Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Удивительная история прошлого... Год 1228 Ч. 1.

Библиотека сайта XIII век

АБД АР-РАХМАН АЛ-ДЖАБАРТИ

УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ПРОШЛОГО В ЖИЗНЕОПИСАНИЯХ И ХРОНИКЕ СОБЫТИЙ

'АДЖА'ИБ АЛ-АСАР ФИ-Т-ТАРАДЖИМ ВА-Л-АХБАР

(1806-1821)

Год тысяча двести двадцать восьмой

(4.I.1813—23.XII.1813).

Месяц мухаррам начался в понедельник. В этот день прибыла весть из Верхнего Египта о том, что Ибрахим-бей — сын паши — арестовал Ахмада-эфенди, сына Хафиза-эфенди, /170/ ведавшего регистром неотторжимого имущества ризк, и [затем] повесил его; он также очень сильно избил Касима-эфенди, сына Амин ад-Дина, влиятельного писца. Оба они были даны Ибрахиму в качестве сопровождающих, для того чтобы вести дела вместе с ним и ознакомить его с положением. Касим-эфенди имел особое назначение и был [при нем] вроде везира, друга и приятеля. Паша назначил ему годичное содержание в размере восьмидесяти кошельков, не считая рациона я одежды, при условии, что он будет подавать советы, каким образом обнаружить скрываемое [имущество] и все то, что может обеспечить приток денег. Касим-эфенди якобы проявил небрежность в распределении чего-то. Ибрахим послал уведомление своему отцу о том, что Касим-эфенди и катиб 580 неотторжимого имущества занимаются обманом и что оба они заняты лишь собой. Паша разрешил поступить с ними так, как было упомянуто, и конфисковать все собранное ими обоими для себя. Ибрахим так и сделал в наказание за совершенные ими проступки.

20-го числа этого месяца (23.I.1813) упомянутый Ибрахим-бей прибыл в Каир. В этот же день произошло столкновение между Хусайном-эфенди ар-Рузнамджи и двумя его катибами [387] Мустафой-эфенди Баш Джаджартом и Китасом-эфенди. Вероятно, это произошло по тайному подстрекательству против Хусайна-эфенди. Они передали свое дело паше и сообщили ему о расходах и действиях, совершаемых Хусайном-эфенди и скрываемых им от паши. [Они заявили], что если проверить все за истекшие годы, то за Хусайном-эфенди окажутся тысячи кошельков. Когда паша это услышал, то приказал им обоим произвести подсчет за минувшие четыре года. Уйдя от паши, они взяли с собой своего приятеля турка-чиновника и после полудня неожиданно явились в дом 'Османа-эфенди ас-Сарджи — брата Хусайна-эфенди. Открыв его шкаф, в котором хранились регистры, они унесли все с собой в дом сына паши — Ибрахим; бея дафтардара. Наутро вместе с братом Хусайна-эфенди упомянутым 'Османом-эфенди они собрались для проверки и расследования. В течение ряда дней продолжались пререкания и расследования с речами обвиняющими и защищающими, полными благожелательности к. Хусайну-эфенди. Каждый вечер оба катиба отправлялись к паше, чтобы поставить его в известность о проделанном и о выявленной сумме, числящейся за Хусайном-эфенди. Паша удивлялся, хвалил их обоих и побуждал к детальному расследованию, а они пыжились от важности, выдвигали все больше возражений и обвинений против отчетности Хусайна-ефенди. Последний же по важности своего положения полагал, что, по обыкновению, он вправе полностью распоряжаться деньгами казны, ее доходами, а отчитываться перед главой государства надлежит лишь в общих чертах, не вдаваясь в мелочи, поскольку, будучи честным, полагал, что он облечен доверием. Приход и расход точно записывались в регистры, находящиеся в ведении писцов-мусульман и приданных к ним писцов-евреев, которые ведут также записи на еврейском языке, с тем чтобы одна группа контролировала другую.

С тех пор как властителем Египта стал этот паша, он изыскивает любые пути поступления средств и изобретает статьи поборов. Они заносятся в регистры, находящиеся в ведении Писцов рузнаме, и в числе других государственных средств должны взыскиваться, расходоваться и передаваться рузнаме. Заботы об этом паша возложил на рузнамджи, которому [388] предоставил право решать и распоряжаться. Рузиамджи в свою очередь передоверил все это одному из своих катибов, которого зовут Ахмад Йатим. Благодаря своей сметливости и осведомленности он состоял советником при рузнамджи и выделялся по своему положению среди всех остальных, оскорблял их, ненавидел того, кто делал что-либо без его ведома, а иногда и поносил его, даже если тот имел более высокий ранг или был более сведущ в своей области. Исполнившись гнева, иной переставал являться в канцелярию, но Ахмад Йатим пренебрегал им и не справлялся о нем. Даже глава писцов должен был считаться с его мнением, не избег подчинения ему. Из-за своего главенствующего положения он стоял поперек дороги всем. Они подстроили козни упомянутому Ахмаду-эфенди, подкапывались под него, настраивали против него до тех пор, пока его не постигла беда. Паша наказал его, оштрафовав на сумму в восемьдесят кошельков, а его начальника Хусайна-эфенди — на четыреста кошельков.

Ахмаднэфенди перестал посещать канцелярию и был сменен назначенным пашой Халилом-эфенди. Его назвали ответственным катибом в том смысле, что ни векселя, ни переводы, ни бумаги, касающиеся мири, и все прочее, /171/ что пишется в этом диване, не выписывается до тех пор, пока с ними не ознакомится упомянутый Халил-эфенди и не поставит свою подпись. Таким образом, он оказался осведомленным обо всех их секретах, и от него паша узнавал обо всем, вплоть до мелочей, он давал паше сведения. Так продолжалось до тех пор, пока даже самую канцелярию не перевели в дом Халила-эфенди, находящийся в ал-Азбакийе, напротив жилища сына паши — Ибрахим-бея. В этой канцелярии ведали помесячным регистром Касим-эфенди и его родственники — Китас-эфенди и Мустафа-эфенди Баш Джаджарт.

По истечении нескольких месяцев Ибрахим-бей, уезжая, взял с собой в качестве сопровождающего Касима-эфенди, как уже изложено. Рузнамджи и сын его Мухаммад-эфенди, считаясь с ним, ни в чем не противодействовали его родственникам [Китасу-эфенди и Мустафе-эфенди], которым было обещано сохранить ответственное положение. Когда же дошла весть о том, [389] что Ибрахим-бей наказал Касима-эфенди, то к родственникам Касима-эфенди стали относиться пренебрежительно, и сын рузнамджи проявил свою дотоле скрытую злобу в отношении их обоих, чинил им затруднения, был суров с ними в разговоре Они условились сообщить паше о положении вещей и сделали это, как уже упоминалось. А до этого случилось, что Хусайн-эфенди попросил у паши разрешения на выплату всевозможного содержания лицам из простонародья и высокопоставленным и паша дал разрешение полностью выплатить все причитающееся шейхам, улемам, писцам-эфенди и сейиду Мухаммаду ал-Махруки, а всем остальным — лишь четвертую часть того, что приходится. Паша дал фирман об этом. Рузнамджи заметил, что среди этих [категорий] имеются некоторые заслуживающие внимания, как, например, бедные ученые, уроженцы Мекки и Медины, бежавшие оттуда и обосновавшиеся в Египте вместе со своими семьями, не располагающие доходами, за счет которых можно было бы существовать, живущие лишь на положенную им годичную пенсию. В том же положении находятся и некоторые мултазимы, которые имеют обыкновение погашать причитающееся с их поместий мири деньгами и зерном, включая и предназначенный для них фа’из. Паша по этому поводу сказал: «Поступай по своему усмотрению». Это дело паше трудно было регулировать в частностях. Опираясь на это, рузнамджи стал некоторым выплачивать половину, некоторым — треть или две трети, а простонародью и вдовам он выдавал четверть, и не больше, согласно [письменному] распоряжению. Те очень пострадали, получая лишь четверть причитающегося им; они испытали затруднения от многократной беготни, хождений, бесплодных проволочек, от необходимости преодолевать большие расстояния и многого другого, а среди этих людей много престарелых. Когда же повели дело с подсчетом, то лицо, возглавлявшее это дело, возразило против того, чтобы принимать в расчет все, превышающее четверть. Обратились к паше, поставили его об этом в известность, и он сказал: «Засчитывайте ему лишь то, что соответствует моему разрешению и фирману, а прочее — нет». Паша отрицал, что в отношении выплат он разрешил Хусайну-эфенди поступать по своему [390] усмотрению. Он заметил, что Хусайн-эфенди действовал как даритель. Поэтому за истекшие четыре года за ним насчитали большую сумму.

Точно так же отнесли на его счет денежные перечисления начальникам воинских частей, направленных к нему приближенными паши, которым он не осмеливался возражать и выплачивал суммы без письменного указания паши, производя передаточные надписи, полагаясь [при этом] на положение, занимаемое командирами. Во многих случаях эти выдачи были засчитаны ему как долг и также составили большую сумму. Когда подвели подсчет таким способом за один год, то сумма долга Хусайна-эфенди составила около тысячи двухсот с лишним кошельков, а за четыре года — пять тысяч кошельков. Это привело Хусайна-эфенди в ужас и замешательство. Опасения его все возрастали — он не находил никого, кто мог бы его спасти, вступиться за него и защитить.

В конце этого месяца паша устроил торжество по случаю обрезания сына Бонапарта Хазандара, находившегося в это время в Хиджазе. Процессию [по этому поводу] организовали в пятницу, после богослужения, и народ собрался, чтобы посмотреть на нее.

Тогда же стали множиться тревожные слухи о чуме, так как был уже случай смерти от нее в Александрии. Паша приказал устроить карантин в портах Розетта, Дамиетта, Буруллус и Шубра. Он послал кашифу ал-Бухайры распоряжение воспретить передвижение на сухопутных дорогах. Он приказал также читать каждую ночь в мечети алгАзхар ас-Сахих ал-Бухари, равно как читать суры ал-Мулк и ал-Ахкаф 581 в других мечетях и маленьких молитвенных помещениях, для того чтобы отвести мор. В течение трех дней собирались в ал-Азхаре в небольшом количестве, а затем перестали, поленившись являться. В понедельник, 29-го числа (1.II.1813), до полудня произошло затмение солнца. Оно скрылось /172/ приблизительно на три четверти. Солнце находилось в созвездии Водолея, указывающем на наступление дней зимы. Небо немного потемнело; многие люди не обратили внимания на затмение, полагая, что это дождевые тучи закрывают солнце, так как это было зимой. [391]

Месяц сафар 1228 года начался в среду (3.II.1813). К концу этого дня поднялся ужасно холодный юго-западный ветер, продолжавшийся до послеполуденного времени субботы. В пятницу он особенно усилился и принес массу желтой пыли, песка, [нагнал] сплошные черные тучи, временами моросил небольшой дождь.

Во вторник, 7-го числа (9.II.1813), были получены сообщения из Хиджаза о захвате солдатами Джидды и Мекки без военных действий. Вот почему это так произошло. В прошлом году турки [экспедиции, снаряженной Мухаммедом 'Али,] отступили и стали возвращаться описанным образом разрозненными толпами; одни из них возвращались через Суэц, другие шли сухопутной дорогой, а некоторые — через ал-Кусайр. Паша же изгнал тех, кто поспешил отступить я возвратиться без его приказа. Тогда те, кто считал себя более достойными господствовать, чем он, такие, как, например, Салих Кудж, Сулайман-паша, испугались его силы. Мухаммад 'Али вынудил их эмигрировать, изгнал их из Египта и избавился от них. Затем он убил Ахмад-агу Лаза и разработал план новой экспедиции.

Шейхи бедуинских племен, которых он склонил на свою сторону, объединившиеся с ним, и шейх племени ал-Хувайтат сообщили ему, что [причиной] происшедшего поражения являются бедуины, ставшие было на сторону ваххабитов, а именно племена Харб и ас-Сафра 582, проявившие большое усердие. Ваххабиты ничего не дают им, говоря: «Воюйте за вашу веру, за вашу страну!» [Шейхи племен сказали паше:] «Если вы потратите на них деньги, осыплете их подарками и наградами, то они отвернутся от ваххабитов, повернут и будут с вами и дадут вам завладеть страной». Паша постарался любыми путями собрать денег.

Он возобновил деятельность по организации экспедиции и пустил слух, что сам ее возглавит. Лагерь экспедиции он разбил за воротами Баб ан-Наср. Это было в месяце ша'бане, как уже сообщалось, он выступил с большой торжественностью, восседая под паланкином, и назначил Бонапарта Хазандара командующим отправляемой экспедицией. Он дал ему сундуки [392] с деньгами и одеждой и в качестве сопровождающего — 'Абдин-бея и свиту для них обоих. Паша упорно продолжал посещать лагерь и возвращался из него то в крепость, то в ал-Азбакийу, то в Гизу, а то во дворец в Шубра, а то понедельникам и четвергам он устраивал маневры по образцу военного [обучения] у европейцев.

В конце ша'бана Бонапарт отправился, а лагерь сохранили. Были затребованы солдаты, и они прибывали сюда из своих стран через Александрию и Дамиетту. Большое количество из них было вывезено в лагерь, но по утрам они продолжали посещать город для совершения своих дел, а к концу дня возвращались, нанося ущерб торговцам, погонщикам ослов и другим. Когда паша, вероломно обманув Ахмад-агу Лаза, убил его в конце рамадана, то [после него] не осталось никого, кто был бы страшен своей силой.

'Абдин-бей отправился в шаввале, а примерно через месяц после этого выступил Мустафа-бей дали-паша 583 во главе огромного количества солдат. Затем уехал также Йахйа-ага приблизительно с пятью сотнями солдат. Так с короткими промежутками выступали отряды один за другим, лагерь же продолжал существовать. Военное обучение также продолжали проводить.

По прибытии Бонапарта в Янбо он стал добиваться дружбы бедуинов, склоняя их на сторону паши. Ибн Шадид ал-Хувайти и другие отправились к ним, встретились с шейхом [племени] Харб и оставались там, пока не договорились с ним, и прибыли вместе с ним к Бонапарту. Тот принял его с почестями, наградил его шубой почета, равно как и тех вождей бедуинов, что приехали вместе с ним. Он оделил их одеждами, кашемировыми шалями и роздал им четыре шкатулки денег, осыпал их ими. Шейху племени Харб он дал сто тысяч французских талеров наличными. Прибыли остальные шейхи, он также наградил их и поделил деньги между ними. Лично для себя шейх [племени] Харб получил восемнадцать тысяч французских талеров. Затем Бонапарт назначил им рацион: ежемесячную выдачу на каждого по /173/ пять французских талеров, по мешку сухарей и по мешку чечевицы. Тогда бедуины [393] дали им возможность захватить страну. Комендант Медины был для них своим человеком, они склонили его на свою сторону, и он сдал им Медину. Все это было сделано по тайному плану шерифа Талиба — эмира Мекки, по его указанию и совету. Когда это было осуществлено, то выяснилась роль шерифа Талиба — он дал им овладеть Меккой и Мединой. Сын Мас'уда ал-Ваххаби присутствовал там во время совершения хаджа, а затем уехал в Та'иф, и после его отъезда шериф Талиб сделал свое дело, — да воздастся ему за это!

Когда во вторник, 7-го числа, прибыли вести об одержанной победе, был дан салют из множества пушек и призвали с утра украсить город, [Старый] Каир и Булак. Иллюминация продолжалась в течение пяти дней, первым из которых была среда (10.II.1813), а последним — воскресенье. По ночам на протяжении этих дней народ страдал и мучился из-за очень сильного холода, мороза и [необходимости] бодрствовать долгую ночь, поскольку это было в разгар зимы. Каждый владелец лавки сидел в ней закутанный в шерстяной плащ, шерстяные одеяния и покрывало, держа перед собой жаровню и греясь ее огнем.

В упомянутую среду вечером паша выступил из города, [за пределами которого] воздвигли палатки. [Сюда] направили верблюдов, нагруженных всем необходимым: постелью, утварью, сосудами для фильтрования воды, порохом для салютов и фейерверка. Ежедневно устраивались маневры, и непрестанно ужасно грохотали пушки и ружейные залпы, напоминающие раскаты грома, а в барабаны били с восхода солнца до полудня. В первый же из этих дней Ибрахим-бей — сын паши — был ранен в плечо пулей, пронзившей одного из конюхов и уже успевшей остыть. В связи с этим Ибрахим-бей был болен и спустя два дня выехал в экипаже в лагерь с войском, а затем возвратился. В воскресенье (14.II.1813) на закате паша верхом поднялся в крепость. Праздничные палатки свернули, нагрузили верблюдов, и отряды солдат вступили в город. Населению разрешили снять иллюминацию, спустить фонари, которые уже были заправлены, так как предупредили, что иллюминация продлится семь дней. Поэтому, когда последовало [394] разрешение спустить их, люди почувствовали себя так, точно с них петлю сняли и освободили из тюрьмы. Они очень страдали от холода, бессонницы, вынужденного бездействия, застоя в делах, непереносимых для них затруднений. Среди них были люди, не имеющие средства для того, чтобы прокормить свою семью и заправить лампу, а тут еще и эту повинность вменили им в обязанность.

Паша написал сообщение [об одержанной победе] Порте и послал в сопровождении Амина Чауша. Точно так же и по всем провинциям было разослано сообщение об этом. По этому же случаю паша пожаловал своим приближенным посты

В этом месяце прибыли сведения о многочисленных дождях, выпавших в Нижнем Египте, в Александрии, Розетте и в пределах ал-Гарбийи, ал-Мануфний, ал-Бухайры; очень усилились холода, отчего погибло много людей, скота и ранних посевов; огромное количество мертвой рыбы плавало на поверхности воды, и волнами ее выбрасывало на берег; поднявшиеся в начале месяца сильные ветры потопили много судов.

7-го числа, в день получения вестей [о Хиджазе], паша потребовал к себе Хусайна-ефенди ар-Рузнамджи и облачил его в шубу [в знак] сохранения его поста в рузнаме. Паша решил взыскать с него две с половиной тысячи кошельков. Вот как это произошло- когда против Хусайна-эфенди возбудили дело с подсчетом и стали подсчитывать упомянутым способом, паша послал к нему требование внести пятьсот кошельков в счет [суммы долга]. Хусайн-эфенди попал в ужасное положение, и у него не нашлось защитника, спасителя, который горячо взялся бы за его дело. Он послал своего сына к Махмуд-бею ад-Дувайдару просить, чтобы он был посредником между ним и пашой, а тот — человек, у которого внешние проявления расходятся с тем, что у него внутри. Он отправился вместе с сыном Хусайна-эфенди к паше, и тот приветливо встретил и принял его в своей приемной Сына Хусайна-эфенди Махмуд-бей посадил в уголок и стал перешептываться с пашой, затем возвратился к нему и оказал- «Подсчет к этому времени еще не закончен, но накануне за твоим отцом числилось пять тысяч кошельков с лишним. Я говорил с пашой и походатайствовал, [395] чтобы он оставил дальнейшие подсчеты и чтобы он простил половину этой суммы с лишним. Остается две тысячи пятьсот "кошельков, подлежащих уплате» Сын Хусайна-эфенди сказал: «А откуда нам взять /174/ такую огромную сумму, ведь нас лишили также и должности? Мы бы залезли в долги, но никто нам не доверит сумму даже меньше той, что числится за нами». Махмуд-бей опять пошел к паше и, возвратившись, сказал: «Невозможно уменьшить сумму более того, что он уже простил, а что касается должностей, то они остаются за вами. Пусть завтра твой отец придет сюда, и будет возобновлено назначение его на этот пост, а враги лопнут с досады». Ответчик был опечален, и Махмуд-бей ему сказал- «Аллах поможет выплатить» Сын Хусайна-эфенди поднялся, поцеловал ему руку, отправился к себе домой и поставил в известность о происшедшем отца, печаль которого усилилась, так как он стремился лишь к тому, чтобы сдать это дело. Наутро Хусайн-эфенди поднялся а паше, тот облачил его в шубу, и он, огорченный, возвратился домой и начал распродавать свое имущество я все им полученное.

В понедельник, 13-го числа (15.II.1813), паша облачил в шубу Мустафу-эфенди, он возвратился домой, и к нему приходили люди, чтобы поздравить с назначением на новый пост

В среду (В действительности 23 сафара приходится на четверг), 23 сафара (25.II.1813), были получены вести о взятии [войсками паши] Та'ифа и бегстве из него ал-Мада'ифи. Устроили празднества, фейерверк, из многочисленных орудий крепости ч других мест давались пушечные салюты в течение трех дней в часы азана Паша начал подготовку к отъезду сына своего Исма'ил-паши, посылаемого с этой вестью в Стамбул. Дата взятия [Та'ифа] — 26 мухаррама (29.11813).

В эти дни начали проверять весы и учредили для этого диван в крепости. Продавцам было отдано распоряжение прекратить взвешивание и доставить имеющиеся у них гири для проверки. В тех случаях, когда вес гирь был больше или меньше, чем следует, их отбирали и оставляли у себя [в диване], [396] а если они оказывались верными — их клеймили клеймом и за каждое клеймо брали по три пара. Гири показывают вес от пол-окка и одного окка до ратла. Тем же, у кого они оказались неправильными, выдавали вместо них другие, железные, весом в ратл, за которые надлежало уплатить их цену в сто пара. А если они брали гири весом в пол-ратла, то платили пятьдесят пара. И это был источник, при посредстве которого собирали кошельки.

Тогда же паша потребовал также от бедуинов [племени1 ал-Фава'ид 584 штраф в семьдесят тысяч французских талеров; те взбунтовались и рассеялись по провинции, отбирая скот, грабя каждого встречного. Против них выступил кашиф Гизы, но, встретив [принадлежащих бедуинам] верблюдов, нагруженных их имуществом, в сопровождении женщин и детей, он захватил все это и возвратился.

Тогда же сын паши Ибрахим-бей отправился в Верхний Египет и прибыли известия о вспышке чумы в Александрии. Несмотря на свою жестокость и немилосердие, паша и солдаты очень испугались мора.

Месяц раби' ал-аввал 1228 года начался в четверг (4.III.1813). В этот день человека по имени Хусайн ал-Бурали, состоявшего адъютантом при адъютанте паши, назначили в казначейство, дав отставку Раджаб-аге, а тот был человекам снисходительным, неплохим.

Как только Хусайн ал-Бурали получил назначение, он послал шейхам всех кварталов распоряжение ставить его в известность о каждом случае смерти, о том, мужчина это или женщина, о наличии [у них] детей или других наследников; точно такое же распоряжение было Дано владельцам лавок похоронных принадлежностей. Указ такого же содержания был разослан по провинциям и портовым городам.

В воскресенье, 4-го числа (7.III.1813), паша потребовал к себе Хусайна-эфенди ар-Рузнамджи и спросил с него [сумму] обложения, а тот уже продал свое имущество, недвижимость, дом, в котором он жил, но все это дало лишь пятьсот кошельков. Паша ему сказал: «Что же это ты не вносишь требуемой с тебя суммы, что это за проволочка? Мне нужны деньги». [397]

Хусайн-эфенди ему ответил: «У меня ничего не осталось, я уже продал свое имение, недвижимость, дом, взял взаймы у ростовщиков, пока мне удалось собрать пятьсот кошельков, и вот я в твоей власти». Паша сказал ему: «Меня не проведешь этими словами, они ни к чему мне и тебе не на пользу, придется тебе достать деньги». Тот ответил: «Нет у меня спрятанных денег. А что касается тех, кто говорит тебе об этом, то пусть они отправятся и выроют их на месте». Паша рассердился, обругал его, схватил его за бороду, стал бить его по лицу, обнажил меч, чтобы ударить его, но катхода и присутствующие вмешались и стали просить за него. Тогда паша бросил его навзничь и приказал туркам-каввасам бить его. Те избили его посеребренными жезлами, что в их руках, после того как паша собственноручно несколько раз ударил его палкой и рассек ему лоб. Его сильно исколотили, после чего подняли, одели в его шубу и вынесли его, а он был в обмороке. Его посадили на /175/ осла, слуги и домашние окружили его и доставили в его жилище. С ним была послана группа солдат, неотступно следовавших за ним, с тем чтобы не дать ему войти в гарем или сноситься с ним через кого бы то ни было. Вслед ему, по приказу паши, послали Махмуд-бея ад-Дувайдара, и он произвел обыск в его доме и в доме брата его, упомянутого 'Османа-эфенди. Хусайна-эфенди забрали в крепость и посадили в тюрьму, а что касается сына его и двух братьев, то, как только Хусайн-эфенди был вызван, они скрылись и спрятались. На следующий день к нему в тюрьму явился Ибрахим-ага — главный ага — с требованием уплатить восемьсот кошельков. Хусайн-эфенди ему сказал: «Что же я, слабый человек, могу раздобыть? Ведь брат мой 'Осман у вас под следствием, а именно он-то мне помогает, заботится об мне и ведет мои дела. Вы же забрали книги, касающиеся моих личных дел, вместе с книгами отчетности [по государственным делам]». Ибрахим-ага посидел немного, а затем отправился к паше и передал ему оказанное Хусайном-эфенди. Его брата освободили, чтобы тот постарался раздобыть денег.

11 раби' ал-аввала (14.III.1813) паша переправился в Гизу, направляясь в Файйум. Он взял с собой в качестве [398] сопровождающих

писцов-исполнителей — мусульман и христиан; разнесся слух, что поездка его в Верхний Египет имеет целью ревизию обмера земельных владений, в том числе и общественных. Он уехал 12-го числа, в понедельник, вечером, после того как в ту же ночь отправил сына своего Исма'ила в Турцию с радостной вестью [о Хиджазе].

25-го числа (28.III.1813) прибыл Латиф-ага, возвратившийся из Стамбула, куда он был направлен с сообщением об овладении Меккой и Мединой. Рассказывали, что неподалеку от Стамбула к нему вышла навстречу знать, что ему устроили торжественный въезд в город и в процессии участвовали высокопоставленные должностные лица и знать. При нем было большое количество ключей, относительно которых утверждали, что это ключи Мекки, Медины и Джидды. Их положили на золотые и серебряные подносы, и перед ними несли золотые и серебряные курильницы с благовониями приятного аромата; сзади же [следовала музыка:] барабаны, флейты. По этому поводу был устроен фейерверк, даны пушечные и ружейные залпы. Султан одарил его: дал ему шубу почета, подарки; точно так же поступили по отношению к нему и сановники. И он стал. именоваться пашой.

Тогда же прибыло сообщение о [предстоящем] прибытии кахваджи-паши 585 [султана] с шубой, подарками и ожерельями для паши и некоторым количеством бунчуков 586 для тех, кого паша сочтет нужным наградить по своему усмотрению. Узнав об этом, паша обрадовался и послал начальникам портов Александрии и Дамиетты распоряжение позаботиться о встрече [кахваджи-паши], когда тот прибудет в тот или другой порт.

Тогда же прибыл в Каир Халил-бей, правитель Александрии, бежавший от чумы, так как она уже распространилась и от нее вымерло большинство его солдат и подчиненных.

Месяц раби' ас-сани 1228 года начался в воскресенье (3.IV.1813).

8-го числа (10.IV.1813) паша неожиданно возвратился из Файйума в Гизу. Рассказывали, что когда он прибыл в район Бани-Сувайфа, то направился отсюда верхом на быстроходном верблюде в Файйум вместе с некоторыми своими [399] приближенными, ехавшими на дромадерах и мулах, и проделал это расстояние за четыре часа. Большинство сопровождавших отстало от него, и семнадцать дромадеров пало.

Во вторник, 10-го числа (12.IV.1813), устроили установленный праздник рождения ал-Хусайна; проведение его было поручено сейиду ал-Махруки, который управляет делами, касающимися мавзолея этого святого. Он занял дом ас-Садата, расположенный по соседству с мавзолеем, после того как его освободили для него.

В этот день паша приказал устроить карантин в Гизе и объявил, что там будет его резиденция. В нем очень усилились страх и ужас перед чумой, так как она уже появилась в Каире и от нее погибли врач-француз и некоторые христиане-греки. Они убеждены в полезности карантина, в том, что он препятствует [распространению] чумы. Кади аш-шари' а, который является верховным судьей, поверил их словам и стал на их точку зрения. Все это из-за привязанности паши к земной жизни. Точно так же и его придворные из страха перед смертью поверили их словам. Случилось как-то, что у кади в махкама умер один из его подчиненных. Кади приказал сжечь его одежду, вымыть и окурить благовониями помещение, в котором он умер; точно так же вымыли утварь, к которой он прикасался, /176/ и окурили ее. Полиция получила распоряжение дать приказ населению и подметальщикам улиц и базаров все время подметать, поливать улицы, а также очищать и проветривать свою одежду. [Было указано также, чтобы] письма вскрывались ножами и окуривались до их рассылки. Когда паша решил установить карантин в Гизе, то он в тот же день разослал глашатаев объявить жителям этого города, что те из них, кто располагает шестидесятидневным запасом пропитания для себя и своей семьи и хочет быть в городе, могут остаться в нем, все же остальные в течение четырех часов обязаны покинуть город и отправиться жить куда хотят. Это очень взволновало жителей Гизы, некоторые из них остались, другие — ушли. Эго было во время жатвы, сбора урожая и деловых сношений с жителями соседних селений, — ведь потребности самого человека, его семьи и скота — не секрет, а всему этому помешали. Даже [400] отверстия в [городских] стенах и воротах заложили и совершенно воспретили переправу. Паша, не общаясь ни с кем из людей, пребывал в доме в ал-Аэбакийе до пятницы. В этот день на заре он переправился в замок Гизы. Поставили две барки — одну у берега Гизы, а другую напротив него — у Старого Каира, и если катхода или му’аллим Гали посылали к паше депешу, то посланец передавал ее поставленному [у барки человеку] при посредстве пики, после [предварительного] окуривания бумаги полынью, ладаном и серой; при посредстве другой пики депеша передавалась стоящему на другой барке, расположенной вблизи берега Гизы, тот также при помощи пики передавал ее ожидающему; ее погружали в уксус, окуривали упомянутыми веществами и затем другим способом вручали упомянутому господину. Паша провел в Гизе несколько дней и отправился в Файйум, а затем возвратился, как об этом упоминалось. Своих мамлюков и всех тех, кто ему дорог и за жизнь которых он опасался, он отправил в Асйут.

В субботу, 7-го числа (9.IV.1813), на рынках объявили о том, что сейид Мухаммад ал-Махруки назначен старейшиной купцов Каира и что ему дано управление над всеми купцами, торговцами и ремесленниками, право судить их, устанавливать законы для них, властвовать над ними.

В этот же день прибыло через Дамиетту большое количество турецких солдат, их разместили в лагере за воротами Баб ан-Наср. С ними прибыло около пятисот человек ремесленников, строителей, плотников, резчиков по дереву. Их поместили в караван-сарай в квартале ал-Халифа 587.

В воскресенье, 8-го числа, хаваджа 588 Махмуд Хасан был назначен мухтасибом. Его облачили в шубу, и он пересек город верхом, а впереди него несли весы. Он предписал снова производить взвешивание жиров и овощей на весах, на которых взвешивали масло и которые рассчитаны на ратл, то есть четырнадцать унций (Ал-Джабарти, поясняя, что ратл равен 14 унциям, имеет здесь в виду равнозначную меру — уккие, или окка, имевшую в разное время различные значения — от 23 до 1112 г, а в данном случае — 32,1 г.), как это было принято прежде, а также [401] снизить цены на мясо и другие продукты. Люди обрадовались, но это было ненадолго.

В среду, 11-го числа (13.IV.1813), между полуднем и временем послеполуденной молитвы небо было ясным, солнце ярко сияло, и ничего, кроме него, не было на небе. Но затем небо покрылось тучами, стало темным, поднялся сильный ветер, сменивший юго-западное направление на южное. Свет солнца потемнел, раздалось два раската грома, из которых второй был сильнее первого, блеснула молния, полил небольшой дождь. Затем ветер стих, небо к вечеру очистилось. Это было 7 башанса — коптского [месяца] — и последний день турецкого месяца нисан. Хвала всемогущему, изменяющему дела и события! На следующий день, в пятницу, через два дня, примерно в это же время, также появились тучи, сильнее гремел гром и лил более обильный дождь, нежели в первый день.

Месяц джумада ас-санийа 1228 года (1—29.VI.1813). 12-го числа этого месяца дорогой через Дамиетту по Нилу прибыл посланный Портой ага, именуемый кахваджи-паша султана. Паша позаботился о нем: приехав в свой замок в Шубра, паша распорядился доставить его сюда и по случаю прибытия кахваджи дать салют из пушек и ружейные залпы, устроить фейерверк, иллюминировать берег Нила фонарями и лампами. Всем цехам дали знать, чтобы они /177/ собрались, надев лучшие одежды и украшения. Упомянутый ага прибыл в воскресенье, и не успело взойти солнце, как полностью собрались в Шубра войска всех родов оружия на лошадях, в блестящих одеждах. Они составили процессию, вступившую в город через ворота Баб ан-Наср; во главе шли части дулатов со своими военачальниками, за которыми следовали высокопоставленные должностные лица, как, например, ага, вали, мухтасиб. Затем шли остальные египетские отряды янычар, следовала свита катходы, овита прибывшего аги, а за ним — доставленное им для наград, что составляло четыре пакета, кинжалы, усыпанные драгоценностями, сабля, три аграфа с перьями, покрытые драгоценными камнями. Позади следовали конные отряды, а за ними — турецкая знать. Шествие длилось два с четвертью часа, и не было здесь пеших, за исключением слуг и небольшого количества солдат [402] и пехотинцев. Что касается остальных солдат, то они разошлись по базарам и переулкам, подобно рассеявшейся саранче. Кроме того, другие прибывали все время отовсюду сушей и по воде.

Из доставленных наград для паши предназначались шуба, кинжал, аграф с пером. Подобные же [подарки предназначались] для его сына Ибрахим-бея. Агу, его свиту и подчиненных поселили в доме Ибрахим-бея, сына паши, находящемся в ал-Азбакийе у моста ад-Дикка. Паша послал в Верхний Египет за своим сыном, и тот приехал на дромадере. Его облачили в шубу почета и присвоили ему звание вали Верхнего Египта. Он доехал до Гизы, откуда переправился в Каир, к своему отцу, во дворец Шубра, где его облачили в жалованную одежду. Здесь он провел три ночи, затем переправился в Гизу. Прибыв на берег, он приказал утопить барку вместе со всем ее убранством. Точно так же он приказал находившимся при нем людям окунуться в воду и вымыть свою одежду — все это из-за опасения дыхания чумы и во избежание смерти.

25-го числа (25.VI.1813) Ибрахим-бей уехал, возвращаясь в Верхний Египет. В тот же день возвратилась экспедиция паши, с которой он ездил в Верхний Египет в месяце раби' ал-аввале; вместе с ней приехали писцы-мусульмане, ездившие для проверки счетоводства [писцов]-коптов и для [обмера] пощади земель.

В конце этого месяца жителям Гизы объявили, что карантин продлевается на месяцы раджаб и ша'бан и что дается отсрочка на три дня торговцам и продавцам, равно как и тем, кто пожелает уйти из города, так как вошедшие затем уже не смогут уйти и должны иметь достаточно пропитания для себя и своей семьи на два месяца; три дня — это отсрочка, чтобы они завершили свои дела и [обеспечили] свои нужды. Население города, за очень небольшим исключением, ушло; оно рассеялось по стране, а многие остались в окрестностях города, в долине вокруг него, на гумнах, где сделали себе хижины, чтобы укрыться от солнца. Беженцы ушли из города, а оставшиеся в нем в случае нужды с высоты [городских] стен перекликались со своими друзьями и приятелями, находящимися за [403] пределами

делами города, а те отвечали им издалека, Оставшиеся не имели возможности получить что-либо [извне], а что касается солдат, то они входили и выходили, делали свои дела и, скупая овощи, арбузы и прочее, продавали все это по высоким ценам прибывающим в городе. Если кто-нибудь хотел оставить город, ему запрещали брать с собой что-либо из имущества или скота — ни овцы, ни своего осла, — его выпускали только в том, в чем он стоял, лишив всего.

В конце этого месяца из Турции прибыл посланец с указом, который зачитали в махкама в воскресенье, 28 джумада ас-санийа (28.VI.1813), перед господином катходой-беем, [верховным] кади, шейхами, государственными сановниками и собравшимся во множестве народом. Он содержит указание относительно хутбы, произносимой с кафедр в мечетях по пятницам, и сводится к тому, чтобы при свершениях молитвы за султана, трижды повторяя, произносили слово “султан”: “Махмуд-хан ибн Султан 'Абд ал-Хамид-хан ибн Султан Ахмад-хан, победоносный слуга святых, благочестивых мест”. Это извещение последовало потому, что /178/ солдаты султана вновь завоевали священные города, победили еретиков и изгнали их оттуда, и потому, что муфтий провозгласил этих еретиков неверными, потому что сами они также называют мусульман неверными, язычниками, и вследствие того, что они выступили против султана и убивают мусульман. Муфтий провозгласил, что истребляющие их являются борцами за правое дело, а павшие в этой борьбе считаются мучениками.

По окончании собрания из многочисленных пушек крепости, Булака, Гизы дали салют. Это, как и тому подобная трескотня, повторялось во время азана на протяжении десяти дней.

Месяц раджаб 1228 года (30.VI — 29.VII.1813). В середине его из Хиджаза прибыл Бонапарт, [приехавший] дорогой через ал-Кусайр, а в конце — уехал кахваджи-паша, о прибытии которого с наградами, дарами, кинжалами [уже] упоминалось. Он уехал после того, как дал много кошельков обслуживавшим его людям. Паша препроводил с ним огромное количество подарков султану и его великому везиру: чистого золота сорок тысяч динаров 589 и шестьдесят тысяч полу динаров, [404] пятьсот тюков кофе, сто кантаров сахара дважды очищенного и двести кантаров очищенного по одному разу; двести китайских кувшинов старинного металла, называемых эски ма'дан (Эски ма'дан (турецк ) — “старинный металл”), наполненных вареньями разного рода, приятными мускусными напитками; пятьдесят лошадей со сбруей, расшитой драгоценными камнями, жемчугом и кораллами, и пятьдесят лошадей без сбруи; индийские ткани, вышитые золотом, кашемировые шали, шелковые ткани и много вьюков с ароматическими эссенциями, амброй и прочим.

Тогда же прибыл ага по имени Джаним-эфенди, который привез указ, прочитанный перед диваном в понедельник и содержащий сообщение о рождении у султана сына, названного 'Османом. Шейхи и знать были созваны, чтобы слушать его. После того кал указ был прочитан, дали залп, устроили фейерверк, и так продолжалось в течение семи дней, по пять раз в день.

Во вторник, 20 раджаба (19.VII.1813), что соответствует 13-му дню коптского месяца мисра, благословенный Нил достиг своего высокого уровня. Как обычно, об этом объявили на базарах, и многочисленная толпа людей собралась, чтобы отправиться в ар-Рауда и в район плотины. В домах, расположенных у канала, [готовятся] пиры, и у места пуска воды происходит сборище черни, как это принято ежегодно. Как только объявили о разливе, в ту же ночь собрался народ, а открытие плотины предстояло, как обычно, наутро и никак не позже, как нам это известно. Но на следующий день разнеслась весть о том, что паша приказал отложить открытие канала и что оно состоится на следующий дань, в четверг. Так оно и было: паша приехал в четверг утром, открыл плотину, и воды потекли в канал. Хозяева домов, расположенных вдоль канала, испытали вдвое больше затруднений из-за своих гостей.

Месяц рамадан 1228 года начался в пятницу (28 VIII.1813) 5-го числа, во вторник (1.IX.1813), из Турции прибыл сын паши по имени Исма'ил. Он приехал в Шубра, и по случаю его приезда дали салют из пушек крепости, Булака, Шубра и [405] Гизы. Из предшествующего известно, что он был направлен с известием относительно священных городов Мекки и Медины [в Порту], где его хорошо приняли и преподнесли ему подарки.

10-го числа (6.IX.1813) явился посланный из Турции, приехавший по Нилу; он привез сообщение о рождении у господина султана дочери.

В крепости устроили диван, на который созвали шейхов и знать, и прочитали полученный относительно этого фирман, содержавший распоряжение организовать празднество по этому случаю. По окончании дивана из пушек крепостных башен |179/ дали салют и устроили фейерверк. Давали салют во время азана в течение пяти дней. При прежних династиях это делали только в честь детей мужского пола, а что касается [детей] женского пола, то о них никогда не упоминали.

26 рамадана (22.IX.1813), во вторник, вечером паша собрал в своем доме в ал-Азбакийе знать, шейхов, трех кади Бахджата-эфенди, заканчивающего выполнение функций верховного судьи в Египте, Садика-эфенди, занимавшего до него пост кади Египта и направляющегося теперь в Мекку в качестве судьи, и кади, направляющегося в Медину. В этом собрании был заключен договор о браке сына паши Исма'ил-паши и дочери 'Ариф-бея, которую [Исма'ил-паша] препроводил из Турции, а также договор о браке его сестры — дочери паши, выдаваемой замуж за Мухаммада-эфенди, назначенного дафтардаром. Когда все это окончилось, роздали им в подарок пакеты, в каждом из которых было по четыре куска индийских тканей, а именнокашемировая шаль, кусок вытканной золотом парчи и по два куска шелка; менее почтенным присутствующим роздали платки.

Вскоре затем паша направил свое внимание на подготовку поездки в Хиджаз и на снаряжение всего необходимого для этого и в числе прочего на изготовление сорока сундуков из белой жести, навощенных изнутри воском, а снаружи обитых деревом и покрытых дубленой коровьей кожей Эти ящики предназначались для перевозки кипяченой нильской воды для паши и его приближенных Сейид ал-'Махруки каждый [406] месяц организовывал изготовление их и прочего и пересылал все паше.

Месяц шаввал 1228 года начался в воскресенье (27.IX.1813). 7нго числа, в субботу (З.Х.1813), устроили торжественное шествие с покрывалом Ка'бы, сделанным около пяти лет тому назад и оставленным в помещении мечети ал-Хусайни. В начале месяца покрывало извлекли, а оно за это долгое время уже оказалось загрязненным. Его вычистили, украсили и заменили значившееся на нем имя султана Мустафы именем султана Махмуда. Народ собрался, чтобы посмотреть на него. Возглавлявший изготовление этого покрывала мастер Хасан ал-Махруки ехал с этой процессией.

14-го числа, в субботу (10.Х.1813), ночью паша выступил, направляясь в Хиджаз, — это было на заре в упомянутую субботу. Он направился в Биркат ал-Хаджж. Туда же с наступлением дня направились знать и шейхи, чтобы попрощаться с ним, пожелать ему счастливого пути; к концу дня они возвратились. Паша в четверть девятого утра уехал, направляясь к Суэцу, а кавалерия и сафашийа выступили через ворота Баб ан-Hacp, чтобы отправиться сухопутной дорогой.

За два дня до отъезда паши прибыли на дромадерах посланцы с сообщением о взятии в плен в районе Та'ифа 'Османа ал-Мада'ифи. Он организовал поход на Та'иф, и против него выступил шериф Галиб, сопровождаемый солдатами-турками и бедуинами. Между ними началось сражение, во время которого была ранена лошадь 'Османа ал-Мада'ифи. Он спешился, смешался с солдатами, его не узнали, и он ушел от них, отдалившись на расстояние примерно четырех часов ходьбы, но ему встретилась группа солдат шерифа, они ранили его и арестовали. Когда он упал среди своих, сражение между обеими группами прекратилось к концу дня. Когда его доставили к шерифу Талибу, тот заковал его в кандалы, прикрепив цепь к шее. Ал-Мада'ифи — муж сестры шерифа, но он отошел от него, присоединился к ваххабитам и был важнейшим их пособником. Он воевал за них, убивал, собирал бедуинов, призывая их в течение ряда лет выступить на противников; из-за его дел слава о нем разнеслась по странам. Это [407] он, осадив Та'иф, воевал против него и, захватив его, убивал мужчин, насиловал женщин, это он разрушил мавзолей Ибн 'Аббаса превосходной архитектуры, это он вместе с бедуинами в прошлом году сражался с войсками паши в районе ас-Сафра' 590 и ал-Джадиды, нанес им поражение, рассеял их. После ареста его доставили в Джидду, где он оставался в темнице у шерифа, который тем самым хотел выслужиться перед турками: /180/ шериф содействовал им и хотел, чтобы они удостоверились в его искренности по отношению к ним и примирились с ним. Однако вскоре они воздали ему за совершенные им мерзкие поступки и дела, как это ты, погодя немного, узнаешь из дальнейшего изложения.

Месяц зу-лнка'да 1228 года начался во вторник (26.Х.1813). В начале его прибыли известия из Турции о том, что турецкие войска захватили Белград, отняв его у сербов, владевших им свыше сорока лет, — Аллах знает, правда ли это! Тогда же Махмуд Хасан получил отставку с должности ведающего финансовым регистром, и вместо него был назначен 'Осман-ага по прозвищу ал-Вардани.

15-го числа (9.XI.1813) 'Осман ал-Мада'ифи вместе с сопровождающими его к концу ночи прибыл в ар-Риданийу, о чем стало известно. С восходом солнца ударили крепостные пушки, возвещая радость по случаю прибытия его в качестве пленника. Салих-бей Силахдар, сопровождаемый большим отрядом, выехал ему навстречу и доставил его. Когда Салих-бей встретил его, то освободил его от железных оков, посадил на дромадера и привез в город. Впереди шествовали турецкие чауши-каввасы с посеребренными жезлами в руках, а за ними следовал Салих-бей со своим отрядом. Они поднялись с 'Османом ал-Мада'ифи в крепость и ввели его в маджлис катходы-бея, у которого находились Хасан-паша, Тахир-паша, другие сановники и Наджиб-эфенди Куби — катхода паши и представитель его перед Портой, который отложил свою поездку, поджидая прибытия ал-Мада'ифи, чтобы захватить его с собой в Стамбул. Когда он вошел к ним, его усадили, беседовали с ним час, а он отвечал им на их же языке очень красноречиво, давая ясные ответы. Говорил он спокойно, медлительно; в нем [408] так явно сказывались признаки благородства, благопристойности, родовитости, образованности, которые выступали в его речи, что присутствующие стали говорить друг другу: “Как жалко его! Если его отправят в Стамбул, то его там убьют”.

Так они разговаривали с ним некоторое время, а затем принесли еду, и они поели вместе с ним. Катхода-бей взял его к себе в дом, где он прожил в почете три дня, пока Наджиб-эфенди закончил свои дела. Они отправились в Булак, спустились на судно вместе с Наджибом-эфенди, надели цепи на ал-Мада'ифи и отправились в Турцию. Это было в понедельник, 21 зу-л-ка'да (15.XI.1813).

В конце месяца пришли вести о том, что Мас'уд ал-Ваххаби отправил посланцев от себя в Джидду и что их приняли Тусун-паша и шериф Галиб, которым они привезли подарки. Они препроводили посланцев к паше. С ними поговорили, расспросили о цели их приезда. Они сказали: “Эмир Мас'уд ал-Ваххаби просит освободить ал-Мада'ифи, за которого предлагает выкуп в сто тысяч французских талеров, а также хочет заключить мир с вами и прекратить кровопролитие”.

Им оказали, что ал-Мада'ифи отправлен в Турцию, а что касается мира, то он возможен не иначе, как на следующих условиях: “[1] ал-Ваххаби должен возместить нам все издержки на армию с самого начала войны и до конца ее; [2] возвратить нам все забранное и захваченное им из драгоценностей и сокровищ, находившихся в благородной Ка'бе, равно как должен погасить стоимость того, что использовано. Если после этого он явится, чтобы уладить все со мной, то я договорюсь с ним, и после этого будет заключен мир между нами; если же он откажется от этого и не явится, тогда отправимся к нему”.

Посланцы сказали: “Напишите ему письмо”. Но паша заявил: “Я не буду ему писать, так как и он не прислал с вами письма, а направил вас с одними лишь словами. Поэтому возвращайтесь к нему точно так же”.

Когда настало утро и время их отъезда, паша приказал собрать войска и устроил военные маневры и беспрерывную [409] стрельбу из ружей и пушек для того, чтобы посланные видели все это и сообщили пославшим их.

Месяц зу-л-хиджжа 1228 года начался в среду (25.XI.1813). /181/ В субботу вечером, 18-го числа (13.XII.1813), возникло дело Латиф-паши. Он — мамлюк паши, подаренный ему 'Ариф-'беем, который известен как ' Ариф-эфенди, сын Халил-паши, бывшего {верховным] кади Египта около пяти лет тому назад. Латиф стал принадлежать паше, который полюбил его и продвигал его по службе и должностям, пока не сделал его хранителем ключей. Он стал пользоваться большим уважением, полным доверием паши и известностью. Когда солдаты, одержав победу, овладели Мединой и прислали ключи, то решили, что они и являются ключами Медины, и паша назначил Латиф-пашу для поездки в Турцию с этим известием для Порты. Вместе с ним отправили Мудайана, бывшего правителя Медины. Когда Латиф прибыл в Стамбул со своими вестями, то Порта приняла его с большой торжественностью: встречать его отправились на судне на далекое расстояние [от Стамбула], и въезд его в Стамбул обставили с большим великолепием и огромной пышностью. Сановники Порты, ее высокопоставленные должностные лица шествовали пешком и ехали верхом впереди него. День вступления его в Стамбул был памятным днем: упомянутого Мудайана убили в этот день и повесили его [труп] на воротах дворца. Устроили салют, народное гулянье, организовали пиры и веселье. Султан наградил упомянутого Латифа, возвел его в сан паши; знать Порты послала ему подарки и дары. Он возвратился в Каир с большой пышностью, его охватило самообольщение, и он возгордился.

Пашу, как и его государственных сановников, не обрадовало происшедшее с ним, так как Латиф принадлежал к мамлюкам, а к ним упрочилась в их сердцах вражда, злоба и неприязнь; особенно катхода-бею сильнее, чем другим людям, была присуща враждебность, ненависть к мамлюкам. Он начал наговаривать своему господину, чтобы изменить его отношение к Латифу, и, между прочим, говорил, что тот собирает вокруг себя плохих людей, своих соплеменников из числа мамлюков, с тем чтобы они были его опорой и привязались к нему. Ввиду [410] этого паша предоставил право катходе действовать в его отсутствие в случае, если что-либо последует со стороны Латифа.

Паша вскоре уехал. Латиф-паша продолжал вместе со своей кликой хвастаться, а за ним пристально следили, подстерегая каждое его движение, выжидая того, что дало бы основание устроить ему западню. А Латиф был в неведении и заблуждении, не подозревая с их стороны ничего дурного. Он потребовал от катходы увеличить ему жалованье и содержание ввиду обширности его имения, многочисленности свиты и [возросших] расходов. На это катхода ответил “Что касается меня, то я не хозяин положения. Паша был здесь и не увеличил тебе содержания. Снесись и спишись с ним, и если он прикажет что-нибудь добавить, то противодействовать его распоряжениям я не стану”

Между Латифом и присутствующими разгорелся спор, принявший серьезный оборот, и расстались они не как обычно.

Латиф послал вечером к мамлюкам паши [распоряжение] явиться утром к нему, как обычно, для военных учений, а тайком предложил им захватить с собой все ценное имущество и оружие.

С наступлением утра они подготовились соответственно его указаниям, оседлали коней, но весть об этом дошла до катходы. Он потребовал к себе начальника [мамлюков] и спросил его, и тот сообщил ему, что Латиф-паша требует их к себе для маневров. Катхода заметил, что это не тот день, который установлен для маневров, и запретил им выехать. Тут же он потребовал к себе Хасан-пашу, Тахир-пашу, Ахмад-агу, прозванного Бонапарт ал-Хазандар, Салих-бея ас-Силахдара, Иб-рахим-агу — агу Порты, Маху-бея и, кроме них, Дабус Оглу, Исма'ил-пашу — сына паши — и Махмуд-бея ад-Дувайдара, и все они сошлись на том, чтобы устроить Латифу западню.

С наступлением субботы они собрались, но до Латифа уже дошло, что дороги к нему перехвачены. Они послали к нему, требуя, чтобы он явился в их собрание, но он отказался и спросил: “А почему они хотят моего присутствия?” К нему отправился Дабус Оглу, постаравшийся его обмануть, но он не [411] поддался Дабус Оглу возвратился и приехал к нему вторично с приказом покинуть Египет, если он не хочет явиться к ним в собрание. Он заявил: “Что касается явки, то этого не будет, а что касается отъезда из Египта, то я не возражаю, при условии, что эту возможность мне гарантируют Хасан-паша и Тахир-паша. Я не уверен, что за мной специально не последуют, с тем чтобы убить меня. Ведь на всех дорогах уже расставлены [посты]”.

Дабус Оглу оставил его, а он растерялся и приказал седлать лошадей, желая уехать, /182/ но не смог осуществить это и оставался в нерешительности до ночи. [А между тем] у всех городских ворот были расставлены посты, и большое количество солдат было собрано в крепости и у ворот ее. В девять часов вечера Хасан-паша и Маху-бей во главе приблизительно двух тысяч человек окружили дом Латифа, находившийся в Сувайкат ал-'Аззи. Он запер свой дом, и они стали обстреливать его из ружей и карабинов до конца ночи, а устав, обрушились на дома людей, живущих по соседству с ним, взобрались на кровли этих домов, а с них перебрались на крышу его дома и перебили всех встретившихся им солдат и домашних его. Латиф-паша спрятался в погребе под лестницей дома с шестью своими невольницами и одним мамлюком; об этом убежище знал лишь евнух его гарема. Солдаты обыскали дом в поисках его, но не обнаружили его; они разграбили все, что было в доме, не оставив ничего. Они захватили его жен, невольниц, мамлюков, рабов и точно так же обошлись с населением соседних домов и членами его свиты, которых было свыше двадцати. Они разгромили даже лавки и прочее, что находится в этом квартале, и дом 'Али-катходы Салиха ал-Фаллаха. Это то, что произошло в этом районе, а в остальных частях города об этом ничего не знали до тех пор, пока не наступило воскресное утро, когда народ вышел на рынки и улицы и обнаружил солдат, стоящих на страже у закрытых городских ворот, и собравшихся вокруг солдат, среди которых были те, что возвратились с награбленными вещами. Люди отказались открыть лавки и кофейни, которые они обычно открывают по утрам, и стали строить всякие предположения. Латиф [412] оставался в погребе до ночи, но страх его усилился, так как он был уверен, что его раб-евнух укажет его убежище.

Когда стемнело, грабежи, розыски прекратились и дом опустел, Латиф один вышел из укрытия и, перепрыгивая по крышам, добрался до дома своего хазандара в сопровождении командующего его отрядом по имени Йусуф-кашиф ‘ад-Дийаб, последнего из уцелевших мамлюкских солдат. Они провели здесь остаток ночи и весь день понедельника. А катхода и должностные чины упорно вели розыски и поиски его, они подозревали многих в том, что те знают место, где он скрывается. Махмуд-бей, дом которого находится поблизости от дома Латифа, поставил на крыше солдат, чтобы они дежурили днем я ночью и изловили его.

Махмуд-бей верил в человека по имени Хасан-эфенди ал-Лаблаби. Лаблаб — турецкое слово, значащее “горох, разваренный и поджаренный, который лущат”, а Хасану-эфенди это прозвище было дано вот почему: как дервиш он был вхож в дома знати, высокопоставленных турок, а карманы его были полны этим горохом, и он его раздавал людям, находившимся в приемной, с которыми он обращался любезно, смеялся с ними, шутил; он знал турецкий язык, развлекал обе стороны [ — как египтян, так и турок]. Если кто-нибудь давал ему что-либо, он брал, а если не давал, он не просил ничего.

Некоторые говорили ему: “Отгадай, что у меня на уме”. Он начинал отсчитывать четки попарно и по одной, а затем говорил: “У тебя на уме то-то и то-то”, и это вызывало смех.

Махмуд-бей донес на этого Хасана-эфенди катхода-бею и остальным членам собрания, что он предсказывал Латиф-паше, что тот станет господином Египта и правителем его, и говорил ему: “Это время — удобный момент, надо воспользоваться отсутствием паши”, и тому подобное.

Из его преувеличенных утверждений следовало, что Латиф верил в истинность слов ал-Лаблаби, что тот посещал Латифа в его доме, что Латиф назначил ему содержание. Распространили слух, что ал-Лаблаби побуждал Латиф-пашу присоединять к себе всех, происходивших из мамлюков, нерадивых солдат и [413] других, давать им деньги и подстрекать к восстанию и смуте, с тем чтобы внезапно убить катхода-бея, Хасана-пашу и им подобных, овладеть крепостью и городом, что ал-Лаблаби подстрекал его ко всему этому и всегда говорил ему: “Время твое настало”, и тому подобные слова, истинность чего известна лишь великому и всемогущему Аллаху.

Катхода-бей послал за ал-Лаблаби, и он был доставлен к нему в понедельник. Катхода спросил его о Латифе, а он ответил, что не знает. Катхода сказал ему: “Прикинь-ка на своих счетах, загадай и скажи, разыщем ли мы его?” Ал-Лаблаби стал, как обычно, считать на четках и оказал: “Вы его найдете и убьете”. Затем катхода дал знак /183/ своим людям, те забрали его, посадили его на осла и отправились с ним в Булак, где погрузились на баржу и спустились с ним до Шалакана 591, сорвали с него одежду и утопили в Ниле.

В этот же день евнух гарема Латиф-паши, после того как его допросили и угрожали пытками, сообщил о том, где укрылся его господин, о том, что он находится в погребе, и показал им место. Его открыли и обнаружили в нем шесть невольниц и мамлюка, а Латиф-паши не оказалось с ними. Их расспросили о нем, и они сказали: “Он был с нами и ушел вчера ночью, но нам неизвестно, куда он отправился”.

Их вывели и забрали все найденное в погребе имущество, седла, драгоценности, деньги и все прочее.

[Между тем] страх и беспокойство Латиф-паши все усиливались, и в ночь на вторник (16.XII.1813) он захотел в сопровождении своего друга — бююкбаши 592 перебраться из дома хазандара в другое место. Он поднялся на крышу, а оттуда на стену, намереваясь спуститься с нее, чтобы спастись во дворе соседнего с этим дома, но их заметил один из солдат, находившихся в засаде на возвышении крыши дома Махмуд-бея ад-Дувайдара. Он закричал своим товарищам, чтобы обратить их внимание на Латиф-пашу. Когда он закричал, тот выстрелил в него из своего ружья. Услыхав крик и ружейный выстрел, проснулись находившиеся здесь в засаде, и к Латифу поспешили со всех сторон, схватили его и его товарища и повели к Махмуд-бею. Они остались у него, а посланные гонцы [414] поскакали по домам знати с сообщением об аресте Латифа, чтобы получить по этому случаю бакшиш.

Наутро во вторник Махмуд-бей поднялся с ним в крепость, где в диване катходы уже собрались высшие сановники и вынесли решение казнить его. Исма'ил — сын паши утвердил это [решение], поскольку ему расписали, что Латиф по происхождению мамлюк его тестя 'Ариф-бея.

Как только Латиф-паша стал подыматься по лестнице, его схватили караульные, а рядом с ним был Махмуд-бей. Латиф-паша взялся рукой за его саблю и оказал ему по-турецки: ырзындайым, что значит: “Я отдаюсь под твою защиту, помоги”, и рука его замерла на шнурке его сабли. Но кто-то вытащил нож и обрезал шнурок, и Латиф-пашу потащили вниз по лестнице, сидя на нем верхом, сорвали с него тюрбан, и палач стал наносить ему удары саблей. Латиф-паша упал на землю, но шею ему не перерезали и закончили резать его, как барана. Ему отрубили голову, и с его товарищем поступили так же. Их головы повесили перед воротами Баб Зувайла на весь день.

На следующий день, в среду, 22-го числа (17.ХП.1813)Г доставили также Йусуфа Дийаб-кашифа, точно так же убили его у ворот Баб Зувайла. Так закончилось их дело, — и Аллах лучше всех знает действительное положение дел!

Торговцы открыли свои лавки. Народ полагал, что произойдет большая смута, что солдаты разграбят город, особенно те из них, что находились в лагере за воротами Баб ан-Наср; они страдали от голода и холода, и большая часть из них была без копейки денег, так как в массе своей состояла из числа вновь прибывших, которым не довелось еще заработать на грабеже и не представился еще действительный случай, который они бы использовали. Если бы не солдаты, поставленные у ворот и препятствующие проходу, то они бы причинили огромный ущерб.

И закончился год со своими событиями, которые, быть может, продлились бы до бесконечности, если бы того пожелал Аллах.

Из этих событий отметим следующее. Паша отошел от дел [415] Верхнего Египта, после того как сын его Ибрахим-паша был назначен правителем этой области. Он произвел учет земель Верхнего Египта, уточнил общее количество земельных владений в федданах и захватил их все, оставив лишь самую малость. Он захватил в ведение своего дивана все земли мири и поместья мултазимов из эмиров и шейхов нерегулярной конницы бедуинов. Он захватил странноприимные дома, неотчуждаемые земли ризк, земли ас-сарави 593, предназначавшиеся на благочестивые цели, земли, за которыми числились недоимки, земли, доход с которых был предназначен как в пользу [частных] лиц, так и на благотворительные цели, благодеяния, пожертвования и тому подобное, как, например, расходы, предусмотренные по данной местности предшествующими учредителями вакфов, распорядителям которых [было завещано] по доброй воле творить благодеяния для нуждающихся бедняков, поддерживать странноприимные дома и открытые гостиницы, по обычаю приспособленные для питания прибывающих гостей, приезжих путешественников.

Из числа таких в районе Сахадж [имеется] дом шейха /184/ 'Арифа, человека религиозного, широко известного, как и предки его, в этом районе и в других местах.

Его дом — место остановки для приезжающих и отъезжающих, для лиц влиятельных и незначительных, бедняков и нуждающихся. Он оказывает гостеприимство каждому, соответственно тому рангу, что подходит ему, он назначает им содержание и все необходимое, а когда после завершения своих дел они отправляются, то он снабжает их и дарит им зерно, масло, мед, финики, овец.

Этот обычай присущ ему и предкам с незапамятных времен и никогда не прерывался. Он получал закрепленный за ним доход с шестисот федданов. которые он засевал. А их забрали у него, оставив ему сто федданов, и то лишь в результате посредничества и ходатайств.

Точно так же дело обстояло в Джирдже, Асйуте, Манфалуте, Фаршуте и других местах. И если посредник и ходатай заявит о необходимости принять во внимание, что такой-то кормит и поит останавливающихся в его доме и что нужно [416] сделать

для него исключение, то ему скажут: “А кто поручил ему это делать?” А если спросят: “Как ему поступить, если, как обычно, явятся к нему посетители?”, то ответят ему: “Пусть покупают то, что едят проезжие, на свои дирхемы и за счет своего кошелька. Пусть они закроют свои ворота и живут одни своей жизнью и жизнью своей семьи, пускай они экономят в расходах на жизнь и пусть приучаются к этому. То, чем они теперь занимаются, это расточительство, и тому подобное, сообразно существующему в их стране положению и [состоянию] дел”. К этому добавят еще: “Диван имеет больше прав на эти доходы, так как на нем лежат расходы и издержки и [поставка] припасов для войны с врагом “ особенно для отвоевания Хиджаза”.

Когда Ибрахим-паша прибыл в Каир в период подготовки его отца к отъезду в Хиджаз, многие из жителей Верхнего Египта явились с жалобами на то, что допущено по отношению к ним, призывая шейхов и других прийти к ним на помощь и вступиться за них. Когда кто-нибудь заговаривал с пашой относительно этого, то он, извиняясь, предупреждал, что его внимание поглощено его поездкой и что дела по Верхнему Египту и управление им возложены на его сына Ибрахим-пашу, которого Порта назначила правителем Верхнего Египта, говоря: “Я уже не имею отношения к нему”. А если обращались к его сыну, то в ответ он приводил некоторые из вышеприведенных аргументов и тому подобное.

Если же ему говорили, что эти доходы с конфискованной земли предназначены для мечетей, он отвечал: “Я осмотрел мечети и нашел их разрушенными. Распорядители вакфов проели доходы. Казна важнее. Хватит с них того, что я простил съеденное ими за прошлые годы. Для тех же мечетей, которые застал в хорошем состоянии, я оставил достаточно и даже больше того. Я обнаружил за некоторыми мечетями обширные земли, заброшенные и запущенные. Для мечети достаточно одного муэззина с оплатой в два пара и имама примерно на такой же оплате, а что касается оборудования и освещения, то я назначу годичное содержание за счет дивана”.

Если же проситель продолжал настаивать, он направлял его [417] дело своему отцу. Возвратиться же к нему было невозможно из-за его постоянных переездов, занятости, уклончивости.

Обстоятельства усложнялись из-за большого количества жалобщиков и посетителей и из-за того, что паша действительно собрался уехать и отбыл. Его сын оставался еще несколько дней после него, проведя одну ночь в Гизе, а другую — у своего брата в Булаке, а затем уехал, возвращаясь в Верхний Египет, чтобы довершить причиняемые им большие страдания и в отношении остального населения. Воистину он поступает с ними так, как поступали татары (Имеются в виду монголы), когда бродили по странам. Он унижает достоинство жителей [Верхнего Египта], причиняет им наихудшие из зол: грабит их достояние и имущество, забирает их коров, овец. Он взыскивает с них то, что было в их распоряжении, чтобы вынудить их платить выкуп за себя, или приписывает им вину, которую они не совершали, а затем облагает для своей выгоды ужасными штрафами и суммами денег, которыми они не располагают, принуждает их раздобывать и поскорее покрыть их; их берут в качестве заложников, торопят [с погашением выкупа], а если они оказываются не в состоянии это выполнить, их ждут пытки, избиения, подвешивания, пытки огнем и поджариванием.

Рассказывали мне, — а ответственность на передавшем, — что человека привязали к длинной доске, которую за концы люди держали над пылающим огнем, поворачивая его, точно шашлык. В этом нет ничего невероятного для невежественного юноши неполных двадцати лет, приехавшего из своей страны, не видавшего ничего, кроме нее, не получившего воспитания, не знающего шариата, не умеющего различить дозволенного от запретного.

Как-то я слышал, как один из разговаривавших с ним сказал ему: “А кто дает тебе право?” /185/ Ибрахим спросил: “А кто же дал мне его?” Тот ответил: “Господь — вот, кто дает”, а Ибрахим ему сказал: “Ничего не дал мне бог. Тот, кто дал мне власть, — это мой отец, а если бы это был тот, о ком ты говоришь, то я все еще находился бы в своем местечке. Я [418] приехал сюда с испачканной шапкой на голове, подобной закопченной сковородке”.

Вот почему до него не доходили жалобы, вот почему с людьми он вел себя так, как обучил его отец, то есть добывал деньги любыми средствами. Он причинил жителям Верхнего Египта оскорбления и унижения; а среди “их были предводители, отважные всадники — бедуины, каждый из которых был доблестным, с которым начальник не осмеливался разговаривать. На них видели великолепную одежду, собольи меха, они восседали на прекрасных лошадях, имели скот, подчиненных, солдат, рабов, просторные дома, открытые для путешественников. Они раздавали подарки и денежные пожертвования, и особенно [этим отличались] самые важные и прославленные из них — род Хумам 594.

А кто такой Хумам, вы знаете, об этом сказано в его жизнеописании, и повторять это нет необходимости.

Ибрахим-паша разорил все их дома, они разбрелись и умерли изгнанниками. Из-за оказанного на него нажима Хумам вынужден был покинуть свою родину, и случилось с ним то, что произошло и с другими. А те, кому жалко было покинуть родной край, стали [простыми] земледельцами. Я как-то видел некоторых из рода Хумам, которые прибыли в Каир, чтобы доложить о своем положении паше в надежде, что, может быть, он поможет им и разрешит им вернуть часть того, что забрано его сыном и от чего зависит их существование. Это были 'Абд ал-Карим и Шахин — сыновья Хумама, старшего [в роде]; с ними были их жены и невольницы; жену 'Абд ал-Карима именовали Ситт ал-Кабира — она была матерью его сыновей.

Когда они спустились на берег Старого Каира, чиновники канцелярии по сбору городских пошлин, увидев невольниц [с ними], задержали их, требуя уплаты таможенного сбора. Им сказали: “Это наши невольницы, обслуживающие нас, они не привезены для продажи”. Но на это не обратили внимания и взяли с них то, что требовали.

Свидеться с пашой они не смогли, потому что он отправился в Файйум, а затем возвратился в лагерь и вскоре уехал в Хиджаз. Они оставались в Каире, пока не иссякли их запасы. Я [419] видел их однажды проходящими по улице, они были в рваной одежде, и среди них был мальчик.

Случилось как-то, что они повздорили со своим двоюродным братом 'Омаром. Они пожаловались Мустафа-бею Дали-паше на то, что 'Омар их обидел, захватив принадлежащие им по праву вещи, — это был иск банкрота к банкроту. Его доставили, посадили на некоторое время в тюрьму, и мне неизвестно, что произошло с ними после этого. Так-то принижают высокопоставленных и возвышают безродных!

А что касается тех, кто умер в этом году, то умер прославленный ученый, сведущий, выдающийся, достойнейший, уважаемый, единственный, редкий и исключительный для своего века и эпохи — шейх Шамс ад-Дин Мухаммад Абу-л-Анвар ибн Абд ар-Рахман, известный под именем Ибн 'Арифайм Сибт ибн ал-Вафа', преемник рода ханифитов ас-Садат и шейх их толка, главенствующий над ним и столь известный, что распространяться о нем нет нужды. Достоинства его очевидны и без объяснений и разъяснений. Его мать, госпожа Сафийа — дочь ученого Джамал ад-Дина Йусуфа Абу-л-Иршад ибн Вафа'. На ней женился купец 'Абд ар-Рахман, именуемый 'Арифайн, и ее сыном является шейх Шамс ад-Дин, как и старший брат его шейх Йусуф. Он воспитывался вместе со своим братом в атмосфере уважения [к старшим], порядка и благопристойности. Он изучил Коран, очень увлекался наукой, посещал занятия шейхов своего времени. Он был посвящен в учение своих предков, их моления и обряды своим дядей по матери — ученым Шамс ад-Дином Мухаммадом Абу-л-Ашраком ибн Вафа' и дядей по отцу — шейхом 'Абд ал-Халиком, а тот был посвящен своим отцом шейхом Йусуфом Абу-л-Иршадом, а тот — своим отцом Абу-т-Тахсисом 'Абд ал-Ваххабом, и в конечном счете посвящение восходит к Абу-л-Хасану аш-Шазали. Шейх Шамс ад-Дин следовал за ведущим улемом, служащим образцом, шейхом Мусой ал-Баджирами. Он посещал названный в программе его шейхов [курс изучения книги] Умм ал-Барахин 595 и слушал комментарий ал-Баджирми на эту книгу. Он слушал у того же шейха грамматику, комментарий на шейха ал-Халиди 596 и комментарий на шестьдесят вопросов Джалала [420] ал-Махалли 597. Это был первый из его шейхов-наставников. Затем он учился у шейха Халила ал-Магриби. Шейх Шамс ад-Дин слушал у него 'комментарий [на книгу] Исагуджа 598, принадлежащий шейх ал-исламу комментарий на Закарийу /186/ ал-Ансари, комментарий ал-'Исама на книгу ас-Самар'канди 599, [комментарий] ал-Факихи на [книгу] ал-Катр 600, текст Тавдиха 601, [комментарий] ал-Ашмуни на ал-Хуласа, на ар-Ри-сала ал-Вад'и и ал-Мугни 602.

Он посещал занятия главы шейхов Ахмада ал-Миджари ал-Маллави по [книге] ас-Сахих ал-Бухари, по комментарию шейха 'Абд ас-Салама на ал-Джаухара 603. Шейх ал-Маллави разрешил ему держать экзамены и выдал составленную им иджазу 604. Точно так же шейх Ахмад ал-Джаухари шафичт выдал ему общую и специальную иджазу, дающую право излагать учение святого 'Абдаллаха аш-Шарифа. Его соучеником был сын шейха — Мухаммад ал-Джаухари младший.

(пер.  Х. И. Кильберг)
Текст воспроизведен по изданию: Абд ар-Рахман ал-Джабарти. Египет под властью Мухаммада 'Али. М. Глав. ред. вост. лит. 1963

© текст - Кильберг Х. И. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Николаева Е. В. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Глав. ред. вост. лит. 1963