Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. Гл. 1-21.

Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ФОМА СПЛИТСКИЙ

ИСТОРИЯ АРХИЕПИСКОПОВ САЛОНЫ И СПЛИТА

HISTORIA SALONITANORUM PONTIFICUM ATQUE SPALATENSIUM

НАЧИНАЕТСЯ ИСТОРИЯ, ИЛИ ХРОНИКА АРХИЕПИСКОПОВ САЛОНЫ И СПЛИТА

I.

О ДАЛМАЦИИ

Согласно Исидору, Далмация является первой областью Греции и названа по находившемуся здесь древнему городу Дельмису 1, но где в пределах Далмации располагался этот город Дельмис, не вполне ясно. Прежде, однако, Далмацией именовали более обширную территорию — ведь ее вместе с Хорватией считали одной провинцией 2. В верхней же ее части имеется область, которая называется Дельмина, где показывают древние стены; рассказывают, что там, по преданию, и находился город Дельмис 3.

Теперь, правда, Далмация является приморским краем; начинаясь от Эпира, где находится Диррахий, она простирается до Кварнерского 4 залива, и в глубине ее имеется крепость Стридон, стоявшая на границе между Далмацией и Паннонией. Это была родина славного учителя блаженного Иеронима 5. Другое название Далмации — Либурния происходит от наименования особого рода пиратских судов, которыми пользовались [далматы], отсюда у Лукана — «воинственные в море греки с флотом либурнов» 6. Они занимались пиратством, используя выгодное местоположение, поскольку благодаря множеству островов морское побережье изобилует здесь потаенными укрытиями и гаванями.

Эта провинция называется также Иллирией по имени правившей здесь царицы амазонок, от рода которой, как говорят, вел происхождение здешний народ 7. По морю этой провинции переправлялся Антенор Троянский; спасшись во время гибели своего города, он неоднократно воевал с далматинским народом; в конце концов он добрался до венетийской земли. Перейдя спустя некоторое время реку Пад, он построил, как читаем у Вергилия, город Патавий, который сейчас зовется Падуей 8.

Из исторических сочинений римлян известно, что когда император Август вел войско по иллирийским землям, торопясь в другое место, он направил одного полководца по имени Вений против паннонцев, которые [26] обитают между двумя быстрыми реками Савой и Дравой; тогда же он направил полководца Юлия с многочисленным войском против далматов; живя в лесах, эти далматы опустошали соседние провинции грабежами. Хотя их род был свиреп, Юлий, сойдясь с ними в бою и одержав победу, заставил этот народ сложить оружие и копать землю, добывая золото из земных недр 9.

По вымыслам поэтов, в этой провинции появился Кадм, когда он превратился в змея 10. Городом его был Эпидавр, находящийся рядом с Рагузой 11, где имеется большая пещера. И поныне бытует поверье, что здесь живет дракон 12, отсюда у поэта: «Почему, как змей эпидаврский, ты так зорко всматриваешься в пороки друзей?» 13. По этой причине [здешний] народ называли змеерожденным 14. И даже о блаженном Иларионе рассказывается, что он умертвил там большого дракона 15. Согласно же историческим сочинениям, этот Кадм был царем в Греции; после свержения с царства он прибыл в Далмацию и, став свирепейшим пиратом, принялся, как скользкий змей, носиться по морю, чинить беды мореплавателям, притеснять, как только можно, всех слабых 16.

Эта провинция, кроме того, называется Адрией по имени дочери царя Миноса Адрианы 17, которую похитил Тесей 18 и, плывя по морю, когда она уже была ему ненавистна, оставил одну на некоем острове и бежал с ее сестрой Федрой, но Вакх, именуемый также отец Либер 19, найдя ее, взял себе в жены. Некоторые утверждают, что Адрия называется по имени некоего Адрия, брата царствовавшего там Итала 20, а по мнению других, [название] Адрия происходит от «adra», что означает «камень», поскольку эта провинция камениста и гориста. Отсюда у Овидия: «Озаренные отроги гористой Далмации» 21.

II.

О САЛОНЕ 23

Главным же городом Далмации был большой и древний город Салона, о котором Лукан говорит: «Там, где близ долгих Салон шумят Адриатики волны» 23. Название Салона происходит от «salum», что значит «море», поскольку она расположена на морском берегу. А долгой она зовется в округе потому, что небольшая в ширину, в длину с западной стороны она растянулась на шесть миль 24.

Этот город во время гражданских войн с презрением отвергал власть Цезаря, храня незыблемую верность Римской республике. Поэтому на его усмирение Цезарь направил своего родственника Антония [27] с большим военным флотом 25, а сам в погоне за Помпеем переправился из Брундизия 26 в Эпир. Тогда Антоний выслал вперед одного полководца по имени Вультей, который сосредоточил войско на островах салонского берега. В Салоне же на стороне Помпея были два полководца — Базилий и Октавий. Поджидая военные части Цезаря, чтобы сразиться с ними, они собрали огромные отряды из окрестных народов — куретов, далматинцев и истрийцев. Однако Вультей, изнуренный голодом и жаждой, не мог долее оставаться на островах, и хотя со всех сторон его подстерегали в засадах враги, он все же решил тайно переправиться на материк, погрузившись на один корабль с лучшим отрядом союзников; но благодаря устроенным кругом засадам неприятеля, корабль посреди пути был перехвачен. И как только судно застыло в недвижности, Вультей, поняв, что другого выхода нет, убедил своих приготовиться мужественно принять смерть во славу Цезаря прежде, чем они окажутся в руках врагов. Так и случилось; действительно, когда они увидели, что люди Помпея теснят их дротиками, камнями и стрелами и уже готовы вплотную подойти к кораблю и взобраться на него, то несмотря на долгое мужественное сопротивление обессиленный уже Вультей со своими [воинами] пронзили друг друга копьями и погибли, чтобы не попасться живыми в руки врагов. Прослышав о гибели Вультея и его соратников, Антоний отказался от намерения идти в Салону, а возвратился к Цезарю. Город же этот хранил столь неколебимую верность республике, что когда Цезарь покорил весь мир и уже достиг вселенского единодержавия, он не имел никакой власти над городом Салоной.

Поэтому после убийства Цезаря Октавиан Август послал одного известного человека из консулов по имени Асиний Поллион с большим войском, чтобы тот подчинил Салону Римской империи. Прибыв в Далмацию, Поллион предпринял ряд попыток штурмом завладеть Салоной. В конце концов изведенный затяжными морскими и конными сражениями, осажденный город перешел в руки римлян. Во время этой осады у Поллиона родился сын, которому он дал имя Салонин. Тогда же большая часть этого города была разрушена, и наиболее значительные укрепления уничтожены, чтобы он в дальнейшем не мог продолжать борьбу за Римскую республику 27. И так одержав победу, Поллион со своим войском возвратился в Рим, где был встречен сенатом и римским народом с громкой славой и удостоен триумфа, что в одах Горация воспето словами: «Вечную славу ему принес (лавр) Далматинского триумфа» 28. Однако Поллион был не только смелым воином, но, отличаясь также поэтическим даром, сложил несколько книг в стихах 29. [28]

III.

О СВЯТОМ ДОМНИИ И СВЯТОМ ДОМНИОНЕ

Блаженный апостол Павел был первым, кто наполнил Христовым евангелием [земли] от Иерусалима до Иллирика, однако сам он не пошел проповедовать в Иллирик, а послал своего ученика Тита, о чем он и возвещает Тимофею: «Крискент отправился в Галатию, а Тит в Далмацию» 30. Блаженный Тит, дойдя до земель Далмации и проповедуя здешним народам слово спасения, оставался там недолго, но, прослышав, что блаженный Павел получил предписание от наместника Феста следовать в Рим, тотчас оставил все дела и, опередив его, дожидался его в столице. По своем прибытии блаженный апостол долго проповедовал там слово Божие. Когда же ему было открыто Святым Духом, что в этом городе он примет мученичество, он позаботился о распределении церквей Греции. Вот почему он направил Тита не назад в Далмацию, а в Грецию, где он был лучше известен, поставив его понтификом 31 на острове Крит 32.

А на его место блаженный Петр, верховный апостол, поставил своего ученика по имени Домний, родом сирийца из Антиохии 33, чтобы тот продолжил проповедь слова жизни народам Далмации, начатую Титом. Блаженный Петр постановил, чтобы понтифики христианской веры распределялись по отдельным городам всего мира точно так же, как было встарь заведено у язычников, а именно: в те города, где находились главные языческие жрецы, называемые протофламинами, он распорядился назначать епископов, а в столицы провинций, где пребывали архифламины, определил ставить архиепископов 34. Исходя из этого он направил в земли Адриатического побережья трех понтификов: Аполлинария — в Равенну, столицу всей провинции Эмилия 35, евангелиста Марка — в Аквилею, главный город Венетии и Истрии 36, а Домния назначил в Салону, бывшую столицей Далмации и Хорватии. Проповедуя в течение долгого времени именно в этом городе и многих по всей провинции удержав от языческого заблуждения, он собрал Христу немалую церковь и принял там блаженную кончину, пролив кровь мученичества. Так что благодаря превосходству апостольского достоинства все его преемники получают по жребию от апостольского престола знаки архиепископов. А пострадал он вместе со многими другими, которые пошли навстречу мученической славе месяцем раньше него.

Позже во времена гонений Диоклетиана и Максимиана 37 жил другой мученик со схожим, лишь немногим отличным от понтифика Домния именем, звавшийся Домнионом. Но он был одним из постельничьих тирана Максимиана. Поскольку этот Домний благодаря большому [29] расположению к нему императора имел удовольствие пользоваться преимущественным положением, он являлся хранителем короны Империи, и в его обязанность входило в положенное время возлагать ее на голову императора; но втайне он был христианином. И видя, что Максимиан столь жестоко издевается над христианами, стремясь многих отвратить от святого намерения, то, будучи глубоко искренним и благочестивым христианином, он ободрял мучеников в святом намерении вытерпеть все до конца: в то время он находил для них возможность спасаться от ярости тирана и бежать в Рим. Когда об этом стало известно Максимиану, он в исступлении обрушил на него жестокий гнев, так что стоило ему объявить себя христианином, как ему, лишенному царских отличий, был бы немедленно вынесен смертный приговор, если бы только он не совершил жертвоприношения идолам. Но блаженный Домнион, спасаясь от гнева тирана, поспешил бежать в Рим. И когда он шел Клавдиевой дорогой 38, то близ одного города, называвшегося Юлиа Хризополис 39, на него напали гнавшиеся по его следу императорские стражники, окружили его и, обнажив мечи, отрубили ему голову. Но мученик, как рассказывают, силой Божьей поднял свою голову с земли собственными руками и твердой поступью перешел там через реку, именуемую Ситирион, и в том месте он в течение некоторого времени покоился в могиле. Когда же Господь стал творить через него большие чудеса, из многих провинций стали стекаться к этому месту люди для исцеления. Тогда салонские граждане тайно вырыли тело блаженного Домниона как соименника блаженного понтифика Домния и с большим благоговением поместили в Салоне. Поэтому из-за созвучия имен имя Домнион многими пишется без разбору вместо имени Домний и наоборот. Тогда же возле Салоны принял мученичество за Христа блаженный Анастасий Аквилейский 40.

IV.

О СООРУЖЕНИИ ЗДАНИЯ, ИМЕНУЕМОГО SPALATUM

В то же время жил Диоклетиан, отец Максимиана 41, уроженец Далматинских мест, который благодаря своим весьма решительным Действиям в пользу государства, сенатом и римским народом был поставлен императором. Более всех других своих предшественников он отличался жесточайшими гонениями на христиан. Он не уставал с чудовищным зверством преследовать по всему свету верующих в Христа [30] и, словно хищный лев, не мог утолить христианской кровью жажду своего вероломства. Так как из-за его пагубных эдиктов ежедневно христиане уничтожались многими тысячами, стала очевидной угроза истребления чуть ли не всего человеческого рода. Приближенные тирана предлагали ему отменить столь жестокий эдикт, не устраивать ежедневно таких людских побоищ, поскольку возникло неслучайное опасение, что всему миру грозит истребление и ему будет некем повелевать. Тогда Диоклетиан решил умерить свое неистовство следующим образом: он издал закон, согласно которому, если кто не желал отступаться от христианской веры, он не платился головой, как было установлено прежде, но, лишенный всего имущества, приговаривался к изгнанию из родных мест на различные рудники и на песчаные карьеры.

И тогда император повелел в разных краях света воздвигнуть в августейшую память многочисленные здания, для тяжелых работ над которыми он предписал посылать всяких осужденных, преимущественно христиан. Помимо многих других сооружений он распорядился построить в Риме термы; в землях Паннонии на границе с Рутенией 42 он возвел одно здание из порфирного камня, настолько великолепное, что и сейчас, хоть и разрушенное, оно все еще представляет собой величественное зрелище для изумленных прохожих, как можно прочесть в истории четырех венценосных 43. А в земле гетов, которая теперь зовется Сербией или Рашкой, близ озера 44, он приказал возвести город, который назвал по своему имени Диоклеей 45. И поскольку он был родом далматинец, то повелел соорудить близ Салоны знаменитое здание наподобие превосходно укрепленного города, нечто вроде императорского дворца, в котором были устроены храмы идолам Юпитеру, Асклепию, Марсу, как это видно до сего дня 46. Диоклетиан распорядился разместить в этом здании свою мать, которой он передал Салону со всей провинцией. Именно это здание зовется Spalatum от слова «pallantheum», каким древние называли большие дворцы 47.

В ту пору Гай, тоже родом далматинец, был поставлен верховным понтификом апостольского престола. А жил этот Гай в одно время с мучеником Себастианом, который вместе с префектом Рима Хроматием, Марцеллианом и Марком ободрял идущих на мученичество. И хотя он происходил из рода цезаря Диоклетиана, он все же не смог добиться мира для христиан, но даже напротив, вихрем гонений он вместе с другими оказался вовлеченным в число мучеников. После почти двенадцатилетнего управления апостольской церковью, он отошел к Господу с мученической славой 48. [31]

V.

О ГЛИКЕРИИ И НАТАЛЕ, ПРЕСУЛАХ САЛОНЫ

В то время Салона находилась в наилучшем состоянии; она процветала, полная народом — своим и пришлым. Буря гонений уже миновала, и церковь постепенно восстанавливала силы. Многочисленный тамошний клир принялся обустраиваться согласно церковным установлениям, и за блаженным Домнием последовал длинный ряд пресулов. Что мы смогли разузнать о некоторых из них, мы и расскажем подробно для памяти потомков.

При императоре Льве провозглашенный императором тиран Антонин был за свои коварные дела убит во дворце. Тот же Лев, женив Льва Младшего, сына Непоциана, на одной своей племяннице, определил его цезарем в Равенну вместо Антемия 49. Этот Лев, получив власть законным путем, пожелал осторожно удалить от дел решительного человека Гликерия, который ранее самовольно присвоил власть 50. Поэтому, отстранив его от государственных дел и сделав как бы частным лицом, он устроил так, что тот был назначен в Салону епископом Далмации.

А во времена римских понтификов Пелагия и славного учителя Григория 51 архиепископом в Салоне был один человек по имени Натал, родом из этого же города 52, который, опираясь на могущество многочисленных родственников, сильно умалял достоинство своего сана. Будучи малообразованным 53, он занимался не чтением, а пирами и ежедневно предавался застолью со своими родственниками и друзьями и, что того хуже, святотатственно расхищал церковные сокровища и богослужебные сосуды, раздавая их своим сотрапезникам и сообщникам 54. Архидиаконом же в то время был один человек по имени Гонорат, который, горячо любя Бога и усердно служа ему, печалился из-за дерзости своего пресула. Насколько было возможно, он пытался противодействовать архиепископу Наталу, в особенности из-за того, что он видел, как недостойно растаскивается церковное добро. Поэтому архиепископ глубоко возненавидел его и начал всевозможными уловками и кознями добиваться отстранения архидиакона от должности; но так как он не обнаруживал подходящих предлогов, он притворился, что будто бы выказывает ему большое расположение и желает возвысить его достоинство. Наконец он стал назойливо добиваться от него, чтобы он принял священнический сан. Но Гонорат, подозревая, что тут кроется обман, не соглашался на посвящение. Натал же, видя, что его коварство не достигает желаемой цели, немедленно обратился к созванному клиру и под предлогом крайней необходимости начал грубо склонять архидиакона к [32] принятию священнического сана. Но так как архидиакон продолжал упорствовать, архиепископ лишил его должности и бенефиция.

Тогда Гонорат, обратившись с мольбой к папе Пелагию, попросил его отдать распоряжение архиепископу, чтобы тот не притеснял его незаслуженно в этом деле. И, кроме того, он известил также папу о порочной жизни архиепископа. Поэтому господин папа, движимый ревностью Божией, строго предписал Наталу впредь не тревожить архидиакона подобными предложениями, а в назначенный день предстать перед папой для ответа за свои проступки. Натал же презрел предписание папы и продолжал упорствовать в них.

Между тем верховный понтифик Пелагий умер, и ему наследовал, блаженный учитель Григорий. Гонорат, чтобы не сносить крупных неприятностей от своего прелата относительно принятия сана, повторил смиренную просьбу блаженному Григорию. И папа, в соответствии с тем, что наказал его предшественник, увещевал в письме Катала и советовал прекратить наконец досаждать своему архидиакону. Но так как Натал не обуздал своей низости, Гонорат, мучимый тяжелыми страданиями, уступил тогда своему архиепископу. И как только он был рукоположен в пресвитеры, Натал тотчас исполнил выношенную в сердце низость и отстранил Гонората от должности архидиакона, приговаривая: «Не должен священник исполнять обязанности архидиакона». И вскоре после этого он поставил на его место другого, подстать ему нравом и образом жизни. Гонорат же, видя, что он так подло обманут, обратился к папе и рассказал обо всем, что архиепископ коварно проделал с ним. Тогда блаженный Григорий снова написал Наталу, чтобы он восстановил Гонората в прежнем достоинстве и чтобы сам тем не менее прибыл к апостольскому престолу держать ответ за тот позор, в котором он был обвинен. Но поскольку Натал не видел за собой вины, то, презрев папское предписание, он продолжал в своих мыслях упорствовать в низких намерениях. Блаженный же Григорий, огорчаясь из-за такого упрямства архиепископа и вместе с тем сострадая горестям архидиакона, направил в Салону одного своего поддиакона по имени Антоний. По своем прибытии он, используя апостольский авторитет, принялся поначалу мягко наставлять понтифика, чтобы тот вернул Гонората на его почетное место и прекратил в отношении его столь непристойные домогательства. Но так как Натал много наговаривал на архидиакона, изыскивая разнообразные пути противоборства, Антоний запретил Наталу пользоваться паллием, грозя ему объявить своей волей о его отлучении, если он не утихомирится.

После этого Натал направил папе свое послание с обвинениями против Гонората. Гонорат тем не менее подтвердил свои обвинения против архиепископа. Блаженный Григорий ответил Наталу обличением его во [33] многих отступлениях и прежде всего в коварном продвижении Гонората, указывая, что было бы весьма несправедливым, чтобы один человек в одно и то же время против своей воли возвышался до статуса священника и смещался с должности архидиакона как недостойный ее; «и так как по закону никто против воли не может быть принужден к повышению, я полагаю признать правильным, чтобы безвинный несправедливо не лишался бы статуса, соответствующего его должности». Гонорату же он написал такой ответ: «Мы желаем и повелеваем, чтобы ты на прежних правах исполнял должность архидиакона; охрана сокровищ входит в твои обязанности, а потому, если что-либо пропадет по твоему нерадению либо вследствие чьего-либо преступного замысла, ты Богу и нам обязан будешь возместить ущерб». А того человека, который был поставлен Наталом, он отрешил от архидиаконской должности. И так как это дело выросло в такой скандал, папа предписал архидиакону Гонорату лично прибыть к апостольскому престолу и архиепископу повелел — не самому, а через законных поверенных — предстать перед курией. Что и было сделано, и дело обоих завершилось апостольским решением 55.

VI.

О СХИЗМАТИКЕ МАКСИМЕ 56

В те дни блаженный Григорий направил одного своего представителя посетить церкви Далмации. Тогда архиепископ Натал уже покинул этот мир.

Максим же, пылая жаром тщеславия, нетерпеливо рвался к должности понтифика и, как говорят, не без позора симонии был все же избран. Он не явился, как это было принято, к апостольскому престолу, но прежде снесся с константинопольскими императорами 57 и получил благословение. Они, однако, наказали ему предстать перед господином папой. Но сам он, сознавая незаконность избрания, не обратился к папе и не посчитал нужным заручиться согласием его представителя, а, впав в сумасбродство, добился посвящения в архиепископы на месте.

Когда об этом стало известно господину папе, он сильно разгневался и тотчас направил ему предписание, сурово запрещая ему служить мессы. Максим же, погрязнув в преступлении схизмы, презрел папское предписание, и, надеясь на могущество своих родственников и иных мирян, которых он щедро одаривал за счет присвоения многочисленных подношений своей церкви, совершал мессы и предвкушал все блага архиепископства. [34]

Тогда блаженный Григорий написал салонскому клиру и народу, наказывая, чтобы никто не имел дела с присвоившим священнический сан Максимом. Однако столь велик был страх перед ним самим и его сообщниками, что никто не отваживался его открыто избегать. Только архидиакон Гонорат и епископ Павлин, будучи людьми известными и решительными, соблюдали предписание верховного понтифика, избегая повсюду Максима как схизматика и отлученного от церкви. Наконец, когда Максим был обвинен самими императорами в том, что он, столь дерзкий и строптивый, выступил против Бога и папского предписания, он направил своих нунциев в Рим, обещая оправдаться в преступлениях, которыми он навлек на себя позор. В конце концов блаженный Григорий, успокоенный этими обещаниями, вновь направил послание Максиму, предписывая ему лично явиться в Равенну. Тогда Максим, снарядив корабль, прибыл в Равенну, ожидая там распоряжения папы.

Поэтому блаженный Григорий направил туда одного своего нотария по имени Касторий и предписал равеннскому архиепископу Мариану вместе с ним так завершить дело этого Максима, чтобы тот, покаявшись, получил прощение в симонии, которой он был опозорен, в отношении же других преступлений он должен был перед мощами блаженного Аполлинария простым словом подтвердить свою невиновность. А за то, что он, будучи отлученным, вознамерился совершать богослужения, они обязаны были наложить на него соответствующее наказание. И так было решено дело этого Максима.

VII.

КАК БЫЛА ЗАХВАЧЕНА САЛОНА

Между тем город Салона из-за непосредственной близости варваров, постоянно докучавших ему набегами, с каждым днем невольно приближался к ужасному концу. В нем происходили междоусобные раздоры, и управление общественными делами осуществлялось недостаточно твердо. Не было мудрого правителя, который бы сдерживал гордыню и наказывал беспутство, но каждому представлялось праведным своеволие. Почитались сильные, слабые находились под угрозой разграбления. Правосудия не было, все погрязло в пороке. Развеялись страх Божий, уважение к святым, милосердие и благочестие; ненависть, грабеж, взяточничество, вероломство и другие пороки поразили весь город. Религия подвергалась осмеянию, клир — презрению, смирение становилось жертвой гордыни. У церкви отнимали законное и требовали незаконного. [35] Более того, правителя города искали не сообща, а порознь, и не такого, который помогал бы всем, но который, используя свое имя, пекся бы либо о выгоде друзей, либо об ущербе чужих. В городе было много господ и мало подданных, много наставляющих и мало повинующихся, и они вроде бы не почитали родину, а с жадностью стремились разорить ее словно вражескую землю; хозяева и грабители государственной казны, они взвалили все бремя общественных расходов на несчастных бедняков. Кроме того бесстыжая Венера бессовестно пятнала всякое звание, пол и возраст; юноши дряхлели, расслабленные чувственными удовольствиями; среди стариков прочно укоренилась алчность; среди женщин распространилось колдовство; разврат охватил всех; оскорбление сограждан считалось славным делом. В городе было много необузданных и дерзких, но они оказались трусливыми и бессильными перед выступившими врагами. И что могла Салона, зараженная этими и подобными им пороками, как не катиться к своему концу? Что оставалось ей, как не спешить навстречу гибели?

Недостаточно ясно, как же в конечном счете она была разрушена. Но мы, как и в других случаях, попытаемся изложить это частью по письменным свидетельствам, частью по преданиям, частью по позднейшим предположениям.

Как говорят, Салона была разрушена при готах, которые вышли под предводительством Тотилы из земель Тевтонии и Полонии; ведь этот вождь, прежде чем пойти войной на Италию, прошел по территории Далмации, опустошая ее, и частью разорил город Салону 58. Он вошел в описанное выше здание цезаря Диоклетиана, сбросил и уничтожил находящиеся там изваяния с именами императоров, а также разрушил некоторую часть самого здания.

Вместе с Тотилой из земель Полонии пришли семь или восемь знатных племен, зовущихся лингонами. Видя, что земля Хорватии будет удобна им для поселения, так как там остались редкие обитатели, они истребовали и получили ее от своего вождя 59. И так оставшись там, они начали теснить местных жителей и силою порабощать их 60. Хорватия — горная страна, с Далмацией она граничит с севера. Эта страна в древности звалась Курецией, и народ, который теперь именуется хорватами, назывался куретами или корибантами 61, отсюда у Лукана: «Здесь, доверяясь вполне воинственным ордам куретов, коих питает земля, окруженная зыбью морскою [...]» 62. Название куреты они получили благодаря тому, что они будто бы были быстроногими и непоседливыми 63 и, блуждая по горам и лесам, вели грубую жизнь кочевников. Впитав в себя дикость родной природы, они радовались, как звери, суровости войны, насилию, грабежам. Крайне воинственные и словно не знакомые со страхом [36] смерти, они, обычно нагие, устремлялись навстречу неприятельским отрядам. Многими поэтами отмечается у них один забавный предрассудок. Когда случается затмение луны, они, полагая, что она обгладывается и пожирается духами, стучат по всей медной домашней утвари, считая, что от грохота демоны разбегаются и что они приходят луне на помощь, отсюда у Вергилия: «Стучащие медью куреты» 64.

Итак, эти массы людей перемешались и стали одним народом со схожим образом жизни и нравами и одним языком. У них появились собственные вожди. И сколь бы ни были они злобны и необузданны, все же они были христианами, хотя и очень невежественными 65. Притом они были заражены язвой арианства. Многими они назывались готами и тем не менее это славяне, судя по собственному имени тех, которые пришли из Полонии или Богемии 66.

И вот они-то, как было сказано, нападали на латинян, которые населяли приморские земли 67, и прежде всего на Салону, бывшую главным городом всей провинции. Могущество этого города было уже значительно подорвано, силы его чрезвычайно истощены. В городе также не было способного правителя, вследствие чего он мог быть легко захвачен и разорен неприятелем.

Итак, готский предводитель, стоявший во главе всей Славонии, собрав большое конное и пешее войско, спустился с гор и разбил лагерь с восточной стороны города, а одному отряду своего войска приказал стать лагерем с западной стороны над морем и начал со всех сторон беспрестанно забрасывать Салону то стрелами, то дротиками. Одни со склона нависающей горы с оглушительным грохотом метали из пращи камни на стены, другие, сомкнутым строем постепенно приближаясь к стенам, прикидывали, как бы протаранить ворота. Но рассредоточенные по стенам салонцы мужественно противостояли вражеским дротикам, используя укрепления и выставляя щиты. Более того, они сбрасывали на врагов огромные камни, а в тех, которые наносили удары издали, одни метали камни из метательных орудий и из баллист, другие храбро пускали стрелы из луков; и так в течение многих дней продолжалась бесплодная для обеих сторон борьба. Да и что могут силы человеческие, когда Божья милость отказывает им в помощи? Ведь за многие преступные грехи, совершенными всеми и каждым в отдельности, город-грешник по высшему суду должен был погибнуть от вражеского меча 68. Мудрость и рассудок отказали гражданам, не было пресула, правитель был бесполезен, народ беспутен, никто не ведал, что разумнее предпринять. Одни были чрезмерно осторожны, другие — более чем беспечны. Так город стал вначале расшатываться изнутри. А тут вражеские полчища не переставали ежедневно атаковать несчастный город. И салонцы, чьи [37] защитники были уже обессилены и измучены, не выдерживая натиска многочисленной армии и уже потеряв надежду на саму возможность сопротивления, не стремились всем сердцем охранять даже стены; они были охвачены таким ужасом, что, упав духом, только и думали о бегстве.

И однажды иные из городских богачей, тайно переправив свое имущество к морю, поспешили загрузить корабли. Видя это, все городское простонародье, в том числе женщины и дети, толпой стремятся прорваться к порту и влезть на корабли, .чтобы бежать отсюда. Они хватали из домов все что только могли, крики жен и девиц оглашали небо. И не было бедняков, которые не спешили бы к порту навьюченные пожитками, одержимые мыслью о том, как бы им проникнуть на корабли, но одни из них смогли лишь с трудом, нагие и без вещей, вскочить в лодки, другие добирались до кораблей вплавь, третьи после бесплодных усилий тонули в волнах среди воющей человеческой массы.

А тем временем враги, внезапно ворвавшись в город, не уставали преследовать бегущих с тыла, захватывали добычу, не жалели никого из встречных, поджигали дома. Как только несчастный город, не защищаемый более своими сыновьями, наполнился вражеским народом, не осталось уже никого, кто пощадил бы церкви, сжалился над древними зданиями и великолепными дворцами. Но в пылу ярости запалив весь город, они в короткое время превратили его в груду развалин и пепла. И от всех его богатств они порешили взять лишь малую часть добычи, считая самой большой наградой за победу только то, что они смогли уничтожить столь славный город и почти без какого-либо ущерба для своего войска.

И кто мог бы сосчитать, сколько было захвачено в плен бедных граждан, несчастных девиц, юношей? Кто припомнит всех тех, кого поразил меч, уничтожил огонь, кого во время бегства поглотило море? А несчастные граждане, наблюдая пожар милой родины, были не в силах скорбеть или оплакивать ее, но каждый в отдельности, опасаясь за собственную жизнь, торопил отход кораблей. Не было времени созвать совет, да они были и неспособны обсуждать, что следовало бы предпринять для общего блага; но каждый в отдельности, охваченный страхом за свою семью, обдумывал, как бы ему выбраться со скарбом, который он смог унести во время гибели родины. Но и здесь они были не в силах действовать разумно; еще бы, при таком стремительном бегстве они грузились на корабли суматошно и бестолково — отец не смотрел за сыном, ни сын за отцом, жена не заботилась о муже, ни муж о жене. Единственным желанием несчастных было покинуть пределы родины. Отступавшие первыми не дожидались последних; кто был последним, не мог удержать бегущих. Как хмельные или безумные, лишь в бегстве видя спасение, они не [38] знали, какой более надежный путь им выбрать. О, сколь печально было зрелище несчастных женщин, рвавших волосы, бивших себя в грудь и по лицу! Сколь громки крики и рыдания не ведающих, от чего им спасаться — от огня или меча.

VIII.

КАК САЛОНЦЫ БЕЖАЛИ НА ОСТРОВА

После того как они отвели суда уже на значительное расстояние от морского берега, одни поспешили рассеяться по различным островам; другие же, полагая, что и на островах невозможно найти достаточно надежного убежища, гребли дальше. В конце концов одна часть осталась на острове, который зовется Шолта, другие пристали к Врачу, третьи — к Хвару, а иные к портам островов Виса и Корчулы 69.

И так сойдя с кораблей, каждый стал разыскивать свою семью, связываясь с другими островами и соединяясь по трибам. Нашедшиеся радовались, что избежали столь великой опасности, а потерявшиеся оплакивались как умершие. Но как только скорбь и печаль от этого несчастья почти улеглись, они начали утешать друг друга. Тогда все принялись плести шалаши из листьев и лозы и устраиваться в пригодных местах. Стали заниматься делами — каждый своим. Одни возделывали землю, другие бороздили море на торговых судах. О горе! Сколько было в Салоне богачей и неженок, которые теперь жалким образом побирались хлебом с чужого стола. В то время лучшие юноши начали досаждать врагам, курсируя на боевых либурнах вдоль побережья Далмации. Ежедневно они устраивали поистине такую резню и грабеж, что никто из славян не отваживался спускаться к морю. И вот влача такую полную мучений жизнь, салонцы долго пробыли на островах.

В то время Иоанн, верховный понтифик апостольского престола, будучи родом далматинцем, прослышав о достойном жалости состоянии своего народа, сильно опечалился и послал одного аббата по имени Мартин с большой суммой денег для выкупа пленных. Придя в земли Далмации, он выкупил у славян много пленных и отослал их к их родственникам. Тот же Мартин по апостольскому предписанию разыскал в краях Далмации и Истрии много мощей святых и доставил их в Рим упомянутому папе Иоанну. Этот досточтимый понтифик, с благоговением приняв их, поместил в церкви блаженного Иоанна Латеранского, где находится крещальный источник; и там же подле он распорядился создать из позолоченой мозаики изображение блаженного Домния с паллием 70 и в [39] прочих облачениях понтифика. Он также распорядился [поместить] среди других святых изображение блаженного Анастасия 71.

Почти в то же время некие чужестранцы, как говорят, изгнанные из города Рима, причалили на судах недалеко от Эпидавра. А Эпидавр был епископским городом, подчиненным Салонской церкви, как мы заключаем из письма блаженного папы Григория, которое он направил салонскому архиепископу Наталу, порицая его, поскольку тот без соборного решения низложил Флоренция, епископа церкви Эпидавра, исходя из возведенных на него, но не проверенных обвинений. Это дело вышеназванный папа поручил своему поддиакону Антонию, который, как мы говорили выше, был направлен в Салону 72. Итак, упомянутые чужеземцы, расположившись на жительство в этих местах, до крайности разорили город Эпидавр частыми нападениями, а затем, захватив его, принялись разрушать и довели до полного запустения. Жители, однако же, с ними смешались, и образовался один народ. Они построили Рагузу и заселили ее 73. С этого времени они стали предпринимать попытки выхлопотать своему епископу паллий 74.

IX.

КАК ЖИТЕЛИ САЛОНЫ РАССЕЛИЛИСЬ ПО РАЗНЫМ МЕСТАМ

Между тем оказавшиеся на островах салонцы натерпелись от бесплодия земли и недостатка воды и, конечно, сильно желали вернуться на родину. Но хотя Салона стояла заброшенной и никто из врагов не осмеливался в ней оставаться, салонцам все-таки представлялось, что это место не могло быть достаточно безопасным; ведь вражеский огонь уничтожил все; башни и стены лежали в развалинах; лишь здание театра, построенное в западной части, оставалось к тому времени невредимым. Так что несчастных граждан, с одной стороны, мучила нужда, а с другой — пугал еще страх перед врагами. Поскольку большая их часть была расселена по округе, их оставалось немного и они были бедны, то они не смели и думать о восстановлении города.

Поэтому некоторые из них, оставив острова, искали более удобные Для поселения места в разных частях далматинского побережья. Некоторые, двигаясь в западном направлении, пристали в порту какого-то древнего и разрушенного города, и видя, что место достаточно удобно для жительства, возвели здесь кое-какие укрепления и поселились там. А так [40] как расположение места ввиду близости островов и удобства гавани им весьма приглянулось, они уже не посчитали нужным возвращаться в Салону. В самом деле, казалось, что здесь есть все, кроме реки Йадр, которая так восхитительно вливалась в Салону с восточной стороны. Об этом читаем у Лукана: «там, где близ долгих Салон шумят Адриатики волны, там, где теплый Йадр сбегает к нежным зефирам» 75. Так что по этому часто употребляемому названию городу было дано имя Йадриа; или же, как представляется некоторым, Йадриа получила имя от основателя Йадриа 76.

X.

КАК ВОЗВРАТИВШИЕСЯ С ОСТРОВОВ ПРИШЛИ В СПАЛАТО

Среди салонцев, переправившихся на острова, был один человек по имени Север, чей дом находился над морем, у колоннады дворца. Поскольку в сравнении с другими он пользовался большим авторитетом, он прозывался Великий Север. Он начал увещевать своих сограждан возвратиться на родину. Но так как было небезопасно строить жилье среди руин древнего города, он им советовал разместиться на время в строении Диоклетиана, где, оставаясь в безопасности, они могли бы без особого страха занимать по крайней мере пядь своей земли, пока не появится возможность вновь застроить Салону при более благоприятном стечении обстоятельств. И в конце концов этот совет понравился нобилям и всему народу; и они заключили между собой соглашение, по которому более богатые строили бы себе дома на собственный счет; прочие же, чьих денег не хватало для строительства домов, заняли бы под свое жилье окружающие башни, а остальное простонародье селилось бы под сводами и в гротах.

Тогда, забрав все, чем они владели на островах, взяв скот и снарядив корабли, они отправились в путь вместе с женщинами и детьми и по прибытии вошли в упомянутое здание, которое строилось не как город, а как царские палаты. И поскольку дворец был просторным, его стали называть Спалато 77. Расположившись там, они устроили себе грубое жилье, как того потребовали чрезвычайные обстоятельства. Вот так этот многолюдный город Салона, славный и древний, за многие совершенные против Бога грехи оказался в таком ужасном упадке, что из великого множества его людей не осталось и столько, чтобы можно было [41] наполнить гражданами это малое укрепление; и, разместившись в той его части, которая была обращена к морю, они оставили пустой остальную часть городка. Затем они начали мало-помалу выходить и возделывать близлежащие земли. Но как только вожди готов прослышали, что салонские граждане вернулись с островов, они сразу же начали вести против них военные действия, опустошая все их нивы и не позволяя им выходить за стены. Тогда граждане, посоветовавшись между собой, направили посольство к константинопольским императорам, смиренно умоляя и прося, чтобы им было позволено жить в Сплите и владеть по старому праву территорией своего города Салоны. Что и было сделано. Ведь послы, получив все, что хотели, возвратились к своим согражданам, принеся священный рескрипт государей — повелителей. Было направлено также предписание вождям готов и славян со строгим требованием, чтобы они не причиняли беспокойства жившим в Сплите салонским гражданам.

Поэтому, получив предписание повелителей, они не осмеливались в дальнейшем выступать с оружием против сплитчан. После того как между ними был заключен мир, сплитчане постепенно стали водиться со славянами, устанавливать торговые связи, заключать браки, вступать с ними в мирные и дружественные отношения 78.

XI.

ОБ ИОАННЕ, ПЕРВОМ СПЛИТСКОМ АРХИЕПИСКОПЕ 79

Между тем верховный понтифик направил одного легата по имени Иоанн родом из Равенны, чтобы он, объезжая земли Далмации и Хорватии, просвещал христиан спасительными наставлениями. В Салонской же церкви со времени разрушения пресул не назначался. Поэтому досточтимый Иоанн принялся убеждать клир и народ обязательно восстановить у себя архиепископство древнего города, что было расценено ими как заслуживающее признательности и одобрения. Тогда, согласно обычаю, на собрании клира все единодушно избрали названного Иоанна. Получив посвящение от господина папы, он пришел как добрый пастырь к своим овцам, стремясь не к накоплению денег, поскольку церковь в то время была крайне бедной, но, добиваясь богатства духовного, он всем сердцем тревожился о спасении душ. Папским престолом ему было Дано разрешение, по которому Сплитская церковь получила все надлежащие привилегии, имевшиеся некогда у Салоны. [42]

Тогда он принялся устраивать церковь н клир, внедрять учение, проповедовать и с особой тщательностью исполнять дело пастырского служения. Обходя земли Далмации и Славонии, он восстанавливал церкви, поставлял епископов, распределял церковные приходы, мало-помалу склонял грубые народы к католическому учению 80.

В то время вышеназванный Север передал церкви свое жилище, которое по возвращении с островов досталось ему в Сплите по жребию, вместе с угловой башней и дворцом, предназначив его для епископии 81; н там первым стал жить досточтимый пресул Иоанн. Заметив, что у народа возрастает любовь к богослужению, он тотчас приступил к похвальному делу, н святилище Юпитера — выдающееся сооружение, воздвигнутое в августейшем дворце, очистил от изображений идолов, сделав в нем двери и запоры. Когда было назначено торжество освящения, отовсюду стеклось великое множество народа. Так он сделал из известного святилища церковь, освятив ее при большом благоговении и восторге всех собравшихся в честь Бога и преславной Девы Марии 82. Он учредил там и клир для отправления каждодневных богослужений.

XII.

О ПЕРЕНЕСЕНИИ [МОЩЕЙ] СВЯТЫХ ДОМНИЯ И АНАСТАСИЯ

В это же время досточтимый Иоанн начал договариваться с гражданами, чтобы мощи блаженного понтифика Домния, которые остались в Салоне, было подняты и после перенесения помещены в недавно освященной церкви 83. И это пришлось всем весьма по душе. А потому, выбрав время, когда они могли бы беспрепятственно сделать это, они проникли в Салону и, войдя в базилику епископа, обнаружили, что все пребывало в запустении и развалинах. Место это было загромождено обломками здания и, засыпанное пеплом пожаров, уже так поросло терновником и кустарником, что хотя еще оставались в живых некоторые, знавшие место [захоронения], невозможно было без труда определить, откуда следовало извлечь тело блаженного Домиия, поскольку исчезнувшая могила затерялась в подземных гротах. Разрыв землю и расчистив место, они подмяли первый обнаруженный ими саркофаг и, опасаясь, как бы не случилось помехи со стороны славян, с большой поспешностью перенесли в Сплит. Раскрыв его, они обнаружили тело не блаженного Домния, а блаженного мученика Анастасия. На следующий же день без [43] промедления пойдя опять в Салону, они в том же месте раскопали саркофаг блаженного Домния и, как можно скорее перенеся тело, с величайшим благоговением поместили драгоценные останки обоих мучеников в вышеназванной церкви Богородицы, где по милости Божией они покоятся по сей день 84.

XIII.

ПЕРЕЧЕНЬ ЕПИСКОПОВ, О КОТОРЫХ СОХРАНИЛАСЬ ПАМЯТЬ 85

И тогда князья Славонии стали оказывать большое почтение церкви блаженного Домния, одаривая ее поместьями, многочисленными владениями и с радостным сердцем принося десятину и пожертвования. В сплитской же церкви было много архиепископов, которым в силу привилегии, данной Салонской церкви, подчинялись все епископы Верхней и Нижней Далмации 86, будучи с древних времен ее суффраганами 87. И сами архиепископы назывались не сплитскими, а салонскими 88.

А после того как, благодаря проповедям вышеназванного Иоанна и других салонских пресулов, вожди готов и хорватов очистились от заразы арианской ереси, в Славонии были учреждены некоторые епископские церкви, так что помимо епископов Далмации на востоке появился епископ Дельминия 89, откуда Далмация получила название, на западе — епископ Сисака, где некогда был пресулом блаженный мученик Квирин 90.

Наконец, мы узнаем, что после разрушения Салоны в Сплите были следующие старейшие пресулы 91: архиепископ Юстин жил в 840 год от воплощения 92; архиепископ Марин был во времена короля Карпа и Бранимира, князя Славонии 93; архиепископ Иоанн был в 914 году во время князя Томислава 94; архиепископ Мартин жил в 970 году при императоре Феодосии и короле Диржиславе 95. Мартин был родом из Сплита. Он пожертвовал церкви большую чашу с блюдом к ней из чистейшего золота.

С этого Диржислава следовавшие за ним преемники стали именоваться королями Далмации н Хорватии 96 Знаки же королевского достоинства они получали от константинопольских императоров и назывались их эпархами или патрициями 97. Власть над королевством Далмации н Хорватии они держали по наследству от своих отцов к прадедов. А границами этого их королевства были: на востоке — Дельмина с городом Дельмисом, где имеется одна церковь, которую освятил блаженный Герман, епископ Капуанский 98, о чем свидетельствует надпись на ней; на западе — [44] Карантания; в направлении моря — до города Стридона, который сейчас находится между Далмацией и Истрией; а на севере — от берега Дуная до Далматского моря включая всю Маронию и Хумский дукат 99.

XIV.

О НАШЕСТВИИ ВЕНГРОВ

Почти в то же время какая-то часть народа массагетов, покинувшая свою землю, которая называется Магерией, двинулась грозной многочисленной толпой, сметая все на своем пути, и заняла всю Паннонию по обеим сторонам Дуная. Истребив одних ее жителей, а других обратив в рабство, они разместились на этой равнине, поскольку благодаря редкому населению она была удобной для разведения скота, чем в основном эта орда и жила. Говорят, что в древности эта область была пастбищем римлян. Итак, они принялись частыми военными набегами разорять окрестные земли, разрушать церкви, уничтожать христиан. А были они крайне жестокими язычниками, которые прежде именовались гуннами, а позднее были названы венграми. Говорят, еще раньше из названной страны вышел вождь Аттила, самый свирепый преследователь христиан 100.

Петр был архиепископом в 990 году, при королях Тирпимире и его сыне Мунцимире 101. Павел был архиепископом в 1015 году при императорах Василии и Константине и Крешимире, их патриции и короле хорватов 102. Отец же этого архиепископа звался Престанций и был он в это же самое время примарием, то есть правителем города Сплита 103.

В то же время Геза, четвертый князь венгров, став христианином, начал мало-помалу привлекать свой народ к обряду христианского исповедания, предоставив христианам свободу строить церкви и публично проповедовать имя Христа 104. А после смерти архиепископа Павла на его место в 1030 году во времена вышеназванных государей был поставлен Дабрал 105.

XV.

ОБ ОТДЕЛЕНИИ ЕПИСКОПОВ ВЕРХНЕЙ ДАЛМАЦИИ

Случилось так, что в те дни все суффраганы Далмации были созваны на провинциальный собор, который должен был состояться в [45] сплитской церкви 106. Епископам же Верхней Далмации представлялось более удобным преодолеть путь, отправившись в дорогу на одном корабле. После того как был снаряжен корабль, они, как было условлено, прибыли в порт, и почти все епископы, а именно: которский, антибарский, ульцинский и свачский 107, погрузив необходимые в плавании вещи, сели на один корабль. Когда они плыли вблизи островов, подгоняемые не слишком приятным ветром, вдруг среди моря со страшным рокотом разразилась сильная буря, и сразу же испуганные матросы с паническими криками бросаются к корабельным снастям, чтобы приналечь и, поднапрягшись, свернуть паруса и спустить якоря, чтобы корабль не налетел на опасные места, которые были уже недалеко. Но прежде чем они смогли предпринять что-нибудь разумное, потрепанный корабль был тотчас выброшен на сушу, ударился и под натиском бури вдребезги разбился. Вот так по Господнему суду погибли несчастные епископы и все, кто был с ними 108.

Тогда граждане вышеназванных городов, направив донесение верховному понтифику, сообщили о гибели в кораблекрушении своих епископов, смиренно прося освободить их от подчинения Сплитской церкви, ссылаясь на вполне приемлемый довод, что посещение столь отдаленной церкви грозило им опасностями. Поэтому римский понтифик согласился с их просьбой и всех епископов начиная от Рагузы и выше освободил от уз, которыми они были связаны со старой Салонской митрополией и учредил новую митрополию в городе Антибари и подчинил ей все вышеозначенные епископства 109.

Епископии же Нижней Далмации, а именно от Апсарской до Трогирской 110, по древнему обычаю оставались в подчинении митрополии Салонской церкви. Вегленская, Апсарская и Рабская епископии имели парафин на своих островах, а Вегленская владела большей частью парафий 111, которыми ныне владеет Сеньская церковь, не имевшая тогда епископской кафедры 112. Все вышеназванные города принадлежали королевству Хорватии. Задарская епископия имела небольшую парафию из-за соседства Нинской и Биоградской епископий 113. Однако когда город Биоград был разрушен венецианцами, его престол был переведен в Скардону, так как разрушенный венецианцами Биоград находился вблизи города Задара 114. Трогирская епископия, как находящаяся ближе других к своей митрополии, получила больший диоцез, с крепостью Шибеник 115 со всей ее жупой и простиралась почти до реки Цетины.

Был также епископский престол в Мукаре, а его парафин простиралась от границы Крайны до Стона 116. В Стоне также была епископия, и ее парафия находилась в Хумском комитате 117. Хорватские короли также [46] пожелали иметь нечто вроде особого понтифика и добивались [этого] от архиепископа Сплитского; и они получили епископа, который назывался хорватским, а его престол определили в церкви св. Марии, что в поле около крепости Книн 118. Ему принадлежали многочисленные парафин, он имел поместья и владения почти по всему королевству Хорватия, поскольку он был королевским епископом и следовал за королевской курией, был одним из первых лиц двора, и его юрисдикция распространялась до реки Дравы 119. Конечно, церковь митрополии хотела сохранить за собой следующие парафии: комитат Цетины, Клевны, Клис, Мосор, Омиш и Крбаву, а также парафин по ту сторону Железных Альп вплоть до Загреба и всю Маронию 120.

Теперь же вернемся к епископу Дабралу. Поскольку он был силен и знатен и не было никого, кто осмелился бы осуждать его поступки, он вообразил, что ему действительно позволено все, чего бы он ни пожелал. Так, у него, как у мирянина, была жена и дети, которых он держал при себе в архиепископском дворце; и вся епископия была наполнена лишь визгом младенцев и гамом служанок. Погруженный во всевозможные мирские дела, он слабо справлялся с духовными. Когда же о столь неправедной жизни понтифика было передано верховному понтифику, он тотчас направил туда одного легата по имени Иоанн, человека весьма благоразумного и проницательного 121. Добравшись до этих краев и созвав собор 122, он стал исследовать поводы к обвинению главы и участников [дела]. Хотя вина архиепископа Дабрала подтвердилась, он принялся оправдываться пустыми доводами. Он говорил, что упомянутая женщина действительно является его законной [женой], которую по обычаю Восточной церкви ему было позволено держать при себе. Но легат, не придав никакого значения доказательствам Дабрала, с одобрения папы приговором отстранил его навсегда от управления Сплитской церковью 123.

В то время сын Гезы Стефан, получив из рук римского понтифика корону, стал первым королем венгров; человек деятельный и весьма усердный в прославлении христианской веры, он так прекрасно устроил по всему королевству епископии, монастыри и церкви и так обильно их одарил, что, кажется, едва ли где в целом свете церковь находилась в лучшем состоянии и в таком почете 124.

Наконец, после Дабрала сплитским архиепископом был некий Иоанн, уроженец этого самого города. Он построил церковь св. Феликса над ручьем. А когда под старость он сделался уже бесполезным, он сложил с себя бремя пастырских обязанностей и, прожив еще недолго в той же церкви, там и умер 125. [47]

XVI.

О ВОЗВЕДЕНИИ В АРХИЕПИСКОПЫ ЛАВРЕНТИЯ

В то время некий легат апостольского престола 126, прибыв в Сплитскую церковь, собрал провинциальный собор. Так как Сплитская церковь была тогда вакантной и поскольку там собрались все епископы Сплитской митрополии, то прежде чем закончилось заседание, был поставлен вопрос о выборах митрополита. И случилось так, что по внушению свыше мысли и голоса всех сошлись на личности достопочтенного мужа Лаврентия, апсарского епископа, который прибыл на собор вместе с прочими суффраганами, единодушно провозгласившими его отцом и архиепископом 127. И в направленном в римскую курию послании они обратились с просьбой к господину папе относительно этого дела. А поскольку ото всех он получил хорошие отзывы, их просьба была легко удовлетворена, и верховный понтифик выдал ему разрешение на переход, послав ему соответствующий его достоинству паллий с подтверждением привилегий митрополичьей власти.

Этот Лаврентий, далматинец по происхождению, был хоть и мал ростом, но велик умом. И принялся он своим неусыпным старанием поддерживать церковь в бренных и духовных делах, разъезжать с проповедями по всей провинции и как добрый пастырь усердно заботиться об охране своей паствы. И, будучи таким человеком, он находился в большом почете у королей и князей Славонии, которые жертвовали церкви св. Домния многочисленные поместья и владения, подтверждая и выдавая привилегии на новые и старые пожалования 128. Сам же досточтимый Лаврентий не стремился к обогащению — своему или даже близких родственников, но все определял в собственность церкви. Он выказывал такое усердие в пополнении и украшении церковной сокровищницы, что направил одного из своих сервов в Антиохию учиться мастерству золотых и серебряных дел. Когда, уже хорошо обученный, он вернулся домой, досточтимый понтифик повелел ему изготовить одни большие и другие, ручные, серебряные подсвечники. Он сделал также большой и малый кувшины и сосуд для омовения рук 129, чашу и ларец, пастырский посох и крест и некоторые другие вещи — все это он изваял по образцу антиохийских произведений.

В это время некто парижанин Адам, до тонкостей сведущий в науках, держа путь в Афины для изучения [творений] греков, прибыл в Сплит. И когда он был с почетом встречен первосвященником [48] Лаврентием, тот обратился к нему с просьбой наилучшим образом составить достоверное описание страстей блаженных мучеников Домния и Анастасия, которые были описаны в древности грубым языком. Он согласился на это с благодарностью и, используя сведения из старых сказаний, заново составил довольно изящное повествование об обоих мучениках. Он также сочинил гимны и написал в стихах песнопения о блаженном Домнии 130.

В это же время на вакантную кафедру Трогирской церкви был избран некто Иоанн, итальянец родом, и, представленный архиепископу Лаврентию, он принял от него посвящение. Будучи образованным и добрым человеком, он, в сравнении с другими епископами, пользовался большой любовью и расположением Лаврентия. Ведь из любви к небесному отечеству он вел суровый образ жизни, презирая все плотские соблазны, и, как утверждают, возвысился до такой благодати, что в нем просияли некоторые признаки святости. Поэтому и при жизни и после смерти он был глубоко почитаем своими гражданами 131.

Во времена господина архиепископа Лаврентия в королевстве Далмации и Хорватии начались споры из-за достойной проклятия схизмы.

Еще при господине папе Александре и Иоанне, предшественнике вышеназванного Лаврентия, господином Майнардом, некогда помпозианским аббатом, а позднее — епископом-кардиналом 132, с большой торжественностью был проведен собор всех прелатов Далмации и Хорватии, на котором было начертано много постановлений. И между прочим было утверждено и установлено, чтобы никто впредь не смел совершать божественных служб на славянском языке, а только на латинском и греческом, и чтобы никто из людей этого языка не выдвигался на священные должности 133. Говорили, что готские письмена были придуманы неким еретиком Мефодием, который на этом самом славянском языке написал много ложного против учения католической веры 134; из-за этого, говорят, он был Божьим судом наказан скорой кончиной.

Когда, наконец, это постановление решением собора было обнародовано и утверждено апостольским авторитетом, все священники славян сильно опечалились. Разумеется, все их церкви были закрыты, сами они прекратили исполнять привычные обязанности.

Однако случилось так, что в хорватских землях появился один пришлый священник по имени Ульф с видимостью благочестия на лице, но пряча в сердце своем яд обмана. И, прикинувшись посланцем верховного понтифика, он распускал слухи среди людей и, будто сочувствуя их бессилию, обещал помочь им полезным советом, говоря: «Знайте, что господин мой верховный понтифик глубоко скорбит, прослышав, что церкви ваши закрыты и священникам вашим запрещено вести [49] богослужения. Сейчас же отправляйте посольство к моему господину и будьте уверены, что сможете получить все, что ни пожелаете».

Действительно, когда собрались старейшины и устроили совет, то они послали этого самого Ульфа со своими дарами в Рим. Отправившись в путь, он в скором времени добрался до Рима и положил к ногам господина папы подарки хорватов с их требованием и смиренно просил его, чтобы он вернул прежний порядок устроения церквей и духовенства в славянском королевстве. Тогда верховный понтифик отвечал ему так: «Было бы незаконно затевать что-либо вопреки постановлениям легатов апостольского престола после легковесного обсуждения; ты же по получении наших грамот передай архиепископу, королю и всем прелатам этой провинции, чтобы к нам для решения этих дел явились два епископа, поскольку тебя, как человека неизвестного, мы относительно этого никак не можем выслушивать».

Однако ничтожный пресвитер доставил папские грамоты не тем, кому они были предназначены, а поспешил немедленно вернуться к готам, которые его направили. И тогда он так отвечал на их расспросы о том, как обстояло дело с их требованиями к апостольскому престолу: «Ну вот, по милости Божией я добился от господина папы всего, что вы хотели; ибо церкви ваши открыты, восстановлены в правах ваши священники. Кроме того я добился также для вас, чтобы вы избрали себе понтифика вашего народа и вашего языка и направили вместе со мной с какими-нибудь дарами к тому же папе для посвящения».

Услышав это, готы преисполнились радости и тотчас же избрали в епископы одного невежественного старца по имени Цедеда и немедленно послали его в Рим вместе с неким аббатом по имени Потепа и с пресвитером Ульфом, верховодом всей этой низости. Когда они предстали перед верховным понтификом, он сам стал их спрашивать, кто они такие. Нечестивый пресвитер отвечал: «Мы из земель Далмации, и, может быть, вы, отче, припомните, что я приходил прежде к вашей милости, а вот этим [людям] было угодно припасть к стопам вашего святейшества, чтобы вы оказали их народу такие же благодеяния, как и всем. Разумеется, и этот знатнейший муж из готов пришел для того, чтобы, будучи в наилучшей мере подготовленным вами, он мог бы свободнее проповедовать истинное учение». Господин папа тогда спросил: «В каком достоинстве он пребывает?» Последовал ответ, что он прежде был пресвитером, служившим по своим писаниям. На что папа сказал: «А почему он отказался сбрить бороду по обычаю католической церкви?» Греховный пресвитер отвечал: «Потому он и явился перед вами, чтобы впредь вам повиноваться». Тотчас же досточтимый понтифик собственной рукой срезал несколько волосков из его бороды, а затем приказал предстоящим [50] обрить его по церковному обычаю. К пресвитеру же он обратился со словами: «Я наказал тебе привести по такому делу ко мне не этих людей, а понтификов». Пресвитер на это сказал: «Они хотели, господин, но никак не смогли». Тогда господин папа, посовещавшись, отвечал им так: «Знайте, чада, хотя я припоминаю, что неоднократно слышал о том, чего так настойчиво добиваются готы, но, как и мои предшественники, я никак не решаюсь дать им позволение совершать богослужения на их языке из-за ариан — создателей этой письменности. Теперь же, отправляясь в путь, постарайтесь, чтобы, пока не подошли наши легаты, народ этот почитал все, что было установлено на соборе нашим уважаемым братом Майнардом, епископом-кардиналом святой Руфины» 135.

Выслушав это, они поспешили убраться с глаз господина папы, торопясь возвратиться в свою провинцию. Тогда Цедеда стал допытываться у пресвитера Ульфа: «Скажи мне, какую пользу принесло нам то, что мы предстали перед господином папой?» «То, к чему ты так страстно стремился всей душой, ты добился моими трудами»,— отвечал ему Ульф. «Что?» — спрашивает Цедеда. «Да то, — сказал Ульф, — что папа поставил тебя понтификом». «Каким образом?» — спрашивает Цедеда. «Власть господина папы столь велика, — отвечает Ульф, — что у кого он выстрижет из бороды несколько волосков, тот сразу же становится епископом». Услышав это, глупый старик преисполнился великой радостью. И вскоре он приобрел пастырский посох и перстень.

Как только они переступили границы Хорватии, соотечественники, услышав об их приходе, радостно вышли навстречу своему понтифику и приняли его с большим ликованием. А так как это был не добрый пастырь, а хищный волк, скрывавшийся под овечьей шкурой, он слишком хорошо узнавался по плодам своей деятельности 136. Так, он очень скоро яростно согнал Вегленского епископа с престола, и будто бы по апостольскому предписанию, присвоил его себе. Тогда, о позор, воображаемый понтифик стал осквернять божественные обряды, освящая церкви, ставя клириков и выполняя другие епископские обязанности.

Но сила Всемогущего недолго сносила издевательство дьявольского коварства, чтобы оно могло обольстить несчастные души. Как только верховному понтифику стало известно об этих нечестивых деяниях, он, терзаемый великой скорбью, немедля поспешил послать легата, кардинала Иоанна 137, для искоренения в землях Славонии разгоревшейся преступной схизмы. Придя в эти края, кардинал повелел созвать множество народа и клира и этого лжеепископа выбранил самым суровым образом перед его готами за столь безрассудную низость, объявив всем, что тот не получал сана священнослужителя от верховного понтифика. Поэтому он отсек мечом вечной анафемы от мира правоверных Цедеду и Потепу с [51] их приверженцами, а Ульфа, учинившего столь великое злодеяние и виновника столь великого обмана, он повелел привести в Сплит.

Там на созванном соборе 138 он лишил этого опасного пресвитера всякого церковного сана и, согласно папскому предписанию, распорядился, подвергнув жестокому бичеванию, навечно заточить его в темницу, с бритой головой, с выжженным на лбу клеймом. Но так как безумный Цедеда никоим образом не раскаялся в совершенном проступке и из-за него по всему королевству возникло множество поводов для соблазна, верховным понтификом было предписано, чтобы как в Римской, так и в Сплитской церкви и по всей провинции он был торжественно предан анафеме. И вот после того как это было проделано сначала в Риме — дважды, а затем на сплитском соборе — трижды, его внезапно настигла Божья кара. Ведь когда ему, как обычно, потребовалось уединиться по естественной надобности, его, ничем не болевшего и никогда не испытывавшего телесных страданий, захватила в укромном месте внезапная боль, и все кишки изверглись из нутра. Вот так-то нечестивец, следовавший арианскому вероломству, праведным Божьим судом был наказан позорной смертью Ария 139.

После этих событий господин папа Александр ушел из этого мира. Его место занял господин Григорий VII 140. И он направил легатом в земли Далмации досточтимого мужа Гирарда, архиепископа Сипонтинского 141. Пришедши в Сплит, он с великой радостью и почетом был принят архиепископом Лаврентием. Тогда он известил и созвал всех суффраганов Салонской митрополии. Когда они собрались, он с должным мастерством торжественно провел собор возле Салоны 142. А участвовали следующие суффраганы Сплитской церкви: прежде всего архиепископ Лаврентий, второй за ним — Стефан епископ Задарский, Иоанн Трогирский, Формин Нинский, Григорий Рабский, Феодосии Биоградский 143, Григорий Хорватский, Василий Апсарский и некоторые другие. На этом соборе была восстановлена Нинская епископия 144, чей епископ Григорий в давние времена заставил сплитского архиепископа Иоанна претерпеть множество неприятностей, уклоняясь от должного ему повиновения и несправедливо заявляя о своих притязаниях на права митрополита 145.

Между тем досточтимый легат Гирард, будучи в Сплите, обнаружил здесь упомянутого пресвитера Ульфа по прозвищу Гольфанг, уже лет двенадцать закованного по папскому повелению в самые тяжелые кандалы за преступную злодейскую схизму, которую он насаждал в землях Далмации и Хорватии вместе с Цедедой. Он приказал его освободить, говоря, что блаженной памяти господин Александр перед своей кончиной предписал освободить всех заключенных согласно его распоряжению. Но прежде он заставил его присягнуть на евангелиях и перед мощами [52] блаженного Домния в том, что он никогда более не впадет в незаконную ересь и, покинув эти края, никогда не вернется, и, пойдя с ним в Рим, предстанет перед апостольским взором.

Рассказав об этих событиях, вернемся, наконец, к архиепископу Лаврентию. Он был определен на престол Салонской церкви в 1060 году от воплощения во времена императора Михаила, королей Стефана, Крешимира и Свинимира, который был последним королем хорватов 146. Этот Лаврентий в числе многих других благочестивых дел основал женский монастырь св. Бенедикта, в достаточной степени снабженный всем необходимым, в котором он ввел обязательную дисциплину, поместив туда благочестивых женщин; и они должны были праведной и непорочной жизнью, безупречным поведением служить Богу и людям 147.

В это время в городе Нине под началом кардинала Иоанна, легата апостольского престола, был созван собор 148. Здесь по призыву архиепископа Лаврентия славный муж Дмитрий по прозвищу Свинимир, король хорватов, вернул церкви св. Домния салонские церкви св. Стефана и св. Марии со всем их имуществом, поскольку эти церкви построила и одарила некая королева Елена, пожаловав их в вечное законное владение сплитскому престолу 149. Из уважения к королевским надгробиям они были на время переданы неким монахам, которые усердно отправляли в них церковные службы. Ведь там, в притворе базилики св. Стефана, был погребен славный муж король Крешимир со многими другими королями и королевами 150.

Лаврентий возглавлял салонскую митрополию около сорока лет. Когда он отошел к Господу 151, не могли прийти к согласию в выборе его преемника. Поэтому была высказана общая воля направить посольство к господину папе, со смиренной просьбой позаботиться о достойном пастыре для Сплитской церкви. В конце концов верховный понтифик удовлетворил их просьбу, дав им в пресулы Кресценция, римлянина по происхождению, мужа высокочтимого и наделенного всеми добродетелями 152.

XVII.

КАК НАЧАЛОСЬ ВЛАДЫЧЕСТВО ВЕНГРОВ НАД ДАЛМАЦИЕЙ И ХОРВАТИЕЙ 153

В это время король Свинимир умер, не оставив наследника 154. Так что с угасанием всего рода королевской крови в королевстве хорватов уже более не было никого, кто должен был бы возвыситься по праву. [53]

Ввиду этого между всеми знатными людьми королевства стала затеваться великая вражда. И когда то один, то другой, движимый честолюбием, заявлял о своих претензиях на владение страной, начинались бесчисленные грабежи, разбои, убийства и всевозможные злодеяния. Не проходило ни дня без взаимных преследований, нападений, избиений.

В те времена жил один из магнатов Славонии; измученный своими же соплеменниками многими обидами и изнуренный значительными потерями и не надеясь, что он сможет как-то противостоять этому злу, он отправился в Венгрию. Явившись тогда к королю Владиславу, он повел с ним разговор, убеждая его выступить для завоевания королевства Хорватии и подчинить его своей власти; он вполне уверил его, что это можно сделать без труда, поскольку престол королевства был не занят и оно оказалось без надежного королевского попечения.

Король Владислав, увлеченный этими советами, без промедления собрал многочисленное войско, выступил в поход и беспрепятственно занял всю землю от реки Дравы до Альп, которые зовутся Железными 155. После этого он перешел через Альпы и начал осаждать укрепления и крепости и затевать сражения с народами Хорватии. И так как они не оказывали друг другу помощи и были разобщены, король смог одержать легкую победу. Однако он не дошел до приморских областей; а прослышав, что какой-то народ вторгся в пределы его королевства, он вернулся в Венгрию.

Король этот был не только отважным в сражении, но выделялся набожностью и благочестием 156.

В его правление народ скифов, вторгшись во множестве в пределы Венгрии, учинил великое кровопролитие. Но король Владислав, сосредоточив в одном месте войско своего королевства, смело бросился на вражеские отряды и с Божьей помощью уложил на полях [сражений] большую часть вражеского племени, а остальных прогнал за пределы королевства 157.

Когда же король Владислав переселился к Господу, ему на королевском престоле наследовал Коломан 158. Будучи человеком воинственного духа, он положил подчинить своей власти всю страну до далматского моря. И он пришел с хорошо вооруженным войском и занял оставшуюся часть Славонии, которая не была завоевана Владиславом 159.

Таким образом он дошел до моря, намереваясь занять приморские города. Тогда первым делом он подступил к городу Сплиту, желая миром добиться, чтобы [жители] по собственной воле подчинились его власти и не допустили бы, чтобы он уничтожил их самих и их город. Однако сплитчане, накрепко заперев ворота и расположившись с оружием в руках по окружности стен, не пошли на соглашение с королем, страшась попасть под власть неведомого и чужеземного народа; ведь они не знали, [54] что затевал король в отношении города и горожан. Тогда король и его князья, возмущаясь и полагая, будто сплитчане презирают их, стали сурово угрожать гражданам; и, разбив лагерь недалеко от города, опустошали поля и грабили все, что могли. Отсюда и получилось, что сплитчане, ожесточившись духом, все вместе решились скорее вынести все испытания и потери, чем допустить иго венгров. Когда же прошло какое-то время, они, наконец, узнали через посредников, что те — христиане и что король хотел бы обойтись с ними по-доброму, если только они мирно подчинятся его власти. Тогда сплитчане, посовещавшись, направили архиепископа Кресценция к королю Коломану испросить у него мира. Тот благосклонно принял его и согласился со всеми требованиями, которые выставили сплитчане для заключения мирного договора. И записав все, что было установлено по благоусмотрению, король вместе со своими князьями поклялся все твердо соблюдать. А на следующий день присягнули сплитчане — сначала старшие, потом младшие, а затем все простонародье — в том, что они на все времена останутся верноподданными короля Коломана, его потомков и королевства Венгрии. Тогда король вошел в город и был встречен клиром и народом с большим почетом. В тот же день, приняв от коммуны всевозможные знаки внимания, составив и выдав иммунитетные привилегии, он отбыл.

По дороге оттуда он посетил Трогир, а затем Задар; принятый этими городами схожим образом, он выдал им привилегию на свободу 160.

И так он вернулся в Венгрию в 1103 году от Рождества Господа.

XVIII.

КАК МАНАС ХОТЕЛ ПРЕДАТЬ ГОРОД

После смерти доброй памяти архиепископа Кресценция по настоянию мирян были проведены выборы одного клирика из двора короля Коломана — его фаворита по имени Манас. Посвященный верховным понтификом, он имел местом своего пребывания город [Сплит], но часто отлучался в Венгрию для посещения королевского двора.

Сплитчане отдали королю Коломану угловую восточную башню. И король поместил в ней с немалым военным отрядом князя, который был сборщиком королевских податей по Хорватии. Однажды этот князь вознамерился занять город и полностью его разграбить. И тогда его люди, посовещавшись, решили, что не могло бы быть ничего более полезного, чем заручиться поддержкой архиепископа. Приглашенный архиепископ прибыл, дал свое согласие и указал день, когда во время массового [55] стечения всего народа на праздничное освящение одной загородной часовни находившиеся в башне венгры могли бы влезть на городские стены, а остальные, размещенные снаружи, по сигналу пришли бы на помощь; и таким образом город, слабо защищаемый своими гражданами, мог бы быть легко взят. План понравился и князю, и всем его сообщникам. И все было подготовлено согласно воле пресула.

В то время надежным комитом и правителем города был один человек замечательного усердия по имени Адриан, родом из Тревизо, по происхождению латинянин 161. Заботясь более о благополучии и свободе своих граждан, чем о собственном положении, он открыл гражданам всю низость обмана и в скором времени бежал на родину. А сплитчане, вступив в союз с трогирянами и другими далматинцами, тайно приняли меры предосторожности, расставив повсюду стражу 162.

Тогда во время объявленного торжества освящения известной часовни, которая находилась среди скал горы, прозванной «Кириелей-сон» 163, все сделали вид, что уходят из города, желая проверить, правду ли им открыл по секрету вышеназванный комит Адриан. Вдруг около трех часов находившиеся в башне начали трубить в трубы, развертывать знамена и рассеиваться по стенам города. Тем временем сплитчане, выскочив из укрытий, стремительно бегут к башне, поджигают ее и сталкивают вниз карабкающихся на стены. Так что все находившиеся в башне частью задохнулись в дыму, а частью, неудачно спрыгнув вниз, разбились о землю. Находившиеся в городе погибли от меча, а те, что пришли к ним на помощь, бежали в смятении, пораженные сильным страхом и ужасом. Архиепископ же, видя, что его злодеяние раскрыто, в чрезвычайном смущении, покрытый позором, покинул город, чтобы никогда больше не возвращаться.

Рассказывают, что после его бегства церковь в течение многих лет оставалась вакантной. Капитул же возглавлял тогда архидиакон Дабро Диций, а управлял городом комит Чернеха 164. Оба они, как говорят, по взаимному сговору используя церковные доходы для своих нужд, с помощью нелепых предлогов срывали выборы понтифика.

XIX.

ОБ ОТДЕЛЕНИИ ЗАДАРСКОЙ ЦЕРКВИ

В то время Задарскую церковь возглавлял епископ Миха, сын Калопрестанция 165. Архидиакон Дабро обещал ему архиепископство Сплитской церкви, а потому получал от него многочисленные подношения и [56] дары. Но обещая ему Сплитское архиепископство, он вовсе не собирался выполнять это. Преследуемый епископом, он дал ему слово, но ловко об манул его: действительно, он назначил день, когда бы тот мог, придя в Сплит, отслужить мессу и обратиться с наставлением о непозволительности столь долгого пребывания церкви без пастыря. И между прочим архидиакон посулил первым подать голос относительно кандидатуры избираемого епископа. Чего же боле?. Епископ прибыл, отслужил мессу произнес наставление, но тот, кто обещал призвать к его избранию про молчал. Видя, что он одурачен архидиаконом, епископ удалился в крайнем негодовании, задумав освободиться от обязательного подчинения Сплитской митрополии и полностью выйти из-под ее юрисдикции.

После смерти епископа Михи его место в Задарской церкви занял другой, который, следуя по стопам своего предшественника, выказывал непослушание Сплитской церкви. Тогда сплитчане избрали одного задарского клирика Григория. Он распорядился построить церковь св Иоанна, которая является капеллой курии 166. Но смерть настигла его прежде, чем он получил посвящение.

В это время жил клирик Гаудий, по происхождению сплитчанин приходской священник 167 церкви св. Анастасии, статный и выделявшийся среди прочих образованностью. Сын Котина, внук Карокулы, он имел множество родственников и свойственников и был влиятельным человеком. И потому он был поставлен архиепископом Сплитской церкви. Приход же церкви св. Анастасии он передал своему племяннику, примицерию 168 Мадию, брату Иоанна Массагалия, поскольку он пользовался его покровительством.

Гаудий был в большой милости у королей Венгрии, и, конечно, в силу своего высокого положения он часто посещал их курию. Поставлен он был в 1136 году при комите Чернехе 169. А пробыл он в сане архиепископа почти 40 лет.

Однажды Десса Макарелли посвящался в епископы Трогирской церкви. Архиепископ же для совершения посвящения призвал лишь епископа Хорватского. Когда тот прибыл и увидел, что действия архиепископа противоречат каноническим постановлениям, он прервал его, сказав: «Не должен архиепископ совершать посвящение только с одним отобранным епископом». Гаудий же по простоте или даже по недомыслию, сказал: «Вместо другого епископа у меня есть паллий». Тогда епископ хорватский, как человек толковый и осторожный, желая избежать грозящей его чести опасности, взошел на амвон и перед всем народом заявил протест, что он прибыл сюда не по своей воле, а вопреки своему желанию и по принуждению со стороны митрополита. Когда посвящение было таким образом проведено, проступок архиепископа Гаудия стал тут же [57] известен апостольскому престолу. И верховный понтифик 170, направив своего апокрисиария, наказал навсегда лишить сана как архиепископа, который посвящал, так и епископа, который был посвящен; с епископа же, заявившего протест, он постановил снять вину. Что и было сделано.

После этого архиепископ, разбитый параличом, ослабленный тяжелой болезнью, в течение долгого времени лежал в монастыре св. Бенедикта.

Но еще при его жизни вместо него был избран другой архиепископ по имени Абсалон, венгр по происхождению 171. После его смерти на его место был поставлен третий, архиепископ Петр Ломбардский, который, придя проведать Гаудия, увидел, что тот все еще носит на пальце епископский перстень; поэтому, решительно разоблачив его, он снял с его пальца перстень и удалился 172.

Этот Петр — человек, украшенный большой ученостью и добродетелями, был вначале епископом Нарнийским 173. Особенно силен он был в естественных науках, так что, взглянув в лицо здорового человека, он наперед знал, каким недугом он будет поражен в случае болезни и какими целебными средствами он мог бы избежать опасности.

И вернувшись в Венгрию после того как он в течение нескольких лет счастливо возглавлял Салонскую церковь, он скончался и был погребен в церкви св. Марии в Альбе 174. Благодаря молве о достойном похвалы образе его жизни его могила весьма почиталась жителями этой страны.

XX.

О ХВАРСКОМ ЕПИСКОПСТВЕ

В то время как престол Задарской церкви оставался незанятым, три клирика этой церкви, а именно Лампредий Марихн, Петр Камазий и Мартин Манзавини наперебой добивались должности понтифика. А комитом города был в то время Петрана 175. Он стал оказывать поддержку партии Лампредия, надеясь, что с ним его ждет сладкая жизнь, поскольку сам он не был ни гордым, ни благородного происхождения. В конце концов именно этот Лампредий был поставлен задарским епископом.

Он первым при содействии патриарха Градо в 1145 году Господа получил паллий от папы Анастасия 176. В то время архидиаконом Сплитской Церкви был некий Лукар, сын Дуима Цикле. Страдая от того, что задарцы стремились отделиться от Салонской митрополии, он просил у клира и народа совета и средств, обещая самолично отправиться к апостольскому престолу и защищать привилегии Салонской церкви от домогательств задарцев. [58]

Но этот архидиакон был настолько им ненавистен, что они не поверили сказанному; более того, без всякого стыда они бросили ему в лицо такие слова: «Мы не желаем, чтобы Сплитская церковь через тебя получила какую-либо выгоду». Потрясенный таким ответом архидиакон замолчал и в дальнейшем не вмешивался в дела подобного рода. И поскольку Сплитская церковь была без архиепископа, задарцы могли легко без помех добиться отделения своей церкви.

В те времена, как и в старину, острова Хвар и Брач были диоцезами Сплитской церкви; архипресвитером же на них был некто Чернета, священник капеллан из Сплита. А вышеназванные клирики, которые добивались места епископа, принялись враждовать с комитом из-за его благоволения к Лампредию. Желая помириться с ними, одному он предоставил епископство Апсарское, которое вместе с двумя другими епископствами, а именно Вегленским и Рабским, они освободили от подчинения Сплитской церкви 177; что же касается Мартина, то он заставил островитян избрать его, изгнав архипресвитера Сплитской церкви — дело в том, что этот комит вместе с венецианцами захватил власть над этими островами 178. И хотя Мартин был избран властью задарского комита, он все-таки не захотел быть посвященным в Задаре, но, отправившись в Рагузу, получил посвящение от рагузского архиепископа Андрея и от епископов Ульцинского и Свачского 179. И он не выказывал покорности Задарской церкви, но всякий раз обнаруживал должное почтение в отношении Сплитской.

В то время, когда Сплитская церковь была вакантной, один кардинал, человек большого авторитета и исключительных достоинств, выполнял обязанности легата по всему королевству Венгрия 180. Так как он немало времени провел в резиденции в Сплите, он снискал себе у всех любовь и расположение, ведь он заслуженно оказывал почтение отдельным лицам.

Случилось так, что в это время клир Сплитской церкви собирался для избрания архиепископа. И на обычном предварительном рассмотрении вопроса о выборах в архиепископы все голоса в конце концов единодушно сошлись на личности этого самого кардинала 181. Но когда все торжественно восславили избрание, комит Иоанн собрал вдруг толпу народа, и вот, как водится у грубых мирян, известными пренебрегать, за неизвестных держаться, несомненное отвергать, сомнительное почитать, они приходят к этому легату с криками и с дрожащими от гнева губами. И начинают публично заявлять, что во всем остальном они его уважают и стремятся всячески почитать, но не могут согласиться с тем, чтобы он был поставлен их архиепископом 182. Тогда кардинал, улыбнувшись, успокоил их ласковыми речами, сказав: «Мужи [59] сплитские, не подобает разумным людям по пустякам впадать в ярость и с такой легкостью затевать свару, словно было допущено великое злодеяние. Что касается моего избрания, из-за чего вы пришли теперь в смятенном состоянии духа, то вам следует успокоиться, поскольку мое желание более отвечает вашему нежеланию, чем голосам клириков, которые решили назначить меня своим понтификом; однако я отказываюсь от этого избрания не из-за вашего роптания, но поскольку я полагаю более угодным Господу служение делу вселенской церкви, которое лежит на мне». А обратившись к клиру, он сказал: «Поскольку вы оказали мне предпочтение по искреннему расположению, я благодарю вас, однако выбор ваш перенесите на другого». После чего этот кардинал вернулся в курию, и по прошествии нескольких лет он стал верховным понтификом под именем Григорий VIII 183.

А в правление господина папы Александра III 184 сплитские клирики направили ему смиренную просьбу, чтобы он соизволил поставить им пастыря. Любезно откликнувшись на их просьбу, он назначил им Гирарда, родом из Вероны, капеллана курии. Посвященный этим верховным понтификом, он весьма достойно и благонравно приступил к управлению Сплитской церковью 185.

В то время сплитчане и почти вся Далмация подчинялись константинопольской империи 186. Вследствие этого сплитские граждане принялись упрашивать архиепископа Гирарда, чтобы он, отправившись в Царьград, под присягой подтвердил от своего имени и от имени граждан верность императорскому величеству. Но поскольку из-за папского предписания он не мог дать согласия, а граждане, приставая, вроде бы совершали насилие, досточтимый Гирард обратился к папе Александру, прося у него совета, как следует поступить в подобном случае. И господин папа, сочувствуя испытанному им несправедливо насилию, поставил его во главе Сипонтинской церкви, сохранив вместе с тем за ним управление церкви Сплитской 188.

Почти в то же время жил один князь хорватов по имени Релес, человек сильный и чрезвычайно воинственный. Страстно желая стать во главе города Сплита, он то прельщал его граждан обещаниями, то устрашал всяческими угрозами, они взяли его в правители. Но сплитчане никоим образом не позволяли совратить себя, решительно отвергая правление человека славянского рода 189. Тогда этот князь, начав жесточайшую войну, стал открыто нападать на город; подбираясь к стенам с вооруженными отрядами всадников, он угонял большую добычу — людей и скот. А сплитчане, не решаясь выступать против такой вооруженной силы, хоронились за стенами; все же изредка они совершали тайные вылазки и как могли вредили врагам. [60]

Однажды случилось так, что князь Релес, собрав большое войско, разбил лагерь напротив города и принялся вырубать виноградники и валить фруктовые деревья. Тогда подавленные сплитчане, с воем глядя издали на свои потери, направили к предводителю гонцов, которые в миролюбивых выражениях потребовали, чтобы он прекратил терзать сплитчан и по-дружески договорился с ними о заключении мира. Однако, будучи человеком сумасбродным и раздуваясь от непомерного высокомерия и чванства, он обратился к гонцам с такими словами: «Я не успокоюсь до тех пор, пока не вырублю все ваши виноградники, чтобы в городе не осталось и столько вина, сколько может войти в чашу для совершения одной мессы». Возвратившись, гонцы передали гражданам зловещий ответ предводителя. А те, обратив взоры к небу, сказали: «Всемогущий Боже, проклявший гордыню, умерь их высокомерие и взгляни милосердно на нашу скорбь, которую мы через них несправедливо испытываем».

И вот по прошествии нескольких дней этот самый князь, как обычно, явился, громко бряцая оружием, и, приблизившись к стенам города и угрожая оружием и криками, подстрекал к бою охваченных страхом и трепещущих граждан. Однако вскоре какой-то дух отваги вспыхнул в сердцах латинян, и, внезапно схватившись за оружие и, сгрудившись, они через ворота устремляются наружу; и, призывая Божью помощь, они выстраивают в боевом порядке два отряда. Затем, вручив два знамени двум знаменосцам — наиболее испытанным людям, они наказывают всем бойцам, чтобы один отряд следовал за одним, а другой — за вторым знаменем. И вот, ободряя друг друга, они с двух сторон показались перед врагами. Славяне же, видя, что латиняне против обыкновения вышли из своего укрытия, весьма обрадовавшись, сразу направляют на них свое войско. Один отряд наших, как было заранее договорено, постепенно приближался к противнику с фронта, а другой, обойдя с тыла, подстерегал его из засады. И тут, схватившись в рукопашной схватке, они завязали жестокий бой. А те, кто был в засаде, внезапно выскочив, бросились на помощь своим. Что же до стариков, то, бродя по улицам, они с мольбой воздевали руки к небу, а женщины, юноши и девушки, глядя со стен, трепетали от сильного страха. Священники и монахи, распростершись в церквях, взывали о Божьей помощи. И вот по воле Божьей сам гордый предводитель первым был сражен ударом копья. И тотчас распались их боевые ряды, и, спасаясь от наших мечей, они полегли на полях; и погибло их множество. Тогда сплитчане, одержав победу над своими врагами и с радостью возвращаясь назад, отрубили голову этого никудышного предводителя и выставили ее на Постурие 190. Вот так закончилось это несчастье. [61]

XXI.

ОБ АРХИЕПИСКОПЕ РАЙНЕРИИ

Когда умер блаженной памяти архиепископ Гирард 191, собор всех сплитских церквей склонился к тому, чтобы никого не выбирать, но испросить у апостольского престола достойного пастыря. После этого они направили в курию своих легатов, священника сакристу 192 Иония с еще одним [священником]. Придя, они смиренно положили к ногам господина папы прошение Сплитской церкви.

А в то же время была затеяна крупная тяжба между клириками тосканского города Калле 193, с одной стороны, и их епископом — с другой из-за каких-то прав их церкви; и обе партии в течение долгого времени находились в курии, ведя неослабную борьбу. И так как невозможно было успокоить бурю этой ссоры, господин папа решил найти путь, ведущий к благотворному пресечению столь застарелой неприязни. Поэтому он освободил Райнерия от уз управления, которыми он был связан с Калльской церковью, и поскольку он знал его как человека весьма способного к пастырскому правлению, то, призвав нунциев Сплитской церкви, он предложил его им для поставления отцом и пастырем их церкви. И хотя клирики Калле донимали его ненавистью и притеснениями, однако теперь возвратились к себе сильно опечаленные утратой архиепископа.

Райнерий же обрадовался, получив паллий как знак своего достоинства, и, довольный, поспешил отправиться в путь с нашими нунциями. Наконец, они достигли Равенны. А у архиепископа Райнерия было немало серебряных сосудов, денег и драгоценного епископского облачения 194. И так как они боялись нападений морских пиратов, то не захотели везти с собой на корабле вышеуказанные вещи; и архиепископ, поместив их в одну бочку, передал на хранение в монастырь св. Марии в порту Равенны, наказав никому не выдавать сданное на хранение, кроме как в руки одного из своих слуг, на которого в присутствии того он показал. После этого, взойдя на корабль, они двинулись в путь.

По прибытии в город он был встречен с великой радостью клиром и народом. И с большим знанием дела он принялся управлять церковью, «исцелять» клириков, наставлять народ поучительными примерами, неусыпным старанием приумножать имущество церкви 195.

А теперь вернемся к епископу островов Мартину. Когда он состарился, то, настигнутый какой-то болезнью, сделался как бы совершенно безумным. Островитяне же, не вынеся его безумия, изгнали его и, обратившись к Сплитской церкви, избрали Лукара, сына Дуима Цикле, [62] архидиакона этой церкви, который, будучи представленным архиепископу Райнерию, был им посвящен 196.

Почти тогда же, во время схизмы, господин папа Александр вышел на корабле из Апулии и прибыл на остров Вис. Поскольку архиепископ знал об этом наперед, он тотчас же, снарядив множество судов, в сопровождении многочисленного клира и нобилей города, прибыл к нему, доставив съестные припасы и многочисленные дары. Он пробовал упросить его, чтобы тот соизволил повернуть к городу Сплиту, который находился поблизости; но папа не согласился; ведь он торопился в Венецию для примирения с императором Фридрихом 197; так что он отплыл отсюда и прибыл в Задар 198. А архиепископ Райнерий находился с ним 199.

В то время епископ островов Мартин, вновь обретя рассудок и уже находясь в здравом уме, подал господину папе жалобу относительно своего изгнания и вмешательства Лукара. Верховный понтифик, выслушав и разобравшись в существе дела, низложил Лукара. А Мартина вновь направил на его кафедру.

Тем временем в Константинополе правил славной памяти Мануил. И вся Далмация и почти целиком Хорватия были подчинены его императорской власти. Чрезвычайно милостивый ко всем своим подданным, он был не сборщиком податей, но щедрейшим дарителем своих богатств. Всех обращавшихся к нему он почитал, всем покрывал издержки из царской казны. Так вот, получив список жителей города Сплита, он всем определил жалованье, и даже младенцам в колыбели он наказал давать по одному золотому. Он отправлял своих дук 200 с большим военным снаряжением и с крупными суммами денег на расходы. Они приходили и удерживали приморские города и большую часть Хорватии 201.

Поэтому сплитчане просили архиепископа Райнерия, чтобы он пошел в Константинополь посетить императорский двор. Согласившись с радостным воодушевлением и взяв с собой нескольких знатных граждан, он отправился в Константинополь. Представившись императору Мануилу, он с глубоким уважением поприветствовал его от имени своих граждан и был принят императором с большим почтением; и во все время своего там пребывания он был достойно и в изобилии обеспечен за счет двора. Когда же он испросил у принцепса разрешения вернуться, тот щедро одарил его ценными подношениями. И так, радостный и с богатыми дарами Райнерий возвратился к своей церкви 202.

А был Райнерий человеком очень твердым и бесстрашным и не позволял, чтобы права и имущество церкви терпели ущерб. И потому однажды он отправился к горе Мосор, чтобы разузнать о некоторых землях церкви, которые были захвачены славянами. Совершая обход вместе с теми, кому были знакомы эти земли, он обмерил и определил их [63] границы. Но тут некий Николай со своими братьями и родней, происходившими из рода Кацитов 203, стал сильно возмущаться действиями архиепископа. И созвав толпу народа, они в сильной ярости кричали, напирая со всех сторон на Райнерия: «Коварный пастырь, что ты затеваешь против нас? Неужели ты думаешь, что сможешь прогнать нас с земли, которой владели наши отцы и деды? И если ты не уймешь свою жадность, этот день будет последним в твоей жизни».

Однако Райнерий, как человек очень стойкий, нисколько не испугавшись их угроз, сказал вполне твердым и суровым голосом: «Эта земля не ваша, как вы объявляете, но владение церкви блаженного Домния, которое вы пока что удерживаете». На эти слова вся толпа славян, схватив камни, разом бросилась на него в неистовом безумстве и разошлась только тогда, когда бездыханное тело осталось под большой грудой камней. А люди, которые сопровождали пастыря, чувствуя, что с его смертью бешенство славян будет разгораться, побежали к городу, чтобы известить граждан о столь тяжелом злодеянии. Пораженные неожиданным известием, граждане бросаются к оружию, спешат кто морем, кто по суше к горе Крас, где свершилось преступление. Но когда они прибыли на место, все враги уже скрылись, а там лежал несчастный понтифик, словно погребенный под грудой камней. Тогда, вызволив и подняв на корабль его истерзанные останки, они последовали в город в великой скорби и печали. А клирики, устроив, согласно обычаю, торжественную погребальную церемонию, вместе с народом вынесли тело и похоронили его в церкви св. Бенедикта 204.

В то время жил один священник по имени Миха. Поскольку он часто уличался вышеназванным [архиепископом] в прегрешениях, то воспылал против него сильной ненавистью; он был не из тех, кто менялся бы к лучшему, но из тех, кто склонялся к худшему. И потому он обрадовался, видя, что обличитель его пороков мертв. И словно глумясь над его смертью, сказал некоторым своим пособникам: «Дайте мне напиться воды, чтобы я мог сказать, что пережил этого зловредного пресула, который не оставлял меня в покое». Но когда он выпил поданную по его желанию воду, его словно чудом хватил удар, как если бы вместо этой воды он выпил зелье; он сразу же слег в постель, с которой никогда уже не поднялся, и вскоре умер.

Сплитчане же, проведя розыск убийц архиепископа, обнаружили нескольких, которых сразу же вздернули на виселицу. Всемогущий Бог недолго позволял оставаться безнаказанным такому злодейству: ведь все, кто приложил нечестивую руку к пролитию невинной крови, спустя короткое время погибли вместе со своим потомством — кто от голода, кто от меча, кто от чумы 205. [64]

Скончался же досточтимый Райнерий в канун августовских нон, в 1180 году 206. А церковь он возглавлял пять лет.

После его смерти сплитчане попросили его слугу пойти в Равенну и оставленное архиепископом доставить в Сплитскую церковь. И он, будучи человеком верным и честным, успокоил граждан и, снарядив судно отправился в Равенну. Вместе с ним послали одного клирика по имени Радда Маруле. Они предъявили хранителям некоторые архиепископские знаки. И так как он был тем самым человеком, в чьи руки архиепископ распорядился передать отданные на хранение вещи, ему отдали целиком бочку, в которой были заключены упомянутые вещи. И, получив все, они возвратились домой. Некоторые из этих вещей были переданы церкви, а оставшимися коммуна распорядилась по своему усмотрению.

(пер. О. А. Акимовой)
Текст воспроизведен по изданиям: Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М. Индрик. 1997

© текст - Акимова О. А. 1997
© сетевая версия - Тhietmar. 2003

© OCR - Шух. Ю. С. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Индрик. 1997