Франческо да Колло. Донесение о Московии. Предисловие.

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ФРАНЧЕСКО ДА КОЛЛО

ДОНОШЕНИЕ О МОСКОВИИ

RELATIONE SULLA MOSCOVIA

ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ МИССИЯ ПОСЛА МАКСИМИЛИАНА I

Франческо да Колло и его "Relatione sulla Moscovia"

Необычайной оказалась судьба Франческо да Колло и его "Доношения о Московии". Посланный Максимилианом I в Москву для умиротворения польского и литовского короля Сигизмунда и Великого князя московского Василия III, которые уже несколько лет воевали вследствие территориальных притязаний, он прожил там около шести месяцев, с июля 1518 г. до января 1519 г. Весь ход обставленных пышными церемониями трудных переговоров, целью которых было уладить давние споры и вражду двух монархов (переговоры эти в конце концов потерпели неудачу), подробно и даже педантично отражен в дневнике посольства, о котором дипломат должен был представить подробный доклад своему монарху. Достоверность сведений да Колло отметил еще Н. М. Карамзин, подчеркнув, что факты сообщенные да Колло, соответствуют данным русских источников ¹.

По обыкновению и обязанности дипломатов своего времени, да Колло использовал время пребывания в Москве для собирания информации об оказавшем ему гостеприимство государстве, информации тем более важной и интересной, что она касалась страны далекой и малоизвестной, в которой, однако, уже предвидели ее потенциальные возможности и значение. Собирание этих сведений было делом нелегким — в Московском государстве не доверяли иноземцам, которые оставались под строгим наблюдением и не обладали свободой передвижения, даже если они обладали званиями послов дружественных монархов, — а именно таково было положение да Колло ². Сведения, которые собрал да Колло и которые касаются по преимуществу географии и этнографии, обычаев и быта русских, он изложил в "Relatione sulla Moscovia" (Доношении о Московии), приложенном к его весьма длинному и подробному отчету о дипломатических переговорах. Именно это "Доношение о Московии", ныне впервые публикуемое на русском языке, и является главным предметом настоящего очерка.

Нельзя сказать, чтобы Франческо да Колло и его сочинение были неизвестны в России. Тот же Карамзин признавал сочинение да Колло важным и редким источником и включил в свою [6] "Историю" несколько фрагментов из него ³. Однако же удивительно, что несмотря на авторитетный отзыв Карамзина, если не полностью все сочинение да Колло, то хотя бы "Доношение о Московии" — так и осталось непереведенным на русский язык. Так или иначе следует отметить, что еще в 1901 г. Л. Н. Майков предложил Археографической Комиссии перевести на русский язык это сочинение и опубликовать его вместе с итальянским текстом, объясняя, что по его мнению произведению да Колло "должно быть отведено почетное место в ряду иностранных сочинений о России XVI века" ⁴. Неизвестны причины, по которым предложение не нашло своего осуществления. Вслед за Карамзиным Майков подчеркивал, что речь идет о редком произведении, "имеющем и значительную ценность" ⁵. Последняя определяется в особенности тем, что произведение да Колло написано раньше не только знаменитой книги Герберштейна, но и письма Кампензе и записок Иовия. К сожалению, опоздание с первой публикацией этого сочинения во многом уменьшило значение его первенства в данной области. Между тем, будь оно напечатано сразу после своего написания, оно оказалось бы первым сочинением о Московском государстве вообще. Однако труду да Колло, пришлось долго ждать опубликования. Только в 1603 г. Латино да Колло, племянник Франческо да Колло по отцовской линии, нашел среди семейных бумаг большую рукопись на латинском языке, перевел на итальянский и издал ее под следующим названием:

Trattamento di pace tra il Serenissimo Sigismondo Re di Polonia, et Gran Basilio Prencipe di Moscovia havuto dalli illustri Signori, Francesco da Collo, Cavallier, Gentil'huomo di Conegliano, et Antonio de Conti Cavallier, Gentil'huomo Padovano, Oratori della Maesta di Massimilian, Prime Imperatore l’anno 1518. Scritta per lo medesimo Sig. Cavalier Francesco. Con la relatione di quel viaggio, et di quei paesi settentrionali, de' monti Riphei, et Hiperborei, della vera origine del fiume Tanai, et della Palude Meotide, tradotta di Lattino in volgar nuovamente date in luce, Padova, 1603.

(Переговоры о мире между Светлейшим Сигизмундом, королем Польши, и Василием, великим князем Московским, проведенные Сиятельнейшим господином Франческо да Колло, кавалером и дворянином из Конельяно, и Антонио де Конти, кавалером, дворянином из Падуи, каковые представляли его королевское величество Максимилиана I Императора в лето 1518. Писано вышеупомянутым господином кавалером Франческо. С сообщением о путешествии и о странах тех северных, о горах Рифейских и Гиперборейских, об истинных истоках реки Танай и о болоте Меотиде, переведено с латинского на итальянский и вновь выдано в свет, Падуя, 1603 ⁶). [7]

Таким образом, когда книга была опубликована, сведения да Колло о Московском государстве уже утратили свою новизну и не вызывали особенного интереса. Сочинение да Колло оттеснили на задний план многочисленные другие сообщения о Московии, появившиеся на протяжении XVI века ⁷. Однако труд итальянца не утратил сегодня своего исторического интереса, особенно если учесть содержащуюся в нем полемику с сочинением Матвея Меховского ⁸, из которого во многом исходит "Доношение". С другой стороны, произведение да Колло — важное свидетельство того, с какими трудностями Западная Европа открывала и узнавала Россию.

Кроме печатного издания 1603 г. существует также другая версия сочинения да Колло, переведенная на итальянский язык Фабио Сбаррой, оставшаяся в рукописи, датированная 1558 г. и озаглавленная Tratato. Moscovitico, con gli accidenti; come in quello viaggio di 2000 miglia ("Трактат. Московский, со всеми происшествиями, каковые приключились во время 2. 000 мильного путешествия"). В настоящее время рукопись хранится в библиотеке Ягеллонского университета в Кракове ⁹. Хотя между двумя переводами и существуют небольшие расхождения, они не содержат значительных противоречий; можно отметить только лингвистические различия и большую сжатость ТДП. Ниже попытаемся объяснить причину этого.

Сочинение Франческо да Колло состоит из двух частей — из дневниковых записей о дипломатических переговорах и дорожных происшествиях и из "Доношения о Московии" ¹⁰. В конце "Доношения", как видно из прилагаемого текста, находится пространное обозрение географического характера, касающееся истоков морей (в настоящее время оно скорее смешно, однако эмблематично для географических представлений той эпохи). В данном случае речь идёт о водах Танай-Дона, которые вливаются в Средиземное море через моря Чёрное и Ионическое, и выводах, которые он делает на этой основе.

Хотя рассмотрение переговоров, которые вёл да Колло, не входит в наши задачи, нам придётся ссылаться на посольский дневник и кратко изложить его, ибо он непосредственно связан с содержанием "Доношения"; более того многие и весьма интересные наблюдения о жизни, обычаях и придворном церемониале находятся именно в посольском дневнике,— да Колло записывал всё, чему был свидетелем, а личные наблюдения долгое время были единственным источником его сведений. Знаменательно, что сведения да Колло соответствуют тому, что сообщают по тому же поводу Карамзин и Ключевский ¹¹. Богатство и разнообразие информации, приводимой да Колло, Действительно поразительно. В обсуждаемых Ключевским записках иноземных путешественников по России за более чем [8] 200-летний период, мало можно найти сведений, которые не были бы сообщены да Колло; однако, историк не упоминает имени да Колло. Ничто не ускользает от острого и внимательного взгляда венецианского посла: и первая встреча с Московским государством, когда, по русскому обычаю, посольство Максимилиана приветствовал наместник ближайшего к границе города Смоленска, и попавшиеся на пути города и дворы, и подступы к столице, и торжественный въезд в Москву, где чужеземцев приветствовал теснящийся на улицах народ в праздничных одеждах (выданных казначейством, как тотчас замечает да Колло), и сложный, пышный церемониал, и приёмы, и утомительные посещения бояр, и обстановка палаты для пиров, где посольство принимает великий князь, и расположение гостей вдоль стола, одеяния слуг и прислужников, утварь, кушания, охота, обычай "поить посла" и многое другое. Да Колло отмечает даже любопытный эпизод, произошедший в Москве во время его пребывания там: татарские послы отказались от великокняжеских подарков, сочтя их недостаточными, и согласились пуститься в обратную дорогу лишь получив новые, более щедрые. Обо всех этих частностях, в том числе и об эпизоде с татарским посольством, сообщает и Ключевский ¹², что подтверждает достоверность сочинения да Колло, написанного в 1518 г.

В изложении переговоров и в описании путешествия до Москвы, т. е. в первой части сочинения отразились некоторые события эпохи — вражда между французами и немцами, их борьба за власть в Римской империи и за избрание приемника Максимилиана, деятельность Лютера, тревога и беспокойство католического мира по поводу падения нравов и коррупции в Риме, существование религиозных сектантов в Богемии,— всё это, непосредственно не связанное с переговорами, даёт представление о широте информации, содержащейся в доношении посла. Две версии рассказывают об этих событиях с небольшими различиями, при чём отмечается ряд пропусков и сокращений в ТДП. Текст "Доношения" также не является во всём одинаков в этих двух версиях: мы обнаруживаем различия прежде всего в названиях владений городов и областей, подвластных Василию III; в ТМ — названия более многочисленны и приводятся нередко в искаженном, иногда до неузнаваемости, виде. Естественно, возникает предположение, что различие двух текстов можно было бы объяснить существованием двух переводчиков и отнести сокращения и изъятия в тексте, главным образом, за счёт Латино да Колло, племянника посла. Наше предположение таково, что изменения в первоначальном тексте были внесены самим Франческо да Колло, подтверждением чему могут служить следующие соображения. В тексте [9] Сбарра (ТМ) — более длинном и, как кажется, переведённом с оригинала первой редакции, которая по свежим следам была составлена автором во время его дипломатической миссии — сочинение посвящено "Сиятельнейшему Марку-Антонию Вениеро, дворянину Венецианскому и сенатору", по отношению к которому автор чувствовал себя несколько обязанным. Можно предположить, что по просьбе сенатора, да Колло собрал и представил ему в распоряжение свои записки, как сообщается в начале текста ТМ и как видно из краковской рукописи.

В предисловии к переводу ТДП Латино сообщает, что его дядя по просьбе своего друга сенатора Томазо Контарини привел дневниковые записки, относящиеся к посольству, "в лучшую форму" ¹³. Однако в ТДП посвящение сенатору отсутствует. Действительно, текст ТДП более однороден, построен логичнее и лишён многих подробностей, непосредственно не связанных с главным повествованием. Таким образом, можно заключить, что да Колло обращался к своим запискам о посольстве дважды: в различное время и по просьбе двух разных лиц, причём во второй раз он в большей мере систематизировал свои сведения и придал им "лучшую форму" ¹⁴. Напротив, рассказывая о причинах, которые побудили его предпринять этот труд, да Колло повторяет более или менее те же мотивы: чувство дружбы и уважения к сенатору и обязанности перед ним. В этих введениях, предваряющих обе версии, да Колло просит снисхождения за свою неопытность и выражает надежду, что не осудят его за смелость, каковая приличествовала бы скорее автору более образованному и опытному ¹⁵. Если это не просто риторическая фигура, то это, быть может, признание каких-то ошибок в своём сочинении.

Здесь возникают два вопроса: 1. почему первый перевод на итальянский язык Сбарры был выполнен только в 1558 г. , через 40 лет после миссии да Колло? 2. почему да Колло не опубликовал отдельно своё "Доношение" тогда, когда оно было бы встречено с горячим интересом? — ведь труд Меховского, с которым он полемизирует, вышел в свет как раз в 1517 г.

Для ответа на эти вопросы обратимся к началу путешествия итальянского дипломата. Кроме посредничества о мире между Россией и Польшей, Максимилиан дал да Колло ещё одно поручение: проверить достоверность ряда сведений, сообщаемых в книге Меховского. Меховский отрицал существование Рифейских и Гиперборейских гор и вообще всяких гор в Московии и отвергал, что Танай (так, начиная с древнегреческих времён, именовали Дон) и другие большие русские реки, известные на Западе — Западная Двина, Борисфен (Днепр) и Волга — берут начало из Рифейских гор,— как именно гласило общее мнение той эпохи ¹⁶. Как сообщает да Колло, [10] Максимилиан был неприятно поражён тем, что Меховский в острополемической и неуважительной форме отвергал авторитет Птолемея, которого император почитал и "Космографию" которого хорошо знал. Он удивился тому, что только после стольких веков истина была открыта, и просил достоверные подтверждения ¹⁷. Максимилиан получил книгу краковского ученого непосредственно от автора ¹⁸ и вручил её да Колло, когда тот уезжал из Галле (Hallstadt) направляясь в Москву ¹⁹. Да Колло принял второе неофициальное поручение Максимилиана близко к сердцу и, как мы увидим ниже, взяв на себя обязательство исследовать этот вопрос, пришёл к заключению, опровергающему утверждения Меховского.

Теперь следует вернуться к поставленному ранее вопросу: почему "Доношение" не было опубликовано сразу после его составления?

В то время как да Колло возвращался из Москвы, т. е. в начале января 1519 г. , произошла смерть Максимилиана. В Германии венецианский посол задержался на несколько месяцев, из-за трудностей, связанных с выбором нового императора, как он сам об этом сообщает. Новый император был избран в июне того же года. Да Колло сделал сообщение о своём посольстве на совете избирателей, а также властям (Reggimenti). Вены и Инсбрука и, наконец, в Испании, новому императору Карлу V ²⁰. Естественно, что все это время да Колло не мог думать о полемике с Меховским и ему приходилось скорее заботиться о сохранении собственного профессионального престижа, докладывать в различные инстанции о результатах посольства и — не последнее дело — получать деньги за выполненную миссию.

Следует иметь в виду и другое обстоятельство: возвращаясь из Москвы, да Колло повстречал в Польше Меховского и в присутствии короля Сигизмунда оспорил его сообщение относительно Рифейских и Гиперборейских гор. По словам да Колло, Меховский выслушал его и признался, что получил сведения свои от русских пленников в Польше и, в отличие от венецианского посла, не предпринял никаких дальнейших усилий, чтобы выяснить истину. Таким образом ошибка Меховского становилась очевидной ²¹.

Даже если после встречи с Меховским, да Колло остался убежденным в своей правоте — допуская, что встреча проходила именно так, как описал её венецианский дипломат ²²,— известность книги краковского ученого в культурных кругах его эпохи и принятие его положений ²³ могли впоследствии способствовать появлению и у самого да Колло некоторых сомнений, в достоверности своих сведений и удержать его от открытой полемики со своим "антагонистом". Вероятнее, что со смертью Максимилиана, да Колло утратил главную [11] мотивировку того, чтобы настаивать на своём открытии и на ошибочности сведений Меховского. Кроме того, да Колло был профессиональным послом и дипломатом; послы же должны были извещать об исполненной миссии только собственного монарха и быть может его советников,— как именно и действовал да Колло,— и не делать сведения о виденной ими стране публичным достоянием, поскольку сведения эти нередко бывали столь же важными, как и сама миссия, и по этой причине ревниво оберегались как государственная тайна ²⁴.

О Московии же в 1518 г. знали еще очень мало; главным источником было только что опубликованное сочинение Меховского, которое, в силу своей новизны пользовалось необыкновенным успехом. Поэтому естественно, что император мог быть против распространения известий да Колло и что сам да Колло, по этой же причине, был обязан хранить их в тайне.

Известия о жизни да Колло весьма скудны. Мы не знаем года его рождения, есть, правда, сообщение, что он умер в 1571 г. Главным источником сведений о нём остаётся его племянник Латино. Как рассказывает последний, он познакомился со своим дядей, когда тому было около девяносто лет; Латино отмечает его ясный и живой ум и рассказывает о выполненных да Колло дипломатических миссиях: кроме Московской он исполнял и другие для того, же Максимилиана, а также для короля Богемии Фердинанда, для герцога Миланского Франческо, для герцога Бурбонского и других монархов ²⁵.

Перечень дипломатических миссий, выполненных да Колло, существует также в рассказе о его разговоре с Василием III на царской охоте (см. ниже). Вот, однако, весьма любопытная подробность дипломатической карьеры да Колло. В Москву его сопровождал (как мы узнаём из заглавия ТДП) Антонио де Конти; избрал его для посольства сам да Колло, имея на то полномочия от Максимилиана, который, предвидя, что миссия будет трудной, не желал, чтобы разногласия между послами могли оказаться одним из препятствий на её пути ²⁶. Но в 1524 г. Антонио де Конти вернулся в Москву как посол Карла V, преемника Максимилиана, причём в дороге ехал с дьяком Я. И. Полушкиным ²⁷. Почему новое посольство не было поручено ещё раз да Колло, который тоже хорошо разбирался в делах Московского государства после шести месяцев пребывания в русской столице? Мы можем лишь предполагать, что в это время на венецианского дипломата были возложены другие поручения или, что он, по какой-то причине, лишился прежнего доверия и уважения — не исключено, что здесь [12] сыграла роль его полемика с Меховским и другими учеными, включая и самого Герберштейна ²⁸.

Сочинение Матвея Меховского было потрясением для научного мира его эпохи. Освободиться от авторитета и влияния Птолемея было нелегко; обычно сведения великого ученого древности полагались в основу новых карт и географических знаний, которые могли дополняться новыми сведениями ²⁹. Дополняться, но никак не меняться! И вот появился смелый поляк, который вздумал опровергать до сих пор никем не поставленные под сомнение авторитет и научные представления, безоговорочно признанные. Сейчас может вызвать удивление, что утверждение о несуществовании Рифейских и Гиперборейских гор, а также о истоках Дона, Днепра, Волги и Западной Двины смогло настолько встревожить многие умы. Понять это невозможно, не учитывая духа эпохи. Наука пребывала в определенной закостенелости; новшества подвергали сомнению неоспоримые представления. Человек Возрождения всё еще продолжал свой спор с человеком Средневековья, и сомнения теперь могли появляться в любой сфере — даже в сфере церковной, как показал Лютер. Понятно, что традиционалисты стремились до последнего защищать те немногие представления, которые ещё оставались непоколебленными или представлялись им таковыми. Средневековье не торопилось уходить в прошлое. Ещё ощущался груз классической и церковной традиции и новое, отличное от сложившихся представлений, воспринималось с трудом. Многие средневековые географические концепции продолжали своё существование в новое время удивительно долго. Ответом на новое открытие нередко было не только удивление или разочарование, но и ярость или гнев ³⁰. Что-то от этих чувств есть и в отношении да Колло к Меховскому, которого он не без некоторой иронии называет "Moderno autore cracoviense" ("современный краковский автор") ³¹. Меховский как раз и был "новейшим автором", который сломал первое звено в цепи, сковывавшей развитие новой географии,— в системе Птолемея. Он не только поставил под вопрос достоверность старых понятий, но и положил начало новым методам исследования — а именно практической проверке географических сведений на месте, чтобы избежать неправильностей и неточностей ³² (сам Меховский, однако, этому правилу не следовал, доверяя тем, кто побывал в интересующих его местах). Через несколько лет А. Кампензе, следуя за краковским ученым, дошёл до того, что назвал древних греков "лжецами" ³³.

Максимилиан, человек образованный и восприимчивый к новому, не стал отвергать выдвинутые Меховским географические утверждения и, воспользовавшись тем, что да Коло [13] отправлялся в Россию, поручил ему поверить на месте известия о горах и истоках рек — обращаясь именно к методу, предложенному краковским учёным.

Научные интересы Максимилиана, по всей видимости, представлялись да Колло достаточно традиционными, и он более или менее сознательно пытался не обмануть его ожиданий и пристрастий, надеясь, таким образом, возможно, снискать благоволение монарха и утвердить свой престиж. Впрочем да Колло открыто признавался, что упомянутая задача была особенно дорога ему и что ему было особенно важно ее исполнить ³⁴. Необходимо иметь в виду, однако, что страстность и настойчивость, с которой да Колло опровергал сообщения автора Трактата о двух Сарматиях, объяснялись сведениями, им же собранными в Москве, которые свидетельствовали о неправоте Меховского ³⁵. Поэтому следует признать, по крайней мере, добрые намерения и искренность да Колло.

Труднее понять, почему впоследствии, когда ряд положений, утверждаемых Меховским, как например, сведения об истоках Дона и других рек, стали считаться достоверными,— прежде всего такая ситуация возникла после появления монументального сочинения о Московии Герберштейна ³⁶ — да Колло не исправил своих ошибок. Единственно возможное объяснение — это что со временем венецианский дипломат, погруженный в новые дипломатические и личные заботы, забыл о полемике по географическим вопросам и перестал думать о своём доношении.

С середины XVI в. интерес к России в Венеции усилился,— не случайно именно в Венеции, которая в силу своего географического положения занимала доминирующее положение в торговле с Востоком, да и вообще имела с ним особые связи. В России венецианцев интересовало многое — политическая, военная, торговая ситуация, и, конечно, географические открытия. В Венеции, одно за другим выходят из печати в итальянском переводе наиболее существенные сочинения этой эпохи о Московии: Кампензе, Иовия, Герберштейна, Матвея Меховского, Олафа Магнуса ³⁷. В данном контексте возникает интерес и к доношению да Колло — ведь он тоже был венецианцем и, кроме того, лично посетил Московское государство. К тому же прошло уже много лет, и его сочинение больше не могло считаться секретным, ибо Московия теперь стала хорошо известной благодаря многочисленным сочинениям, ей посвященным. В этих обстоятельствах два сенатора, сперва Марк-Антоний Вениер, а потом Томмазо Контарини, предложили перевести сочинение да Колло на итальянский, чтобы сделать его доступным венецианской публике ³⁸. А. Крониа сообщает, что [14] сочинение Франческо да Колло в переводе Сбарры пришлось по вкусу венецианской сеньории ³⁹, не добавляя однако никаких подробностей. Вряд ли можно сомневаться в том, что сочинение да Колло имело некоторое распространение среди читателей, и то, что один экземпляр его оказался в Польше, лишь доказывает интерес поляков к данному сочинению. Обширность и емкость текста ТМ, свободный характер изложения, основанного на ассоциативности, могли навести Контарини на мысль о необходимости его переработки и систематизации и с такой просьбой обратиться к да Колло. Весьма вероятно, что предпринятое "улучшение текста" было осуществлено в видах публикации, о которой, однако, ничего не известно. Единственный намек на такую возможность дают слова в заглавии ТДП "вновь выданная в свет", как бы указывающие на предыдущее издание. А. Крониа поддерживает эту гипотезу ⁴⁰, однако трудно предположить, что не могло сохраниться ни одного экземпляра этого издания,— особенно принимая во внимание утверждение Латино да Колло в 1603 г. , что получив доступ к рукописи своего дяди, он счёл необходимым перевести и опубликовать сочинение, дабы его спасти от забвения и истления. Более вероятно, что из найденных каких-то заметок своего дяди Латино да Колло понял, что сочинение уже было переведено, однако, ни разу не упомянул имени Сбарры. В таком случае, слова "вновь выданная в свет" означают просто, что сочинение уже стало прежде доступным читателю.

Мы уже отметили, что ТМ, по всей видимости, является переводом того оригинального текста, который да Колло составил во время своего путешествия в Москву и сразу же после возвращения домой с целью отчитаться о своей миссии. Об этом свидетельствует само название сочинения, где мы находим указание на "два происшествия", связанные с миссией ⁴¹, а также включение в текст сведений об избрании нового императора и описание земель вдоль рек Дуная, Савы и Дравы, венгерских и хорватских территорий Империи, которым непосредственно угрожали турки, и всевозможных сведений, которые могли быть полезны германским и австрийским интересам, но которые вычеркнуты из ТДП. Отступления да Колло многочисленны, но не лишены своей логики, ибо объединение мест, лиц и фактов, которое подсказывает свободный рассказ о миссии, повинуется основному правилу каждого опытного посла: как можно шире информировать своего монарха обо всем том, что может быть полезно для государства. Не следует при этом недооценивать риторическую форму и сухие формулировки, которые было принято использовать в подобных доношениях, где никакие подробности не могли быть опущены.

Что касается "Доношения", то, как мы уже указывали, в ТМ мы видим более подробное перечисление городов и русских [15] областей во владении великого князя. Но здесь много повторений искаженных имён, причём некоторые имена трудно расфасовать. Послу или переводчику, видимо, было нелегко понять или переписать трудные для произношения русские имена, записанные им много лет назад. Объём этого перечисления и различные повторения и ошибки, вместе с названным выше самопроизвольным ассоциативным характером текста, приводят нас к предположению о том, что перед нами — первоначальный вариант в том виде, в каком он был составлен по пути в Москву и в самой Москве, когда посол вёл разговоры с русскими, позволившими ему собрать интересующие его сведения. То обстоятельство, что да Колло не знал русского языка и поэтому должен был пользоваться посредничеством толмача, повлекло за собой, без сомнения, ряд ошибок в его записках. Но посол наверняка заметил бы повторения и наслоения в тексте своего сочинения, если бы занялся приведением в порядок своих записей по свежей памяти; и так, отсутствие следов какой бы то ни было обработки текста говорит скоре всего о том что сообщив о своей миссии властям, да Колло долгие годы не брал своих заметок в руки. Лишь сорок лет спустя знакомый посла, сенатор Вениеро, узнав, вероятно, от самого да Колло, о существовании его посольских записей, попытался уговорить автора обнародовать повествование о Московской миссии, и по этому поводу Сбарра сделал перевод.

Что касается ТДП, то текст здесь более краток и однороден. Из него устранены части, существенно не связанные с ближайшей целью сочинения — сообщением сведений о Московском государстве. Исчезло также упоминание о "двух происшествиях": эпизод, относящийся к монаху Николаю, не представлял больше интереса, а эпизод, касающийся Меховского, теперь просто не мог считаться "происшествием". Однако в новом заглавии существует непосредственное указание на путешествия и на места, связанные с миссией посла,— то есть на Северо-Восточную Европу, о которых также шла речь в трактате Меховского. Что касается самого "Доношения", то тут исключены многие повторения и большое количество трудно разбираемых имен. Нельзя отказаться от предположения, что сам Трактат о двух Сарматиях, опубликованный в Венеции двумя последовательными изданиями в 1561 и 1562 гг. , был поводом для новой переработки текста, предпринятой да Колло.

Если считать несомненной дату перевода Сбарры (1558), по всей вероятности не оставшегося незамеченным венецианцами, то логично связать инициативу Контарини с появлением в Венеции произведения Меховского, с которым да Колло полемизировал. В таком случае, да Колло переработал свои записи не ранее 1561—1562 гг. , то есть, когда он был уже в [16] достаточно пожилом возрасте, хотя и находился в уме ясном и светлом, как сообщал его племянник.

Что можно сказать об оставшихся без изменения тезисах да Колло, обращенных против трактата Меховского? Если в отношении Урала правота, по существу, на стороне да Колло, ибо в принципе Уральский хребет можно было отождествлять с Рифейскими горами, как венецианский посол и сделал ⁴², то иначе обстоит дело с вопросом об устьях Волги и истоках других рек. Сочинение Герберштейна, которое впервые вышло в свет в Вене в 1549 г. , полностью удостоверяло правоту сообщений Меховского — кроме вопроса об устьях Волги, разумеется. В приложении к первому итальянскому изданию Герберштейна находились географическая карта Московского государства, выполненная Г. Гастальди, на которой совершенно ясно можно было увидеть истинное расположение течения и устьев Дона и Волги. Здесь уместно предположить, что несмотря на "улучшение формы" сочинения, сам да Колло и его друг Контарини заметив ошибочность и несостоятельность ряда положений отказались от мысли опубликовать книгу.

Перейдем сейчас к рассмотрению полемики да Колло с Меховским. Венецианский посланник опровергает польского ученого по трём основным вопросам:

1. Вопрос о горах Рифейских и Гиперборейских.

2. Вопрос об источниках главных русских рек.

3. Вопрос об устьях Волги.

Постараемся рассмотреть, кто прав и кто неправ в этом споре.

1) Рифейские и Гиперборейские горы. Что могло показаться столь "взрывчатым" в том, что Меховский отрицал существование Рифейских и Гиперборейских гор, а также и каких-либо других на территории Московии, утверждая одновременно, что Танай-Дон не берёт своего начала из этих гор, но из водного бассейна, находящегося в рязанском княжестве, как утверждал Меховский? Но Танай не был просто рекой, это была река-символ, разделяющая Европу и Азию, или вернее европейскую Сарматию и азиатскую. Переместить её источник означало ставить под сомнение установившуюся на её счёт "истину", а также определенные твердо принятые понятия, связанные с Европой и Азией ⁴³. Кроме того, согласно античной и средневековой космографии, из указанных гор вместе с Доном вытекали другие известные в то время реки:

Волга, Западная Двина и Днепр; в то время как Меховский переносит источники и этих рек на "лесистую и болотистую равнину" ⁴⁴. И в этом смысле он опровергал другую твердо [17] установленную точку зрения в средневековой космографии, унаследованную еще от древних, а именно, что большие реки, в особенности если они текут в разных направлениях, (а это именно наш случай), должны обязательно брать свое начало в горах, служащих своеобразным водоразделом, учитывая их направление в разные стороны и их долгое течение ⁴⁵. Меховский опровергает существование этих гор, а также и других на территории Московского княжества, исходя из античных представлений об их положении, в частности, приводя пример греков ⁴⁶. И правда, в течение столетий Рифейские горы считались отправной точкой в географии этой области и ещё в 1516 г. Вальдзеемюллер в своей Карта Марина ведёт Рифейские и Гиперборейские горы вниз от Скифского Океана (Арктического) через центр России, с лёгким отклонением налево, чтобы затем соединить их с другим неизвестным хребтом, расположенным вдоль берега Балтийского моря. Также у Вальдзеемюллера хребет Рифеев и Гипербореев является водоразделом для рек, текущих в двух противоположных направлениях. Таким образом ясно, что для него направления и размеры рек непосредственно связаны с существованием гор ⁴⁷.

Конечно, не существует ни Рифейских, ни Гиперборейских гор с таким расположением. Но также верно, что в этих мифических горах была доля правды, поскольку их можно всё-таки отождествить с Уралом, как именно и сделали да Колло и несколько позже П. Иовий и даже Герберштейн, вместо того чтобы категорически отрицать их существование, как сделал это Меховский ⁴⁸. Следует также иметь виду, что да Колло беседовал с людьми, которые хорошо знали Рифейские горы, поскольку им случалось подниматься на них, и тем самым был глубоко убеждён в твёрдости своих знаний. Некий Угрино (Угрим) Базерович и его брат были специально вызваны по приказу князя Василия из родных мест (неизвестно каких именно) как знатоки далёких территорий России, которые могли дать нашему послу желаемые им разъяснения ⁴⁹. Брат Угрима рассказал, что он поднялся на самую вершину гор, на высоту, где вечный свет, поскольку она "возносится над тучами". Возможно, что в рассказе допущены некоторые преувеличения, но в основном он правдив. Зимой метеорологические условия на Урале таковы, что зачастую вершины покрываются тучами на долгое время, но на пиках, возвышающихся над облаками, небо ясное, что и могло произвести впечатление постоянного света. Рассказчик говорит, что ему понадобилось четыре дня, чтобы подняться на самый верх гор, — это вполне правдоподобно, поскольку речь шла, вероятно, о зиме и о [18] большом морозе. Это вытекает из одной подробности, сообщенной рассказчиком: он должен был смазывать себе кожу козьим жиром и держать во рту губку, пропитанную этим же жиром ⁵⁰. Русская экспедиция 1499-1500 гг. в Югру подобным же образом описывает климатические условия Урала ⁵¹.

Да Колло неоднократно называет самую высокую гору на Рифее "Югориска" (Iugoriska), что, несомненно, представляет собой искаженное написание или понимание прилагательного "югорская", "югорские", относящегося к таким словам, как "гора", "камни", "горы", как привычно называли Урал вплоть до XVI в. ⁵². По всей вероятности, да Колло услышал неправильно это название, либо плохо его записал и затем, по прошествии многих лет, ошибочно расшифровал. Однако же, думается, не имеет значения тот факт, что он употребляет это название лишь для одной вершины, а не для всего хребта, поскольку, по всей вероятности, речь идет о возможной путанице или о взаимном непонимании говорящих.

2) Источники рек. Прав в споре по этому вопросу Меховский — и упрямство да Колло в защите своей точки зрения лишь подтверждает то, что было ранее сказано о трудном пути развития науки. Установив существование хребта на основе многих свидетельств, да Колло продолжал утверждать, что реки берут свое начало с указанных гор. В этом почти догматическом убеждении его поддерживали непосредственные свидетельства очевидцев. Его собеседники подтвердили ему, что Дон, Волга и другие реки рождаются там, где находится "Югориска", что рязанская область — равнина, а пресловутый водный бассейн на ее территории — не что иное, как скопище дождевых вод. ⁵³

3) Устье Волги. Серьезная и необъяснимая ошибка Меховского касается Волги, которая, по его мнению, впадает в Черное море. Однако полемизируя с польским своим оппонентом, да Колло приписывает ему сведение, по которому берущая свое начало в центральной равнине Волга якобы впадает в Каспийское море, и затем в ходе странной аргументации пытается доказать, что это невозможно. В представлении да Колло Дон пересекает добрую часть Московии с северо-востока на юго-запад, то есть из Югры, где находится Рифей — Урал до Черного моря. В таком случае эти две реки должны пересекаться, и Дон в конечном итоге должен стать притоком Волги, впадающим вместе с ней в Каспийское море ⁵⁴. Такое предположение его озадачивает, и он решительно отказывается от него. Если Дон отделяет Азию от Европы (а это неприкосновенная догма), то он не может впадать в Каспийское море, которое уже находится в Азии (Азиатской Сармации), и поэтому Волга должна стать притоком Дона и впадать вместе с ним в Черное море; [20] это утверждал и Меховский, но без дополнительных объяснений. Странные утверждения итальянского посла не ограничиваются однако же лишь этим. В ТМ у него происходит как бы "провал памяти", и обращаясь к тем же аргументам, которыми он пытался доказать невозможность для Волги впадать в Каспийское море, на этот раз он победоносно заключает, что Волга приток Каспия. Этой путанице трудно найти объяснение. Кто виноват в этом противоречии? Сам да Колло или Сбарра? И в данном случае отсутствие латинского оригинала делает невозможным разрешение вопроса.

Сведение о том, что Волга впадает в Каспийское Море, принадлежит Герберштейну, как мы знаем из его ответа Пиркгеймеру (см. прим. 23). Герберштейн, несомненно, повторил его затем Максимилиану в Галле, откуда он и выехал вместе с да Колло, направляясь в Вену. Трудно предположить, что во время поездки из Галле в Вену, которая длилась от 20 до 26 апреля 1518 г. в своих разговорах они не коснулись указанной темы. Можно было бы предположить, другими словами, что да Колло хотел опровергнуть Герберштейна, но не осмелился сделать это прямо, а обратился, как бы косвенно, к имени Меховского. Твердо уверенный в непогрешимости своего мнения о расположении и роли Дона как границы между Европой и Азией, да Колло не может воспринимать Волгу иначе как приток Дона, пересекающий ее течение ⁵⁵. И кроме того он приводит еще один аргумент, чтобы доказать невозможность впадения Волги в Каспийское море. Дело в том, что это закрытое море — как озеро, не сообщающееся с другими морями, в которое не впадают и из которого не вытекают реки ⁵⁶. Значит, и Волга не может являться исключением. Правда да Колло утверждает, что многие сведения и данные он почерпнул от своих московских собеседников, но невозможно установить точно, что именно они ему сообщили, и в какой мере их рассказы были верны. Поэтому вернее предположить, что ошибка да Колло — это убедительный пример того, как трудно новые открытия входили в сознание. Другим таким примером является конечная часть "Доношения", где говорится о происхождении средиземных морей и о значении, которое да Колло придавал реке Танай для Европы. Не будем распространяться в объяснениях и уточнениях. Достаточно прочесть соответствующие страницы, чтобы отдать себе отчет в уровне географических знаний того времени и лучше понять трудности, через которые приходилось пробиваться новой науке — географии.

Перед тем как приступить к рассмотрению самого "Доношения", следует остановиться на первой части ТДП, т. е. на отчете о проведенных переговорах. Эти дневниковые записи дадут [21] нам возможность понять совокупность условий, в которых создавалось "Доношение" и воссоздать тот контекст, в котором оно писалось.

Исторические факты хорошо известны. Продвигаясь без препятствий по территории Ближнего Востока, турки вели систематическое и стремительное наступление на Европу. В этой ситуации папа Лев Х пытается создать коалицию всех европейских государств и пойти крестовым походом против турецких полчищ. Он сумел добиться пятилетнего перемирия между рядом враждующих стран, что должно было помочь ему осуществить его план. Остаются вне этого соглашения лишь московское княжество и польско-литовское королевство, давно враждующие из-за смежных земель. Кроме папы римского, весьма заинтересованным в этом походе был император Максимилиан, чье обширное государство находилось под непосредственной угрозой турецкого нашествия.

Старые добрые отношения с московским Князем, закрепленные союзом против Польши, дают Максимилиану основание надеяться, что он сумеет уговорить Василия III пойти на временное перемирие с королем Сигизмундом. Однако же первое посольство, во главе с С. Герберштейном в 1517 г. , не приводит к желанным результатам. Но император Максимилиан не теряет надежды. Более того, прибытие двух русских послов, Владимира Племянникова и толмача Истомы Малого, сопровождающих Герберштейна, рассматривается им как положительный, обещающий факт. Поэтому вскоре он решает повторить свое ходатайство, посылая в Москву Франческо да Колло и Антонио де Конти. Вместе с ними возвращались на родину и двое вышеназванных московских представителей, прибывших с Герберштейном.

Отправляются они все из города Галле: тут да Колло и Де Конти получают нужные инструкции и им вручают письма для Короля Сигизмунда и для великого князя Василия. Да Колло, кроме того, дается особое поручение, связанное с нашумевшими утверждениями Меховского. Дневник да Колло начинается сразу же заметкой о том, что московским дипломатам, при отъезде были сделаны подарки: ". . . одежда, деньги, серебро и другие предметы. . . " ⁵⁷. Со всеми вместе выезжают из Галле, монах Николай Шомберг и Герберштейн, только что вернувшийся из Москвы, которым, однако, предстоит держать другое направление — на Буду.

В Вене группа разделяется: Шомберг и Герберштейн направляются в Венгрию, да Колло и де Конти держат путь на Польшу, через Богемию. В состав посольства, кроме необходимых прислужников, входил и Джованни делла Торре, племянник Герберштейна, в роли гонца, в случае необходимости, между тремя высокопоставленными дворами ⁵⁸. [22]

Пребывание посольства в Польше не представляет интереса для данного исследования. Важнее для нас проследить путь их до Москвы. Этапы те же, что и отмечены Ключевским: из Кракова в Вильну, затем из Вильны в Москву — через Минск, Борисов, Оршу, Дубровну, Смоленск, Драгобужу, Вязьму и Можайск ⁵⁹. Шестого июня послы Максимилиана приезжают в Брест (Пресс), и да Колло сразу же описывает местность и её достопримечательности. Так отмечает он, что кремль прочно построен, но местность болотистая, поэтому всадникам приходится целый день ехать по настилам ("деревянным улицам"). В дальнейшем он будет постоянно возвращаться к этим "деревянным улицам" и неоднократно жаловаться на трудности дороги ⁶⁰. В Бресте возникает вопрос о разделении группы: разрешая итальянцам проезд через Вильну, поляки отказывают в этом русским, требуя, чтобы их дорога шла окольным путём, через леса. Московским посланникам такое решение, естественно, не пришлось по душе, и, тогда венецианцы, проявляя дипломатический такт, чтобы не поставить под угрозу положительный исход предстоящих переговоров, соглашаются следовать по тому же неудобному пути, через леса и болота, минуя Вильну. Таким образом, от Бреста до Смоленска в течение нескольких дней им приходится ночевать под открытым небом, в лесах. 13-го июня они прибывают в Слоним, потом в Новигрудек (Новыйгрот), и да Колло сразу же в своей заметке объясняет название: "новый город" (citta nuova).

Затем следует ещё несколько привалов в болотистых лесах, и 19-го июня путешественники въезжают в Минск, который в ТМ назван Мензес с пояснением, что это крепость князя Меншовича, в то время как в ТДР носит название "земля князя Меншовича". Хотя здесь они остановились на целый день, в дневнике нет ни одного слова об этом городе.

Дорога через леса продолжается еще в течение нескольких дней и выводит их, в конце концов, к реке Березина (Воrехina), которая, по пояснениям да Колло, отделяет Литву от России. Следует затем город Борисов (Borizosoph) и днём позже группа уже обедает на берегу реки Робор. Тут, вспоминает да Колло, произошло, несколько лет раньше, сражение между поляками и москвичами, в котором последние потеряли свыше 80. 000 всадников ⁶¹.

27-го июня группа приезжает в Оршу, "очень известную землю", где возвышается хорошо укрепленный кремль на берегу Днепра (Boristene). Да Колло записывает и некоторые географические сведения, допуская, однако же, при этом неточности ⁶². Покинув Оршу наши путешественники прибывают в Дубровну (Dobrossna) переезжая, через другую реку, Кропивну [23] (Cropissno), которая, по сообщенному здесь преданию, после битвы под Оршей была кровавого цвета.

Теперь уже рукой подать до Смоленска: посылается гонец, чтобы сообщить местным властям о прибытии делегации и заодно получить надлежащие предписания для дальнейшей дороги. Получив разрешение продвигаться дальше, наши путешественники выезжают из Дубровны и следуют до небольшой реки, на берегу которой делают привал для ночлега. Тем самым венецианские дипломаты достигают рубежей московского государства. И правда, на следующий день, появляется на другом берегу толпа русских ⁶³, под предводительством начальника в "праздничной одежде", "сатрапа" как его называет да Колло ⁶⁴. Тут венецианские послы знакомятся впервые со сложным русским церемониалом, с которым им придётся иметь дело во всё время их московского пребывания. Этот "сатрап" — (представитель князя Бориса Ивановича Горбатого) ⁶⁵, смоленского наместника, и его миссия — приветствовать императорских посланников и одновременно удостовериться в их личности до того, как они вступят во владения князя.

Тут венецианцев покидает сопровождающая их польская свита, и они переходят под опеку русских. Однако же, чтобы выполнить необходимые при этом формальности, требуется хотя бы один день перемирия, учитывая, что стороны находятся в состоянии войны. Договорившись, и одни и другие, устраивают богатый пир, и в большом веселии и хмелю празднуют событие. Соблюдаются, все-таки, при этом предписанные формальности и официальный церемониал, а именно: посланники предъявляют верительные их письма, т. е. "грамоты", а затем следует лобзание руки начальника Александра Стригина и его приветственная речь от имени наместника Смоленска.

При вручении верительных грамот русским властям составляется перечень путешественников и их вещей. Таким образом мы узнаём, что кроме императорских посланников в состав группы было включено 36 человек свиты и слуг, среди которых несколько литовцев, прикомандированных королём Сигизмундом и королевой Боной. Вписаны затем разные сундуки, кровати, телеги и т. д. Начальник польского конвоя требует расписку от имени Московского Князя с печатью и с внесением обязательства вернуть всё это добро". . . без какого-либо ущерба" ⁶⁶.

3-го июля польский и литовский конвои возвращаются к себе на родину, а венецианские дипломаты продолжают свой путь в сопровождении пристава Андрея Кулешина ⁶⁷. Вскоре навстречу им выезжает князь Борис Иванович Горбатый в сопровождении 6. 000 всадников ⁶⁸. Церемония повторяется: приветственные речи, лобзание руки, расспросы о состоянии здоровья послов, после чего следует богатый обед во "дворе" ⁶⁹. За обедом пьют медовуху, и да Колло спешит занести в свой [24] дневник замечания о качестве этого напитка, описывая его вкус, запах, разновидности, рассказывая как его производят и как его подают. Он подчеркивает, что нет свободной продажи, а требуется специальное разрешение князя.

6-го июля делегация прибывает в Смоленск. Дорога всё ещё продолжается по болотистой местности и часто встречаются деревянные настилы. Да Колло описывает всё это подробно, в особенности сам город литовско-московскую вражду, следствие недавнего покорения Смоленска русскими. Его внимание привлекают также укрепления; он кроме того отмечает совсем небольшое количество каменных зданий, что будет удивлять в дальнейшем и других европейских путешественников. Зато деревянные постройки так хорошо сделаны, дерево так обработано и "спаяно", что их можно уподобить крепостям. Да Колло подчёркивает, что в Смоленске, как и в Орше, а не только по дороге много "деревянных улиц", что производит впечатление повсеместного существования болот ⁷⁰.

От Смоленска до Драгобужи (Дрогобыча) делегация следует речным путём, в лодках по Дону: лошадей же русские ведут по земле. Болотистая местность продолжается ещё долгое время, но в конце концов, после нескольких привалов в разных "дворах" ⁷¹ 21-го июля венецианцы прибывают в Можайск (Moxaisco), предпоследняя остановка перед Москвой. О Можайске говорится, что это земля большая и богатая, но неукрепленная, хотя там и имеется мощная деревянная крепость. Тут послы посещают церковь св. Николы, предмет всеобщего поклонения, благодаря часто творимым чудесам.

На расстоянии примерно в полмили от столицы их встречает князь Иван Иванович Ярославский, "большой человек", а также советник Иван Юрьевич Поджогин, пристав Федор Борисович и другие лица ⁷². Тут и московские дипломаты, недавние спутники венецианцев, покинувшие их за несколько дней до того, чтобы опередить приезд императорской делегации в Москву и встретить ее там вместе с многочисленной свитой всадников. По мнению да Колло, было более 1 000 лошадей. Вся эта церемония встречи с неминуемыми приветственными речами и обоюдными представлениями гостей и встречающих соответствует описанию подобных встреч у Ключевского ⁷³. Согласно московскому обычаю, итальянским гостям дарят каждому лошадь с золотой сбруей. Затем вся процессия направляется в город. Разговаривают при помощи двух переводчиков: уже известного нам Истомы Малого и другого нового некоего Власа ⁷⁴. 25-го июля вся процессия въезжает торжественно в Москву, где их встречает огромная толпа, высыпавшая на улицы, в праздничных "придворных нарядах" ⁷⁵. [25]

Да Колло и де Конти отводят две большие и удобные квартиры в деревянном доме ⁷⁶. На следующий день начинаются визиты многих вельмож и придворных. Венецианцев предупреждают, чтобы они не выпускали из дому ни под каким предлогом литовцев, к ним прикомандированных, и заодно им сообщается, что приём у князя назначен на следующий день. Предупреждают также, что после большого приема с участием всех придворных последует отдельная встреча, когда в присутствии князя и нескольких советников, будут прочитаны секретные послания Максимилиана.

Описание приёма, подробное и полностью соответствующее подобным описаниям у Ключевского ⁷⁷, говорит о необычайной сложности церемониала. Сначала повторяется всё уже известное по предыдущему дню. Всюду по дороге, от резиденции посланников до княжеского дворца, на протяжении примерно в пол-леги, по мнению да Колло, на улицах встречаются люди, одинаково одетые, в парадных нарядах, выданных из княжеской казны. Это одежды "расшитые золотом и шелком, необычайно красивые и эффектные. При входе в Кремль меняется эскорт, который их сопровождает до княжеского дворца. Начальник этого эскорта приветствует их от имени Василия III. У входа в княжеский дворец вступает новый эскорт, блестяще и нарядно одетый, который вводит их в дворцовые покои. Чтобы достигнуть тронного зала, следует пройти через два других, и в каждом из них меняете эскорт, и проходит обычная церемония приветствия от имени князя. Кроме того, перед каждой из дверей приходится ожидать разрешения войти. Да Колло продолжает всё время восхищаться богатством нарядов.

В конце концов, венецианцы достигают третьей и последней двери, их встречает новый эскорт, стоящий у входа, и сообщает об их приходе. Князь лично отвечает "на своём рутенском языке". Да Колло описывает роскошную одежду князя "из золотой парчи с серебряными вышитыми цветами", а также его головной убор, белую шапку. Князь окружён советниками и боярами; среди присутствующих находятся также двое молодых людей, сыновья казанского хана, которые были взяты в плен и затем перешли в православную веру ⁷⁸.

Следует подробное описание всего происходящего: посланцы входят, глубоко кланяются, делают несколько шагов по направлению к трону, останавливаются, новый поклон, подходят ближе и их приглашают сесть в креслах напротив князя. После торжественного молчания, которое да Колло называет "pausa" (отдыхом), через переводчиков, их приглашают говорить. Выступает да Колло. Указав на причину их пребывания, он излагает вкратце политические условия, описывает турецкую опасность, говорит о необходимости совместной защиты, [26] не скрывая трудностей, связанных с русско-польским конфликтом. Чтобы произвести впечатление на собеседника он особенно настаивает на турецких успехах и на последних захватах: четыре патриарших церкви, семь азиатских церквей, к которым обращался в Апокалипсисе св. апостол Иоанн, могила Господня, и кроме того, много государств, королевств, областей. Он не щадит усилий, чтобы описать зверства турок и подчеркнуть шаткость положения европейских стран и опасность, которую представляют турецкие полчища для самой Москвы. Вскоре после того, как да Колло начал свою речь, произошел небольшой дипломатический инцидент, о котором стоит упомянуть, поскольку он подчеркивает степень приверженности к формальной стороне церемониала. Да Колло отклонился от привычной в изложении последовательности: вместо требуемых обычно приветствий от имени Государя, которого посланник представляет, он начал с изложения цели посольства, может быть из каких-то своих риторических соображений, намереваясь лишь затем передать приветствия и пожелания от имени Максимилиана. Великий князь, отметив этот пропуск, встал возмущенно и спросил, не передавал ли ему привет, брат его — император Максимилиан. Узнав, что посланник должен перейти именно к ним, успокоился и сел. Когда было произнесено имя Максимилиана, он снял головной убор, а когда, в конце концов, да Колло произнес приветственные слова от имени Максимилиана, князь приказал ему прервать речь, снял снова головной убор, спустился с трона, протянул руку послам, как представителям императора Максимилиана, и спросил о здоровье брата своего. Получив положительный ответ сел вновь и знаком приказал да Колло продолжать свою речь. После окончания этой общей части ораторы вместе с некоторыми советниками и секретарями перешли в отдельный зал, где должны были происходить настоящие переговоры. Москвичи хотят узнать тайные условия договоров, т. е. понять до какой степени согласны партнеры на ступки, но хитрые и ловкие венецианцы пытаются добиться сперва принципиального согласия князя на перемирие, чтобы затем вести разговор о частных вопросах. Интересна эта игра, продолжающаяся во все время переговоров, игра изнурительная, игра хитростей с целью выгадать время и выманить друг у друга как можно больше сведений.

В данном случае нам не интересно содержание переговоров и их завершение. Единственное, чего сумели добиться венецианцы, было годовое перемирие (с рождества 1518 г. до Рождества 1519 г. ). Но смерть Максимилиана фактически свела все на нет.

Куда важнее и интереснее для нас описание придворной жизни и среды, рассказы о нравах, обычаях, о [27] миропонимании людей,— между прочим о хитрости русских бояр, в чем, однако же, венецианцы им не уступали.

В тот же день итальянские послы были приглашены на обед к великому князю. Да Колло описывает нам зал, в котором он состоялся. В центре стоит поставец высокий до потолка, переполненный вазами и разными серебряными драгоценными предметами ⁷⁹. Итальянские гости сидели за столом рядом с княжеским. За тем же столом напротив был Иван Иванович Ярославский и "другие коллеги", т. е. можно предположить, Иван Поджогин и Федор Борисович и затем члены свиты, за исключением приставленных к ним литовцев. Гостям подносятся угощения князя, и при каждом новом блюде все должны вставать в знак уважения. В конце обеда князь поднимает тост в честь Максимилиана и пьет медовуху из бокала в форме "лодки" ⁸⁰. За великим князем должны выпить по кубку и послы. Да Колло признается, что ему медовуха не по душе, но он должен ее пить "против воли и без аппетита". Однако же его мытарства не кончаются на этом. Распростившись с князем и вернувшись домой, венецианцы находят накрытый стол, полный угощений, присланных с княжеского двора, и пристав объясняет им, что желание Князя, чтобы праздник и веселье продолжались. И пир начинается вновь с участием тех же бояр, которые будут впредь неотлучными товарищами наших венецианцев. Москвичи опьянели вскоре, и в этом было спасение да Колло, поскольку они не были больше в состоянии требовать от венецианцев продолжать пить. В дальнейшем эти домашние банкеты вслед за официальными обедами повторяются, как правило, к великому неудовольствию да Колло. Согласно Ключевскому, предполагается, что эти попойки устраивались с надеждой, что в нетрезвом состоянии послы могут проговориться, выдать какую-нибудь тайну. Поэтому и говорили: "поить посла" ⁸¹.

Весь август прошёл в безрезультатных переговорах. Да Колло пускается на разные хитрости: он якобы собирается уехать, поскольку Василий III не поддается ни на какие уговоры. Однако же де Конти, по установленному между ними договору, предлагает остаться, подождать еще, а тем временем послать Джованни дела Торре к Максимилиану и посоветоваться с ним о возникших трудностях. Так они и поступают, а пока что, в ожидании возвращения гонца, участвуют 4 сентября, по приглашению великого князя, в охоте. Охота происходила в роще, на расстоянии мили от Москвы, окруженной просторной равниной. Принимали в ней участие около 2. 000 всадников, разделенных на несколько групп, затем пешие с собаками, очень красивыми и породистыми, а кроме того всадники с 200 хищных птиц (наверное, кречетами и соколами) [28] преимущественно белого цвета. Князь в хорошем настроении ехал на белом коне, в белой одежде с золотыми вышивками и предводил своей охотой.

Оба гостя получают сразу же, каждый, в подарок по собаке. В начале охоты гончие собаки направляются в лес, чтобы преследовать добычу. Выбегают столько лисиц и зайцев, что борзые не знают кого им преследовать. За один час было собрано 80 лисиц и зайцев и князь отдает приказ закончить охоту. Собак призывают. Да Колло получает в подарок от князя еще одну собаку, которую он похвалил за ее смекалку и расторопность. Однако же это еще не конец: недалеко находятся пруды "искусственно устроенные" ("ortificiosamente fabricati") в которых множество уток, гусей и других птиц.

Князь собственноручно выпускает кречетов и других хищных птиц, которые устремляются на добычу. И в данном случае добыча значительная: более 70 уток за очень короткое время. Затем все направляются пировать в соседнюю усадьбу, состоящую из нескольких деревянных построек, очень красивых, находящихся посреди парков и садов. На пиру присутствуют свыше 300 знатных людей, разных званий, и другие участники охоты. Князь расположился на "золотой кафедре", по определению да Колло, ноги его отдыхают на скамеечке. Около него скамейки, покрытые коврами. С одной стороны сидят 18 советников, среди которых уже упомянутые сыновья казанского хана, с другой стороны послы со свитой и их приставами, а напротив — все остальные. Подают арбузы и дыни, яблоки, разные яства, и, конечно, пьют много медовухи. Князь посылает через своих слуг разные блюда гостям, называя каждого по имени, и да Коло очень удивляется, что он знает всех, поскольку присутствует более тысячи человек. Естественно, провозглашается огромное количество тостов, в первую очередь в честь Максимилиана. В этой веселой и непринужденной обстановке Василий III задает да Колло вопрос, прося его рассказать свои впечатления о стране и о ее величии. Венецианец, казалось, только этого и ожидал. Он уже давно был озадачен тем, что не смог, пока что, проверить те географические сведения, о которых его просил Максимилиан. Поэтому он отвечает сразу же великому князю, что он не располагает никакими сведениями о власти великого князя, ни о стране в целом, о чем сожалеет, поскольку ему хотелось удовлетворить любознательность императора Максимилиана, интересовавшегося рекой Танаем и Рифеем. В данном случае да Колло проявляет хитрость, и очень умело и расчетливо льстит Василию III, говоря, что многие князья, даже при совместных усилиях не смогли бы устроить такую грандиозную прекрасную облаву, но что же касается мощи московского государства [29] и власти самого князя, он не может высказать никакого мнения, поскольку ему ничего не пришлось ни видеть, ни слышать. Несомненно, у него создалось впечатление мощи, но в чем именно она состоит и откуда проистекает, этого он не мог бы сказать. Причина в некотором "препятствии" (mancamento), как выражается да Колло, т. е. затруднении, о котором он не смеет говорить. Этот ловкий ход да Колло вызывает любопытство Василия, который обещает ему не гневаться и не обижаться, лишь бы только он ему открыл правду. Тогда венецианский посол прибегает вновь к своему красноречию и психологической ловкости и, чтобы возбудить еще более любопытство и самолюбие Василия, говорит, что он мог бы поведать ему о многих своих впечатлениях о татарском хане, и о его государстве, также и о вавилонском султане, о королеве Франции, о короле Испании, о короле Англии, а также о властелинах многих других государств, но что же он мог бы рассказать о Московском Князе, когда с ним обходились как с пленником? ⁸²

Василий не моргнул глазом, лишь улыбнулся, и обращаясь к своим советникам сказал, что да Колло заслужил его доверие и поэтому надо предоставить ему условия, при которых он смог бы удовлетворить свое любопытство. Он тут же приказал, чтобы ему устроили поездки и посещения разных городов и достопримечательных мест, чем да Колло поспешил воспользоваться, не указывая, однако же в своем дневнике, где именно он побывал. Кроме того ему дали разрешение встречаться и беседовать с любыми людьми, принимать гостей. Более того, князь велел пригласить ". . . своих от Волги и из других мест, хорошо осведомленных о разных областях" ⁸³, чтобы они могли дать интересующие да Колло сведения и прийти в беседах к обмену полезной информацией. Среди этих лиц да Колло называет Николая Булева, "известнейшего врача, и весьма сведущего человека в разных науках, в особенности в космографии, в астрологии", а также Угрина Базеровича "человека всезнающего и большой умелости. . . " ⁸⁴. Результатом таких бесед и личных наблюдений (. . . "поскольку я имел возможность побывать в нескольких местах") и является Доношение о Московии.

14-го сентября Василий выезжает в Волок ("Volha sua citta") ⁸⁵, где он пробудет в течении 6 недель. К этому же дню относится и вручение даров татарским послам, по случаю их отъезда, о чем уже шла речь выше. Вернувшись в Москву 11-го октября, великий князь посылает венецианцам пищу с собственного стола, в знак симпатии и дружелюбия, как он уже делал и прежде. 2-го ноября он их приглашает к себе на обед, и согласно уже описанному ритуалу пир продолжается затем на квартире венецианцев и длится до двух часов ночи или, "лучше сказать, до полного опьянения всех". В ожидании [30] ответа от Максимилиана, и его указаний как поступать дальше, о чем должен известить гонец Джованни делла Торре, да Колло проводит время в визитах, в беседах; князь оказывает нашим послам неоднократно признаки благосклонности, среди которых венецианец упомянул освобождение из тюрьмы брата Соломонии, по имени Угрин попавшего в опалу ⁸⁶. Таким образом, в бесконечных разговорах, ожиданиях, беседах, наступает Рождество 1518-го года. После больших усилий и несмотря на огромные затруднения достигается годичное перемирие до Рождества 1519-го года. Василий III выражает желание послать вместе с представителями Максимилиана, и в знак уважения к нему, своих послов, чтобы выразить свою добрую волю. Возникают однако же затруднения с охранными грамотами для проезда по польской и по литовской территориям. Тогда венецианцы предлагают, чтобы один из них поехал вместе с московскими послами через Ливонию, что успокоило последних. Однако же об этом их проезде по Ливонии нам не даются никакие сведения в сочинении да Колло.

29-го декабря состоялся обед у князя. До этого уже были сделаны подарки: каждый получил кафтан вышитый "золотом", на соболиной подкладке; а кроме того меха: соболь, горностай, барсук.

Среди подарков были также вазы, лошади, сани, рыбы, мед и деньги ⁸⁷.

Кроме того, послам были даны почетные военные звания (эквивалент посвящения в рыцари) за успешное исполнение столь трудной миссии ⁸⁸. После церемониала и до начала обеда доводятся до окончательной формы тексты договоров о годичном перемирии. Возникают вновь трудности. Василий претендует на титул "князя Смоленского", в то время как да Колло замечает, что это же звание требует и Сигизмунд. Но москвичи никак не сдаются. Договор предусматривает полное прекращение каких-либо военных действий в течение года, и взаимное обязательство не прибегать ни к каким видам нападения. Затем следует "торжественнейший обед" от 22 до 6 часов. Для да Колло это новый повод, чтобы описать зал. На столе золотые приборы, позолоченная посуда, все блюда подаются в позолоченных тарелках, прислуга в одежде, расшитой золотом, с дорогими золотыми цепочками на шее. После окончания обеда Василий III пригласил к себе наших посланников и произнес тост в честь Максимилиана и за успешное проведение общего намеченного действия, направленного против врагов христианства, с пожеланием их поражения и обращения в праведную веру. Принимая во внимание содержание этих тостов, должны были пить и венецианцы. В конце концов их отпустили, и они смогли направиться к своему дому. По дороге же всюду, на [31] всем ее протяжении были устроены иллюминации, о которых рассказывается в "Доношении". Конечно дома пир возобновился вновь ". . . до полного опьянения абсолютно всех".

31-го декабря им вручается письменное предписание, которое следует передать Максимилиану, содержащее фактически полное изложение конфликта с Польшей и хода переговоров.

3-го января венецианских послов вновь принимает князь, который устно подчеркивает серьезность и значение своего решения о перемирии, при условии, однако же, что Сигизмунд пришлет в Москву своих послов. В противном случае он возобновит военные действия. Василий выражает также свою надежду на поддержку со стороны Максимилиана, принимая во внимание старый договор, существующий между ними.

В конце концов 4-го января венецианцы покидают Москву. Им вручают еще другие подарки: позолоченные и серебряные вазы, на память о князе. В последнюю минуту, перед тем, как да Колло должен был сесть в седло, Василий III сообщает ему под строжайшим секретом, что он готов отдать все дела на решение Максимилиана, на его усмотрение, в случае если это посольство не приведет к действенным результатам.

Возвращаются по тому же пути. Едут наши послы, полные надежд на положительное разрешение вопроса. Но, к сожалению, смерть Максимилиана сведет на нет немалые ими приложенные усилия.

Текст приводится по изданию: Итальянец в России XVI в. Франческо да Колло. Донесение о Московии. М. Наследие. 1996

Мы приносим свою благодарность
Олегу Лицкевичу за помощь в получении текста.