родился Йусуф, и глаза мои
От созерцания его лика заблестели, как у Йа'куба.
В райском саду моего сердца расцвела роза.
Это [выражение] также стало [указанием] на год его рождения.
Поскольку по поводу его [рождения] были сказаны две хронограммы,
Выражение “два тариха” также указывает на это ²¹⁴.

Поскольку некоторые из начинаний по благоустройству, за которые принялся и претворил в жизнь сей несчастный, стали знаменательными, и в числе подобных — благоустройство округи и разбивка садов в селении Барнабад, здесь для памяти надлежит записать некоторые из них. /л. 67а/ Первая из работ по благоустройству, за которую я взялся, будучи несовершеннолетним, это [разбивка] сада, заложенного мною к югу от мазара Пир-и сабзпуш ²¹⁵. [Земляные работы], ограду и сооружения [в саду] — все это я создавал на пустом месте, и этот отрывок уведомляет о дате [разбивки] сада. От автора:

По воле и предопределению судьбы ²¹⁶
Ничтожнейший из людей Мухаммад Риза,
Поскольку его желанием было уединение,
Разбил этот сад и [устроил] сей дервишеский приют,
С тем чтобы, [следуя] путем своих предков,
Найти здесь отдохновение.[118]
Он надеется, что по милости господа
Осуществятся его упования.
Когда он задумался о [хронограмме] на дату постройки,
Разум подсказал ему: “О жилище Ризы” ²¹⁷.

После этого я благоустроил сад на восточной окраине селения Барнабад. Вокруг него для укрепления я возвел заграждения, так что все пространство с того края оказалось огороженным двумя рядами стен. Земли под садом и огражденные пространства вокруг них, которые, в свою очередь, образовывали вал, составили примерно пятьдесят джарибов. На постройки, возведенные в том саду, пошло в дело триста тысяч штук кирпича-сырца, и этот отрывок содержит дату [разбивки] сада. От автора:

Я набросал план этого сада,
Надеюсь, что по милости великого славного господа
Он вскоре и сполна войдет в силу.
У [этого сада] нет ни изъянов, ни недостатков.
Я искал в уме [хронограмму] на год его основания,
[Разум] так ответствовал ничтожнейшему из рабов божьих:
“Год, месяц и день основания —
Суббота, седьмое раби' ал-аввал” ²¹⁸.

Затем в селении Барнабад я построил для своей семьи дом. Дату основания верхних и нижних построек, возведенных к востоку от жилого дома, [содержит] эта хронограмма:

Мое жилище было тесным, как стеснено мое сердце,
Я принялся строить для себя другой дом.
Я задал вопрос мудрому учителю о [хронограмме] на его постройку,
И разум в тот же миг ответил: “Умножающее радость жилище” ²¹⁹.

А это полустишие уведомляет о дате [возведения] зданий к югу от того жилого дома; из их числа — два больших великолепных строения с росписью и украшениями:

Да будут вечными и благословенными эти дома, несущие счастье ²²⁰.

А еще в числе недвижимости и построек, основанных и возведенных заново сим немощным, — две каменные мельницы с желобами, которые я выстроил между восточной и северной окраиной селения Барнабад. Вода к каждой из тех двух мельниц подается из реки через отдельный канал и отдельную плотину. Одну мельницу построил десятник по имени Мухаммад, взяв [строительство] в аренду за 18 туманов наличными и наняв двести рабочих. А другую выстроил мирза Бади' Каини за арендную плату 20 туманов. /л. 67б/ Мельница десятника Мухаммада действует доныне, а мельницу, которую построил мирза Бади', он сам несколько лет арендовал, а затем уехал в Каин. За ним осталась недоимка в мою пользу — двадцать харваров зерна и пять туманов наличными. [Теперь] мельница разрушилась.

С северной стороны барнабадской крепости в нее входит два джариба земли. Там [я] в течение десяти лет непрерывно производил работы и устроил подворье в пятьдесят-шестьдесят [119] строений. В случае если бы я более этого [остановился] на подробном описании [своей] строительной деятельности ²²¹ в городе Герате и в Барнабаде, то изложение подробностей стало бы причиной удлинения повествования, поэтому я не приступаю к нему, а позволю побеспокоить [читателя] своей биографией.

На второй день после кончины моего покойного покровителя-отца в Барнабад наведались их светлости чиновники вроде государственного секретаря, представителя финансового ведомства и другие. Они представили документ от начальника финансового управления относительно приезда пишущего эти строки в Герат. Через семь дней траура по моему почившему покровителю, *когда очи моего сердца все еще проливали слезы по поводу этого [скорбного] события, а моя печень горела пламенем этого горя —

Потеряв друга, не могу глядеть на мир сей — сяду в угол скорби,
Захлопну за собой дверь этой кровавой лачуги ²²².
Ресница в моих глазах стала колючкой, а сон теперь бежит моих очей,
Быть может, стоит закрыть от подлецов эту брешь раздора *, —

согласно распоряжению прославленного царевича сего злосчастного изволили назначить на должность умершего отца ²²³ и выразили надежду на подношение управляющему. Несмотря на то что сей сломленный сердцем *не имел желания заниматься этим делом и хотя он* отказывался и отнекивался от принятия тех [обязанностей] и братьям своим велел отказаться от предложения, пользы не было, и сему смиренному вверили ведомство земель халисе города Герата и, кроме того, должность уполномоченного вилайета Гурийан. Волей-неволей у сего затворника, сидящего в углу слабости и упадка духа, взяли подношение в сумме шестьдесят туманов наличными. А брату Мухаммаду Али, прельстив его многими соблазнами и взяв с него тридцать туманов подношения, счастливый царевич также пожаловал должность хранителя книги ²²⁴.

/л. 68а/ В тот подобающий момент, сочинив сию касыду, я послал ее к высочайшему двору. [120]

Касыда:

Вчера глубокой ночью, уже под утро, надежда моего сострадательного разума
Милосердно разбудила меня от сна моей беспечности.
Когда она увидела мое положение столь расстроенным,
Обратилась ко мне: О бедняга, опечаленный сердцем,
Почему ты все время пребываешь в такой тоске и горе,
Поглощен печальными размышлениями, подобно ветру горести?
Почему и до каких пор ты будешь так подавлен,
[Повторяя:] Черна моя судьба и запутана, как кудри любимой.
Почему ты не поведал о своих прискорбных обстоятельствах
Небесным слугам ранга государя, отличенного знаком справедливости,
Восседающего на троне, окаймленном славой и отмеченном печатью апогея,
Величавого, всемирно известного своей отвагой, снисходительностью и степенностью,
Обладающего знанием мира и прозорливостью, чьи длань и сердце —
То океан щедрот, то облако, льющее дождь драгоценных каменьев,
Величием равный небесам, он одновременно кроток и велик,
Высокостепенный, счастливый падишах.
Так что ясно: мир от всесторонности его правосудия,
Поверхность земли благодаря ему, как в фокусе, сосредоточивают сияние светил.
Высокоместный покровитель всего мира, обитающий во дворце судьбы,
Звезда величия, Сатурн важности, облаченный в кольчугу справедливости.
Государь, который из сострадания держит в услужении,
От избытка благорасположения и великих милостей к слугам,
Шах, который в силу мягкосердечия застенчив,
Это равно хорошо и для притесняемых и для слабосильных.
Ты — мусор у этого порога, и, если
Твое счастье окажется униженным и смиренным,
Заботою своей, особой милостью и всемерным состраданием
Он отведет тебя от пропасти горя и забот.
Ты рожден рабом сего дворца, но шах
К обиженным рабам испытывает сострадание и утешает их,
Подобно тому как сказал мудрый старец.
Из-за своего преисполненного болью сердца
Я испустил вздох и зарыдал, подобно весеннему облаку.
После выражения всемерного сочувствия я
Сказал ему: Что могу я поделать
Из-за злосчастия и обид коварной судьбы?
Несмотря на шаха, блеск справедливости которого сияет.
Украшая земные просторы, как садовые лужайки, усыпанные розами,
О мудрец, почему таковы мои обстоятельства?
Почему в век такого государя я унижен,
Почему столь тщетны мои надежды,
Почему мой злосчастный день стал подобен ночи?
Я — рожденный рабом в этом дворце, почему я стал несчастным?
[Почему я должен] влачить свою жизнь в нищете и унижении?
Мой отец служил сорок лет Верой и правдой при том самом дворе,
Теперь же дела мои дошли до того, что у меня нот
Ни смысла оставаться здесь, ни основания бежать.
Мудрец дал ответ: Поступила грамота от шаха,
Чтобы возвеличить тебя, о несчастный бедняк.
/л. 68б/ Ввиду заботы и милости к тебе твое ходатайство
Передали царевичу, обладающему величием небесной сферы,
Дабы он воздал за все гнусности и подлости, о несчастный
Друг горя, тревог, страданий и бед. Я дал ответ. Я сказал: Пришел указ [121]
Благодаря милости и всеобщей заботе стольких друзой,
Ввиду повеления указа киблы мира,
Ввиду своих услуг сей раб-прислужник
Надеялся на царевича — властелина вселенной.
Я надеялся, что не буду столь унижен среди других людей.
Ввиду благосклонности и заботы обо мне пусть постигнут
До дна петицию мою, несчастного бедняка,
Так как оказалось большинство моих пахотных угодий незасеянными,
Мои крестьяне разбежались из-за насилий,
Ввиду пренебрежения рабов царевича.
Что нынче я могу сказать о людях, какие обиды я претерпеваю,
О чем мне теперь докладывать, когда я беспомощен.
Из-за бессчетных притеснений и придирок зловредных людей
Я приношу заверения в своей преданности к подножию падишахского трона,
Разверзая уста для того, чтобы довести до сведения о своих намерениях.
О шах, заклинаю господом, который проявил свое могущество,
Создав без посредников-помощников вращающийся небосвод,
Светилом апогея посланнической миссии, заступником в день Страшного суда,
Искренностью, правосудием, скромностью.
Из милости своей брось один-единственный взор на мои обстоятельства,
Возроди [меня], увядшую былинку, весенним изобилием щедрот.
Не твори того, чтобы пальма моей надежды более нынешнего
Плодоносила желтыми цветами из-за отчаяния и безнадежности.
Хватит, Риза, заверши речи молитвой, обращенной к богу,
Ибо зрячие одобряют краткость. Луне постоянно достается свет от солнца,
Ядро земли — твердь, небеса движутся с места на место.
Да пребудет мир в согласии с желанием счастливого падишаха,
Да процветает он благодаря величию, высокому сану и великолепию.

В ответ на эту касыду от падишаха, [олицетворяющего] величие небесной сферы, пришло знаменующее зарю послание, направленное к возвеличению царевича и касающееся моего ходатайства и важных для меня дел. Пользы для себя [сей несчастный] — мишень стрел мучений — не усмотрел:

*В моем сердце до дня Страшного суда остался узел
И мечта о том, чтобы его развязать*.

А 24-го числа месяца шавваля 1207/4 июня 1793 года в Герат пришла весть о кончине шаха. Злодеи, отмеченные печатью порока, стали наносить вред и ущерб населению этой страны. Племена и роды афганцев, которые всегда только и ждут такого случая, принялись непомерно вредить и придираться к людям. Они подстрекали ханов его высочества изымать имущество у зажиточных людей. Каждый из них определился на какую-нибудь должность, надел дорогое платье, напустил на себя важность. В качестве слуг они взяли себе хулиганов, базарных подонков, людей из предместий, работников с земель халисе. Все они сделались служилыми людьми ²²⁵ и стали причисляться к дурно воспитанным ханам.

/л. 69а/ Они усердствовали в причинении вреда мусульманам и грабеже имущества слабых и убогих. Фард: [122]

Примета конца света и упадка государства —
Когда не обращают внимания на нужды несчастных.
Государь, не разрушай своими руками свое царство,
Ибо [даже] враги твои ничего хуже итого тебе не сделают.

Расточительный царевич не ведал о подлейших и медлил воспрепятствовать злу и наказать этих подонков. Несмотря на отсутствие доходов, [царевич] склонялся к увеличению милостей и даров недостойным людям, так что от раздачи многих подарков в казне и на складе управляющего его делами не осталось ни динара, ни зернышка. А злобные, низкие твари, у которых ранее не было за душой ни гроша, нынче стали силой и властью.

*Повальная глупость дошла до того,
Что у каждого появилось занятие, когда в воздухе над головами парила птица феникс* ²²⁶.

Дошло до того, что какого-то ничтожного Абдала, который в течение десяти лет пас коров в селении Хиндуван ²²⁷, царевич Махмуд оторвал от пастьбы коров, зачислил в придворные, пожаловал именем Сандал-хана и возвеличил должностью командующего наемным войском ²²⁸ и особым отрядом. Его сделали обладателем пяти-шести тысяч туманов, взятых из имущества обиженных, отличили должностью гаремного надзирателя и главного привратника его высочества. Стихи:

Наш государь одаряет тех, кто находится справа [от него],
Тех, кто не различает, где правая сторона, где левая;
Тем, кому на шею надо бы подвязать ослиную торбу,
Государь сует в подол рубин или золото в кошелек.
* Сквернейшие в роде людском те, кто берут без права, а дают без счета *.

В те времена этот пастух каждый вечер притаскивал к ceбе в дом по семь-восемь человек именитых и сановных людей, которых считал богатыми и состоятельными, и от имени царевича насилиями и побоями отбирал у кого сто, у кого двести туманов. Подобным же образом и манером обходился с беспомощными людьми любой из ханов. Тогда же Заман-хан, который был векил ад-дауле, насильно забрал у сего немощного долговую расписку на сумму 200 туманов и передал ее Ака Хусайну Али, казначею управляющего. А Хусайн Али за 10 дней [вместо] 200 туманов раздарил и раздал людям 229 туманов ²²⁹, и по этой причине [их] со всевозможной жестокостью взыскали с сего обезумевшего.

Рахматулла-хану, брату Заман-хана, — 21 туман ²³⁰,
фуфулзайам того же Рахматулла-хана — 3 тумана 4 крана 125 динаров,
Мухаммад Азим-хану, сыну мир Хазар-хана, — 34 тумана 375 динаров,
Рахмдил-хану, сыну Камал-хана, — 15 туманов 4 крана 375 динаров, [123]
Абд ал-Карим-хану, грозе воров, — 21 туман 8 кран 750 динаров,
Ханджар-хану бар-дуррани — 40 туманов,
/л. 69б/ в пользу Ака Хусайна Али при посредничестве безбожника Наджафа — 25 туманов,
нурзайам Ахмад-хана — 3 тумана 6 кран 500 динаров,
ализайам Осман-хану и Мулладад-хану — 6 туманов 2 крана 500 динаров,
Музаффар Шаху — 18 туманов 4 крана 900 динаров,
ализайам Мулладад-хана — 3 тумана 875 динаров,
Худадад-хану ализайу — 2 тумана 8 кран 500 динаров,
Ситан-хану ализайу — 6 туманов 4 крана 125 динаров,
ализайской общине — 8 туманов 8 кран 750 динаров,
Фатхи-хану ализайу — 12 туманов,
Зафаран-хану хугйани — 4 тумана 2 крана 960 динаров,
погонщикам верблюдов, барабанщику и литаврщику Сабз Али — 9 туманов 9 кран 275 динаров.

После того как они на основании бератов взяли у пишущего эти строки вышеназванные суммы, Заман-хан, Хусайн Али и прочие неоднократно брали у автора приведенные ниже суммы в соответствии с подробным перечислением:

Хусайн Али взял якобы для казначейства — 10 туманов,
Ака Хусайн Али при посредничестве безбожника Наджафа взял даже деньги, предназначенные для пожертвований, хотя он и отрицает это, — 15 туманов,
Заман-хан дважды брал [деньги] при посредстве своего управляющего Джан Мухаммада — 10 туманов,
Заман-хан при посредстве Джан Мухаммада взял ковер, который был выкуплен за восемь туманов,
Заман-хан взял деньги, подарил их Хашим-хану — 5 туманов,
Заман-хан взял у меня и отдал мирзе Абд ал-Халику — 2 тумана 5 кран,
мне нанесли ущерб [в размере] стоимости одного рулона расшитого полотна, красной шелковой материи и двух рулонов рубашечной ткани, которые унесли Заман-хану, — 2 тумана 5 кран,
[в размере] стоимости пятирядной шали, которую взял Айн Али-бек, — 4 тумана,
Заман-хан взял в пользу привратников в счет сборов на содержание двора — 2 тумана,
Айн Али-бек также взял наличными — 5 туманов, Джан Мухаммед, управляющий Заман-хана, взял себе — 2 тумана,
Рахматулла-хан, брат Заман-хана, взял себе — 14 туманов,
Ибрахим-хан хазаре взял [деньги] при посредстве Ака Али Ризы — 14 туманов,
сам Ака Али Риза взял наличными — 1 туман, [124]
[я понес ущерб] на сумму стоимости меча, который унес Ака Али Риза, — 2 тумана 5 кран,
стоимости одного рулона шитого полотна и двух рулонов рубашечной ткани, [взятых] Мухаммед Азим-ханом,
— 1 туман 8 кран 100 динаров,
стоимости пятирядной шали, [взятой] Мухаммед Азим-ханом, — 4 тумана,
я поневоле отдал Мухаммед Азим-хану ячмень, выданный мне в качестве аванса муллой Сарваром, — 3 тумана,
Мухаммад Азим-хан взял пшеницу — 5 кран,
Ака Джалал Каси взял по векселю — 15 туманов.

Сколько ни тщился, сколько ни пытался сей обезумевший выплатить тогда вышеозначенные суммы, дабы не обесчестить себя, пользы не было. После взыскания названных сумм в день 20-й месяца зу-л-хиджжа Запретного /9 августа 1792 года пишущего эти строки и его братьев Мухаммеда Али и Мухаммеда Таги по распоряжению царевича приволокли в дом Сандала. После многих пыток Ибрахим-хана Гури назначили нашим сборщиком налогов, с тем чтобы он взыскал с нас сумму 5000 туманов. И тот грязный гуриец — потомок Заххака ²³¹, несмотря на тесное знакомство с нами, а также на то, что он был в близких отношениях с нашими родственниками, сняв с головы пишущего эти строки головную шаль, которую я купил у Фатх Али-хана араба за пять туманов, напялил на свою голову. А головную шаль моего брата Мухаммеда Али он отдал своему брату.

Ох, да падет прах на голову, в мозгу которой нет верности.

[Ибрахим-хан] пришел и засел в нашем доме и делал все, что ему заблагорассудится. Он был с десятью гурийцами, каждый из которых хуже осла. Фард:

Даже злая собака не кусает знакомых ей.
/л. 70а/ Причинять зло знакомым — хуже, чем быть собакой.

Он запретил нашим слугам, домочадцам и прочим навещать нас, а пишущего эти строки не отпускал домой, принуждая проводить дни в соответствии со смыслом этого полустишия: Общение с непутевым — великая мука для души.

А по ночам он таскал автора в прихожую царевича, где подвергал его пыткам и требовал денег. Фард:

При тех бедах, которые мне уготовила судьба,
Дивлюсь я — до чего же в конце концов дойдут мои дела?

Они также притащили в дом пишущего эти строки Мурад-хана, сына Дервиш Али-хана, и еще нескольких человек, [с тем что] он, дескать, имеет денежные претензии к твоему отцу. И тот бесстыдник в течение десяти суток также пас свой желудок [у меня]: каждый вечер из нашего дома в свой дом он посылал два-три [125] блюда пищи, два-три манна хлеба и десять маннов ячменя помимо личных расходов. В конце концов он на манер омывателя покойников взял кабу, шамале, рубаху и нижнее белье из пожитков моего отца. Хотя он [делал вид, будто] не понимает [своего] позора, он ушел из-за насмешек людей.

В тот момент пишущий эти строки под предлогом завершения выплаты денег принял на себя денежные обязательства братьев и отпустил их, напутствуя словами: “Я потонул в пучине отчаяния. Будет лучше, если [хоть] вы на своем корабле пристанете к берегу”. Я уповал на то, что они приложат рвение и усердие, чтобы освободить и самих себя, и меня.

Таги, который более нас знал о денежных требованиях моего покойного отца, поскольку он жил в городе, а мы в Барнабаде, без нашего ведома унес большую часть наличных денежных сумм и векселя. В том числе он взял, не сказав нам об этом, набивную ткань, стоившую семьдесят туманов, которую отец держал в счет требований его к Пирзаде Сахиб-раю, индийцу. При посредничестве своего поставщика хвороста Аллаверди Таги дал Сандалу пятьдесят туманов и освободился. Обделав дела по-своему, он более не появлялся подле и говорил: “Я больше не сын такого-то”. Фард:

О горе мне, ибо от тех, на чью верность надеялось сердце,
Нам не досталось ничего, кроме вероломства.

А над пишущим эти строки и братом Мухаммадом Али учинили все, какие возможно, муки и предъявили всевозможные денежные требования. Каждые сутки они брали какую-нибудь сумму — то на сиге ²³², то еще на что-либо. Вечером, в пятницу, 10 мухаррама 1207/29 августа 1792 года, нас, обоих братьев, притащили в прихожую царевича. Сандал, Мардан, сын Мухаммада Али, известный голубятник, и Ибрахим-хан Гури так нас мучили и били, что мы не чаяли вернуться в свой дом [живыми]. Фард:

Мы так обездолены, а враг так жесток.
Каждая наша слезинка [лишь] придает блеск его глазам.

/л. 70б/ В тот вечер Мардан унес печать с моей подписью, а Ибрахим-хан увез для себя и Сандала коней и те ходовые товары, которые были у нас. Фард:

Из-за того самого подлеца виночерпий наполнил эту чашу
Помимо вина, цветом похожего на тюльпан, нашей кровью.

А на следующий после той ночи день Сандал назначил одного из известных мерзавцев Наджафа (фард):

Столь горластого, брыкливого, кусачего,
Такого буйного осла в наш век еще не бывало, —

напарником Ибрахим-хана в деле изъятия средств у сего ничтожного. В тот день ковры, фаянсовую посуду и прочее мое [126] имущество повезли на базар и продавали за ничтожную стоимость* А те вещи, которые им пришлись по вкусу, они забирали себе, либо [брали] для себя [деньги] из стоимости проданных товаров. И они [сами], и любой, кто хотел, уносил к себе все, что понравится.

Голодный еретик в доме с накрытым столом —
Уму непостижимо, чтобы он вспомнил о рамазане* ²³³.

[Дошло] до того, что Аскар, сын нашего старого [слуги] Махди, составил значительную сумму из стоимости наших товаров, которые он стащил на базар и продал. Фард:

Отчаяние мое достигло такой силы, что я отрешился
И от мщения врагов, и от доброты друзой.

В столице Герат нашего имущества было приблизительно на пятьсот туманов — золотое оружие, ковры, фаянсовая посуда, зерно, рис “шали”. Оценив все это в сто туманов, они увезли [вещи]. Угомонившись насчет нашего гератского достояния, Ибрахим-хан оставил [там] десять голов гурийских болванов, чтобы они [продолжали] мучить сего ничтожного, а сам с Наджафом и двадцатью другими [личностями], верхами, захватив с собой моего брата, направился в Барнабад, чтобы тянуть там деньги и грабить мое добро.

*Из-за тех пыток на нашей окровавленной груди — шрамы,
Из-за тех мук стоязыкое пламя горя испепеляет наши сердца*.

В том же месяце мухарраме те два Хариса, подобно Шимру и Ибн Са'ду ²³⁴, из чувства зависти, а также из-за жестокости и склонности к насилию причинили страдания и мучения брату, детям и племяннику этого узника, [закованного] в цепи горя и пeчали. Дошло до того, что на пепелище сего бедняги стали ясны и очевидны [следы] событий Кербелы ²³⁵. В ходе этих происшествий язык обстоятельств сего обескрыленного напевал такие слова. Стихи:

Мы — те, положение которых — не бывает хуже,
Отчаявшиеся в справедливости шаха и беспристрастности везира,
Обиженные, словно сыновья пророка наших дней,
Мы — пленники в руках сегодняшнего Йазида ²³⁶.

А в Барнабаде Ибрахим-хан, явившись [якобы] из дверей дружбы, с помощью ложного обещания и фальшивой клятвы выпытал сведения обо всем, что я имел, у моего гуляма по имени Йакут. с которым мы были неразлучны в течение тридцати лет, так как он сопровождал меня и в школе и повсюду, знал и был осведомлен обо всех наших делах и обо всем достоянии. Фард:

В вино дружбы они подмешивают яд, вызывающий обморок
Мерзавцы лукавы, будь начеку! [127]

В тот раз /л. 71а/ Ибрахим-хан вывез из Барнабада нижеследующие товары, наличные деньги и скот из числа имущества пишущего эти строки:

Мой брат дал Ибрахим-хану из моих денег наличными — 38 туманов,
Ибрахим-хан взял также наличными для Сандал-хана — 10 туманов.
Ибрахим-хан взял [еще] наличными для себя — 10 туманов,
он взял также наличными для Мардана — 5 туманов,

он также взял наличными для Лала Рафи, который был хозяином Сандала, когда тот пас коров, — 5 туманов, определив стоимость домашней прислуги в сто мискалей золотом, Ибрахим-хан увел [и ее] — 35 туманов, десять пар ковров размером десять на восемь заров ²³⁷ стоимостью 50 туманов,

Наджаф взял себе — 4 тумана 7 кран 100 динаров,
[у меня взяли еще] меч, который я сам купил за 7 туманов,
[я претерпел ущерб на] цену котла, который Ибрахим-хан взял себе, — 2 тумана 7 кран 500 динаров,
восемь голов мулов для торжественных выездов стоимостью 62 тумана,
жеребенка рожденной в доме гнедой кобылы стоимостью 33 тумана,
жеребенка двух с половиной лет от рожденной в доме кобылы стоимостью 12 туманов,
лошадь военачальника, доставшуюся по наследству, стоимостью 7 туманов,
гнедую кобылу, рожденную в доме, стоимостью 5 туманов,
жеребенка рожденной в доме кобылы, которую Сандал подарил Мардану, стоимостью 10 туманов,
четырех стельных кобылиц, за которыми следовали четыре жеребенка, — итого восемь голов коней и четыре жеребенка стоимостью 60 туманов,
коня по кличке Тарам, которого я купил в Мешхеде и привез, стоимостью 6 туманов,
жеребенка кобылицы, принадлежавшей моему брату, которую Сандал продал за 12 туманов — стоимость ее 12 туманов,
четырех кобылиц, принадлежавших моему брату и хаджи, стоимостью 20 туманов.

Дочиста разграбив имущество семи-восьми семей наших гулямов и домашних слуг, каждая из которых кое-что имела, они унесли все, вплоть до последней холщовой тряпки, до детской распашонки и ношеной одежды.

В те дни добыча каждого из этих подонков, презренных тварей и гурийцев, которые пришли с Ибрахим-ханом, по их собственному признанию, составила десять-двенадцать туманов из имущества наших угнетенных [родственников]. 20-го числа месяца [128] мухаррама Запретного /7 сентября 1792 года те самые ковры и товары привезли в Герат на вьючных мулах, принадлежавших пишущему эти строки. Сандал отобрал для себя все, что приглянулось, а что захотел — подарил [своим] людям. Царевичу ничего не досталось. Фард:

Влюбившийся в другую сочувствует желаниям других.

Первого шавваля в праздник рамазана пишущий эти строки перечислил все разграбленное у него имущество стоимостью примерно семьсот туманов в подробной описи и при посредничестве его светлости. Мухаммад-хана, беглербека, и мирзы Хашим-хана, мунши-баши, представил ее на доклад царевичу, [отметив следующее]: “Злокозненные личности унесли к себе вещи сего невиновного бедняка на сумму в семьсот туманов в соответствии с приводимым перечнем, дав за товары половинную стоимость, а [вашему] управляющему не досталось и десятой части этой суммы. Просьба состоит в том, чтобы гурийца призвали к ответу”. Царевич это заявление во внимание не принял и ответа не дал. Фард:

/л. 71б/ Если ты сегодня спить безмятежным сном,
Было бы странно, если бы ты в день воскресения из мертвых услышал трубный глас [архангела Исрафила].

В те времена злоумышленники, заправлявшие делами этого края, расправлялись подобным же образом с большинством состоятельных людей. После доставки всего этого имущества из Барнабада Ибрахим-хан, Наджаф и прежние их сообщники, которые таким образом извлекали доходы из грабежа имущества сего ничтожного, забрав моего брата, вторично направились в Барнабад, намереваясь снова поживиться чем-нибудь. На этот раз тамошние жители также указали им путь, [и] они в сенях амбара опечатали своими злосчастными печатями четыреста харваров зерна сего бедняка и моего двоюродного брата. Они забрали виноград из наших садов да еще сто человек из наших близких принудили бродить в поисках ежедневного пропитания. Сверх того с них ежедневно требовали кормить двадцать их всадников. Брата, детей и моего кузена пытали. Кое-что они вымучили [у родственников], кое-что разыскали. Об издевательствах этого бесстыжего гурийца [знайте]. От автора:

Я не думал, что он приносит такое злополучие,
Что он такой прохвост и негодяй.
Я знал, что гурийцы — болваны,
Но и не помышлял, что до такой степени.

Из моих векселей Ибрахим-хан взял у людей на имя управляющего [царевича] — 87 туманов, [129]
для Сандала, для себя, Мардана и Наджафа — 22 тумана 5 кран,
у моего двоюродного брата Ибрахим-хан и Наджаф взяли наличные деньги серебром и золотом — 13 туманов 8 кран,
еще у моего двоюродного брата взяли атрафи и рупии — 3 тумана.

Еще не освободившись от оков одного злодея,
Я тут же попал в капкан другого.

/л. 72а/ Пытая и избивая палками моего двоюродного брата и моих детей, Мардан также набрал для себя сумму в десять туманов и возвратился. Пусть не останется тайной, что подобные мучения и пытки в тот удобный [для злодеев] момент чинились не только сему бедняку, но каждый день мучительным пыткам и истязаниям в когтях подонков и невежд подвергалось около ста подобных мне человек. Фард:

Их били так, [что искры сыпались из глаз], как из объятого пламенем полена, — и они отдавали золото,
Так, что от бессилия и унижения они умирали [прямо] на земле.

Большинство [преследуемых] бежали из [гератского] вилайета из-за сильных притеснений и мучений. Однако бесконечные [издевательства] и тиранство в отношении сего обезумевшего осуществлялись столь старательно и усердно племенем клеветников, вероломных слуг, подлых злодеев, которые в прихожей царевича были вершителями судеб и осью важных дел, и настолько превосходили насилия, чинимые в те дни над другими, —

В нашем мире у всех есть право причинять зло:
Мы взрастили беззаконие, откровенное и укоренившееся, — [130]

что и по сие время, хотя прошло уже пятнадцать лет, я все еще испытываю ту же боль и горечь. От автора:

Да будь [состояние мое] из ста железных гор, однако и оно растаяло бы
От пламени обид и насилий, выпавших на мою долю.

После всего этого некий человек из временщиков, войдя в долю с Сандал-ханом по части получения имущества по обязательствам с сего немощного, отвез в Барнабад Клыч-хана Равати, сына Надир-хана, и Мардана. Несколько дней они жили в доме тех лиц, которые прежде были кладовщиками сего смиренного. Сначала тайком, потом [открыто] и многократно [допрашивали] и наконец подвергли мучениям и истязаниям детей и двоюродного брата сего закованного в цепи беды и горя. Моего гуляма Йакута и коня, который был у меня до той поры, доставили к царевичу. Йакута мне изволили вернуть благодаря сочувствию [ко мне] и усилиям его светлости беглербека, а коня увели и забрали также семь собранных туманов.

*Он настолько невнимателен, что до его ушей ничего не доходит,
[Даже] вопли мои, из-за которых оглох небосвод*.

В ходе этих обстоятельств ее высочество мать царевича послала гаремную служанку по имени Турки в сопровождении своего привратника Икбала в мой дом, чтобы осмотреть мои вещи и пожитки и взять для себя то, что покажется подходящим для их управляющего. Привратник Икбал забрал одежду моих слуг, служанку из [моего] гарема, платье моего двоюродного брата и детей, их шубы, а также векселя на сумму сто пятьдесят туманов и все это привез матери царевича. В то же время Джамал, сын /л. 72б/ Исмаил-хана, с одним из временщиков, ратующим за благополучие Хусайн Али-хана, чьи

Поступки — гадости, погромы, городская смута, —
Вот платье, сшитое по его фигуре,

заполучив за тысячу туманов у царевича сего немощного в аренду, обязался взыскать их [с меня]. Фард:

Не улеглась одна смута, а уж грядет другое горе,
Не затих грохот одного мятежа, а уж поднялся другой.

Вместе с Хусайном Гури, известным подонком и отцеубийцей (фард):

Он верховодит всеми дурными свойствами.
Зачем злословить о его натуре, коль хуже он горькой отравы

[а] он в то время достиг высокого положения [и] покрыл позолотой свое оружие — меч и кинжал, с сыном Мухаммада Али, известным как самозванный сборщик недоимок, подвергли пыткам и мукам сего закованного в цепи горя и бед. В течение нескольких дней Хусайн Али мучил меня своим присутствием в саду [131] селения Карта ²³⁸. Он взял у меня па сумму восемь туманов сельскохозяйственных продуктов. Да пятьдесят харваров ячменя Хусайн Али взял себе у меня по подстрекательству и из-за сатанинских свойств Ханджана Халуи.

*После его пыток у меня осталась печень, но на ней — тысяча шрамов,
От его притеснении я [еще] могу дышать, но при этом тысячу раз охаю*.

В тот удачный момент, ввиду похода царевича к [городу] Ахмадшахи ²³⁹, Джамал и прочие не имели возможности заниматься вымогательствами и допросами. Когда его высочество царевич вознамерился захватить Ахмадшахи, он назначил своим наместником в Герате его высочество царевича Фируз ад-дина ²⁴⁰. Мирза Бабай, сын Мухаммада Али-бека Кари, который на придворной службе у царевича занимал должность посыльного и управителя ²⁴¹. взял у сего немощного сумму в пять туманов.

*Для меня безразлично, траур или пир.
Я — свеча, и мое дело — гореть*.

Не забывай о воздаянии за содеянное.
Пшеница от пшеницы произрастает, ячмень — от ячменя.

Я видел достаточно примеров воздаяния за содеянное
И уверился, что за нынешним днем наступит завтрашний.

Его высочество царевич, /л. 73а/ неоднократно выражая раскаяние в прежних бесчисленных своих проступках, сообщил нам, доведенным до крайности страдальцам, радостную весть, питающую муравья и распространяющую справедливость, и во все концы и края разослал фирманы, [содержащие] уступки. Однако прозорливые люди смыслу их не доверяли, ибо, несмотря на сумятицу, разброд в войсках и неполадки в ведении дел, разве уменьшат [132] тиранство и насилие злые и низкие по происхождению люди, натуры, большинство из которых склонно к подлости? Фард:

Сказал, мол, стану меньше тиранить, отныне начну проявлять справедливость,
[Хотя] и сам не верю в это, коль неоднократно испытал себя.

[Дошло] до того, что по истечении одного месяца, когда царевич стал думать о сборах и снаряжении войска и армии, он отдал могущественным мучителям — сборщикам налогов — своего учителя-судью и старого чиновника финансового ведомства, которые были приближенными и многократно волей-неволей ссужали ему (царевичу) различные суммы, чтобы те с помощью пыток и истязаний выманили у [судьи и мустауфи] все, что смогут.

*Как и раньше, та красавица ранит мое сердце.
Я увидел ее и понял, что она стократ прекраснее прежнего.
Ее кокетство поднимает бурю [в душе], взор искушает, ресницы ранят до крови.
Она сулит беду, [но] да не сглазит ее дурной глаз*.

Злобные сборщики налогов не прекращали также грабить имущество, опустошать жилища и истязать невинных людей вроде меня, грешного. Фард:

Я знал, что он нарушит любой обет и клятву,
Но не [предполагал], что столь поспешно.

А в это время Заман-хан, который был в момент поражения при Гураке векилом ад-дауле, поворотив поводья службы, [от] царевича [Махмуда] ушел к Шахзаману. А его брат Шукур-хан. предпочтя побег от того двора, объявился на этой стороне, получил титулы мухтар ад-дауле и сахибкара ²⁴³. Некоторые знакомые с его стороны обещали сему немощному сочувствие и милость. Также и я, произнеся касыду, представил им ее при посредничестве его сиятельства Ака Ханджана. Весьма сожалея о разорении сего смиренного, мне обещали [помочь]. Фард:

Все придворные внешне любезные, а внутренне — злобные.
Золото делает руки черными, хотя они и белые.

Внимая этим словесным обещаниям, я надеялся на милость и благорасположение, как вдруг, в это самое время, меня, с моим почтенным собратом по перу ²⁴⁴ мирзой Мухаммедом Али, у которого также перед тем изъяли сумму примерно в тысячу туманов. поволокли в свой дом, заперли и предъявили нам, несчастным и отчаявшимся, требование на выплату пяти тысяч туманов. Фард:

Я не знаю, в чем моя вина,
Но лишь утро /л. 73б/ забрезжит — и я в когтях льва.

Через десять дней заключения усилиями некоторых друзей сначала освободили мирзу Мухаммеда Али, а через два дня и меня. Но эти два дня Мухаммад Али из доброго ко мне отношения просидел вместе со мной. [133]

В тот самый период по подстрекательству Ака Хусайна Али и прочих, идущих тем же путем, Рахмдил-хану, старшему конюшему ²⁴⁵, подсказали способ [причинить] мне несчастье. Пусть-де он возьмет [с меня] тысячу туманов. И этот мерзавец, посадив в доме сего [несчастного], являющегося мишенью стрел бедствия, своего брата Хайата вместе с несколькими своими подручными — злобными подлецами, учинил надо мной и моим сыном Мухаммедом Аршадом всевозможные издевательства и поборы. Что же еще можно написать, если

После всех унижений и бед я [все еще] жив
И сам удивляюсь своей живучести.

Они ушли из нашего дома, набрав в течение одного месяца на восемь туманов всяких поборов и денег. Стихи:

Тот, кто ни на мгновение не видел себя счастливым, — это я,
Тот, чьи усилия пошли прахом, — это я,
Тот, кто подобен бутону с увядшими по весне лепестками,
До сердцевины кого не доходит ветерок желаний, — это я.

Пусть не останется сокрытым, что из-за множества злодейств и бессчетных [насилий] большинство друзей, как и сей несчастный, были охвачены пламенем беспокойства, муками горя и терзаний; пожар пыток и истязаний пожирал все души до самых недр. Фард:

От раздирающих душу бесконечных насилий
Кровь [моего] сердца изливается из очей.

И никто не остался в стороне от бесчисленных вымогательств: ни женщины, ни мужчины, ни близкие, пи далекие, ни мусульмане, ни индийцы, ни армяне, ни евреи, ни крестьяне, ни торговцы, ни ремесленники, ни путешественники — все были разорены, ни один человек не избежал такой же участи. Дошло до того, что судья и чиновник финансового ведомства каким-то образом отдали свое [достояние] на грабеж. Каждый [из погромщиков] унес для себя тридцать-сорок тысяч туманов наличными и вещами. Их книги, каждый том которых на самом деле стоил пятьдесят туманов, проходимцы обменивали в лавках зеленщиков на пучок зелени. [Из-за налетов] в поисках имущества их жилые дома были опустошены и разорены, а большинство обитателей, подобно сему бесприютному, пошли скитаться и блуждать по миру. От автора:

Не только у меня похитили все, даже разум и веру [в бога],
Но всякий, кого ни увижу, как и я, в беде.

А Хусайн Али и Сандал каждый вечер приволакивали в свои дома людей, насилиями, угрозами и страшными пытками /л. 74а/ забирали себе [от них] все, что можно. Фард: [134]

Никто в целом мире от [момента] зарождения до обращения в прах
Не упомнит таких мучений,
Которые в те дни гератцам
Причиняла банда мерзавцев.

В тот период — двойник обид, один из моих знакомых — близнец верности дал знать сему подвергнувшемуся злоключениям судьбы, дескать, по приказу царевича Сандал намеревается пойти в Барнабад и пытать твоих детей. Если вы припрятали имущество, он его найдет. Услышав эту весть, я послал своего брата Мухаммада Али, чтобы он привез в город остававшихся там родственников. Приехав в Барнабад, Мухаммад Али не нашел возможным все и всех переправить в Герат, поскольку наша барнабадская родня была слишком многочисленной, да каждый имел при себе скарб, одежду, фамильные вещи, о которых сей нижайший и не ведал. Брат оставил [пожитки родственников] в доме покойного мирзы Худабахша, сына почившего Абу-л-Хасана. Через несколько дней по приезде родственников упомянутые друзья, войдя в дверь сострадания к сему заблудившемуся в пустыне удивления, выразили раскаяние и сожаление о своем поступке и предложили им возвратиться в Барнабад. Сами же через посредство сановного подателя прошений передали царевичу представление: приезд-де родственников и перевоз ими своего имущества делает такого-то (т. е. Мухаммада Ризу) причиной разорения Барнабада и нашего беспокойства. Прикажите им возвратиться. Я туда ехать не согласился (фард):

Я видел от сего мира столько бесчеловечных поступков,
Что перестал верить своим зрачкам, [отражающим мир], —

и послал своего брата Мухаммада Али, чтобы он привез вещи и имущество остававшихся родственников, которые находились в доме [ныне] почившего мирзы Худабахша. В тот самый вечер, когда мой брат приехал в Барнабад, несколько пользовавшихся дурной славой неучей разграбили имущество, которое было в доме Худабахша. Чтобы запутать [следы], они сломали несколько сундуков и замков на них, попортили многие товары. Я узнал об этом, будучи в Герате. Увидев одного из них, жившего здесь, я сказал: “Это дело рук твоих сородичей” —

Заклинатель змей определит участок земли, от которого исходит змеиный запах,
Я же узнаю запах [твоего] локона, даже если ты обмакнешь его в жидкий мускус, —

и потащил его с собой отсюда в Барнабад. Хотя он поначалу отнекивался от того дела, но потом признался из-за большой огласки и очевидности его для малых и взрослых жителей этого края. Фард:

/л. 74б/ Любовь не спрятать, а если попробуешь, то
Слезы и смущение выдадут [твою] склонность. [135]

Кое-какие товары и носильные вещи, попортившиеся, пока их прятали в разрушенных банях и на сеновалах, они прислали вечером со своим человеком по имени Зу-л-Фикар. Некоторые редкие лекарства, как-то: безоаровый камень, противоядия, цитварный корень, медный купорос, серая амбра — исчезли без следа из-за невежества [похитителей]. Некоторые товары они забрали себе в качестве комиссионных, как-то: весьма дорогие ткани, которые их хозяева за самую высокую цену дозволенным образом покупали себе на саваны, а [также] несколько штук шитого полотна, бархата, алиджи и вуали. Они присвоили то, что им понравилось, даже наши регистрационные печати. Из тех самых кусков идущего на саваны шитого полотна они сшили себе нижнее белье. Гордясь тем, что они натягивают полотняное белье даже на свои ноги, они задрали нос ²⁴⁶ до неба. Прикрыв свои задницы [дорогими тканями], они тщились обрести достоинство. У некоторых из этих мужчин и женщин от безмерной радости, что им в руки достались такие [дорогие] ткани, идущие на саваны, души собрались покинуть тела. Из тех же самых тканей они понаделали себе саванов и угомонились в могилах: ради возвеличения собственных персон в день воскресения из мертвых они унесли с собой в гроб подношения.

Они набрали опиума. По незнанию дозы опиума на один прием [человек] может умереть. Заполучив семь-восемь истаров ²⁴⁷ высокосортного опиума, который был среди наших товаров, они по-новому ощутили жизнь. Суть дела сводится к тому, что некоторые из них от безумной радости приобретения дорогих тканей, идущих на саваны, скоропостижно скончались, а другие, вкусив и оценив достоинства опиума, ожили. От автора:

О Риза, доколе ты будешь укорять людей?
До каких пор тебя станет заботить все это?
Оставь все эти разговоры о прошлом,
Сколько можно умирать и оживать воскреснув?

А относительно возвращения тех товаров они в течение трех месяцев водили меня за нос ²⁴⁸ обещаниями сегодня да завтра. Затем, когда я услышал, что они заворачивают своих покойников в те саваны, и увидел, что они надели нижнее белье, сшив его из того самого шитого полотна, я смирился и более не предъявлял требований на уплату долга и не разоблачал [их].

*Подобно тому как соловей не смущается тем, что его сердце переполнено кровью,
Тот, кто собирает розы, не стесняется своих разноцветных рук*.

В тот период между царевичами поднялась пыль размолвок, как бывало часто ²⁴⁹. Его высочество царевич Фируз ад-дин, придя в селение Барнабад, сообразуясь с порядком и обычаем, которому нет пригодного объяснения, устроил в саду сего удрученного постоялый двор. А следом появилась ее высочество мать /л. 75а/ [136] царевича и остановилась в другом саду сего беспомощного. Она хотела склонить [сына] на свою сторону и снискать его расположение. Работников, конюшни и прочую свою лагерную прислугу они поместили еще в одном саду моего брата. Пишущему эти строки и жителям того края пришлось нести бремя больших расходов из-за их требований на содержание и из-за разрушения садов. В то время автор сочинил и представил пред взоры его высочества царевича Махмуда сию касыду.

© текст - Туманович Н. Н. 1984
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Петров С. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Наука 1984