Филипп де Коммин. Мемуары. Книга IV. Главы I-VII

ФИЛИПП ДЕ КОММИН

МЕМУАРЫ

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I

В этот сезон ¹ герцог Бургундский отправился завоевать область Гельдерн в связи с тяжбой, которая достойна того, чтобы о ней поведать, дабы показать, сколь всемогущ господь.

Был тогда молодой герцог Гельдернский по имени Адольф ², женатый на одной из дочерей из дома Бурбонов, сестре монсеньера Пьера де Бурбона ³, что живет и ныне; а женился он на ней в доме Бургундского герцога, почему и пользовался некоторым его благоволением.

Он совершил страшный поступок: однажды вечером схватил своего отца, когда тот собирался идти спать, провел его босым в очень холодную пору пять немецких лье, заключил в подвал башни, куда почти совсем не проникал свет, кроме как через слуховое окошко, и продержал его там пять лет ⁴; из-за этого вспыхнула война между герцогом Клевским, на сестре которого был женат плененный герцог, и этим молодым герцогом Адольфом. Герцог Бургундский несколько раз пытался их примирить, но безуспешно. В конце концов к этому приложили руку папа и император, и герцогу Бургундскому было велено любыми средствами освободить герцога Арнольда из тюрьмы. Он так и сделал, ибо молодой герцог не осмелился ему отказать, видя, сколь многие важные лица вмешались в это дело, и боясь герцога Бургундского. Я несколько раз видел, как они спорили в зале на заседании большого совета и как добрый старик вызывал своего сына на поединок. Герцог Бургундский очень хотел их примирить, испытывая симпатию к молодому. Последнему был предложен пост губернатора, или управителя, области Гельдерн со всеми доходами, за исключением маленького городка Граве, лежащего близ Брабанта, который вместе с доходами от него должен был остаться у отца, который получил бы еще и 3 тысячи флоринов пенсии. Таким образом, у отца остался бы доход в 6 тысяч флоринов и титул герцога, как и положено. Вместе с другими, более опытными людьми меня отправили передать это предложение молодому герцогу, который ответил, что предпочел бы бросить своего отца вниз головой в колодец, с тем чтобы и его самого сбросили туда же, нежели заключать такое соглашение, ибо его отец пробыл герцогом 44 года — так пора уже и ему стать герцогом; но что он охотно даст ему 3 тысячи флоринов в год при условии, что он никогда более не [125] появится в герцогстве. Он наговорил еще много другого, столь же безрассудного.

Случилось это как раз тогда, когда король захватил Амьен у герцога Бургундского, находившегося с теми двумя, о которых я рассказываю, в Дуллане. Озабоченный своим положением, герцог поспешил в Эден и забыл об этом деле. Тогда молодой герцог, переодевшись французом, бежал в сопровождении одного спутника в свои земли. Переправляясь через реку возле Намюра, он заплатил за переправу один флорин. Его заприметил некий священник, у которого зародились подозрения, и он переговорил об этом с извозчиком. Тот всмотрелся пристально в лицо того, кто заплатил флорин, и узнал его; его схватили и отвезли в Намюр, где он и пробыл в заключении до смерти герцога Бургундского, пока его не освободили гентцы ⁵. Они хотели его женить на той, которая впоследствии стала герцогиней Австрийской ⁶, и повели с собой в Турне; там он, лишенный охраны, был злодейски убит — господь, видимо, не счел его пребывание в тюрьме достаточным отмщением за оскорбление, нанесенное им отцу.

Отец его умер еще до кончины герцога Бургундского, когда сын находился в тюрьме; умирая, он ввиду неблагодарности сына оставил все наследство герцогу Бургундскому. Воспользовавшись этой распрей, герцог Бургундский в то время, о котором я говорю, завоевал герцогство Гельдерн, хотя и встретил там сопротивление. Ведь он был могуществен, а с королем у него было заключено перемирие; и владел он им до самой смерти, а наследники его еще и по сей день его держат, и так будет, пока угодно богу. А рассказал я об этом, как предупреждал вначале, чтобы показать, что подобные жестокости и злодеяния не остаются безнаказанными.

Присоединив к своей державе это герцогство, герцог вернулся в свои земли, преисполненный гордости; и он решил вмешаться в германские дела, поскольку император был не из храбрых и терпел что угодно, лишь бы не вводить себя в расходы, к тому же один, без помощи других сеньоров Германии, он был бессилен. Поэтому герцог продлил перемирие с королем. Некоторым из советников короля казалось, что не следует продлевать перемирия и предоставлять герцогу столь большие выгоды. Это им подсказывал обычный здравый смысл, но, будучи неискушенными людьми, они не понимали сути дела, Но были другие ⁷, лучше их разбиравшиеся в ситуации и более осведомленные, так как сами принимали участие в этом деле, и они предложили королю, нашему повелителю, смело идти на это перемирие и позволить герцогу столкнуться с немцами, которые невероятно многочисленны и могущественны. Они говорили следующее: «Как только герцог возьмет один город или закончит одну войну, он начнет другую, поскольку такой уж он человек, что никогда не удовлетворится чем-то одним (и этим он отличался от короля, ибо чем больше впутывался, тем сильнее запутывался), и лучший способ ему отомстить — предоставить свободу действий и сначала даже [126] немного помочь, чтобы не вызвать никаких подозрений насчет возможности нарушения перемирия; ведь при размерах и могуществе Германии он неизбежно вскоре истощит свои силы и потерпит полное поражение, ибо, поскольку император — человек не слишком большой доблести, князья империи сами организуют отпор». В конце концов так и случилось.

В связи со спором двух претендентов на епископский престол в Кёльне, один из которых был братом ландграфа Гессенского, а другой — родственником пфальцграфа Рейнского ⁸, герцог Бургундский принял сторону родственника пфальцграфа и попытался силой посадить его на этот престол, надеясь получить за это кое-какие крепости. В 1474 году он осадил Нейс, возле Кёльна. А там находился ландграф Гессенский с войском. У герцога было столько замыслов, что он не знал, за что взяться в первую очередь, ибо он хотел, чтобы в это же время во Францию переправился король Эдуард Английский, у которого была большая армия, готовая выступить по первому же требованию герцога.

Он очень торопился покончить со своими делами в Германии, а именно: хорошо укрепить Нейс, если бы он был взят, и еще одну или две крепости выше Кёльна, благодаря чему Кёльн бы тогда сдался; затем подняться вверх по Рейну до графства Феррета, принадлежавшего тогда еще ему, и, таким образом, овладеть всем Рейном вплоть до Голландии, а на Рейне ведь больше укрепленных городов и замков, чем в любом королевстве христианского мира, кроме Франции.

Перемирие с королем было заключено на шесть месяцев, и большая часть срока уже прошла. Король предлагал еще продлить его, дабы герцог спокойно мог действовать в Германии, но тот не пошел на это, так как дал обещание англичанам.

Я не касался бы событий под Нейсом, поскольку это не связано с моими воспоминаниями, — меня ведь там не было, — но я вынужден упомянуть об этом из-за всего, что с этим связано. В городе Нейсе разместились ландграф Гессенский и многие его родственники и друзья, числом до 1800 всадников, как мне говорили, и это все были доблестные люди, что они и доказали; были также пехотинцы — столько, сколько требовалось. Ландграф был братом того епископа, который был избран, и представлял партию, враждебную другому епископу, которого поддерживал герцог Бургундский.

Таким образом, в 1474 году герцог Бургундский осадил Нейс. У него была самая прекрасная армия, какую ему только приходилось иметь, особенно по части конницы. Ибо для осуществления некоторых своих замыслов в Италии он набрал несколько тысяч итальянских кавалеристов, и хороших и плохих, а их предводителем был граф де Кампобассо ⁹ из Неаполитанского королевства, человек вероломный и очень опасный; среди них был также Джакомо Галеотто, дворянин из Неаполя, человек очень благородный, и некоторые другие, которых я ради краткости не называю. Еще [127] он располагал англичанами, очень хорошими воинами, числом до трех тысяч, и множеством собственных подданных на хороших лошадях и хорошо вооруженных, весьма опытных в военном деле, а также очень большой и мощной артиллерией. Все было наготове, чтобы соединиться с англичанами, которые собирали силы, чтобы поскорее высадиться на континенте.

Но дело затягивалось, поскольку король Английский не мог предпринять такой поход, не собрав парламента, который равнозначен штатам и является учреждением справедливым и священным; благодаря ему короли становятся сильнее, и им лучше служат, если только они его собирают в подобных случаях. Собрав сословия, они объявляют им свое намерение и просят у своих подданных средств — будь то на экспедицию во Францию или в Шотландию или на другие подобные предприятия; ибо в Англии не взимаются никакие налоги и сословия охотно и щедро помогают королю, особенно при экспедициях во Францию. Прибегают к этой практике английские короли еще и тогда, когда хотят получить деньги и делают вид, будто собираются идти в Шотландию и набирают армию. А чтобы собрать большую сумму, они выдают жалованье лишь за три месяца и возвращаются во дворец, хотя денег получили на год. Король Эдуард часто прибегал к подобной практике.

Армия была подготовлена за год. Об этом сообщили герцогу Бургундскому, который в начале лета отправился к Нейсу, полагая, что он за несколько дней введет своего человека во владение Кёльном и приобретет ряд крепостей вроде Нейса и других, дабы добиться тех целей, о которых я Вам говорил.

Я полагаю, что здесь не обошлось без вмешательства всевышнего, с состраданием взиравшего на наше королевство, — ведь у герцога была столь большая армия, уже приобретшая за несколько лет опыт военных действий в королевстве, что с ней никто не вступал в бой и некому было померяться силами в открытом поле — от нее лишь охраняли города. Но верно и то, что здесь достойно проявил себя король, который не желал ничем рисковать; и поступал он так не только из страха перед герцогом Бургундским, но и из опасения, что в его королевстве подданные выйдут из повиновения, если только ему случится проиграть сражение. Ибо он считал, что не все, кто ему служит, благонамеренны, особенно гранды. И он, если уж говорить откровенно, много раз мне замечал, что хорошо знает, чего стоят его подданные, и проверит их, коли дела пойдут плохо. А поэтому, когда герцог Бургундский вступил на территорию королевства, он приказал лишь хорошо укрепить крепости на его пути. Таким образом, армия герцога Бургундского в короткий срок распалась сама по себе, и король при этом ничем не рисковал, проявив истинную дальновидность.

А если бы к тем силам герцога Бургундского, о которых я говорил, присоединилась бы еще армия короля Английского в самом начале кампании, что, без всякого сомнения, случилось бы, не соверши [128] герцог Бургундский ошибки и не задержись с таким упрямством под Нейсом, то нашему королевству наверняка пришлось бы очень тяжело. Ибо никогда еще король Английский не переправлял разом столь сильной и хорошо подготовленной к войне армии, как в то время, о котором я говорю. Все без исключения крупные сеньоры Англии были в ней. Она, может быть, насчитывала 1500 кавалеристов (а для англичан это великое дело), хорошо снаряженных и с большим сопровождением, а также 14 тысяч конных лучников, с луками и стрелами, и достаточно пехотинцев, обслуживающих войско. Во всей армии не было ни одного пажа ¹⁰. А кроме того, король Английский должен был высадить 3 тысячи человек в Бретани, чтобы соединиться с армией герцога. Я видел два письма, написанных рукой монсеньора д'Юрфе, обершталмейстера Франции, в то время служившего герцогу Бретонскому, одно адресованное королю Англии, а другое — монсеньору Гастингсу, в которых, между прочим, говорилось, что герцог Бретонский благодаря своим сторонникам сможет за один месяц добиться такого успеха, какого армии англичан и герцога Бургундского, как бы они ни были сильны, не добьются и за шесть. Уверен, что так бы и случилось, если бы события продлились дольше. Но господь, всегда любивший это королевство, распорядился иначе, о чем я ниже скажу. Письма же, о которых я говорил, были куплены королем, нашим повелителем, — да помилует его господь — у одного английского секретаря за 60 марок серебром.

ГЛАВА II

Герцог Бургундский завяз под Нейсом (как я Вам сказал), и обстоятельства складывались для него гораздо менее удачно, чем он предполагал. Жители Кёльна, расположенного в четырех лье выше по Рейну, ежемесячно тратили 1000 флоринов золотом на содержание армии из страха перед герцогом Бургундским; вместе с другими городами, что выше их по Рейну, они выставили 15 или 16 тысяч пехотинцев, расположившихся с мощной артиллерией напротив герцога Бургундского на другом берегу Рейна, и срывали доставку припасов ему, которые шли по воде из Гельдерна, вверх по течению реки, обстреливая суда из пушек.

Император и имперские князья-выборщики ¹¹, собравшиеся, чтобы обсудить этот вопрос, постановили набрать армию, к чему их подталкивал наш король, направив им несколько посланий. А они отрядили к нему кельнского каноника из Баварского дома и еще одного посла, и те отвезли ему письмо, где говорилось, какую армию император намерен создать в случае, если король, со своей стороны, пожелает присоединиться к ним. Им удалось получить благоприятный ответ и обещание, что будет выполнено все, о чем они просили, более того — король обещал грамотой за своей печатью как императору, так князьям и городам, что, как только император прибудет в [129] Кёльн и начнет кампанию, он пришлет ему 20 тысяч человек под командованием монсеньора де Крана и Салазара. Таким образом, в Германии была подготовлена армия, которая была удивительно большой — столь большой, что даже невероятно. Ибо все князья Германии, и светские и духовные, и епископы, и все общины прислали людей, и все помногу. Мне рассказывали, что небогатый епископ Мюнстерский, епархия которого находится рядом с Нейсом, привел 6 тысяч пехотинцев и 1400 конников, одетых в зеленое, а также 1200 повозок.

Император потратил семь месяцев на сбор армии и к концу срока встал в полулье от герцога Бургундского. Как мне рассказывали некоторые из людей герцога Бургундского, армия короля Англии и герцога, вместе взятые, не составляли и трети той, о которой я говорю, как по числу людей, так и по количеству палаток и шатров. Кроме армии императора, на другом берегу реки прямо напротив герцога Бургундского стояла еще и та армия, о которой я говорил ¹², и она доставляла много хлопот его войску, срывая снабжение.

Как только император и князья империи появились перед Нейсом, они послали к королю пользовавшегося у них большим авторитетом доктора по имени Геслер ¹³, ставшего впоследствии кардиналом, который стал добиваться, чтобы король выполнил свое обязательство и отправил 20 тысяч человек, как обещал, иначе немцы вступят в переговоры. Король его всячески обнадежил, подарил 400 экю и отправил вместе с ним к императору одного человека по имени Жан Тьерселен, сеньор де Бросс. Однако доктор Геслер уехал недовольный.

Достойно удивления, какие переговоры шли во время этой осады, ибо король старался заключить мир с герцогом Бургундским или хотя бы продлить перемирие, чтобы не дать высадиться англичанам. Король Англии, со своей стороны, старался изо всех сил заставить герцога Бургундского уйти из-под Нейса, дабы тот выполнил свое обещание и помог ему, не теряя времени, вести войну в нашем королевстве. По этому поводу дважды приезжал послом сеньор Скейлз ¹⁴, племянник коннетабля, очень приятный рыцарь, и некоторые другие.

Герцог же Бургундский не двигался с места — господь помутил его ум и рассудок, ибо всю свою жизнь он стремился к тому, чтобы англичане высадились во Франции, а теперь, когда они были готовы и все складывалось благоприятно как в Бретани, так и в других местах, он упрямо продолжал добиваться невозможного.

При императоре был легат апостолического престола ¹⁵, и он каждый день бывал то в одном лагере, то в другом, обсуждая условия мирного договора; был там, кажется, и король Дании ¹⁶, который остановился в небольшом городке недалеко от Нейса, и он также добивался мира. Таким образом, герцог Бургундский мог бы с почетом выйти из положения и отправиться навстречу королю Англии. Но он не сумел этого сделать и оправдывался перед англичанами, [130] ссылаясь на то, что якобы была бы попрана его честь, если бы он ушел; приносил он и другие убогие извинения. Но это были уже не те англичане, что жили во времена его отца и участвовали в былых войнах во Франции, а совсем другие, не сведущие во французских делах. Поэтому герцог поступал неумно, если намеревался пользоваться их помощью в будущем; ему нужно было бы с самого начала руководить ими шаг за шагом.

Пока он упорствовал, ему в двух или трех местах объявили войну. Одну начал живший доселе с ним в мире герцог Лотарингский, который послал ему под Нейс вызов ¹⁷; а побудил его к этому монсеньор де Кран, желавший, чтобы он помог королю, который не преминул пообещать герцогу сделать его могущественным человеком. Он без промедления начал действовать и произвел большие опустошения в герцогстве Люксембург; была снесена крепость Пьерфор, расположенная в двух лье от Нанси, на земле герцогства Люксембург.

Более того, король и некоторые из его советников добились заключения на 10 лет союза между швейцарцами и такими городами в верховьях Рейна, как Базель, Страсбург и другие, которые ранее враждовали друг с другом. И был еще заключен мир между герцогом Сигизмундом Австрийским и швейцарцами, поскольку герцог Сигизмунд хотел вернуть себе графство Феррета, которое он заложил герцогу Бургундскому за 100 тысяч рейнских флоринов ¹⁸. Они договорились обо всем, кроме одного вопроса, спорного между швейцарцами и герцогом Сигизмундом: швейцарцы хотели проходить с оружием через четыре города графства Феррета в любое время. Этот вопрос был вынесен на суд короля, и он рассудил в пользу швейцарцев. Из всего сказанного Вы можете понять, какие козни король тайно строил против герцога Бургундского.

Как все это было решено — так и исполнено: в одну прекрасную ночь схватили мессира Пьера д'Аршамбо, губернатора герцога Бургундского в области Феррета, а с ним и его 800 кавалеристов; их всех отпустили на волю, ни к чему не обязывая, а его самого отвели в Базель, где устроили над ним суд за разные злоупотребления и насилия, совершенные им в области Феррета. В итоге ему отрубили голову, а вся область Феррета оказалась в руках герцога Сигизмунда Австрийского; швейцарцы же начали войну в Бургундии и захватили Бламон, принадлежавший маршалу Бургундскому из дома Нефшателей. Бургундцы пришли ему на помощь, но были разбиты. Швейцарцы, сильно опустошив область, вернулись в свои края.

ГЛАВА III

Срок перемирия между королем и герцогом Бургундским истек, и король об этом очень сожалел, так как предпочел бы продлить его. Однако, видя, что это невозможно, король отправился осаждать [131] один маленький, но хорошо укрепленный замок, называвшийся Троншуа, и была это в 1475 году в начале лета, когда стояла прекрасная погода. Замок был взят приступом за несколько часов. А на следующий день король отправил меня переговорить с теми, кто сидел в Мондидье. Они вышли за ворота со своим имуществом, оставив город нам. На другой день я поехал на переговоры в Руа вместе с адмиралом бастардом Бурбонским, и подобным же образом мне был сдан и этот город, ибо у него не было никакой надежды на помощь, но, если бы герцог был в этих краях, его жители бы не сдались. Несмотря на наше обещание, оба города были, однако, сожжены.

Оттуда король отправился на осаду Корби, где его уже ждали; там мы вырыли прекрасные апроши, и артиллерия короля вела обстрел в течение трех дней. В городе находились монсеньор де Конте и некоторые другие, они и сдали его, выйдя со всем своим имуществом. Два дня спустя несчастный город был разграблен и со всех концов подожжен, как и два первых. После этого король задумал увести армию, надеясь, что герцог Бургундский пойдет на перемирие ввиду своего тяжелого положения. Но одна женщина, которую я хорошо знаю (называть ее не стану, поскольку она еще жива), написала королю, чтоб он направил своих людей в Аррас, и король поверил ей, поскольку она была женщиной уважаемой. Я отнюдь не хвалю ее поступок, и ее никто к этому не принуждал. Король направил туда монсеньора адмирала бастарда Бурбонского в сопровождении большого числа людей, и они сожгли много городов, начиная от Абвиля и кончая Аррасом. Жители Арраса, долгое время не знавшие бедствий и преисполненные великой гордыни, заставили бывших в их городе военных выступить из города против людей короля. Но число их было недостаточно, чтоб сразиться с королевскими людьми, и они были отбиты столь энергично, что множество их погибло и попало в плен, в том числе и все их предводители — мессир Жак де Сен-Поль, брат коннетабля, сеньор де Конте, сеньор де Каранси и другие, а среди них оказались и люди, очень близкие той даме, которая была причиной этого события, и понесла эта дама большие потери.

Но король со временем из уважения к ней возместил убытки.

Именно тогда король послал к императору Жана де Тьерселена, сеньора де Бросса, дабы постараться не допустить его соглашения с герцогом Бургундским и принести извинения за то, что он не послал свою кавалерию, как обещал, и заверить в том, что он сделает это и будет продолжать действовать против герцога и наносить ему большой урон на границах Пикардии и Бургундии. А кроме этого, он сделал новое предложение, состоявшее в том, чтобы они дали взаимное обещание не заключать друг без друга ни мира, ни перемирия и чтобы император взял себе все сеньории, которые герцог держал от империи и которые по праву должны ей принадлежать, объявив их конфискованными, а король чтобы взял сеньории, которые герцог держал [132] от короны, — такие, как Фландрия, Артуа, Бургундия и некоторые другие.

Хотя этот император никогда не отличался доблестью, он, однако, был человеком благоразумным; за свою долгую жизнь он сумел приобрести большой опыт. Переговоры между нами и им затянулись. К тому же он устал от войны, хотя она ему ничего и не стоила, ибо все сеньоры Германии участвовали в ней за свой счет, как того требует обычай, когда дело касается всей империи.

И он ответил так: возле одного города в Германии жил медведь, который приносил много бед. Три приятеля из этого города, завсегдатаи кабаков, пришли к кабатчику, которому были должны, и попросили еще раз поверить им в долг, сказав, что не пройдет и двух дней, как они все заплатят, ибо поймают медведя, который причинял столько зла, и получат за его шкуру большие деньги, не считая подарков, которыми их осыпят со всех сторон. Хозяин выполнил их просьбу, и, пообедав, они направились туда, где обитал медведь. Приблизившись к берлоге, они неожиданно столкнулись с ним, испугались и бросились бежать. Один взобрался на дерево, другой помчался к городу, а третьего медведь схватил и подмял под себя, сунув морду ему под ухо. Несчастный распластался на земле и притворился мертвым. А у этого зверя нрав таков: когда он видит, что его добыча, будь то человек или животное, недвижима, он ее отпускает, считая мертвой. Так что медведь отпустил этого несчастного, не причинив никакого вреда, и ушел в свою берлогу. Тот, почувствовав себя свободным, поднялся и бросился бежать к городу. Его приятель, сидевший на дереве и видевший это чудо, спустился и устремился за ним, крича ему, чтобы он подождал; тот обернулся и подождал. Подбежав, сидевший на дереве стал заклинать своего приятеля рассказать, что медведь ему нашептал, столь долго держа свою морду у него под ухом, на что тот ответил: «Он сказал мне, чтоб я никогда не торговал шкурой медведя, пока его не убью» ¹⁹.

Этой басней император и отплатил королю, не дав никакого иного ответа нашему человеку, словно желал сказать: «Придите сюда, как вы обещали, и давайте убьем, если сможем, этого человека, а тогда и разделим его имущество».

ГЛАВА IV

Вы уже слышали, что мессира Жака де Сен-Поля и других взяли в плен под Аррасом; коннетабля это очень огорчило, ибо мессир Жак был его добрым братом. Но это была не единственная беда, поскольку в то же самое время оказался в плену его сын граф де Русси, герцогский губернатор в Бургундии ²⁰, а кроме того, умерла жена коннетабля ²¹, благородная дама, сестра королевы, пользовавшаяся ее поддержкой и благоволением. А тем временем состоялся сговор против него: вы уже слышали, что это едва не произошло на [133] ассамблее в Бувине. Никогда после этого коннетабль не чувствовал себя в безопасности и подозрительно относился к обеим сторонам, особенно страшась короля. Ему казалось, что король раскаялся в том, что забрал обратно договор, подписанный в Бувине. Граф де Данмартен и другие со своей кавалерией расположились возле Сен-Кантена, и коннетабль боялся их, как своих врагов, и сидел в Сен-Кантене, куда привел 300 пехотинцев из своих земель, не доверяя полностью кавалерии ²².

У него хватало забот, ибо король через нескольких гонцов передал ему, что требует выполнения службы — чтобы он привел войско в Эно и осадил Авен в то время, когда монсеньор адмирал и другой отряд опустошали Артуа, о чем я говорил; и он, напуганный, повиновался. Он простоял под городом несколько дней, расставив сильную охрану ради собственной безопасности, а затем ушел в свои земли и сообщил королю (я сам выслушивал по приказу короля его человека), что он снял осаду потому, что получил достоверное известие о двух людях в своей армии, которые имели от короля поручение его убить; и были представлены столь очевидные доказательства, что невозможно было не поверить и не заподозрить одного из этих двоих в том, что он и рассказал коннетаблю то, о чем должен был бы молчать. Я не хочу никого из них называть и продолжать разговор об этом.

Коннетабль часто посылал людей в войско герцога Бургундского, как я уверен, с целью заставить его отказаться от своей безумной затеи ²³. В то же время он посылал людей и к королю, дабы его успокоить и объяснить ему, зачем он направлял посланцев к герцогу, и таким образом поддержать с ним добрые отношения. Иногда он ему сообщал, что у герцога дела идут очень хорошо, чтобы немного припугнуть короля. А сам он так боялся преследования со стороны короля, что упросил герцога прислать ему его брата мессира Жака де Сен-Поля (еще до его пленения, когда тот был под Нейсом), а также сеньора де Фьена и других его родственников, чтобы разместить их с людьми, но не под крестом святого Андрея ²⁴, в Сен-Кантене, и обещал герцогу, что будет держать Сен-Кантен для него и позднее его ему передаст, дав соответствующее обязательство за своей печатью; и герцог на это согласился.

Но когда мессир Жак, сеньор де Фьен и другие его родственники дважды подъезжали на одно или два лье к Сен-Кантену, то коннетабль, забывая о своих опасениях, отсылал их обратно. Он поступил так и в третий раз — настолько сильно было его желание оставаться в том же положении между королем и герцогом, ибо он обоих так боялся, что только диву даешься. Я знал об этом от нескольких человек и особенно со слов мессира Жака де Сен-Поля, который все это рассказал королю, будучи его пленником, в моем присутствии. Ему было поставлено в большую заслугу то, что он искренно ответил на вопросы короля.

Король спросил его, сколько было у него людей, когда он собирался [134] войти в город. Тот ответил, что в третий раз с ним было 3 тысячи человек. Он спросил также у него, чью сторону он бы держал — короля или коннетабля, если бы имел гораздо больше сил. И мессир Жак де Сен-Поль ответил, что первые два раза он ехал для того, чтобы помочь своему брату, коннетаблю, а в третий раз, поскольку коннетабль дважды обманул его господина и его самого, он, если бы был сильнее, сохранил бы город для своего господина, герцога Бургундского; но не учинил бы никакого насилия над коннетаблем и не сделал бы ничего ему во вред при условии, что тот согласился бы выйти из города по его приказу. Позднее, немного времени спустя, король освободил из тюрьмы мессира Жака де Сен-Поля, дал ему войско и высокую должность и пользовался его услугами вплоть до своей смерти, а причиной тому были его ответы.

Начав рассказывать о Нейсе, я упомянул — одно за другим — много разных событий, поскольку они произошли в то же самое время; ведь осада длилась целый год. Две вещи окончательно вынудили герцога Бургундского снять осаду: одна — война, которую король начал против него в Пикардии, предав огню три городка и опустошив сельские местности в Артуа и Понтье; а другая — большая и прекрасная армия, которую набрал король Англии по его просьбе и настоянию, чего герцог добивался всю жизнь, мечтая, чтоб она переправилась по сю сторону моря, и только сейчас достигнув своей цели.

Король Англии и все сеньоры его королевства были чрезвычайно недовольны тем, что герцог Бургундский так тянет, и, кроме просьб, они прибегли к угрозам, поскольку понесли большие расходы и потому, что время уходило. Герцог был горд тем, что заставил собраться эту огромную германскую армию ²⁵, в которой участвовало столько князей, прелатов и городов и которая была самой большой на памяти людей — и при их жизни, и гораздо раньше. И даже общими усилиями они не сумели заставить его снять осаду города. Однако эта слава ему дорого обошлась, ибо честь достается тому, кто получает выгоду от войны ²⁶.

Легат, о котором я говорил, все время ходил от одного войска к другому и наконец добился заключения мира между императором и герцогом; и город Нейс был передан в руки этого легата, чтобы он поступил так, как прикажет апостолический престол.

В каком же смятении должен был быть герцог, когда видел, что, с одной стороны, его теснит наш король, начавший против него войну, а с другой — его торопит, угрожая, его друг король Англии и что город Нейс в таком состоянии, что дней через 15 голод затянул бы веревку на шее осажденных горожан (это случилось бы даже через 10 дней, как сказал мне один находившийся там капитан, которого король принял к себе на службу). По этим причинам герцог Бургундский снял осаду ²⁷. И было это в 1475 году. [135]

ГЛАВА V

Следует, однако, рассказать о короле Англии, который держал свою армию в Дувре, откуда собирался переправить ее морем в Кале. Армия эта была самой большой, какую только короли Англии переправляли за море, и вся состояла из конницы; по снаряжению и вооружению она была лучшей из всех, которые когда-либо вторгались во Францию, и в ней были все или почти все сеньоры Англии. Она насчитывала 1500 кавалеристов на хороших лошадях, по большей части в латах и богатых одеждах по нашей моде и с большим конным сопровождением; 15 тысяч конных лучников с луками и стрелами и множество пешей и другой прислуги, чтобы ставить палатки и шатры, которых было множество, а также обслуживать артиллерию и возводить лагерные укрепления. Во всей армии не было ни одного пажа. Три тысячи человек англичане распорядились направить в Бретань.

Я это уже говорил выше, но повторяю затем, что хочу сказать следующее: если бы господь не помутил разум герцога Бургундского и не пожелал спасти наше королевство, которому он оказал до сих пор больше милостей, чем любому другому, то разве можно было бы поверить в то, что герцог с таким упрямством осаждал бы Нейс, эту сильную и хорошо защищенную крепость, видя, что впервые за всю его жизнь Английское королевство решилось переправить армию по сю сторону моря, и ясно сознавая, что без него ее действия во Франции окажутся тщетными? Ведь если бы он хотел воспользоваться ее помощью, он должен был бы на протяжении всей кампании не терять ее из виду, руководить и наставлять англичан во всем, что необходимо для ведения войны в наших условиях, по эту сторону моря. Ибо когда они приходят к нам в первый раз, то поначалу они удивительно беспомощны и глупы, но в короткий срок они становятся отличными храбрыми воинами.

А он поступил наоборот, и от его действий они чуть голову не потеряли. Что же касается его армии, то она у него была столь побитой, столь жалкой и бессильной, что он не осмеливался ее им показать; ведь он потерял под Нейсом 4 тысячи солдат, среди которых были его лучшие люди. Вот и посмотрите, как господь с ним обошелся, что он все сделал наоборот, хотя все знал и понимал лучше, чем кто другой десять лет назад.

Когда король Эдуард находился в Дувре, готовясь к переправе, герцог Бургундский прислал ему 500 голландских и зеландских барок, плоскодонных и с низкими бортами, приспособленных для перевозки лошадей — их называют скютами ²⁸, и пришли они из Голландии. Но, несмотря на большое число этих и всех тех судов, что сумел приготовить сам король Англии, на переправу от Дувра до Кале было затрачено более трех недель.

Так что Вы видите, сколь трудно было королю Англии переправиться во Францию; и если бы король, наш повелитель, был искушен [136] в морских делах так же, как и в сухопутных, король Эдуард никогда бы не переправился, по крайней мере в тот сезон. Но он сам в них почти ничего не понимал, а те, кого он облек военными полномочиями, и того менее. Король Англии затратил три недели на переправу. А вот суда из Э способны взять людей вдвое или втрое больше, чем его небольшие перевозные барки.

До того, как взойти на судно и выйти из Дувра, король Англии послал к нашему королю герольда по прозвищу Подвязка, уроженца Нормандии. Он привез письменный вызов, составленный на прекрасном языке и в изящном стиле (уверен, что англичанин никогда так не напишет), с требованием вернуть ему Французское королевство, которое должно ему принадлежать, дабы он мог восстановить старые вольности для церкви, знати и народа, избавив их от великих тягот и трудов, на которые их обрек король, и с оправданием всего того, что последует в случае отказа, — и все это в обычной для таких посланий форме и манере.

Король лично прочитал это послание, затем в одиночестве удалился в гардеробную и велел позвать герольда, которому сказал, что понимает, что король Англии действует не по своему почину, а побуждаемый герцогом Бургундским и общинами Англии, и что военный сезон уже почти прошел и герцог Бургундский вернется из-под Нейса разбитым и обессилевшим, а что касается коннетабля, который, как ему хорошо известно, имеет с королем Англии какую-то договоренность, поскольку король женат на его племяннице ²⁹, то он его обманет; и, рассказав герольду, сколько благ коннетабль получил от него, добавил: «Он иначе и жить не желает, как только лицемеря и обманывая всех ради своей выгоды». Он привел герольду и разные другие доводы, дабы убедить короля Эдуарда Английского войти с ним в соглашение, и отсчитал ему собственной рукой 300 экю в звонкой монете, пообещав еще 1000, если соглашение состоится. А при народе он подарил ему прекрасную штуку малинового бархата в 30 локтей.

Герольд ответил, что он постарается добиться этого соглашения и верит, что его господин охотно к нему склонится, но что об этом не стоит заводить разговор, пока король Англии не переправится по сю сторону моря. А когда он будет здесь, то пусть пришлют герольда за охранной грамотой для послов, которых следует к нему направить, и обратятся к монсеньеру Говарду или монсеньору Стенли, а также и к нему, дабы они помогли герольду проехать.

Пока король разговаривал с герольдом, в зале собралось много народу, с нетерпением желавшего услышать, что скажет король, и посмотреть, с каким лицом он выйдет из гардеробной. Закончив разговор, король позвал меня и сказал, чтоб я занял герольда до тех пор, пока ему не дадут сопровождения для обратного проезда, дабы никто с ним не вел разговоров, и чтобы я велел выдать ему штуку малинового бархата в 30 локтей. Я так и сделал. А король начал беседовать с некоторыми людьми, рассказывая об этом послании; [137] он отозвал в сторону семерых или восьмерых и дал им его прочитать; лицо у него было спокойное и уверенное, без всяких признаков страха, ибо он был очень рад тому, что сумел договориться с герольдом.

ГЛАВА VI

В связи с этой переправой следует сказать несколько слов о монсеньоре коннетабле, который был очень озабочен тем, как он обошелся с герцогом Бургундским в связи с Сен-Кантеном, и тем, что лишился доверия короля, ибо от коннетабля бежали его главные советники — монсеньор де Жанлис и монсеньор де Муа — и король их уже принял к себе, хотя монсеньор де Муа и продолжал наезжать к коннетаблю. Король всеми силами побуждал коннетабля приехать к нему и предлагал различные вознаграждения за графство Гиз, которое раньше обещал ему ³⁰.

Коннетабль рад был бы приехать, но при условии, что король принесет клятву на кресте святого Лауда Анжерского ³¹, что не причинит ему никакого зла и не позволит другим это сделать. И, ссылаясь на то, что некогда король принес такую клятву сеньору де Лекену, говорил, что он и ему может ее принести. На это король ответил, что такую клятву он давать никогда не станет, а другую, какую только потребует коннетабль, он даст с удовольствием. Вы сами сможете понять, сколь великое напряжение ума требовалось от короля и коннетабля, коли не проходило и дня в течение определенного времени без переговоров по поводу этой клятвы. И если хорошенько поразмыслить об этом, то сколь же жалкой покажется наша жизнь, если приходится принимать на себя столько трудов и забот, дабы столь часто говорить и писать почти что наперекор своим же мыслям, сокращая свою жизнь.

И если заботы этих двоих, о ком я говорю, были велики, то у короля Англии и герцога Бургундского они были не меньше. Переправа короля Англии в Кале и отход герцога Бургундского из-под Нейса совершились примерно в одно время или, по крайней мере, с разницей в несколько дней. Герцог большими переходами двинулся к Кале, к королю Англии, с очень небольшим эскортом. Свою армию, изрядно побитую, как Вы слышали, он отправил грабить Бар в Лотарингию, дабы она пожила в свое удовольствие и отдохнула. А поступил он так потому, что герцог Лотарингский начал против него войну, послав вызов под Нейс; но это была со стороны герцога Бургундского большая ошибка наряду с прочими, которые он совершил в отношении англичан, ожидавших, что при их высадке он приведет по меньшей мере 2500 хорошо снаряженных кавалеристов и множество других конных и пеших сил, как он обещал им, дабы побудить их высадиться, заверив также в том, что начнет войну во Франции за три месяца до их высадки, чтобы они нашли короля [138] более уставшим и покладистым. Но тут, как Вы слышали, вмешалось провидение.

Король Англии выехал из Кале вместе с герцогом ³², они прошли через Булонне и направились к Перонну, где герцог принял англичан довольно плохо, ибо приказал поставить у ворот охрану и впустить их только в небольшом числе; они разместились за городом и очень удобно, поскольку были хорошо обеспечены всем необходимым.

Когда они были уже в Перонне, коннетабль отправил к герцогу Бургундскому одного из своих людей по имени Луи де Сенвиль и извинился перед герцогом за то, что не передал ему Сен-Кантена, сказав, что если бы он это сделал, то не смог бы ему больше оказать никакой услуги во французском королевстве, ибо потерял бы всякое доверие и лишился бы многих людей; но что теперь, ввиду того что король Англии рядом, он сделает все, что пожелает герцог Бургундский. И чтобы его в этом удостоверить, он прислал герцогу верительную грамоту, адресованную королю Англии, т. е. коннетабль облекал герцога Бургундского своими полномочиями. Более того, он прислал герцогу Бургундскому бумагу за своей печатью, в которой обещал служить и помогать ему и всем его друзьям и союзникам, как королю Англии, так и прочим, и готов ради этого выступить против всех живых и мертвых без исключения.

Герцог Бургундский представил королю Англии эту верительную грамоту и передал то, что ему было поручено; но при этом прихвастнул, заверив короля Англии, что коннетабль впустит его в Сен-Кантен и во все другие свои крепости. Король Эдуард в это сразу поверил, поскольку был женат на племяннице коннетабля и потому, что считал, что тот так боится короля Франции, что не осмелится не выполнить данного герцогу Бургундскому обещания. Но помыслы коннетабля даже при его страхе перед королем были направлены не к тому; он полагал, что ему удастся еще раз по обыкновению обмануть их и оправдаться перед ними, так что они проявят терпение и не станут его принуждать принять их сторону.

Король Эдуард и его люди не слишком разбирались в делах этого королевства и действовали довольно неумело, поэтому они не могли сразу же понять, к каким обманам прибегают здесь и в других местах. Ибо по натуре англичане, никогда не покидавшие Англию, очень холеричные люди, как и все народы холодных стран. Наша страна, как Вы знаете, расположена между холодными и жаркими странами, окруженная, как известно, со стороны восхода солнца Италией, Испанией и Кастилией, а со стороны захода — Англией и землями Фландрии и Голландии, и еще к нам со стороны Шампани прилегает Германия. Таким образом, мы берем кое-что и от жаркого пояса, и от холодного, поэтому люди у нас двух темпераментов. И, по-моему, во всем мире нет страны, лучше расположенной, чем Франция ³³.

Король Англии возликовал, получив новости о монсеньоре коннетабле (хотя уже заранее мог иметь кое-какие дурные предчувствия, [139] пусть даже и неопределенные), и покинул Перонн вместе с герцогом Бургундским, у которого людей не было, ибо все ушли в Бар в Лотарингию, как я Вам говорил. Когда они приблизились к Сен-Кантену, большая толпа англичан, рассказ которых я через несколько дней услышал, бросилась вперед. Они ожидали, что при их подходе грянут колокола и к ним выйдут с крестом и святой водой. Но как только они подошли к городу, открылась артиллерийская пальба и выскочили пешие и конные воины; двое или трое англичан было убито и несколько взято в плен. Был отвратительный дождливый день, и они вернулись к своему войску, злые и возмущенные коннетаблем, которого называли изменником.

На следующее утро герцог Бургундский изъявил желание покинуть короля Англии, что было очень странно, ибо он сам же и настоял на его приезде; он хотел отправиться к своей армии в Бар, говоря, что сделает много полезного для него. Англичане, новички в здешних делах, подозрительные и осторожные, были недовольны его отъездом и не верили, что у него есть готовое войско. К тому же герцог Бургундский не знал, как уладить дело с коннетаблем, хотя он им и сказал, что все что ни делается — к лучшему. Они боялись также приближавшейся зимы, и, если послушать их, казалось, что в душе они более склонны к миру, чем к войне.

ГЛАВА VII

Когда герцог Бургундский беседовал с королем, собираясь уезжать, англичанами был схвачен лакей Жака де Грассе, дворянина королевского дома ³⁴, одного из тех, что получают жалованье в 20 экю. Этот лакей был немедленно приведен к королю Англии и герцогу Бургундскому, которые были вместе, и затем помещен в палатку. Когда они его допросили, герцог Бургундский расстался с королем Английским и поехал в Брабант, направляясь в Мезьер, где стояла часть его людей. Король Английский приказал отпустить этого лакея, ввиду того что это был их первый пленник, и на прощанье монсеньор Говард и монсеньор Стенли дали ему нобль ³⁵ и сказали: "Рекомендуйте нас доброй милости короля, вашего повелителя, если сможете с ним поговорить". Лакей поспешил к королю, находившемуся в Компьене, чтобы передать эти слова. У короля зародились сильные подозрения, не шпион ли он, поскольку Жильбер де Грассе, брат хозяина этого лакея, тогда находился в Бретани и был весьма обласкан герцогом. Лакея заковали в кандалы и в эту ночь посадили под строгую охрану. Однако многие люди поговорили с ним по поручению короля и доложили, что он отвечал очень уверенно и что королю стоит его выслушать.

На следующий день рано утром король побеседовал с ним. Выслушав его, он приказал его расковать, но оставить пока под охраной. И пошел король к столу, размышляя, посылать человека к англичанам [140] или нет. Прежде чем сесть за стол, он сказал мне несколько слов об этом; а как Вы знаете, монсеньер архиепископ Вьеннский, наш король разговаривал совсем запросто и обычно обращался к тем, кто был рядом с ним, как я тогда, и любил говорить на ушко. Он вспомнил английского герольда, который сказал ему, чтобы он не преминул прислать за охранной грамотой, дабы направить к королю Англии послов, как только он пересечет море, и чтобы обратился к упомянутым сеньорам Говарду и Стенли.

Сев за стол в раздумье (а Вы знаете, что при этом вид у него был такой, что людям, его не знавшим, он мог показаться странным и его можно было принять за недоумка, но поступки его свидетельствовали об обратном), он сказал мне на ухо, чтобы я послал за этим лакеем, который находился у монсеньера де Аля, сына Меришона де Ла-Рошель, и пошел с ним есть в свою комнату, чтобы тайком узнать у него, не согласится ли он под видом герольда отправиться в войско короля Английского.

Я немедленно исполнил то, что он мне приказал, и очень удивился, когда увидел этого лакея, ибо мне показалось, что ни по виду, ни по манерам он совсем не подходит для такого дела. Однако он обладал здравым рассудком, как я позднее понял, и приятной, привлекательной речью. Король до этого разговаривал с ним всего лишь один раз. Этот малый очень испугался, услышав, чего я хочу, и бросился перед мною на колени, как будто его приговорили к смерти. Я его уговаривал, как только мог, и пообещал место сборщика налогов на острове Рэ и денег. Для вящей убедительности я сказал ему, что этого хотят англичане; затем я заставил его поесть со мной (при этом, кроме нас двоих, присутствовал один слуга) и мало-помалу наставлял его в том, что ему нужно делать.

Через некоторое время король прислал за мной. Я ему рассказал о нашем малом и назвал других, более подходящих, по моему разумению; но он не желал никого другого и сам пошел с ним говорить и одним словом убедил его лучше, чем я сотней. В комнату с королем вошел только монсеньор де Вилье, тогда обер-шталмейстер, а нынче бальи Кана. И когда король решил, что наш малый вразумлен, он послал обер-шталмейстера за штандартом, какие носили трубачи, чтобы сшить ему плащ, ибо сам король церемоний не любил и трубачи и герольды его не сопровождали, как других государей. И таким образом, обер-шталмейстер и один из моих людей сшили, как могли, этот плащ; тогда обер-шталмейстер пошел за щитом с гербами к одному юному герольду адмирала по прозванию Ровная дорога, и этот щит передали нашему малому. Ему также тайком принесли сапоги и экипировку, привели коня и посадили на него, так что никто ничего не знал. Привязали красивую суму к седельной луке, чтобы уложить туда плащ, хорошенько наставили в том, что ему говорить, и отправили прямо в войско англичан.

Когда наш малый подъехал к войску короля Английского в своем плаще, его сразу же задержали и повели к палатке короля. У него [141] спросили, зачем он приехал, и он сказал, что прибыл от короля, чтобы поговорить с королем Английским, и что ему поручено обратиться к сеньорам Говарду и Стенли. Его отвели в палатку и очень хорошо накормили. Когда король Английский встал из-за стола, а он обедал, когда прибыл герольд, к нему привели герольда, и он его выслушал. Герольду поручено было передать, что король Франции с давних пор желает доброй дружбы, дабы оба королевства жили в мире, и что он никогда с тех пор, как стал королем Франции, не воевал и ничего не предпринимал против Английского короля и королевства и приносит извинения за то, что в свое время принял монсеньера Варвика, ибо сделал это исключительно против герцога Бургундского, а не против него, короля Англии.

Наш король также велел объяснить ему, что герцог Бургундский звал его лишь для того, чтобы самому заключить повыгодней договор с королем Франции, и что если к этому приложили руку и другие, то только затем, чтобы поправить свои дела и добиться личных целей, а до короля Английского им-де нет никакого дела, лишь бы с его помощью получше обделать свои дела. Еще он велел напомнить ему о том, что приближается зима, и объяснить, что он, король Французский, хорошо понимает, сколь великие расходы он понес и сколько людей в Англии, как знатных, так и торговых, желает этой войны, но что если король Английский все же подумает о своих интересах и пойдет на заключение договора, то король Франции сделает так, что и он, и его королевство останутся довольны. А чтобы короля Англии лучше осведомить обо всех этих вещах, его просили выдать охранную грамоту на 100 всадников, дабы король мог прислать к нему послов, хорошо осведомленных о воле короля, или же, если король Английский предпочтет, чтобы встреча произошла в какой-нибудь деревне на полпути от одной армии к другой, куда приехали бы люди от обеих сторон, то король будет рад и пришлет со своей стороны охранные грамоты.

Король Английский и часть его приближенных нашли эти предложения очень выгодными. Нашему малому выдали охранную грамоту, какую он просил, дали четыре нобля и отправили с ним своего герольда, чтобы получить у короля такую же охранную грамоту, какую выдали они. И на следующий день послы съехались в одной деревне возле Амьена. Со стороны короля там были бастард Бурбонский — адмирал, монсеньор де Сен-Пьер и епископ Эвре по имени Эберж. А король Английский послал туда монсеньора Говарда, одного человека по имени Сен-Леже, доктора по имени Мортон, который нынче является канцлером Англии, и архиепископа Кентерберийского.

Многим, думаю, покажется, что король слишком унизил себя. Но мудрые люди правильно рассудят, вняв моим словам, сказанным выше, что Французское королевство избежало большой опасности благодаря тому, что господь осенил его своей дланью. Он вразумил короля принять мудрое решение и помутил разум герцога Бургундского, [142] совершившего, как Вы видели, столько ошибок в этом деле и погубившего план, который столько раз мечтал привести в исполнение. Мы тогда вершили промеж себя так много тайных дел, что от этого на королевство обрушились бы большие беды, и довольно скоро, не будь начаты эти переговоры; и пришли бы эти беды как со стороны Бретани, так и с других сторон. Я истинно верю после всего, что видел в свое время, что к нашему королевству господь особенно благоволит.

(пер. Ю. П. Малинина)
Текст воспроизведен по изданию: Филипп де Коммин. Мемуары. М. Наука. 1986