Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

АБУ ХАМИД АЛ-ГАРНАТИ

СОЧИНЕНИЯ

Исторический комментарий

Первая попытка прокомментировать сочинения ал-Гарнати и сообщить русскому читателю о вновь открытой рукописи была сделана мною свыше 10 лет назад ¹. Тогда же я выразил надежду, что читатели вскоре смогут познакомиться с полным переводом рукописи. Этой надежде суждено было очень нескоро осуществиться. Прошло свыше 15 лет после публикации С. Дублером рукописи ал-Гарнати в Мадриде, и наконец выходит ee русский перевод.

Издание арабских источников для истории Восточной Европы является насущной задачей нашей науки. Все прекрасно знают, как много важных сведений эти источники содержат, как необходимо новое научное издание даже давно известных памятников. Историкам приходится пользоваться устаревшими, столетней давности переводами А. Я. Гаркави, и каждый, кто пытался основывать свои выводы на этой публикации (в том числе и автор этих строк), знает, какие при этом возможны досадные ошибки и неудачи. Еще в 1930 г. И. Ю. Крачковский и А. П. Ковалевский предложили создать новый критический свод известий арабских авторов о Восточной Европе, Кавказе и Средней Азии. Но до сих пор это предложение не реализовано ². Вышли издания отдельных памятников, появились отличные новые переводы, в Польше Т. Левицкий начал даже публикацию свода, но полного свода пока нет, и я думаю, что причина этого та же, что и задержавшая русское издание сочинения ал-Гарнати: круг востоковедов, обладающих для этого достаточными знаниями и имеющих, как говорят, «вкус» к переводу средневековых арабских и персидских авторов, чрезвычайно ограничен, а работа колоссальная. Перевод этих авторов связан с рядом трудностей, и здесь в большей мере, чем в других случаях, переводчик должен быть широко образованным исследователем. Главными трудностями в пользовании арабскими текстами являются [85] неудовлетворительность передачи собственных имен И противоречивость показаний. Вот что об этом пишет В. Ф. Минорский: «При расшифровке мало известных арабам европейских имен приходится думать не только о сходстве написанного с именами, известными в других языках, но и о возможности соответственно восстановить арабское начертание, другими словами — не только о внешних сравнениях, но и о палеографии»; ³

«Этническая терминология арабов в отношении северных народов основана главным образом на расспросах торговых люден. В ней заметны хронологические изменения, влияние религиозных представлений, следы обобщений по политическому или территориальному признаку. Отдельные отрывки нередко имеют характер сводок и требуют сопоставления с контекстом и с трудами предшественников данного автора» ⁴.

В отличие от арабских географов, вносивших в свои сводки сведения предшественников, иногда отделенных от времени их составления несколькими веками, ал-Гарнати в My'рибе просто рассказывает о своем путешествии, время и место которого более или менее определены, и в этом отношении его сочинение легче изучать и комментировать.

И все же не только чтение, по и объяснение этого сравнительно «легкого» памятника представляет собой непростую задачу, и поэтому я рассматриваю свой комментарий лишь как небольшую часть той работы, которую, я надеюсь, проделают специалисты после нашей публикации.

Прежде всего трудность заключается в том, и об этом уже сказано в предисловии, что, как типично для людей средневековья, ал-Гарнати смешивает личные наблюдения с услышанными легендами и преданиями, он верит в чудесное и этим объясняет все непонятное. Нам чужда логика такого мышления, и поэтому возможно, что, относя отдельные сообщения ал-Гарнати к разряду неправдоподобного и легендарного, мы упускаем ценные наблюдения автора, искаженные при прохождении сквозь призму его психологии и мировоззрения.

Публикуемая нами часть рукописи Нухбат ал-азхан начинается с сообщения о городе Баку на берегу Хазарского (Каспийского) моря. Собственно, ничего нового по сравнению со своими предшественниками здесь ал-Гарнати не сообщает. Баку с его нефтяными источниками неоднократно упоминается у арабских географов и, пожалуй, наиболее подробно описан у Масуди, [86] сочинение которого Мурудж было завершено в середине Х в. ⁵. И рассказ о черной и белой нефти и об острове со змеями и огне, выходящем из земли (вероятно, горящем газе), мог появиться в тексте ал-Гарнати, даже если бы он и не побывал сам в Баку. Известно также и то, что Баку входил во времена ал-Гарнати в состав государства Ширваншахов. Безусловно оригинально описание способа приготовления мяса, которое варится в земле, описание интересное для этнографов и загадочное, так как ал-Гарнати утверждает, что в этой земле нет тепла. Впрочем, в Тухфа он к этому рассказу добавляет восклицание, что этот огонь (земли) подобен огню желудка.

Вероятнее всего, что ал-Гарнати довольно точно описывает и поныне известный этнографам способ приготовления мяса в «очажных ямах». В северо-западной части Азербайджана, в области расселения айрумов, в таких ямах готовят блюдо под названием «запеченная баранина». «Баранью тушу, освежеванную и выпотрошенную, заворачивали в шкуру барана шерстью наружу и клали в печь-яму, в которой для накала предварительно разводили костер из дров. Шкуру с тушен засыпали горячей золой и жаром, а сверху — сухой землей. Через определенный промежуток времени доставали из ямы готовую запеченную баранину» ⁶.

Известно также, что область Баку славилась не только нефтью, но и минералами, среди которых ал-Гарнати упоминает какие-то камни, похожие на превосходную желтую медь, применяемые как гири для весов и для изготовления бус, похожих на янтарные, «которые люди вывозят во все страны», а также «пробирные камни для золота разных видов». Весьма возможно, что «бусы, похожие на янтарные»,—это сердоликовые бусы, широко распространенные на Руси в IX—XIII вв. и несомненно привозившиеся с Востока. Большая часть их шла из Средней Азии, но, возможно, и с Кавказа. Во всяком случае, сердоликовые бипирамидальные бусы найдены в погребениях VII—IX вв. в Дагестане ⁷. На Кавказе известны месторождения сердолика (разновидность [87] агата — халцедона) в Грузии, Армении, по побережью Каспия в районе Махачкалы и в Центральном Дагестане ⁸.

Немного нового мы узнаем от ал-Гарнати и о Дербенте, но его сведения, подтвержденные данными других географов и археологией, свидетельствуют об относительной точности описании и наблюдательности нашего путешественника. Наиболее важные описания Дагестана, и в том числе Дербента, находятся у Ибн Руста, Масуди, Истахри, Ибн Хаукала, а также в Тарих Баб ал-абваб, книге XI в., изданной недавно Минорским ⁹.

Дербент был знаменит своими длинными стенами, которые запирали проход между горами и морем и защищали страны мусульманского мира от вторжения христианских и языческих племен, живших на севере.

Город, как об этом пишет ал-Гарнати, тянется от горы до моря, заключенный между двумя стенами, «а ширина его — полет стрелы». Стены древнего Дербента были построены из плит тесаного камня, имели около 4 м толщины, а в высоту достигали 18—20 м. Расстояние между стенами — 450 м (около цитадели — 350 м) ¹⁰. Это и есть «полет стрелы». То же, что и ал-Гарнати, выражение о ширине города, равной «только расстоянию полета стрелы», употребил Закария Казвини (XIII в.), а Рубрук (был здесь в 1254 г.) говорит, что ширина города равна «расстоянию одного броска камня» ¹¹ Неточен ал-Гарнати в определении длины города. Три фарсаха могут равняться 18—21 км. в то время как длина города от моря до цитадели — всего 2.5 км; по утверждению Рубрука, он имел в длину более одной мили, а по Закарии Казвини — две трети фарсаха.

Ошибка ал-Гарнати вполне объяснима тем, что продолжением городских стен как бы служила грандиозная каменная стена, начинающаяся от цитадели и тянущаяся в глубь гор на 40 км, причем настоящая стена тянется по водоразделу приблизительно на 15 км, а последующие 25 км усеяны башнями и блокгаузами, контролирующими горные проходы. По-видимому, и эту стену,— «тянущуюся от горы до моря», ал-Гарнати включил в свое сообщение о городской стене Дербента. Подтверждается [88] и сообщение о железных воротах Дербента. В других источниках, в частности в Тарах Баб ал-абваб, упоминается несколько ворот, среди них Дамасские и Палестинские, которые первоначально были из дерева, но в 382/996 г. эмир Маймун сжег их, но затем отстроил из «чистого железа» ¹². Известно также, что в Дербенте было множество башен, в которых были устроены мечети, дома для воинов и «возвышающиеся помещения», по-видимому сторожевые посты. Согласно Макдиси (X в.), стены Дербента были снабжены башнями, в которых были устроены мечети и сторожевые посты {масаджид ва хуррас) ¹³. Только вдоль северной стены Е. А. Пахомов насчитал 45 башен ¹⁴. Не вызывает сомнения и то, что именно на стене «со стороны неверных», т. е. на северной стене, находилась стража с колокольчиками, и охрана ее происходила днем и ночью. Отсюда грозила главная опасность. По-видимому, в XII в. Дербент был на некоторое время потерян мусульманами, а затем был ими отвоеван ¹⁵. И во времена ал-Гарнати Дербентом правила династия эмиров, имя одного из которых он приводит: это Сейф ад-Дин Мухаммад ибн Халиф ас-Сулами, вероятно продолжавший династию Хамимидов Судами, описанную в Тарих Баб ал-абваб. Существование династии эмиров подтверждается наличием чеканенных ими монет. Среди этих монет, относящихся к 1160-64 г., есть монеты Малик ал-Адил Музаффара б. Мухаммада б. Халифа ¹⁶, как полагает Минорский, несомненно сына эмира, упоминаемого у ал-Гарнати. Кроме эмира ал-Гарнати называет какое-то должностное лицо его — исфахсалара Абд ал-Малика ибн Абу Бакра.

Сведения ал-Гарнати о Дагестане давно по достоинству оценены кавказоведами. Му'риб добавляет сравнительно немного к материалу Тухфат ал-албаб, но сопоставление обоих текстов оказывается очень полезным для их взаимопроверки и осмысления. «А выше Дербента в дне пути под горой на двух больших холмах находятся две деревни» — так сказано в My'рибе; в Тухфе тоже идет речь о двух селениях у подножия большой горы недалеко от Дербента, но сказано, что это поселения зирихгаранов. В My'рибе об этих двух деревнях больше ничего не известно, кроме того, что они существуют. Дальше идет речь о [89] чудесном светящемся источнике, а затем о мусульманах, живущих в горах, и о посещении этих мусульман автором рассказа. Очевидно, поставленное не на месте сообщение о светящемся источнике оторвало рассказ о мусульманах, живущих в горах, от сообщения о двух деревнях. Это другие деревни, не те, что упоминаются в Тухфе, не зирихгаранские, а мусульманские.

Вскоре после ал-Гарнати в 1154 г. в Дербенте побывал некий Ибн ал-Азрак, который сообщает, что в Азербайджане в рустаке Мадинат ал-Баб, т. е. Дербенте, «на расстоянии 10 фарсахов за городом, в середине горы» находятся два больших селения, жители которых — мусульмане и разговаривают по-арабски. Ибн ал-Азрак утверждает, что это якобы потомки лиц, бежавших после восстания ал-Мухтара в VII в. в Дербент и с тех нор здесь живущих. В. Ф. Минорский замечает: «Мы знаем о многочисленных группах арабов, поселившихся около ал-Баба. Среди них, возможно, были и бежавшие от Мухтара. Но Ибн ал-Азрак, по-видимому, навязал свою предвзятую теорию своим собеседникам, семейные традиции которых после пятисотлетнего пребывания в Дагестане не могли быть свежи» ¹⁷. Однако ал-Гарнати говорит не о живущих в горах арабах, а о различных народах Дагестана, исповедующих ислам. Он пускается в исторический экскурс и сообщает о завоевании Дербента Масламой ибн Абд ал-Маликом, посланным халифом Хишамом ибн Абд ал-Маликом. Действительно, Маслама прочно установил арабское владычество в Дербенте и, как сообщают Моисей Каганкатваци и Табари, в 733-34 г. заново отстроил город ¹⁸. С завоеваниями Масламы безусловно связано распространение ислама среди народов Кавказа, что подчеркивает ал-Гарнати. Но если в My'рибе он ограничивается сообщением о завоевании Масламой Дербента и рассказом о святилище, где хранится его меч, то в Тухфе, как это принято у арабских авторов, он заимствует у своих предшественников сообщение о том, что Маслама будто бы поселил здесь 24 000 сирийских воинов. Согласно Балами (X в.), труд которого представляет сокращенный перевод на персидский язык сочинения Табари, дополненного сведениями, отсутствующими в арабском оригинале, эти воины-арабы происходили из Дамаска, Химса, Куфы и Джезиры. Ал-Гарнати называет еще Мосул, Тадмор, Халеб.

Ал-Гарнати перечисляет некоторые из «семидесяти народов», живших в Дагестане и принявших ислам. [90]

«Чрезвычайная сложность исторических, этнических к лингвистических проблем, связанных с «горой языков», очень затрудняет отождествление названии, приводимых в арабских источниках, еще больше осложнении вносит в дело арабский алфавит, совершенно нс подходящий для передачи необычных иностранных имен» ¹⁹.

Первым у ал-Гарнати назван лакзанский язык. Речь идет несомненно о языке лезгинов, которых мусульманские источники называют «лакз». В. Ф. Минорский 8 связи с этим названием замечает, что оно «состоит из “лак" (“лаг" — “человек" на местных языках) плюс иранский суффикс “з", показывающий происхождение. В русском языке слово “лезг-ин" (с метатезой) употреблялось без различия применительно ко всем жителям Дагестана, но в местном употреблении и у арабских географов этот термин применяется только к племенам Южного Дагестана, где, по переписи 1959 г., жило 223 тыс. лезгин» ²⁰.

К северу от лезгин на юго-востоке Дагестана сейчас живут табасараны, язык которых принадлежит к лезгинской группе дагестанских языков. Это и есть потомки «табарсаланов» или «та басаланов», упоминаемых Абу Хамидом. Они представляют коренное население страны и упоминаются в перечне народов Кавказа — в «Армянской географии» VII в. Неоднократно они упоминаются н арабскими писателями. По утверждению Абу Хами-да, у табарсаланов 24 рустака, в каждом рустаке имеется большой военачальник, подобный эмиру. Вероятно, некогда значительное и влиятельное в Дагестане государство переживало в XII в. период феодального распада.

Несколько сложнее обстоит дело с народом, который Абу Хамид называет «филан». В различных источниках упоминается во время мусульманского завоевания Фнлаи-шах. В одной из каирских рукописей ал-Истахри речь идет о каком-то Филане, «земля которого невелика» ²¹. Иакут считает филан племенем, живущим рядом с Табарсараном ²². Абу Хамид определенно говорит о фнланском языке (Му'риб)п называет филан в перечне народов вслед за лакзанами (Тухфа). Если в перечне языков, на которых говорил эмир Абу-л-Касим, Абу Хамид пытался соблюсти какой-то географический порядок, то филанов следует искать где-то рядом с Табарсараном. Однако Минорский пишет: «Несмотря [91] на неясные намеки источников, что Филан лежал в стороне Табарсараиа, я не был бы удивлен, если бы загадочный Филан или его остатки следовало искать в Южном Дагестане в районе между Восточным Шакки и Самуром. Поражает число сгруппированных здесь селений, в названия которых входит элемент “фил"...» ²³.

Хайдаки («кайтаки») — горцы, говорящие на языке даргинской группы. Название засвидетельствовано (с различными ошибками в написании) у арабских авторов IX—Х вв. Гумики — горцы, говорящие на одном из кавказских языков ²⁴, сами от теперь себя называют «лак», русские назыиают их "лакцами" Прежде они были также известны под названием «гази» или «казикумухцев». В раннеарабской литературе они упоминаются кaк христиане, союзничающие с аланами и враждебные арабам Однако в течение VIII—XIII вв. здесь утвердился ислам суннитского толка. Согласно преданию, жители главного селения лаков — Кумух — получили прозвище «гази», т. е. «воюющие за. веру».

Абу Хамид говорит о сарирском языке, тогда как ал-Истахри (писал около 951 г.) отмечает, что «ас-Сарир — название государства, а не города или народа». Минорский считает «Сарир названием государства, правитель которого носил титул «caxиб ас-сарир» — «владетель трона». Это название является пpoсто сокращением титула. Мусульманские источники сходятся в том. что этот титул сасанидского происхождения ²⁵. Подданными правителя Сарира был народ горцев, занимающий центральную часть Дагестана вдоль главного течения Кой-Су, известный сейчас под именем аварцев (самоназвание — «мааралулал»).

Впервые отождествил население государства Сарир с предками аваров В. В. Бартольд, основываясь, в частности, на том что Ибн Руста приписывает правителю Сарира титул «авар» ²⁶ Данные археологических раскопок в последнее время подтверждают преемственность культуры Х—XIII вв. на территории Аварии [92] от культуры более раннего периода (VIII—Х вв.) ²⁷, что косвенно подтверждает отождествление Сарира с территорией, населенной предками аварцев.

Масуди пишет, что владетель Сарира исповедовал христианство, а Ибн Руста добавляет, что его подданные были также христианами. По-видимому, христианство, проникшее из Грузии, сохранялось у аварцев до XIV—XV вв., хотя среди них были и мусульмане, как об этом свидетельствует Абу Хамид. Ширванский историк Мухаммед Рафи указывает, что в период с IX по XIV в. Авария находилась в зависимости от арабских завоевателей, в частности от поставленного арабами шамхала, имевшего резиденцию в Казикумухе ²⁸.

Аланами в западноевропейских и восточных источниках называли предков современных осетин. Ираноязычные племена сарматского происхождения появились на Северном Кавказе в V в., их основная территория (бассейны верхнего и среднего течения Терека и Кубани) лежит вне области, описываемой Абу Хамидом, однако часть их, по-видимому, жила в его время и в Дагестане. С VII в. в Алании начинает распространяться христианство. Считается, что среди части аланов ислам распространился только после XIV в., главным образом в XVII—XVIII вв. Как мы видим из сообщения Абу Хамида, ислам был распространен среди аланов еще в XII в. ²⁹.

На первый взгляд вызывает недоумение то, что ал-Гарнати наряду с аланским называет асский язык. Средневековые путешественники отождествляли алан с асами. Плано Карпини, Рубрук, Иосиф Барбаро знают о народе алан, которых именуют также «аас» или «ас». Грузины называли алан «осами» или «овсами», а русские — «Яссами». Однако весьма вероятно, что все же асы и аланы представляли разные племена. Вот что об этом пишет [93] М. И. Артамонов: «По-видимому, с которыми-то из них — с аорсами или с роксами — и следует сближать асов или ясов, частично вместе с аланами уцелевших после гуннского нашествия в горах Кавказа, а частично—по северной окраине восточноевропейских степей, где последние и были известны под именем “асии" («Кембриджский аноним») или “ясов" («Русская летопись»). На Кавказе они в конце концов были поглощены аланами» ³⁰. Абу Хамид, отличающий асский язык от аланского, свидетельствует в пользу гипотезы М. И. Артамонова. Вероятно, даже в XII в. асы еще не были полностью поглощены аланами, и, возможно, диалектные различия иранского и других диалектов осетинского языка отражают эти древние факты.

Кавказоведам следует еще выяснить вопрос о том, какой народ фигурирует у ал-Гарнати под названием «закалан» и что такое «закаланский язык» (в готской рукописи он назван «гаркаланским») ³¹, что за народ «дархах» (может быть, «дарбах»? ³²), что за «арнутский язык», упоминаемый в готской рукописи. То, что среди народностей Дагестана названы разговаривавшие на тюркском, арабском, персидском и курдском языках, не вызывает сомнения и не нуждается в комментариях. Среди языков назван зирихкаранский. Зарихкараны (зирихгараны) — это жители селения Кубачи, которые говорят на диалекте даргинской группы языков ³³, Персидский термин «зирихгаран» (букв. «кольчужники») был принят для обозначения кубачинцев, [94] издавна известных и поныне славящихся своими металлическими изделиями ³⁴.

Масуди писал: «Затем в сторону Сарира и гор — владение Зарикаран, что означает “мастера кольчуг", потому что большинство из них делает кольчуги, стремена, уздечки, мечи и другие роды оружия из железа. Они используют различные религии-ислам, христианство и иудейство. Их страна (“балад") гористая, и это защищает их от соседей» ³⁵.

Буквально о том же пишет в Тухфе ал-Гарнати, по его список изделии более разнообразен, указаны: «кольчуги, и панцири, и шлемы, и мечи, и копья, и лукп, и стрелы, и кинжалы, и все разновидности изделии из меди». Этот текст Абу Хамида давно известен и подробно комментирован ³⁶'^«. Особенно знаменит его рассказ о погребальных обрядах зирихгаранов, по-видимому сложившихся под влиянием иранской религии зороастризма ³⁷, По зороастрийскому ритуалу тела умерших выставляли для того, чтобы хищные птицы очистили кости от мягких тканей. Очищенные кости собирали и хранили в специальных костехранилищах — оссуариях. Согласно Авесте, костехранилища могли быть из различных материалов — камня, глины или тканей. Мешки, в которых хранили кости покойников зирихгараны, — это оссуарии типа, вполне допустимого зороастрийским ритуалом ³⁸. [95]

В отличие от Масуди, утверждающего, что у зирихгаранов три религии, ал-Гарнати говорит: «Нет у них религии, и не платят они джизью». За этим следует рассказ о походе на зирихгаранов и его неудаче.

Всего этого нет в My'рибе. Зато здесь автор рассказывает о жизни мусульман разных племен, «число которых знает только всевышний аллах», живущих в горах и разговаривающих на разных языках. Он описывает их «меховую одежду», по-видимому бурку, говорит о долголетии горцев, об обилии в долинах таких благ, как мед, мясо и фрукты, о мечетях и т. д. Ал-Гарнати называет эмира Абу-л-Касима, у которого он жил, с которым читал книгу ал-Махамили. Этот эмир говорил на языках разных народов, перечень которых уже рассматривался выше. Из Дагестана Абу Хамид направился по морю к стране хазар и прибыл к огромной реке («больше Тигра во много-много раз»), из которой вытекают большие реки. В Тухфе эта река названа: это Итиль — Волга. Ал-Гарнати указывает, что она начинается выше Булгара и впадает в море семьюдесятью рукавами.

На ней стоит город, который называют Саджсин (Саксин) ³⁹. Собственно говоря, в XII в. уже не существовало Хазарского государства и даже на исконной хазарской территории от нижней Волги до Дагестана начала исчезать память о хазарах по мере растворения народа в среде других тюркских племен. Дольше всего именовался Хазарией Крым (в итальянских документах XII—XVI вв.). Однако для ал-Гарнати, как и некоторых других арабских авторов XII—XIII вв., и Каспийское море — все еще Хазарское море и Нижнее Поволжье — страна хазар. Саксин, по-видимому, новое имя старой хазарской столицы Итиля, подвергшегося нападениям гузов, Хорезма, Руси и во времена Бируни (973—1048 гг.) лежавшего в развалинах ⁴⁰. Он возродился в XII в., но принадлежал уже гузам. Археологами Саксин, как, впрочем, и Итиль, до сих пор не найдены, н точное местоположение Саксина неизвестно. Тоган (Зеки Валидн) локализует Саксин на месте Сарая Бату ⁴¹. Автор XV в. ал-Бакуви утверждает, что в его время на месте Саксина возник Сарай Берке ⁴². Левицкий приводит известие, относящееся к XII в. и пересказанное в труде Ибн Исфандийара по истории Табаристана (написанном [96] в 1216 г.) ⁴³, согласно которому Саксин поддерживал торговый контакт с Амулем и сюда через Амуль прибывали мусульманские купцы из Ирака, Сирии, Хорасана и из Индии ⁴⁴

По сведениям Ибн Исфандийара, до 400 больших морских кораблей ежегодно осуществляли перевозку между Саксином и Амулем. С Саксином торговали не только купцы из Табаристана которые ездили вверх по Волге и достигали Булгара, но и купцы Баку, Дербента и Хорезма ⁴⁵.

В географической литературе XIII—XIV вв. «Саксин» обозначает не только город, но и область. Географический словарь Йакута, законченный начерно в 1224 г. и описывающий первое монгольское вторжение в Европу (через Дербент), последовательно перечисляет завоевание хазар, алан, русских, Саксина, кыпчакских степей. Булгара ⁴⁶. В русских летописях упоминается о народе «саксин» (очевидно, жителях области и городя Саксин), ушедших вместе с половцами п Каспийскую Булгарию во время нападения татар в 1229 г. ⁴⁷. Брат Юлиан из Венгрии в своем письме о монгольской войне, составленном около 1235г.. в числе завоеванных татарами языческих царств наряду с Фулгарией (Болгарией) и др. называет Сасцию. Издатель русского перевода этого памятника С. А. Аннинский считает, что написание этого слова очень напоминает по форме Саксин ⁴⁸. Ад-Димашки (ум. в 1327 г.) называет Приволжскую возвышенность «Саксинскими горами» и даже Азовское море — «Саксинским». Очевидно, после татарского завоевания Саксин пришел в упадок. Каирская миссия, выехавшая в 1263 г., нашла только лишь «суда русских» в речной навигации близ ставки хана Берке, которая тогда еще называлась Саксином ⁴⁹. По-видимому, память [97] еще долго сохраняла название Саксина. Автор XIV в. Хамдаллах Казвини еще упоминает Саксин, хотя считает его незначительным поселением ⁵⁰. В XV в. ал-Бакуви, как выше сказано, уже считал Саксин исчезнувшим городом и сближал его с Сараем Берке.

Гузы арабских и персидских источников представляли союз кочевых и полуоседлых племен Приаралья и Прикаспия, в начале XI в. проникших в южнорусские степи. Русские их называли торками ⁵¹. Видимо, гузы сыграли большую роль в вытеснении печенегов из степей Восточной Европы. В русских летописях последнее упоминание о печенегах относится к 1169 г. ⁵². Но и сами гузы здесь долго не удержались, в конце XI в. они были вытеснены половцами. Главная масса печенегов ушла в Византию и Венгрию, а уцелевшие торки были расселены русскими князьями по Руси. С 1060-х до 1140-х годов в Поросье обитали кочевники, которых русские летописи называют торками, печенегами и берендеями, позже появляется общий для этих племен термин «черные клобуки».

В Нижнем Поволжье у гузов в XII в. еще существовали собственные города ⁵³, к каковым и принадлежит Саксин, впервые упоминаемый ал-Гарнати. Он называет Саксин «городом в земле хазар и тюрков». По-видимому, у кочевников сохранялись родо-племенные традиции, о чем свидетельствует сообщение, что в Саксине сорок племен гузов и у каждого племени свой эмир. [98]

Названные здесь сорок племен гузов, конечно, не могут приниматься в расчет как точно определенное количество племен. Цифра дана округленно, хотя, возможно, близка к реальной. Гузы и воспринявшие огузскую генеалогическую традицию туркмены на протяжении тысячелетия — с XI по XX в. — сохраняют традиционное деление на 24 племени ⁵⁴. Огузские племена возводили свое происхождение к легендарному родоначальнику Огуз-Кагану (Огуз-хану), по именам 24 внуков которого назывались происшедшие от них огузские племена ⁵⁵. Говорится и о. нескольких племенах хазар, уже исповедовавших ислам, племенах булгар и народности сувар ⁵⁶. Кроме, того, в городе многоразных племен купцов, и чужеземцев, и пришельцев из Магриба. Не совсем понятно, о ком в последнем случае идет речь: в других частях рукописи ал-Гарнати «сыны магрибинцев» — это печенеги, в готской рукописи сказано: «сыны арабов с Запада» ⁵⁷.

Саксин — большой «международный» город, главным образом состоящий из шатров (юрт), характерных жилищ кочевников, но со многими мечетями. Очевидно, каждый из народов,. названных ал-Гарнати, селился отдельной колонией и имел собственную мечеть, это определялось не только их племенной принадлежностью, но и тем, что они принадлежали к различным религиозным толкам суннитского ислама. У каждого народа имеются свои судьи и проповедники. Но Саксин был городом не только кочевников с их юртами, покрытыми войлоком, но и оседлого населения с домами, срубленными из сосновых бревен,. с крышами и потолками из досок, с завешиваемыми шкурами дверями и очагами внутри дома, поддерживающими жару, «как в бане».

Абу Хамид описывает климат, реки, животных, птицу (мясо,. фрукты) и т. д. Его поражают холодные зимы, замерзающие реки, в особенности Волга, по льду которой он измерил ее ширину, равную 1840 шагам.

Абу Хамид дает описание рыбной ловли, производимой с судов на Волге. Рыбаки ставят сети в устье ее протоков и наполняют суда рыбой. Рыбы так много, что запасы ее неисчерпаемы. [99]

В совершеннейший восторг Абу Хамида приводят размеры и качества волжской рыбы, судя но описанию — белуги, осетра или севрюги. Когда он утверждает, что одну рыбу может снести только сильный мужчина, а есть рыбы, которых может снести только сильный верблюд, — в этом нет преувеличения, так как белуги достигают веса в 1 тонну, а иногда и до 1,5 тонны. Сто маннов — вполне реальный вес рыбы. Точен ал-Гарнати и в утверждении, что в такой рыбе нет костей — скелеты осетровых хрящевые. И конечно, трудно с ним спорить, когда он утверждает, что «она (рыба) вроде овечьего курдюка, нашпигованного куриным мясом», но и этого кажется автору мало, и он восклицает: «Нет, даже приятнее мяса жирного барашка и вкуснее». Он обращает внимание на дешевизну мяса, особенно баранов, «когда приходят караваны неверных». Сообщает, что в стране хазар для торговых сделок употребляют олово, брусок которого .весом в восемь багдадских маннов стоит динар. Брусок разрезают на кусочки, и на них покупают фрукты, хлеб, мясо и т. д. Расстояние между Саксином и Булгаром, по словам Абу Хамида, составляет 40 дней пути по реке ⁵⁸. Булгар — очень большой город, построенный из сосны (имеются в виду дома), стены его сделаны из дуба. Абу Хамида поразили длинные дни и короткие ночи летом и обратное явление зимой. Он прибыл в Булгар летом и испытывал такую жару, что она ему показалась более сильной, чем где-либо в мире. Вместе с тем он отмечает, что вечера и ночи здесь настолько холодны, что необходимо иного одежды, а зимой холод так силен, что трескается дерево. Зимой владетель этой страны совершает набеги на соседние племена, чтобы взять в плен их женщин, сыновей и дочерей и чтобы захватить лошадей. Обитатели Булгарии хорошо переносят холод, в частности, по мнению Абу Хамида, потому, что они употребляют в пищу много меда, который у них очень дешев. Дальше следует рассказ о скелетах легендарного народа Ад, [100] известный и по Ибн Фадлану, но, по-видимому, самостоятельный у Абу Хамида. Он сообщает о том, что под землей находят бивни слонов, белые как снег и тяжелые, как свинец, которые вывозят в Хорезм и Хорасан и используют для всяких поделок. Несомненно, здесь речь идет о вывозе мамонтовой кости. Это любопытное сообщение не новость в арабской литературе. Еще в Х в. Ибн ал-Факих в «Книге стран» (903 г.) сообщал о кости «хуту», которую вывозили из северных стран через Хорезм, о «хуту» пишет и Ибн Фадлан. Однако у других авторов «хуту» — рог какого-то фантастического животного, ал-Гарнати же определенно пишет о бивнях мамонта ⁵⁹.

Абу Хамид полностью приводит легенду о происхождении названия булгар, в кратком виде известную из Казвини. Легенда гласит, что якобы некий мусульманский купец вылечил от тяжелой болезни здешних царя и царицу и убедил их принять ислам. Спустя некоторое время на страну напали хазары, но были разбиты и также принуждены победителями принять ислам. Купца прозвали «булар» или «билар», что значит «ученый человек», и по этому прозвищу стали называть и всю страну. Абу Хамид сообщает, что эту легенду он прочитал в «Истории Булгар», написанной кади города Булгара, который был одним из учеников Абу-л-Маали ал-Джувайни. Предполагается, что эта. не сохранившаяся до наших дней «История Булгар» была написана в XII в. Якубом ибн Нуманом ⁶⁰, которого посещал Абу Хамид во время пребывания в Булгаре в 1136 г. ⁶¹.

В этой легенде сохранились сведения о зависимости до Х в. булгар от хазар: «и пришел к нам царь хазар во главе большого войска...», что, по-видимому, соответствует исторической действительности, хотя в «Истории Булгар» победителями оказываются булгары, а не хазары.

Булгарское царство сформировалось к началу Х в. В его состав вошли многие племена, населявшие Поволжье, предки нынешних удмуртов, коми, мари, мордвы и чувашей. Объединившие эти племена под единой властью и давшие название государству кочевники-булгары к Х в. окончательно переходят к оседлому образу жизни. Писатели Х в. еще отмечали, что на лето булгары оставляли города и переходили на кочевой образ жизни. Абу Хамид же пишет о городе Булгаре как целиком состоящем из деревянных домов и не упоминает о войлочных: [101] юртах, на которые обращали внимание его предшественники (Ибн Фадлан, аль Балхи). Среди всех булгарских городов (Сувар, Биляр, Амиль и др.) выделялся Булгар, расположенный на пересечении торговых водных путей по рекам Волге и Каме и сухопутного караванного пути с востока на запад. Правда, и XII в., когда Абу Хамид посетил Булгар, этот город вследствие постоянных ударов, наносившихся ему во время войн русскими князьями, начинает уступать свою первенствующую роль государству, расположенному дальше от восточной границы, — г. Биляру (на Черемшане) ⁶². Но Абу Хамид еще не замечает признаков начинающегося упадка и пишет о могуществе булгарского царя, которому платят джизьи многие народы.

У Булгара есть область, жители которой платят харадж, между ними и Булгаром месяц пути, называют ее Вису. Народ или область Вису («весь» русских летописей) известны и другим восточным авторам. До Абу Хамида о ней упоминают Ибн Фадлан, ал-Бируни и ал-Марвази ⁶³. Почти 150 лет назад акад. Френ в обстоятельном специальном исследовании пришел к выводу, что «страна вису» — это белозерская весь ⁶⁴. Дальнейшие исследования это подтвердили. По летописи, весь жила в районе Белого озера («на Белоозере седять Весь» — сказано в «Повести временных лет»). Однако, по археологическим данным и по данным топонимики, весь занимала территорию от Восточного Приладожья до Белозерья включительно ⁶⁵. Земля веси лежала на торговом европейско-арабском пути. Путь из Новгорода на Восток шел по Сухоне и Вычегде, а также вел в Приладожье через Кубенское озеро и Шексну. Белозерье могло быть связующим звеном между Приладожьем и Прикамьем. По-видимому, весь очень рано вошла в состав Руси. По «Повести временных лет»: «А се суть инии язьщи, иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома...» Часть веси обрусела, но в XII в. среди сельского населения Белозерского края существовали поселения веси, сохранявшие свои древние языческие верования, погребальные обычаи и костюм, несмотря на влияние, оказанное [102] на нее окружающей славянской средой. По-видимому, потомками веси являются современные вепсы.

Другая область, «которую называют Ару», впервые упоминается Абу Хамидом. С. Дублер, комментируя это название, совершенно неожиданно и необоснованно приходит к заключению, что это транскрибированное по-арабски название норманнского аристократического рода Aruastus, который передал свое имя Целому финскому народу. На самом же деле область Ару, находящаяся рядом в Вису, — это, по-видимому, Арская земля русских летописей ⁶⁶, населенная финским племенем, возможно предками современных удмуртов. В летописи под 1379 г. сообщается о походе вятчан на Арскую землю ⁶⁷. Арский городок и арские князья упоминаются в связи с событиями 1469 и 1489 гг.. Особенно много в летописях сказано об арских людях, арской земле в связи с походами Ивана IV на Казань ⁶⁸. В Казани была Арская дорога, ведшая в Арскую землю. Под 1553 г. сказано и о пределах Арской земли «на полтораста верст поперек, а в длину — и по Каму». В 52 км к северу от Казани и сейчас существует город Арск. По описаниям Никоновской летописи, арские люди жили в неприступных местах среди непроходимых лесов и болот и строили для своей защиты укрепленные городища. Их главный оплот находился на горе. Одно из городищ было поставлено на р. Меше в 70 верстах от Казани ⁶⁹. Арск обычно сближают с чувашским «ар» — «удмурт», «человек» ⁷⁰ и с татарским «ару» — «удмурт». Таким образом, у Абу Хамида об арском народе упоминается на 200 лет раньше, чем в русских летописях.

После бесконечных, большей частью неудачных попыток определить одну из трех групп русов, о которых сообщают восточные источники, восходящие к IX в., — Арсу, вероятно, не следовало бы еще умножать количество предположений, но трудно удержаться, чтобы не высказать гипотезу, что народ ару или ар («ар» — «человек», весьма распространенное самоназвание у многих народов) был известен еще за 200 лет до ал-Гарнати. Эта страна находилась где-то на севере. Согласно одной из рукописей Истахри (в коллекции Chester Beatty), земля Арса прилегала [103] к северной необитаемой пустыне ⁷¹. Из нее вывозили лучшие меха и свинец (олово?). Меха, конечно, могли вывозиться из области, которая позже называлась Арской землей, что же касается олова, то оно могло доставляться с Урала. Я не хотел возвращаться к этой теме, которую я уже пытался решить, располагая, впрочем, старыми и неудачными переводами ⁷². После появления прекрасной статьи А. П. Новосельцева и его новых переводов ⁷³, мне кажется, опасение, что местоположение Арсы никогда не будет установлено, не должно мешать новым поискам. Статья Новосельцева убеждает в том, что «русы» арабских источников — это какая-то часть населения не только славянских, но и северной части угро-финских областей Восточной Европы. Таким образом, сопоставление одной из групп русов с народом «ару» вполне правомерно, хотя сведения эти отделены промежутком в 200 лет, но ведь и «ару» Абу Хамида отделяет от Арской земли русских летописей тоже 200 лет.

В стране Ару, согласно ал-Гарнати, «охотятся на бобров, и горностаев, и превосходных белок», и от них идут «чрезвычайно хорошие шкурки бобров» (рис. 4). А день там летом — двадцать два часа. Это сообщение ал-Гарнати в равной степени относится к стране вису и ару. Примерно то же сообщает Ибн Фадлан о стране вису: «Ночь у них менее часа». Исследователь географических открытий Р. Хенниг пытается по этому указанию определить местонахождение вису. Он пишет, что лишь в районе Чердыни и севернее, «а не к северу от озера Белого солнце летом, как обнаружил Ибн Фадлан, действительно скрывается за горизонтом всего на 1 час. На озере Белом, а также в Чердыни, у 60° с. ш. самая короткая летняя ночь все же длится около 5 часов, а в Холмогорах — 2 часа. На севере России ночь продолжительностью “менее часа" могла быть отмечена только примерно в районе колена Печоры». Но далее Хенниг резонно замечает: «Правда, Ибн Фадлан вряд ли вкладывал в понятие “ночь" строго астрономическое содержание, подразумевая период, когда солнце находится за горизонтом. Если же арабский [104] путешественник хотел сказать, что полная темнота длится менее 1 часа (а это вполне вероятно), то ничто не мешает отнести его слова и к гораздо более южным областям» ⁷⁴. В самом деле, и поныне различают «долготу дня» как понятие астрономическое, т. е. промежуток времени между восходом Солнца и его заходом, в течение которого Солнце бывает над горизонтом, и «долготу дня» как понятие обиходное, под которым подразумевают долготу светлого времени дня, включающую утренние и вечерние сумерки. Для 56° с. ш. (Арская земля) долгота светлого времени дня в июне — июле достигает 20—2.1 часа, а для 60° (земля Вису) — 22—24 часов ⁷⁵. Таким образом, у Хеннига нет основании, опираясь на сообщение о длине дня, относить страну Вису к бассейну Колвы и Печоры, как это он делает.

Обстоятельный рассказ о нравах бобров представляет у ал-Гарнати смешение истинных сведений с совершенно фантастическими, перенесенными на сообщество бобров данными о человеческом обществе: здесь и войны между бобрами, и пленные, и рабы, и слуги, и т. п. После рассказа о бобрах Абу Хамид переходит к описанию области Йура на море Мраков (так арабы называли Северный Ледовитый океан) ⁷⁶. [105].

Йура упоминали также Марвази н Бируни ⁷⁷. Это Югра русских летописей — древнее название предков хантов (остяков) и отчасти манси (вогулов). Первоначально югра жила на территории, простиравшейся от р. Печоры до северо-западных склонов Уральского хребта. В XI—XV вв. под давлением коми-зырян и русских югра постепенно откочевывала на восток ⁷⁸. Пушные богатства Югорской земли издавна привлекали внимание восточных и булгарских купцов. В XI в. туда открыли дорогу новгородцы (по р. Северной Двине, ее притокам и далее по р. Печоре). В XII в. Югорская земля стала одной из колоний Новгорода.

Весьма интересно описание Абу Хамидом меновой торговли, пожалуй, одно из лучших в этнографической литературе, очень ясное, несмотря на краткость и лаконичность (рис. 5). Очевидно, именно это сообщение Абу Хамида легло в основу рассказа о немой меновой торговле у Закарии Казвини, Ибн Баттуты, Му-барак-шаха Марваруди и Абу-л-Фида ⁷⁹. Правда, Казвини включает повествование о немой торговле в раздел, посвященный не народу йура, а народу вису, но удивительное сходство текстов и в особенности концовки о том, что покупатели и продавцы не видят друг друга, свидетельствует о том, что они восходят к общему источнику, каковым был, по-видимому, Абу Хамид. Ибн Бат-тута рассказывает о меновой торговле после сообщения о езди на собаках, очевидно заимствованного у Марвази. Ибн Баттута сам собирался пробраться в «страну мрака», но отказался от этого «вследствие больших хлопот, [потребных] на это, и малой [106] пользы (от такой поездки)». Его сообщение как будто бы основано на рассказе, слышанном им в Булгаре, но оно сходно с Абу Хамидом и возможно, заимсгвовано из его сочинения. Абу-л-Фида прямо указывает, что его сообщение дано со слов некоего путешественника, достигшего Северного моря ⁸⁰. Этим путешественником, по-видимому, был Абу Хамид, хотя он и не был в земле Йура и свою информацию получил все в том же Булгаре.

Как утверждает Абу Хамид, выгоднее всего торговать с народом Йура мечами (их делали в Зенджане, Абхаре, Тебризе и Исфахане и ввозили сюда из стран ислама). Он подчеркивает, что эти мечи «как раз те, которые годятся, чтобы везти в Йуру». Это замечание не случайно. Как известно, на Восток вывозились европейские мечи. У Ибн Хордадбеха сказано о русских купцах, которые привозят мечи к Румийскому морю, а иногда и дальше, в Багдад. У ал-Мукаддаси мечи названы в числе товаров, привозимых через Булгар в Хорезм. Упоминания о русских или франкских мечах есть и у других восточных авторов. Автор Худуд ал-'алем даже объясняет, чем хороши эти мечи: «их можно согнуть вдвое, и они вновь выпрямляются, если отнять руку». В то же время навстречу этим мечам с Востока и Булгар везли клинки, сделанные в странах ислама. Это объясняется тем, что техника производства европейских и восточных мечей резко отличалась. На Востоке мечи изготовлялись в подавляющей массе цельностальными, а в Европе — сварными из железа и цементированной стали ⁸¹. Последние были дороже, но лучше служили в качестве оружия, и их везли на Восток. В Европе негнущиеся и хрупкие восточные мечи не стали бы покупать, и мусульманские купцы с выгодой сбывали мечи, «закаленные крепкой закалкой» северным народам, ценившим не меч, а металл, из которого он сделан.

Абу Хамид подчеркивает, что восточные купцы не ведут непосредственного обмена с северными народами. «А эти мечи, которые привозят из стран ислама в Булгар, приносят большую прибыль. Затем булгары везут их в Вису, местность, где водятся бобры, затем жители Вису везут их в Йуру, и ее жители покупают их за соболиные шкуры и за невольниц и невольников». Таким образом, и в данном случае Булгар выступает как крайний пункт, которого достигали на севере купцы и путешественники из стран Востока. [107] Абу Хамид указывает, что Йура не ведут войн. Им мечи нужны для других целей: они бросают их в море, и Аллах выводит оттуда огромную рыбу, мясом которой жители Йура питаются целый год. «Говорят, действительно, если жители Йура не бросят в море мечи, которые я упоминал, то им не будет послана рыба и они умрут с голоду». За этим фантастическим рассказом не трудно увидеть преломленный в представлении жителя южных стран рассказ о гарпунной охоте на китов ⁸². Для гарпунов и нужны были необделанные железные клинки, которые ввозились с Востока. О том, как ценили северные народы железо, мы знаем из относящегося к тому же XII в. рассказа Гюряты Роговича, помещенного в «Повести временных лет» под 1096 г., но, вероятно, услышанного летописцем в Новгороде в 1114 г. ⁸³

В сочинении Абу Хамида мы находим наиболее подробное из древних описаний лыж. С. Дублер ошибочно считал это описание лыж древнейшим в литературе восточных путешественников и ученых ⁸⁴. На самом же деле описание лыж имеется еще в труде, написанном в 1025 г. знаменитым хорезмийским ученым Бируни ⁸⁵. О лыжах рассказывает и Марвази (около 1120 г.) ⁸⁶. Лыжи, описываемые Абу Хамидом, по-видимому, близки к современным. Наличие только одной палки объясняется тем, что лыжник часто был охотником и вторая палка мешала бы ему стрелять ⁸⁷ (рис. 6). Этнографы считали, что вторая палка вошла п практику только в XIX в. с возникновением лыжного спорта. Однако текст Марвази как будто указывает на наличие уже в его время скользящих лыж с двумя палками: «...берут они и свои руки два копья, втыкают их в снег позади себя, таким образом скользят ноги их вперед по ледяной поверхности...»

Рассказ об огромной рыбе, которую Аллах посылает для пропитания народу Йура, по-видимому, имеет реальную основу в известных случаях обсыхания китов на прибрежных отмелях [108]. К фольклору народов Поволжья восходит рассказ о нимфе, вышедшей из уха рыбы. Абу Хамид описывает внешность обитателей Вису и Ару, которых он видел зимой в Булгаре. Это краснощекие, голубоглазые, белокурые люди, одетые в льняные одежды и меховые шубы. Как истинно средневековый человек, он верит в то, что жители этих северных стран могут приносить с собой холод и поэтому их не допускают в страну Булгар летом. После рассказа об удивительной птице, мясо которой в вяленом виде привозят в Булгар, так как оно обладает целебными свойствами, Абу Хамид переходит к описанию славянских земель.

Арабы издавна (первое упоминание в арабской литературе около 700 г.) называли славян «саклаб» (мн. число «ас-сакалиба»). В Х в. некоторые авторы называли так все народы Восточной и Северной Европы, которых не могли отнести к византийцам, франкам и русам ⁸⁸. Абу Хамид называет славянами, очевидно, всех восточных славян. Он не знает имени Русь. Впрочем, в начале пути по славянским землям он мог и не слышать этого слова, так как в его время Русской землей назывались преимущественно южнорусские области. Что же касается реки, по которой он ехал и которую называет Славянской рекой, то можно почти не сомневаться, что он имеет в виду р. Оку. Правда, описание реки и животных ничего не дает для определения того, какая это река. О безвредных гадах, которые якобы водятся в Волге и ее притоках, писал еще Ибн Фадлан. Зверек, похожий на кошку, — «водяной соболь», — может быть выдрой. Этот зверек водится во всей Европейской части СССР, кроме Крайнего Севера (соболь не характерен для русской средней полосы, и он не речное животное. Бобра вряд ли имел в виду [109] Абу Хамид, так как он хорошо знает его и подробно описывает). Утверждать, что Абу Хамид ехал по Оке, можно, основываясь лишь на его маршруте, продиктованном целью путешествия, которой был Киев. Кратчайший и древнейший путь из Булгар в Киев шел по Оке и Десне. Возможны различные варианты использования рек, связывающих бассейн Десны с Окой: путь по Сейму с переходом на Оку в районе Курска, по Болве и Жиздре и по Угре. Издавна существует взгляд, утверждению которого особенно содействовал А. А. Шахматов, будто до конца XI в. путь из Киева на среднюю Волгу еще не шел по Оке, так как вятические земли якобы считались непроходимыми и в это время ездили в обход по Днепру через Смоленск и верховья Волги. Не имея возможности привести здесь все возражения по этому вопросу, укажем лишь, что с самого начала IX в. мы видим скопление кладов дирхемов на Окско-Деснинском пути, отмечающих древний важный торговый путь. Несомненно, что в XII в. это был важнейший путь из Киева на Восток ⁸⁹. С Оки Абу Хамид мог свернуть на Клязьму, с тем чтобы дальше по Вазузе приблизиться к Днепру, но этот путь был длиннее, чем Окско-Деснинский, и поэтому следует предположить, что Абу Хамид, спешивший в Венгрию, проехал по Оке через Рязанскую землю. Почему же он называет Оку Славянской рекой? Прежде всего нужно указать, что Абу Хамид очень скуп на имена собственные вообще. Свое сочинение он писал через 12 лет после путешествия и мог забыть славянское название реки. Хрбек предполагает, что, не зная или забыв название реки, Абу Хамид назвал ее по народу, живущему на ее берегах. Нам представляется иначе. Абу Хямид просто привел давно уже известное и неоднократно употребляемое другими восточными авторами название: начиная с IX в. Славянской рекой они называли Волгу и ее притоки, в том числе и Оку.

Многие авторы (Маркварт, Бартольд, Минорский, Вернадский, Ефименко и Третьяков) считают, что Славянская река, упоминаемая Ибн Хордадбехом, Ибн Хаукалем и ат-Табари,— это Дон. При этом они следуют за голландским ориенталистом де Гуе, который у Ибн Хордадбеха ошибочно прочитал название реки Танаис вместо Итиль, как это сделал еще Гаркави, а вслед за ним Вестберг ⁹⁰. В другом месте Ибн Хордадбех пишет, что Итиль вытекает «из земель славян». Что же касается ат-Табари, то по его тексту совершенно невозможно решить, какую реку [110] он называет Славянской. Ибн Хаукаль же определенно говорит о Волге, называя ее Русской рекой. Автор труда, написанного в начале Х в., Ибн ал-Факнх ал-Хамаданн, сохранил в своей компиляции некоторые сведения, почерпнутые из более древних источников, в частности, вероятно, из оригинальной версии Ибн Хордадбеха ⁹¹. Он сообщает о дорогах славянских купцов, которые привозят товары из отдаленнейших частей славянской земли. Одна из этих дорог вела от Бахр ас-Сакалиба (Славянского моря) по реке, которая называется Нахр ас-Сакалиба (Славянская река), к хазарскому городу, находящемуся в устье Волги ⁹². В данном случае Славянской рекой называют, по-видимому, и Оку и Волгу, принимая Оку за верхнее течение Волги. Ал-Биру-ни и ал-Димашки называют Волгу (ее верхнее течение), а может быть и Оку, «рекой славян и русов». Идриси и Масуди, говоря о «русской реке», имеют в виду Волгу, хотя, по-видимому, иногда рассматривают Дон как рукав Волги ⁹³. Таким образом, есть все основания полагать, что Абу Хамид называл Оку «Славянской рекой» не только потому, что ее берега были населены славянами, но и следуя древней традиции арабских географов.

Особый интерес представляет сообщение Абу Хамида, проливающее свет на вопрос о денежном обращении на Руси в так называемый безмонетный период. Известно, что в XI—XII вв. на Руси наблюдался рост мелкого товарооборота. Как же он осуществлялся при отсутствии мелкой разменной монеты, когда единственными денежными единицами были слитки большой стоимости? Со времен Карамзина в русской историографии идет спор о существовании «меховых денег». В советской историографии теория меховых денег подверглась значительным нападкам, Справедливо опровергая утверждение о чисто промысловом характере экономики древней Руси, некоторые историки и нумизматы сочли необходимым для доказательства ошибочности этой теории (несмотря на то что она и без того сравнительно легко опровергалась) подвергнуть сомнению вопрос о существовании меховых денег ⁹⁴. Между тем теория «меховых денег» опирается [111] на ряд довольно достоверных свидетельств. Достаточно сказать, что в пользу древности мехового обращения говорит «Русская правда». Изнашиваемость пушнины, ее непрочность вызывали больше всего сомнений в возможности ее использования в качестве товаро-денег. Возможность же существования кожаных денег, т. e. ассигнаций, казалась совершенно невероятной. Чаще всего в связи с вопросом о меховых деньгах цитировался текст, приписывавшийся автору XII в. Ахмаду Туси. Отрывок из персидской рукописи, содержащий сообщение о торговле древней Руси, был впервые опубликован в 1827 г. вместе с переводом на французский язык И. Хаммером ⁹⁵, полагавшим, что автором является Ахмад Туси. Позднее было найдено несколько списков этого сочинения, и Н. Д. Миклухо-Маклай убедительно доказал, что в действительности оно принадлежит другому автору XII в.— Наджибу Хамадани ⁹⁶. Поныне востоковеды не дали сравнительного критического анализа всех списков, один из них, по-видимому наиболее древний, принадлежащий Парижской национальной библиотеке, не опубликован, а эта слабая изученность источника вызывала сомнения и недоверие в отношении сообщения Наджиба Хамадани. Несмотря на то что перевод Хаммера признан неудовлетворительным, поскольку рукопись, которой он пользовался, не сохранилась, привожу этот перевод: «Au lieu d'argent courant ils se servent de peaux epiles, mais ayant encore ies pattes et pieds, car s'il en manque une partie cette, pear n'a pas de cours (comme monnaie). Ils ne peuvent pas peaux hors du pays, ils Ies donnent timbrees (portant le Tamgha)» ⁹⁷.

E. Э. Бертельс и Ф. А. Розенберг уточнили перевод Хаммера: «На Руси ходячая монета — белка, не деньги. Это кожи без волос с передними и задними лапками и с когтями» ⁹⁸ (рис. 8). Переводы списков рукописи, находящихся в Институте востоковедения Академии наук СССР, сделанные Л. Т. Гюзальяном по [112] просьбе И. Г. Спасского, в общем повторяют тот же текст, ⁹⁹ если не считать, по-видимому спорного, перевола списка Д-129. К этому му списку обратился А. П. Ковалевский, который доказывает (по нашему мнению, нс очень убедительно), что первоисточником сочинения Наджиба Хамадани служит сообщение Ибн Фадлана и даже вставляет реконструированный текст Хамадани в свои критический перевод мешхедской рукописи. Признавая, что текст Хамадани имеется в вариантах столь различных, что пока восстановить его первоначальную редакцию не удалось, А. П. Ковалевский все же дает условный сводный текст по рукописи Института востоковедения (Д-129 из собрания С. Ф. Ольденбурга) с учетом выписок у Хаммера и у Дорна ¹⁰⁰. «У русов ходовая местная монета — шкурки белки ¹⁰¹ [и] соболя без шерсти, [но] с хвостом, передними и задними лапами, когтями и головой. Если чего-нибудь недостает, то от этого шкурка становится бракованной. Их [эти деньги] оттуда вывозить нельзя — их отдают за товары ¹⁰². Весов там не имеют, по только определенные [стандартные] слитки .[металла]...» У Амина Рази (конец XVI в.) тот же текст пересказан так: «Вместо денег [у них] в обращении шкурки белок. Ими они совершают торговые сделки. Точно так же весы в тех местах не распространены. Они совершают куплю-продажу посредством мерной чашки...» А. П. Ковалевский предполагает, что у обоих авторов был один первоисточник, но один пропустил упоминание о мерных чашках, другой — о слитках металла.

В поэме Низами «Искандер-намэ» говорится о том, что у русов вместо денег в ходу ветхие, вытертые шкурки белок и соболя.

Увидел он: навалено столько, что не помыслить,
беличьих голов и соболиных морд.
Старые они были, волос из них повылез,
но висели они на лучших местах.
Когда он некоторое время на те кожи поглядел,
не знал он, чего ради накоплены те кожи. [113]
Спросил он: «Эти старые кожи
для какого украшения в сущности годны?»
Один рус дал ему прекрасный ответ:
«Из этой кожи [скорлупы] рождается все то ядро.
Не гляди с презрением на эти сухие шкуры.
Самая звонкая монета области — это и есть.
У нас эта жалкая кожа много дороже, чем самые мягкие меха.
Всякий мех, который здесь виден,
за эту безволосую кожу можно купить.
Если серебро каждой области при чеканке
все меняет свое клеимо, как время,
то у нас нет иных денег, кроме этой шерсти,
ни на волос эта шерсть дешевле не становится».
Этому диву поразился царь,
До какой степени покорны велению те люди ¹⁰³.

Но вот перед нами новый источник. Его автор не компилятор, пользовавшийся чужими сведениями, и не поэт, а путешественник, побывавший в русских землях. Абу Хамид пишет:

«Рассчитываются они между собой старыми беличьими шкурками, на которых нет шерсти, и которые нельзя ни на что никогда использовать, и которые совсем ни на что не годятся. Если же шкурка головы белки и шкурка ее лапок целы, то каждые восемнадцать шкурок стоят по счету [славян] серебряный дирхем, связывают [шкурки] в связку и называют ее джукн. И за каждую из таких шкурок дают отличный круглый хлеб, которого хватает сильному мужчине.

На них покупают любые товары: невольниц, и невольников, и золото, и серебро, и бобров, и другие товары. И если бы эти шкурки были в какой-нибудь другой стране, то не купили бы тысячу их вьюков за хаббу и не пригодились бы они совсем ни на что. Когда они [шкурки] испортятся в их домах, то их, [иногда даже] рваные, несут в мешках, направляясь с ними на известный рынок, на котором есть некие люди, а перед ними работники. И вот они кладут их перед ними, и работники нанизывают их на крепкие нитки, каждые восемнадцать в одну связку, и прикрепляют на конец нитки кусочек черного свинца, и припечатывают его печаткой, на которой имеется изображение царя. И берут за каждую печать одну шкурку из этих шкурок, пока не опечатают их все. И никто не может отказаться от них, на них продают и покупают».

Свидетельство Абу Хамида очень важно. Мы не знаем, где он видел описываемые им шкурки — в Рязанской земле, когда [114] oн проезжал по Оке, или в Киеве, но, по-видимому, ом относит эти сведения ко всем восточнославянским землям. Археологическим материалом, который подтверждает сообщение Абу Хамида и который в свете этого сообщения сам приобретает новое значение, являются находимые во многих русских городах свинцовые пломбы, количество которых в русских музеях составляет уже около 15 тыс. штук ¹⁰⁴. Это небольшие круглые кусочки свинца со следами шнура и с изображениями или знаками на одной или на обеих плоских сторонах. Эти пломбы подобны печатям, но отличаются от них меньшими размерами и небрежностью отделки. Самая большая коллекция таких пломб собрана в Дроги-чине Надбужском, они найдены в Новгороде Великом, Пскове, на Днепре, на острове Каменоватом, в Киеве, Твери, Рязани, Переяславле Рязанском. Вопрос о назначении этих пломб, часто называемых по месту наибольшего количества находок «дрогичинскими», имеет довольно обширную литературу ¹⁰⁵. Наиболее широко распространена точка зрения, согласно которой эти пломбы привешивались к различным товарам ¹⁰⁶. Для того чтобы объяснить их скопление в некоторых пунктах, было высказано предположение, что их находят в большинстве случаев в крупных торговых центрах, где могли перегружаться или продаваться опечатанные этими пломбами товары.

Исследователи русской денежной системы, сомневаясь в возможности обращения меховых денег, всегда подчеркивали их непрочность и то, что в процессе обращения они должны быстро изнашиваться и терять ценность. Свидетельства восточныx [115] авторов снимают этот вопрос, так как прямо указывают, что потерявшие свою абсолютную товарную ценность шкурки продолжают служить деньгами, как объясняет Абу Хамид, благодаря тому, что на них стоит княжеский знак, и они обязательны к приему в качестве денег, никто не смеет от них отказаться. То же подчеркивается в поэме Низами: Александру Македонскому объясняют значение у русов вытертых шкурок соболей и белок как денег. Низами знал, что эти шкурки обязательны к приему в качестве денег и что такой порядок поддерживается государственной властью. Мы можем представить себе существование своеобразной системы «кредитных билетов», выпуск которых, однако, лимитируется не государственной властью, а количеством добытой и оставшейся в употреблении в стране пушнины ¹⁰⁷.

Разные типы пломб датируются временем от XI до XIV в. Вопрос о знаках, изображенных на пломбах и варьирующих в разных формах, — «трезубец», «двузубец» и т. и. «тамги», — за последние 50 лет неоднократно обсуждался, и после работ Н. П. Лихачева, А. В. Орешников, Б. А. Рыбаков и В. Л. Янина, кажется, не вызывает сомнения определение этих знаков [116] как княжеских знаков Рюриковичей. Знаки Рюриковичей на пломбах составляют не менее 25% общего количества знаков ¹⁰⁸. Можно отметить, что среди знаков, изображенных на рязанских пломбах, многие напоминают знаки Рюриковичей рода Святослава Черниговского и некоторые — знаки суздальских Рюриковичей.

При попытке истолковать значение пломб в свете свидетельства Абу Хамида следует ответить на вопрос о том, что, собственно, имеет в виду автор, когда он говорит об «изображении царя», оттиснутом на свинце. Пломбы с изображениями человеческих лиц составляют сравнительно небольшой процент общего количества, и изображения святых, в которых можно видеть княжеских патронов, среди них очень редки. Может быть, автор имел в виду не только «изображение царя» (князя), но и княжеские знаки вообще ¹⁰⁹. Но и в этом случае не более 25% пломб смогут быть определены как носящие такие знаки. На других пломбах изображения очень разнообразны. Есть поясные изображения святых, процветший крест, латинские буквы. На некоторых изображены кресты, звездочки, точки, кружки. На многочисленных пломбах — буквы славянского алфавита. Быть может, пломбы, на которых не изображены князья и которые не снабжены княжескими знаками, иного происхождения и действительно являются товарными пломбами? В целом же вопрос о пломбах может быть решен только в результате комплексного изучения общерусского материала.

Если поверить свидетельству Абу Хамида и предположить, что свинцовые пломбы — это не товарные знаки, а знаки, свидетельствующие о денежном обращении, те самые кусочки свинца с изображением князя, которые привешивались к связкам мехов и придавали им значение денег, то возникает вопрос: как обращались эти «деньги» в условиях феодальной раздробленности? Переходили ли опломбированные княжескими печатями связки мехов границы княжества? В связи с этим следует обратить внимание на очень важное наблюдение Н. П. Лихачева: «Получается общее впечатление наибольшего сходства дрогичинских пломб с рязанскими и прямого родства новгородских с киевскими, хотя эти последние все-таки как будто могут быть выделены в особую группу» ¹¹⁰. [117]

Отношение меховых денег к серебряным неоднократно подсчитывалось по русским письменным источникам. Но в большинстве случаев исследователи полагали, что термины «куна» и «веверица» или «векша» в письменных памятниках XI—XII вв.— пережиточные и означают металлические деньги. Сообщение Абу Хамида заставляет вновь рассмотреть этот вопрос. В его время 18 вевериц равнялись по стоимости одному серебряному дирхему ¹¹¹ (рис. 10).

Для более позднего времени иностранные путешественники также упоминают о кожаных или меховых деньгах на Руси, об этом пишут Рубрук (XIII в.), Герберштейн (XVI в.); Гильбер де Ланнуа, посетивший Новгород в 1412 г., обратил внимание на то, что монетой здесь служат головки белок и кун. В Новгородских двинских владениях белка сохраняет значение денег в течение всего периода независимого существования Великого Новгорода ¹¹². По-видимому, в XIII—XV вв. связки шкурок, служившие деньгами в Новгороде, были предметом экспорта за границу в качестве дешевого сорта меха или даже как кожи уже без волос. В документах о ганзейской торговле пушниной, и и частности в торговых книгах Тевтонского ордена, изданных Заттлером ¹¹³, среди загадочных названий мехов, принятых в нидсрландско-ганзейском торговом обороте, упоминается самый низкосортный, дешевый товар — «шевениссы» (schewenissen). Исследователи ломали себе голову над объяснением этого термина. Г. Гутцейт считал его измененным русским словом «веверица», [118] «векша»; Сорториус и Лянненберг — производным от немецкого «schaben» — «скрести», «скоблить» — выщипанный мех. Л. X. Штида предполагал, что это слово произошло от русского «шевня» — мех, сшитый из известного количества беличьих шкурок, или связка мехов ¹¹⁴. В памятнике 1345—1386 гг., говорящем о пошлинах на Торно-Владимирской торговой дороге, сказано: «Должны платить пошлину за бобра полторы куны, за лисицу — 9 шевень, за выдру — 13 шевень». По мнению издателя памятника, «шевня» — здесь монета, соответствующая монете «белка» ¹¹⁵.

Для счета «шевенисс» имеется особая единица — «рейзе» (reyse). «Орденские книги не оставляют сомнения в том, что “рейзе" — это определенное количество, а именно—18 штук, которое можно легко вычислить из ряда записей» ¹¹⁶. Все эти данные по-новому выглядят в свете свидетельства Абу Хамида. Орденские приказчики обменивали на серебро русские меховые деньги и вывозили их в качестве товара за рубеж. Этот очень дешевый и легкий товар (в бочку можно было набить 12 тыс. штук) мерился связками по 18 штук, как он и ходил в качестве денег на Руси. Может быть, название «рейзе» было производным от русского денежного термина «резана». Конечно, нельзя прямо сопоставлять рассказ Абу Хамида с сообщением о шевениссах. Абу Хамид говорит определенно об «ассигнациях», о шкурках, имевших ценность лишь при обращении внутри страны, и притом с печатью князя. Нелепо предположение, что «ассигнации» могли вывозиться за границу, где их ценность несомненно была ниже [119] номинальной. Вероятно, в эпоху ганзейской торговли, если шевениссы служили деньгами, их меновая стоимость соответствовала потребительской.

После рассказа о деньгах у Абу Хамида следует рассказ о славянских законах. Не будем комментировать это сообщение Абу Хамида, поскольку оно в основном не противоречит тому, что мы знаем из «Русской правды». Отметим лишь, что оно говорит скорее в пользу тех исследователей, которые считали, что неисполнение обязательств по древнерусскому праву ведет к рабству ¹¹⁷. Следует обратить внимание на сообщение о том, что работа проданного в рабство за долги не засчитывается в сумму его долга и что, таким образом, он не может рассчитывать на освобождение без вмешательства со стороны.

Что касается причисления славян к несторианам, то это очевидное недоразумение. Вероятно, Абу Хамид, как и другие арабские авторы, знал о существующих на Ближнем Востоке двух христианских сектах — несториан и якобитов. Узнав на Руси о враждебном отношении православной церкви к католической, он решил, что славяне — несториане, точно так же как другой, довольно хорошо информированный о славянах автор, Масуди, решил, что они якобиты ¹¹⁸.

Упоминаемый Абу Хамидом после славян народ, живущий в лесах и бреющий бороды, — это, очевидно, мордва. Правда, мы не имеем сведений о том, что мордва платила в XII в. дань волжским булгарам, как утверждает наш автор. Но это не противоречит существовавшей в то время ситуации. Известно, что в XIII в. в борьбе мордовских князей Пургаса и Пуреша принимают участие русские и булгары, причем Пуреш является вассалом русских, а Пургас — булгар. Весьма возможно возникновение вассальных отношений и соответственно уплаты дани мордвой булгарам и в более раннее время. Большая река, у которой живет лесной народ, это, по-видимому, та же Ока, по которой ехал Абу Хамид. Мордва в XII в. была еще языческим народом. Поклонение деревьям у мордвы сохранилось до недавнего времени. У них были священные дубы и «моляны» на лесных полянах. Зарегистрированы у мордвы и жертвоприношения [119] крупного рогатого скота перед деревом (на камне, покрывающем яму для стока крови) ¹¹⁹. Главная богиня мордовского Пантеона Вирава — это богиня леса, кроме нее у мордвы насчитывался целый ряд лесных богов.

Однако рассказ о колдуньях н об испытании их водой несколько неожидан, так как ничего подобного в отношении мордвы мы не знаем. Зато известно, что у славян прочно держалась вера в существование ведьм и периодически происходили расправы с ними. Мы встречаем упоминания об этом в летописях с XI по XV в. Во время восстания 1071 г. на Волге народ «убивал лучших женщин», обвиняя их в том, что «держат урожай», а в 1411 г. псковичи во время моровой язвы «сожгоша 12 жонки вещих». Русский проповедник XIII в. епископ Владимирский Серапион в одном из своих поучений изображает явление русской жизни, порожденное суеверием: испытание ведьм посредством воды ¹²⁰. Факт, указанный Серапионом, полностью аналогичен тому, о чем рассказывает Абу Хамид.

Следует обратить внимание на то, что у Казвини сообщение Абу Хамида о колдуньях отнесено к славянам, а не к «лесному народу» и помещено прямо за словами о христианстве славян ¹²¹. [121]

После рассказа о «лесном народе» Абу Хамид сообщает о своем приезде в Киев — «город Куйав». У ранних мусульманских географов (ал-Истахри, Иби Хаукаль) уже встречалась эта форма названия Киева (Куйяба, Куяфа) ¹²². У современника Абу Хамида Идриси мы встречаем на картах то же названии «Куйав».

Поразительно, что Абу Хамид ничего, кроме «тысячи сынов магрибинцев», не заметил в Киеве. Хотя мы и рекомендовали сто читателю как наблюдательного путешественника, наблюдения Абу Хамида очень целенаправленны. Его интересуют торговля, верования, обычаи, меньше — внешний вид городов или местностей. Но все же он ведь описывает города Саксин и Булгар, а о Киеве только сообщает, что он там был. Между тем Киев с XII в., в то время, когда его посетил Абу Хамид [до разорения города Андреем Юрьевичем Владимирским (Боголюбским) в 1169 г.], был одним из крупнейших городов Европы, замечательным своим многолюдием, богатством, развитой торговлей, ремеслом, великолепными постройками и т. д. Столица древнерусского государства соперничала с Царьградом. Живописно расположенный на берегу Днепра, окруженный мощной каменной стеной, застроенный множеством деревянных домов, среди которых выделялись каменные церкви, Киев вызывал восхищение иноземцев. Летопись утверждает, что даже военачальник Батыя, «видив град, удивися красоте его и величеству его». А Абу Хамид не счел нужным сообщить своим слушателям ничего кроме того, что он побывал в городе Кусве и встретил там мусульман, которых обучил пятничной молитве. Это заставляет даже сомневаться в безоговорочном отождествлении названного Абу Хамидом города с Киевом. Но, учитывая специфику нашего [122] источника, умение автора видеть то, что его интересует, и не замечать другого, можно думать, что и Киев запечатлелся в его памяти только в связи с его «миссионерской» деятельностью.

Народом, разговаривающим «по-тюркски» и жившим в Киеве, очевидно, были печенеги, в арабских источниках обычно их название «беджнак» и «баджана». В первой половине XII в. о печенегах («черных клобуках») еще есть много сообщений в русских летописях, они жили в южнорусских степях, по-видимому, до вторжения монголов. Их центры находились на Руси, к югу от Киева. Жили они и в Киеве. Летописи считают печенегов язычниками. Ал-Бакри сообщает, что около 1009 г. печенеги приняли ислам ¹²³. Так как они были отрезаны половцами от мусульманского мира, то, возможно, забыли некоторые религиозные правила, почему Абу Хамиду и пришлось их обучать пятничной молитве и хутбе. Может быть, что он встретился с неофитами, которые еще нс знали этой молитвы. Неясно, почему Абу Хамид называет печенегов «сынами магрибинцев». Возможно, у самих печенегов была легенда о происхождении их с Запада ¹²⁴.

Дальше следует глава о Венгрии — стране Ункурии, населенной народом башкирд, т. е. мадьярами. Сведения о Венгрии более подробны, чем о славянах; Абу Хамид провел здесь 3 года (1150—1153) и хорошо знал политическую и религиозную ситуацию в стране. Название Венгрии ал-Ункурийа мы встречаем также у современника Абу Хамида ал-Идриси (1154 г.) ¹²⁵. Эта арабская транскрипция латинской «Ungaria» или «Hungarica». Обычно также у арабских авторов название венгров — «башкирд». Так их называл еще ал-Истахри, хотя и отличал от настоящих башкиров. То же название встречаем и труде Ибн Хаукаля. Вероятно, это связано с западными раннесредневековыми представлениями о прародине венгров — «terra Bascart id est Magna Hungaria» ¹²⁶. Ал-Масуди называет венгров «башкирд», но иногда также «тюрками». Тюрками их называет и ибн Иакуб. Очевиднo, [123] арабские писатели заимствовали это название oт византийцев ¹²⁷. Тюрками в Византии называли и хазар, поэтому для венгров применялся термин «западные тюрки». Абу Хамид знает, что венгры являются пришельцами в Центральной Европе, и пишет, что «народность», которую называют «башджирд», она первая аз тех, что вышли из страны тюрок и вступили в страну франков. Венгры появились в Паннонии в конце IX в. Сведения о пути венгров-кочевников с востока через Русь содержатся в венгерских хрониках, восходящих к XI в. Абу Хамид во время пребывания в Венгрии мог и слышать и читать о происхождении венгров — эта тема была популярна в венгерской исторической литературе ¹²⁸.

Абу Хамид указывает, что Венгрия расположена от Великой Румии до границ Кустантинийа. Кустантинийа — это определенно Константинополь, что же касается Великой Румии, то об этом названии шел спор. В ряде рукописей Тухфа есть раздел «Описание великой Румии», за которым следует рассказ о пребывании Абу Хамида в Венгрии. Т. Левицкий посвятил этому рассказу специальное исследование, написанное до того, как стал известен My'риб ¹²⁹. Левицкий доказывал, что Румия, описываемая в Тухфе, это Константинополь, а не Рим, как считали Дорн и Ферран ¹³⁰. My'риб дает определенный ответ, что Великая Румия — это не Византийская империя, а «Священная Римская империя», между границами которой и Византией, по мнению Абу Хамида, простиралась Венгрия ¹³¹. Византия же называется Абу Хамидом «страной Рум». Это обычное у арабских авторов название (bilad ar-Rum), восходящее к официальному наименованию Византии, в средние века — «империя римлян» (по-гречески «ромеев»). Левицкий сам заметил некоторые несообразности [124] в рассказе Абу Хамида, если отнести его к Византии, но, исходя из своей концепции, решил, что Абу Хамид смешал сведения о Риме и Византии. Политическая ситуация в Румии, описываемая в Тухфе, больше подходит к Западной империи, чем к Византии: феодальные войны, разрушенные города, вооруженные замки, феодалы, которых не может одолеть царь,— картина, соответствующая периоду ожесточенной борьбы между Вельфами и Штауфенами. «А жители Румии — христианский народ, который называют “намис". Они храбрейшие из “инфранджей"...» Речь идет, как это установил еще Дорн, о немцах, что также соответствует рассказу о Риме, а не о Византии ¹³². Указание на то, что от Венгрии до Румии лишь несколько дней пути, больше подходит к Риму, так как, как утверждает Йакут, расстояние между Венгрией и Константинополем, по сообщению венгерского мусульманина, исчислялось в 2,5 месяца пути. Рассказ Абу Хамида о льняных тканях, которые из Румии ввозят в страну славян, на первый взгляд вызывает недоумение: ведь на Руси было развито льноводство и изготовление полотна было важным домашним промыслом. Тем не менее полотно ввозилось из за границы, из Западной Европы. Ввоз льняного полотна в Новгород зафиксирован документами в конце XIII в. ¹³³. Мы не знаем, как обстояло дело во времена Абу Хамида, но несколько позже основными поставщиками полотна на русский рынок были города Германии и Франции (Мюнстер, Кёльн, Любек, Деймс) ¹³⁴.

Главным основанием считать Румию Тухфы Византией послужил Левицкому рассказ Абу Хамида о том, что он хотел поехать, чтобы посмотреть эту страну, «но мусульмане остановили меня и сказали, что один из братьев царя, который правит нами, уехал в Румию и женился на дочери его царя» и что если бы Абу Хамид туда поехал, то венгерских мусульман могли заподозрить в том, что они переслали деньги его брату для борьбы с венгерским королем. Левицкий считает, что «брат» короля — это претендент на венгерский престол Борис, сын короля Коломана и русской княгини Евфимии Владимировны. Абу Хамнд был в Венгрии, когда там царствовал Геза II (1141—1161). Борис не был братом Гезы II, а лишь сводным братом его отца. [125]

Около 1129 г. Борис Коломанович находился в Византии, где вступил в брак с родственницей императора Иоанна II, но в 1150 г. императором был Мануил, и Абу Хамид не мог утверждать, что Борис женат на его дочери. Борис Коломанович участвовал в византийско-венгерских войнах и был при Мануиле во время его похода на Венгрию осенью 1151 г., но он не был единственным претендентом на венгерский престол. Таким претендентом был брат Гезы Иштван, который находился при дворе германского императора Фридриха I. В 1152 г. ходили слухи, что новый германский император замышляет войну с Венгрией. Возможно, что эта ситуация и послужила основой для рассказа Абу Хамида о брате короля. Левицкий считает, что Иштван только в 1154 г., т. е. после отъезда Абу Хамида из Венгрии, задумал переворот и бежал в Византию. Однако известно, что Иштван был в Византии с 1158 г., а до этого был у Фридриха. Некоторые историки полагают, что Иштван дважды был в Византии — около 1154 г. и вторично с 1158 г. Однако, как это видно из переговоров Фридриха с Гезой по поводу бегства Иштвана, «приходится сделать неизбежное заключение, что Иштван бежал в Германию прямо из Угрин и в Византию еще не ходил» ¹³⁵. А если это так, то возможно пребывание Иштвана у Фридриха и до 1154 г. Венгерские источники не содержат никаких известий об этой истории, а немецкие источники рассказывают о ней уже под 1158 г. в связи с венгерским посольством к Фридриху, но не указывают, когда Иштван бежал из Венгрии. К. Грот полагал, что это произошло только в 1157 г., но никаких доказательств в источниках для этой даты нет. Словом, хотя остается неясным, о каком «брате» короля пишет Абу Хамид, нс исключена возможность, что речь идет не о Борисе Коломановиче, а об Иштване.

Следует заметить, что путаницу в вопрос о судьбе Иштвана внесли византийские хронисты. Человек, которому гораздо более, чем Абу Хамиду, близки были события, о которых идет речь, замечательный византийский историк Киннам сообщает, что в 1154 г. на стороне византийского императора сражался сын венгерского короля Гезы Стефан (Иштван). Если учесть, что самому Гезе было в это время около 23 лет, то предположить, что у него был взрослый сын-воин, очень трудно. Очевидно, Киннам спутал Иштвана, брата Гезы, и Бориса Коломановича. Последний действительно участвовал в войне и был убит ¹³⁶. [126]

Абу Хамид пишет, что в Венгрии Множество народа и 78 городов. «У каждого из этих городов — крепость, и многочисленные волости, и села, и горы, и сады». Левицкий, еще не зная этой последней фразы (ее нет в Тухфе), предположил, что речь идет о 78 городах — административных центрах комитатов. Цитируемая фраза это подтверждает. Современный хронист Фрейзингенский епископ Оттон считает, что в Венгрии в середине XII в. было около 70 комитатов ¹³⁷. В копенгагенской рукописи Тухфы тоже указано 70, а не 78 городов.

Чрезвычайно интересно сообщение о тысячах печенегов и хорезмиицев, которые живут в Венгрии и исповедуют ислам. При этом хорезмийцы внешне исповедуют христианство, а втайне — ислам. Отдельные отряды печенегов появлялись в Венгрии еще в Х в. Их поселяли по границе для ее охраны. В середине XI в. печенеги оставили южнорусские степи и перешли в подавляющем большинстве в Византию и в Венгрию. Последнее проникновение значительного числа печенегов в Венгрию относится к 1122 г., когда византийский император Иоанн Комнин разгромил их отряды, опустошавшие Фракию. Печенеги бежали в Венгрию и заняли даже привилегированное положение при дворе Стефана II.

В XII в. с укреплением венгерской государственности происходит денационализация, омадьяривание печенегов ¹³⁸. Часть печенежской орды находилась на службе у Гезы II, участвовала в его военных походах, в том числе в войне против Византии. Господствующей религией у печенегов был шаманизм. Но, как выше было сказано, по утверждению ал-Бакри, еще в начале XI в. некоторые из них приняли ислам. В XIII в. происходит их христианизация. На службе у Гезы были и другие тюркские отряды, в частности выходцы из Хорезма. Из Хорезма в Венгрию прибыли многочисленные колонисты, которые, как известно но нескольким источникам XI и XII вв., сыграли большую роль в венгерской армии и в качестве налоговых чиновников. Большая часть хорезмиицев была в то время уже мусульманами. Они упоминаются византийским историком Иоанном Киннамом под именем «Chalisen» («хвалисы» русских летописей). Киннам сообщает, что они исповедуют религию персов и служат во вспомогательных отрядах венгерской армии. По Киннаму, печенеги [127] были союзниками халисов в борьбе венгров с Византией ¹³⁹. Положение венгерских мусульман после принятия Венгрией христианства несколько ухудшилось, но еще в конце XI в. они пользовались относительной свободой вероисповедания и благополучно жили. В период правления Коломана (1095—1114) был введен ряд ограничений для мусульман, что, по-видимому, и принудило хорезмийцев исповедовать ислам втайне, внешне считаясь христианами.

Абу Хамид обучает венгерских печенегов, так же как и киевских, пятничной молитве и «кое-чему» из богословия и, явно приписывая себе эту заслугу и, вероятно, преувеличивая, утверждает: «А сейчас у них больше 10 000 мест, где в пятницу произносят хутбу явно и тайно...» Абу Хамид отмечает изобилие и богатство Венгрии, дешевизну на ее рынках, в частности дешевизну рабов, и в особенности во время набегов...

«А царь башкирд все время разоряет страну Рум». Речь идет, вероятно, о столкновениях Гезы с Византией из-за Сербии и Далмации. В 1151 г. император Мануил пошел на Венгрию. Абу Хамид изображает события как абсолютную победу венгров, обративших в бегство двенадцать армий царя Рума. На самом деле было совсем не так. Если речь идет о венгерско-византийской войне 1151 г., то поход Мануила начался тогда, когда Геза был на Руси. Войска Византии разорили Сремскую область и взяли крепость Зимень на Дунае. По возвращении из русского похода Геза оттеснил византийскую армию за Дунай, но сам просил мира. Мануил взял много пленников и увел их с целью поселения на землях империи. В следующем, 1152 г. Геза требовал возвращения десяти тысяч пленных, уведенных и удержанных византийцами после прежнего похода. Он получил соответствующее обещание, но сомнительно, чтобы оно было исполнено ¹⁴⁰. Абу Хамид рассматривал войну с Византией как «джихад» — войну за веру, так как якобы император принуждает мусульман к принятию христианства, а король Венгрии проявляет веротерпимость. Но «царь Рума» в свою очередь утверждает, что и он строит своим мусульманам мечети, не принуждает их к принятию христианства и недоумевает, почему мусульмане не сражаются вместе с ним.

Абу Хамид упрекает группу пленных тюрков из Конии за то, что они служат византийскому императору, и те объясняют. [128] что on нанял каждого из них за 200 динаров. Это не очень правдоподобно. Мануил воевал против малоазиатских сельджуков и и 1146 г. даже стоял под стенами их столицы Иконии (Коyии). В следующем году был заключен мир, но Мануил, стремившийся в связи с крестовыми походами стать во главе всего христианского ополчения, вряд ли стал бы (к тому же за большие деньги) набирать в свою армию исконных врагов христианства, каковыми считали сельджуков. С другой стороны, из рассказа Абу Хамида мы видим, что мусульманские стрелки очень высоко ценились в венгерской армии. И в самом деле, венгерские и немецкие хроники отмечают искусство и храбрость венгерских стрелков из сарацинов ¹⁴¹.

Абу Хамид утверждает, что «царь башкирд исповедует толк ифранджей потому, что он взял жену из них и совершает походы на страну ифранджей и берет их в плен». Ифранджами арабы называли франков и вообще западных европейцев. «Толк ифранджей» может быть понят как католическое, западное христианство. Утверждение, что Геза исповедует толк ифранджей, верно, но неверно другое: жена Гезы была не из «ифранджей», а русская, православная. Таким образом, остается неясной вторая часть фразы: неизвестно, что называет Абу Хамид «страной ифранджей»; если это страна, откуда происходит жена Гезы, то речь идет о походах в славянские земли и о пленных из этих земель. Возможно, однако, что следует иметь в виду войны Гезы с западными соседями. В 1146 г., например, он разгромил войска герцога баварского и маркграфа австрийского (в этой битве, по венгерскому свидетельству, пало 7 тыс. немцев).

Думаю, что рассуждение Абу Хамида о вреде вина и пользе многоженства должно было (по крайней мере в первой его части) звучать для Гезы убедительно не только в отношении мусульман. Во время летнего похода 1151 г., когда венгры помогали Изяславу в войне с Владимиром Володаревичем, последний перехватил союзную рать у Дорогобужа, где венгры была «пьяни аки мертвы», и перебил ее.

Абу Хамид оставил в Венгрии своего старшего сына Хамида и отправился в Саксин, приняв на себя от Гезы поручение взять с собой посланца, чтобы набрать воинов из беднейших мусульман и тюрков, и какое-то дипломатическое поручение к «царю славян», т. е., очевидно, к великому князю Киевскому Изяславу [129] Мстиславовичу. Геза II был женат на Евфросииии Мстиславовне и поддерживал тесные связи со своим шурином, князем волынским и киевским, нуждавшимся в венгерской помощи в своей борьбе против Чернигова, Суздаля и Галича.

При Гезе II. в течение 1148—1152 гг. венгерские войска совершили шесть походов в русские земли, помогая Изяславу Мстиславовичу ¹⁴². Можно поверить Абу Хамиду, что письмо Гезы расположило к нему Изяслава.

Из Киева в Саксин Абу Хамид отправился, очевидно, южным путем, через половецкие степи. Тем же путем возвращался его друг Абд ал-Карим и, по-видимому, посланец венгерского короля Исма'ил ибн Хасан. Абу Хамид выполнил поручение Гезы: набрал группу мусульман, «которые мечут стрелы», и от правил их в Венгрию. Сообщение любопытное — наемники из далекого Саксина наняты для армии Гезы и в сопровождении Исма'ила ибн Хасана совершат далекий путь через степи и страну славян.

Сами по себе факты участия в военных походах «ратников по ремеслу» — «охочих» людей, как их называли на Руси, т. е. наемников, в XII в. широко известны. Чаще всего таковыми были полукочевые тюрки. Может вызывать удивление лишь то, что Гезе понадобилось почему-то нанимать стрелков в далеком Саксине.

Из Саксина Абу Хамид плыл морем месяц в Хорезм, большую страну, где много городов, селений, рустаков, страну, богатую фруктами, славную своими учеными и поэтами.

Абу Хамид попал в Хорезм в период подъема политического могущества хорезмшахов. Если верно мнение В. В. Бартольда и упоминаемый здесь Ала ад-Даула — это хорезмшах Атсыз, то в его время владения хорезмшахов простирались от Каспия до нижней и средней Сырдарьи. Неизвестно, о каком канале говорит Абу Хамид, какой канал из Амударьи копал хорезмшах и умер, не закончив его. Но XII век — это период максимального развития орошения в низовьях Амударьи и Сырдарьи, создания огромных ирригационных сооружений, таких, как канал Чермен-яб, восстановленный и проведенный в глубь пустыни на 70 км ¹⁴³. Земли Хорезма были очень заселенными, наличие большого количества «городов, селений и рустаков» этого времени установлено археологическими исследованиями. Например, хорезмской экспедицией были раскопаны памятники сельского района (рустакa) [130] Кават-кала В центре Находилась Крепость, а вокруг на пространстве 8 кв. км — свыше 90 крестьянских усадеб ¹⁴⁴. Почти через 70 лет после Абу Хамада Хорезм посетил Йакут, который, так же как и Абу Хамид, свидетельствовал: «Не думаю, чтобы в мире были где-нибудь земли шире хорезмийских и более заселенные... Большинство селений Хорезма — города, имеющие рынки, жизненные припасы и лавки...»

Описанием Хорезма заканчивается My'риб. Новый источник по истории Восточной Европы XII в. представляет большой интерес для историков, этнографов и археологов. Находка исторического источника восьмисотлетней давности в наши дни — явление очень редкое. В основном новые источники для древней и средневековой истории добываются теперь в результате археологических открытии, и создается впечатление, что архивы уже исчерпаны. Это впечатление неверно. Архивы таят еще множество огромных ценностей, и открытие рукописи ал-Гарнати — лучшее тому доказательство.

А. Л. Монгайт

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати. М. 1971