Библиотека сайта  XIII век

1030-1041

ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО

РАССКАЗ ОБ ОБЛАСТИ МЕКРАН И О ТОМ, ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО В ПОРУ ЭМИРА МАХМУДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ!

Когда Ма'адан, правитель Мекрана, умер, между двумя его сыновьями, Исой и Бу-л-Аскаром, возникло разногласие, и дело со ступени слов перешло на ступень мечей. Войско и раияты склонились на сторону Исы, и Бу-л-Аскар бежал и прибыл в Систан, — а мы тогда ходили в поход на Сумнат. Ходжа Бу Наср Хафи, поистине [235] благородный человек, хорошо его приютил, представил ему достойное жилище и обращался с ним, как с дорогим гостем. Ходжа Абу-л-Фередж Али сын Музаффара, да продлит Аллах его великолепие, ныне, в счастливое царствование преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры, да продлит Аллах его существование и да поможет родичам его, исправляющий должность государственного мушрифа вместе со своими наместниками, единственный в свое время по образованности, уму, знанию и обходительности человек, приехал в том же году ¹⁹² в Систан и [там] у него завязалось общение и дружба с ходжой, отцом моим, да смилуется над ним Аллах. Он многое рассказывает об этом событии и ныне мой друг. А брат его, ходжа Бу Наср, да смилуется над ним Аллах, тоже в том году прибыл в Каин. [Потом] оба они приехали в Газну и много послужили, покуда не достигли столь [высоких] степеней, что Бу Наср умер, будучи в должности ариза. Он был весьма образован, хорош собой, обходителен и мудр. Почтенный сын его жив и ему поручена должность мушрифа Газны и Газнийской области.

Эмир Махмуд, да будет им доволен Аллах, согласился, то, что нужно было постановить, постановили, и мекранцев отпустили обратно. [236]

Султан Мас'уд, да будет им доволен Аллах, когда в Герате дела пришли в порядок, как я упомянул в пятом томе «Истории», назначил джамедара Ярук-Тугмиша с сильным отрядом дворцового войска и туркменами Кзыла, Буки и Кокташа, которые, отдавшись под покровительство, прибыли служить, и отправил их в Систан, а оттуда они двинулись в Мекран. Эмира Юсуфа [тоже] с сильным отрядом войска он послал в Кусдар и сказал: «Это, дескать, ваша подмога, коль скоро наступит нужда в помощи, он пошлет людей, а ежели он сам потребуется, то придет». Начальнику же этого войска он тайно приказал, чтобы тот наблюдал за Юсуфом. Цель посылки его в Кусдар [237] заключалась в том, чтобы его на некоторое время удалить с глаз воинства, ибо на нем лежало звание сипахсалара. В общем в этом же году его устранили в Балаке ¹⁹⁶, в Пули Хумартегин, когда мы шли в Газну. Рассказ об этом пойдет ниже, в томе седьмом.

Когда мекранец услышал известие об этих отрядах и о брате, он приготовился к войне и собрал двадцать тысяч пехотинцев киджских, ригских и мекранских из каждой области и из всякого разряда ¹⁹⁷ [людей], а также шесть тысяч конницы. Хаджиб-джамедар прибыл в Мекран — это был очень умный и осмотрительный полководец, знаменитый воин — и с ним начальники и алчущее [сразиться], устроенное войско. Две тысячи султанской конницы и туркмены расположились в засаде, в насаждениях финиковых пальм [противника]. Пробили в литавры. Показался мекранец. Он был на слоне и вел свое войско, конное и пешее, и десять отборных слонов. Завязали бой, словно жернова закрутились в крови. Оба войска доблестно сражались, не жалея жизни и джамедар уже почти был разбит, но он выехал вперед, бросил клич своему войску, бойцы и знатные мужи поддержали, ринулись из засады и мекранец, потерпев поражение, повернул вспять. Его настигли в тесном месте, где он бежал, убили и отрезали /245/ голову. Множество его воинов было перебито. Город и округу на три дня предали разграблению. Потом эмиром поставили Бу-л-Аскара и когда он стал крепко, и население области его признало, джамедар с отрядом вернулся обратно, как потом будет упомянуто. Владение Мекран оставалось за Бу-л-Аскаром до самой его смерти, как [тоже] будет рассказано в сей «Истории», [в частях] о правлении государей. Да смилуется над ними Аллах и да дозволит он насладиться преславному султану Фаррухзаду жизнью, молодостью, престолом и царством!

ОБ ОТБЫТИИ ЭМИРА МАС'УДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ ИЗ БАЛХА В ГАЗНУ

В конце тома шестого я сказал, что эмир Мас'уд первого числа месяца джумада-л-ула лета четыреста двадцать второго ¹⁹⁸ переехал из сада в кушк Абдал'ала ¹⁹⁹ и соизволил отдать распоряжение о том, что необходимо, дескать, уладить те дела, которые еще остались неулаженными, ибо он на этой неделе отправится в Газну. Все дела уладили. Когда он намеревался выступить, то сказал Ахмеду, сыну Хасана: «Тебе придется пробыть неделю в Балхе, потому что здесь остаются всякого рода люди — амили, казии, шихне разных городов и жалобщики. Выслушай их речи и всех отпусти обратно. Потом в Баглане присоединись к нам, потому что мы по пути немного займемся охотой и вином в Семенгане». — «Слушаюсь, — ответил [ходжа],—только мне понадобится дебир из посольского дивана, дабы написать что-либо, [238] ежели прикажет государь, и казначей, ежели надобно будет кому-нибудь дать халат». — «Ладно, — ответил эмир, — скажи Бу Насру Мишкану, чтобы назначил одного дебира, да чтобы поставили кого-либо из казначеев с диремами, динарами и одеждой, дабы ходжа приказывал [выдать] то, что сочтет подходящим. И пусть [сам ходжа] сделает так, чтобы дней через десять освободиться от всех дел и поспеть к нам в Баглан».

Великий ходжа Ахмед, сын Хасана, ежедневно открывал прием в своем помещении в Дер-и Абдал'ала, сидел [там] до часа пополуденнои молитвы и правил дела. Я находился вместе с его дебирами, и писал то, что он мне приказывал, и исполнял дело. [Ходжа] жаловал султанские халаты и награды. По сотворении пополуденнои молитвы посторонние расходились, а дебиров, своих людей и меня вели к столу, мы обедали и удалялись. Так миновала целая неделя, покуда все дела не были окончены; я много чего получил. Затем [ходжа] двинулся в путь из Балха. В дороге, несмотря на то, что с ходжой был слон с балдахином и верховое животное с люлькой, он сидел в закрытых носилках с прорезанным впереди окошком, которые тащили на себе [239] человек пять. Из Хиндустана в Балх он приехал таким же способом, чтобы телу было легче и покойней.

В Баглане мы догнали эмира, а эмир /247/ уже там развлекался, охотился и поджидал ходжу. По прибытии [ходжа] доложил, что было сделано по каждому делу, и эмир остался весьма доволен. Простояли еще один день, и войско потянулось по долине Зиркана и Гурвенда; вышли из нее и сделали привал на три дня с винопитием и охотой в Дешт-и Хуране. Такого времени никто не запомнил, потому что мир походил на свадебное торжество, и государь, окруженный блестящей свитой, ехал беззаботно, со спокойным сердцем до Первана. Выступили из Первана и, все так же веселясь и развлекаясь, дошли до Балака. Каждый день из Газны навстречу прибывала с поклоном новая толпа народу. Так, Бу-л-Музаффар, рейс [города] Газны, заместитель своего отца ходжи Али, представился в Перване, [привезя] множество яств необычных и тонких, а вслед за ним и другие, покуда мы не приехали сюда в Балак. Приезжавшие лица удостаивались милости соразмерно своему месту и чину. *А Аллах знает лучше!*.

О ЗАКЛЮЧЕНИИ ЭМИРА АБУ ЯКУБ ЮСУФА, СЫНА НАСИРАДДИНА АБУ МАНСУРА СЕБУК-ТЕГИНА СПРАВЕДЛИВОГО, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НИМИ АЛЛАХ!

Устранение сего эмира произошло в этом Балаке. Про это событие есть что рассказать в подробности, [о нем] нужно написать обязательно, чтобы дело узнали полностью. Эмир Юсуф был человек очень незлобивый и к раздорам и крамольным делам непричастный. В пору [царствования] его брата, султана Махмуда, да смилуется над ним Аллах, он каждый день столь был занят двукратным предстанием на поклон, что к прочим делам не поспевал, а в промежутки, когда освобождался от службы, он предавался своим забавам, веселью и вину. При подобном образе жизни, будучи юным и здоровым, живя в довольстве, достающемся без труда, ясно, какой он мог приобрести жизненный опыт. Когда эмир Махмуд скончался, и слоновод сошел с головы слона, в Газну прибыл и сел на престол царства эмир Мухаммед. Дяде своему, эмиру Юсуфу, он препоручил должность сипахсалара, и дела пошли так, как пошли, [об этом] я уже рассказывал. Срок существования этого царства был весьма недолговременный, [с ним и срок] сипахсаларства Юсуфа, где же тут было научиться бдительности. Тогда случилось, что эмира Мухаммеда посадили в крепость Кухтиз в Тегинабаде. Несмотря на то, что могущественных царей умасливают и стараются стать к ним поближе, /248/ и цари охотно идут навстречу такому заискиванию, они этим людям не доверяют. [240]

В рассказах о Якубе, сыне Лейса ²⁰², я читал, что он намеревался взять Нишабур, чтобы свергнуть хорасанского правителя Мухаммеда, сына Абдаллаха, сына Тахира ²⁰³. Вельможи поры могущества [этого правителя] искали сблизиться с Якубом и посылали к нему спешных гонцов с письмами: надобно, дескать, поторопиться скорей, дабы пограничная область Хорасан, область огромная, не пошла прахом, а то от нашего господина толку нет никакого, кроме забавы. Трое стариков, более подвинутых в годах и более мудрых, не стали смотреть [в сторону] Якуба и благорасположения его не искали, а продолжали оставаться в серае Мухаммеда, сына Тахира, до тех пор, покуда не явился Якуб, сын Лейса. Мухаммеда, сына Тахира, заковали, а этих троих схватили и доставили к Якубу. «Почему вы не искали сближения сo мной, — спросил Якуб, — как поступили ваши товарищи?» — «Ты великий государь,— отвечали они, — и станешь еще более велик, чем теперь; ежели мы ответим правду, и ты на нас не разгневаешься, то мы скажем». — «Говорите, не разгневаюсь», — приказал [Якуб]. — «Видел ли нас эмир когда-либо, кроме сегодняшнего дня?» — спросили они. «Нет, не видел», — ответил [эмир]. «Была ли когда-нибудь у нас с ним или у него с нами какая-либо переписка и посылались ли гонцы?» — «Нет, не было». — «Так вот, мы люди старые, ветхие и долгие годы служили государям дома Тахира и в их державе видели много хорошего и приобрели высокий сан; пристойно ли нам было вступить на путь неблагодарности и искать благорасположения у их противников, даже ежели отрубят голову? Вот каково наше положение, сегодня мы в руках эмира, а наш государь пал. Пусть же [эмир] поступит с нами так, как угодно будет господу богу, да славится имя его, и как подобает благородству и великодушию эмира». — «Ступайте домой и будьте спокойны,— промолвил эмир, — таких благородных людей, как вы, нужно сохранить, вы нам пригодитесь, вам всегда следует находиться при моем дворе». И они, поблагодарив, удалились с миром. Потом Якуб всех тех людей, которые искали его милости, приказал отстранить, все их достояние отобрать и их прогнать, а этих трех он возвысил и оказывал им доверие в государственных делах. Такие рассказы я привожу ради того, чтобы хулители легкомысленно не болтали о великом государе Мас'уде, а говорили, как было поистине, потому что естество государей, их образ жизни и обычаи не таковы, как у прочих: то, что они видят, никто видеть не может. К тому же у эмира Юсуфа появилось благожелательное отношение к эмиру Мухаммеду, ради того, чтобы соблюсти волю султана Махмуда, но став на одну сторону, он обидел другую. У эмира Юсуфа были две дочери, одна большая, /249/ уже совершеннолетняя, а другая маленькая, еще не созревшая. Эмир Махмуд выдал совершеннолетнюю за эмира Мухаммеда и совершил бракосочетание, а незрелую, чтобы не было обиды, пообещал эмиру Мас'уду, но [241] бракосочетания не совершали. Справить свадьбу эмир Махмуд велел стол пышно в серае эмира Мухаммеда на Малой площади, что подобной никто не запомнил. Когда серай красиво убрали и все устроили, эмир Махмуд сел верхом и приехал туда, был очень ласков с эмиром Мухаммедом, пожаловал его царским халатом, одарил его множеством вещей. [Все] удалились, а благородные жены серая ²⁰⁴ остались у жениха. Внезапно новобрачную схватила горячка. В час полуночной молитвы доставили носилки. На реке было полно знатных женщин со множеством зажженых свечей и факелов, чтобы проводить новобранную в Кушки Шах, и несчастная, не видавшая света, нарядная, вся в золоте, драгоценных уборах и самоцветных камнях, отдала, богу душу. И все дело рухнуло. Об этом тотчас же узнали и довели до эмира Махмуда. [Эмир] очень огорчился, но что поделаешь с налетевшей судьбой, ведь господь бог, да славится поминание его, показывает рабам своим подобные случаи, чтобы они понимали свою ничтожность. На другой день [султан Махмуд] приказал совершить бракосочетание эмира Мухаммеда со второй дочерью, которая была обещана эмиру Мас'уду. Эмир Мас'уд был весьма удручен но разговора быть не могло. Девочка была еще совсем маленькая и перевод ее в, дом [супруга] отложили. Время шло, обстоятельства менялись, эмир Махмуд скончался, и, в конце концов, эта девочка попала в гарем эмира Мухаммеда в то время, когда он прибыл в Газну и сел на престол царства. Говорили, ей было четырнадцать лет. В тот вечер, когда ее из нашего околотка Сери Асья провожали из отцовского серая в эмирский кушк, я наблюдал чрезвычайно пышный обряд. После того, как эмира Мухаммеда посадили, девочку отправили к нему в крепость. Несколько времени она провела там и возвратилась обратно, потому что сердце ее стало скучать. Она и по сей день здесь в Газне. Эмир Мас'уд был оскорблен подобной невежливостью своего дяди. Этому способствовала еще и судьба-победительница, и Юсуф с престола упал в колодец ²⁰⁵. *Упаси нас Аллах от несчастья!* Когда в (Герате дела султана Мас'уда пришли в порядок и выправились, как я рассказывал, он отправил хаджиба Ярук-Тугмиша, джамедара,. в Мекран со значительным отрядом, чтобы очистить Мекран от врагов и посадить там Бу-л-Аскара. Эмира Юсуфа же он послал с десятью ее рхенгами и отрядом войска в Кусдар, чтобы быть подмогой джамедару и чтобы мекранское дело поскорее разрешилось. /250/ Но это был лишь предлог, поскольку он хотел, чтобы Юсуф некоторое время провел подальше от его глаз и глаз войск и пребывал в Кусдаре как бы пленником [этого] города, а серхенги состояли бы при нем приставами. Его хаджиба Тогрула, которого он любил больше своих детей, тайно соблазнили по повелению султана и подговорили, чтобы он был соглядатаем при [эмире Юсуфе] и доносил бы все, что будет происходить, [242] дабы [потом] получить плоды этой услуги в виде высокого положения. И cей глупый турок съел этот глум ²⁰⁶, не понимая, что вероломство влечет за собой несчастье. Он приобщил к делу гонцов, посылал их из Кусдара в Балх и сообщал скрытно Абдусу правду и ложь, и это докладывали султану. Где было Юсуфу догадаться, что его наперсник следит за ним неотступно душой и телом, чаще всего за вином, когда он ворчал и говорил более откровенно: «Дескать, что случилось, что все мы полетели кувырком, эдак мы все один за другим пропадем; слово, что ли, нужно нарушить или совершить измену, чтобы как-то поправить дело?» Обо всем этом писали да [от себя] добавляли, чтобы еще больше рассердить султана. К тому же Тогрул сообщил, что Юсуф собирается податься в Туркестан и уже начал переписку с ханами.

Когда оставалась еще одна стража ночи, эмир снялся из Сатаджа и тронулся в Балак, ибо сераперде разбили там. Он сидел в балдахине на слонихе. Зажегши факелы, ехали, рассказывая приключения. Недалеко от города, издали, со стороны Газны, в степи, показались [огни] факелов. «Это, должно быть, мой дядя Юсуф, которого мы позвали, — сказал эмир, — он хотел приехать принять [нас]», — и приказал двум накибам съездить и встретить его. Они поскакали по направлению к факелам, доехали до них, примчались обратно и доложили: «Да будет [243] долгой жизнь государя, это — эмир Юсуф». Через час он подъехал. Эмир Мас'уд придержал слониху, а эмир Юсуф спешился и облобызал землю. Старший хаджиб Бильга-тегин и все вельможи и старшины, бывшие с эмиром, тоже спешились. Кликнули его коня и посадили на него с пребольшим почетом. Эмир Мас'уд очень живо его расспрашивал, непомерно много. Они ехали, и [эмир Мас'уд] разговаривал только с ним, пока не рассвело. Остановились для молитвы. Эмир со слонихи пересел на коня и [снова] поехали, разговаривая, Юеуф по левую руку, покуда не прибыли в войсковой стан.

Конец этому был таков, когда день подошел к часу пополуденной молитвы, там поставили трех индийских старшин с пятью сотнями конницы в полном вооружении и трех индийских накибов с тремястами отборных пехотинцев. Привели оседланного мула. Я видел /252/ эмира Юсуфа, как он встал, все еще в шапке, высоких сапогах и поясе, обнял своего сына и заплакал. [Потом] он растегнул пояс, отбросил его и обратился к Абдусу: «Этого мальчика я препоручил господу богу, велик он и всемогущ, а после него тебе». Тогрулу же он сказал: «Радуйся, предатель! Для того ли я тебя воспитал и любил больше родного сына, чтобы ты со мной так поступил ради ласкового взгляда, который купил? Достанется и тебе по заслугам!» Он сел на лошадь и его увезли в крепость Секавенд. После этого я его уже больше не видел. В следующем году, четыреста двадцать третьем, когда мы возвратились из Балха, с дороги пришло письмо, что он скончался в крепости Деруне, да смилуется над ним Аллах! Об этом Тогруле есть рассказ коротенький, но примечательный. Я его обязательно расскажу, а потом снова вернусь к [повествованию] истории. [244]

РАССКАЗ О ГУЛЯМЕ ТОГРУЛЕ АЗУДИ

Эмир Махмуд позвал своего слугу по имени Сафи под началом коего находилось несколько гулямов, и приказал ему отослать Тогрула к брату. Его отправили, Юсуф возликовал, щедро одарил слуг и, раздал много милостыни, а того гуляма возвысил. Тот сделался у него [245] хаджибом, и Юсуф любил его пуще сына. Когда черная ночь для него сменилась ясным днем, а солнцу случилось затмение ²⁰⁷, Тогрул посватал себе жену из именитого семейства и обставил бракосочетание и свадебное торжество столь неуместной пышностью, что некоторые благоразумные люди [этого] не одобрили. Наказание и возмездие тому вельможе были такие, как я рассказал, а Тогрул после смерти своего господина получил нечто вроде чина и кое-какую благодарность от султана Мас'уда, но стал ненавистен ему и большей части людей. Предательство измучило его и он умер в молодом возрасте, обманутый в надеждах. Это и есть наказание за вероломство. Сохрани господь, да славится поминание его, всех мусульман в добродетельной чистоте и да окажет он вернейшую помощь отблагодарить его за благодеяния, ибо облагодетельствованы мы по милости и всеобъемлещему милосердию его! /254/

Еще был Амуй. Амуй, когда дела его стали плохи, отошел в безопасное место. После [смерти] Юсуфа он бросил служить созданию [человеческому] и предпочел михраб, молитву, Коран и благочестие и при этом остался. Государи из этого дома, да будет ими доволен Аллах, несколько раз предлагали, чтобы он исправлял какую-нибудь должность, и он недолгое время был саларом газнийских газиев, но в конце концов он подговорил ходатаев за себя и от этого избавился. Несколько раз просили, чтобы он поехал послом, но он ухитрялся отделаться. В четыреста сорок девятом году к нему приставали, чтобы он взял на себя должность мушрифа газнийских вакфов, и просили ради того, чтобы привести в цветущий вид, но он увертывался, покуда разговор, не прикончил. Нужно быть совершенным человеком, чтобы суметь [246] cделать подобное и оказаться в силах свернуть шею алчности и страстям. Господь бог, да славится поминание его, не даст погибнуть ни одному рабу своему, идущему по пути его! Бу-л-Касим Хакик ²¹², бывший недим эмира Юсуфа, человек содержательный и деловой, тоже никому не служил, он был благороден и исполнил свое обязательство. Оба они живы поныне, находятся здесь в Газне и дружат друг с другом. У меня нет возможности рассказать о дружеской привязанности всех [остальных], хотя это и не отошло бы от правила бытописания. Поскольку этот рассказ окончен, /255/ я теперь возвращаюсь к истории султана Мас'уда, да будет им доволен Аллах, после устранения эмира Юсуфа и ссылки его в крепость Секавенд.

На другой день [у эмира] был прием. Он сидел в державной суффе ²¹⁷ на престоле отца и деда, да смилуется над ними всеми Аллах. Начали приходить толпами жители города. Родичи, свита, военные и горожане поднесли дары сверх всякой меры, ибо в тот день на престоле сидел поистине великий султан. Стихотворцы читали множество [247] стихов, как видно из собраний их стихотворений. Здесь я ни одного из них не привожу, а то [рассказ] слишком растянулся бы. Толпление продолжалось до часа пополуденной молитвы, потом эмир встал, вошел в серай и [один], без недимов, угостился вином.

Первое, что охладило сердце всех к сему государю, было то, что Бу Сахль Завзани и прочие втихомолку придумали и расписали в приятном для сердца государя виде мероприятие, что, дескать, деньги ²²¹ присягнувшим на верность и наградные, которые брат твой, эмир Мухаммед, раздал, надобно отобрать обратно, ибо жалко и обидно оставлять за непрощенное дело туркам, тазикам и войскам разных [248] разрядов свыше сёмидесяти-восьмидесяти раз тысяча тысяч диремов ²²². Они говорили: «Приверженцы отца ²²³ по двоедушию своему не хотят, чтобы Государь потребовал обратно эти деньги, поскольку они замарали себя, взявши деньги, кои подлежат возврату; это им не по вкусу. Правильно будет затребовать от казначеев список расходов, произведенный ими и отослать его в войсковой диван. Я, Бу Сахль, воинству раздам письменные виды на получение денег друг с друга ²²⁴; пусть напишут бeраты, чтобы эта сумма покрылась, а месячное жалованье выдавать не нужно в течение года, покамест эти деньги не поступят в казну от воинства и тазиков, которые уже сорок лет копят деньги и все богаты. И что они сделали такого, чтобы оставить за ними столь большие деньги?». — «Ладно», — сказал эмир.

Ha следующий день, когда эмир кончил прием и люди разошлись, он спросил ходжу, что тот надумал насчет вчерашнего разговора. «Я пойду в терем и [оттуда] дам знать», — ответил [ходжа]. «Хорошо»,— промолвил [эмир]. Ходжа пришел в терем, позвал ходжу Бу Насра, осталсяс ним с глазу на глаз и спросил: «Ведомо тебе, что натворили?»—«Нет»,—ответил [Бу Наср]. «В государе-султане пробудили жажду отобрать назад все, что его брат раздал в награду войскам, благородным людям и стихотворцам, даже трубачам, барабанщикам и скоморохам. Государь со мной беседовал на сей счет, и очень мне не понравился этот разговор. Я тогда много не говорил, ибо заметил, что эмир уж больно загорелся отобрать деньги ²²⁵ и сказал, что подумаю. Вчера днем и ночью я все размышлял об этом, но сколько ни раскидывал умом, [ничего] хорошего не вижу в этом случае, потому что выйдет [из нее] большое бесчестие и много ценностей пропадет ²²⁶, так что суметь их отобрать будет нельзя. Что ты скажешь на сей счет?» Бу Наср ответил: «Великий ходжа — начальник и наставник всех слуг, сверх того, что он признал за верное, другого быть не может. Скажу только то, что и он говорит: никто так не поступал [и никто] не читал и не слыхивал ни в какие времена, чтобы так поступали. О персидских царях, живших в далекое от нас [время], мы сведений не [249] имеем, но, по крайней мере, во времена ислама не было читано, чтобы халифы и правители Хорасана и Ирака требовали обратно награды и деньги за присягу. Но сейчас подобный разговор, конечно, бесполезен. Во всяком случае я, Бу Наср, все, что мне подарил эмир Мухаммед, золото и серебро, некроеные ткани, кафтаны и платки держу сложенными в порядке, ибо, по правде говоря, я предвидел такое время, Я сегодня же отошлю [все] в казнохранилище, раньше, чем дадут кому-нибудь письменный вид на получение с меня этого добра, и честь моя будет поругана. Вести переговоры на сей счет бесполезно. Что касается моего, то тут просто, поскольку у меня все налицо, но ежели бы [налицо] не оказалось, как бы я сумел возместить? Что же касается достояния какого-нибудь ексувара или небольшого человека, тут разговору будет много и [придется] им поломать голову. Не знаю, сколь далеко зайдет дело, потому что этого милосердного, доброго и совестливого государя не оставят в покое, как уже замечалось за ним. Все эти постановления войдут в силу, каков только будет конец?» Великий ходжа на это сказал: «Придется [тебе] пойти и передать от меня [эмиру] сообщение весьма решительное и без боязни огорчить, дабы к завтрашнему утру, когда это безобразие совершится, — может быть, /259/ что он и одумается, — я бы уже снял с себя ответственность за [него], и эмир не мог бы сказать, дескать, никого не оказалось, кто бы рассказал о мерзости этого дела». Бу Наср пошел и передал сообщение, очень твердое и решительное. Пользы [оно] не принесло, ибо горе-везиры уже успели дело закрепить. Ответ эмира был таков: «Дескать, ходжа говорит прекрасно, мы подумаем и то, что признаем за благо, прикажем». Бу Наср возвратился обратно в терем и рассказал обстоятельно о том, что говорил. «Пользы не будет», — заключил он.

Ходжа отправился в диван, а Бу Наср, вернувшись домой, послал скрытно верного человека к казначеям и попросил составить список тогo, что ему в пору царствования и правления эмира Мухаммеда дали: золота и серебра, кафтанов и разного добра. Они составили и прислали, он возвратил [ценности] и все тотчас же отослал в казнохранилище. В доказательство он взял от казначеев расписку на списке же. Известие об этом довели до эмира. Оно было [выслушано] с одобрением, поскольку Бу Сахль Завзани и другие заранее говорили, что так будет с имуществом всех [прочих]. На два-три дня засадили Бу Мансура Мустовфи, казначеев, мушрифов и дебиров казнохранилища составить список награждений и подарков, которые в свой черед царствования брат его, эмир Мухамед, раздал служилой знати, столпам государства, свите и разного рода людям. [Сумма] ценностей оказалась преогромной. Эмир просмотрел [список], передал Бу Сахлю Завзани и сказал: «Мы завтра уезжаем на охоту в Жех; это дело займет дней двадцать, тогда мы двинемся, скажи, чтобы написали [250] бераты для сих на тех, от того на этого, дабы ценности возместили в счет жалования ²²⁷ и представили в казну то, что надлежит представить». — «Сделаю так», — ответил тот.

В этот день, в пятницу, первого числа месяца раджаба ²²⁸ сего года, он направился в Жех на охоту со значительным припасом и снаряжением, а досточтимый ходжа, ариз и начальник посольского дивана остались в Газне. После отъезда эмира стали рассылать бераты. Поднялись невероятные разговоры, и совершился такой позор, что с трудом можно описать. Каждый, кто приходил к великому ходже и жаловался, слышал в ответ: «[Это] дело султана и ариза, а я тут ни при чем». Каждому из недимов, свиты или кому иному, /260/ кто разговаривал с эмиром, тот отвечал: «[Это] дело ходжи и ариза»,— и прикидывался, будто он сам не понимает, что делается. Применялись строгости и насилие и в конце концов много ценностей пропало. Сердца сразу охладели и все расположение и благожелательство [к эмиру], кои наблюдались раньше, исчезли. Бу Сахль не сходил с уст людей, все [зло] видели в нем, хотя у него были товарищи в этом деле. Их имена не упоминались, а о нем пошла дурная слава. Он раскаялся, но без пользы. Среди пословиц есть такая: *отмерь, потом отрежь*, он же сначала отрезал, не сняв мерки, потом сшил, и вышли сапоги и кафтан тесные и несуразные.

О СЕЙЛЕ ²²⁹

В субботу, девятого числа месяца раджаба ²³⁰, в промежуток между двумя молитвами ²³¹ шел мелкий-мелкий дождик, так что он слегка смачивал почву. В русле газнийской реки расположилась кучка пастухов и остановила там же скот. Сколько им ни говорили: «Вставайте, мол, и уходите, нелепо находиться на пути сейля», — они не слушались, покамест дождь не пошел сильней. [Тогда] они нехотя поднялись и подались к подножию стен, что примыкают к околотку Дихи Ахангеран, [там] укрылись и успокоились. Но и это было ошибкой. А по ту сторону реки, на стороне Афган-Шали, среди деревьев, привязали множество султанских мулов, до [самых] стен мельницы. Протянули коновязи, разбили шатры и спокойно сидели. И это тоже было ошибкой, ибо и они находились на пути сейля. Пророк наш Мухаммед, избранник божий, да благословит его Аллах и да приветствует, сказал: *Спаси нас боже от немых и глухих*, и этим двум немым и двум глухим пожелал и воды и огня ²³². Этот мост в то время был не таков. То был мост крепкий, возведенный на прочных опорах, настил был положен мощный, довольно низко, а на нем друг против друга в два ряда были лавки, как и сейчас. Когда его разрушил сейль, купец Абавейх ²³³, человек благочестивый и добрый, да смилуется над ним Аллах, построил вот этот [251] мост. Один свод, очень хороший и красивый, остался [как] прекрасный след [былого]. Подобные вещи остаются на память о людях!

С охоты в Жехе эмир переехал в Баги Седхёзар в субботу, шестнадцатого числа месяца раджаба и провел там семь дней в развлечениях и питье вина, покуда не прибыли добытые животные, и охота [252] кончилась. Затем он оттуда прибыл в Баг-и Махмуди.

Да будет долгой жизнь государя, — начал ходжа, — Рей и Джибаль — область большая, с громадным доходом. В пору [правления] дона Буйе были там могущественные щаханшахи и кедхудаи, вроде Сахиб Исмаила Аббада, да и помимо него. Как читается в книгах, рейское дело целиком поглотило казну дома Самани, ибо Бу Али Чагани с сыном долгое время ходили туда, занимали Рей и Джибаль, но приходили, снарядившись, государи дома Буйе и снова их изгоняли. Али Чагани со своим сыном до тех пор занимались этим делом, покуда не пали, и саларство в Хорасане не перешло к Бу-л-Хасану Симджуру. Это был человек хитрого склада ума и плут, но не храбрец и не человек сердца. Он встрял [в это дело] и заключил соглашение между государями домов Самани, Буйе и Фенна Хусровом, чтобы ежегодно из Рея в Нишабур доставляли четырежды тысячу тысяч диремов для раздачи воинству. Установился мир, и мечи были вложены в ножны. Тридцать лет это соглашение оставалось [в силе], покуда Бу-л-Хасан не помер, дело дома Самани, как равно и дома Буйе, не погибло, и эмир Махмуд не захватил Хорасан. После этого покойный эмир на тайных совещаниях много раз говорил со мной о Рее, надо, дескать, попытаться захватить те места, а я отвечал: «Как будет угодно государю, ради той области не приходится бояться, правит им женщина» ²³⁸. Он смеялся и [253] говорил: «Будь эта женщина мужчиной, нам бы пришлось держать в Нишабуре много войска». И покуда эта женщина не пала, он на Рей не посягал, а когда покусился, и Рей достался [ему], он посадил там государя ²³⁹. Эта область от нас весьма далеко. [Тогда] сень государя была иной, и ныне будто иная. Слуге [твоему] было бы милей отдать эту область Сыну Каку — он хотя и враг наполовину, но от него можно ожидать соблюдения справедливости, и [тогда] не было бы нужды держать там большое войско и салара. С Сыном Каку заключили бы условие о харадже, который он ежегодно платил бы, а казии и начальники почт от высочайшего двора /264/ состояли бы при нем и были его заместителями в той области».

«Что скажет государь насчет Али Дая? — спросил [ходжа], — он Человек знатный и деловой. В отсутствие государя он сослужил такую [254] службу, что никому не тайна. Или [насчет] Аяза, прекрасного салара, который с покойным эмиром был во всех делах?» — Эмир ответил: «Али весьма достойный [вельможа] и к делу пригодный, мы пожалуем ему высокую должность, как [после] будет сказано ходже. Аязу оказано много ласки и любви, и хотя он вылитый отец наш, но из дворца он далеко не отлучался, горячего и холодного не отведывал, и никакого опыта у него не накопилось. /265/ Некоторое время ему надобно будет состоять при нас вне дворца, пошагать на любой службе, чтобы пройти испытание, а там посмотрим — то, что понадобиться приказать, прикажем».

Приближенные разошлись. Эмир велел приготовить весьма красивый почетный халат для Таша, золотой пояс, двурогую шапку, золотое узорочье на седло, весом в тысячу мискалов, двадцать гулямов, сто тысяч диремов, шесть слонов с тремя слонихами, десять штук одежды cо своего плеча, литавру и знамя. Приготовили как можно лучше и все [прочее], что к тому полагается ²⁴⁰ осталось от сего месяца, эмир открыл прием, а когда он с приемом покончил, то приказал Ташферраша отвести в вещевую палату, надеть на него халат и представить [ему]. Эмир сказал: «Да будет благословен сей халат иракского салара для нас и для тебя! Знай, у нас есть множество слуг, но мы облекли тебя этим саном и удостоили этой честью потому, что ты послужил нам в Рее и был нашим саларом. Сколь много ты будешь усерден в cлужбе, столь много же мы повысим [нашу] милость [к тебе], твое достоинство и сан». Таш облобызал землю и ответил: «Раб [твой] сам не обладал достоинством и саном и был из самых малых слуг государевых, государь же повелел то, что достойно его величия. Слуга [твой] приложит старание и молит господа, велик он и всемогущ, о помощи, дабы сослужить [государю] такую службу, которая отвечала бы [его величию]». Он [еще раз] облобызал землю и удалился домой. [255] Придворная знать направилась к нему и поздравила его по чести.

Ходжа призадумался. Плох он был с Ахмедом по той причине, что от того исходили нападки в то время, когда разбиралось дело ходжи. [256]

Ходжа явился в везирский диван, вызвали Ахмеда Йинал-тегина. Он очень испугался новой неприятности, с которой может столкнуться, но пришел. Ходжа его усадил и сказал: «Ты знаешь, были с тобой счеты за несколько лет, потому что я дал торжественную клятву, что буду изо всех сил стараться в государевых делах. /268/ Тебе не должно представляться, что я на тебя в обиде или у меня какое-нибудь намерение [на тебя]. Ты на меня не сердись, — там, где дело идет о выгоде государя-султана, у слуг [его] державы [дружеского] совета и снисхождения совсем не остается». Ахмед облобызал землю и ответил: «У слуги [твоего] таких нелепых мыслей совсем нет, ибо он не первый день видится с господином, а встречался с ним многие годы. Благополучие слуг заключается в том, что повелит султан-государь и признает за верное великий ходжа».—«Султан сегодня беседовал [со мной] тайно,— сказал везир, — и речь шла о разных делах, но главным образом о положении в Хиндустане. Там, сказал он, есть один носитель дурра'ы вроде Казия Ширазского, да из него салара не выйдет. Туда надобно отправить именитого салара, властного, который бы совершал походы и собирал харадж. Казий пускай несет заботу о податях и налогах, а салар в подходящее время пускай ходит воевать, взимать харадж и [забирать] слонов, да бил бы мятежных индийцев по макушке. Когда же я спросил, дескать, государь всех слуг [своих] знает, кого, мол, он соизволит назначить, то он ответил, что сердце-де мое останавливается на Ахмеде Йинал-тегине. О тебе у государя мнение весьма доброе, да [257] и я тоже рассказал, что знал о твоей доблести и деловитости. Повелел он мне тебя позвать, от лица Высокого собрания по-дружески с тобой поговорить и уладить твое дело, чтобы ты мог отправиться. Чтo скажешь?».

«Этот человечишка ширазский, — говорил ходжа Ахмеду Йинал-тегину, — [этот] закоренелый пакостник хочет, чтобы салары были под его началом. Имел он дело со слабушей вроде Абдаллаха Кара-Тегина, а когда услышал имя Арьярука, то понял, что появился зубастый человек, стал искать послать туда амиля и мушрифа и послал Бу-л-Фатха Дамгани и Бу-л-Фереджа Кермани. Они тоже не справились с Арьяруком. То, что приключилось с Арьяруком, случилось оттого, что он [258] вершил дела по своему усмотрению. Тебе же, как салару, надлежит поступать согласно соглашению и ответам [султана]. Во взимание податей и налогов ты, разумеется, не вмешивайся, потому что слов твоих никто слушать не станет, что же касается правил саларства, то ты их исполняй полностью, так чтобы тот человечишка тебя не опутал и не посчитал бы бессильным. Бу-л-Касим, сын Бу-л-Хакама, начальник почты, человек надежный, он сам в свое время сообщает о том, что происходит, султанские и диванские постановления [туда] поступают, так что Высочайшего собрания ради вам обоим беспокоиться нечего. То, что надлежит писать ко мне, нужно писать совсем откровенно, чтобы [на это] приходили решительные ответы. Высочайшее мнение рассудило так, чтобы с тобой было отправлено несколько человек дейлемских вельмож, как-то: Бу Наср Тейфур и другие, дабы они находились подальше от [государева] двора, ибо люди они чужие, а также несколько человек, из-за которых в их областях поднимается желание отколоться, вроде бамианского Бу Насра, брата балхского за'има, сына дяди рейса, и еще несколько человек строптивых дворцовых гулямов, совершавших обманы. Им нужно объяснить, что их хотят отпустить [на волю] и дать вознаграждение, и [нужно] показать им, что они состоят в твоем хейле.

«Слуге [твоему] все ясно, — ответил Ахмед Йинал-тегин, — будет приложено старание, чтобы не случилось непорядка». И он удалился. Ходжа вслед за ним послал словесное сообщение через своего хаджиба Хасана, что, дескать, высочайше повелено тебе оставить здесь твоего сына, а жену и детей скрытоликих ²⁴⁵ ты безусловно возьмешь с собой. Устрой дело этого сына, чтобы он мог оставаться в твоем серае с воспитателем и управляющим, потому что там он сможет держать себя свободней. Государь, щадя твое сердце, не захотел, чтобы этот сын жил в серае дворцовых гулямов. Мне было совестно тебе об этом говорить [259] не от тебя бы требовать заложника. Хотя султан на сей счет никакого приказания не давал, все же отступать от условий и правил нельзя. У меня нет иного выхода, как блюсти выгоды государства, малые или большие, даже за счет твоих выгод и тебе подобных». Ахмед ответил: «Слушаюсь. Благо мое и сегодня и завтра будет заключаться в том, что усматривает и приказывает великий ходжа». Он вежливо обошелся с хаджибом и отослал его обратно. Дело сына он с готовностью уладил, справили и все другие саларские дела [согласно тому], как он это видел [раньше] и перенял; на сей счет он был дока.

Когда все было приготовлено, он попросил разрешения отбыть и получил [его]. В субботу, за пять дней до конца месяца шабана ²⁴⁶ эмир выехал [из дворца] и прибыл на поле Шабехар со множеством народу. Он сидел на слоне в балдахине и остановился напротив дуккана. Появился Ахмед Йинал-тегин, одетый /271/ в кафтан яхонтового цвета, и поклонился. Мимо проследовал великолепный поезд, [состоявший] из множества воинов в полном вооружении: серхенги, дейлемцы и прочих разрядов люди, кои были назначены с ним. Вслед за ними прошли сто тридцать султанских гулямов, большей частью с пробивающейся бородой ²⁴⁷, которых эмир освободил и препоручил ему, с тремя дворцовыми серхенгами и тремя значками со львом и дротиками, по обычаю дворцовых гулямов, а за ними литавра и знамя Ахмеда из алого шелка, манджук, семьдесят пять гулямов и много заводных лошадей и быстроходных верблюдов. Эмир сказал Ахмеду: «Ступай счастливо, будь благоразумен и сознавай цену сего благодеяния. Имей перед глазами нашу особу, служи похвально, дабы заслужить много милости». Тот ответил, что исполнит все необходимое по службе и поклонился. Выкликнули коня салара Хиндустана, он сел и поехал. *И на сем кончились встречи с ним*, потому что совратили человека с прямого пути и пошел он путем кривым, как потом, в своем месте, будет поведано. Змир возвратился обратно в Кушки Махмуди в Афган-Шали, поскольку он уже [осуществил все] мероприятия, [кои надлежало сделать] в ша'бане, согласно сему двустишию, сочиненному стихотворцем Бухтури ²⁴⁸, стихи:

*Оба кравчих моих, разрешая ша'бан,
Сладчайшей амброзии райской налили*.

В понедельник, в первый день месяца ²⁴⁹, запостились. Во вторник эмир сел в большой суффе поесть хлеба ²⁵⁰ вместе с вельможами. Все было обставлено с большим благолепием. Затем в дежурном покое хаджибов и недимов сели за стол вместе с ними эмиры Са'ид и Мавдуд, а хейльташи и накибы в других покоях; но обычно султан разговлялся в серае один. Эмир повелел обследовать тюрьмы [города] Газны [260] и его области и [также] крепости, проверить списки заключенных и просмотреть их имена, дабы насчет каждого он приказал то, что приказать надлежит. Он же распорядился выдать из казны тысячу тысяч диремов бедным и нуждающимся города Газны и его области. По всей стране разослали письма, чтобы надушили мечети благовонием и устраивали собрания ²⁵¹. Однако о деньгах зеката ²⁵², которые отец его, да будет им доволен Аллах, ежегодно давал, он ничего не приказал. Но никому не пристало на сей счет что-либо говорить, /272/ ибо великие государи повелевают то, что им больше по нраву, и их слугам не подобает их осуждать. С ними лучше молчать всякому человеку, ибо [тут] действует судьба.

Наставник мой о сыновьях Бу-л-Касима переговорил с эмиром и получил позволение: Бу Мансур и Бу Бекр были приняты в посольский диван. [Бу Наср] послал их к эмиру, чтобы они поклонились ему и принесли подарок. Бу Мансур был образован, воспитан и обладал хорошим почерком. По повелению эмира, его вместе с эмиром Мавдудом отправили в Лахор, как я расскажу, но было в этом Бу Мансуре какое-то злоязычие и злодушие. Умер он в молодости, да смилуется над ним Аллах. Бу Бекр тоже был образован, воспитан и с хорошим почерком. Несколько времени он оставался в диване, но нрав его склонялся к коварству, покуда его не постигла беда, как я расскажу в своем месте. *Не восставай против приговора Аллаха, да славится поминание его!* Из посольского дивана он выпал, но, приняв во внимание старые заслуги отца, государи над ним сжалились и дали ему должность мушрифа в области Гири ²⁵⁴. Он уже долгое время, как находится там, и ныне в лето четыреста пятьдесят первое ²⁵⁵ пребывает там же. [261]

В среду устроили празднество. Эмир, да будет им доволен Аллах, Приказал сделать [все] так, /274/ как я видел в пору покойного султана отца его, да смилуется над ним Аллах, когда случалось, в столицу приезжали послы от знатных особ и государей Ирака и Туркестана. Окончив торжество, эмир с площади перешел в большую суффу. Там [262] с большой пышностью было подано угощение. Эмир сел, усадили родичей; свиту и вельмож. Явились стихотворцы и [начали] читать стихи; вслед за ними заиграли и запели мутрибы, и в круговую пошло вино как за этим столом, так и за столом, где были серхенги, хейльташи и разных разрядов военные. Пили много, так что из-за стола разошлись пьяные. Эмир за столом выпил несколько чаш. На большом, главном престоле ²⁶⁴ в суффе был открыт прием. Созвали такое собрание, что подобного ему никто не помнил. Явились везир, ариз, начальник посольского дивана и недимы. Дворцовые и позванные со стороны мутрибы принялись за дело, и поднялось веселье, как будто в сей обители не остались горести и вся она бежала.

Стихотворцам менее известным эмир пожаловал по двадцать тысяч диремов, к Аляви Зинати ²⁶⁵ свезли домой пятьдесят тысяч диремов на слоне, Унсури ²⁶⁶ дали тысячу динаров, а мутрибам и скоморохам — тридцать тысяч диремов. Стихи, которые читали, все помещены в диванах. Ежели бы я написал их здесь, то вышло бы очень длинно, потому что мастера читали много [стихов], описывая собрание и вино, прославляя праздник и восхваляя царей. Здесь я записал [только] одну касыду, которая оказалась у меня, весьма прекрасную. В ней описываются кончина султана Махмуда, восшествие [на престол] Мухаммеда, прибытие из Исфагана эмира Мас'уда, да будет им доволен Аллах, и все события. Причина тому была такова: в то время, когда я довел свою «Историю» до этого места, мне случилось беседовать с устадом Бу Ханифой Искафи, а я уже очень много слышал о его образованности, воспитанности и знаниях. Однако, когда я его повидал, то гораздо лучше понял это двустишие, [сочиненное] Мутанабби:

Я слухам придал большое значение до встречи с ним,
И вера наша не умалила достоверность вестей*.

В разговоре я сказал, что хотя тебя, мол, в пору покойных султанов не было, дабы они [могли] услышать твои стихи, но [несомненно], награда и милость для тебя были бы не меньше, чем для других. Следовало бы сейчас сочинить касыду, в стихах оживить минувшее, дабы стихами украсить «Историю». Он сочинил /275/ сию касыду и прислал ее мне. Ежели кто-нибудь в силах сочинить такие стихи о государе, ушедшем [в иной мир], то до какой же высоты мастерства он довел бы свое слово; коль скоро сам государь подвигнул бы его, попросив стихов! Ныне, хвала Аллаху и по милости его, подобного города ²⁶⁷ не кажут нигде, цветущего, многолюдного, безопасного и спокойного, с любезным, справедливым султаном, да здравствует навеки сей государь и жители города! Однако, что касается базара учености и поэзии, то на нем как бы застой, и владеющие этим мастерством [как бы] под запретом. Поскольку в начале сей «Истории» я сказал пространное слово в похвалу Газны ²⁶⁸ — [263] да здравствует великая столица! – я считаю необходимым и своей святой обязанностью поминать тех людей, кои происходят из этого города и имеют какие-либо заслуги, особливо, такого человека, как Бу Ханифа, наименьшее достоинство коего - стихи, кто, не получая жалования и содержания, учит людей словесности и науке бесплатно. Посему я, положившись на его превосходство, попросил подходящих для «Истории» стихов, какие мне были нужны ²⁶⁹. И вот следует испрошенная мной касыда, дабы стала она известна:

КАСЫДА

В воскресенье, в пятый день месяца шавваля ²⁷⁴, эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, сделал выезд. Сидя в балдахине на слоне, /281/ он явился на поле Шабехар. Его сопровождали весьма пышно убранные слоны и заводные кони: тридцать коней в сбруе, осыпанной жемчугом, бирюзой, яшмой ²⁷⁵ и другими драгоценностями; человек триста гулямов, утопающих в золоте и серебре, все в кафтанах из скарлатного сукна ²⁷⁶ и румского шелка; еще пятьдесят заводных коней в золотой сбруе; все гулямы дворцовые шествовали впереди со стрелами, луками и золотыми и серебряными булавами, [а также] мервские щитоносцы и три тысячи человек пехоты из Систана, Газны, Герата, Балха и Серахса, множество военных, вельможи, родичи и столпы царства, а я, Бу-л-Фазл, отправился полюбоваться и остановился, сидя на коне. Эмир велел придержать слона с балдахином у дуккана. Ходжа Ахмед, сын Хасана, ариз и ходжа Бу Наср Мишкан находились около слона. [Эмир] начал разбирать жалобы, затребовали тяжебные сказки ²⁷⁷; жалобы челобитчиков выслушали и их отпустили. [Государь] позвал недимов, потребовал вина и мутрибов. Он задержал знатных особ выпить вина; стали обносить блюдами с невалой и самбусой, дабы желающие могли закусить, начали подавать вино, а мутрибы играли и пели. День выдался неповторимый, радость и веселье охватили [всех]. Поздним, утром раздался бой литавр и барабанов и звук рогов: то сегодня Tашферраш уходил в Хорасан и Ирак дорогой через Буст. Сначала появился джамедар Ярук-Тугмиш, снаряженный, с изрядной толпой сопровождающих. Люди его прошли мимо, а он отвесил [268] [султану] поклон и остановился, вслед за ним серхенг-махмудовец, [награжденный] тремя золотыми поясами и семью серебряными, в полном вооружении. За ними следовали Говхара'ин, казначей сего государя, который возвысил мервца и поставил высоко, и несколько хаджибов и серхенгов нашего государя с хейлями. Хейли следовали мимо, а начальники останавливались. Затем прибыл сипахсалар Таш с литаврой и знаменем, хорошо вооруженный и снаряженный, с полутора сотнями гулямов и сотней султанских гулямов, /282/ коих отпустили на волю и препоручили ему. Таш сошел наземь и совершил обряд поклонения. Эмир приказал посадить его [снова] верхом; выкликнули коня сипахсалара Ирака. Ему поднесли вина, а также предводителям, коих назначили с ним. Эмир обратился к Ташу: «Будь благоразумен. Должность, тебе пожалованная, очень важна. Прислушивайся к распоряжениям кедхудая, который приедет вслед за тобой, во всем, что касается выгод [государства]. Пиши письма, дабы получать [наши] ответы и поступать согласно им. Из числа надежных людей будет назначен начальник почты, так надобно его поддержать как следует, чтобы он описывал события как можно обстоятельней, А сию служилую знать и начальников нужно содержать сообразно их месту и чинам, потому что они отцовские [слуги], принадлежащие [теперь] нам, дабы они, как мы приказали, тебе повиновались и слушались, и дела шли в порядке. Надеюсь, что господь бог, да славится поминание его, отдаст в твои руки весь Ирак». — «Слуги твои покорны и повинуются», — ответил Таш и прочие. Они спешились и облобызали землю. «С богом, — промолвил эмир, — шествуйте радостно и счастливо!» Они сели верхом и потянулись в сторону Буста. Потом в «Истории» пойдет очень подробная глава о саларстве Таша и кедхудайстве двух амидов — Бу Сахля Хамдеви и Тахира Кархи, дабы то стало известно.

Эмир удалился и приехал в Кушки Довлет. [Там] он сел за вино и пил два дня. На третий день он открыл прием и сказал: «Надобно уладить дела, кои еще остаются, ибо мы хотим отправиться в Кабул, оттуда дальше, куда рассудим за благо». Старшему хаджибу Бильга-тегину он сказал: «Я велел согнать слонов в Кабул, дабы сделать им смотр, когда они [туда] прибудут?» «Уже несколько дней, как верховые уехали, — ответил Бильга-тегин, — и на этой неделе, вероятно, лриведут в Кабул всех слонов». — «Ладно», — промолвил эмир и закрыл прием. Он удержал великого ходжу с аризом, Бу Насра Мишкана, хаджибов Бильга-тегина и Бектугды и остался с ними. «В какую сторону нам двинуться?»— спросил эмир. «А как полагает государь, как думает он?» — спросил [в свою очередь] ходжа. «Мне бы очень хотелось, — ответил эмир, — в благодарность за милость, нам недавно оказанную, [за то], что не случилось никаких затруднений и никакого мятежа не поднялось, совершить поход в Хиндустан как можно [269] дальше, возобновить обычай [наших] отцов, добыть славу и вознести благодарность [Аллаху], а также чтобы проявить [свое] могущество в Хиндустане и индийцы бы знали, что хотя отец наш отошел [в вечность], мы не позволим им /283/ предаваться сновидениям и жить приятно и спокойно».

С Али-тегином надобно покончить либо войной, либо миром, ибо в голову ему заронили пустую мечту еще тогда, когда государь шел в Хорасан, а брат [государя], эмир Мухаммед, еще [сидел] на месте. Эмир посылал к нему кого-то, что Хутталан, мол, достанется ему, [с тех пор] эта страстная мечта так и осталась у него в душе. К тому же из Багдада пришли известия, что халиф ал-Кадир биллах занемог, уже простился с сим светом и препоручил дела своему сыну Кайму. Ежели придет извещение о его кончине, то государю, пожалуй, лучше было бы находиться в Хорасане. Надобно также назначить [270] послов в Гурган и заключить [с гурганцами] соглашение. Помимо этого, возникнут еще дела, /284/ уладить их — наша святая обязанность. Когда же эти основы будут заложены прочно, то ежели захочется совершить дальний поход, его можно будет сделать на будущий год со спокойным сердцем. Вы, присутствующие, что скажете на мою речь?» Все ответили: «Как мы можем видеть и знать то, что видит и знает великий ходжа? Его совет да забота ведомы государю».— «Мнение, которое высказал ходжа, правильно, — промолвил эмир, — другого быть не может — он нам отец. Быть по сему. Ступайте и [все] уладьте, ибо на этой неделе мы тронемся». Присутствовавшие на тайном совещании разошлись, хваля и желая добра ходже. Подобного ему в ту пору не было.

Бу Наср предстал пред лицо эмира в черном кафтане, в двурогой шапке, [опоясанный] златосеребряным поясом, исполнил обряд преклонения и удалился в свой шатер. Все придворные обязательно отдали ему должное. После этого он с каждым днем становился все именитей, покуда не получил степени главы хаджибов, как я расскажу в своем месте, в какое время это произошло. Ныне, в лето четыреста пятьдесят первое, он, слава Аллаху, жив. И да здравствует преславный султан Абу Шуджа Фаррухзад, сын Поборника веры в Аллаха, который обласкал его и признал его старые заслуги. Он водит войска, его рукой совершаются славные дела, как я [потом] упомяну. Когда он бывает в Газне, то участвует в обсуждении государственных мероприятий, а ежели приезжает какой-нибудь посол, он указывает, [какие] обряды [следует соблюсти]. В трудных вопросах, /285/ относящихся ко времени [271] [эмиров] Махмуда, Мас'уда и Мавдуда, да будет ими доволен Аллах, обращаются к нему. Важную должность кутвала Газнийской крепости, которая числится за ним, за него исправляет его личный хаджиб Кутлуг-тегин.

/286/ Во вторник, когда оставалось еще десять дней [до конца] сего месяца ²⁸³, пришло известие, что повелитель верующих ал-Кадир биллах, да осветит Аллах его доказательство, отошел [в вечность], и повелителя верующих Абу Джа'фара имама ал-Каима биамриллах, да продлит Аллах его господство, здравствующего ныне, в лето четыреста пятьдесят первое ²⁸⁴ — и да здравствует он — бывшего тогда наследником престола, посадили на престол халифата. Вельможи ему присягнули на верность и знатные люди из рода Али, семейства Бени Хашим и [из семейства] Аббаса успокоились, покорясь и подчинясь ему, [а также] все население Багдада. Во все концы света писали письма и отправляли послов, чтобы принимать присягу на верность от вельможных правителей [стран]. Факих Абу Бекр Мухаммед, сын Мухаммеда ас-Сулеймани, ат-Туси, был назначен [поехать] в присутствие султана и [272] ради этого важного дела прибыл в Хорасан. Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, над этим известием призадумался и секретно совещался с ходжой Ахмедом и моим наставником Бу Насром. «Что делать по этому случаю?» — спросил он. «Да будет долгой жизнь государя в могуществе и величии, дабы быть ему наследником жизней! ²⁸⁵ — ответил ходжа, — хотя это известие верное, не лучше было бы его сохранить в тайне и [продолжать] читать хутбу на имя Кддяра, ведь посол, как пишут, едет вслед за письмом и, быть может, в скорости приедет. Потом, когда он приедет и отдохнет, его достойным: образом представят государю, дабы он вручил печальное и поздравительное послания и удалился. А на другой день государь сядет и три; дня будет совершать обряд оплакивания. Затем, в пятницу, государь отправится в мечеть для исполнения обряда поздравления и чтения, хутбы на имя Кайма, [тогда же] поднесут подарки». — «Так правильно»,— согласился эмир. Известие утаили, не объявляли. В субботу, десятого числа месяца зу-л-хиджжа сего года ²⁸⁶ с пребольшой пышностью совершили обряд празднования [дня] жертвоприношения; было сделано много всякого рода украшений.

(пер. А. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962

© текст - Арендс А. К. 1962
© сетевая версия -Тhietmar. 2004
© OCR - Монина Л. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© АН УзССР. 1962