Библиотека сайта  XIII век

СТАНИСЛАВ ЖОЛКЕВСКИЙ

НАЧАЛО И УСПЕХ МОСКОВСКОЙ ВОЙНЫ

Е.В. Король принял послов с благосклонностию, навстречу им выходило почти все войско, и в поле приветствовал их Яков Потоцкий, Каштелян [595] Каменецкий с Князем Христофором Збаражским. Поместили их против лагеря, под Троицким Монастырем, на другой стороне Днепра, и снабдили большим количеством съестных припасов. ¹³⁶ А, как я выше упомянул, что было их столь большое число (четыре тысячи), то Е.В. Король дал им трех приставов; Януша Скумина Тишкевича, Старосту Брацлавского, Яна Кохановского Ловчего и Войцеха Мясковского, придворного своего, и, дав сему последнему сто человек пехоты своей, приказал стоять с ними на другой стороне Днепра.

Гетману оставалось в столице два дела. Он думал о том, как бы посредством находившегося при нем войска обезопасить столицу; ибо, как иначе и быть не могло, были такие (особенно имевшие в виду обманщика и доброжелательствовавшие ему), которые производили замешательства. Гетман обращал внимание на то, чтобы Московская чернь, склонная к возмущениям, не произвела мятежа, не призвала бы обманщика и не расстроила бы всего в случае, ежели бы он отвел войско от столицы. Он заметил в предусмотрительных Боярах, что и они опасались того же; ибо недавнее было этому доказательство: когда Князь Василий Шуйский, воссев на Престоле Московского Царства, послал во Псков Шереметева, мужа знаменитого, Воеводою; и Шереметев уже находился там около полугода, как вдруг, без всякого повода, чернь возмутилась и убила Шереметева с его приверженцами. Бояре опасались того же и в столице и желали, чтобы под защитою войска Е.В. Короля, они могли быть безопасны от ярости народа. Патриарха и чернь, которые сопротивлялись этому введению войска, уговорили различными способами. Наконец, дела были доведены до того, что войско вошло: Гетман выбрал ему места, удобные на всякий случай так, что войско полками и отрядами расположилось в особенных дворах, чтобы при всякой нечаянности одни другим могли подавать взаимную помощь. Полк Александра Зборовского расположился в Китай-Городе, все вместе в близком один от другого расстоянии; полк Казановского и Вейгера в Беле-Городе, также поблизости друг от друга; сам Гетман со Старостою Велижским остановился в главной крепости, Кримгроде (Кремле), во дворе, бывшем некогда Царя Бориса, в то время, когда он еще был Правителем при Царе Феодоре.

Гетман приказал тщательно наблюдать за тем, чтобы наши не заводили ссор с Москвитянами; постановил судей как из наших, так и из Москвитян, которые разрешали всякие споры; наши жили так смирно, что Бояре и чернь, знавшие своевольство нашего народа, удивлялись и хвалили, что мы жили так спокойно, не причиняя никому малейшей обиды. Боярами, [596] на то назначенными, распределены были на все войско волости, кто откуда должен был получать съестные припасы. И так мы жили там в добром порядке и при всех выгодах; ни в чем не было недостатка, и за известную цену доставали съестные припасы и все нужное; ибо мы открыли большие дороги от Вологды, Ярославля и с других сторон; от Коломны вверх по реке Москве приплыли суда с хлебом и с различными потребностями.

Другую заботу Гетман имел с войском Сапеги, которое, оставшись после бегства самозванца, хотело непременно участвовать во всем том, чем пользовалось войско Королевское, служившее под начальством Гетмана. Они хотели также жить в Столице и, когда отказали им в этом, намеревались идти в Рязань; (а страна та Рязанская весьма обильна); однако мы и это воспретили им и были готовы сражаться с ними в случае, ежели бы они туда пошли; ибо из той страны мы наиболее ожидали съестных припасов для нашего войска. Наконец, кончилось тем, что Гетман дал им на бумаге, что по прежнему обещанию своему желает исходатайствовать у Е.В. Короля, чтобы они в плате уравнены были с полком Зборовского. Они же с своей стороны не должны были опустошать уже Рязани и других областей, присягнувших на имя Королевича Владислава, но чтобы лучше отправились в Северскую землю, державшую еще сторону самозванца, и приводили ее к повиновению Е.В. Королю. Поелику это войско терпело великий недостаток, и находилось в нем большое число больных и раненых; то для снабжения его и успокоения, Гетман приказал выдать 10.000 злотых из казны Московской, и тайно некоторым из начальников дал по несколько сот золотых, чтоб только без хлопот избавиться от них честным образом и направить туда, где они были нужны. В самом деле, они так сделали и пошли в Северскую землю мимо Калуги, не в дальнем расстоянии от коей, ожидая заморозей, остановились при Мосальске и Мещайске (Мещовске).

137 Гетман как всегда, так и в это время не переставал действовать с тонкостию, разными уловками. Когда уже Сапега отступал с войском своим, он позволил какому-то Валявскому, бывшему первым и почти главным наперсником самозванца, отправиться к самозванцу и обнадеживать его в милости Е.В. Короля, обещая предстательство за него Гетмана; приказывая убеждать его, дабы он с полною надеждою прибегнул к милости Е.В. [597] Короля добровольным образом. Но это было тщетно; обманщик и жена его не согласились на то.

По удалении от Москвы войска Сапеги, Гетман, думая тем поспешнее отправиться к Е.В. Королю, с величайшим тщанием приготовлял все нужное для устройства войска и Столицы. Перебраковал чужестранное войско, которого оставалось еще до двух тысяч с половиною, опасаясь, чтобы оно, служа без платы, не изменило в верности. А как платить жалованье столь многим войскам не было откуда, то, вместо помощи, от них могла приключиться опасность; и так он оставил из них только восемьсот пехоты; прочих же отправил, уплатив им из казны Московской. Это отправление Немцев было весьма приятно Московским Боярам; помнившим еще своеволия, произведенные ими при Шуйском; очень радовались, что освободились от них.

Многое также зависело от того, кто бы начальствовал над Московскими Стрельцами: ибо должность начальника Стрельцов у Москвитян столь же важна, как у Турок Янычар-Аги; Цари никому не вверяют ее, кроме братьев или приближенных. В царствование Василия Иоанновича должность сию исправлял брат его, Князь Иван Шуйский. Эту упразднившуюся должность Е.В. Король, по ходатайству некоторых приближенных, препоручил было Ивану Салтыкову ¹³⁸, который был верным и доброжелателем Е.В. Королю, что доказал своею смертию. Но прежде, нежели прислано было ему право на сию должность из-под Смоленска, Гетман уже послал его в Великий Новогород для охранения той страны и для очищения крепости Ладоги от бежавших туда Шведов ¹³⁹: действительно, он исполнил это: но после, когда уже в Москве (о чем будет сказано ниже) дела пришли в расстройство, во время мятежа в Новегороде был убит чернию.

Гетман довел дело до того, что по добровольному согласию Бояр, переговоря с ними о том прежде, начальство над Стрельцами поручил Старосте Велижскому, на что и сами Стрельцы добровольно согласились; ибо Гетман всевозможной обходительностью, подарками и угощениями так привлек их к себе, что мужичье это готово было на всякое его изволение. [598]

Они сами охотно приходили спрашивать: не знают ли где-либо изменников, говоря, что желают их изловить, и показывали признаки великой верности своей и доброжелательства. Когда Староста Велижский был поставлен над ними начальником, то они охотно изъявили согласие и желание свое повиноваться ему ¹⁴⁰.

С Патриархом, человеком весьма старым, ради религии (опасаясь в ней перемены) сопротивлявшимся делам нашим, Гетман сносился сперва пересылаясь, а потом, сам у него бывая, приобрел (по-видимому) великую дружбу его и различными способами ухаживал до того за ним, что старец, как было слышно, возымел к нам противное прежнему расположение. Так ¹⁴¹, устроив и распорядив все таким образом, чего требовало время, он торжественно объявил Думным Боярам, что желает отправиться к Е.В. Королю, представляя им различные причины своего отъезда: отдать отчет лично Е.В. Королю о всем, что случилось и по какой причине, послам их помочь в желанном и скорейшем отправлении и переговорить, наконец, о надлежащем содержании войска и уничтожении Калужского обманщика. Но причины эти были поверхностные, о действительной же причине он умолчал, храня ее в великой тайне, а именно, что Е.В. Король как письмом, так и чрез Старосту Велижского, объявил свое желание приобрести Государство Московское не для Королевича Владислава, но для самого себя. Гетман, имея достаточную опытность касательно воли народа Московского, который никоим образом на это не согласится, предвидел, что должны наступить великие замешательства и затруднения, когда намерение Е.В. Короля будет открыто. Ибо сперва еще, когда Салтыков и другие преданные Е.В. Королю Бояре прибыли в первый раз под Смоленск, то уговорясь там с Сенаторами, они твердили при каждом собрании, что ежели Король желает приобрести это Государство для Королевича Владислава, в таком случае он успеет без больших усилий; если же для себя самого, то не обойдется без великого кровопролития. Писать о всех таковых обстоятельствах казалось, что будет безуспешно; послать же не было столько способного человека, коему было бы можно это вверить, и кто бы все Е.В. Королю, по причине важности дела, представил надлежащим образом. А как Е.В. Король, несмотря на обещание свое, данное под Смоленском Салтыкову и другим Боярам стороны Королевича Владислава, уведомлял теперь Гетмана в противном,— то различные были мнения в [598] суждениях людских об этом обстоятельстве, когда оно сделалось гласным. Большая часть виновником этого почитала Яна Потоцкого, Воеводу Брацлавского, который, как сам собою, так и посредством брата своего Стефана Потоцкого, бывшего Спальником ¹⁴² у Е.В. Короля, беспрестанно твердил Королю не довольствоваться условиями, заключенными под Москвою, представляя, что вся слава останется при одном Гетмане, ежели тем кончится, и что Король возвратится из этой экспедиции с бесславием; посему доказывал Королю, что он совершил бы более, ежели бы за одним предприятием овладел Москвою, ибо собраться на вторую подобную экспедицию будет трудно, а завладев Москвою с великими ее богатствами (о которых, как обыкновенно бывает, слава больше сущности), указывал на средства, помощью коих можно бы было преодолеть все могущие представиться затруднения. Итак, Потоцкий употреблял все возможные средства для преклонения воли Е.В. Короля к своему мнению, как казалась из ревности, что у Гетмана дела пошли так счастливо, его же под Смоленском напротив; а потому он желал, чтобы все это (т.е. устроенное Гетманом) не состоялось, и советовал привести в исполнение дело сие против мнения других Сенаторов, особенно Льва Сапеги, Канцлера Литовского, всеми способами старавшегося и советовавшего Королю почитать условия те непременными и отослать их на Сейм. Е.В. Королю понравился совет Воеводы Брацлавского и обнадеживание силою покорить обстоятельства, и, как бывает в делах человеческих, чего желаем, тому охотно верим, Король приняв его предначертание, последовал его мнению.

В то время, когда Гетман должен был выезжать из Москвы, пришел к нему Мстиславский и с ним около ста знаменитейших Бояр, и, запершись с Гетманом, просили его о двух предметах: во-первых, не предстоит ли возможности, чтоб он не уезжал от них, ибо, говорили они, теперь в присутствии твоем мы живем смирно и согласно, а по отъезде твоем опасаемся, чтобы люди ваши, как своевольные, с нашими людьми не произвели ссоры; во-вторых, ежели иначе быть не может, и он должен ехать, то в таком случае, чтобы войско свое оставил в хорошем управлении; они же (Бояре) с своей стороны обещали и хотели стараться до прибытия Королевича удержать дела ненарушимо и в спокойствии. Таким образом, советовали ехать с тем, чтобы он просил Е.В. Короля как наипоспешнее отправиться на Сейм, присовокупляя, “знаем, что у вас не может быть ничего основательного без утверждения Сейма; а потому пусть Е.В. Король, уговорившись и определив с Послами нашими все дела, касающиеся обоих Государств, после Сейма как наискорее приезжает к нам с Государем [600] нашим, Королевичем Владиславом, ибо мы знаем, что Королевич по мудрости своей не совладеет еще с столь великими делами, то чтобы Король до совершеннолетия управлял Государством”. Гетман отвечал им, что иначе не может сделать, как только отправиться; однако так уезжает, что войско будет содержаться в таком же порядке, как и в присутствии его; просьбу их касательно отправления Е.В. Короля на Сейм обещал представить, напоминая постоянно пребывать в утвержденной присягой верности, и обещал (что было им (Боярам) приятно), отделавшись у Е.В. Короля, возвратиться немедленно назад. Гетман, собравшись в дорогу ¹⁴³, поручил войско Полковникам под главным начальством Старосты Велижского и расположил также часть войска в Можайске, Борисове и Верее, поручив оное Струсю, Старосте Хмельницкому. Князь Мстиславский и другие первостатейные Бояре проводили Гетмана около доброй мили, а пока ехал он чрез город, вся чернь по улицам забегала ему дорогу, прощаясь и благословляя ¹⁴⁴.

Здесь должно упомянуть, что делалось под Смоленском, ибо прежде казалось неуместным прерывать нить происшествий, бывших по выезде Гетмана из-под Смоленска до самого возврата его туда.

Воевода Брацлавский ¹⁴⁵, надеясь легко взять Смоленск, коль скоро исправлены были орудия, приказал ставить и насыпать туры, за которыми поставлены были пушки, идучи с поля, налево от Копыцинских (копытинских) ворот, при помощи проведенного рва, из которого безопасно можно было ходить к шанцам и другим турам. Он не принимал в соображение того, что за стеною, тут же непосредственно, был старый вал вышиною более десяти локтей, во времена предков наших, бывший сильнейшим оплотом крепости, нежели эта каменная стена, построенная в царствование Царя Феодора; и хотя бы стену ниспровергнули, что сделать хорошими орудиями нетрудно, то все-таки оный столь высокий вал служил препятствием ко входу в крепость, как оказалось после и на самом деле. К тому же еще не собраны были люди, которыми должно было осаждать крепость, и [601] орудия без всякого действия, по-пустому стояли в шанцах в продолжение нескольких недель, пока, наконец, из Северской земли и еще со Старостою Велижским из Белой не выступило всего-навсе около пятнадцати тысяч казаков. Потом, когда собрались все, Воевода приказал из всех орудий разбивать прежде башни,— куртину, состоявшую из каменной стены ¹⁴⁶; и в самом деле, при деятельном действии пушек на среднюю бойницу (или амбразуру) как бы в средину стены, имевшей впадину согласно желанию стрелявших, стена не могла устоять против пальбы и, наконец, обрушилась, сделав довольно широкий пролом; этим, однако, проломом войти в крепость не было никакой возможности, ибо как не были еще уничтожены боковые обороны (которых нельзя было миновать без явной опасности), так равно, имея сроку несколько недель и зная, откуда будет нападение, Москвитяне укрепились еще впереди помянутого вала так, что, ходя вокруг всей крепости, нигде не найдешь места сильнее этого.

Воевода Брацлавский, видя разрушение стены и считая уже в руках своих победу, непременно хотел тотчас же начать штурм. Михаил Шеин ¹⁴⁷, хотя не слишком опасался этого приступа, однако, услышав что произошло с войском Шуйского и с самим Шуйским (чего перед тем никогда не делал), выехал из крепости в намерении начать переговоры с Воеводою Брацлавским и Канцлером, ибо он видел, что когда наши предпримут штурм, то в таком случае не обойдется без потери людей, чем не хотел раздражать против себя наших, а потому на совещании с Канцлером объявил, что какой будет договор в Москве с Боярами, так и он поступит. Но Воевода Брацлавский, быв весьма нетерпеливым, думая что Шеина побуждала к тому боязнь, не дозволив ему дальнейшей отсрочки, прервал совещание и чрез несколько часов начал приступ ¹⁴⁸, который Москвитяне с валу и с оных башень отразили без всякой со стороны своей опасности. Тогда Воевода снова приказал разбивать башни, по разрушении коих он хотел предпринять штурм вновь, который сверх потерянных уже тысячи слишком человек, кроме большей погибели солдат не принес бы никакой пользы; но выпавший сильный дождь в то время, когда хотели начинать приступ, воспрепятствовал оному и спас тем от дальнейшей потери людей.

Е.В. Король в это время занемог и лежал в постели, а в противном случае он верно бы на приступ не согласился, ибо и после того часто упоминал, что приступ оный произведен был необдуманно; потом также и сам Воевода Брацлавский, увидев, что ничего тем не сделает, предприятие [602] свое оставил. Однако, орудия оставались на том же месте, за турами, без всякой основательной причины; пехоте, (которой не весьма много было), докучали частые караулы, и мало при них оной находилось, а посему орудия сии стояли в великой опасности, так что в случае вылазки неприятеля, без всякого сомнения, эта горсть пехоты не могла бы их удержать. Но Москвитяне в продолжение всей осады, кроме нескольких вылазок конницею, пехотою не делали, потому что, как уже помянуто выше, запершись вдруг в крепости в столь большом количестве, они постигнуты были чрезвычайно большою смертностью; и так вскоре, по прибытии нашем под Смоленск, их тотчас стало убывать во множестве от болезни, начинавшейся в ногах и распространявшейся потом по всему телу. Столь ужасной и частой смерти Москвитян, умиравших по несколько сот ежедневно, причиною был не столько недостаток в продовольствии (которого и после, по взятии крепости — ржи, овса — нашлось в достаточном количестве), как особенно бывшая между ними какая-то язва, не вредившая нам нисколько ¹⁴⁹; Москвитян выходило из крепости весьма много, спускаясь различными способами и уловками со стены и выскакивая из окон: находясь между нами, они были чрезвычайно бледны, но нас ничто не коснулось.

Таким образом, как упомянуто, Воевода Брацлавский, оставив приступ и доставши одного Русского беглеца из крепости, работавшего там около подкопов и обещавшего ему служить в сем деле, стал размышлять о взятии крепости подкопами. Предприятие это было, однако ж, затруднительно, потому что Москвитяне предупредили его заботливостью своей; и так вместо успеха оно приносило больше вреда, ибо Москвитяне, имея везде около стен под землею слухи, как скоро услышали, откуда наши подкапываются, предупреждали, подкладывая под наших порох, и выгоняли их вон. Наконец, помянутый Москвитянин стал уже копать в самых шанцах наподобие глубоких колодезей, и подошел таким образом под слухи крепости, идя под ними так низко, что осажденные не могли того заметить; уже в Декабре месяце подложенные несколько десятков центнеров пороху, вопреки великому ожиданию от этого подкопа, не произвели никакого успеха; ими была поднята на воздух та же самая избитая стена, но вал остался невредим. Следовательно, вход в крепость не был открыт, и эта великая надежда исчезла.

Припомним себе, что выехавшие из Столицы Послы Московские, по причине худых дорог в тогдашнюю мокрую осень, долго находились в пути, [603] и только в последних днях Октября прибыли под Смоленск; им отвели становье, как сказано выше, по ту сторону Днепра против лагеря и почти против Троицкого монастыря, в котором стоял Щенсный Крицкий Под-Канцлер Коронный. Еще прежде Послов приехали два сына (двое детей) Боярских: Молчанов и Соловецкий, принесшие Е.В. Королю от Думных Бояр поклон и все договоры. Они имели также письмо к Шеину, извещающее его о принятии за Государя всею землею Русскою Королевича Владислава и об учиненной ему присяге, поручая то же исполнить и Шеину; Шеин тотчас объявил, что готов сие сделать, и выслал к Е.В. Королю некоторых детей Боярских, извещая о готовности своей, подобно Боярам Московским, учинить присягу Королевичу Владиславу. Е.В. Король отвечал ему: что положение Смоленска совсем иное, чем других городов; что здесь сам Король своею особою; посему и потребно, чтобы самому Е.В. Королю и Королевичу присягали и немедленно бы сдали крепость, полагая между прочими причинами и славу свою, уж будто бы Е.В., находясь лично столь долгое время под крепостью, не мог покорить ее. Вышедшие из крепости Москвитяне начали было дружиться с нашими, покупать и продавать, но после, когда их не допустили для покупки соли и других потребностей, услышав неприятный для себя ответ, они перетревожились и заперлись в крепости.

Великие Послы, будучи допущены к Е.В. Королю, по отдании поклона и челобитии от всего Царства, отправили посольство, согласно данной им инструкции, по которой они особенно должны были просить о Королевиче Владиславе, и касательно статей, о коих было условлено с Гетманом. Король отвечал им благосклонно чрез Канцлера Литовского, принимая доброжелательство, с которым они отзывались относительно Е.В. Короля и Королевича Владислава, и приказал совещаться им о статьях с Сенаторами; Послы имели несколько собраний с Сенаторами, но большая часть статей (даже и те, которыми они довольствовались, не были защищаемы ими упорно) отложена была до Сейма ¹⁵⁰. А как насчет позволения Е.В. Короля дать Владислава, не было помина; напротив, Сенаторы настаивали, чтобы присяга относилась вместе Королю с Королевичем, и чтобы тотчас был сдан Смоленск; то все это весьма потревожило Московских Послов и [604] находившихся при них детей Боярских, а особенно бывших там около тысячи уездных Смоленских Бояр, которым Канцлер Литовский ¹⁵¹ приказал именем Е.В. Короля, чтобы они присягали вместе Королю и Королевичу, ежели не хотят лишиться своих поместий ¹⁵²; наши, приведши некоторых таким образом к присяге, произвели между ними великое смущение и перемену в образе мыслей.

Гетман встречал некоторых из них еще в пути своем, как по недостатку продовольствия, так раздраженных уже произведенною совершенно против чаяния их неожиданностью, во множестве ехавших обратно в Столицу; тогда же стали они рассеивать по всему Государству слышанную ими волю и декларацию Е.В. Короля под Смоленском, и по этому случаю Москвитяне начали возмущаться и бунтовать, как о сем будет упомянуто ниже. Приехав под Смоленск ¹⁵³, Гетман сперва на частной аудиенции у Е.В. Короля давал отчет о всем, что сделано было и по каким причинам, а особенно представлял, что известие о воле Короля дошло не прежде, как по совершении уже всего; что он, Гетман, не имея другого наставления, поступал согласно с декларацией Е.В. Короля, данною уже прежде Салтыкову ¹⁵⁴ и другим Боярам, и что, наконец, должно было согласоваться с желанием народа. Ибо, если бы объявить то, что было привезено Старостою Велижским, то этот народ, наверное бы, вспыхнул и выбрал бы себе за Государя кого-либо другого, а нам осталось бы, таким образом, в прибыли только война, которую не захотели бы поддерживать неудовлетворенные жалованием солдаты.

Гетман излагал также другие сильнейшие причины, представлявшиеся в его уме: во-первых, что полезно было бы как Речи Посполитой, так самому Е.В. Королю и потомству его не пренебрегать и не отвергать условий, которые сам Бог нам послал; во-вторых, что Е.В. Королю, поставленному Богом на столь высокой степени, по крайней мере, долженствует отвращать заранее бедствия, могущие постигнуть Речь Посполитую; он указывал, сколь гибельны были для Речи Посполитой три запамятные междуцарствия, одно другого хуже, из коих последнее довольно и кровью обагрилось, и одна только чудотворная милость Божия предохранила от грозивших [605] величайших бедствий; а потому Гетман просил во избежание сего и помня о смерти, чтобы Е.В. Король позаботился о Речи Посполитой, ибо в случае смерти Е.В., чего Боже сохрани, неминуемо воспоследуют великие смятения; потому что никто не может наверно обещать: сделается ли тотчас Королем Владислав Королевич, и что много осталось раздраженного народа из прошлого бунта, и непогасшая ненависть может многое в умах людей ¹⁵⁵.

Гетман припоминал также пример Короля Сигизмунда 1-го, который, хотя пользовался укоренившимся и продолжительным уважением, однако же ведая, что в состоянии сделать неизгладившаяся еще ненависть, старался короновать сына своего в молодых летах ¹⁵⁶; в то время это не было еще воспрещено законами, но теперь, когда уж путь пресечен, так что ни Е.В. Король никоим образом не может приложить о том старания, ни же мы с своей стороны дать согласия, чтобы во время жизни Е.В. назначить на царствование другого Короля, то в таком случае, пребывание Королевича Владислава на престоле Московском споспешествовало бы для мира и спокойствия Речи Посполитой. Тогда другие соискатели лишились бы надежды, а Речь Посполитая освободилась бы тем от опасений касательно возмущения, ибо ни один из соискателей не мог бы доставить Республике таких выгод, какие бы открылись ей от соединения с Государством Московским. Сверх того, припоминал, что легче было бы тогда завоевать обратно Швецию, ежели бы Королевич воссел на Престоле этого Государства.

Дальше продолжал, что не может вдруг статься так, как бы мы предполагали себе, желали и хотели,— что конец должно предоставить времени, ибо один только Господь Бог может в точности исполнять то, что хочет; напротив, при человеческих средствах, по естественному ходу, дела имеют в известное время начало свое и возрастание: так сперва дитя — становится со временем человеком, а из малого прутика вырастает впоследствии большое дерево. От соединения Великого Княжества Литовского Королем Ягеллою ¹⁵⁷ минуло 160 лет прежде, нежели оно слилось с Короною настоящим образом.

Гетман приводил нимало и других причин, советуя действовать сообразно со склонностью этого народа, и положить конец войне, поелику из условий, заключенных теперь под Москвою, могли проистекать великие выгоды для Речи Посполитой. Если же Е.В. Король не захочет этим [606] довольствоваться, тогда, кроме других неудобств, необходимо завяжется продолжительная война, которой неизвестно когда и какой будет конец. Надобно, говорил также, обратить внимание и на солдат, склонных к бунтам и мятежам в случае, если бы им не могло быть выплачиваемо жалованье, чтобы, по уничтожении сих трактатов, они не взбунтовались и не вступили в области Речи Посполитой с требованием от нее заслуженной платы, которую по уговору должны были получить из казны Московской.

Но уши Е.В. Короля были закрыты для убеждений Гетмана, после приезда которого с послами Московскими было снова несколько совещаний ¹⁵⁸; приезжали также из крепости те, коих присылал Шеин, но как со стороны Сенаторов, так равно и Москвитянами повторяема была одна и та же песня.

В это время, как упомянуто выше, Самозванец находился в Калуге; посылая, однако, в Москву чрез своих повереных, тайных образом письма и не переставая тем возмущать народ. С таковыми его письмами пойман был Поп, в числе писем было одно из них к почетнейшему Боярину, Князю Воротынскому; этот же Поп на пытке оговорил Князя Андрея Голицына (родного брата Василия, бывшего послом) сказав, что он о том знает, да и самом Князе Василье объявил что с дороги, едучи в Смоленск, намеревался писать к Самозванцу письмо. Князей Воротынского и Андрея Голицына тотчас взяли под стражу, а помянутый Поп наказан с другими, оказавшимися виновными.

Самозванец, видя, что наши твердою ногою расположились в столице и, что сверх того, полк Сапеги, поставленный в Можайске и Мещовске,— близко примыкал к нему, не имея при себе никого из верных людей и не полагаясь на свои дела, думал уходить на низовья Дона в Воронеж; ибо он знал, что это войско Сапеги договаривалось с Е.В. Королем о некоторых статьях, и был уверен, что, получив требуемое, оно было намерено покуситься против него. Крепость Воронеж, построенная Царем Борисом на Дону, была на дороге, которою ходили обыкновенно в Москву Татары: ее-то, на всякий случай, укрепил было Самозванец и снабдил всеми потребностями, в надежде иметь там убежище приклонившихся к упадку делах своих. Однако, не пришлось ему сие исполнить, ибо много было при нем таких людей, которые, узнав обман Самозванца, желали истреблением его возвратить стране мир и тишину. К тому же он, как человек безрассудный, царствовал нагло и жестоко: незадолго умертвил Царя Касимовского ¹⁵⁹ из Ногайской Орды, находящейся под правлением Великого Хана, [607] Москвитянами Золотым Царем называемого; во власти сего Великого Хана был этот Царь, называвший себя Царем Казацкой Орды и взятый в молодых летах в сражении, воюя с Москвитянами, Князем Петром Горчаковым, теперь вторым Воеводою по Шеине.

Царь Иван, в Государствование коего он был взят в плен, не предал его смерти во уважение знатности происхождения и, напротив того, даровал ему Касимов, подарок достойный, от коего Москвитянами назван Царем Касимовским; у Царя Ивана он был в великой почести и получил первое место пред всеми Боярами; таким же образом обходились с ним Царь Феодор, Царь Борис и первый Самозванец Расстрига, по умерщвлении же последнего он жил в своем поместье.

После, когда второй Самозванец остановился под Москвою в Тушине с Князем Рожинским, и когда многие области и города передавались к нему от Шуйского, тогда же приехал к нему и Царь Касимовский с немалым числом людей и блестящею свитою; как он был человек щедрый, в чем соглашаются знавшие его, то и роздал более 300.000 ¹⁶⁰ солдатам, а наипаче самому Самозванцу. После бегства обманщика из-под Москвы, Царь Касимовский поехал к Е.В. Королю под Смоленск, оставив много любимого им сына в стане под Москвою при Князе Рожинском. Но этот сын не так любил отца, как отец его, ибо, когда стали наши разделяться на две партии, он предпочел ехать с теми, которые шли к Самозванцу в Калугу, где имел также мать и бабку.

Потом Царь Касимовский ехал с Гетманом из Смоленска и в продолжение всего этого времени вел себя степенно и верно. По заключении трактатов, в то время, когда Самозванец бежал из-под Москвы в Калугу, и Царь Касимовский, соскучившись по жене и по сыну, скрытно уехал в Калугу, где, помня, однако, милость Е.В. Короля и обходительность, оказанную ему Гетманом и Рыцарством, принял намерение уехать оттуда, уговаривал и сына ехать с собою; но сын не только не хотел с ним ехать, но напротив того, предуведомил о том Самозванца, который и приказал умертвить его, ускорив этим собственную свою гибель;— весьма многие сожалели о сем Царе Касимовском, особенно Юртовские Татары, между коими был некто Князь Петр Урусов ¹⁶¹, человек воинственный и отважный; он сговорился с несколькими десятками Татар одинаковой с ним силы и улучил против Самозванца следующий случай. Самозванец любил обыкновенно в нетрезвом виде проезжаться, и это случилось 20-го Декабря 1610 года ¹⁶², он во время обеда (как то охотно делывал) приказал запрячь сани, положив в оные фляг с медом, и пил с некоторыми Боярами. [608]

Князь Петр Урусов с несколькими десятками помянутых сговорившихся с ним всадников ехал за Самозванцем, будто провожая его, и, когда Самозванец с Боярами подпил, Урусов, прискочив к саням, сначала выстрелил в него и ранил, а потом, отрубив саблею голову и руку, пустился в обратный путь в Калугу ¹⁶³. Некоторые думали, что на сие навел Урусова Гетман; подозревали же в сем, вероятно, потому, что Гетман, после бегства Самозванца из-под Москвы, обращался с Урусовым обходительно и ласково. Таким, однако же, образом, прекратились бездельничества Самозванца и, по убиении его, Бояре, между коими были Князь Димитрий Трубецкой и Князь Григорий Шаховской, запершись в Калуге и снесясь с Боярами столичными, учинили также присягу на имя Королевича Владислава, Жену Самозванца и всех ее слуг, родом Поляков, взяли под бдительную стражу; госпожа эта выдавала себя за беременную и в Калуге же, в заточении, родила сына, которого, для снискания тем расположения Москвитян, приказала окрестить в Русскую веру.

Между тем, известия, что Е.В. Король не хочет дать на Царство Московское сына своего Королевича Владислава, более и более распространялись по земле Московской, вследствие чего в разных местах начались бунты и измены, усилившиеся наиболее от некоего Прокофия Ляпунова ¹⁶⁴, родного брата Захария, который был первым поводом к низложению с Царства Шуйского. Этот Прокофий Ляпунов, еще при Шуйском, был Воеводою Рязанским, но во время сих смут он ненавидел обманщика, Шуйскому также повиновался, когда хотел, за что в области, в которой был Воеводою (многолюдной и весьма плодородной) имел у народа великую [609] доверенность, и Шуйский, находясь от Самозванца в затруднительном положении, ничего ему не мог сделать. Он был из числа тех, которые не желали царствования как Самозванца, так и Шуйского: радовался, услышав, что Бояре сделали с Гетманом договор о Королевиче: тотчас, присягнув сам на имя Королевича, привел к присяге и всю область Рязанскую. Послал к Гетману сына своего Владимира, бывшего в совершенном возрасте, которого Гетман, почтив благоволением, угостив и одарив, отослал к нему обратно.

В таком расположении духа Ляпунов пребывал довольно долгое время, приказывая доставлять из Рязани нашим людям в Москву съестные припасы; когда же стали сомневаться в приезде Королевича, тогда он писал к Думным Боярам письмо, спрашивая: какое они имеют известие, и будет ли Королевич или нет по условию, учиненному с Гетманом? объявляя притом от имени своего и всей Рязанской земли, что, согласно присяге своей, с готовностью желают иметь Государем Королевича. Письмо это было весьма длинно и перемешано изречениями Священного Писания с приличным, однако, на такой случай содержанием; Бояре отослали оное к Е.В. Королю под Смоленск. Когда же известие, что Е.В. не дает Королевича, еще больше распространилось в народе, по разным местам Царства Московского, тогда Ляпунов снова написал к Боярам второе уже очень суровое письмо, объявляя, что хочет изгнать наших из Столицы и, сочиняя Универсалы в неприязненном духе против нас и против тех, которые бы нам благоприятствовали, рассылал от имени своего и всей земли Рязанской, призывая к себе, как долженствующему потушить всеобщий пожар. И этот Универсал был длинен и заключал в себе все, что только могло послужить к возжению ненависти против нас и Думных Бояр; особенно возбуждал страх и опасение со стороны веры, говоря, что мы намерены их веру искоренить и ввести свою, и присовокупляя многие другие сему подобные обстоятельства.

Побудительной причиной к тому был также Патриарх, возбуждавший и подстрекавший его на таковой поступок, ибо Патриарх знал, что делал. Иные обвиняли в том и Василия Голицына, который будто бы возбуждал и подстрекал Ляпунова, но Голицын упорно стоял в том, что он не имел никаких сообщений с Ляпуновым; сознаваясь в том, однако, что писал к Патриарху, что Е.В. Король не хочет дать Королевича Владислава и желает лучше сам быть Государем. Патриарх, уже уведомленный о сем Голицыным и Митрополитом Ростовским, рассеивал и сообщал письмами эту весть в города, ускорив, таким образом, кровопролитие, о котором сказано будет ниже. За сим последовало замешательство в делах, больше всех предыдущих; народ возмутился в Столице, и города: Ярославль, Переяславль, Вологда, Новгород Великий, Коломна, Серпухов, Тула и другие стали отлагаться. [610]

Ляпунов также открыто взялся за оружие: послал сына Владимира с первым войском в Коломну, а сам оставался в Переяславле Рязанском, в ожидании больших подкреплений, сносяся и сговариваясь с Заруцким ¹⁶⁵, начальствовавшим при обманщике Донскими казаками. Об этом Заруцком, как о человеке, игравшем важную роль в сей комедии, надобно несколько поговорить. Отец его был родом из Тарнополя. Романовские Татары, воевавшие Русские земли, захватили его небольшим еще мальчиком; в Орде он достиг совершенного возраста и каким-то случаем ушел от Татар к Донским казакам. Потом, по время распрей, пришел с Донцами к первому Самозванцу, по умерщвлении коего, в числе первых пристал к другому, и в первых порах славы этого Самозванца Заруцкий был ему великою помощью; как неугомонная голова, ему доставало сердца и смысла на все, особенно, ежели предстояло сделать что-либо злое. Впоследствии, когда партия Самозванца пришла в силу, он имел большой доступ к его милости и предводительствовал Донцами; ежели нужно было кого взять, убить или утопить, исполнял это с довольно великим старанием. В стане Тушинском достаточно приметна была неусыпность его, ибо при всегдашней почти нетрезвости Князя Рожинского, он заведывал караулами, подкреплениями и собиранием известий; когда же Самозванец ушел из стана и с ним почти все Донцы, Заруцкий остался при нас и приехал к Е.В. Королю под Смоленск, а потом с Гетманом в Белую; был в Клушинском сражении, и при взятии острожка, где и отличил себя. Но по причине питаемой им ревности к молодому Салтыкову; который, как человек знатного происхождения, и в милости Гетмана, и во всем имел пред ним преимущество, Заруцкий, не в состоянии будучи стерпеть этого, когда пришли под Москву, снова передался к Самозванцу и находился при нем до самой его смерти.

После, когда Ляпунов, как сказано выше, предпринял войну; Заруцкий с давними своими друзьями и со многими, державшимися его, много вредил нашим, о чем будет говорено ниже. Однако, нашим нелегко было и теперь; съестные припасы доставали они с большею трудностью, ибо города, из коих был подвоз, заперлись. Желая пособить сим бедствиям, вознамерились рассеять толпы, стекавшиеся к Ляпунову. Для исполнения сего высылали полки людей: Ротмистр Казановский ¹⁶⁶ у Переяславля-Залесского поражал некоего Просовицкого ¹⁶⁷. Врещ также ходил с войском в Коломну; но сего было недостаточно и не принесло никакой пользы, ибо [611] Москвитянам, знавшим проходы в своей земле, наши не могли воспрепятствовать стекаться и приготовляться тем к уничтожению наших.

В таковой нужде, стеснявшей наших в Столице, их то спасло, что Бояре дали им из казны Царской на несколько месяцев на харчи около 300.000 злотых; на эти деньги они покупали себе съестные припасы, которых тогда еще в городе было в изобилии. Староста Велижский часто писал к Е.В. Королю, уведомляя о таковых опасностях, и просил пехоты, которой и под Смоленском не так было много, чтоб не нуждались в ней еще. В это время пришли также известия от Воеводы Русского ¹⁶⁸ и от Господаря Волошского, что Гавриил Баторий, Воевода Седмиградский, вступил с войском в землю Молдавскую и вытеснил оттуда Радулу ¹⁶⁹, бывшего там Господарем; Воевода Волошский с заботливостью писал о своей опасности. Многие Сенаторы опасались, чтобы во время сего отсутствия Е.В. Короля, сверх вреда, понесенного по поводу самозванцев, Баторий, увлеченный таковым завладением земли Молдавской, не отважился на что-либо большее против Республики, а потому часто писали и советовали Е.В. не считать этого маловажным: в письмах некоторых Сенаторов были слова, чтобы Е.В. Король размыслил о том, дабы Республика не потерпела какого-либо ущерба.

Известия сии беспокоили Е.В. Короля и находившихся при Е.В. Сенаторов. Дело состояло в том, что Сенаторы советовали для укрощения сказанных опасностей, отправить в Столицу Гетмана, на что соглашался и Е.В. Король; но Гетман, поелику советы его были отвергнуты, ведая, что ничего там своим приездом не сделает, не хотел в это дело вступаться; также и здоровье его трудами и беспокойствами ослабленное и истощенное не позволяло ему вдаваться ни в какие распоряжения и дела, почему и находился в лагере как праздный человек ¹⁷⁰. Итак, по совету Сенаторов, Е.В. Король приказал ему отправиться на Русь для предупреждения опасностей, если бы оказались какие со стороны Батория. [612]

Тогда Е.В. Король, имея в подозрении Послов Московских и думая, что они были возжигателями раздоров по земле Московской, которые были уже известны, также полагая, что они же причиною, что не сдается Смоленск, приказал взять их под крепчайшую стражу и вести потом в Минск, из Минска же в Вильну и, наконец, в Каменку под Львов препроводил их Староста Брацлавский, Скумин, при помощи Мясковского, который и находился там при них более полугода, покамест, наконец, зимою после нового года, по приказанию Е.В. Короля, не привез их в Варшаву, откуда потом они были разосланы по разным городам ¹⁷¹.

Гетман на второй неделе после Пасхи пустился по Днепру к Орше. Здесь нагнал его Коморник с письмом Е.В. Короля, приказывающим ему до дальнейшего уведомления обождать там, где письмо застанет. Потом приехал и другой Коморник с письмом, Е.В. предписывающим ему, оставив тяжести, налегке прибыть в лагерь, для чего и высланы были навстречу ему, на половину дороги, три цуга лошадей. Охотно бы исполнил то Гетман и воротился бы, но, послав своих лошадей из Смоленска прямо в Могилев, не мог достать в скудном городе ни наемных лошадей, ни подвод, ни же найти кого-либо такого, кто б мог одолжить лошадей на время. И так он отвечал Е.В. Королю, что воротится из Могилева, достигнув там своих лошадей с людьми ¹⁷²; но чрез прибывшего после в Могилев посланца Е.В. приказал ему продолжать путь к Руси.

Причина, по которой Е. В. Король хотел было воротить его, была та, что приехал из-под Столицы товарищ роты Гетмана Глосковский, посланный от Старосты Велижского и прочего Рыцарства с известием о битвах и сожжении Москвы. Ибо Ляпунов, желая привести в действие замыслы свои касательно изгнания наших из Столицы, собрав ожидаемых им людей, согласясь с Заруцким и с расположенными к предприятию его Москвитянами, рассылал тайно во время ночи Стрельцов, которых скрывали [613] соумышленники в домах своих. Что, усмотрев, наши, (было также много доброжелательствовавших нам Москвитян, которые нас предостерегали,) не рассудили ожидать большей бури; потому что приближался уже и сам Ляпунов ¹⁷³, стянулось сильное войско Бояр, в числе коих был Князь Василий Масальский ¹⁷⁴, человек почетный и воинственный (бывший, подобно предкам своим, верным нашим доброжелателем ¹⁷⁵), находился только за милю или за две от Столицы. Тогда определили наши между собою: выжечь Деревянный и Белый город и, запершись в Кремле и в Китай-городе, перебить как помянутых Стрельцов, так и всех, кого ни попало ¹⁷⁶. В самом деле, в среду пред Пасхою и сделали следующим образом: расположив и устроив полки, зажгли вдруг Деревянный и Белый город; сам Староста Велижский вышел воротами в правую сторону на реку, на лед; Александр Зборовский с полком своим пошел срединой; Полковник Мартын Казановский влево, к Белому Городу, и близ него Самуил Дуниковский. Прежде всех был убит находившийся до сих пор под стражей Князь Андрей Голицын, и кто ни попадался, никому не было пощады.

Множество Москвитян (не взирая на то, что скорою решительностью наших и пожаром были встревожены) бросились к оружию и овладели было воротами и большою частью Белого города, но Мартын Казановский выгнал и вытеснил их оттуда; схватывались также с нашими в нескольких местах по улицам, однако были везде преодолеваемы нашими. В чрезвычайной тесноте людей происходило великое убийство: плачь, крик женщин и детей представляли нечто, подобное дню Страшного Суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших; большое число также спасалось бегством к войскам, о которых знали, что находятся близко.

О таковой грозящей опасности Староста дал знать Старосте Хмельницкому ¹⁷⁷, призывая его на помощь, который, в самом деле, тотчас с людьми, [614] расположенными в Можайске, Борисове и Верее, снарядив слишком тысячу всадников без повозок и обычных тяжестей, отправился для поспешности верхом к своим на помощь. Он пришел тогда, когда Москва дымилась, догадываясь по дыму о происшедшем, поспешал тем более; однако, в этот день прибытие его, кроме увеличения страха бегущих, не произвело ничего. Но назавтра, то есть в Великий Четверг, осведомлясь о войске Князя Димитрия Трубецкого, Князя Василия Масальского и других поспешавших Бояр, но не могших так скоро поспеть своим на помощь, Струсь Староста Хмельницкий и Зборовский, взяв каждый часть людей из своего полка, пошли против них, уже находившихся от города только на милю и, дав сражение, наши рассеяли все помянутое Московское войско.

Таким образом, Столица Московская сгорела с великим кровопролитием и убытком, который и оценить нельзя. Изобилен и богат был этот город, занимавший обширное пространство; бывавшие в чужих краях говорят, что ни Рим, ни Париж, ни Лиссабон величиною окружности своей не могут равняться сему городу. Кремль остался совершенно цел, но Китай-город во время такого смятения негодяями и извозчиками разграблен был и расхищен; не пощадили даже и храмов: церковь Св. Троицы, бывшая у Москвитян в величайшем почитании, которая весьма искусно построена квадратом ¹⁷⁸, и находится в Китай-городе тут же направо, пред воротами Кремля, также была ободрана и ограблена негодяями.

Итак, по прибытии Глосковского под Смоленск с таковыми известиями, пред самою смертию Воеводы Брацлавского ¹⁷⁹, Е.В. Король размышлял [615] призвать ли обратно Гетмана или нет; однако (о чем было уже упомянуто), так как он доехал уже до Могилева, то Е.В. написал к нему, приказывая продолжать свой путь. Е.В. Король, хотя с великим неудобством, по причине недостатка во всех запасах, вышедших при столь долговременной осаде, однако с большим постоянством духа продолжал осаждение Смоленска и настаивал на дальнейшем поддержании войны. Для удовлетворения солдат, находившихся в Столице, приказал в счет заслуженного жалованья отдать бывшее в казне Царской имущество, которого стало почти на две четверти года, но если бы оно расходовано было с надлежащей оценкой, то было бы достаточно его на гораздо большее время. Солдат же, которые были под Смоленском, обходительностью и приветливостью своею укротил так, что готовы были на все, что ему было угодно.

А поелику Сейм созван был на последние числа Сентября месяца, то Е.В. Король думал, однако, перед отъездом на Сейм попытать счастья, ибо передававшиеся из крепости извещали, что уже весьма мало осталось людей способных к защите, что одни вымерли, а другие удручены болезнями. Для подания помощи солдатам, остававшимся в Столице, которых Ляпунов с Трубецким и другими Боярами и с Заруцким уже осадили ¹⁸⁰, Е.В. употребил Гетмана Литовского ¹⁸¹ с Ливонскими солдатами, с намерением во время отсутствия своего поручить ему заведывание дел в Столице.

На валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видна была только редкая стража; как после говорил и сам Шеин, что не оставалось всего-навсего и двухсот человек, годных к обороне ¹⁸². Шеин исполнен был мужественным духом и часто воспоминал отважную смерть отца своего, павшего при взятии Сокола в Царствование Короля Стефана; также говаривал часто пред своими, что намерен защищать Смоленск до последнего дыхания. Может быть, что поводом к этому был мужественный дух его, однако, участвовало тут и упорство; ибо, не имея надежды на помощь при таком недостатке в людях и видя ежедневно смерть их, все еще упорствовал в своем намерении.

Тогда Е.В. Король Якову Потоцкому, Каштеляну Каменецкому (которому по смерти брата его, Воеводы Брацлавского, поручил начальство над войском) приказал приготовить лестницы и все нужное для приступа. Для разделения осажденных казалось лучшим пустить людей на приступ с [616] четырех сторон, сам Каменецкий избрал для себя место от Духовного Монастыря (в котором стояли казаки) ниже Аврамовских ворот; Староста Фелинский, брат его, против пролома, то есть против дыры, пробитой орудиями; Немецкая пехота числом около шестисот близ стены, обращенной к нашему лагерю, Маршал же Великого Княжества Литовского возле Крылоссовских ворот, невдалеке от которых было место наподобие свода, куда спускаема была нечистота. Новодворский, Кавалер Малтийский, со слов одного Москвича ¹⁸³, переправясь и потом ночью рассмотрев этот свод, взялся подложить в него пороху в надежде (как и сделалось), что порох сей взорвет стену.

Когда уже все нужное, таким образом, было приготовлено, в полночь Каменецкий приступил с своей стороны к стене, и потихоньку влезали на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их и, когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням; тогда показалось только малое число Москвитян при воротах Аврамовских, они хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз. Немецкая пехота с своей стороны взлезла также на валы почти в одно и тоже время, но там в недальном расстоянии находился сам Шеин с несколькими десятками человек, как бы между пробитою стеною, чрез которую влезли Немцы, и, приметив их, начал перестреливаться с ними. Но Каменецкий, услышав на своей стороне шум, происходивший на противоположной, пришел в беспокойство и поспешил зажечь там порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле, зажженный им порох взорвал большой кусок стены так, что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, посредством коего и вошел Маршал с теми, кои при нем находились. Москвитяне, объятые страхом, после сего вовсе не думали уже о сопротивлении; но кто зажег — наши ли,— или Москвиятне — неизвестно; приписывают это последним. Таким образом, Смоленск, утраченный при Короле Сигизмунде, внуком его Королем Сигизмундом был завоеван обратно 11-го Июня 1611 года ¹⁸⁴. [617]

Огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви ¹⁸⁵ (при которой имел свое пребывание Архиепископ) с собравшимися в нее людьми, которых неизвестно даже куда девались разбросанные остатки и как бы с дымом улетели. Когда огонь распространился, многие из Москвитян, подобно как и в Москве (см. стр. 80) добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись на одной из башень, с которой, как сказано, стреляя в Немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако, нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, не взирая на то, что находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех, бывший с ним — еще дитя — сын его; итак, он приказал обратиться к Каменецкому, который, когда пришел и удалил Немцев, весьма раздраженных, коим по сей причине не доверял Шеин, сей последний вышел к нему с сыном и со всеми при нем находившимися. В это же время был ранен огнестрельно (полка Старосты Фелинского) знаменитый Ротмистр Горецкий, от которой раны и умер.

Крепость почти вся выгорела, мало осталось строений; как уже сказано, сгорели также и пороховые запасы, пороху осталось, однако, отчасти по башням. Ядер нашлось там такое множество, что достаточно было бы их на несколько важнейших крепостей; из съестных же припасов, несмотря на то, что много их погорело, однако, осталось отчасти ржи, овса, гусей, кур и павлинов.

Здесь надобно упомянуть об одном обстоятельстве, достойном удивления. Во время взрыва пороха щебнем забросало двоих людей: крестьянина и девку; на 16-й день после того, когда Гайдуки, по обыкновению, желая поживиться чем-нибудь, шарили там, отбрасывая и переворачивая щебень, те двое людей стали подавать голос и были таким образом откопаны. Девка лишь только вышла на открытый воздух, сей час умерла, крестьянин же, довезенный в лагерь, просился в баню и спрашивал водки; дали ему вина, которого коль скоро напился — умер; однако то удивительно, что они могли прожить в таком состоянии 16 дней.

Е.В. Король, воздав благодарение Господу Богу, поблагодарил также и солдат, угощал их там же—в крепости. Каменецкого наградил (упразднившимися после смерти брата его) Воеводством Брацлавским и Староством [618]

Каменецким, наградил также и других сообразно представлявшемуся для каждого случаю. Некоторые осадные орудия, коих было там достаточное количество, приказал спустить по Днепру в Оршу, куда отправился и сам Днепром же, а из Орши поехал сухим путем в Вильно на Сейм. В Толочине ¹⁸⁶ съехался с Е.В. Королем Гетман Литовский и, получив там свое отправление, пустился в Шклов, а оттуда, коль скоро прибыли его люди, тотчас направил путь к Москве.