Более стеснительное зло, чем только что указанное, которое необходимо было бы искоренить, про/Л.24 об./исходит от мелких торговцев, по большей части греков, поселившихся в Ахтиаре, не довольствующихся малой прибылью, но, как вошло у них в обычай, варварски притесняющих мелких морских чиновников и матросов на промене банковых билетов и турецкого серебра, позволяя себе не только произвольный, но [и] самый беззаконный ажиотаж. Были времена, когда матросы получали плату банковыми билетами и лавочники подняли их размен на медную монету до 10 и 12 процентов, заставляли терять более 15 процентов обычной ценности турецкого серебра, бывшего прежде столь обильным в Крыму, отчего возвышались цены на товары. Такие поступки, более ростовщические, чем у жидов, часто заходили так далеко, что матросы могли бы быть возбуждены к беспорядку.

Окрестности Севастополя, или Ахтиара, представляют поистине классическую почву, где на каждом шагу встречаются греческие древности, конечно, бывшие еще многочисленнее ранее возникновения Ахтиара из остатков древнего Херсонеса. Таким образом, я соберу в одно все наблюдения, сделанные в этой местности в разное время и в поездки по многим направлениям, придерживаясь седьмой книги Страбона, для определения первоначального положения страны, в особенности во всем, что касается берегов Черного и Азовского морей. Но прежде, чем ясно обозначить остатки древностей, разбросанные по юго-западному /Л.25/ углу Крымского полуострова, я должен дать его физическое и топографическое описание.

Я должен здесь упомянуть о редком природном образовании, видном на этом мысе в нескольких местах по юго-западным скалам в особенности, в одной — полутора верстах от маяка, спускаясь к нему; здесь береговые скалы вышиной от 30 до 40 и более футов имеют строение, не подобное ни слою нового известняка, ни меловому рухляку Инкерманских гор, но состоят только из известкового туфа или стяженей, сростков, губчатых и пузыристых; лица, считающие себя много образованными путешествиями, выдавали его за пемзу. Поистине, не так легко объяснить, почему мощные известковые скопления, столь значительные и широко распространенные, образовались на той почве, где нет вод источника. Этот странный слой начинается там, где почва Херсонеса значительно понижается к мысу бухты Фанари и продолжается непрерывно вдоль прибрежья на протяжении двух с половиной верст и даже более, до тех пор, пока весь берег не уходит под воду, глубина которой здесь от одной сажени до трех вокруг всего мыса Фанари, а его берега очень мало возвышаются.

Теперь я перехожу к следам древности, как бы усеявших Херронес Гераклеотический. Не находят никакого признака древних построек и ничего, дающего повод их предполагать вдоль по южному берегу, ранее Георгиевского монастыря, севернее прямой линии, протянутой от Балаклавской бухты до Инкермана. По сторонам этой линии примечается возвышенность, тянущаяся по стране, на которой, /Л.27/ но только в указанном направлении, видны очень слабые следы стены и нескольких башен, частью четырехугольных, частью круглых, из которых большая доля камня, кажется, тесаного, была увезена в Балаклаву и соседнюю деревню Кадикой. Эти следы, вероятно, указывают место стены по Страбону ^35*, замыкавшей Херсонес от Балаклавы до Ахтиарской бухты по длине сорока стадий. Начиная от этой линии Херсонес покрыт следами старых стен, по-видимому, построенных для ограждения полей или как фундаменты древних строений. Можно заметить, что было в обычае употреблять огромные глыбы тесаного камня, прилаженные одна к другой и скрепленные с помощью кусков дерева, уложенных в скрытые дыры; глина, на которой были положены эти глыбы, вымыта дождями. Когда смотришь с высоты, заключающей следы старой стены, о которой сказано выше, то очень ясно видны бухты Балаклавы и Ахтиара, так же как и окружающие известковые горы, так что с трудом можно поверить, что расстояние между этими бухтами более данного Страбоном ⁴². Его слишком преувеличили на новых картах.

Теперь опишу несколько из этих наиболее замечательных построек, видимых в разных местах на суженном пространстве полуострова /Л.27 об./ между этими двумя бухтами.

От этого замечательного места, столь мало обратившего на себя внимание большей части других путешественников, следуя по вы/Л.29/сокому берегу на северо-запад, приблизительно в расстоянии 150 саженей находятся фундаменты странного плана, и их назначение еще труднее угадать. Это два ряда больших тесаных камней, идущих параллельно от SO к NW, один — длиной 11, а другой — 13 аршин. Камень, видный на самом дальнем из двух указанных рядов, в его восточном конце имеет поверху круглое углубление, как будто в нем вращался толстый штырь или стержень дверной петли; там же примечаются два очень больших продолговатых камня между стенами, но без связи с ними. На северо-западном конце в длиннейшем ряду этих камней, наиболее близкому к морю, в правом углу виден ряд больших тесаных камней длиной в 10 аршин, тут же подле есть круглая яма, в которую можно спуститься, выкопанная и пробитая в обыкновенной почве и слое камня, расширяющаяся в большую пещеру, из которой проделан на восток низкий подземный проход, ведущий в десяти или двенадцати шагах в открытую пещеру на южном обрыве гор к морю.

Прибрежье приблизительно в 67 саженях отсюда образует отвесный выступ скалы, которого достигают вдоль долины и крутого лесистого склона; обрыв этого выступа, почти отвесный, примечают только став на самом его краю; несколько голых и каменистых мест в известковом слое заканчивают вершину этого выступа, с которого нельзя без страха смотреть в глубину к морю. На северо-западном склоне этой возвышенности, почва которой — голая скала, в нескольких местах, также g в иных других местах Херсонеса, видны каменные ограды в диаметре от 4 до 5 аршин, круглые, на /Л.29 об./ уровне почвы, одна подле другой, как гнезды, без порядка; я в них вижу могилы древних херсонитов. Я видел p одном месте их много овальных, или также овальных и круглых, или две круглые, близлежащие. Самая обыкновенная, грубая работа закруглений этих увенчивающих камней указывает на их чрезвычайную древность. Следуя по тому же обрывистому южному прибрежью, но понижающемуся по дороге к хутору отставного контр-адмирала Алексиано, в 10 верстах от Георгиевского монастыря, в солончаковых низинах внутренней бухты Фанари, остаются справа внутри материка целые пространства, на которых находятся следы прямоугольных разрушенных оград, как кажется, построенных насухо, без раствора, как это еще и до сих пор обычно в Крыму. Видно много подобных стен, приближаясь к бухте у подошвы высоты.

Самая замечательная местность во всем Херсонесе в отношении древностей — наиболее удаленная часть от конца бухты и хутора Алексиано до крайнего мыса Фанари ^40* на протяжении двух с половиной верст ровной плоскости. Оба залива этой бухты так глубоко вдаются к Южному высокому краю берега, что от конца этих заливов остается не более трехсот саженей ширины у этого малого полуострова. Затем он расширяется, и у своего отрезанного края — шире полутора верст. Весь этот полуостров, по моему личному мнению, кажется мне одним населенным городом и, по всей видимости, — это древний Херронес Страбона ^41*.

От хутора Алексиано, также называемого Новой землей, по прямой линии через бухты считают двенадцать верст до Севастополя; почти восемь — до хутора адмирала Ушакова, в прекрасном месте с обильными источниками, и десять — до Георгиевского монастыря. Измерив по диагонали расстояние от второго залива бухты с соляным озером до маяка, я нашел его длиною в две версты, или в тысячу туазов ^44*.

/Л.31 об./ Перехожу теперь к видимым остаткам древностей, находимым поблизости Ахтиара и по дороге оттуда до Георгиевского монастыря и Балаклавы. Поговорю в другой раз, когда найду свободное время, о небольшом количестве этих древностей, находимых разбросанными посередине Херсонеса, а также о всем замечательном вокруг Казацкой, Круглой и Стрелецкой бухт.

Несколько менее двух верст от Ахтиара, на западе от бухты, в которой выдерживают карантин, — развалины Нового Херсонеса, процветавшего во время Страбона. При занятии Крыма еще были видны большей частью его стены, построенные из прекрасного штучного камня; красивые городские ворота и значительная часть двух больших башен, из коих одна — у самой бухты, виденная мною в 1794 году — еще в нарядном виде; но построение города Ахтиара закончило разорение этого древнего города. Прекрасный штучный камень выбрали даже из фундаментов для постройки домов, не озаботившись или не полюбопытствовав сделать план города или нарисовать хотя бы его набросок; по крайней мере, мне о том ничего не известно. Нашел только прекрасную надпись на белом мраморе у моего друга Габлица, сохранившего ее, и сообщаю ее рисунок на листе 5 ^45*, она относится к исправлениям, сделанным в крепости в царствование императора Зенона и была, по-видимому, вделана в одну из башен. На виньетке 3 ^46* представлена еще надпись с монограммами, найденная в том же месте. Я добыл еще в Ахтиаре несколько незначительных надписей, там сохраняют в церкви жалкий барельеф, изображающий одетого мужчину со свертком в руке и с надгробной надписью. Неполная надпись по-латыни, от которой найдена только часть, по-видимому, указывает, что и генуэзцы также занимали этот город.

Все пространство города, находящееся между городскою стеною, описывающею в ее кривизне несколько углов для защиты, и скалистым берегом моря, здесь несколько возвышенным и заканчивающимся обрывами, может в себе заключать от 70 до 80 000 квадратных саженей. Ныне невозможно узнать и различить план бывших улиц и домов после вывоза камней и полного разрушения, претерпенного развалинами, от бывших позднейших раскопок. Кажется, что ограда города слишком мала для бывшего там многочисленного населения; надобно думать, что значительная часть жителей или пребывала в деревенских помещениях вне города, или занималась торговлей. Вокруг города еще видны многочисленные пещеры в террасах известковых гор, в которых, вероятно, жили команды приходивших сюда судов.

Восьмиугольное здание, ныне совершенно разрушенное, но остатки которого еще приметны менее чем в версте рас/Л.32 об./стояния, с очевидностью доказывает, что вода поступала в город водопроводами. В одном углу этого здания можно спуститься через отверстие на глубину около пяти аршин, где оказывается очень узкий проход к востоку длиною в 15 саженей, в конце которого — род колодца [глубиною в несколько футов]; из него чистая прозрачная вода, переливаясь через край в проход, там и исчезает. Позади этого колодца приметны еще два прохода, из коих один совершенно засыпан, тогда как другой продолжается дальше. Все это удостоверяет, что это — остатки разрушенного водопровода.

В расстоянии трех-трех с половиной верст от нового города Корсуня находится несколько возвышенностей с кучами из камней, лежащих одна подле другой и подобных тем, о которых я говорил выше, как о могилах херсонитов, но число их еще больше вокруг балки, впадающей в Стрелецкую бухту. Эти возвышенности заслуживают исследования их внутреннего устройства, на что в этой стране мне недоставало случая и необходимых для исполнения рабочих.

Остается мне поговорить о найденных мною в разные времена туземных растениях в Херсонесе. Между ветвистыми деревьями и кустарниками оказываются: карликовый граб ⁴⁵, карликовый берест ⁴⁶, серый дуб ⁴⁷, Juniperus phoenicea, Pirus nivalis, Prunus spinosa, Paliurus, Rosa spinosissima и pumila, Jasminum fruticans, затем — Peganum Harmala, Zygophyllum Fabago и Ruta officinalis, особенно любящая расти на мусоре старых построек; Ruta linofolia, Euphorbia myrsinites minor и некоторые другие евфорбии, Statice trigine, Lychnis dioica и Conoidea; Zinum: [50] narbonense, hirsutum, strichissimum, flavum и serotinum, несколько видов люцерна ⁴⁸, Serpyllen citri odore, Sideritis Syriaca и montana, Jris pumila, Asphodelus luteus, Ornithogalum monile, Allium arenarium и Scilla autumnalis.

/Л.34/ Очень замечательный предмет древности, но не столь отдаленного времени, есть старая крепость в Инкермане, лежащая на самом отдаленном начале бухты Ахтиара с пещерами подле нее, о чем я дам описание соседства ради с сказанным. Не буду стараться решить, было ли это место уже укрепленным, во времена греков херсонитов и следует ли вместе с Формалеони ^48* видеть в нем ктенус ^49* древних, или это — работа генуэзцев, что мне представляется более правдоподобным. Пещеры, однако, кажутся более этого времени отдаленными, и, по моему мнению, это — работа монахов во время средневековых императоров или более поздних. Так как херсониты, что известно из истории Византии, были секты ария ^50*, а эта секта, столь многочисленная на востоке, впоследствии потерпела многие преследования в Византийской империи, то очень вероятно, что многие монахи и приверженцы этой секты удалились в Корсунь, где, не найдя убежища, начали устраивать кельи и созидать часовни во многих местах Крыма в мягком местном известняке; здесь они продолжали обрядность своей монастырской жизни по уставам своей секты с надеждой, быть может, обратить в нее диких обитателей страны. Кроме видимых подле Инкермана, много таких пещерных жилищ или /Л.34 об./ келий в обрыве известковой горы на севере-северо-западе деревни Карани подле Балаклавы, далее — в скалах принадлежащего мне урочища Каракоба, под Манкупом, за деревней Шулю, также мне принадлежащей, в Тепе-Кермене и Киз-Кермене ^51* подле деревни Шюрю на Каче, неподалеку от Жидовской крепости, которой мы дали описание, так же, как и во многих других местах, где скалы мягкого известняка и меловые легко обрабатывались. Подобную же работу греческих монахов России мы видим в богатом Святогорском монастыре за Доицом, недалеко от Тора и Изюма. Этот монастырь был выдолблен в высокой лесистой меловой горе подле Донца по длине 50 саженей, а также в нескольких торчащих отдельно естественных скалах над церковью, две из них ^52* в особенности можно принять за башни; они состоят из мягкого, легко обрабатываемого мела.

Инкерман [пещерный город по буквальному переводу] получил свое название от келий, выдолбленных в скале. Известковый хребет, о котором я говорил выше, идущий до Ахтиарской бухты к устью впадающего в нее ручья Биюк-Узень, подходит к нему не далее как версты на полторы, и подобной же известковой горой с другой стороны суживает прелестную долину, богатую лугами, представляя обрывистые скалы. Хребет заканчивается по правой стороне маленькой речки двумя выступающими углами, имеющими вид отвесных скал, в первом можно явственно рассмотреть наслоения и в стороне дальнего угла значительное количество келий, выделанных ярусами одна над другой, как это можно ясно различить в перспективном виде его южной стороны, представленной на шестом листе ^53*. Громадный кусок скалы, величиной не менее послужившего подножием в монументе Петра Великого в Санкт-Петербурге, оборвался зимой 1793 на 1794 год с проделанными в нем испорченными кельями на проходящую внизу дорогу, когда я первый раз по/Л.35/сетил это место, но вскоре матросы распилили его для построек и вывезли. Крепость находится на втором выступающем углу. Эта скала так наполнена с южной стороны открытыми [51] пещерами, расположенными ярусами одна над другой, что издали все это походит на сваленные в кучу ульи, а место так выгадывалось, что стены или промежутки между кельями часто бывают не толще четверти. На юго-западе, кроме нескольких пещер и двух лестниц, ведущих в церковь, находится и самая церковь, расположенная довольно высоко от земли. Скала в этом месте отвесна, как стена, ужасающе нависшая в одном углу в виде сегмента готического свода, а ее подножье выдолблено или подкопано пещерами на большом протяжении. Вся скала кажется цельной, без слоев, едва разделенная местами, горизонтальными трещинами и наполненная маленькими раковинами, их обломками и мелкими энталитами ⁴⁹. Церковь [внутренний вид ее дан на четвертой виньетке ^55*] выделана в камне и в дельном куске. По двум сторонам алтаря, устроенного в впадине, кроме клиросов, также выделанных с двух сторон в той же скале, — два саркофага на полу той же работы, в которых, по-видимому, могли быть найдены кости лиц, умерших почитаемыми за святость, но ныне никаких остатков не оказывается. Глубина часовни — три с половиной, а высота — одна и три четверти сажени. Подобные саркофаги грубой работы часто оказываются у стен келий, сообщающихся по лестницам с верхними ярусами. Везде, однако, замечается начало полного выветривания под влиянием образования селитры, отчасти уничтожившего и кельи и лестницы, так что многие из первых недоступны вследствие обвала кусков скалы. Лестница из церкви ведет вверх на ровную площадку крепости, от которой еще видна крепкая стена, косо примыкающая к недоступным бокам угла скалы с несколькими башнями и глубоким рвом; но эта стена уже очень разрушена тем самым выветриванием, которое приметно не только в пещерах скалы, но и во всех каменных сооружениях.

Идя отсюда косо через долину шириной около тридцати саженей, по которой протекает ручей, широкой мощеной, но очень испорченной дорогой подходят к совершенно разрушенному каменному мосту в три сводчатых пролета, затем /Л.35 об./ по обрушающемуся четвертому в стороне — к устью ручья. Оба кажутся глубокой древности. За ручьем, к западу — гора, идущая к левой стороне ручья, образует выступ длинной стены скал с углом, тянущейся все понижаясь по направлению к бухте. Внизу угла скалы в ней видны несколько пещер и ступенчатый проход с несколькими пещерами в нем внутри скалы и тремя открытыми наружу; ведет он косо кверху. Этот проход, поднимаясь, приводит в часовню, выделанную с несколькими полуциркульными сводами, но часть ее наружной стороны обвалилась вместе с обрушивавшейся скалой. Сбоку этой часовни, точно находящейся на самом углу скалы, начинается удобный проход, выполненный также в скале, имеющий только два световых отверстия наружу и идущий на протяжении сотни и более шагов вдоль по уклону скалы в направлении бухты. Куда ведет этот проход и какие пещеры находятся с ним в связи, нельзя исследовать; с тех пор как он, так же как и большая часть пещер служат пороховыми погребами и, следовательно, закрыты и охраняемы. Говорят по этому поводу, что эти пещеры — не только большой ценности для сохранения пороха, но, несмотря на близость болот и моря, он не только не отсыревает, но даже приобретает особую силу от долгого пребывания в этих погребах. В пятистах шагах от угла приблизительно видны у подножья скалы на протяжении ста шагов различные хорошо выделанные пещеры; некоторые из них также обращены в пороховые погреба; в двухстах шагах отсюда [52] приметны остатки стены, от скал до ручья, имеющего в этом месте часто глубину в полторы сажени; стена продолжается и по другую сторону ручья до гор и, кажется, имела здесь вход.

Проезжая на шлюпке из устья Биюк-Узеня в Ахтиар, видно, как высота известковых гор Инкермана, особенно с правой стороны бухты, нечувствительно уменьшается, и они совсем понижаются в направлении Северной косы [северный мыс устья бухты]. С левой стороны, в некотором отдалении от устья ручья, примечают несколько пещер, выдолбленных в прибрежных скалах и на значительной высоте недоступного берега — замечательную часовню, насколько можно /Л.36/ судить, с соседними пещерами. Несколько далее к морю, почти на его уровне — прямоугольная, как бы обрубленная скала, выдолбленная внутри с замечательным порталом и несколькими пробитыми окнами, также обращенная в пороховой погреб.

Непостижимо, как столь значительное число монахов могло жить в такой чрезвычайно нездоровой долине, как Инкерманская, когда подумаешь, что люди, посланные сюда летом для сбора сена или пастьбы скота, не могут уберечься от злой перемежающейся лихорадки и даже посещающие утром или вечером эти места заболевают, подышав здешним воздухом; когда ветер дует отсюда, то причиняет болезни и даже в самом Ахтиаре. Ничего другого и нельзя ожидать, видя значительные, часто заливаемые морской водой болота, окружающие устья ручья и начало бухты. Весной и летом на этой низине, кроме многочисленных Salicorniae, Statice, Limonium, Salsola Soda, saliva и altissimma, Chenopodium maritimum и других, растущих на солончаках, — маленький сельдерей ⁵⁰ в изобилии и Leucojum vernum [обычно с четырьмя цветками]; несколько повыше — Elaterium Ononis uinermis, крымские растения, почти нигде более ненаходимые, а подле известковых гор находят редчайшие виды, принадлежащие только этому полуострову. Кусты этой низины: Pirus orientalis, Rubus sanctus, Clematis Vitalba, дикие виноград и роза.

/Л.36 об./ Последнее замечательное место, о котором я должен дать отчет из моего путешествия по Херсонесу Гераклеотическому, есть греческий монастырь Святого Георгия [Георгиевский монастырь]. Во время моего первого путешествия в Ахтиар я направился в этот монастырь, перерезав вкось Херсонес близ хутора Ушакова. Распускались первые весенние цветы, в числе которых примечался одним из первых маленький Ornithogalum очень подобный Luteum, имеющий корень из нескольких клубней, прикрепленных один за другим и скрещенных; последний клубень — тот, из которого выступает цвет, из него же приготовляется новый, для следующего года, за ним ранее бывшие — только пустая шелуха.

Монастырь Св. Георгия расположен на выравненной поверхности выемки очень высокого крутого южного берега Херсонеса между грозно выдвинутой горой, или мысом Айя-Бурун, о котором мы говорили ранее, и выступающей скалой, называемой Георгиевский мыс. От верхней террасы этого залива, сплошь скалистого, все побережье понижается как бы ступенями, чередуясь с обрывами до уровня моря так, что можно было устроить жилища на узких верхних террасах и виноградники — на нижних; здесь также видны рассеянные между скал деревья и в их числе — черный можжевельник [Juniperus lyccia], подобный кипарису. На седьмом листе ^56* ясно изображены положение и общий вид монастыря, садов и всего берега, взятый с высоты выступающего угла, у которого находится черноватый риф, [53] лежащий в море. Такие виды с высоты очень трудно изобразить на бумаге с точной перспективой, более близкое представление о плане мо/Л.37/настыря дает пятая виньетка ^57*. В прорезе берега, которым спускаются к монастырю между известковыми камнями, подобными болиту [однако это — только маленькие вкрапленные улитки, подобные просяным зернам], видны места, откуда были выломаны большие штучные камни, находимые в древних зданиях по Херсонесу; замечаемые подле хутора Ушакова постройки обнаруживают тот же ряд известняка. Показываемая в монастыре древняя колонна из простого известкового камня хотя и без капители, но исполнена в самых верных размерах и, вероятно, найдена в каком-либо обвале берега. Она имеет три с половиной аршина длины и 13 дюймов в наибольшем диаметре, несколько утолщена посередине и кажется очень древней. Некоторые думали заключить по ней о том, что именно здесь, за монастырем, стоял Fanum daemonis virginis ^58*, хотя от постройки подле Айя-Бурун, выше описанной, до угла скалы с черным рифом не видно ни малейших следов. Однако местность могла стать неузнаваемой от последовательных обвалов скал, потому что даже и теперь скалы верхней террасы так нависли над церковью и самим монастырем, что их падение может быть ускорено самым легким землетрясением. Здесь находят также несколько пещер, служащих монахам погребами и курятниками, подле которых растут несколько прекрасных фиговых деревьев, не пострадавших в суровые зимы 1798 и 1799 года, когда до корня погибли эти деревья в нескольких долинах. Положение монастыря вообще очень теплое, направленное на полный юг и защищенное от всех холодных ветров, но опасное от бурь, идущих с юга и юго-запада. Монастырь состоит из маленькой церкви, соединенной с ней большой трапезы и нескольких помещений средней величины, обитаемых немногими греческими монахами. Там жил также подчиненный епископ-грек, и монастырь этот славится как место богомолья и увеселительных прогулок преимущественно для греческих семей всего Крыма в день Св. Георгия в апреле, что особенно нравится женщинам. Несколько ниже монастыря из-под скалы вытекает родник превосходной воды, чистой и холодной, он хорошо обделан камнем и служит для орошения нижележащих виноградников. В скалах в изобилии /Л.37 об./ растет Elaterium и другие растения, любящие тепло. Впрочем, очень трудно, даже с лучшими легкими, собирать по берегу растения, и сошедший по извилистой тропинке к морю с трудом взойдет к монастырю без отдыха.

После моего первого посещения монастыря, когда на берегу возвышался только один деревянный крест, а путник, войдя в проход к монастырю, был приятно изумлен неожиданным видом, открывавшимся его взорам, теперь построили часовню в память погребенного здесь грека. Генерал, впоследствии граф Каховский приказал перевезти сюда же большое количество огромных штучных камней из строений древних херсонитов для сооружения из них часовни в память своей супруги, также погребенной в этом месте; впрочем, это предположение не было выполнено графом.

Моя первая поездка в Ахтиар и Херсонес увеличила желание ближе изучить Крым. После возвращения, воспользовавшись весенними днями, я, не теряя времени, поехал с моим другом Габлицлем в его имение Чоргуну и оттуда уже без него направился далее в горы Южного берега Крыма. [Я выехал в первый день Пасхи в сопровождении моей семьи, также желавшей познакомиться с чудными местностями Крыма.] Путь до реки Бельбека я уже описал; здесь покидают ахтиарскую почтовую дорогу, идущую к западу и продолжают путь на юго-запад, как следовала монархиня в 1787 году при посещении Ахтиара, Балаклавы и знаменитой Байдарской долины. Проехав Бельбек в двенадцати верстах от Бахчисарая, дорога, понемногу поднимаясь, становится крутой при въезде на известковую гору; о ней я уже упоминал и далее дам ее подробное описание. Почва здесь покрыта довольно густым лесом низкорослого мелколистного граба [Carpinis minor], очень обыкновенного в Крыму, /Л.38 об./ с ним перемешан Paliurus, терн ⁵² Cornus mas, Viburnum Lantana, из поросли которой делают любимые чубуки к трубкам, Oxycedrus, Ligustrum и также кое-где Иудино дерево ⁵³. На северной стороне видны цветущие примулы [Primula uniflora] в большом количестве трех цветов, обыкновенно-белая, рыже-светло-желтая и еще более редкая — светло-лиловая. Также начинают цвести Dentaria pentaphyllos, Veronica Feucrium и Euphorbia sylvestris, Scilla hyacinthoides уже отцвела. Прелестные крымские лесные пионы [Paeonia triternata] были в полном росте. На сухой меловой южной стороне горы растет шалфей [Salbcy] в большом количестве и Seseli dichotomum. He достигнув вершины, налево, в некотором отдалении [около трех четвертей версты от дороги] видна башня старого укрепления, называемого татарами Черкез-Кермен ⁵⁴, давшая свое название близлежащей деревне, где прежде жили греки, теперь же живут только татары. Всего замечательнее в этом старом укреплении, где уцелели только башня и часть стен, высеченный в скале в нескольких сотнях саженей от укрепления глубокий колодезь; в него спускаются с опасностью по ступеням, высеченным также в скале.

В самой деревне, разделенной на две части, ручей Казикли, или Биюк-Узень, вытекающий из деревни Байдары, сливается с правой стороны с соседним ручьем Ай-Тодор ^60*, вытекающим из долины, поворачивающей на восток около известкового хребта, о котором мы часто говорили; несколько верст выше в него впадает с левой стороны ручей Баргана. Биюк-Узень, как все ручьи и речки Крыма, то превращается в бурный горный поток, то остается почти без воды, так что находящиеся здесь мельницы часто не могут работать. Я видел, как маленький ручей Ай-Тодор, текущий пару верст выше Чоргуны и недостаточно орошающий даже принадлежащую мне долину с фруктовым садом, после сильного дождя становится таким бурным, что никто не осмеливается переходить /Л.40/ через него. Как бы то ни было, Биюк-Узень следует считать второразрядной речкой в Крыму.

Высокая, прочно построенная из тесаного камня восьмиугольная башня в Чоргуне по преданию была воздвигнута жившим здесь турецким пашой, чтобы защитить от разбоев близлежащие деревни. Но я склонен думать, что это — скорее работа корсунских греков или генуэзцев и служила для прикрытия сообщения жителей Балаклавы, лежащей в шести верстах расстояния, с крепостью Мангуп, находящейся едва в 10 верстах, вверх по ручью Ай-Тодору. Башня построена так прочно, что даже частые выстрелы из маленьких пушек, стоящих на ее платформе, не повредили ее.

Неподалеку от этой башни находится деревянный, хотя и с тонкими стенами, но еще крепкий дом паши, окруженный галереей, построенный в турецком роде; подле него владелец рассадил плодовый сад и цветник в европейском вкусе, а внизу, в долине, большой виноградник. На некотором расстоянии построен из кирпича в 1796 году маленький изящный домик, но вследствие отсутствия владельца он — без обстановки.

* * *

Считаю необходимым сказать подробно о различных формациях гор, которые я наблюдал по всей Тавриде, так как без того следующее описание хребта гор по западному морскому берегу будет мало понятным.

Я уже упоминал выше ⁶² об известковом слое нового образования, покрывающем часть равнины и значительное протяжение горной части Крыма; простираясь в ширину на сорок-пятьдесят и более верст, от Инкермана до Кафы, он имеет вид сегмента круга. Этот известковый слой от северной равнины Крымского полуострова сначала поднимается плоской, потом волнистой поверхностью, а ближе к горам он разорван или перерезан долинами; затем почти все эти горы слегка склоняются прямо к северу, круто обрываясь к югу пилообразными уступами; их [57] слои, когда их можно рассмотреть, имеют слабое падение по отношению к горизонту и незаметно исчезают.

По ту сторону боковой долины к стороне Шулю, середину которой занимают расширяющиеся скалы Манкупа, появляется опять высокий крутой, с южной стороны скалистый, известковый хребет; он возвышается еще более и поворачивает на северо-восток к деревне Албат у Бельбека; на другой стороне речки он понижается, пересекается долиной Качи /Л.41 об./ и другими, поворачивает к NNO, сливаясь с разорванными известковыми горами у Бахчисарая, Чуфут-Кале и деревни Мангуш, где живут колонисты-молдаване. Здесь я собрал наблюдения, сделанные во времена моих путешествий, чтобы описать этот тянущийся более чем на двадцать восемь верст известково-рухляковый хребет по всей его длине; он вновь появляется в восточной части гор Крыма, но не столь обширен и также перерезан несколькими отдельными горами.

Отложения этих гор состоят из плотного известняка с морскими остатками и обломками раковин. Они появляются в долине Казикли-Узень и, как я выше сказал, покрывают поверхность всего Херсонеса, где обнажаются на возвышенностях; они заметно понижаются к северо-западу; образуя крутые обрывы к югу у древних известняков. В одном из таких обрывов, идущем над долинами Балаклавы и Карани, состоящем из твердого грубого известкового сланца, наполненного окаменелостями, оказывается над Каранью тройная видимая издали пещера. Пройдя переднее ее углубление, в ее средней части видится хорошо вырубленная дверь и около нее, у пола пещеры, световое окно. Через дверь входят в хорошо вырубленную узкую сводчатую галерею с лестницей, длиной в несколько саженей, едва освещаемую световым окном из соседней пещеры, лежащей направо; затем галерея искривляется, не имеет света и кончается узким, полуобвалившимся углублением. Две соседние пещеры, кажется, составляют природные углубления в скале с широкими отверстиями. Находящаяся справа отделена от средней пещеры четырехугольным столбом, выделанным руками. Эти пещеры кажутся работой отшельников, использовавших природные углубления. У подножия высоты с пещерой находятся следы очищенных от камней мест и оград, заключавших, вероятно, сады или поля; греки из Карани возделывают и теперь эти места. Дорога отсюда, ведущая к Георгиевскому монастырю, проходит по каменистой возвышенности мраморовидного известняка, на которой уже в апреле везде на скалистых местах Херсонских и Балаклавских гор обильно цветут Asphodelus luteus и Iris pumila [голубой с желтым и бледно-желтый].