Толстой П.А. Письма.

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

П. А. ТОЛСТОЙ

Выдержки из донесений П. А. Толстого Ф. А. Головину

Из письма от 30 января 1703 г.

По прежде бывшем везире Алешан Гусеин паше ¹³⁹ учинился везирем богдацкой сераскер ¹⁴⁰, который был яр сердцем, но мало смышлен, и неразсудителен, тот намерился было всчать воину со стороною царского величества, и видя, что салтан ему того не попустит, хотел то свое намерение совершить лукавым способом. И такими своими пересылками и писмами возбудил хана крымского просить от Порты поволности всчать с [106] росийским государством войну, а все то чинил тайно; и егда татары прибежали к салтану прошением, он показывался яко бы того не желает, и по многим моим с турецкими министры о татарском состоянии разговором, когда салтан прошение их татарское отринул, и хана и калгу салтана достойной их чести лишил, и осудил их на заточение, а в Крым отпустил ханом преждебывшаго крымского хана ¹⁴¹: что видя, тот везир еже намерение ево в дело не происходит, паки вымыслил коварной способ, писал тайно к татарам, чтобы они будучи от Порты посрамлены, воспротивились салтану и вчали бы бунты, а ему бы будто для усмирения их, собрав турецкие рати, приттить на Дунай, где сшедшися с ними татары, и будто невозмогши их покорить, соединяся с ними купно, итить на Азов, или на Киев войною, х котором месту лутчим окажется способ. По которым его писмам татары смятение и учинили. Так же и он начал было намерение свое производить делом, и многие рати на Дунай послал, так же и во Андрианополи начал предуготовляти воинские припасы, розглашая, что то все чинит для усмирения татар ¹⁴². Обаче я намерения ево доведався, многим салтанским ближним людей говорил ¹⁴³, чтоб то каким ни есть способом донесть салтану. И долго того получить не мог. Потом немногими подарками, ударя ближних людей матери салтанской ¹⁴⁴, донес ей в том везирском непотребном намерении, так же и муфтию обявил с таким разсуждением, что ежели везир то свое намерение совершит, неполезно будет и салтанова величества здравию, понеже, соединяся с татары, восхощет себе приобрести и большаго сана, и явно уже татары о том говорят, что под властию турецкою быть не хотят, что мать салтанская, услыша скоро о том, сказала салтану. И генваря, государь, в 13 день салтан того веэиря призвал к себе по обыкновению со славою, якобы для советования, и призвав к себе, взял у «его государственную печать и пожитии ево все переписав, велел взять на себя, а на ево место везирем в тот же час учинил прежде бывшего реиз-эфендия Мегмет пашу ¹⁴⁵, а отставленного везиря, держав за караулом, в ночи велел задавить, и по утру рано тело ево выкинули на площадь, яко непотребную скотину в попрание всему народу. А новой чиненной везирь Мегметь паша вступил в правителство зело ко всем ласково и разсмотрително, понеже человек зело разумен. И генваря, государь, в 20 день ездил я к сему новому везирю приватно для [107] поздравления, а наипаче, чтоб мне с ним иметь разговор, и в приезде государь моем учинил мне почтение доброе, и принял меня с великою любовью, и разговор со мною имел доволной... и говорил со мной приватно; мне ли же разрушати мир, который толикими многими моими трудами ставился ¹⁴⁶. Я де всячески буду тщатися о том, чтоб оное мирное состояние было ненарушено со стороны салтанова величества, толко бы де от стороны царского величества не произошла какая противность, а истинно или лукавством то говорил, о том бог весть ¹⁴⁷. Толко, государь, ныне по настоящим знакам видится, что противности никакия не является, обаче, государь, вовсе утвердитися в том невозможно покамест татарское дело прекратится и рати их, которые ныне близ Дуная, по домам разойдутся, понеже везири у них недолговременно правительствуют.

[ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 43 об.-46 об.; д. 3, л. 44 об.-46].

Из письма от 12 июля 1703 г.

Сего, государь, июля в 10 день пришла к Порте ведомость из Константинополя, что тамо янычане забунтовали ¹⁴⁸, и многих честных людей побили и домы многия разграбили. А учинился тот бунт на муфтия с детми его ¹⁴⁹, и уже помышляют янычане и на салтана, и зовут его в Константинополь говоря чтоб приехал жить в Константинополь, понеже царствующий град, где и надлежит быть величеству ево, зане и время суть спокойно ¹⁵⁰, а ежели де не приедет, мы де в Константинополя учиним нового салтана. И намереваются де, государь, учинить салтаном брата салтанского меншого. И ныне, государь, правители турецкие все в великом страхе и всячески тщатся сие возмущение усмирить.

[ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 462; д. 3, л. 404].

Из письма от 25 июля 1703 г.

...доношу милости твоей, как я писал тебе, государю моему, сего июля в 12 день, еже учинилось от янычан в Констянтинополе смятение, и до днесь по всяк день прирастало, и уже превеликой огонь разгорелся и преселное возмущение чинится, не от одних янычан, но и другие служивых чинов люди с теми мятежники соединились, [108] и уже Констянтинополь наполнился теми бунтовщиками, сказывают есть их болши ста тысяч, а во Андрианополи салтан и везирь ныне в великом страхе, и муфтия так же инных которых ради то смятение учинилося, ис чинов их извергли, и держат недалеко от Андрианополя по деревням за караулом, а дом муфтиев запечатан и живот взят на салтана, а мятежники в Констянтинополе выбрали муфтия нового из казаскеров и камакана ¹⁵¹, на которое их желание и салтан, утешая их, соизволил и тем ново выбранным послал от себя в Констянтинополь кафтан, но они тех кафтанов не приняли, и вопиют, чтоб салтан ехал в Констянтинополь, и уверяют его, что ему ничего не учинят, ежели сотворит им ппавый суд на обидящих их. И салтан ехать к ним боится, и сбирает рати во Андрианополъ, хотя против их ополчитися бранию. Но сие ево намерение ненадежно, понеже не имеет столко верных ратей, какое число к побеждению тех мятежников довлеет. И чем сие возмущение окончится бог весть. Которые во Андрианополе есть служивые люди, все салтану не в крепкой вере. Везирь зело прилежит о усмирении сего бунту, и имеет некоторую такую надежду сие усмирити, а чем окончится, вскоре к милости твоей писать буду, ежели бог меня соблюдет от сего бунта жива: знаки, государь, склоняются к тому, что быть новому салтану, и чают сему вскоре совершитися.

Намерение о мне имеют, чтоб выслать куда из Андриянополя, чтоб в народе слово подозрительное перестало, но мне о сем еще не говорят. И доколе, государь, усмирится сие смятение, невозможно мне чинить ныне разговору, понеже все министры их на всяк час в смептном страхе пребывают. Хотел было говорить им, чтоб ратей их и татарам у разграничения земель ¹⁵² не быть, л а невозможно, государь, говорить, доколе усмирится смятение....

В народе, государь, слух обносится, будто изверженной хан крымской в черкесах собрал много войску, и будто хочет приходить с войной на турок, обаче сие не суть еще подлинные ведомости ¹⁵³.

Мятежники констянтинотюльские наущением нововыбранного муфтия желают иного салтана и намереваются учинить салтаном бпата сего салтана малолетна суща, толко десяти лет ¹⁵⁴.

И видится, государь, по делу мятежников, нет ли им и от везиря нынешнего ¹⁵⁵ поощрения. Понеже аще не [109] является везирь ко усмирению их прилежен, обаче мятежники вопиют на тех людей, которые ему веэирю были в управлении его препятием, а об нем, везире, ничего мятежники не говорят. И ежели сие дело от него везиря началось, то уж и салтан нынешней изменен будет, того ради чтоб сей везирь, учинивши салтаном предреченного малолетнего салтанского брата, получит беспротивное правительство, обаче, государь, ныне подлинно о сем ведать никто может, зане везирь зело ныне лукав, а при окончании сего дела будет сие явно. Ныне пишу к милости твоей, то что в настоящем времени чинится, того ради, чтоб милости твоей было известно самая истина сего настоящаго времени, и ежели будут доноситися какие ведомости сему противные, тем уверятися не изволь...

[ЦГАДА, 1703, д. 3, л. 416 об.-417 об.; д. 2, л. 469 - 471 об.].

Из письма от 27 августа 1703 г.

Возвещаю милости твоей о приключившихся в странах сих вещех. Июля, государь, в 25 день писал я милости твоей о сотворшемся мятеже в Констянтинополе, и после, государь, того числа, учинилось сице:

июля, государь, в 29 день пошел из Андрианополя один паша, а с ним ратей пять тысяч человек, и велено было ему стоять от Андрианополя в пяти верстах по констянтинопольской дороге для опасения, буде констянтинопольские мятежники подут во Андрианополь, чтоб их не пропустить. Того ж числа пошли из Андрианополя другие три паши в другую сторону, а с ними ратей такожды по пяти тысяч человек, и велено было им стоять от Андрианополя в семи верстах, блиско констянтинопольской дороги во опасность от мятежников.

Того же числа выезжал из Андрианополя везирь и указал места, где поставить его везирския наметы. Так же где стоять янычарскому are, с янычаны, которые были во Андрианополе. Потом стоять шпагеляр aгe ¹⁵⁶ с конницею.

Июля в 31 день пошел из Андрианополя встречю констянтинопольсшм бунтовщиком Хасан паша, а с ним турок конных пятнадцать тысяч человек, чтобы бунтовщиков в Андрианополь не пропустить. [110]

Августа в 5 день пошел из Андрианополя везирь с войском, а с ним было знамя пророка их Мегметя ¹⁵⁷, и отошед от Андрианополя две версты, стал в обозе, и стоял августа до 7 числа;

И в 7 числе августа везирь пошел по констянтинопольской дороге, чтоб сих бунтовщиков встретя сдержать;

Августа в 9 день салтан из Андрианополя пошел з досталными ратии. Для того писал к нему везирь, чтоб салтан прашел в обоз и с мятежники б учинил какое определение.

Того ж 9 числа в ночи салтан из полков возвратясь, пришед во Андрианополь для того, что турецкие рати, которые пошли с везирем, салтану изменили и з бунтовщиками соединились, а везирь и янычарской ага в том часу ушли безвестно, а во Андрианополе Александр Шкарлат ¹⁵⁸, иные велможи разбежались и ухоронились, а салтан, пришел во Андрианополь, остался в доме своем не со многими людями.

Августа в 11 день пришли во Андрианополь бунтовщики, и салтана Мустафу посадили за караул, а на ево место обрали салтантом брата ево родного Агмет салтана ¹⁵⁹, а везиря учинили Агмет пашу ¹⁶⁰, прежнему везирю Гусейн паше затя ¹⁶¹; и янычанам всем дали жалованье по сороку левков человеку.

Августа в 16 день новой Агмет салтан и везирь со всеми ратми из Андрианополя вышли, и стали в обозе, отошед две версты: а ко мне государь прислали говорить, чтоб разграбленным грекам ¹⁶² другую половину заплатил, в чем я елико могу отговариваюсь, а что учинится бог весть.

Волоского господаря ¹⁶³, который был привезен в Андрианополь, отпустили жить в дом его в Констянтинополе, а волошским господарем учинили одного волошенина Михаила Кутакузина ¹⁶⁴, и сказывают, что человек доброй, и волошане все ево сами пожелали, и учинен он промыслом мултянского господаря ¹⁶⁵, понеже ему друг и иерусалимский патриарх ¹⁶⁶ ко мне приказывал, что сей волоский господарь будет великому государю усердный работник. По се, государь, время с везирем не виделся для того, чтоб время зело сумнително и они еще в великом страхе...

Так же государь и я какой великой претерпел страх, единому богу известно, и не смею никуда человека от себя послать, а как мою жизнь буду управить, не [111] ведаю. Велели мне ехать за салтаном в Константинополь, и поеду вскоре.

Прошу у тебя, государя моего, милости, прикажи ко мне немедленно прислать указу, как мне поступать при новом салтане во всяких делах.

Муфтия ¹⁶⁷, государь, казнили, отсекши голову. Тело ево волочили по городу и по полям с великим поругателством, а детей ево да селихтара да кызлар агу держат в тюрьме.

К стороне государь царского величества противности ныне никакие не слышится и впредь вскоре тому быть не чаю, понеже великое в казне из денег оскудение. Ныне, государь, скудость их явне всем показалась, о чем подлинно впредь к милости твоей отпишу, а ныне истинно от великого страху не могу в память притти вскоре. Мало имел ума и тот затмился, того ради о всем пишу кратко.

Везиря старого ¹⁶⁸ и Александра Шкарлата ¹⁶⁹ еще не сыскали, а что впредь будет чинится, о том к милости твоей писать буду из Константинополя.

[ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 283-285; д. 3, л. 426-427].

Из письма от 20 октября 1703 г.

...Будучи в Андрианополе писал я к Вам августе в 27 день, каковое учинилось салтану и протчим министрам переменение, а что после вышеписанного августа 27 числа здесь чинится, о том Вам сим письмом возвещаю:

Сентября в 20 день приехал я в Константинополь и поставили меня на том же дворе, на котором стояли прежния великого государя послы Емельян Игнатьевич ¹⁷⁰ и князь Дмитрий Михайлович ¹⁷¹. Сентября же в 25 день за грехи мои заболел я лихорадкою, от которой ныне помалу начинаю свобождатися. Сентября в 30 день был я приватно у везиря чрез великоую мочь и с ним виделся, а разговор имел зело краткой, понеже оне переводчика латинского или греческого языка не имели, а толмачи турецкого языка, которые при мне есть, с везирем не умеют говорить, и в бытностью мою у везиря сыскан был турчанин, который малую часть знал греческого языка и то зело худо, к тому ж от природы глуп и того ради и разговору долгова имети было невозможно. Да и для того во многие разговоры я с везирем не [112] вступал, еже на первом разговоре явился он не благоискусен... а прочие министры их еще глупее. И ныне в такое турецкая империя пришла состояние, в каковой от начала, сказывают, худоба не бывала.

По бытии моем у везира с великим прилежанием послали искать Александра Шкарлата ¹⁷², а ежели ево не сыщут, приказали хотя бы сына ево Николая ¹⁷³ сыскать, понеже без них никакого посолского дела добро управить не могут; ныне их сыскали, но самого Александра держат прикрове прикловенно, не смеют показать народу, сына ево учинили явно попрежнему переводчиком, и по обычаю своему и кафтан на него надели.

Салтан ¹⁷⁴ до сего времени не показал ни единого дела разумного, но токмо на детцких забавляется утехах, ездит гулять на полях и на моря, а достойных к целости государственной дел еще от него не является, чего и впредь не чают.

Скудость их денежная всем явилась видная, еже не могут собрать столко денег, чтоб окладные расходы жалованя служилым людям исполнилось. Грабят мучителски подданных своих христиан и жидов, обаче не зберут толикого числа, коликим может один янычарской чин удоволствоватися, кроме других чинов. Во октябре потребно будет дать им жалованья всем служилым людям разных чинов так спагам, как янычаном и пушкарем и протчим, и все уже ныне в Констянтинополь для взятия жалованья собрались, а денег в казне их столко, чтоб всех доволствовать нет, и что учинитца, бог весть. Видитца, что всех правителей или задавят, или пошлют в заточение, а изберут новых.

Ежели им начать войну в которую сторону, видитца ныне неудобно, понеже зело правление государства их стало быть смутително и не постоянно, к тому же еще безмерная денежная скудость. В народе носитца слово, чтоб им на весну войну всчать с венецыяне, не мню, чтоб то состоялось, многих ради причин, а наипаче денежныя ради скудости.

Слышитца, что под Керчью начали строить город ¹⁷⁵, и толко сего лета едино основание положили, обаче подлинно еще не ведомо. Вскоре флота их с Черного моря в Константинополь придет и в то время будет всем ведомо, и к милости твоей, уведав, подлинно отпишу вскоре.

Страх великой имеют от стран царского величества, того ради и злоба в сердцах их к нам непрестанно распаляется. [113] И меня имеют в великом опасении. На двор ко мне никого не пускают. Сижу будто в тюрме и уже истинно и терпети сила оскудевает. От не ли же, приехав во страны их, ничем разница житие мое от заключения. К тому ж всегда не отступают смертный страхи от всех стран, а ныне наипаче от своеволного народа всегда ожидаю конечные напасти, понеже ни на которой народ таковые злобы не имеют, что на нас.

Вскоре буду просить, чтобы иметь мне с министры их разговор, на котором желаю им о всея мирном состоянии предложить явственно, понеже нынешния их министры о состоянии мирных договоров ничего не ведают...

Которой посол их отпущен уже давно к Москве, и задержан был в Крыме. Ныне послали к тому послу от Порты одного человека, имянуемого Асан ага, а с ним послали грамоту к царскому величеству возвестительную о воцарении нового салтана, и велели тое грамоту отдать тому своему послу. И с тою и с прежними грамотами велели ему ехать к Москве немедленно ¹⁷⁶. Так же посылают к цесарскому величеству о воцарении нового салтана грамоту со своим послом, а протчим союзным государем, ко францускому королю, и к аглинской королеве, и к протчим, написав такие грамоты, отдают послам их, чтоб они те грамоты послали к государям своим с своими людьми; попытались и мне о том говорить, но я грамоты их не принял и отказал им в том безнадежно.

Ведомость у Порты обнеслась, будто рати царского величества от неприятелей шведов побеждены, о чем турки безмерно возрадовались. Обаче как я твое писание восприял и скоро разгласил торжественные победы, учиненныя от ратей царского величества в нынешнем лете над шведами, ясно к тому ж и от других послов разгласилось, еже к ним из Европы пишут, что рати царского величества великие учинили над шведами победы, что слыша турки зело сумневаются ¹⁷⁷.

[ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 495-500, 503-508 об.; д. 3, л. 459-461].

Из письма от 1 декабря 1703 г.

...С великим тщанием денги збирали, чтоб могли удовольствовать ратных людей годовым жалованьем и не собрали толикого числа. Но дали ныне жалованье [114] толко на шесть месяцев. И за тою дачей салтан употребил смелостя и начал предводитель янычарских бунтовщиков казнить ¹⁷⁸. Вначале агу янычарского и товарыща ево послал в заточение, а протчих мятежников давят, а многих сажают в воду, а чаю им вскоре совершенно то дело искоренить или паки на себя народ возбунтуют ко злобе, потом везира от правительства отставит...

Новоучиненный везирь ¹⁷⁹, салтанский зять, человек добр и разум имеет свободный, а каким состоянием ко мне поступать будет, о том еще не ведаю.

[ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 517, 519 об.; д. 3, л. 483, 484].

Текст воспроизведен по изданию: Русский посол в Стамбуле. М. Наука. 1985