Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ШАХ-МАХМУД ИБН МИРЗА ФАЗИЛ ЧУРАС

ХРОНИКА

Об авторе сочинения нам известно очень немного. Если не считать указания на свое имя как автора, Шах-Махмуд б. мирза Фазил Чурас ¹ ни словом не обмолвился о себе в “Хронике”. В другом же принадлежащем его перу труде, отделенном от “Хроники” промежутком в 20—25 лет, он столь же скуп и немногословен в автобиографических ремарках ². Но вместе с тем, когда в ходе изложения он касается событий из истории Могольского государства, в которых принимали участие или отличились его родовичи, дальние или близкие родственники, его трудно упрекнуть в излишней сдержанности. Вполне допустимо, что Шах-Махмуд Чурас в этом несколько наивном, но вполне понятном и объяснимом стремлении как можно полнее осветить различные эпизоды деятельности чурасов не всегда сохраняет чувство меры и иногда преувеличивает значение этого рода в истории страны ³. Однако эти рассказы оказывают нам определенную [24] помощь (при известном подходе к ним) в попытке наметить вехи биографии автора, поскольку они, несомненно, отражают среду, в которой тот родился, вырос и сформировался. С другой стороны, эти рассказы, как нам представляется, выполняют еще одну, на этот раз “скрытую” функцию. Благодаря им перед читателем предстает не простой летописец или незаметный хронист без роду и племени, а знатный происхождением, образованный и влиятельный бек из рода чурас.

Нам не удалось обнаружить в доступных источниках сколько-нибудь связную историю рода чурас ⁴, но отрывочные и иногда случайные сведения об отдельных представителях военно-кочевой знати чурасов, проходивших через историю Моголистана и Могольского государства, фиксируются в них уже с середины XIV в. Согласно традиционной классификации тюркских и монгольских племен и народов этот род входил в правое крыло и был достаточно [25] могущественным и многочисленным, чтобы оспаривать у рода бекчик право идти на краю (т. е. быть первым) как на охоте, так и во время военных действий ⁵. Известно, что предводитель рода первоначально выступил против того, чтобы Тоглук-Тимур-хан (1348—1363) принял ислам ⁶. Не последнюю роль сыграли беки и эмиры чурасов в смуте среди могольского улуса, которая возникла сразу же после смерти Вайс-хана (1428 г.). В результате верх взяли сторонники Эсен-Буга-хана (1434—1462), а чурасские беки и эмиры племени байрин потерпели неудачу. “В связи с этим Иразан, один из беков тумана Барин, и Мирек Туркмен, принадлежавший к числу беков тумана Чарас, привели [Юнус-]хана с тремя-четырьмя тысячами семейств моголов к Улуг-бек мирзе, чтобы, получив помощь, снова захватить улус моголов” ⁷. Следует отметить, что в Мавераннахр ушла только часть племени байрин и рода чурас, другая часть по неизвестным нам причинам не последовала за своими соплеменниками, а предпочла уйти к калмакам Амасанджи-тайши, отказавшись признать власть Эсен-Буга-хана ⁸. Неповиновение чурасов продолжалось весьма длительный период, пока Султан-Ахмад-хан (ум. в 1503-04 г.), сын и преемник Йунус-хана, не привел их к покорности, убив предводителя рода эмира Султан-'Али ⁹. Среди воинов почти пятитысячного войска, с которым Султан-Са'ид-хан в 1514 г. вторгся во владения мирзы Аба [26] Бакра дуглата, мы встречаем трех чурасских эмиров. Двое из них, а именно Мунке-бек, считавшийся их предводителем, и его брат Баба-Сариг-мирза, вели за собой по дружине, насчитывавшей каждая более ста нукеров ¹⁰. После того как это безумное по смелости предприятие увенчалось полным успехом ¹¹, чурасы обосновались на северо-востоке государства, образованного Султан-Са'ид-ханом, в районе Аксу и Уча ¹². Можно предположить, что хан даровал им эти земли в удел как награду за помощь и поддержку.

В течение последующих 70 лет, в период правления Султан-Са'ид-хана (1514—1533), его сына 'Абд ар-Рашида (1533—1560) и почти всего времени правления сына последнего 'Абд ал-Карима (1560—1591), представители этого рода не пользовались, видимо, сколько-нибудь заметным влиянием при дворе ¹³ — молчание источников и главным образом Шах-Махмуда Чураса является лучшим тому свидетельством. Несомненно, чурасы принимали участие в многочисленных внешнеполитических предприятиях этих ханов (походы на Андижан и Ош против узбеков, в Моголистан против казахов и киргизов, на Чалыш и Турфан, в Болор и Бадахшан), но они играли в них второстепенную роль, и поэтому [27] летописцы не уделили им внимания на страницах своих хроник.

В Могольском государстве мы не встречаем той сравнительно высокой степени централизации и консолидации ханской власти, которая наблюдается, например, в соседнем Мавераннахре в ту же эпоху. Более того, в истории страны были весьма редки периоды, когда авторитет центральной власти стоял достаточно высоко и она могла бы относительно легко подавить любое сепаратистское выступление. Устойчивость же ханской власти при 'Абд ар-Рашиде и в первой половине правления его сына и преемника 'Абд ал-Карима, а именно это время мы имеем в виду, объясняется тем, что, во-первых, ханский домен, который состоял в основном из оседлого местного крестьянства, выплачивавшего налоги в ханскую казну, сохранял еще свою экономическую мощь. Это, в свою очередь, позволяло хану держать на службе крупные военные силы и значительно уменьшало его [28] зависимость от племенных ополчений и дружин отдельных феодалов. Во-вторых, успешная внутренняя и внешняя политика, проводимая этими ханами, давала возможность военно-кочевой знати тюрко-монгольских племен и родов обогащаться как за счет эксплуатации своих уделов, так и за счет удачных грабительских войн с соседями. Однако даже этим ханам, несмотря на наличие собственной военной силы и довольно разветвленной государственной администрации, чтобы избавиться от засилья знати отдельных племен, пришлось частично уничтожить ее физически, частично подавить экономически, т. е. разорить или выслать за пределы страны. Именно таким образом 'Абд ар-Рашид расправился с дуглатами ¹⁶, а 'Абд ал-Карим — с барласами ¹⁷, пришедшими на смену первым еще при его отце. Но уже их преемники не могли решиться на столь крутые меры, реальная власть сюзерена была значительно слабее возможностей его формальных вассалов ¹⁸. Стремясь избавиться от засилья могущественных феодалов, ханы пытались использовать противоречия между отдельными феодальными группировками, чтобы, опираясь на одних, лишить чрезмерного влияния других. История Могольского государства в XVII в. полна такого рода примеров кратковременных сделок, политических интриг, “карманных” дворцовых переворотов. Появление рода чурас на политической сцене, его возвышение и в дальнейшем активная роль отдельных его представителей при центральном дворе в Яркенде и в уделах Кашгар и Аксу находятся в прямой зависимости от подобной политики ханской власти ¹⁹. Мы уже отмечали, что возвышение чурасов, судя  [29] по источникам, относится ко времени правления Мухаммад-хана. Причем вначале они обратили на себя внимание той ролью, которую сыграли в борьбе с узбекской армией, вторгшейся из Мавераннахра на третий год правления этого хана ²⁰. Тогда в сражении под Кашгаром отряд, которым командовал Хайдар-бек чурас и в который входила его дружина, смелой атакой спас могольскую армию от разгрома ²¹. Если при 'Абд ал-Кариме масштабы миссионерской деятельности суфийского ордена накшбандийе ²² были сравнительно невелики, а попытка ходжи Исхака Вали (ум. в 1008/1599 г.) закрепиться в стране успеха не принесла, так как хан под влиянием близких к нему кругов местного духовенства и представителей ордена увайсийе, главным образом, объявил его присутствие в Яркенде нежелательным и ходжа Исхак был вынужден покинуть столицу [30] государства ²³, то в правление Мухаммад-хана этот орден значительно активизировался и стал оказывать серьезное влияние на внутреннюю жизнь страны. Источники объясняют этот факт исключительно набожностью и богобоязненностью хана, а также “чудесами” (карамат) ходжи Исхака и его потомков. Вполне допустимо, что Мухаммад-хан отличался указанными чертами характера, был человеком неустойчивым, слабым и экстатичным и подпал под влияние столь тонкого и хитрого политика, каковым был ходжа Исхак ²⁴. Однако этот вопрос, т. е. распространение влияния ордена накшбандийе, можно рассматривать и в другом аспекте, а именно с позиций сознательных действий и шагов хана, ведших центральную власть к союзу с орденом. Действительно, к тому времени ханская власть уже не была в состоянии трлько своими силами обуздать военно-кочевую знать племен и земельную аристократию. Поэтому под таким углом зрения ее попытки привлечь себе в союзники пиров и муршидов суфийской конгрегации накшбандийе, которая представляла собой не только мощную идеологическую, но и серьезную материальную силу в лице многочисленных, слепо преданных и фанатичных мюридов, представляются естественными. Отсюда пожалование руководителям ордена крупных земельных наделов, отдельных деревень, освобождение от уплаты налогов, право разработок копий нефрита, поощрение строительства медресе и странноприимных домов ²⁵. Несомненно, что существовали еще какие-либо привилегии, но нам о них неизвестно.

В результате ходжи постепенно превратились в одну из основных политических сил в государстве, с которой не [31] могли не считаться как военно-кочевая знать, так и земельные феодалы, а их влияние на светскую власть в лице Хана и государственный аппарат подчас оказывалось решающим ²⁶. [32]

Обладая значительными земельными угодьями в главных земледельческих районах страны (деревни Файзабадской волости около Кашгара, в Аксуйской области и в Хотанском оазисе ²⁷), а также большими богатствами, накопленными в результате эксплуатации крестьян, разработок нефритовых месторождений ²⁸, подношений неофитов ²⁹ и ростовщической [33] деятельности, окруженные многочисленными приверженцами, последователями и мюридами ³⁰ (в число которых подчас входили ханы, их ближайшее окружение и крупные феодалы), ходжи практически превратились из духовных феодалов в светских и в конце XVII в. уже реально претендовали на [34] верховную власть в стране ³¹. Несомненно, что в начальный период, когда черногорские ходжи только обосновались в Могольском государстве, помощь, оказанная им в любой форме, имела для них немаловажное значение, поскольку способствовала укреплению их положения. И, конечно, поддержка, которую получил ходжа Исхак от прадеда автора в Аксу, не была забыта впоследствии, во время правления Мухаммад-хана, который, как известно, был назначен ходжой Исхаком своим старшим заместителем (халифат ал-хулафа') и получил от него право на духовное руководство (иршад) всеми мюридами ³². С другой стороны, к сами чурасы не прерывали своих связей с черногорскими ходжами, многие из них становились мюридами буквально по наследству ³³, что, в свою очередь, несомненно содействовало упрочению позиций рода в феодальной среде. С течением времени эти связи превратились в прямое сотрудничество верхушки некогда второстепенного, а затем могущественного и влиятельного рода с черногорскими ходжами. Вполне вероятно также, что чурасские беки и эмиры, стоявшие во главе рода, оказались дальновиднее и проницательнее своих соперников из среды военно-кочевой знати в борьбе за власть и влияние. Это сказалось, видимо, в том, что они раньше других сумели правильно оценить складывавшуюся при дворе и в государстве ситуацию, а с нею и реальные возможности появившейся на политической арене новой силы в лице черногорских ходжей.

После смерти Мухаммад-хана, последовавшей в 1018/ 1609-10 г., в правление его сына и преемника Шах-Шуджа' ад-Дина Ахмад-хана (1018—1028/1609—1618) резко обострилась борьба, которую вел Ахмад-хан со своим дядей по отцу 'Абд ар-Рахим-ханом — практически независимым владетелем Чалыша и Турфана. Известно, что в феодальном [35] средневековье господствовал взгляд на государство как на личную собственность правящей династии, каждый представитель которой имеет право на управление своими собственными уделами в нем. Такой взгляд, не говоря уже о практике, не мог не способствовать росту смут, междоусобий и как закономерный результат — феодальной раздробленности ³⁴. Могольское государство не явилось исключением из этого правила, в нем также господствовала система уделов, как и в соседних с ним государствах — Мавераннахре и Индии. Вся его весьма значительная территория была разбита на отдельные уделы и владения и распределена между членами ханской семьи и влиятельными могольскими племенами и родами. Правители, сидевшие в том или ином уделе, правили независимо от центральной власти, что зачастую даже специально оговаривалось, и очень болезненно реагировали на вмешательство центральной власти во внутренние дела удела. В этом смысле весьма примечателен и характерен рассказ Шах-Махмуда о реакции на действия Мухаммад-хана мирзы Тенгри-Берды барласа — аталыка Абу Са'ид-султана и хакима Кашгара, резко выступившего против вмешательства хана в дела Кашгарского вилайета ³⁵. Пример 'Абд ар-Ра-хим-хана явился еще одним подтверждением подобной практики. Закрепившись в Турфане и Чалыше после того как он с помощью войск яркендского хана разгромил мятеж Худа-банде-султана (ок. 1004/1595-96) ³⁶, 'Абд ар-Рахим, опираясь на свой удел и используя удаленность его от основных центров страны, повел борьбу сначала за то, чтобы обрести независимость ³⁷, а затем, когда он добился прочного успеха, — за распространение своей гегемонии на Яркенд и Кашгар. [36]

Последнего он не смог осуществить, но то, что ему удалось стать полноправным и независимым правителем Чалыша и Турфана, косвенно отмечает в “Хронике” Шах-Махмуд Чурас ³⁸. В этой затяжной, шедшей с переменным успехом борьбе, заполненной походами, сражениями и стычками ³⁹, его союзниками выступали как казахские султаны, в частности Искандар-султан и Ишим-хан ⁴⁰, так и калмаки, к помощи которых он прибегал после ухода казахов ⁴¹. Не подлежит сомнению, что в ходе и в результате военных действий вес и влияние чурасов, из среды которых постоянно рекрутировались беки и эмиры ханских войск, заметно увеличились. Это обстоятельство в первую очередь было связано с тем, что основные военные действия развернулись на северо-востоке владений яркендского хана. И если на первых порах они не задевали непосредственно границ Аксу и Уча, т. е. области, где обосновался этот род, то в дальнейшем, когда 'Абд ар-Рахим активизировал свои усилия и военные операции передвинулись к западу, эта область оказалась в центре событий. Махмуд б. Вали, Шах-Махмуд Чурас и анонимный автор четко зафиксировали в своих сочинениях этот шести-семилет-ний период постоянных сражений, стычек и столкновений, в которых активное участие принимали беки и эмиры рода ⁴². Они командовали отрядами, руководили отдельными операциями и экспедициями, участвовали в обороне, осаде и деблокировании городов ⁴³. Те же источники наглядно [37] показывают, как с течением времени им поручались все более ответственные операции, а под их знаменем посылались все более крупные отряды, что, несомненно, соответствовало росту их влияния и веса в военно-феодальной среде. Нелишне будет заметить, что одна из представительниц рода ⁴⁴ была замужем за наследником престола Зийа' ад-Дином Ахмад-султаном, известным как Тимур-султан, который правил в Кашгаре и был основным инициатором борьбы с 'Абд ар-Рахим-ханом.

Находясь при дворе хана в Яркенде, а также при дворах наместников Кашгара и Аксу, представители рода, конечно, не могли стоять в стороне от придворных интриг и занимать нейтральную позицию по отношению к другим феодальным [38] группировкам (тем более что они еще были приверженцами черногорских ходжей). Борьба за новые привилегии, за высокие должности и назначения была тем яростней, а интриги все более запутанными и коварными, чем слабее становилась центральная власть, чем сильнее была ее зависимость от отдельных партий феодальной знати, для которых ханская власть превращалась в реальную силу лишь тогда, когда она осуществлялась их политическими противниками. Участвуя в интригах против своих соперников, чурасы неизбежно сталкивались с ответными заговорами и интригами. Поэтому род знал не только периоды подъема вверх по лестнице военно-административной иерархии, но также испытал на себе весьма ощутимые удары своих противников ⁴⁶. Следует заметить, что, хотя большая часть чурасов не только была лояльна по отношению к центральной власти, но и активно поддерживала ее, в целом они не придерживались единой политической ориентации и время от времени находились в противостоящих друг другу партиях и лагерях. Например, в войске, которое отправил Мухаммад-хан вместе с 'Абд ар-Рахим-султаном на подавление мятежа, поднятого в Чалыше и Турфане Худабанде-султаном около 1004/1595-96 г., находились Мухаммад-Вали-бек, брат 'Али-Хайдар-бека — будущего аталыка Тимур-султана, и еще несколько чурас-ских беков. После того как выступление Худабанде-султана было подавлено и уже сам 'Абд ар-Рахим утвердился на востоке страны, Мухаммад-Вали-бек вместе с другими беками принял сторону 'Абд ар-Рахима и неоднократно руководил его войсками в боевых действиях против яркендских отрядов ⁴⁷.

Далее. Во время похорон в Яркенде в 1023/1614-15 г. наследника престола Зийа' ад-Дина Ахмад-султана мирза Латиф чурас вместе с братом мирзой Мухаммад-Рахимом и группой недовольных эмиров бежали оттуда в Кашгар. Там они провозгласили наместником двоюродного брата правящего хана Шараф ад-Дин-султана, сына Йунус-султана. Воспользовавшись неуверенностью, царившей в Кашгаре, они захватили город и бросили в подземелье своих родовичей, [39] представлявших в Кашгаре ханскую власть, поскольку правитель города и области еще не был официально назначен. Этот мятеж был подавлен мирзой Манаком чурасом, с зачинщиками смуты сурово расправились — их повесили в Яркенде ⁴⁸.

Еще один пример. Когда Султан-Махмуд в 1043/1633-34 г. отнял трон у своего старшего брата Султан-Ахмад-хана, он изгнал в Балх тех чурасских эмиров и беков, которые не поддержали его и в свое время (ок. 1040/1630-31 г.) высказались на “государственном совете” за то, чтобы в случае смерти 'Абд ал-Латиф-хана передать престол Султан-Ахмаду ⁴⁹, и которые с оружием в руках защищали интересы последнего против Султан-Махмуда ⁵⁰.

* * *

Отец нашего автора, мирза Фазил чурас, был типичным представителем военно-кочевого служилого сословия и принадлежал к тому большинству чурасов, которые связывали свои надежды и карьеру с яркендским двором. Впервые мы встречаем его в числе приближенных Султан-Ахмад-хана в Яркенде (во время вторичного правления этого хана). По всей видимости, он не состоял в близком родстве с теми чурасскими беками ⁵¹, которые выступали на стороне 'Абд ар-Рахим-хана и занимали при нем высокие должности. Он, весьма удачно выбрав момент в связи с выступлением 'Абдаллах-хана, сына 'Абд ар-Рахим-хана, вместе с многочисленной группой яркендских эмиров, в которой находились также многие чурасские беки, оставил Султан-Ахмада и [40] присоединился к 'Абдаллах-хану в Аксу ⁵². Этот “исход” эмиров представляется нам весьма примечательным, потому что он был совершен вскоре после того, как с помощью этих же эмиров Султан-Ахмад добился решительной победы над претендентом под Тургаем, и ему, казалось бы, ничего не угрожало Позиция, занятая ими вслед за черногорским Ходжой Шади, подчеркивает стремительное падение власти и влияния яркендского хана.

В этот критический для 'Абдаллах-хана период многие из его окружения заколебались и частью отложились от него, за что вскоре поплатились жизнью. Среди оставшихся верными хану был и мирза Фазил. В 1048/1638-39 г., после вступления 'Абдаллах-хана на престол, он был назначен на должность учбиги правого крыла ⁵⁴ — пост столь же важный, сколь и почетный в военной иерархии. В дальнейшем мирза Фазил активно участвовал во всех набегах, походах и экспедициях, которые 'Абдаллах-хан предпринимал против своих соседей ⁵⁵. Его военная карьера развивалась успешно, и в [41] добавление к должности учбиги он получил еще должность кушбиги ⁵⁶, а затем был назначен хакимом, т. е. военным губернатором, стратегически важного поселения Барчук ⁵⁷. Когда отец Шах-Махмуда Чураса достиг должности старшего эмира (мир-и калан), у него произошел конфликт с Ходжой Шади, который, занявшись делом одного из крестьян, видимо, о чем-то просил за него ⁵⁸. Судя по всему, мирза Фазил отказал в просьбе (“Невежество мое возобладало”, — так он пояснил сыну свой отказ ⁵⁹). Мы не знаем, какова была реакция Ходжи Шади, так как в рассказе мирза больше не касался этого, видимо, неприятного для него воспоминания. Но скорее всего ишан дал весьма основательно почувствовать высокопоставленному беку свое влияние и силу, поскольку положение мирзы резко пошатнулось ⁶⁰. Признав свое бессилие, мирзе Фазилу чурасу ничего не оставалось делать, как поспешить на поклон к Ходже Шади и загладить допущенный промах, что он и сделал, подарив при этом ходже великолепного скакуна и став его мюридом ⁶¹. В этом весьма характерном рассказе, переданном Шах-Махмудом Чурасом со слов своего отца, особо интересны два момента. Во-первых, это позиция, занятая мирзой Фазилом вначале в отношении ходжей. На наш взгляд, она определенно показывает, что он примыкал к той группировке служилой знати, которая испытывала недовольство в связи с усиливавшимся влиянием в Яркенде клерикальной верхушки в лице черногорских ходжей. Сам мирза Фазил не останавливается на своем личном отношении к ходжам, но его чувства достаточно полно отразил его же нукер, назвавший их [42] грабителями ⁶². Ясно, что вряд ли слуга мог бы позволить себе говорить нечто подобное, если бы он не знал настроений своего патрона. Во-вторых, мирза Фазил не сразу стал мюридом черногорского Ходжи Шади, а, как вытекает из его рассказа, был вынужден в силу обстоятельств войти в их число.

Сведения, которыми мы располагаем об авторе сочинения, Шах-Махмуде б. мирзе Фазиле Чурасе, чрезвычайно скудны и фрагментарны. Достаточно сказать, что нам неизвестны ни дата его рождения, ни дата смерти, и мы можем, опираясь на его собственные труды и сочинение биографа его политических противников — белогорских ходжей Мир Хал ад-Дина ал-Катиба Йарканди Хидайат-наме ⁶⁴, лишь весьма приближенно, с точностью до пяти-десяти лет, установить тот период времени, когда он жил, творил и действовал. Вместе с тем, прожив несомненно долгую (70—80 лет) и весьма бурную жизнь, он был не только свидетелем, но и активным участником многих военно-политических конфликтов и столкновений, и на его глазах на яркендском троне сменилось девять ханов (от 'Абд ал-Латиф-хана до Акбаш-хана). В самом конце своего жизненного пути он увидел, как под напором джунгарских завоевателей фактически рухнула династия Чагатаидов в Могольском государстве, подточенная ханскими междоусобицами и интригами двух партий ходжей. [43]

Шах-Махмуд родился в 20-х годах XVII в. ⁶⁵, в самом конце правления 'Абд ал-Латиф-хана (ум. ок. 1040/1630-31 г.). В семье он, видимо, был младшим сыном ⁶⁶, а старшим был мирза Гази-бек, упомянутый им в “Хронике” как эмир из окружения 'Абдаллах-хана, разбивший по приказу хана войска кашгарских сторонников Йулбарс-хана в конце 1076/ мае — июне 1666 г. ⁶⁷. Шах-Махмуд был выходцем из влиятельного военно-феодального рода, десятки представителей которого из поколения в поколение избирали себе только военную карьеру, к которой они готовились сызмальства и которая приносила им чины и должности. Поэтому было бы вполне естественно видеть его следующим этой традиции вслед за отцом и братом. Однако этого не произошло, и его жизнь и политическая карьера сложились по-иному. Мы не знаем, было ли это связано с тем, что он от рождения имел какой-либо физический недостаток или же получил увечье в детстве, которое помешало ему стать военным. Хотя равным образом можно предположить и то, что отец готовил его к карьере административного чиновника ⁶⁸, как и то, что он сам оставил военное поприще. Трудно сказать, какое образование получил Шах-Махмуд, сам он об этом не говорит, а косвенных указаний, которые мы находим в двух его сочинениях и труде Мир Хал ад-Дина, далеко не достаточно, [44] чтобы вынести в этой связи более или менее законченное суждение. Дело в том, что о его знаниях и эрудиции мы можем судить исключительно по его трудам, составленным им уже в зрелом (“Хроника”) и преклонном (Анис ат-тали-бин) возрасте, так что нам трудно с достаточной определенностью сказать: обязан ли он был своими знаниями обучению в медресе ⁶⁹ либо исключительно самообразованию и любознательности. Несомненно, он окончил школу, где получил знание арабского и персидского (таджикского) языков, там же он проштудировал Коран и не менее двух основных суннитских комментариев к нему. Кроме того, он обладал общими представлениями о схоластической системе стихосложения ('аруз) и более детально был знаком с принципами составления хронограмм (та'рих), логогрифов (му'амма) и методами их разгадывания ⁷⁰.

Значительный интерес вызывает сравнительно широкий круг источников, которые Шах-Махмуд привлек при составлении своих трудов, весьма свободно при этом обращаясь с извлеченным из них материалом, чередуя буквальные заимствования с сокращениями, цитаты — с самостоятельной обработкой. Среди использованных им трудов ⁷¹ мы находим Нафахат ал-унс, Шавахид ан-набувват и Бахаристан 'Абд ар-Рахмана Джами (817—898/1414—1492), Тазкират аш-шу'ара Даулатшаха Самарканди (ум. в 900/1494-95 г.), Раузат ас-сафа Мирхонда (837—903/1433—1498), Раузат ал-ах-баб Джамала Хусайни (ум. ок. 929/1523 г.), Рашахат 'айн ал-хайат Ва'иза Кашифи (ум. в 939/1532-33 г.), Хуласат ал-ахбар и Хабиб ас-сийар Гийас ад-Дина Хондемира (ок. [45] 880—942/1475—1536), Тарих-и Рашиди мирзы Мухаммад-Хайдара Дуглата (905—958/1499—1551) и некоторые агиографические труды ⁷², посвященные Ахмаду Ходжаги-йи Касани (ум. в 949/1542-43 г.). Помимо чисто личностной характеристики автора, позволяющей нам судить о степени его образованности, этот перечень примечателен самим своим составом — все сочинения, перечисленные в нем (за исключением Тарих-и Рашиди), либо относятся к гератскому литературному кругу эпохи Алишера Навои (844—906/1441— 1501), либо написаны в Мавераннахре в XVI в. С другой стороны, нам не удалось обнаружить у Шах-Махмуда Чураса каких-либо ссылок, указаний или намеков на труды, составленные в Могольском государстве и использованные им, что дало бы нам основание судить более определенно о местной литературной традиции и, следовательно, о предшественниках автора ⁷³. Во всяком случае, этот штрих говорит о том, что при жизни нашего автора произведения персидско-таджикской классической литературы были достаточно широко распространены среди образованных представителей правящей верхушки Могольского государства. Несомненно также, что в ту эпоху понятие образованности и учености предполагало как само собой разумеющееся знание наиболее известных произведений этой литературы. Вместе с тем сомнительно, чтобы она имела сколько-нибудь значительное распространение среди народных масс, для которых язык этой литературы был чужд и непонятен и связан с пришлыми завоевателями. [46]

Даже беглое знакомство с сочинениями Шах-Махмуда показывает, что он не прошел той формальной литературной школы с ее установившимися канонами для каждого жанра, с ее незыблемой композицией сочинения, приемами и стилем написания, что прежде всего отличало персидско-таджикскую придворную историографическую традицию. Сочинения Шах-Махмуда написаны весьма простым языком, в них нет головокружительных сравнений и метафор, отсутствует [47] высокопарная витиеватость, они лишены традиционно вычурных оборотов. Сказанное не означает, что наш автор не пытался подражать стилю исторических трудов классической литературы. Однако это подражание, выразившееся в попытках большего использования арабизмов, архаичных и излишне витиеватых выражений, выпадает из общей языковой ткани сочинения, выглядит весьма искусственно и лишний раз указывает на отсутствие у Шах-Махмуда Чураса историографической школы и недостаточное знание им персидско-таджикской литературной традиции ⁷⁷.

Насколько можно судить по сочинениям нашего автора, он, причисляя себя к ревностным последователям черногорских ходжей, видимо, не имел четких представлений не только об основах философской доктрины суфизма, но также и об отдельных положениях теории и практики ордена накш-бандийе, взгляды которого с некоторыми модификациями разделяли и ходжи. Очевидно, Мир Хал ад-Дин был прав, когда отмечал, что “он [Шах-Махмуд] никогда не питал склонности к суфийским писаниям” ⁷⁸. Но вместе с тем он достаточно глубоко разбирался в вопросах суфийской генеалогии и агиографии, причем в основном в отношении конгрегации накшбандийе и ответвления ходжаган ⁷⁹. Тем не менее при дворе и в среде, окружавшей ходжу Мухаммад-'Абдаллаха, он благодаря своим знаниям снискал авторитет ученого ⁸⁰ и пользовался репутацией человека, осведомленного в богословии и светских науках. Надо полагать, что эта его известность как грамотея и ученого была достаточно широко распространена, поскольку Мир Хал ад-Дин не мог обойти молчанием этот факт. Он заметил: “Мирза Шах-Махмуд был летописцем и знатоком исторических хроник. Он сочинил две-три книги по истории, посвятив их государям Йарканда 'Абдаллах-хану, Исма'ил-хану, 'Абд ар-Рашид-хану и Мухаммад-Амин-хану” ⁸¹. [48]

Из слов Мир Хал ад-Дина явствует, что ему не было точно известно число сочинений, составленных Шах-Махмудом, хотя он знал, что таковые имелись, поэтому-то и ограничился неопределенным “две-три книги” ⁸². В настоящее время нам известны два труда ⁸³ Шах-Махмуда, написанные на таджикском языке, — один исторический, а другой — агиографический, каждый из них дошел до нас в одном списке ⁸⁴. Первый труд отделен от второго промежутком в 20—25 лет.

1. Историческое сочинение — династийная хроника правителей Могольского государства, задуманная вначале автором как продолжение Тарих-и Рашиди мирзы Мухаммад-Хайдара Дуглата, доведенная до дней автора. Благодаря первому автору, введшему ее в научный обиход ⁸⁵, за ней утвердилось название Тарих-и мирза Шах-Махмуд Чурас, [49] или короче — Тарих-и Шах-Махмуд Чурас ⁸⁶. Однако она не имеет авторского названия, и мы условно назвали ее “Хроникой”. Сочинение было написано между 1083—1087/1672— 1676 гг. по заказу временщика Эрка-бека с целью прославления Исма'ил-хана ⁸⁷.

2. Агиографический труд Анис ат-талибин был составлен Шах-Махмудом после смерти Мухаммад-Мумин-хана, сына Султан-Са'ид-Баба-хана, известного как Акбаш-хан, и после того, как ходжа Данийал-ходжам, правнук ходжи Мухаммад-Исхака Вали, прибыл в Яркенд по приглашению местного хакима мирзы 'Алам-шах-бека ⁸⁸. Автор не приводит [50] даты завершения сочинения, но исходя из его содержания можно сказать, что оно было составлено около 1107/1696 г. ⁸⁹. [51]

Единственный известный список Анис ат-талибин хранится в Бодлеянской библиотеке (Оксфорд), куда он поступил в 1880 г. в составе коллекции английского генерала Янгхасбанда ⁹⁰. Для истории Могольского государства наибольший интерес представляют заключительные разделы сочинения (часть 3-й главы и 4-я глава из второго раздела и заключение), в которых на фоне биографий ходжи Исхака, Ходжи Шади, Ходжам-Падшаха и ходжи Данийал-ходжама рассказывается о событиях, потрясавших государство со времени правления 'Абд ал-Карим-хана (1560—1591) до появления в Яркенде ходжи Данийал-ходжама (лл. 88б—108б). Конечно, трудно ждать от автора — убежденного приверженца черногорских ходжей абсолютно объективной информации в труде, который был написан с целью прославления и апологии ходжей и в котором исторический процесс рассматривается через призму их деяний. Приемы, с помощью которых Шах-Махмуд подводил читателя к мысли о том, что ходжи с полным основанием являются светскими владыками в Яркенде, не блещут оригинальностью, они скорее наивны, чем глубоки по замыслу, и, видимо, были рассчитаны не на очень искушенного читателя ⁹¹. Но вместе с тем, несмотря на субъективную окраску в интерпретации событий, происходивших в Могольском государстве, Шах-Махмуд Чурас сообщает нам, выступая в роли очевидца и участника описываемых событий, такие сведения, точность и объективный характер которых не вызывают сомнений, поскольку они подтверждаются сочинениями, составленными его политическими противниками. Много позднее этот труд был переведен в Яркенде на староуйгурский язык с элементами кашгарского диалекта неким Абу Мансуром и получил несколько измененное название — Рафик ат-талибин ⁹². Следует заметить, что некоторые пассажи, а также рассказы, связанные с деятельностью ходжи Исхака Вали и его взаимоотношениями с [52] Мухаммад-ханом, Шах-Махмуд Чурас почти без изменений перенес из “Хроники” в свой агиографический труд ⁹³.

По своим религиозным убеждениям Шах-Махмуд Чурас был весьма набожным мусульманином суннитского толка. Вместе с тем, рассматривая его сравнительно сдержанные замечания в “Хронике” и анализируя с этой точки зрения Анис ат-талибин, можно прийти к выводу, что он принадлежал к суннитам умеренного направления, его взгляды не отличались крайностью и ригоризмом. В его воззрениях соседствовали несомненно ортодоксальные суннитские догматы с идеями и взглядами, которые отдаленно напоминали умеренно шиитские. Например, как большинство суннитов, он считал 'Али незаурядным человеком, который был щедро наделен разнообразными достоинствами и глубокими знаниями, героем ислама, одним из четырех “законных и праведных” халифов, но в то же самое время он называет его первым шиитским имамом, правда не раскрывая того, что он под этим понимает, оставаясь на ортодоксальных, суннитских позициях в своем взгляде на историю халифата. Далее, хотя он и величает потомков 'Али от Хасана б. 'Али до 'Али-Ризы б. Мусы Казима имамами, “из числа 12 шиитских имамов”, но содержание, которое он вкладывает в дальнейшем в этот термин, показывает, что оно не совпадало по смыслу с его пониманием шиитами-двунадесятниками. Для него имамы были святыми чудотворцами, посредниками между богом и простыми смертными, духовное могущество которых проявлялось через творимые ими “чудеса” (карамат) ⁹⁴. Иными словами, он относит указанных имамов к рангу мусульманских святых, следуя в этом отношении традиции суннитского ордена накшбандийе. Такая позиция нашего автора не долж-ла вызывать удивления, ибо он не говорит ни о тайном пророческом знании, по утверждению шиитов открытом Мухаммадом одному 'Али, как, впрочем, и ни о том, что пророк сделал 'Али своим преемником в духовном и политическом руководстве общиной (васи). Шах-Махмуд Чурас просто говорит о духовной родословной, божественной благодати, которая нисходит на каждого муршида — руководителя ордена и благодаря которой тот получает возможность творить карамат, становясь тем самым “святым”. [53]

Уже в юности наш автор состоял при Ходже Шади и благодаря лучшему, чем у наставника, знанию разговорного таджикского языка пояснял мюридам то, что хотел сказать муршид ⁹⁵. Впоследствии он вошел в окружение сына последнего — Мухаммад-'Абдаллаха, известного также под именем Ходжам-Падшаха, которого он пережил, хотя был лет на десять старше своего патрона (ходжа родился в 1049/ 1639-40 г.). Когда до него дошла весть о том, что Ходжам-Падшах в 1096/1684-85 г. умер в Индии, он написал на его смерть хронограмму и траурную касыду-элегию ⁹⁶. По-видимому, он пользовался расположением и доверием Ходжам-Падшаха, поскольку мы встречаем его в составе свиты ходжи всякий раз, когда последний принимал участие в каком-либо из походов 'Абдаллах-хана ⁹⁷. Наше предположение о его близости к ходже подтверждается также следующим фактом: вскоре после того как в 1078/1668 г. 'Абдаллах-хан отказался от престола и покинул пределы государства, Шах-Махмуд сопровождал Ходжам-Падшаха в Аксу, где [54] находился Исма'ил-хан и куда ходжа бежал из Яркенда от Йулбарс-хана и белогорского Ходжи Афака ⁹⁸.

Шах-Махмуд сохранил верность своим убеждениям и не изменил черногорским ходжам и после того, как Исма'ил-хан был разбит и свергнут с престола калмаками, посадившими на трон Яркенда Ходжу Афака ¹⁰⁰, а ходжа Мухаммад-'Абдаллах был вынужден бежать в Индию, опасаясь за свою жизнь. Наш автор не последовал за своим патроном и остался в Яркенде, где вместе со своим старшим братом Гази-беком, судя по словам Мир Хал ад-Дина, активно выступал против белогорских ходжей ¹⁰¹. В этой связи неожиданный вывод, к которому пришел В. П. Юдин, что “его (Шах-Махмуда. — О. Л.) в целом неприязненное отношение к ходжам в завуалированной форме известно нам и из его сочинения „История"” ¹⁰², представляется несколько поспешным, [55] тем более что он не подтверждается данными “Хроники”, не говоря уже об Анис ат-талибин. При самом скрупулезном и внимательном изучении рассказов “Хроники”, в которых речь идет о черногорских ходжах и их последователях, не удается проследить никакой скрытой или завуалированной неприязни, — наоборот, читатель находит в них неумеренное восхваление и наивные восторги по поводу “чудес” ходжей. Политическая и идеологическая борьба, усилившаяся к середине XVII в. в Могольском государстве в связи с заметным упадком престижа центральной власти, не получила сколько-нибудь ощутимого отражения во взглядах автора, и в этой связи анализ содержания “Хроники” дает нам очень немного. Действительно, в лишенных эмоциональной окраски словах Шах-Махмуда, в его лаконичных констатациях многочисленных и разнообразных фактов из жизни окружавшей его феодальной среды весьма трудно обнаружить личное отношение автора к фиксируемым событиям. Невольно создается впечатление, что он сознательно и тщательно избегал личных характеристик, воздерживался от оценок как событий, так и их участников, что, впрочем, ему все же не удалось провести до конца. Но вместе с тем, несомненно под влиянием тех трудов персидско-таджикской историографии, с которыми он был знаком и в большинстве которых красной нитью проходила идея морально-воспитательного значения уроков истории и исторического опыта, Шах-Махмуд видел в истории прежде всего предмет назидательный и поучительный. Видимо, под этим углом зрения и следует рассматривать тот иллюстративный материал, из которого, собственно, и соткана вся “Хроника”, — множество рассказов, заметок, примеров и штрихов из жизни ханского двора, кочевой- знати, служилой и земельной аристократии. Они наглядно рисуют, как приверженность традиционно патриархальным формам взаимоотношений, которые стремилась сохранить часть могольской знати, местническая борьба между эмирами отдельных родов и племен, преследование ими сугубо личных интересов ведут к междоусобиям и расшатывают центральную власть ¹⁰³. Если взглянуть на труд Шах-Махмуда с этой стороны, то естественным будет вывод, что наш автор не разделял центробежных устремлений некоторых феодальных кругов, а примыкал, скорее, к тем, кто поддерживал ханскую власть и стремился ее упрочить. Нам [56] представляется, что его симпатии были отданы тем, кто стремился укрепить центральную власть через союз и сотрудничество кочевых феодалов, служилого военного сословия и черногорских ходжей ¹⁰⁴. Не следует забывать, что сам Шах-Махмуд Чурас был активным приверженцем последних. Поэтому, когда он бесстрастно рассказывает о действиях, предпринятых ханской администрацией против мятежных эмиров и представителей династии ¹⁰⁵, он скорее оправдывает эти акции, чем порицает их.

Вместе с тем в разных местах “Хроники” мы встречаем критические замечания в адрес отдельных представителей правящего дома. Справедливости ради отметим, что критика эта всегда обращена в прошлое, и мы в этой связи лишены возможности судить о ее злободневности. Она не всегда и не столько отражала личные чувства и собственное мнение автора, сколько, видимо, обусловливалась политической ситуацией и соотношением влияния и возможностей основных группировок при дворе в то время, когда Шах-Махмуд писал свой труд. Конечно, можно понимать эти высказывания как критику “в адрес верховных правителей со стороны недовольного феодала-вассала” ¹⁰⁶, но думается, что сам Шах-Махмуд ввел их в “Хронику” с целью чисто назидательной для современных ему вершителей судеб государства. Иными словами, он стремился показать им, к чему в прошлом приводили жестокость и тирания одних, алкоголизм и пристрастие к кокнару других, маниакальная подозрительность и неуемное корыстолюбие третьих и т. п. ¹⁰⁷. Правда, следует оговориться, что его обличения, направленные в адрес наследника престола Зийа' ад-Дина Ахмад-султана и Султан-Махмуд-хана, несомненно, вызваны гонениями последних на чурасских эмиров ¹⁰⁸. [57]

Шах-Махмуд был выходцем из кругов военно-кочевой знати и в силу своего происхождения и воспитания не мог не выражать взгляды того сословия, из которого вышел и интересы которого защищал. Однако, будучи союзником черногорских ходжей, Шах-Махмуд выражал взгляды только той части феодальной верхушки, которая шла на сотрудничество с ними. Весьма примечательно в этой связи то обстоятельство, что он положительно оценивал те действия и меры того или иного династа, которые совпадали с интересами его духовных руководителей. Поэтому не вызывает удивления, что он не одобряет меры 'Абд ал-Карим-хана, направленные против распространения влияния ходжи Исхака, осуждает Султан-Махмуд-хана, отважившегося избавиться от засилья Ходжи Шади, и порицает 'Абдаллах-хана, стремившегося ограничить власть Ходжам-Падшаха. Столь же естественна его радость по случаю свержения Йулбарс-хана и воцарения Исма'ил-хана, чьим союзником выступал ходжа Мухаммад-'Абдаллах. Заметим при этом, что Исма'ил-хан во время своего сравнительно непродолжительного правления сумел подавить, как сообщают Мухаммад-Садик Кашгари и анонимный автор, оппозицию белогорских ходжей, стабилизировать в известной мере положение в стране и объединить государство в прежних границах (исключая Чалыш и Турфан) ¹⁰⁹. Освещение хода событий, завершившихся убийством Йулбарс-хана, гибелью его сыновей и бегством ходжи Хидай-аталлаха из Яркенда в Кашгар, передано Шах-Махмудом с такими подробностями и деталями, которые не оставляют сомнения в том, что сам автор, находясь в гуще событий, вполне вероятно был и активным их участником. Политическая ситуация, сложившаяся к тому времени в Могольском государстве, отличалась значительной сложностью и определенным своеобразием, поскольку в борьбу за власть между претендентами, каждого из которых поддерживали противостоящие друг другу группировки во главе с ходжами, активно включились соперничавшие между собой калмакские феодалы. Если Йулбарс-хан утвердился на троне Яркенда с помощью калмаков Сенгэ (убит в конце 1670 г.) ¹¹⁰ — сына и преемника Ботор-хунтайджи (1634—1653), то поддержка, оказанная Исма'ил-хану группировкой Элдан-тайши, позволила ему взять верх в борьбе за престол (1080/1670 г.) ¹¹¹, [58] что ознаменовало собой успех черногорских ходжей и соответственно поражение белогорских.

Наш автор в восторженных тонах характеризует главное действующее лицо заговора против Йулбарс-хана — калмак-ского ставленника Эрка-бека, осуществившего переворот, опираясь на калмаков ¹¹². На фоне часто менявшейся ситуации, когда центральная власть была слаба, а ее авторитет стоял очень низко, быстро поднимались и столь же стремительно закатывались на политическом небосклоне Могольского государства звезды различных представителей феодальных групп и партий. Судьба временщика Эрка-бека не составила исключения, и он, видимо, вскоре сошел со сцены, поскольку ни один более поздний источник, и в том числе сам Шах-Махмуд, сказавший столько льстивого и высокопарного в его адрес, ни словом не обмолвился об Эрка-беке ¹¹³. Однако справедливости ради отметим, что если в настоящее [59] время история Восточного Туркестана в период с середины XVI по 70-е годы XVII в. представляется нам сравнительно связной и не столь темной, то этим обстоятельством мы в немалой степени обязаны упомянутому беку, который приказал ¹¹⁴ Шах-Махмуду б. мирзе Фазилу Чурасу составить “Хронику”. Как известно, около 1680 г. белогорские ходжи с помощью Галдан-Бошокту-хана (1671 —1697), разбившего Исма'ил-хана, утвердились в Яркенде и Кашгаре, а их извечные противники — черногорцы — были вынуждены искать убежища в Индии и Средней Азии ¹¹⁵. Шах-Махмуд не последовал в Индию вслед за своим патроном Мухаммад-'Аб-даллахом, а остался в Яркенде вместе со своим братом эмиром Гази-беком, где он и умер, по словам Мир Хал ад-Дина, от чрезмерного пристрастия к кокнару ¹¹⁶. Причем из рассказа этого же автора выясняется, что Шах-Махмуд умер вскоре после встречи с Ходжой Афаком и до смерти последнего, т. е. до четверга начала месяца раджаба 1105/1 или 8 марта 1694 г. ¹¹⁷. Какой информацией располагал Мир Хал ад-Дин, приводя этот эпизод, нам неизвестно. Однако вывод, к которому он подводит читателя: Шах-Махмуд Чурас умер еще при жизни ходжи Хидайаталлаха, — явно ошибочен. Дело в том, что последние рассказы Анис ат-талибин посвящены описанию действий ходжи Данийала, прибывшего из Ходжента в Яркенд. А из сообщений местных источников, в том числе Анис ат-талибин, известно, что ходжа Данийал закрепился в Яркенде уже после смерти Ходжи Афака, гибели его сына Мухаммад-йахйи и после поражения и гибели Мухаммад-Мумин-хана ( = Акбаш-хана). По словам Шах-Махмуда, ходжа Данийал вместе с хакимом Яркенда [60] мирзой 'Алам-Шах-беком успешно руководил обороной города, осаждавшегося сторонниками белогорцев — кашгарцами и киргизами, и отразил все их попытки взять город приступом ¹¹⁸. По сообщениям Анис ат-талибин и анонимного автора “Истории Кашгарии”, рассказ которого весьма напоминает то, что сообщает Шах-Махмуд ¹¹⁹, правление Акбаш-хана было кратковременным, и из них можно вывести заключение, что хан пал от рук киргизов в конце 1106 — начале 1107/1695 г. Совершенно очевидно, что Шах-Махмуд не смог бы написать эти рассказы, если бы он, как сообщает Мир Хал ад-Дин, умер до смерти Ходжи Афака. Приподнятый тон последних строк Анис ат-талибин дает возможность предположить, что труд был завершен в ближайшие после удачно проведенной обороны города дни, т. е. в 1107/1696 г. Дата смерти Шах-Махмуда нам неизвестна. К этому времени, т. е. к 1107/1696 г., он уже перешагнул за семьдесят лет и вскоре после упомянутых событий, видимо, умер, успев дожить до восстановления в Яркенде власти черногорских ходжей, которым он столь долго и верно служил.

Текст воспроизведен по изданию: Шах Махмуд ибн мирза Фазил Чурас. Хроника. М. Наука. 1976

© текст - Акимушкин О. Ф. 1976
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - Луданов А. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Наука. 1976