МУХАММЕД ЮСУФ МУНШИ

МУКИМ-ХАНСКАЯ ИСТОРИЯ

ТАРИХ-И МУКИМ-ХАНИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сочинение Мухаммеда Юсуф мунши “Муким-ханская история” (Тарих-и Муким-хани), посвященное самостоятельному балхскому правителю Мухаммеду Муким-хану (1114/1702—1119/1707), излагает историю бухарских ханов из династии Аштарханидов (или Джанидов). Основное внимание уделяется событиям, происходившим в Балхе и его областях, поскольку наследники бухарских ханов обычно назначались в Балх наместниками или правителями и с этого поста потом принимали бразды правления Бухарой. Изложению истории Аштарханидов предшествует краткий очерк истории Средней Азии от завоеваний Чингиз-хана, чтобы показать преемственную и родственную связь Аштарханидов с монгольским завоевателем.

История эта, составленная, по-видимому, в начале XVIII в. и хорошо известная в Средней Азии по многочисленным спискам, получила популярность, кажется, лишь с начала прошлого столетия. По крайней мере, все виденные мной и известные мне списки этого труда относятся к XIX в. ¹ Можно полагать, что эта история по каким-то причинам стала известна гораздо позже, чем она была составлена. [6]

К началу XIX в. относится и появление “Тарих-и Муким-хани” в Европе. Русский посол А. Ф. Негри, посетивший Бухару в 1820—1821 гг., получил в подарок от эмира рукопись “Муким-ханской истории” и привез ее в Петербург. Английский посол в Бухаре А. Берне в 1832 г. привез в Англию список этого труда, поступивший затем в библиотеку “Королевского Азиатского Общества Великобритании и Ирландии”.

Впервые “Муким-ханская история” стала известна европейским ученым на основании списка, полученного Негри. В 1824 г. известный ориенталист профессор Петербургского университета И. И. Сенковский опубликовал с учебными целями извлечение из этой истории (24 стр.) с обширным (132 стр.) введением на французском языке ².

По словам В. В. Бартольда, это сочинение в публикации проф. Сенковского “долгое время оставалось для европейцев единственным источником для истории Бухарского ханства” ³.

Подробное изложение содержания “Тарих-и Муким-хани” дал Морли (Morley) в его вышеупомянутом описании рукописей Азиатского Общества. О ней говорится также в статье немецкого ориенталиста Ф. Тейфеля ⁴.

Венгерский ориенталист А. Вамбери, посетивший Среднюю Азию (под видом турецкого дервиша) в 60-х годах XIX в., широко использовал бернсовский список для своей “Истории Бухары или Трансоксании”, вышедшей в 1872 г. на немецком языке, а в начале 1873 г. — на английском ⁵. Отдельные места из этого труда были переведены на русский язык Н. Г. Маллицким и автором настоящего предисловия ⁶. [7]

Автор этого труда — Мухаммед Юсуф мунши б. Ходжа Бака, как видно из содержания его истории, был чиновником канцелярии при балхском наместнике (термин мунши, прилагаемый к его имени, обозначал секретаря, ведущего переписку потентата страны). Судя по упоминанию им того факта, что он посылался в качестве дипломатического чиновника в Индию, ко двору Великих Моголов (дата им не приводится), можно полагать, что он был человеком способным и умевшим держаться в придворных кругах. О начитанности и образованности его свидетельствует написанная им история. Трудно сказать, был ли он уроженцем Балха или пришлым туда человеком.

Автор написал настоящую историю в той льстивой и угодливой манере, которая характерна для всех придворных феодальных историографов.

Картины произвола и тирании ханов и их ставленников вместе с яркими характеристиками их порой приобретают у нашего автора зловещий характер, и становятся понятными расправы с угнетателями недовольных ими людей, хотя автор и осуждает такие “злодейства”. Мы находим, например, у него указание на то, что последний Шейбанид, Абдул-Му'мин-хан (уб. в 1598 г.), восстанавливая стены Балха, замуровывал рабочих живыми в стенах, если ему казалось, что они ленились. "И теперь еще, — прибавляет автор, — видны в стенах человеческие скелеты". А балхский наместник Шах-бек кукельташ, ставленник бухарского Вали-Мухаммед-хана, за малейшие преступления подвергал своих подданных чудовищным по жестокости казням. По его приказанию у провинившихся отрывали головы, привязывая их к быкам, варили людей живыми в котле с кипящим маслом или клали на большую железную машину, вроде той, что употреблялась для чесания хлопка, и терзали их тела, пока они не умирали.

Зависть и недоброжелательство между членами правящей династии, переходившие часто в смертельную вражду, сопровождались всевозможными злодеяниями и аморальными поступками детей по отношению к отцам, отцов к детям и братьев к братьям, чего автор никак не может скрыть даже под завесой вычурных выражений и льстивой беспристрастности.

С другой стороны, у Мухаммед-Юсуфа мы находим ценные сведения о расселении узбекских племен и о степени насыщенности военно-административного аппарата Аштарханидов узбеками. Он точно отмечает, где [8] жили те или иные узбекские племена в XVII в., какие районы были ими заняты в виде своего рода ленов; при упоминании имен чиновных лиц он всегда дает название того узбекского рода или племени, к которому они принадлежали. Многое из этого могло бы послужить основными вехами для составления историко-этнографической карты Средней Азии XVII в., отражающей расселение и миграции узбекских племен.

Мухаммед-Юсуф упоминает о влиятельных ишанах, руководителях дервишских орденов, этих “некоронованных ханах”, которые жили в XVII в. (столь мало изученном в этом отношении). Лишь у него мы находим интересные сведения о знаменитых каллиграфах и выдающихся поэтах того периода, что позволяет отнести написанный им труд к числу важных первоисточников по истории среднеазиатской литературы, эпиграфике архитектурных памятников и украшению художественных рукописей. Встречающиеся у него указания о том, какие общественные здания кем и где построены, отремонтированы или заново перестроены, — весьма ценны для археологов и историков искусства. Приводимые в разных местах книги сведения о политических, культурных и торговых взаимоотношениях с соседними государствами (Ираном, Индией Великих Моголов), отдельные картины тогдашней дворцовой жизни и прочие детали, подчас в немногих словах освещающие интересные моменты различных исторических, бытовых и социальных взаимоотношений того времени, — все это делает настоящий памятник, несмотря на присущие ему недостатки, исключительно важным документом по истории Средней Азии.

Чтобы представить себе при чтении этого труда его неразрывную связь с описываемой эпохой и той обстановкой, в которой он создавался, мы позволим себе кратко охарактеризовать основные черты Аштарханидского государства, исходя главным образом из данных труда Мухаммед-Юсуфа. Если его сведения в этом отношении будут схематичными и общими, их все же можно сгруппировать и представить по ним следующую картину состояния владений Аштарханидов.

В территориальном отношении они включали значительную часть бывшего государства Тимуридов; столицей государства была Бухара. Аштарханидам принадлежала на юго-западе обширная Балхская провинция с входившими в нее округами Кундуза, Джузгуна (Файзабада), Шибиргана и другими современными районами Северного Афганистана, составляющими ныне обширную афганскую провинцию Каттаган. [9] Расположенный по соседству Бадахшан, по-видимому, также находился в зависимости от Бухары, поскольку наш источник упоминает, что бадахшанскими копями (рубиновыми и ляпис-лазури) ведали бухарские чиновники, и на этой почве возникла распря между правителем Бадахшана и Бухарой. Округа Термеза, Куляба и Кабадиана, лежавшие по правую сторону Аму-Дарьи, также входили в состав Балхской провинции. Гиссар, видимо, считался особой областью; области, лежащие на восток от Тиссара и Бадахшана, т. е. современный Дарваз, припамирские области и Памир, по-видимому, не принадлежали Аштарханидам. Фергана входила в состав их владений до города Узгенда включительно, потому что известна жалованная грамота (инаят-нама) Имам-кули-хана (1611— 1642), с его печатью от 1047/1637—1638 гг., о закреплении за потомками сейида Бурхануддин-Клыча (чей мазар находится в Узгенде) ряда арыков с прилежащими к ним землями ⁷. На севере владения Аштарханидов, по-видимому, захватывали Сайрам с долиной Таласа и г. Туркестан, поскольку эти места в половине XVI в. были закреплены за узбеками, находившимися под властью Шейбанидов ⁸. На запад от Бухары граница соприкасалась с владениями хивинских ханов, но как именно она проходила, в точности неизвестно. На юге прочно удерживалась Аштарханидами область Чахар-джуй (Чарджуй, современный Чарджоу) — до пределов Мервского района.

Во главе государства стоял хан; он был крупнейшим феодалом страны. Путем жесточайшей феодальной эксплуатации трудящихся масс крестьян и ремесленников ханы накапливали огромные богатства. По свидетельству источника, самый богатый из Аштарханидов, Надир-Мухаммед-хан, имел “под вьюками 600 катаров верблюдов (в среднем 30 тыс. голов. — А. С.); на его конюшне стояло 8000 прекрасных лошадей, не считая тех, что ходили в табунах; число его серых каракульских овец (самых ценных — А. С.) достигало 80 000 голов, помимо разного другого скота. Известно также, что в (кладовых) его дворца имелось 400 сундуков, наполненных франкским оранжевым бархатом. По этому имуществу можно судить и о другом его богатстве”. Этих богатств, [10] очевидно, было немало, потому что предшественник Надир-Мухаммеда, Имам-кули-хан, “из всякого рода добра, ценных вещей, денег и (дорогих) тканей, что преподносили ему,... наделял подарками каждого, кто уходил от него”, — говорит наш источник, подчеркивая в соответствующих местах богатство и щедрость Имам-кули-хана. Другой Аштарханид, Абдулазиз-хан, отправившийся в паломничество в Аравию с тридцатитысячным караваном, выразил готовность уплатить разбойникам-арабам за пропуск этого каравана 20 тысяч динаров червонного золота, т. е., примерно, 100 тысяч рублей, — сумма, огромная по тому времени. Вместе с тем, Аштарханиды, по-видимому, не чуждались даже мелких, промыслового значения, операций в целях получения дополнительных доходов. Haш автор рассказывает, что у Имам-кули-хана на конюшне всегда “стояли две лошади и когда (кому-либо) требовалось для путешествия вьючное животное, то эмиры и сановники государства отдавали в наем этих лошадей и затем опять поручали их уполномоченным государя”.

Вторым по значению городом в государстве (после Бухары) был Балх, один из древнейших городов Востока; здесь наместником бухарского хана обычно являлся его наследник, получавший титул хана. Зачастую наследник был слишком молод, и в этом случае к нему приставлялся в роли опекуна сановник, которому жаловали высшее в государстве звание (точнее—чин) аталыка, т. е. “стоящего вместо отца”, “заступающего место отца”. Нередко аталыки забирали всю власть в такой обширной провинции, как Балхская, и превращались в беспокойных феодалов, с которыми Бухаре приходилось серьезно считаться и идти на разные компромиссы и поблажки. В “Тарих-и Муким-хани” приводится целый ряд подобных примеров. Так как в административном отношении Балху подчинялись не только районы позднейшего Северного Афганистана, от пределов Гератской провинции до Бадахшана, но и округа по правому берегу Аму-Дарьи до Гиссара включительно, то Балху, как крупнейшему административному, военному и торговому центру, Аштарханиды уделяли особое внимание, тем более, что Балхский округ граничил на востоке с полунезависимым Бадахшаном, а на юге примыкал к государству Великих Моголов.

Пограничное положение Балха не допускало ни на минуту ослабления внимания и влияния центральной бухарской власти в этом округе. Поэтому в случае явного неповиновения балхских наместников и их [11] аталыков бухарские ханы вынуждены были либо “мирволить” им, либо начинать против них военные действия.

Прочие провинции Аштарханидов, от пределов Дешти-Кипчака до Балха, раздавались в удел аштарханидским султанам. Они владели предоставленными им округами на правах удельных князей, а те из них, которые получали в удел округа в Балхской провинции, были подчинены балхскому наместнику. С большой вероятностью можно предполагать, что все султаны должны были вносить в казну бухарского хана определенную сумму денег из поступавших с их округов податных сборов, за вычетом содержания двора султана и подчиненных ему чиновников округа. Мы говорим “с большой вероятностью” — потому, что во всех среднеазиатских ханствах до самого последнего времени существовал именно такой порядок. Государство жило без твердого бюджета, без годовых приходо-расходных росписей, так как казна хана была неотделима от государственной. Поскольку же не существовало определенных штатов гражданского и военного ведомств и каждый стремился “кормиться” возможно прибыльнее, то в дополнение к шариатским сборам присоединялись многочисленные виды других поборов в пользу местных феодалов. В сборе налогов имел место полный произвол, причем основной — поземельный (“харадж”) — налог взимался на основании очень шаткого учета — пробного умолота хлеба. Каждый амиль (сборщик податей) и его подручные заботились только о себе, стремились “не обидеть” себя. В то же время феодальные правители областей (хакимы), желая заслужить расположение хана, старались сдать за год больше податей, чем причиталось с них по дафтарным записям, всемерно подчеркивая этим свою распорядительность, служебное усердие и угодливость. Естественно, что при таких порядках трудящиеся массы находились в нищете и бесправии, а в руках правящей клики собирались баснословные богатства. В нашем источнике сообщается, например, о том, что овладевшие Балхом Великие Моголы Ауренг-зеб и Мурад-Бахш, захватив казну наместника, удивлялись тому, как могли быть собраны такие огромные богатства со столь небольшой области.

Областные правители (султаны) нередко находились во враждебных отношениях с бухарским ханом, хотя они были связаны с ним ближайшим родством. Наш источник дает в этом отношении такое количество фактов, что их перечисление заняло бы слишком много места. Для усмирения провинциальных правителей (включая и наследников престола) [12] аштарханидским ханам очень часто приходилось прибегать к вооруженной силе, отчего страдали не столько непокорные феодалы, сколько местное население. Так, упоминая о распре Абдулазиз-хана со своим братом Субхан-кули, наместником Балха, и о том, как Абдулазиз послал на смену ему другого своего брата, Мухаммед-султана, с войском, Мухаммед-Юсуф говорит, что последний, осаждая Балх в течение сорока дней, “так разграбил и опустошил его окрестности и районы, что не осталось и следов населенных мест”. Рассказывая об усмирении наместником Балха, принцем Сиддик-Мухаммедом, мятежных феодалов Шибиргана, Мухаммед-Юсуф отмечает, что при взятии Шибиргана “жены, дети, имущество, вещи и (самые) души, все было предано на разграбление”.

Едва ли не большее значение, чем султаны, в царстве Аштарханидов имели так называемые эмиры, принадлежавшие к знати различных узбекских племен. Они представляли собой своего рода военную аристократию, состоявшую на службе у ханов. Получая чины и разные пожалования, эмиры достигали в государстве высоких степеней и, при всем том, сохраняли прочные связи со своими родами и племенами. В трудные для себя минуты они, не задумываясь, бежали от хана или его наместников к своим родичам, поднимали их против господствующей власти и, по старому степному закону кочевников—“весь род за одного и один за весь" род”,—племя ополчалось против правительства, разоряло и грабило города и селения, опустошая целые районы и области. Мухаммед-Юсуф, сообщая о мятежных эмирах и приводя всюду вместе с их чинами названия племен, к которым принадлежали эти чиновные мятежники, отмечает иногда любопытные факты беспомощности центральной власти перед мятежными эмирами, поддерживаемыми своими племенами. Так, например при Субхан-кули-хане в течение семи лет бунтовал эмир Баят из племени алчин, носивший прозвание (соединенное с его чином) кара туксаба т. е. черный туксаба. По словам нашего источника, “в течение семи лет непрерывно большие войска, предводимые великими эмирами”, отправлялись для усмирения Баят-кара туксаба и каждый раз, потерпев поражение, возвращались обратно, “пока его не уничтожил балхский аталык Махмуд-бий, из племени катаган, истребивший все его племя”. Неудачным был и поход Субхан-кули-хана против упомянутого аталыка [13] Махмуд-бия, когда последний, опираясь на свои прочные родовые связи, вышел из повиновения хану.

Огромное влияние имели в стране ишаны — главы могущественных дервишских орденов. Они крепко держали в своих руках народные массы; их власть была сильнее власти ханов, султанов и эмиров. И когда наш автор то там, то здесь говорит в своей книге, что в то время престол иршада занимал такой-то шейх или ишан, то он совершенно точен и констатирует лишь всем известный факт.

Мистическое учение, известное под именем суфизма и в основе своей имевшее мало общего с исламом, ставило своей целью прежде всего слепое подчинение воли ученика или рядового последователя суфизма — мурида — воле его учителя, пира, или ишана ⁹. Так как число последователей у многих пиров нередко доходило до десятков тысяч и все они представляли своеобразное братство, объединенное слепым подчинением единой воле своего наставника, то легко представить себе авторитет и влияние последнего.

Большие богатства ишанов, сосредоточенные в их руках в виде огромных земельных угодий, лавок, караван-сараев, торговых предприятий, зернового хлеба, наличных денег и т. п., составлялись в результате “доброхотных даяний” их многочисленных муридов. Времена классического суфизма, когда рубище своего духовного наставника получал лишь достойнейший из его учеников, становившийся в ордене преемником своего учителя, давно канули в вечность. Появились своего рода династии ишанов, в течение ряда десятилетий и даже столетий возглавлявшие многочисленные дервишские братства. В труде Мухаммед-Юсуфа неоднократно упоминаются такие родовитые пиры или ишаны с указанием их “родословного древа”.

Становясь на сторону того или иного хана, султана или эмира, выступая против неугодных им представителей духовенства и знати, дервишские вожди вовлекали в эту борьбу послушную им паству. В таких случаях борьба даже главы государства со своими политическими противниками поддержанными влиятельными ишанами, часто оказывалась проигранной. (стр. 14-15 отсутствуют) [16] знаем размеров тогдашних торговых операций, не знаем, чем именно и где больше всего торговали, каковы были цены на различные продукты и товары страны, велико ли было число торговцев. Несомненно одно, что наряду с местным купечеством существовали и представители иноземного торгового капитала, имевшие (по крайней мере в больших городах) свои кварталы. Это были индийские купцы, по-видимому представленные в государстве Аштарханидов значительными колониями не только в Балхе и других городах, пограничных с владениями Великих Моголов, но и в столице ханства, г. Бухаре. В приводимом нашим автором рассказе о ночном похождении Имам-кули-хана весьма определенно говорится о таком квартале в г. Бухаре, где индийцы имели своего старшину. Помимо торговли, они, по всей вероятности, занимались (как и гораздо позже), ростовщичеством.

Ремесленники, как обычно, объединялись в цехи, носившие характер религиозных братств и некоторыми своими формами приближавшиеся к дервишским орденам. Здесь, в Средней Азии, они даже и обозначались арабским термином такия, который в Иране и в западно-мусульманском мире означал дервишский монастырь или общежитие.

Говоря о цехах Средней Азии, об их организации и уставах, исследователи этого вопроса часто недостаточно подчеркивают то обстоятельство, что, по существу, подобные организации объединяли и людей таких профессий, которые, с нашей точки зрения, ничего общего не имели с ремеслом, как, например, охотников, нищих, земледельцев и т. д. Иначе говоря, в Средней Азии термин такия, переводимый у нас словом цех, обозначал корпорации промыслово-ремесленного характера в самом широком смысле этого слова.

Основная масса населения состояла из оседлых земледельцев и кочевников-скотоводов. Первые обрабатывали поля, поддерживали и расширяли ирригационную сеть, несли все тяготы налогового бремени; положение их было крайне тяжелым.

Вторые в большинстве принадлежали к кочевникам-узбекам, занимавшим богатые пастбищные земли в направлении к Аму-Дарье. Вместе с искони кочевавшими здесь племенами тюрко-монгольского происхождения, столь близкими им по укладу жизни, они, несомненно, вносили известные изменения в землевладение и водопользование оседлого населения, часто стесняя и нарушая его права. Введенная Шейбанидами и сохраненная у Аштарханидов система своеобразных уделов, [17] закрепления известных областей за тем или иным узбекским племенем в качестве его юрта (местожительства), немало, видимо, способствовала столкновению интересов земледельцев и кочевников. К этому следует еще присоединить большую подвижность кочевых племен, следовавших в направлении передвижения своих стад и в конечном результате занимавших места вдали от своих юртов. Рядовые кочевники-скотоводы находились в зависимости от родо-племенной знати. Наш источник дает сведения о некоторых узбекских племенах, получивших разные области в качестве юртов; так, Кундуз был юртом племени катаган, Термез — племени кунграт, Лагман — племени алчин и т. п. Племя курама ¹⁰ наш источник упоминает сидевшим в Балхской области, тогда как позже, например в XIX в., основная часть этого племени жила в районе Ташкента и Пскента. В очень тяжелом положении находились в государстве Аштарханидов рабы, которые не имели никаких прав и полностью зависели от своих хозяев. Ряды рабов пополнялись главным образом за счет пленных персиан, которых в XVI в. фанатизм суннитского духовенства превратил в “отвратительных созданий (макрух), которыми можно было торговать”. В нашем источнике имеется ряд сведений о беспощадной жестокости к кызылбашам (красноголовым), которую под видом религиозной нетерпимости проявляла экономически заинтересованная верхушка узбекских племен, опустошая пределы Ирана. Индийцы, взятые в плен узбеками, были такими же несчастными, как и подданные Сефевидов. Мухаммед-Юсуф свидетельствует о том, что разбитых в Балхской провинции индийцев узбеки “гнали перед собой, как овец .., и захватывали их, как добычу; большинство из них продавали (на рынках) в Самарканде и Ташкенте” в рабство. В исторической поэме “Субхан-кули-нама”, написанной при жизни этого Аштарханида, упоминаются и русские “низкого происхождения”, исполнявшие в Балхе обязанности палачей. Несомненно, в числе рабов было немало пленников из монгольско-тюркских племен Дешти-Кипчака и так называемого Моголистана, занимавшего юго-восточную часть современного Казахстана, территорию нынешней Киргизской ССР и Кашгара. Население этих стран в определенных кругах, по-видимому, не считалось за “правоверных”; оно было, [18] по словам только что упомянутого источника, “свободно от разума и веры, презренно, праздно; банда монголов желтокожих, безобразных, как демоны пустынь” ¹¹. Имевшиеся в небольшом количестве рабы-негры и абиссинцы дополняли этнический состав несвободного сословия владений Аштарханидов. Не может быть сомнения в том, что в обширных владениях Аштарханидов, простиравшихся от Сыр-Дарьи до Гиндукуша, число рабов было весьма велико. Даже в эпоху глубокого упадка Бухарского ханства, ко времени взятия русскими Самарканда (1868 г.), в одном лишь Самаркандском округе насчитывалось до 10000 рабов ¹².

Наконец, совершенно особое положение в государстве Аштарханидов (как и вообще в среднеазиатских государствах) занимало сословие военных, так называемых сипах, сипахан (или, в просторечии, сипо, сипохо). Это была та реальная сила, которая обеспечивала государям Мавераннахра прочное положение на престоле и безопасность со стороны внешних врагов. Как видно из разных эпизодов исторической хроники нашего автора, регулярных войск при самом хане, в г. Бухаре с ее округом, было не так много. Поэтому в случае необходимости мобилизация войск происходила за счет отдельных провинций. Примеры этого мы находим в столкновении Аштарханида Надир-Мухаммед-хана с индийцами, когда ему на помощь пришел с войском его внук Касим-султан, правитель Мейменэ; в набегах хивинского Ануша-хана на Бухару при Субхан-кули-хане, когда последний приказывал наместникам Балха и Бадахшана выступать со своими войсками к нему на помощь. В свое время Ефремов характеризовал бухарские войска XVIII в. в таких выражениях: “по большой части войско у них разных народов...”, “войско все конница, а пехоты нет” ¹³. Эту характеристику следует целиком отнести и к государству Аштарханидов. В нашем источнике нередко говорится о военных походах с армиями, состоящими только из конницы, а в отношении племенного состава войска можно полагать, что [19] Аштарханиды привлекали в состав своих армий все народности, которые жили на их территории. Мухаммед Юсуф отмечает, например, что двухсоттысячное войско Субхан-кули-хана, подступившего к Балху, когда там правителем оказался Салих-ходжа, включало также “казаков, каракалпаков и (пpочиe) чужие племена”, а защищавший Балх от бухарцев Махмуд-бий аталык вербовал войска из племен белуджей и арабов, живших на территории балхского наместничества. Несомненно, однако, что основную, так сказать, опорную массу аштарханидской армии составляли узбеки; узбеками по происхождению было, очевидно, и большинство военачальников, или эмиров. Наш источник, за очень редкими исключениями, всюду выводит на сцену эмиров из узбекских племен. Если в XVIII в. бухарский временщик Рахим-бек “войско свое жаловал деньгами и ласкал” ¹⁴, чтобы укрепить свою власть; если в XIX в. столь “лютый” Насрулла-хан всячески ухаживал за военным сословием еще будучи наследником престола ¹⁵, — то в такой же мере и Аштарханиды старались привлечь к себе военное сословие (особенно старших и влиятельных эмиров), чему немало примеров мы находим в нашем источнике. Описанная социальная структура Аштарханидского государства находила свое отражение и в официальной хронике аштарханидских ханов. Coвременник Аштарханида Надир-Мухаммед-хана, историк Махмуд б. Вели, написавший по поручению этого хана труд “Море тайн в отношении доблестей благородных” ¹⁶, оставил нам любопытное описание распорядка происходивших при дворе Аштарханидов пиров и собраний. Он отмечает, что слева от хана (левая сторона считалась самой почетной) находились места накибов — сейидов, ведавших снаряжением и расположением войск во время походов и военных операций; за ними следовали старейшины узбекских племен (столь часто встречающихся у Мухаммед- Юсуфа): дурмен, кушчи, найман, кунграт. Ниже их садился аталык-и бузург, великий аталык; за ним было место огланов, т. е., вероятно, царевичей (а может быть, и командующих правым и левым флангами [20] армии); потом шла менее влиятельная знать тех же племен дурмен, кушчи, найман, а за ними непосредственно были расположены места для представителей карлуков ¹⁷. Рядом помещались представители буйраков а затем шли места других выдающихся по своим способностям и заслугам знатных людей каждого улуса (владения, народа) и уймака (племени).

Справа от хана первое место принадлежало шейх ал-исламу (но если бы при дворе хана оказался искавший приюта какой-либо иностранный государь, то он садился на месте шейх ал-ислама). За шейх ал-исламом занимал место кази-йи бузург (великий судья), каковой термин, видно соответствовал более позднему кази-йи калан (верховный судья), казий столицы — г. Бухары. Впрочем, на этом месте могли быть посажены и сейиды. За ними шли места ходжей дервишского ордена накшбендийя, а рядом с ними было место садра, т. е. лица, ведавшего доходами и расходами вакфов предместий г. Бухары (на расстоянии до 8 км). Ниже садра садился военный судья (кази-йи аскар), а за ним — а'лам (буквально ученейший) — старейший муфтий; рядом с ним занимал место раис, блюститель нравов, контролер за мерами веса и длины и т. п. Затем шли места представителей племени кара-кият, но хан, впрочем, мог предоставить это место и кому-либо другому; так, например, некоторые ханы предоставляли эти места представителям племени кенегес. Следующие места занимали в последовательном порядке люди среднего положения из вышеупомянутых племен: дурмен, кушчи и найман, а дальше следовали места “мужей искусства”, руководителей мистического пути, воинов и представителей разных дарований. Напротив хана первое место занимали представители племени мангыт, располагавшиеся справа, против мест кара-киятов, второе место, слева, приходившееся против огланов, предназначалось для “четырех друзей” ¹⁸, племени дурмен, соединенных с левым крылом армии. [21]

Все эти места и степени существовали для тех, кто принадлежал к эмирам, к людям, достойным доверия и благонадежным во всех отношениях.

Далее в этом интересном описании церемониала перечисляются места позади хана, которые занимались чиновными лицами разных рангов, существовавших в Бухаре до последних дней эмирата. По самому положению мест этого служилого сословия видно, что оно стояло в Аштарханидском государстве далеко не на первом месте. Оно составляло тот аппарат дворцового ведомства, который осуществлял функции административно-полицейского характера. Его влияние, не подкрепленное личными связями с эмирами и знатью племен, с дервишскими корпорациями и военной кликой, было ничтожно, тем более, что в этой чиновничьей среде не было того корпоративного духа, которым отличались многие родовые, религиозные и общественные группировки времени Аш-тарханидов ¹⁹.

Такова была социальная структура аштарханидского государства XVII—XVIII вв.

* * *

По замыслу автора, написанная им история должна была составить первый том его исторического повествования, причем второй том, по-видимому, предполагалось посвятить последующим событиям, “украсив его начало” именем и эпитетами Муким-хана ²⁰. Но так как к 1707г, прервалось правление Муким-хана в Балхе, то, можно думать, что новые события помешали Мухаммед-Юсуфу исполнить свое намерение.

Осуществив русский перевод этого сочинения, мы имели в виду положить им начало опубликованию памятников по истории Средней Азии [22] XVI—XVIII вв., которая в нашей исторической литературе представляется крайне слабо освещенной. Нам казалось, что ныне публикуемый труд Мухаммеда-Юсуфа мунши может быть своего рода отправной точкой для последующих публикаций исторических памятников, поскольку в нем имеется вышеупомянутая вводная часть, представляющая краткий; исторический очерк Средней Азии от Чингиз-хана до Аштарханидов, или Джанидов, а затем, как уже сказано, излагается история Аштарханидов до начала XVIII в.

Естественным продолжением этого труда (для опубликования) мы считали бы второй первоисточник — Убайдулла-нама, Мир Мухаммеда Амин-и Бухари ²¹, — историю Бухары и Мавераннахра за период с 1113/1701 по 1123/1711гг. В ней имеется много ценных и важных сведений об исторических событиях в последующие годы, которых не коснулся Мухаммед-Юсуф. Дальнейшее развитие событий в истории Бухары и соседних ханств отражает третий первоисточник — труд Абдуррахмана Тали' Тарих-и Абу-л-Файз-хан (История Абу-л-Файз-хана ²²), посвященный периоду правления брата и преемника Убайдулла-хана, Абу-л-Файза (1711—1747); он имеется в единственной рукописи Института востоковедения АН УзССР за инв. № 11 и в русском переводе уже подготовлен к печати. Поскольку в названном сочинении приводятся данные о все возрастающем значении Мухаммед Рахим-бия аталыка, усилившего влияние узбекского племени мангыт на дела Мавераннахра, то нами приступлено к переводу четвертого исторического памятника, Тухфат ал-хани (ханский подарок), иначе Тарих-и Рахим-хани (Рахимханская история) ²³. Его автор, Мухаммед Вафа-йи Керминеги, излагает события в Мавераннахре, главным образом в Бухаре, в аспекте исторических событий, внутренних и внешних, происходивших на фоне борьбы Мангытов за свою гегемонию в период с 1747 г. до конца XVIII в. Пятым памятником в уже готовом русском переводе (Д. Г. Вороновского) предполагается издать очень редкое рукописное сочинение Мухаммед Я'куба, сына Мухаммед Даниял-бия, Гулшан ал-мулук (Розовый цветник царей) ²⁴; в нем особый интерес представляют последние главы, посвященные событиям конца XVIII и начала XIX вв. [25]

Наконец, шестым памятником намечено издание уже готового нашего перевода Тарих-и амир Хайдар (История эмира Хайдара) ²⁵, весьма обширного труда двух авторов — Муллы Шарифа и Муллы Ибадуллы, — дошедшего до нас в сокращенной редакции неизвестного автора. Несмотря на имеющиеся в нем баснословия (особенно во вводной части), он дает наиболее полную и очень интересную историю эмира Хайдара (1800—1826гг.) и его времени. Уникальная рукопись этого труда хранится в Институте востоковедения АН УзССР за инв. № 1836 ²⁶.

Таким образом, опубликование перечисленных памятников в первую очередь позволило бы нам иметь в доступном для широкого пользования виде основные первоисточники по истории узбекского народа за время с XVII по XIX вв., труды, связанные между собой в значительной степени хронологической последовательностью и, следовательно, преемственностью исторических процессов. Мы сознательно не перечисляем других памятников по истории Бухары, Ферганы и Хивы за этот период. Их приходится оставить для работ второй очереди, так как перевод и опубликование трудов подобного рода, по существу, должны быть делом коллектива квалифицированных ориенталистов, сведущих к тому же в истории и культуре Средней Азии.

Что касается предлагаемого русского перевода “Муким-ханской истории”, то в основу его был положен полный и исправный список из рукописного фонда Фундаментальной библиотеки Среднеазиатского государственного университета за № 09/61, датированный 5 сафара 1225/12 марта 1810 г. ²⁷. Он обозначается в примечаниях как ркп. ФБ ²⁸. Другими рукописями этого же труда, привлеченными для проверки и наилучшего уяснения и пополнения основного текста, были пять следующих списков, ныне хранящихся в Институте востоковедения АН УзССР.

1. Датированный 1229/1813—1814 гг., хорошо переписанный рукой Мирзы Худайдада, сына Мирзы Хусейни ал-Балхи. Самый полный из [26] всех бывших в моем распоряжении списков, изобилующий дополнительными фразами и целыми тирадами, не встречающимися в других списках. Переплетен со списком “Тарих-и Сейид Раким”, датированным 1239/1823— 1824 гг., и содержит 131 лист. В примечаниях, при ссылках на него, обозначается как ркп. ГБ № 609/11 ²⁹.

2. Список, писанный убористым среднеазиатским насталиком, полный и исправный, но без конца (недостает, вероятно, двух-трех листов), судя по оттиску печати на переплете — “работы Муллы Исмаила, переплетчика, 1219”, судя по бумаге и по внешнему виду вообще, относится, вероятно, к 20—30-м годам XIX в. Заключает 114 листов. При ссылках на него обозначается как ркп. ГБ № 789 ³⁰.

3. Список 1236/1820—1821 гг., переписанный неизвестным переписчиком посредственным насталиком с нередко встречающимися грамматическими ошибками, но полный; заключает 118 листов. При ссылках на него обозначается как ркп. ГБ № 1531 ³¹.

4. Список без конца, обрывающийся на изложении борьбы эмира Махмуд-бий аталыка с мятежным Баят-кара туксаба и писанный старческой рукой среднеазиатским насталиком, не всегда исправный, местами встречаются пропуски и описки. Переплетен вместе со списком суфийского труда “Анис ал-кадырийя” (тоже не датированным и, по-видимому, не оконченным). Вся рукопись должна быть отнесена к первой половине прошлого века. Заключает 95 листов. При ссылках на нее обозначается как ркп. ГБ № 1691/II ³².

5. Список без начала, весьма грамотный, переписанный очень разборчивым и недурным среднеазиатским насталиком в “прекрасном городе Бухаре” в 1252/1836—1837 гг. Имеет 93 листа, но, к сожалению, с утратой многих листов в конце между 87 и 88 (позднейшая пагинация) и с пропуском нескольких глав между той, что трактует о болезни Махмуд-бий аталыка, и последней, посвященной окончанию труда. При ссылках на него обозначается как ркп. ГБ № 1738 ³³. [27]

При переводе были использованы также две рукописи из нашего собрания:

1. Без даты, переписана в “пятничный день”, рукой Эвез-Мухаммед б. Хаят-и Мухаммеди ямчи, по-видимому, в начале XIX в. Заключает 92 листа и представляет сокращенную редакцию настоящего труда; оканчивается изложением событий эпохи Субхан-кули-хана; кое-что в ней опущено, сравнительно с другими списками (вроде письма турецкого султана Ахмеда к Субхан-кули-хану и некоторых других мест). При посредственном почерке (насталик) встречаются орфографические ошибки. Этот список в примечаниях обозначен как ркп. АС (1).

2. Переписанная в месяце джумади 1 1323/14 июля — 2 августа 1905 г. рукой мирзы Абдулмумина Бухари в г. Ширабаде обычным бухарским насталиком. Заключает 132 листа. В общем полный и исправный список, но с некоторыми отступлениями и кое-какими сокращениями, особенно в эпистолярных частях. В примечаниях, при ссылках на него, обозначается как ркп. АС (2).

Все эти рукописи хорошо дополняют друг друга и помогают лучшему пониманию весьма красноречивого, местами затемненного нагромождениями подчиненных и соподчиненных предложений изложения автора, вместе они дают наиболее полный текст настоящего труда. Эти дополнения к основному списку (ркп. ФБ), а иногда и варианты излагаемых автором фактов оговариваются нами в примечаниях.

Что же касается перевода текста, то мы, по мере возможности, старались наиболее точно передать стиль “Тарих-и Муким-хани”, несмотря на столь часто встречающиеся в этом труде вычурные фразы, не свойственные русской повествовательной речи. Для уяснения имеющихся в тексте арабских выражений, легендарных и исторических имен, административных и бытовых терминов и т. п. мы сочли нужным снабдить этот перевод соответствующими примечаниями.

В процессе настоящей работы мы пользовались ценными указаниями и советами покойного профессора П. П. Смирнова и дружеской помощью и консультацией при переводе арабских фраз покойного профессора А. Э. Шмидта, поэтому с благодарностью вспоминаем обоих и чтим их память.

(пер. А. А. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Мухаммед Юсуф Мунши. Муким-ханская история. Ташкент. АН УзССР. 1956.