Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ДЖОН МИЛЬТОН

МОСКОВИЯ

и другие малоизвестные страны, лежащие на востоке от России до самого Катая,

недавно в разное время открытые Русскими.

Изучение Географии полезно и усладительно; но хотя некоторые географы довольно точно определили долготы и широты, они по большей части не соблюдали в своих трудах соразмерности в отношении других, также считающихся географическими, сведений, как то: обычаев, веры, правления и т. п. Некоторые из этих писателей неудовлетворительны по краткости и недостаточности своих известий, другие слишком пространны и неуместно утомляют читателя длинными рассказами о нелепых суевериях, странных обычаях и других, ни к чему не ведущих, мелочах, тогда как в их многословии ускользает, или скоро забывается, полезное, подлинно заслуживающее внимания. Может быть это и подало мысль некоторым более ученым и рассудительным людям, не имевшим времени, или желания, написать целую Географию, сделать опыт описания одной страны, или двух, в виде образца, или примера, в предостережение других, могущих задумать в последствии цельное сочинение. Может быть это и побудило Павла Иовия описать только Московию и Британию. Такие же рассуждения, много лет тому назад, послужили мне поводом к составлению в свободное время подобного опыта, и я начал с Московии, как с самой северной из Европейских стран, почитаемых образованными, и коей северные пределы были открыты Английскими путешественниками. Я видел, что в этом труде у меня было большое преимущество перед [II] Павлом Иовием. Немалого труда стоило мне собрать воедино то, что было рассеяно по многим книгам и в разное время наблюдено очевидцами, дабы избегнуть читателям гораздо продолжительнейших разысканий в разных отдельных сочинителях; сам я, впрочем, не без наслаждения следовал за ними от восточных границ России до стен Китая, в разных сухопутных путешествиях, сделанных туда в последнее время Русскими, которые описывают эти страны совсем иначе, чем обыкновенные географы. Обстоятельства помешали мне продолжать мой труд. Но и в том вид, в каком он есть, опыт этот был признан некоторыми лицами, его знавшими, заслуживающим напечатания, дабы столь многозамечательные сведения, прежде рассеянные, а ныне собранные в одно целое, не утратились, а с тем вместе не пропал и труд собрания их. [1]

СОБРАННАЯ ИЗ ПИСЬМЕННЫХ ИЗВЕСТИЙ РАЗНЫХ ОЧЕВИДЦЕВ.

Краткое описание.

Государство Московское или, как иные его называют, Poccия граничит к северу с Лапландией и Океаном, к югу с Крымскими Татарами, к западу с Литвою, Ливониею и Польшею, к востоку с рекою Обью и по Волге, вплоть до Астрахани, с Ногайскими Татарами.

Северные части этой страны столь бесплодны, что жители привозят зерновой хлеб из-за тысячи миль, а зимой там до того холодно, что в дровах, горящих на огне, сок замерзает, капая с конца, противоположного зажженному. Корабельщикам, оставленным на кораблях в первый приезд Англичан в Poccию, холод до такой степени захватывал дух, что на переходе только от своих кают до люков они падали, как бы задохнувшиеся.

Пристань Св. Николая ¹, куда они в первый раз пристали, лежит под 64 градусом; она так называется по имени деревянного монастыря, который там построен и в котором они нашли двадцать монахов, неученых и больших пьяниц; церковь красива, наполнена образами и свечами. Кроме монастыря, там всего шесть домов, из которых один построен [2] Англичанами. Насупротив монастыря в заливе находится Розовый остров ², на котором растут в изобилии алые и красные розы, фиалки и дикий розмарин. Этот остров имеет семь, или восемь, миль в окружности; снег там пропадает в половине Мая, после двухмесячного таяния; недели две спустя земля просыхает, а через месяц вырастает трава вышиною по колено; после Сентября опять начинаются морозы и выпадает снег глубиною в ярд. На острове построен Англичанами дом, близ прекрасного студеного ключа. К северо-востоку от монастыря, на другой стороне Двины, находится Архангельский замок ³, где Англичанами построен еще дом. Здесь впадает в море, приняв сперва Пинегу, весьма широкая и быстрая, но мелководная, река Двина: она берет свой исток во внутренности страны миль за сто и имеет красивое течение между холмами, возвышающимися по обоим ее берегам, которые, подобно пустыни, поросли высокими елями и другими деревьями. Лодки по этой реке строятся все из леса, вовсе без железа, и делаются или для хода на парусах, или для тяги бичевою против течения.

За Архангельском к северо-востоку стоит Лампас ⁴ (Lampas), куда два раза в год съезжаются на ярмарку Русские, Татары и Самоеды. Далее во внутренности земли, между реками Печорою и Двиною, находятся Мезень и Слободка (Slobotca), два торговые города; со стороны моря выдается мыс Канин Нос (Candinos) и лежит остров Колгуев (Colgoieve), милях в тридцати от Печорской бары, под 69 градусом.

Река Печора протекает Сибирь, но длина ее течения не известна; она впадает в море семьюдесятью двумя устьями, которые наполнены льдом; река эта изобилует лебедями, утками, гусями и куропатками, которых Pyccкие ловят в Июле месяце; перья они продают, а мясо солят в прок на зиму. Эта река образует озеро, на коем, под 68 градусом, стоит город Пустозерск ⁵, в котором домов восемьдесят, или сто; в 1611 году в нем зимовали несколько купцов из Гулля. [3]

Город Печора мал и беден, имеет три церкви. Купцы ездили отсюда на четыре дня пути вверх по реке в Усть-Цыльму ⁶ (Oustzilma), небольшой городок в шестьдесят домов. Pyccкие путешественники говорят, что река Печора имеет исток в горах Югории и протекает через Пермскую область. Недалеко от ее устья находится Вайгачский пролив, о котором будет говорено после, далее к востоку мыс Нарымский ⁷ (Naramzy), ближайший к Обской губе, за которую недавно Москвитяне распространили свое владычество. Англичане не могли собрать никаких сведений о Рифейских гоpax, в которых древние предполагали источник Танаиса; узнали только, что вся эта страна образует равнину, коей северная окраина покрыта огромными пустынными еловыми лесами, где изобилуют черные волки, медведи, буйволы и еще особенный род зверей, называемых россомахами (rossomakka), которых самки рожают, проходя через какое-нибудь узкое место; как, например между двух столбов, и таким образом выдавливая приплод из своей утробы. Путешествуя далее на юг, Англичане нашли более приятную, красивую и лучше населенную, страну, с хлебными полями, лугами и огромными лесами. Аркания (если это не тот же Архангельск) есть место Английского торга, откуда, на расстояние одного дня пути и ста верст от Св. Николая, стоят Холмогоры на Двине ⁸: это большой город, не обнесенный стенами, со строениями, разбросанными без порядка. Англичане здесь имеют свои собственные земли, пожалованные им Царем, и красивые дома. Немного далее в Двину впадает Пинега, которая течет между скалами алебастра и большими лесами. В пятистах верстах (т. е., небольших милях) от Холмогор находится Устюг, древний город при слиянии Юга и Сухоны, образующих Двину, которая только отсюда принимает свое имя. Отсюда путь водою до Вологды ⁹, большого города, названного по имени реки, которая через него протекает; в нем есть замок, обнесенный стенами из кирпичей и камня, и много деревянных церквей по две каждый приход: [4] одной — зимней, которую можно топить, другой — летней. Вологда очень торговый город, в тысячи милях от Св. Николая. На всем этом пути по рекам нет другого пристанища, как на береге, под открытым небом, и нельзя найти других припасов, кроме тех, которые везешь с собою. Из Вологды переезд на санях до Ярославля на Волге, которая там шириною по крайней мере в милю; оттуда она течет две тысячи семьсот верст до Каспийского моря; начало же берет в Белом озере ¹⁰, посреди коего построена крепкая башня, где Цари Mocковские хранят свою казну в военное время. Из Ярославля путь лежит на Ростов, оттуда на Переяславль, большой город, расположенный на красивом озере, оттуда на Москву ¹¹.

Между Ярославлем и Москвою, т е., па протяжении двухсот миль, страна до того плодородна, населена и наполнена деревнями, что в течение полудня встречается обыкновенно до семи или до восьмисот саней, на которых везется соленая рыба, или привозится оттуда зерновой хлеб.

Москва ¹², столичный город, лежит под 55 градусом и отстоит полторы тысячи миль от Св. Николая; она считается обширнее Лондона с предместьями, но дурно построена; большая часть домов и церквей в ней деревянные, каменных мало; улицы не вымощены; есть красивый четвероугольный замок, на холме, мили в две окружности, с кирпичными очень высокими стенами, толщиною, как говорят, в восемнадцать футов, с шестнадцатью воротами и столькими же валами; внутри замка находятся главные рынки, которые зимою, когда образуется крепкий лед, переносятся на реку. Эта река Москва, с юго-запада обтекает замок, в котором девять красивых церквей с круглыми позлащенными башнями (т. е., с позлащенными куполами), и Царский дворец. Дворец этот ни внутри, ни снаружи, не равняется великолепием с Королевскими домами в Англии; он скорее похож на старинные Английские строения с небольшими окнами, из которых [5] некоторые стеклянные, другие с решетками, или с железными брусками.

Путешественник, который едет из Москвы к Каспийскому морю ¹³, спускается по Москве реке в Оку, потом мимо разных замков к Рязани, знаменитому городу, теперь в развалинах; на десятый день в Нижний Новгород, где Ока впадает в Волгу, которую Татары называют Эдель; на одиннадцатый день в Казань, Татарский город, прежде очень богатый, теперь принадлежащей Русским, сперва он был обнесен деревянной стеной и земляной насыпью, но, со времени Царя Васильевича (т.е., Царя Ивана Васильевича (Грозного)), одет плитою. Из Казани к реке Kaме, впадающей в Волгу из области Пермской; жители по левому берегу Волги — язычники и живут в лесах, не имя домов; за ними до Астрахани обитают Мордвины (Mangat?), Татары и Ногайцы; на правом берегу живут Крымцы. От Москвы до Астрахани около шестисот миль. Астрахань расположена на пологости холма, обнесенного земляною насыпью; кругом замка земляной вал и частокол; дома, исключая Воеводского и немногих других, бедны и плохи; земля совершенно бесплодна и безлесна; жители питаются рыбой и особенно осетриной, для этого осетры развешиваются для просушки по улицам и в домах, что привлекает целые тучи мух, заражает воздух и часто производит заразу. Остров, на котором построена Астрахань, длиною в двенадцать миль, шириною в три мили; на нем содержится сильный гарнизон; ибо остров этот составляет, предел России со стороны Каспийского моря, от которого он в расстоянии двадцати миль и в которое Волга вливается семьюдесятью устьями. От Св. Николая, или от Москвы до Каспия проезда сорок шесть суток, большею частью водяным путем.

В тысяче двухстах милях к западу от Св. Николая, под 58 градусом, лежит Новгород, главнейший торговый город во всем Государстве, не уступающий величиною Москве. Путь туда идет через западный угол залива Св. Николая, и потом вдоль берега, на котором множество опасных скал, на монастырь Соловки, в котором никак не мене двухсот [6] монахов; окрестные жители почти дикари, хотя, впрочем, принадлежат этим монахам. Оттуда к опасной реке Выгу (Owiga), в которой водопады столь круты, что как бы текут с гор, и по быстроте своего падения никогда не замерзают; в этом месте, на расстоянии около мили, необходимо переносить лодки берегом; переноску эту, по приказанию монахов, совершили их крестьяне, служившие проводниками Английским купцам, от которых они не взяли за то никакого вознаграждения. Оттуда на город Повенец (Povensa), который стоит в одной мили от славного озера Онеги, весьма глубокого и имеющего 320 миль длины, а ширины в некоторых местах 70, а в самых узких 25. Оттуда разными монастырями к реке Свире; потом в озеро Ладожское (Ladiscay), которое гораздо длиннее Онежского; потом в реку Волхов (Volhusky), которая протекает через середину Новгорода в это (Ладожское) озеро, соединяющееся у Нарвы и у Ревеля с Балтийским зундом. Другие Русские города со стороны западного рубежа суть: Псков и Смоленск (Plesco, Smolensco or Vobsco) ¹⁴.

Царь имеет неограниченную власть. Если кто-нибудь умирает без мужского потомства, то его поместье возвращается Царю. Всякий богатый человек, о котором узнают, что он по старости, или дряхлости, не может отправлять общественную службу, изгоняется из своего имения (estate) и должен, вместе со своим семейством, жить небольшим жалованьем, между тем как Великий Князь, своею властью, отдает его поместье кому-нибудь другому, более заслуживающему лицу. В этих случаях Великого Князя уведомляют таким образом: “Ваше Величество, говорит кто-нибудь, у тебя такой-то подданный имеет огромные богатства, но не способен служить Государству; а есть другие бедные и нуждающиеся, но способные служить Государству”. Великий Князь немедленно посылает удостовериться и, призвав богатого, говорит ему: “Приятель! У тебя слишком много имения, а ты бесполезен Государству; довольно тебе будет и меньшего; на остальное же можно содержать других, которые более тебя заслуживают”. Тот, который таким образом призван, не противоречит, а смиренно отвечает, что “все, что он имеет, — Божие и Государево”; так что можно подумать, что он скорее возвращает то, что по справедливости принадлежит другому, чем расстается со своею собственностью ¹⁵. [7]

Каждый дворянин имеет право суда и расправы над людьми, поселенными на его землях: если люди, принадлежащие двум помещикам, тягаются, помещики стараются их помирить, если в том не успеют, то каждый приводит своего человека пред главного областного судью.

Законников, у Русских нет: каждый из тяжущихся сам ведет свое дело, или письменно излагает свое прошение, или свой ответ, и лично вручает Великому Князю; не смотря на это, правосудие мало соблюдается, по причине лихоимства мелких Приказных. В случаях, когда недостаточно доказательств, тяжущиеся могут прибегнуть к судебному поединку своими особами, или посредством представителей ¹⁶. Человек, по бедности не платящий своего долга, берется в кабалу к Великому Князю, который отдает его в заработки и держит его в кабале до уплаты долга ¹⁷. Есть у Русских еще суд посредством жребия ¹⁸.

Количество доходов Государя зависит от его произвола и оттого, что могут заплатить его подданные: он не гнушается самыми грубыми средствами собирать с них деньги. В каждом порядочном городе есть питейный дом, называемый корчмою ¹⁹ (cursemay), который Царь отдает или на откуп, или в награду за службу какому-нибудь Боярину, или Дворянину: Боярин этот делается на время властелином города, грабит и обирает жителей сколько ему угодно; когда же он обогатится, то его посылают, на его собственный счет, на войну, и там выдавливают из него его дурно приобретенное богатство: таким образом ведение войны не стоит Царю ничего, или стоит ему очень мало.

В военное время Россия выставляет не мене трехсот тысяч человек; половину их Царь берет с собою в поле, остальных оставляет для содержания сторожей по рубежам. Военной службой не обязаны ни хлебопашцы, ни купцы, но одни молодые люди. Пехотинцев у него нет, кроме пионеров или пищальников, которых тридцать тысяч человек. Остальные составляют конницу, все вооружены луками и ездят на коротких стременах подобно Туркам. Одеяние воинов состоит из дощатых лат и шишака; некоторые латы покрыты бархатом, или золотою парчою; потому что Pyccкиe любят пышность в военной одежде: сам же Великий Князь не знает в [8] ней меры; его шатер покрыт золотой и серебряной парчой и украшен драгоценными камнями. К седельной луке Русские привешивают небольшие барабаны (Набаты), которые употребляют вместо шпор, подгоняя лошадей их звуком ²⁰.

Они сражаются без порядка и неохотно вступают в сражение, а воюют хитростью и засадами. Удивительно терпеливо переносят они стужу и дурную пищу; ибо в такую пору, когда земля покрыта обледенелым снегом глубиною в ярд, рядовой воин проводит месяца по два в поле без шатра или навеса над своей головой: развесит только свой плащ с той стороны, откуда дует непогода, разведет огонек, и ложится перед ним спиной к ветру; пьет холодную воду из реки, смешанную с овсяной мукой, и это вся его пища; конь его кормится древесными сучьями и корою, все время остается в открытом поле и, не смотря на то, отправляет свою службу. Царь ни платит вовсе жалованья никому, кроме иностранцев, но за военные заслуги награждает землями в пожизненное владение, и все лица, которые чаще посылаются на войну, считают себя в большей милости, хотя и служат без жалованья.

Ежегодно 12 го Декабря, Царь и все его Бояре с большой пышностью выезжают в поле, за город, верхами на жеребцах или Турецких конях; пять тысяч пищальников стреляют перед ним в ледяной вал, пока не собьют его; орудия, которые у них есть всех родов и которые очень хороши, наводятся на два деревянные дома, набитые землею, толщиною; по крайней мере, футов в тридцать и, начиная с меньших орудий, выпаливают из них изо всех по три раза, сбивая эти дома вровень с землею. Кроме других орудий, у них есть шесть пушек, которых ядра, вышиною в один ярд, так что можно следить за их полетом; потом палят холостыми зарядами из мортир. Освидетельствовав, таким образом, успехи своих пушкарей, Царь возвращается во дворец в том же порядке, в каком приехал.

Русские следуют учению Греческой Церкви, но примешивают множество суеверий: службу отправляют на Русском [9] язык. Они считают, что десять заповедей не касаются их и говорят, что Бог дал их во времена (Ветхого) Завета, который отменен смертью Христа на кресте. Евхаристия дается в причастие в обоих видах. Постов соблюдается четыре; богослужение в церквах отправляется ежедневно, начиная за два часа до рассвета и до вечера; никто, однако же, не может быть хуже духовенства в отношении распутства, пьянства и лихоимства.

В России много больших и богатых монастырей, в которых оказывается большое гостеприимство. В Троицком (Тrоjetes) семьсот монахов, и он обнесен крепкими каменными стенами, на которых расставлено много медных орудий; в окружности около монастыря миль на сорок большая часть земель, городов и деревень принадлежат тамошним монахам, которые в то же время по торговле равняются со значительнейшими купцами в стране. Во время праздников Св. Пасхи, если два приятеля встретятся, то они берут друг друга за руку и один из них говорит: “Господь воскрес!” а другой отвечает: “Во истину так!” после чего они целуются, как мужчины, так и женщины. Царь почитает Митрополита после Бога, после Божьей Матери и Св. Николая, считая его Наместником духовным, себя же только Наместником светским. Впрочем, Москвитяне по рубежу Татарии еще язычники ²¹.

Когда двое влюбятся друг в друга, мужчина, между прочими бездельными подарками, посылает женщине плеть, чтобы показать ей, чего она должна ожидать, если его обидит, и между ними полагается за правило, что если жена не бывает бита раз в неделю, то она считает, что ее не любит муж, и становится хуже; впрочем, жены послушны и не выходят из дома, за исключением некоторых времен; когда муж невзлюбит жены, то он с нею разводится: нет сомнения, что эту льготу Pyccкие заимствовали от Греческой Церкви, и из Царских законов.

Мертвым они надевают на ноги для погребения новые башмаки, как бы для длинного пути, а в руки кладут свидетельство на имя Св. Николая, или Петра, в том, что покойный был Русский, или Русская, и умер в Православии. Они думают, что, по прочтении этого свидетельства. Св. Петр немедленно впускает покойника в небо ²². [10]

Они невежественны и не допускают учения среди себя; величайшая приязнь основана на пьянстве; они величайшие болтуны, лгуны, льстецы и лицемеры, чрезвычайно любят грубую пищу и вонючую рыбу, питье их несколько лучше; ибо заключается в разных сортах меда: лучший делается из сладкой, малинового цвета, ягоды, которая также растет во Франции и называется малиною (Maliena); другие делаются из черных ягод и разных других ягод; весной они также добывают из корня березы сок, который пропадает после Июня месяца. Но нет людей, которые жили бы в большей нищете, как бедные в России: случается им перебиваться не имея ничего, кроме соломы и воды; зимою едят, вместо хлеба, высушенную и сжатую солому, а летом траву и коренья, древесную кору во всякое время считают они лакомством. Многие, однако же, умирают на улице с голода, и никто и не думает помочь им, или даже обратить на них внимание.

Когда они сами ездят в чужие края, или когда иностранцы приезжают к ним, то они одеваются очень пышно, иначе даже Царь одевается плохо.

Зимою они ездят только в санях, потому что дороги делаются жестки и гладки от снега, а реки все замерзают. Одна лошадь провезет человека в санях четыреста миль в три дня; летом дорога тяжела и езда трудна. Pyccкие из высшего сословия зимою иначе не выходят из дома, как чтобы ехать в санях, а летом верхом на лошади. В санях они сидят на ковре, или на шкуре белого медведя; в сани впрягается хорошо убранная лошадь, у которой шея увешивается множеством волчьих, или лисьих, хвостов, и ею правит мальчик, который сидит на ней верхом, а за спинкой саней едут верхом прочие слуги.

В Русском (т.е., в Белом море) море водится зверь, которого называют моржом (morse); он снискивает себе пропитание на скалах, на которые взбирается с помощью своих клыков; клыки эти Русские считают не хуже слоновьих клыков. [11]

ГЛАВА II.

К северо-востоку от Poccии, при реке Оби, лежит страна Самоедов; первый ее открыл один Русский по имени Оника (Oneke), который первый завел с Самоедами торговлю и, добывая от них богатые меха, нажил большое богатство и узнал их страну, а в последствии, дав знать о своем открытии Борису, Правителю Федора, указал, сколь полезно будет для Государства приобрести эту страну. Борис отправил к Самоедам пышное посольство и миролюбивыми средствами достиг того, что они отдались в подданство России, с обязанностью ежегодной поголовной дани, состоящей из двух богатейших собольих шкур. Гонцы Борисовы, проехав двести миль к востоку за Обь, донесли, что там красивая страна, изобилующая лесами и источниками, и что жители ездят верхом на оленях и лосях, другие же в санях, запряженных оленями, а иные еще на собаках, столь же прытких, как и олени. Самоеды, приехавшие с этими гонцами, на возвратном пути их в Москву, удивлялись красоте этого города и возбуждали равное удивление своею стрельбою, попадая без промаха в цель величиною в деньгу, на таком расстоянии, что ее едва можно различить.

По донесениям Русских река Обь так широка, что переправа через нее занимает целый летний день, но она наполнена островами и мелями, которые безлесны и, до последнего времени, не были обитаемы. Из реки Оби переправляются в реку Таз (Tawze). С тех пор, как Самоеды покорились Русским, там находится двое Воевод, с тремя, или четырьмястами стрельцов; Pyccкиe также построили селения и несколько небольших крепостей; всю эту местность они называют Maнгазея (Mongozey или Molgomsay). Далее во внутренности страны ими также построены другие деревянные города, заселенные преимущественно Поляками, Татарами, или Русскими из беглых, или из осужденных преступников; таковы города: Верхотурье (Vergateria), Сибирь (Siber), по имени коего называется вся страна, Тюмень (Tinna), потом Тобольск (Tobolsca), по сю [12] сторону Оби, на реке Иртыш, и Тоболе (Tobol), главное местопребывание Русского Воеводы, выше Сургут (Zergolta) на острове реки Оби, где находится таможня, далее на другой стороне Оби Нарым (Narim), и Томск (Tooina), сделавшийся теперь значительным городом. В странах этих построено также несколько церквей, но никто не терпит принуждения в Вере. За Нарымом, на восток, на реке Telta, построена крепость Соmgoscoi. Пocтроение этих городов и многих других, им подобным, началось с 1590 года. Из этих-то стран и привозятся соболи и дорогие меха.

Самоеды не имеют городов или постоянных мест пребывания, но кочуют там, где найдут мох для своих оленей. Они живут обществами миролюбиво, и управляются несколькими из старейших между ними; впрочем, они идолопоклонники. Они стреляют удивительно искусно; ocтрие их стрел делается из заостренных камней, или рыбьих костей; рыбьи кости употребляются ими также для иголок, а вместо ниток они употребляют жилы некоторых маленьких животных, и жилами этими сшивают меха, которыми, одеваются: летом они носят шкуры мехом наружу, зимой мехом внутрь. Они имеют по несколько жен, а дочерей своих продают тому, кто их купит дороже. Если жена не понравится, то муж возвращает ее родным, возвращая только отцу издержки на свадебный пир. При родах мужья помогают своим женам, которые встают на другой день послe родин. Самоеды не обрабатывают земли, но питаются мясом диких зверей, за которыми охотятся Они суть единственные проводники для тех, которые зимою путешествуют по Югории, Сибири и какой-либо другой из этих северо-восточных стран. Путешествия эти совершаются на санях, везомых оленями, которые мчатся днем и ночью, если только ночь месячная. Живут Самоеды на снеге, под навесами из оленьих шкур, останавливаясь в тех местах, где довольно белого мха для корма упряжных оленей, которые, будучи пущены на свободу, сами вырывают его из-под глубокого снега. Кто-нибудь из Самоедов приносит из ближнего леса дров, чтобы развести огонь, кругом которого остальные располагаются со своими шатрами, имеющими сверху отверстие для прохода дыма; таким образом шатры эти столь же жарки, как печки в Poccии. Запас мяса путешественники возят с собой, [13] пользуясь также птицами и дичью, которые могут быть убиты их проводником-Самоедом на пути, пьют они только снег. Два оленя, впряженные в сани, при скорой езде, в сутки, не отдыхая, везут двести миль, с поклажей провезут тридцать миль в двенадцать часов.

О Тунгусии (Tingoesia) и других, прилегающих с востока странах до самого Катая.

В 1605 году солдаты Нарымского и гарнизонов, посланные далее по распоряжению Русского Воеводы, нашли много прекрасных необитаемых стран, много обширных пустынь и рек. Но наконец, после десятинедельного пути, они увидали несколько хижин и толпы людей, которые пришли к ним с почтительностью и объяснили Самоедам и Татарам, служившим проводниками Русским солдатам, что они зовутся Тунгусами (Tingoesi) и обитают на великой реке Енисее. Река эта, говорят, гораздо более реки Оби, от устья которой находится на расстоянии четырех суток плавания и с которою впадает в одну и туже Губу Нарымскую (Sea of Naramzie). К востоку от Енисея находятся высокие горы, из которых некоторые огнедышащие, к западу плоская и плодородная страна, которая в весеннее время заливается рекою на пространстве около семидесяти миль; в продолжение этого разлива жители удаляются в горы, а по окончании его возвращаются со своим скотом на равнину. Тунгусы народ очень кроткий: они имеют большие распухлые зобы, подобно жителям Альп в Италии. По убеждению Самоедов, они немедленно покорились Русскому Правительству и, по просьбе, их, отправившись на следующий год для дальнейших открытий на восток, пришли наконец к реке, которую туземные дикие называли Pisida и которая несколько менее Енисея. Слыша за этим местом частый звон медных колоколов, а иногда шум людей и лошадей, они не посмели идти далее. Они видели там также вдалеке несколько парусов четвероугольной формы, и по тому предположили, что эти паруса похожи на Индейские, или Катайские, [14] тем более, что, по их рассказам, слышны был выстрелы из больших пушек, стоявших на судах. Они были восхищены красотою этой страны в Апреле и в Мае месяцах, когда она наполнена множеством редких деревьев, растений и цветов, животных и птиц. Некоторые полагают, что здесь граница Тангута на севере Китая.

Около 1610 года некоторые из этих Самоедов продолжали свой путь, пока не увидали Белого города, в котором им слышался большой звон колоколов: они рассказывали, что к ним вышли с ног до головы вооруженные железом люди.

А в 1611 году несколько жителей Катая и другие, посланные от Царя Алтына (Alteen Czar), который называет себя “Золотым Царем”, прибыли на реку Обь в Сургут (Zergolta or Surgoot), и торговали там, привезя с собою плиты серебра.

Вследствие сего Русский Царь Михаил Федорович, в 1619 году, послал несколько лиц от себя из Томска (Tooma) к Алтыну и в Катай, которые возвратились с Посланниками от этих Государей. По рассказам этих лиц, они ехали от Томска десять дней с половиной до Царя Алтына (Alteenking or king of Alty), ехав в это время три дня по озеру, в котором растут рубины и сапфиры, землей Царя Алтына ехали они пять недель до земли Мугальской (Sheromugaly or Mugalla), где царствовала Царица Манчика (Manchica), оттуда в четыре дня доехали они до пределов Катая, обнесенных каменной стеной, в пятнадцать сажен (fathom) вышиной; вдоль по этой стене, около которой лежит много красивых городов, принадлежащих Царице Манчике, они ехали десять дней, не видавши никого на стене, покуда не подъехали к воротам, у которых они увидали очень большие пушки и три тысячи человек на страже. Тамошние жители производят с другими народами мену у этих ворот и очень немногим позволяют входить зараз. От Томска Царские посланные ехали до этих ворот двенадцать недель, а оттуда до столицы Катая десять дней. По прибытии туда, они были отведены на Посольское подворье; немного дней спустя к ним приехал Секретарь Царя Тамбура (king Tambur), в сопровождении двухсот хорошо одетых людей, ехавших верхами на ослах. Он угостил разными винами, спросил о причине их приезда. Но так как они не привели се собою никаких подарков, то и не были допущены к Царю, [15] но возвратились, как уже сказано (?) в Тобольск (Tobolska), с его письмом к их Государю.

Они говорят, что земля Мугальская простирается от Бухары (Boghar) до Северного моря; что в ней много крепостей, построенных из камня, четырехугольниками, с башнями, крытыми муравленой черепицей, по углам; и что в воротах висят большие набатные или вестовые колокола, весом фунтов в двадцать. Дома также построены из камня, и потолки в них искусно расписаны разноцветными цветами. Жители идолопоклонники, страна чрезвычайно плодоносна. Там есть ослы и лошаки, но лошадей нет. Жители Катая говорят, что великая стена простирается на протяжении четырех недель пути, от Бухары до Северного моря, что на ней беспрестанно есть башни на расстоянии небольшого выстрела одна от другой, что на каждой башне спереди есть огни, и что самая стена служит границею между Магуллой и Катаем; в стене всего пять ворот, которые узки и до того низки, что всадник, сидя прямо верхом, не может в них въехать. Около самой стены находится город Shirokalga; в нем есть крепость, вооруженная короткими пушками и небольшими орудиями, из которых ежедневно, при захождении и восхождении солнца, производится тройной выстрел людьми, содержащими стражу у ворот, на башнях и на стенах. Город этот изобилует богатыми товарами, бархатами, камками, золотою парчою, разными тканями, и разными сортами сахара. Таков же и город Yara, в котором рынки благоухают пряностями, а город Taytte еще богаче, но Shirooan и того великолепнее, длиною в полдня проезда и чрезвычайно населен. Оттуда до столичного города Катая два дня пути: этот город построен из белого камня, четвероуголен, имеет в окружности четыре дня обхода; по углам его стоят четыре белые, очень высокие и большие башни, вдоль по стене находятся другие башни, очень красивые, попеременно белые и голубые, и бойницы, уставленные пушками. В средине этого белого города стоит крепость, построенная из магнита, в которой живет Царь в великолепном дворце с позолоченной крышей. Город стоит на равнине, которою обтекает река Youga, на расстоянии семи дней от моря. Жители oчень кротки, но не воинственны и чрезвычайно склонны к торговле. [16]

Эти известия внесены сюда, потому что мы их имеем от Русских, которые также рассказывают, что за Обью есть море, до того теплое, что в окрестностях его живут всякого рода морские птицы и зимою и летом. Таковы вкратце сведения о море и о странах между Poccией и Катаем.

Последовательность Московских Великих Князей и Царей, заимствованная из летописей Поляка, с некоторыми позднейшими добавлениями.

Великие Князья Московские ведут свой род, хотя безо всякого основания, от Августа Кесаря. Они баснословят, что он отправил некоторых людей из своего Государства быть правителями многих отдаленных областей; между прочими Прусса править Пpyccией, что этот Прусс имел пребывание на восточном Балтийском береге, у реки Вислы (Wixel), происшедшие от него в четвертом поколении Рюрик (Rurek), Синеус (Sinaus) и Трувор (Truuor), в 573 (863) году, были приглашены Русскими, жившими тогда без гражданского управления, управлять ими, по убеждению Гостомысла (Gostomislius), главного гражданина Новогородского. Эти трое, взяв с собою своего сродника, Олега (Olechus), разделили между собою эти страны, и каждый ввел в своей области гражданское управление ²³.

Так как Синеус и Трувор умерли без потомства, то сын Рюрика, Игорь (Jvor) наследовал всем, быв, в малолетстве, оставлен под покровительство Олега. Он женился на Ольге (Olha), дочери гражданина Псковского (of Plesco), от которой родился ему сын Святослав (Stoslaus). По yбиении Игоря его врагами, жена его, Ольга, отправилась в Константинополь, и была там крещена под именем Елены.

Святослав много сражался со своими врагами, но наконец был ими убит; из его черепа они сделали чашу, на которой золотом вычеканили надпись: “Ища чужого, он потерял свое”. [17]

Сыновья Святослава были: Ярополк (Terepolchus), Олег (Olеga) и Владимир (Volodimir).

Владимир, убил двух других, сделался единовластителем Poccии, но потом, имея склонность к Христианской Bере, женился на Анне, сестре Греческих Императоров Василия и Константина, и, вместе со всем своим народом, в 988 году, принял крещение и назвался Василием. Впрочем, по свидетельству Зонары, Греческий Император послал туда Епископа еще прежде времени Василия; народ, не будучи убежден проповедью этого Епископа, требовал от него чуда, и он, усердно помолясь, взял Евангелие в руки и, перед всем народом, бросил его в огонь: Евангелие осталось невредимо в огне, и все были обращены.

У Владимира было одиннадцать (двенадцать) сыновей, между коими он разделил свое Государство. Борис (Boristus) и Глеб (Glebus), за святую жизнь, были причтены к лику Святых; память их ежегодно празднуется с большим торжеством в Ноябре месяце (24 Июля). Остальные братья, домогаясь единодержавия, изгубили друг друга, оставив Ярослава общим наследником.

Сын (внук) Ярослава, Владимир, имел пребывание в древнем городе Kиеве; на реке Днепре (Борисфене). После продолжительной борьбы с сыновьями своих дядей, он покорил их всех и был назван Мономахом. Он воевал с Греческим Императором Константином, опустошил Фракию и, возвращаясь домой с большой добычею, готовился к новой войне, но был умилостивлен Константином, который отправил Неофита, Епископа Ефесского, и Евстафия, Игумена Иерусалимского, принести ему в дар часть креста Спасителя и другие богатые дары и приветствовать его именем Царя или Цесаря: с тех пор Владимир вступил в союз и дружбу с Императором.

После Владимира, по порядку наследования, преемниками его были: Всеволод (Vuszevolodus), Георгий (George), Димитрий (Demetrius) (Всеволод Ярославич был отцом и предшественником Мономаха, которому наследовал его сын, Георгий Владимирович Долгорукий, коего сыном и преемником были Всеволод-Дмитрий Юрьевич Большое Гнездо). [18]

Сын последнего, Гeopгий, в 1237 году, был убит в сражении с Татарским Князем, Батыем (Batty), который покорил Mocковию и обязал ее данью. С этого времени Татары ставили в Великие Князья Pycские тех, кого считали способнее к исполнению их намерений, требуя от них, чтобы всякий раз, как к ним приходили посланники из Taтapии, они выходили к ним на встречу и, в собственном своем дворе, стояли с обнаженной головой, между тем как послы эти сидя, в шапках, объявляли свое поручение. Это было в то самое время, когда Татары опустошали также Польшу, Силезию и Венгрию, пока Папа, Иннокентий IV-й, не склонил их к пятилетнему миру. По сказанию Русских, этот Батый был отцом Тамерлана, которого они зовут Темир-Кутлуком (Temirkulta) ²⁴.

Потом наследовал брат Георгия, Ярослав; после него сын Александр.

Сын Александра, Даниил, первый сделал город Москву (Mosco) своим Царским местопребыванием, построил в нем крепость и присвоил себе титул Великого Князя.

Сын Даниила, Иван, был прозван Калитой (Пропущен предшественник Калиты, его брат, Юрий Данилович) (что значит кошель), потому что он имел обыкновение раздавать милостыню из кошеля, который всюду носили за ним.

Его сын, Симеон, умер без потомства и оставил Царство следующему своему брату, Ивану, от которого оно перешло сыну его, Димитрию, оставившему других сыновей: Василия и Георгия (Кроме Великого Князя Василия и Юрия Галицкого, Bacилий Дмитриевич оставил сыновей: Андрея Можайского, Петра Дмитровского, Ивана и Константина Углицкого).

Василий в царствование свое имел сына, носившего его имя, но, сомневаясь в законности его рождения, по подозрению верности своей жены, он отрешил его от наследства и передал княжение своему брату, Георгию.

Георгий, посадив, своего племянника, Василия, в темницу, [19] царствовал; но перед смертью, из раскаяния, или по другой причине, передал ему княжение.

Василий, достигнув таким неожиданным образом предполагаемого нрава, недолго спокойно им пользовался; ибо Андрей и Дмитрий, двое сыновей Георгия (Андрей Можайский был братом, а не сыном Юрия Дмитриевича; сын его, Иван Андреевич, был пособником трех сыновей Юрия: Bacилия Косого, Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного, в бopьбе с Великим Князем, Василием Васильевичем Темным), считая для себя обидою не наследовать отцу, начали с ним войну и, нечаянно захватив его, выкололи ему глаза. Не смотря на то Бояре (boiarens) или дворяне остались верны Великому Князю, хотя и слепому, которого по этой причине; звали Темным (Cziemnox).

Его сын, Иван Васильевич, первый прославил Русское имя, до тех пор не известное. Чтобы обезопасить свое собственное владение, он умертвил всех тех сродников, которые могли предъявить на него требования, и провозгласил себя Великим Князем Володимирским, Московским, Новогородским (Novogardia), Царем всея Poccии. Он овладел Псковом, единственным во всей Московии городом, обнесенным стенами, и Новгородом, богатейшим изо всех ее городов, отняв их у Ливонцев, которым они принадлежали пятьдесят лет перед тем. Из Новгорода он вывез в Москву триста повозок, наложенных сокровищами. Он воевал с Александром, Королем Польским, и с Литовцами, под предлогом того, что он обратил свою жену, а его дочь, Елену, из Греческой Церкви в Латинскую; с Ливонцами безо всякой причины, но только, чтобы расширить свои пределы. Он был, однако же, часто поражаем Плеттенбергом, Великим Магистром Прусских рыцарей. Жена Ивана Васильевича была дочь Князя Тверского (Tyversky); от нее он имел сына Ивана, которому он уступил свое княжение, женил его на дочери Стефана, Воеводы Молдавского; этот Иване имел от нее сына Дмитрия, и вскоре потом умер. Поэтому (Иван) Васильевич (Vasiliwich), вновь приняв княжение, женился вторым браком на Софии, дочери Фомы Палеолога. Говорят, что она получила свое приданое из Папской казны за обещание обратить Великого Князя в Римскую Веру.

Княжна эта, будучи ума весьма горделивого, часто жаловалась, [20] что вступила в браке c Татарским присяжником, и наконец, непрестанными убеждениями нашла со временем средство избавить своего мужа и свою страну от того ига. Потому что, так как до того времени Taтapский Хан (the Tartar) имел своих представителей (procurators), которые жили в самой крепости Московской, для наблюдения за государственными делами, она прибегнула к выдумке, будто бы имела уведомление от неба, что должна построить храме Святому Николаю на том самом месте, где был дом Татарских поверенных. Итак, родив сына, она обратилась с просьбой к Татарскому Князю, которого пригласила на крестины, чтобы он отдал ей этот дом; получив его, она срыла его до основания (На этом месте был построен ею в Kpeмле Николаевский Гостунский Собор), и удалила Татарских надзирателей из замка и постепенно отняла у них все, чем они владели в России. Она убедила также своего мужа отнять у сына умершего Ивана, Дмитрия, княжение и передать его старшему, сыну, Гавриилу.

Гавриил, как только сделался Великим Князем, переменил свое имя на имя Василия и решился отличиться подвигами. Он возвратил большую часть Московии от Литовского Великого Князя Витовта, а в 1514 году покорил на Днепре Смоленск и многие другие города. Он развелся со своей первой женой, и от Елены, дочери Князя (duke) Глинского, имел сына Ивана Васильевича.

Иван Васильевич, оставшись ребенком, был поручен своему дяде и опекуну Георгию (У Ивана Васильевича было двое дядей Князей Юрьев: брат его отца, Князь Дмитровский, и брат его матери, Князь Глинский: но ни один из них не был его опекуном). Двадцати пяти лет от рода, он победил Казанских и Астраханских Татар, и привез с собой в Москву их Царей пленниками; предъявляя права наследства на Ливонию, жестоко, ее воевал. Он оказывал чрезвычайное благочестие, и так как Pyccкие имеют обыкновение из усердия и благоговения бить челом в землю, то его чело редко бывало без шишек и ушибов и часто было окровавлено. Причину своей суровости в правлении он приписывал [21] злонамеренности и коварству своих подданных. Heмногие из его вельмож, возбужденные жестокостью, призвали Хана Крымских Татар, который, в 1571 году, ворвался в Poccию, и сжег Москву до основания.

Иван Васильевич царствовал пятьдесят четыре года (Пятьдесят один год: с 1533 до 1584 года) и имел трех сыновей, из которых старший однажды получил удар от своего отца и с горя умер; другие его сыновья были Федор и Дмитрий. При Иване Васильевиче Англичане впервые прибыли морем в северные страны Poccии.

Федор Иванович, будучи малолетен, был оставлен под покровительство Бориса, брата молодой Царицы, назначенного в завещании Царя его третьим, приемным, сыном. После сорока дней печали, наступило время, назначенное для венчания. Царь вышел из дворца, предшествуемый всем духовенством, и вступил со своими боярами в церковь Благовещения (Blaveshina); оттуда, после службы, в Архангельский собор (церковь Св. Михаила), и потом в соборную церковь Успения (церковь Божьей Матери). Посреди ее было поставлено седалище; там на него были надеты самые драгоценные одеяния; там же надел ему на голову царский венец Митрополит, который, держа в руке небольшую книгу, читал из нее Царю увещание быть справедливым и мирно управлять. Потом, встав со своего седалища, Царь был облечен верхним одеянием, до того усыпанным Восточными жемчугами и драгоценными камнями, что оно весило двести фунтов; шесть Князей (dukes) несли полы этого одеяния. Царский посох был из единорогова рога, длиною в три фута с половиною и украшен дорогими камнями. Державу и шесть венцов несли перед Царем Князья Царской крови. У дверей церкви стоял для Царя конь, покрытый попоной, шитой жемчугом, которая с седлом и прочей сбруей стоила триста тысяч рублей (марок). Был сделан род помоста, по трем направлениям, длиною в полтораста сажень, вышиною в три фута, шириною в две сажени. По этому помосту Царь с сопровождавшими его шествовал из одной церкви в другую над бесчисленной толпой народа, приветствовавшего его громкими восклицаниями. Для возвращения Царя из церквей помост был [22] устлан золотою парчой, карнизы обтянуты красным бархатом, помосты алым сукном; все эти ткани, как только Царь проходил, были обдираемы близстоявшими; кроме того в народ кидали вновь отчеканенные золотые и серебряные монеты. Царица, в богатой блестящей одежде, находилась посреди своих Боярынь, перед большим открытым окном в своем дворце. Потом Царь пришел в свою Думную палату (парламент), где имел пир, за которым ему по Царски служили его Бояре; по двое из них стояли с золотыми топорами на каждой стороне его седалища. Три ближайшие, большие и обширные комнаты были от пола до потолка уставлены золотыми и серебреными блюдами.

Пиршества эти продолжались целую неделю, в течение которой происходили многие Царские забавы. Потом следовало избрание Бояр в новые звания и должности. В заключение была в двух милях от города пальба из ста семидесяти медных пушек и произведена два раза стрельба из двадцати тысяч пищалей. После сего Царь, сопровождаемый, по крайней мере, пятьюдесятью тысячами всадников, возвратился через город в свой дворец, где все Бояре, дворяне и купцы подносили ему богатые дары.

Вскоре потом, по распоряжению своему, Царь завоевал обширную Сибирь и взял в плен тамошнего Царя. Он также удалил подкупных чиновников и уничтожил прежние налоги. Одним словом, в правительстве произошли большие перемены, хотя они были произведены спокойно и без мятежей.

Когда известия об этом дошли в другие Государства, то они внушили такой страх соседним Государям, что Крымский Хан со своими женами и со многими своими вельможами, храбрыми и знатными людьми, приехал посетить Русского Царя. Так приехали тысяча двести Польских дворян, много Черкесов и людей других наций с предложением своей службы. Прибыли также Посланники от Турецкого, Персидского, Грузинского и других Татарских Государей, также из Германии, Польши, Швеции, Дании.

Но слава эта длилась недолго, благодаря коварству Бориса, который умертвил сперва Дмитрия, а потом и самого Царя. [23] Таким образом, Царское поколение, после трехсотлетнего существования, пресеклось.

Борис, как выше сказано, названный третий сын Ивана Васильевича, беспрепятственно вступил на престол; но недолго наслаждался тем, чего злодей достиг. Божье мщение возвело против него поддельного Дмитрия, вместо того, который, по его повелению, был умерщвлен в Углич. Этот пройдоха, поддержанный многими Поляками и Казаками, явился вооруженною рукою требовать своего достояния от Бориса, который выслал против него войско в двести тысяч человек: из них многие возмутились и перешли к Дмитрию. Начальник войска, Петр Басманов (Basman), возвратился в Москву с пустым торжеством выдуманной победы. Но так как неприятель продолжал идти вперед, то Борис однажды, после сытного обеда, почувствовал тяжесть и боль в животе и слег в постель; прежде чем его доктора поспели к нему, у него отнялся язык и вскоре он умер, как полагают, с горя от своих неудач против Дмитрия. Не смотря на скорость его смерти, он желал перед кончиной быть пострижен, и вновь окрещен (Здесь, вероятно, разумеется наречение его в иночестве Боголепом).

Борис имел только одного сына, которого он любил так нежно, что не отпускал со своих глаз. Он говорил про этого сына, что, хотя он его господин и отец, но в то же время он его слуга, даже его раб. Достигнув престола злодеянием, он утратил любовь народа и чтобы сыскать ее, он употребил два средства; во-первых, он приказал зажечь Москву с четырех концов, дабы, потушив пожар, иметь случай показать как велика его заботливость и нежность к народу, он также раздал между народом так много, что давал всем средства вновь выстроить свои дома и вознаградить потери. В другое время, когда в народе распространился ропот и стали говорить, что моровое поветрие, от которого погибла треть населения, было послано в наказание за избрание его, убийцы, в Цари, он велел выстроить крытые переходы (галереи) кругом наружной Московской стены, и приказал целый месяц раздавать двадцать тысяч фунтов (?) нищим. Таким образом прекратились эти слухи. [24]

После смерти Бориса вся надежда оставалась в Петре Басманове, который, хотя и был еще молод, но был опять послан на войну со многими Англичанами, Шотландцами, Французами и Немцами, но они все, вместе с другим Воеводой Голицыным (Goleeche) (Боярином Князем Василием Васильевичем), передались новому Дмитрию, которого гонцы (Плещеев и Пушкин) между тем, подъехав к пригородам Москвы (В Красное Село), были приведены толпою к огромному полю перед воротами крепости (Лобное место перед Кремлем), в которой заседала в то время Дума; несколько из членов Думы были вызваны угрозами народа и принуждены выслушать чтение перед всем народом писем Дмитрия. Гораздо прежде, чем чтение это кончилось, толпа пришла в такое раздражение, что с остервенением ворвалась в крепость, подвергая насилию всех, ей попадающихся. Остервенение это еще более увеличилось, когда на встречу ворвавшихся вышли два прежде присланные гонца Дмитрия, жестоко измученные пыткою (безжалостно высеченные и изжаренные). Тогда поднялся мятеж во всем город, дома всех главных советников, особенно Годуновых (Godonovas), сродников и кровных Бориса, были разграблены. Наконец более любимые из вельмож успели убеждениями положить конец буйству. У Царицы, бежавшей в более надежное убежище, было сорвано с шеи жемчужное ожерелье. Вслед за тем дано было приказание схватить ее, ее сына и дочь. После сего Дмитрий, с общего согласия, провозглашен Царем. Царица, видя, что все потеряно, советовала Царевичу, своему сыну, последовать примеру своего отца, который, как видно, отравился. С мужеством отчаяния она первая выпила смертельный напиток; сын сделал тоже, но дочь, только хлебнув его, осталась жива. Впрочем, некоторые приписывают это тайному повелению Дмитрия и говорят, что самоубийство было только выдумкою, сделанною для избежания омерзения, которое такое повеление должно было возбудить.

Дмитрий Иванович, как он себя назвал, вступивши затем на Царство, по достоверным известиям, был сын [25] Русского дворянина, Григорий Отрепьев (Gregory Peupoloy), в молодых летах постригся в монахи, но, бежав из монастыря, путешествовал по Германии и другим странам, в особенности же по Польше. Приобретя там познания в военном деле и опытность по другим предметам, он возымел такие высокие мысли, что задумал достигнуть престола, основывая свои надежды на всеобщем поверье Русских, что молодой Дмитрий не был умерщвлен, но только сокрыт, по ненависти их к Борису и некоторым другим обстоятельствам. Как только он о том открылся, ему дана была такая всеобщая вера, что наконец он сел на Царский Престол, хотя не так твердо как можно было ожидать по столь удачному началу; ибо вскоре Pyccкие увидали, что обмануты самозванцем. На шестой день после его свадьбы (На девятый день, потому что самозванец женился 8-го Мая, а был убит 17-го Мая, 1606 г.), заметя, что его Польская стража не имела никакого опасения, они до рассвета ворвались во дворец, вытащили его из постели и, когда он сознался в своем обмане, разорвали ею на куски; с ним же был убит и Петр Басманов, и мертвые тела обоих были выставлены па торговой площади.

Лжедмитрий был некрасивой наружности, но, впрочем, имел качества Государя; слишком щедр, что подало повод к некоторым поборам, в других делах большой любитель справедливости; он не оказался недостойным Государства, которое приобрел, и лишился его только по причине своего великодушия, пренебрежением своим к заговору, о котором ему было известно, что он замышляется Русскими. Некоторые повествуют, что ненависть Русских к нему произошла оттого, что они увидали в нем нерасположение к Русским обычаям и к Русской Вере потому, что он взял себе в Секретари ученого Протестанта, Бычинского.

Некоторые говорят, по рассказу Гильберта ²⁵, Шотландца и Капитана его стражи, что самозванец незадолго до заговора, лежа на постели, но еще не заснув, увидел призрак старика, который подошел к нему; он встал и кликнул часовых, но они объявили, что не видали, чтобы кто-нибудь прошел [26] мимо них. Он опять лег в постель, но час спустя был вновь встревожен тем же явлением, и послал за Бычинским, которому сказал, что в эту самую ночь он два раза видел какого-то старика, который, во второй приход сказал, ему, что хотя он сам по себе и хороший Государь, но что, за несправедливость и притеснения его сановников, престол будет у него отнят. Секретарь советовал ему принять Протестантство, утверждая, что его слуги неправедны, потому что не исповедывают истинной Веры. Царь казался очень тронут и склонен следовать этому совету. Но несколько дней спустя к нему вошел другой его Секретарь, Русский, с обнаженным мечом; сначала Царь от него отбивался, но потом тот, с бранными словами, кинулся на него, поддержанный другими заговорщиками, кричавшими: “Свобода!”. Гильберт, со многими из стражей, захваченных совершенно врасплох, бежал в Калугу, город, который они укрепили. Другие иностранцы были большею частью убиты, за исключением Англичан, по заступничеству коих Бычинский был также спасен.

Шуйский, вступивший на престол после Лжедмитрия, иначе пишет о нем в письме к Королю Якову: будто бы его настоящее имя было Гришка Богданов сын (Gryshca the son of Boughdan); что, дабы избегнуть наказания за сделанные им преступления, он пошел в монахи и наконец, предался чернокнижию, опасаясь, что Митрополит за это заключит его в темницу, бежал в Литву, где, по наущению Польского Короля Сигизмунда, стал называться Дмитрием Углицким, и, посредством разных пересылок и лазутчиков, тайно отправленных в Москву, распустил о том слух, что по этому случаю Борис и Патриарх отправляли много писем и гонцов в Польшу, чтобы уведомить (Сигизмунда) о том, кто этот бродяга. Но что Поляки, не придав никакой веры, снабдили Самозванца оружием и деньгами, не смотря на союз (с Борисом), и отправили Воеводу Сандомирского (Sandamersko) и других вельмож проводить его в Poccию, склонив также Хана Крымских Татар помогать ему, что войско Борисово, услыхав о внезапной смерти Бориса, сдалось этому Гришке, который, женившись на дочери (Воеводы) Сандомирского, пытался истребить Русское духовенство и водворить Римскую Веру, для каковой цели с ним приехало много Езуитов. По этой причине Шуйский с [27] Боярами и Митрополитами, составил против него заговор, в полгода собрали все силы Московии и, неожиданно схватив его, нашли все эти намерения на письме за его подписью, также письма по этому предмету от Папы и от Кардиналов, которые не только хотели водворить Римскую Bеpy, но и принудить всех ее принять, предав смерти тех, кто откажется это исполнить.

Василий Иванович Шуйский (Shusky), по убиении Дмитрия или Гришки, был избран Царем, незадолго перед тем быв на плахе за то, что рассказывал, как видел настоящего Дмитрия мертвым и похороненным, не смотря на что Гришка не только его помиловал, но еще возвысил, сделав его орудием своей же собственной гибели. Шуйскому было тогда около пятидесяти лет; знаменитого происхождения, безбрачный, он считался очень умным; он благоволил к Англичанам, которых спас от ограбления в предшествовавшие мятежи. Некоторые говорят, что он из скромности отказывался от венца, пока четыре раза жребий не указал на него. Однако же, потом сделавшись ревнителем своего титла, он отравою и другими средствами освободился от всех тех Бояр, которые могли сделаться его соперниками. Говорят, что он, по поводу этих же опасений, советовался с Самоедскими, Лапландскими и Татарскими колдунами и, будучи предостережен, что должен опасаться Михаила (Michalovich), умертвил троих, носивших это имя. Не смотря на то, судьба хранила четвертого, чтоб быть его преемником, который в то время был одним из молодых придворных, державших золотые секиры и менее всякого подозреваем.

Но еще до того времени он был замещен другим, ожившим Дмитрием, которого доставили Поляки. Этот Дмитрий подделкой почерка и удивительным рассказом самых тайных обстоятельств (из жизни первого самозванца) почти обманул Гильберта, если бы наружностью не был вовсе непохож (на Гришку); но Гришкина жена до того удостоверилась, что он ее муж, что приняла его на свое ложе. Шуйскому, осажденному в своей крепости, Англичане с опасностью доставляли порох и оружие; он имел также две тысячи Французов, Англичан и Шведов и другие войска, присланные Шведским Королем Карлом. Англичане, претерпев много лишений от стужи и от холода, будучи оставлены Французами, передались большею частью Полякам, близ Смоленска, и служили им против Русских. [28]

Между тем второй Дмитрий, брошенный Поляками, вместе с Русскими, принявшими его сторону, осадил Москву. С другой стороны ее осадил Жолкевский с сорока тысячами человек Короля Польского Сигизмунда. В числе этих сорока тысяч было полторы тысячи Французов, Шотландцев и Англичан. Шуйский, потеряв надежду на успех, вступил в монастырь; но, при сдаче города, был отдан неприятелю, который после того обратился против Лжедмитрия; сей последний, решившись бежать, был убит в своем стане Татарином. Смоленск два года терпел осаду и потом сдался. Царь Шуйский, отвезенный в Польшу, бедственно умер там в темнице; но перед его отъездом, Поляки его именем созвали главных вельмож, как бы на прощание с ним, приказали отвести их в скрытое место и там умертвить, дабы таким образом легче покорить народ. Впрочем, Поляки были наконец принуждены голодом выйти из укрепленных ими мест в Москве; Русские, их осаждавшие, нашли после них шестьдесят бочек соленого человеческого мяса: это были тела тех из них, которые умирали, или были убиты в сражениях.

После этого Государство Российское распалось на части, остававшиеся в добычу тому, кто мог их захватить: всякий называл себя и старался быть принимаем за Дмитрия Углицкого. Некоторые избрали Владислава, сына Короля Сигизмунда, но так как он отказался, то они обратились к народному правлению и убивали всех Бояр, под предлогом их склонности к Полякам. Некоторые говорят, что были сделаны предложения Королю Якову принять (Poccию под свою державу) ²⁶; в этом деле были употреблены Сер Джон Мерик и Сер Вилльям Россель ²⁷. В то время, как в Poccии происходили эти смуты, случилось, что простолюдин, мясник, живший на севере около Двины, понося низость Бояр и подкупность Воевод, объявил, что, если бы только был избран верный казначей для безобидной платы солдатами, и хороший военачальник, то он не сомневается, что Поляки были бы прогнаны. При этом он называл Пожарского (Pozarsky), бедного дворянина, который, хорошо служив прежде, жил недалеко оттуда в уединении и в пренебрежении. Народ согласился и избрал Пожарского в военачальники, а мясника в казнохранители; оба они так хорошо исполнили свои обязанности, что вскоре собрав войско, освободили Москву, которую [29] Поляки вновь осадили, и вместе с Борисом Лицыным (?) (Boris Licin), другим знаменитым воином этой страны (Палицын?), стали совещаться о выборе Царя, и наконец избрали Михаила Федоровича (Michalowich, or Michael Pheodorowich), рокового юношу, которого имени так страшился Шуйский.

Михаил Федорович, таким образом будучи провозглашен, благодаря мужеству Пожарского и Лицына (?), сделал их обоих начальниками своих войск, придав им еще другого знаменитого предводителя Казаков (Трубецкого?), который также оказывал ему много помощи. Мясник был также сделан Думным Дворянином (Государственным Советником). Наконец был заключен мир между Русскими и Поляками, отчасти благодаря посредничеству Короля Якова.

Открытие Poccии со стороны Северного Океана было впервые сделано изо всех известных нам народов Англичанами, и могло бы казаться подвигом почти геройским, если бы предприятие это было внушено более высоким побуждением, чем чрезмерная любовь корысти и торговли. Тем не менее, так как дурные причины часто сопровождаются хорошими последствиями, и так как, благодаря этому открытию, сделались известны многие предметы, не бесполезные для познания природы и другие замечания, то не будет напрасным трудом вкратце рассказать начало и весь ход этого отважного путешествия, которое в последствии сделалось обыкновенным морским переездом.

Когда наши купцы заметили, что требование на Английские товары стало уменьшаться в других Государствах, и что иностранные товары стали быть более уважаемы и дороже, чем прежде, они начали думать о средствах, как этому помочь. Видя, что Испанцы и Португальцы увеличили свое богатство [30] открытием новых торговых путей и неизвестных стран, они решились также испытать новых и неизвестных плаваний. Случилось, что в это самое время был в Лондоне Севастьян Кабота, человек весьма известный тогда по своему знанию морского дела. Купцы прежде всего совещались с ним и, по его совету, положили снарядить три корабля для поисков и открытий в северных странах. Слышав, что в Северном океане водится червь, который часто протачивает самый крепкий дуб, они выдумали обить некоторые килевые части этих кораблей тонкими листами свинца; снабдили их съестными припасами на восемнадцать месяцев, определив поровну на плавание в один конец, на стоянку и на обратный путь. Они достали также оружие и боевые припасы, назначив Капитанов и Правителей для столь великого предприятия, над которым просил иметь начальство, в числе многих иных и совсем неопытных, предлагавших свои услуги, Сэр Гег Уилоби, храбрый дворянин; они предпочли его всем прочим и выбрали его в Адмиралы, как за его красивую наружность, так и за необыкновенное искусство в военной службе, а Ричарда Ченслера, человека очень уважаемого за его искусство, назначили главным кормчим. Сей последний был рекомендован Г. Генрихом Сиднеем, бывшим в последствии товарищем Наместника Ирландии (Deputy of Ireland), который, пришедши в собрание учредителей предприятия, не смотря на свою молодость, рекомендовал им Ченслера в умной и красивой речи.

После этого они сделали все возможные поиски, чтобы найти кого-нибудь, кто бы мог доставить им сведения о Северо-восточных странах, куда отправлялось путешествие: тогда они призвали двух Татар, служивших на Королевской конюшне, но Татары не могли дать никаких сведений. После многих прений, решено было, что 20 Мая корабли отправляются в путь. Как только они приблизились к Гриничу, где тогда находился Двор, придворные выбежали, Члены Совета к окнам, а остальные на башни и укрепления. Матросы, все одетые в платья лазурного или небесного цвета, выпалили из пушек; отголосок от воды и от холмов громко повторил эти выстрелы и клики народа, но добрый Король Эдуард не видал этого зрелища, и вскоре потом умер.

Из Гринича корабли отплыли в Гарич, где долго [31] оставались и потеряли много времени. Наконец, проехав мимо Шотландии, они издали распознали Эгеланд — бесчисленное множество островов, называемых Ростовыми (Rost islands), под 66 градусом; оттуда поплыли к Лофутовым (Lofoot), под 68, и к Сейнаму (Seinam), под 70 градусом; все эти острова принадлежат Датской Державе. При отъезде оттуда Сэр Гег Уилоби выкинул свой флаг, чтобы созвать на совет Начальников прочих кораблей: они решили, что, в случае если бы они были разлучены бурей, сборным местом для их встречи будет Вардегуус, известная пристань в Финляндии (Finmark). В тот же самый день после полудня поднялась буря, так что корабли были разбросаны по разным направлениям и находились в большой опасности. Адмирал громким голосом кричал Ченслеру не отставать от него, но напрасно, потому что так как Адмиральский корабль был гораздо быстрее Ченслерова на ходу, и идя на всех парусах, то в скором времени исчез из виду; еще прежде, однако же, корабельный катер, ударившись об Адмиральский корабль, был потоплен в виду Бонавентуры, на котором Ченслер был Капитаном; третий корабль также пропал во время этой бури. Но Сэр Гег Уилоби, успев спастись и, странствуя по тамошним пустынным морям до 18 Сентября, вошел в пристань, в которой погода была такая, какая бывает в самую глубокую зиму. Решившись остаться там до весны, он послал трех человек на юго-запад искать жителей; они ходили три дня и никого не нашли; трое других ходили четыре дня на восток, и на конец трое три дня на юго-восток; но так как все они возвратились, не видав ни жителей, ни каких-либо следов жилищ, то Сэр Гег, с людьми своих двух кораблей оставался там до Генваря месяца, как видно по завещанию, найденному на одном из кораблей; но в Генваре все погибли от холода. Эта пристань или река была Арзина (Arzina) в Лапландии, близ Кегора (Kegor), где в следующем году они были найдены несколькими Русскими рыбаками. Получив о том известие, Английский Агент в Москве отправил для получения обратно кораблей с мертвыми телами и большею частью товаров, и отослал их в Англию. Но корабли, будучи, как полагают, повреждены от двухгодовой зимовки в Лапландии, дорогою потонули и со своими мертвецами и с теми, которые вели их.

Что касается до Ченслера, то он, оставшись один со своим кораблем и его экипажем, направил свой путь на [32] Вардегyyс, место, условленное для ожидания остальных. Оставшись там семь дней без сведений о прочих, наконец решился продолжать свое плавание, и плыл, пока достиг такого места, где не было ночи, но был беспрестанный день, и в течение нескольких дней солнце светло сияло над этим огромным и пространным морем. Наконец, они вошли в большой залив, названный, как они потом узнали, по имени Святого Николая, и, усмотрев рыбачью лодку, пустились за ней, чтобы узнать, какой там народ. Рыбаки, изумленные величиною корабля, никогда прежде ими невиданного, старались уплыть, но догнанные, упали наземь и хотели целовать ноги Ченслера, но он, подняв их, старался знаками и телодвижениями ласки снискать их приязнь. Как только они были отпущены, они распространили весть о прибытии иностранцев, отзываясь с похвалою об их ласковости; тогда народ, сбегаясь, принял Англичан также с изъявлениями дружелюбия, щедро предлагая им съестные припасы и изъявляя готовность свою производить с ними мену, если бы постановление подданства не требовало на то иметь сперва позволение от их Государя. После взаимных расспросов о том, какого они народа, оказалось, что Англичане прибыли в Poccию, где в то время Царем был Иван Васильевич, которому тамошний правитель тайно послал известие о прибытии иностранных гостей, задерживая сих последних какими мог способами. Царь, очень довольный столь неожиданным известием, пригласил их к своему Двору, предлагая им почтовых лошадей на свой счет; если же путь им покажется слишком длинен, то позволял им свободно торговать там, где они были. Но гонец сбился с дороги, и прежде еще, чем он возвратился, Москвитяне, сами устрашенные, чтобы Англичане не уехали, как они подавали вид, дали им провожатых и снарядили их в путь для препровождения их в присутствие Царя. Ченслер проехал уже более половины пути, когда гонец (sledman, санщик), посланный ко Двору, встретил его и вручил ему грамоту Царя. Узнав об ее содержании, Русские с такою охотою ей повиновались, что они ссорились и спорили о том, кому достанется запрячь лошадей в Ченслеровы сани.

После долгого и трудного пути в 1500 миле Ченслер приехал в Москву. Дней двенадцать после его приезда, к нему был прислан вестник, чтобы отвести его в Царский дом. [33]

Войдя в дворцовые ворота и введенный в прихожую комнату, он увидел там почтенное собрание человек около ста, сидевших в одеждах золотой парчи, которые спускались до их пяток. Потом его проводили в приемный покой, где сидел Царь на высоком, великолепном (очень Царском) престоле; на голове у Царя был золотой венец, платье на нем было ювелирной работы, в руке держал хрустальный скипетр, весь осыпанный драгоценными камнями; наружность его была не менее величественна. Возле стоял его Думный Дьяк (Главный Секретарь), на другой стороне великий повелитель молчания (?), оба в платьях из золотой парчи; кругом на высоких седалищах, богато одетые, сидели сто пятьдесят членов его coвета. Ченслер, ни мало не смущенный, сделал Царю поклон по Английскому обычаю. Царь, приняв и прочтя грамоты, сделал несколько вопросов о здоровье Короля Эдуарда и, пригласив Англичан к обеду, отпустил их, но прежде их отпуска Дьяк (Секретарь) подал их подарок, обнажив голову, тогда как до этого времени все были в шапках, и Англичанам было сказано не говорить иначе, как если Царь что-либо у них спросит.

Просидев два часа в покое Дьяка, Англичане были наконец позваны к обеду. Царь сидел за столом, одетый в серебряное платье и с другим венцом на голове. Покой этот назывался “золотой палатой” (golden palace), хотя без основания, потому что Англичане видели много других красивейших. Кругом комнаты, в отдалении (от Царского стола) стояли другие длинные столы; посредине был поставец с огромными тяжелыми кубками и другими золотыми и серебряными сосудами; между прочим в числе их были четыре большие фляги, вышиною более двух аршин (около двух ярдов), с крышками, сделанными на подобие башен и драконовых голов. Гости всходили к своим столам по трем ступеням; они все были одеты в полотняные платья (in linen), подбитые богатыми мехами. Кушанья подавались без порядка, но все на золотых блюдах, как Царю, так и обедавшим, которых было двести человек; на каждом столе было также расставлено бесчисленное множество золотых кубков. Слуги, числом сто сорок человек, также были одеты в золото и служили с шапками па головах. Те, кто в большой милости у Царя, сидят с ним па одной лавке, но в [34] некотором отдалении. Прежде чем подали кушанье, по обычаю Русских Государей, Царь послал каждому гостю по ломтю хлеба. При этом чиновник, называя каждого по имени, говорил: “Иван Васильевич, Царь Руси и проч., жалует тебя хлебом”, и при этих словах все встают. Потом были поданы разрезанные на куски лебеди, каждый кусок на отдельном блюде: Великий Князь рассылал их также, как и хлеб; то же было и с питьем. В продолжение обеда он два paза переменял свой венец, и прислужники три раза переодевались. Им также Царь из своих рук раздавал хлеб и питье. Говорят, что это делается с тем, чтобы он мог хорошо ознакомиться со своими приближенными. Действительно, по окончании обеда он подзывал к себе своих Бояр, называя каждого из них по имени. Между тем уже стемнело и поданы были свечи; Англичане от обеда отправились в свой дом до наступления ночи.

В 1555 году Ченслер совершил другое путешествие в Poccию с письмами от Королевы Марии: ему отведен дом в Москве и назначено кормовое содержание. Вскоре (по приезде) он был принят Царем в большой комнате, устланной коврами; при его входе, когда он поклонился, все встали, исключая Царя, который остался сидящим, но также встал при произношении имени Королевы. За столом Царь сидел с обнаженной головой, а его венец и богатая шапка стояли возле него на особом столбе. При возврате Ченслера в Англию, на его корабле поехал Посланником от Русского Царя Осип Непея (Osep Nepea), Наместник (Governor) Вологодский, но, потерпев кораблекрушение в Петтислегском заливе (Pettislegobау), в Шотландии, заботясь более о спасении Посланника, чем о себе, потонул; корабль его был разграблен и большая часть его груза сделалась добычей окрестных жителей.

В 1557 году Осип Непея возвратился в свою страну с Антоном Дженкинсоном, который имел под своим начальством четыре больших корабля. Дженкинсон рассказывает, что есть пучина между Rost islande и Lofoot, которая называется Malestrand и с половины отлива до половины прилива делает такой страшный шум, что кольца в дверях на этих островах трясутся на расстоянии десяти миль; киты, занесенные течением в эту пучину, испускают жалобные крики; деревья, которые [35] в нее попадают, извергаются из нее с концами и сучьями, до того измочаленными, что они походят на стебли истолченной пеньки. Около Zeinama они видели у самых кораблей много очень чудовищных китов: некоторые казались длиною футов в шестьдесят: так как это было время, когда они рожали, то они отвратительно ревели. В Вардегуусе, по словам Дженкинсона, скотину кормят рыбой. По приезде в Москву, он были принят Царем, сидевшим на высоком престоле, в богатом венце, с золотым жезлом в руке, украшенным дорогими каменьями. На некотором расстоянии от Царя сидел его брат и юноша, сын Царя Казанского, которого покорил Русский Царь. Там же обедали разные Посланники, Христианские и Языческие, в разных одеждах. За одним столом с Царем сидел его брат и некоторые из главнейших вельмож; всех гостей было шестьсот. Во время обеда вошли шесть музыкантов, которые, став по середине (комнаты), три раза пели, но пение их не понравилось Англичанам. В то же время в других комнатах обедало две тысячи Татар, которые приехали с тем, чтобы служить Царю в его войнах. Англичане сидели прямо напротив Царя, за особым небольшим столом; он им посылал чаши вина и меда и многие кушанья из собственных своих рук. Кушанье было плохо, но вина и разные меды отличны. Всякий раз, как они обдали у Царя, он посылал за ними утром и сам из своих уст приглашал их. Будучи приглашены в день Рождества Христова, они ели такие же кушанья, как прежде, но количество золотых и серебряных блюд было чрезмерно: между прочими были двенадцать серебряных бочонков с золотыми обручами, каждый около 4 1/2, ведер (12 галенков).

В 1560 году Англичане в первый раз торговали в Нарве, в Ливонии, где до тех пор жители Гданьска и Любека владели всею торговлею, скрывая ее от других.

1561 г. тот же Антон Дженкинсон опять ездил в Москву, и приехал в то время, как Царь праздновал свадьбу свою с Черкешенкою. В продолжение этой свадьбы городские ворота три дня были заперты, и всем вообще жителям было строго приказано оставаться в своих домах; изъяты только некоторые придворные. Причина этого не известна.

1566 г. Дженкинсон совершил опять то же путешествие, [36] которое в то время, при хорошем ветре, делали от Лондона до Св. Николая, 750 миль, в один месяц.

1568 г. Дворянин Фома Рандольф поехал в Московию Посланником от Королевны Елисаветы. В переезд свой морем он не встретил ничего замечательного, исключая множества китов, и так как это было время их зарождения, то жир их плавал по воде. В Холмогорах Рандольф был встречен Дворянином, присланным от Царя, на счет коего он был привезен в Москву, но там его ни встречал никто, даже из Англичан. Для жилья ему был отведен красивый дом, назначенный для Послов; по причине каких-то подозрений Царя, его держали в этом доме, никуда не выпуская; наконец, после семнадцатинедельного промедления, он был позван, принужден для проезда взять чужую лошадь, а людей своих вести пешком. В комнате, перед приемной палатой, сидело до трехсот человек в богатых платьях, взятых на этот день из Царского хранилища платьев: они сидели на трех рядах скамеек, скорее для показа, чем по причине знатности их особ, потому что это были купцы и другие простолюдины. Посланник поклонился им, но, не получая от них поклона, прошел мимо, не снимая шапки. При дверях приемной его приняли двое бывших его Приставов (Guardians), которые привели его на средину комнаты, где ему велено было стоя проговорить поручение Королевны. При имени Королевны, Царь встал и спросил об ее здоровье; потом, дав Послу поцеловать свою руку, начал делать ему разные вопросы. По вручении подарка (Елисаветы), состоявшего из искусно гравированной серебряной чаши, Царь сказал ему, что он в этот день не обедает торжественно, по причине важных дел, “но (сказал он), я пришлю тебе мой обед, и увеличу твое содержание”. Таким образом, отпустив его, Царь вскоре потом прислал к нему на дом богато одетого Князя (Duke) с пятьюдесятью людьми, из которых каждый нес кушанье в закрытых серебряных блюдах: Князь сам передал их в собственные руки Посла, пробуя сначала каждого блюда и каждого питья. Исполнив это, он сел с провожавшими его, отобедал с Посланником, и ушел от него без награды.

С этим Посланником Царь отправил своего Посланника, до имени Андрея Совина (Andrew Savin). [37]

1571 г. Дженкинсон совершил третье путешествие. По причине морового поветрия в России, он долго был задержан в Холмогорах; наконец был принят Царем близ Переяславля (Pereslave), где тогда находился Двор и куда Царь возвратился после неудачной войны Шведской. В том же году Москва была выжжена Крымским Ханом: в ней сгорела Английская Контора, разные Англичане задохлись в погребах, толпы жителей погибли, все молодые уведены в плен и награблена чрезвычайная добыча.

1583 г. Так как в предшествовавшем году Иван Васильевич посылал по торговым делам Посланника Федора Андреевича Писемского (Pheodor Andrewich), то Королевна избрала одного из своих придворных Сэра Еремея Бауса (Sir Ierоm Bowes) для отправления в Poccию. Он прибыл к Св. Николаю, в сопровождении более сорока человек и вместе с возвращавшимся Русским (Посланником). В это время Нидерландцы стали вступаться в торговлю с Московиею, на которую задолго перед тем была дана исключительная повольность Англичанам; и подкупили на свою сторону Думного Дьяка Щелкалова (Shalcan the chansellor) и других сановников, которые так устроили, что на встречу Сэру Еремею в Холмогоры был выслан один из их приверженцев, причинивший ему разные неприятности. Но в Вологде Баус был принят другим (чиновником), присланным от Царя, а в Ярославле (Heraslave) Князем (a duke), с большой свитой, который подарил ему повозку и десять меринов. В двух милях от Москвы Баус был встречен четырьмя дворянами с двумястами всадников, которые, после краткого здравствования, передали ему, что имели сказать от Царя. При этом они требовали, чтобы Посланник сошел с лошади, что он отказался исполнить, пока они не сойдут с лошадей. О сем происходили между ними продолжительные прения; когда они наконец согласились, возник большой спор о том, чья нога первая коснется земли. Передав свое поручение, и потом обнявшись с Посланником, проводили его в Москву, в дом, нарочно для него построенный.

Когда он отправлялся ко Двору, сам и вся его свита на хороших лошадях и хорошо одетые, по всему его пути был расставлены по обеим сторонам до шести тысяч стрельцов. [38]

У дворцовых ворот его встретили четверо Бояр в платьях из золотой парчи и в богатых меховых шапках, вышитых жемчугом и камнями; потом он был встречен четырьмя другими высшего сана в переходе, где вдоль по стенам, стояли и сидели на лавках семь, или восемь, сот человек в разноцветных шелковых и золотых платьях. У приемной двери его встретил главный глашатай (chief herald?) вместе со всеми главными придворными сановниками, которые ввели его в палату, где сидел Царь. При нем находились три венца: Московский, Казанский и Астраханский. По каждой стороне стояло по двое молодых вельмож, в богатых белых одеждах, имея по широкой секире на плече. Кругом на лавках сидело боле ста вельмож. Дав Посланнику свою руку для поцелования и спросив о здоровье Королевны, Царь приказал ему идти сесть на приготовленное для него место, шагах в десяти (от престола) и оттуда прислать ему грамоту и подарок Королевны. Не находя это приличным, Посланник выступил вперед. Думный Дьяк, подошел к нему на встречу, хотел взять его грамоту, но Посланник сказал ему, что Королевна не писала к нему никаких грамот; и таким образом, пройдя мимо его, вручил их в собственные руки Царя. Удалившись потом в Думную Палату (cuonsil -chamber), где имел совещание с некоторыми членами Совета, он, немного времени спустя, был позван к oбеду. Около середины обеда Царь встал, выпил большой кубок за здоровье Королевны, и послал Посланнику большую чашу Рейнского отвечать на эту заздравную.

Потом Баус был несколько раз призыван, чтобы переговорить о делах; но так как он не уступал против своего наказа, а Царь не привык к противоречию, то сей последний, особенно однажды, пришел в страшный гнев и с угрожающим видом сказал ему, что не считает Королевны себе ровней, “потому, прибавил он, что есть и лучше ее”. Посланник, полагая, что как ни опасны могут быть последствия, он, не должен слушать укоров величию своей Государыни, столь мужественно и с таким же выражением возразил ему, что Королевна равна в Христианстве всякому, как бы кто себя великим ни считал, и имеет способы покарать, кого бы ни было из своих врагов. “А что скажешь ты, спросил Царь, о Королях Французском и Испанском?” — “Я считаю ее, сказал [39] Посланник, равной каждому из них”. — “А Императору Немецкому?” — “Отец ее, возразил Баус, держал Императора на своем жалованье”. Великий Князь так рассердился за этот ответ, что сказал ему, что, не будь он Послом, он бы его выкинул за дверь. “Вы можете, отвечал Посланник, делать, что хотите, потому что я теперь в вашей стране, но Королевна, я не сомневаюсь, будет знать, как отмстить за обиду своему Посланнику”. Тогда Царь приказал ему немедленно идти домой, и он, не оказав более уважения, как сколько подобное обращение заслуживало, поклонился Царю и ушел домой.

He смотря на это, Царь, как только гнев его прошел, с похвалой отзывался стоявшим при нем о Посланнике, говоря, что желал бы иметь такого слугу, и немедленно послал Дьяка сказать ему, что, не смотря на бывший разговор, он, из великого уважения к Королевне, вскоре отпустит его с честью и всяким удовлетворением. В то же время он увеличил его содержание. Царь изъявил также желание, чтобы ему были написаны догматы Англиканской Веры и (отозвавшись о них) с большою похвалой, приказал прочесть их своим Боярам. И, так как, за год перед тем, он сватался за леди Maрию Гестингс, и сватовство это не удалось, потому что она и ее друзья отговорились от него, то Царь вновь предложил жениться на одной из родственниц Королевны, или отправив за нею посольство, или поехав сам со своею казною в Англию.

Тогда счастлив был тот Боярин, кому Сэр Еремей Баус оказывал расположение при других, несчастливы же те, которые противились ему; потому что по этой причине Царь жестоко избил Думного Дьяка Щелкалова и угрожал, что не оставит в живых никого из его рода. Но вскоре Царь умер от пресыщения (of a surfeit), и Щелкалов которому было поручено почти все Правление, велел, в продолжение девяти недель, держать Посланника в его доме под строжайшим караулом. Наконец за ним прислали, чтобы дать отпуск, и довольно обидно ввели его в Думную Палату, где Щелкалов объявил ему, что новый Царь не снизойдет ни на какие другие договоры, как на те, которые существовали между его отцом и Королевной до его, Посланникова, приезда. Потом, отняв оружие у Бауса и его свиты, Щелкалов повел их к Царю, [40] делая им дорогой разные обиды, которые они принуждены были вытерпеть. Царь, повторив только то, что уже было сказано Думным Дьяком, предложил Баусу грамоту к Королевне. Посланник, зная, что в этой грамот не содержится ничего, относящегося до цели его посольства, отказался (ее принять), пока не увидал, что опасность становилась слишком великой; ему не позволили ни возражать, ни иметь переводчика. Щелкалов прислал ему сказать, что Английский Царь умер, и торопил его отъезд, но при этом делал ему такие оскорбления, что Баус опасался какой-нибудь враждебной попытки на пути своем к морю, так как ему дали для сопровождения его только ничтожного дворянина. Баус, именем Королевны, приказал Английским купцам ехать с ним, но опасность была так велика, что они не осмелились это сделать. И так, вооружившись сам и вооружив свою прислугу, как мог лучше, на случай нападения, он наконец достиг берега у Св. Николая. Там он pешился поведением своим отплатить некоторые из обид, им полученных. Для этого, будучи уже готов сесть на корабль, он приказал трем, или четырем, из самых отважных и расторопных своих людей взять письмо Царя и его неприличный подарок, и отдать его, или оставить на квартире его Пристава. Они это исполнили, не смотря на то, что их преследовали и с шумом хотели принудить взять обратно письмо и подарок.

1584. Во время венчания Царя Феодора, Еремей Горсей был Агентом в России, и был призван ко Двору с одним Нидерландским купцом, Испанским подданным, Иваном Де Валем. Некоторые Бояре хотели дать этому Фламандцу преимущество перед Англичанином, но Английский Агент ни за что не соглашался, говоря, что он скорее даст себе отрезать ноги по колени, чем поднесет свой подарок после Испанского подданного. Царь и Боярин Борис Федорович Годунов (Князь Борис), заметив этот спор, приказали допустить Горсея первого и, отпустив его с большими обещаниями, прислали ему семьдесят кушаний и три телеги различных медов.

1588. Доктор Эгидий (Джильс) Флетчер поехал Послом от Королевны к Царю Феодору. Так как его повествование справедливо и точно, то лучше его прочесть все вполне в подлиннике. [41]

Этот Царь, услышав о великой учености Математика Ивана Ди (Dее), приглашал его в Москву, предлагая ему от себя 2 тыс. фунтов стерл., а от Боярина Бориса тысячу рублей (марок); содержание свое он должен был получать с Царского стола, ему обещано было, что его примут с честью, что он будет считаться одним из сановников Государства. Ди не принял всех этих предложений.

1604 г. Сэр Фома Смисе (Smith) был отправлен Посланником от Короля Якова к Царю Борису. Он ожидал несколько дней в пяти милях от Москвы, пока его не приняли с почетом в городе; встречали его несколько тысяч дворян верхами, расставленные по обеим сторонам. Посланник из своей кареты пересел на лошадь и поехал, предшествуемый своими трубачами, которые играли на трубах. Дворянин с Царской конюшни привел ему жеребца великолепно убранного попоной с золотом, жемчугом и камнями и в особенности с цепью, украшенною бляхами золота на шее; для сопровождавших его были приведены богато убранные лошади. Потом пришли три великие Боярина с переводчиком: они хотели произнести речь, но Посланник, считая это пустым обрядом, нашел средство отделаться от нее, сказав краткое приветствие. Таким образом все сошли с лошадей, обнялись с Посланником, и пожали ему руку. После скучного троекратного повторения Царского титула, все трое Бояр проговорили каждый приветствие, в котором пришлось по три слова на человека, а именно: первый спросил: каково здоровье Короля? второй: каково здоровье Посланника? третий сказал, что ему приготовлен хороший дом. Потом они поехали но сторонам Посланника, а за ними около шести тысяч молодцов (gallants). В городе, у самых ворот его дома, Посланнику была сделана встреча еще большим числом далеко знатнейших сановников. Для содержания караула у его дома и для сопровождения его при выездах, ему даны были пятьдесят стрельцов. Приставы (the prestares), т.е., дворяне, назначенные для доставления ему содержания, усилено просили его дать им письменное изложение его речи и предмет его посольства, под предлогом, чтобы переводчик лучше мог их перевести, но Посланник убедил их в нелепости их требования.

В день его приема Посланнику и его прислуге были [42] присланы другие жеребцы для их проезда и две белые парадные лошади, чтобы везти богатую повозку, составлявшую один из его подарков; остальные были несены его прислугой между двумя рядами Царских стражей: во время шествия гонцы беспрестанно ездили взад и вперед, пока Посланнике, проехав по Кремлю (великому замку), не доехал до самых внутренних дворцовых ворот. Там его встретил знатный Боярин (a great duke), и повел его со свитой по лестнице, через каменный переход, где на каждой стороне стояло много людей в красивых платьях из Персидских тканей, из бархата и из штофа. Будучи введен двумя другими членами Думы (Советниками) в приемную палату, Посланник, сделав поклон, должен был остановиться и прослушать прежний длинный титул; потом исчислил подарки и сообщил о предмете своего посольства, сколько было нужно при этом случае. После сего Царь, приподнявшись со своего престола, спросил о здоровье Короля; то же сделал и молодой Царевич. Потом Посланник вручил свою грамоту в собственные руки Царя, хотя Думный Дьяк и хотел было их взять. Царь имел все величие могущественного Государя. Его венец и скипетр были из чистого золота; на шее он имел жемчужное ожерелье; его платье из малинового бархата было вышито драгоценными камнями и золотом. На право от него, на пирамиде, стояла красивая держава из кованого золота, с крестом на верху; прежде чем говорить, он, обернувшись к ней, перекрестился. На другом престоле, немногим уступавшем первому в великолепии, сидел Царевич. Около Царя стояли два Боярина в серебряной одежде, в высоких шапках черного меха, с золотыми цепями, висевшими до ног: они держали на плече две золотые секиры; две другие серебряные стояли около самого Царя. Пол был весь устлан обоями. Будучи отпущены, и потом приведены опять к обеду, Англичане увидали Царя и его сына, пышно одетых и ожидавших обеда; у обоих были жемчужные скуфьи на головах и другие уже одежды (чем утром). Посреди этой залы казалось (?) стоял столб (поставец), уставленный кругом на большую вышину тяжеловесною посудою, разукрашенною изображениями зверей, рыб и птиц. За Царским столом прислуживали двести дворян в золотых одеждах: за столом Царевича молодые Царевичи: Казанский, Астраханский, Сибирский, Татарский и Черкесский. Царь со своего стола послал Посланнику тридцать мясных кушаний, и при [43] каждом ломоть очень xoрошего хлеба. Потом поданы были множество странных и редких кушаний, взгроможденных по полудюжинно, с варевами, жаркими и печеньями, большею частью облитыми отваром чеснока и лука. В половине обеда, подозвав Посланника, Царь пил здоровье Короля, и передал из своих рук свою чашу из чудесного хрусталя. Приняв ее, Посланник возвратился на свое место, и из нее пил здоровье сам, со всей своей свитой. После обеда Англичане были призваны, чтобы пить отличный крепкий мед, который Царь передавал из своих рук; многие только отхлебывали, но он никого не принуждал, говоря, что ему приятнее то, что лучше для здоровья их.

Не смотря на то, в тот же день он прислал великого и знатного Князя (a great and glorious duke), одного из державших золотые секиры, со свитой и разными сортами медов, чтобы весело попировать с Посланником. Некоторые из Англичан пировали, покуда Князь со своей свитой не ушел навеселе, хорошо награжденный (подарком) в тридцать аршин (ярдов) золотой парчи и двумя кубками на ножках.

Во второй раз Посланник был принят так же, как и в первый. После отпуска, так как был Великий Пост, к нему на дом прислан был обед в триста различных кушаний, из рыб, таких странных, огромных и вкусных, что если описать их, то трудно бы поверить.

При отъезде своем Посланник был провожаем за город на расстоянии мили с одинакими почестями, как при встрече. Потом, выйдя из Царских саней, он сел в свою карету, привязанную на полозья; другие сели в свои сани, и совершили легкий и приятный переезд.

Имена писателей, на которых эти повествования были взяты, и которые все или сами были очевидцами, или передавали с рассказов очевидцев.

Дневник Сэра Гега Уилоби.

Рассказ Ричарда Ченслера.

Таковой же Климента Адамса, со слов Ченслера.

Заметки Ричарда Джонсона, слуги Ченслеpa.

Свидетельство Протопотария.

Два письма г-на Генриха Лена.

Разные путешествия Дженкинсона.

Саусам и Спаркс.

Дневник Посланника Рандольфа.

То же Сэра Еремея Бауса.

Венчание Феодора, писанное Еремеем Горсеем.

Путешествие в Печору Гордона из Гулля.

Путешествие Вильяма Персглова в Печору.

Путешествие Осии Логама.

Гессель Герард.

Из Перчаса часть III, книга 3:

Повествования о России.

У Перчаса 797 там же; 806 там же:

Посольство Сэра Фомы Смиса,

Бумаги г-на Гаклюйта.

Янсоний.

(пер. Ю. В. Толстого)
Текст воспроизведен по изданию: Московия Джона Мильтона. М. Императорское общество истории и древностей Российских. 1875

© текст - Толстой Ю. В. 1875
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Abakanovich. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ИОИДР. 1875