П. А. ТОЛСТОЙ

Османская империя в начале XVIII в. и ее описание П. А. Толстым

Османская империя, сложившаяся к середине XV в. и вплоть до конца XVII в. продолжавшая территориальное расширение, представляла собой, по выражению К. Маркса, «единственную подлинно военную державу средневековья» ¹. К началу XVIII в. ею были завоеваны огромные территории, население которых находилось на различных ступенях социально-экономического развития, принадлежало к различным этнорелигиозным группам, включалось в состав империи на различных условиях. В настоящее время на этих территориях располагаются свыше 20 национальных государств Ближнего Востока, Юго-Восточной Европы и Северной Африки, в том числе территории, входящие ныне в состав СССР. Почти пятисотлетний период истории народов, проживающих в этом огромном районе, так или иначе связан с Османской империей, а история османского государственного образования входит составной частью в национальную историю этих народов. Изучение Османской империи и выявление источников, касающихся того или иного периода ее истории представляют поэтому значительный интерес не только для истории турок и Турции, но и всего бывшего «османского региона».

В становлении туркологии как науки знания об Османской империи, накопленные в России, играли значительную роль. Широко известно высказывание Ф. Энгельса о том, что «Турция была до греческого восстания во всех отношениях terra incognita, и распространенные о ней среди публики банальные представления покоились больше на сказках из ,,Тысячи и одной ночи", чем на исторических фактах», и лишь «в России... нашлось достаточно людей, способных понять истинное положение и характер Турции» ².

Большой материал по истории Османской империи [6] содержится в документах посольств и миссий, которые русское правительство стало посылать в эту страну с конца XV в., причем отправлялись они не только к султанскому двору, но и к правителям некоторых приграничных вассальных провинций империи.

Изучение этих материалов имеет свои традиции в русской историографии, но, как правило, лишь в свете европейских международных отношений и внешней политики России. Очень редко русские дипломатические документы привлекались для исследования истории самой Османской империи; между тем они представляют собой богатейший кладезь сведений, ибо, по словам Ф. Энгельса, «в то время, как Англия, Франция и в течение длительного времени даже Австрия бродили в потемках, пытаясь определить свою восточную политику», Россия, «которая сама являлась страной с полуазиатскими общественными условиями, обычаями, традициями и учреждениями», сумела «полностью освоиться с турецкими делами» ³.

К началу XVIII в. в России существовала уже значительная литература об Османской империи ⁴. Ее составляли описания посольских путешествий ⁵, а также различные записки русских купцов ⁶, бывших невольников ⁷, паломников в «святые места» ⁸. В 1692 г. А. И. Лызловым была написана «Скифская история», первая в России исследовательская работа, посвященная истории народов Востока, где главное внимание было уделено Османской империи, ее государственному устройству, армии, завоеваниям ⁹. Во второй половине XVII в. были сделаны переводы на русский язык ряда европейских сочинений об Османской империи. Так, в 1678 г. для царя Федора Алексеевича переводилась с польского книга Симона Старовольского «Двор цесаря турецкого» ¹⁰, изданная в 1649 г. в Кракове. Известно также, что в посольском приказе были переведены «Повесть о турках», в которой рассказывалось о происхождении этого народа, завоеваниях, религии, обычаях, «Сказание брани венециан против турецкого царя», некоторые документы из переписки турецкого султана с польским королем, императором Леопольдом и германскими государями ¹¹. В посольском приказе, а в начале XVIII в. и в ряде частных библиотек ¹² собирались книги и рукописи об Османской империи, причем не только западных, но и восточных (т. е. проживающих во владениях османов) авторов. Так, например, известно, что Арсений Суханов, [7] ездивший в 1651 и 1654 гг. в Иерусалим и Стамбул, позднее ведавший московским печатным двором, привез домой около 500 рукописей и книг ¹³.

Издавна проявлявшийся в России интерес к Османской империи особенно активизировался в период правления Петра I, что было обусловлено тогдашними русско-турецкими отношениями.

Еще в 1684 г. для борьбы с османской агрессией была создана Священная лига — коалиция европейских держав в составе Австрии, Польши и Венеции. Ее участники предлагали присоединиться к ним всем христианским державам, особенно же приглашали «царей московских» ¹⁴. Заинтересованность в участии России антиосманской коалиции заставила польского короля Яна Собеского пойти на ряд уступок, в том числе на возвращение Московскому государству Киева ¹⁵. В 1686 г. Россия присоединилась к Священной лиге. Крымские походы Голицына (1687-1689) и Азовские поход (1695-1696) Петра I являлись частью военных действий коалиции; цель походов состояла не только в укреплении положения России, но и в отвлечении военных си, османов от других фронтов ¹⁶. В июле 1696 г. русским войсками был взят Азов, а в марте 1697 г. из Москвы выехало Великое посольство к ряду европейских государств ¹⁷, цель которого первоначально состояла в том чтобы укрепить антиосманский союз и продолжить войну за выход России к Черному морю. Эта цель, как известно, оказалась невыполнимой.

В последние годы XVII в. внимание европейских стран оказалось прикованным к назревавшему в это время крупнейшему международному конфликту — войне за Испанское наследство ¹⁸, которая, по сути дела, была связана с развитием капитализма в Европе, являлась торговой войной европейских наций ¹⁹ и означала борьбу за преобладание в Европе, колониях и на море. В этих условиях конфликт с Османской империей отодвигался на задний план европейской политики. Бывшие партнеры России по Священной лиге спешили заключить с турками мир, что им и удалось на Карловицком мирном конгрессе, состоявшемся на рубеже 1698-1699 гг. ²⁰. С Россией на Карловицком конгрессе было договорено лишь о перемирии на два года ²¹.

К началу XVIII в., как указывал Ф. Энгельс ²², в Европе складывались исключительно благоприятные для России условия для решения балтийского вопроса. [8] Усилия Петра I стали сосредоточиваться на стремлении вернуть захваченные Швецией в начале XVII в. земли, дававшие России выход к Балтийскому морю ²³. В 1699 г. возникла антишведская коалиция — Северный союз, в состав которого вошли кроме России Дания и Саксония; предполагалось, что позднее к нему примкнут Польша и Бранденбург.

В новых условиях в дипломатических документах царь и его правительство все четче проводят мысль о необходимости, «хотя бы и с убытком... о том трудиться, дабы нашему царскому величеству с Портой Османской... либо постоянный мир, либо довольно продолженное перемирие получить возможно» ²⁴. Эта мысль нашла отражение и в инструкции русскому послу Емельяну Игнатьевичу Украинцеву, отправленному в Стамбул для продолжения не завершившихся в Карловицах русско-турецких переговоров о мире ²⁵. И если первоначально Е. И. Украинцеву предписывалось добиваться сохранения за Россией всех присоединенных в 1695-1696 г. земель, а в возмещение за разорения от набегов отрядов крымского хана требовать крепость Керчь, закрывавшую для русских кораблей выход из Азовского моря, то с декабря 1699 г. он получает новые инструкции. Русская сторона теперь не только отказывалась от своих претензий на Керчь, но соглашалась на передачу туркам приднепровских городков ²⁶. В письмах Петра I E. И. Украинцеву звучит явное нетерпение, с которым в Москве ожидали заключения мирного договора с Османской империей. «Посылали мы к тебе статьи, по которым (если не хотят так сделать, как наказано), не мешкав, сделай, как Бог помочи подаст...» — писал Петр в декабре 1699 г. И несколько позднее: «Однако ж ныне зело нужнейшее дело нам явилось к пользе некоторой, и того для еще некоторые уступки положили... Только конечно учини мир: зело, зело нужно» ²⁷.

Русско-турецкий «мир... до сроку тридцать лет» был заключен в июле 1700 г. В исторической литературе он именуется обычно «Константинопольским миром». Известие о его заключении, как писал сам Петр, было принято в Москве «с нарочитым удовольствием» ²⁸.

Мирный договор 1700 г. закрепил за Россией Азов и «к нему прилегающие все старые и новые городки»; приднепровские же городки разорялись, однако заселять их запрещалось ²⁹. Россия обязывалась сдерживать казаков [9] от «своевольства и напусков», а Турция брала такое же обязательство относительно крымского хана. Окончательно отменялась ежегодная «дача» России крымскому хану ³⁰.

Все это, однако, не привело к полному прекращению набегов отрядов крымского хана. Эти набеги, в особенности благодаря захвату в полон невольников, все еще продолжали в тот период служить важнейшим источником обогащения феодальной знати Крымского ханства ³¹. По некоторым данным, в начале XVIII в. в Крыму находилось около 60-65 тыс. пленных славян, грузин, валахов, молдаван, абхазов, черкесов и даже венгров ³². В отношении России крымские феодалы проявляли наибольшую враждебность, перманентно стремясь к разжиганию русско-турецкого военного конфликта. Однако следует напомнить, что и в этой, наиболее антирусски настроенной среде феодального класса Османской империи начинают проскальзывать настроения, порожденные новой международной и внутриимперской ситуацией. Известно, например, что в первом десятилетии XVIII в. имели место даже переговоры о переходе Крыма в состав Российской империи ³³.

На рубеже XVII-XVIII вв. начинается новый этап внешнеполитической истории Османской империи. Разгром турок под Веной в 1683 г., а затем поражение в войне со Священной лигой привели к тому, что, по выражению Ф. Энгельса, «наступательная сила турок была сломлена» ³⁴. В европейской политике империи постоянная агрессивность постепенно сменяется выжидательной тактикой; подчас проявляются некоторая гибкость, желание достичь поставленных целей дипломатическим путем, игра на противоречиях между европейскими державами. Осуществление подобной политики требовало более детального, чем раньше, ознакомления с практикой европейской дипломатии.

В течение первых десяти лет XVIII в. Османская империя не вела войн в Европе, несмотря на то что международная обстановка (война за Испанское наследство и Северная война), казалось бы, благоприятствовала продолжению турецких завоеваний. Разумеется, миролюбие турецких правящих кругов носило вынужденный характер. Страна, истощенная многочисленными войнами, была не в состоянии продолжать с прежней активностью постоянно агрессивную политику. В период более чем десятилетней военной передышки перед [10] правящими кругами Османской империи со всей очевидностью встали серьезные внутренние проблемы и трудности, которые свидетельствовали о весьма сложной ситуации, переживаемой османским феодальным обществом. Повстанческие движения и сепаратистские мятежи были тогда почти постоянным явлением внутри османского государства. Не говоря уж о таких отдаленных районах, как Египет и Магриб, где власть султанского правительства была, по сути дела, номинальной, и Ирак, Ливан и Хиджаз, где на рубеже XVII-XVIII вв. прокатились сильные антитурецкие восстания, даже в ближайших к столице европейских и анатолийских санджаках происходили беспорядки. В районах Измира, Манисы, Акхисара неспокойствие, грабежи на дорогах и т. п. стали обычным явлением.

В результате неудачных войн конца XVII в. и непрекращавшихся внутренних волнений значительно сократились налоговые поступления. Так, в санджаке Маниса число податных единиц (авариз-хане) за период с 1668/69 до 1701/02 г. уменьшилось с 4823,5 до 2731,5, т. е. почти вдвое ³⁵. Великий везир Амджа-заде Хюсейн-паша (занимавший этот пост с 1697 по 1702 г.) вынужден был сразу после заключения Карловицкого мира отменить чрезвычайные налоги, а также отказаться от взимания недоимок с крестьян за военные годы ³⁶.

Султанское правительство пыталось продолжить преобразования, которыми с 1653 г. власти надеялись исправить создавшееся в империи положение. В частности, были сделаны попытки еще более увеличить численность податного населения страны. Ряд кочевых племен — туркмен, курдов — насильственно переводились на оседлость и приписывались к податному крестьянскому населению — реайе (райя) ³⁷. Еще более уменьшались налоговые льготы, которые предоставлялись ранее некоторым группам реайи, выполнявшим поручения по строительству и охране мостов, горных проходов, почтовой службе и т. п. ³⁸. Усиливалось податное обложение горожан ³⁹. Продолжались начатые в 70-80-е годы XVII в. введением новой серебряной монеты (куруша) реформы денежной системы страны ⁴⁰.

Делались попытки навести порядок в армии. Турецкая армия состояла из двух частей: феодального кавалерийского ополчения (сипахи), материальной базой которого служили определенные налоги с земельных владений — тимаров и зеаметов, и капухулу (слуги, [11] или рабы султанского дворца, — термин, близкий по значению русскому «государевы люди», «государевы холопы»), получавших жалованье из казны.

В 1701/02 г. состоялась очередная проверка султанских жалованных грамот — бератов — на право владения тимарами и зеаметами, а также перерегистрация войск феодального ополчения (йоклама). Проверка установила, что часты случаи, когда на одно и то же владение претендуют несколько человек. В мае 1703 г. был послан строжайший приказ алайбеям (командирам отрядов сипахийского войска) не лишать сипахи их ти-маров и зеаметов по незначительным причинам и не нарушать традиционной тимарной системы ⁴¹. Однако эти меры не могли дать желаемого эффекта, поскольку тимарная система уже более столетия как утратила свою первоначальную четкость и выгоду как для самих тимариотов, так и для султанских властей.

Известно, что именно в рамках тимарной системы происходили процессы ускоренной феодализации османского общества и формирования османского господствующего класса в XIV-XV вв. В османском законодательстве четко зафиксированы права тимариота-сипахи, получавшего строго определенную квоту налоговых поступлений с крестьянских (райятских) хозяйств своего владения и выступавшего в этом владении как низшее звено административного аппарата империи. Сипахи был обязан в мирное время жить в том санджаке (районе), где находилось его владение, и выполнять некоторые хозяйственно-административные функции, а именно в его ведении находился контроль за обработкой земли крестьянами, порядок наследования ими земельных наделов, контроль за сбором налогов с крестьянства, которое кроме сборов, шедших самому сипахи, платило также налоги в пользу казны и санджакбеев и бейлербеев, являвшихся управителями отдельных административных областей империи (эялетов и подчиненных им санждаков), а во время войны становившихся также командирами отрядов сипахийской кавалерии. Таким образом, сипахи-тимариот, выступал одновременна и как воин-кавалерист феодального ополчения, и как феодал-рентополучатель, и как низшее звено административного аппарата империи.

С конца XVI в., однако, в тимарной системе, на которой базировалась эта часть административно-военного управления Османской империи, происходят изменения. [12] Касались они главным образом двух следующих моментов.

Во-первых, положения и судеб крестьянства в этих феодальных владениях. Согласно османскому законодательству государство в целях обеспечения казне налоговых поступлений с райятского хозяйства выступало защитником крестьян от чрезмерных притязаний феодалов-сипахи, ограничивая их доходы строго определенной квотой рентно-налоговых поступлений. В законах Мехмеда II (1451-1481) содержалось предписание, что сипахи не должен занимать землю крестьян, но в то же время там же отмечалось: «А если он занял землю райя-та, то пусть платит (в пользу) бедных подати, (установленные) в этой области» ⁴². Следовательно, имелись возможности и для присвоения тимариотом крестьянской земли, что и стало осуществляться владельцами наиболее крупных тимаров и зеаметов. В XVII-XVIII вв. за счет обезземеливания крестьянства создавались крупные поместья, так называемые чифтлики. Создание чифтликов давало их хозяевам большую хозяйственную самостоятельность и порождало новые варианты феодальных отношений в деревне, хотя и не превращало эти земли в частную собственность, поскольку сохранялись государственный контроль и возможность конфискации данных земель за какую-либо провинность владельца чифтлика.

Государственным контролем во многом предопределялись и те социально-экономические отношения, которые складывались в чифтликах. По османскому законодательству каждый райят был приписан к определенной податной единице — хане, несшей коллективную ответственность за уплату налога государству ⁴³. Связи райята с хане благодаря строгому контролю государства оказывались сильнее, чем его связи с землей. Кстати, и в самом налогообложении крестьянства происходили изменения: падала доля традиционных налогов, размер которых был строго зафиксирован и почти не менялся, и возрастали различные чрезвычайные налоги, становившиеся постоянными ⁴⁴. Их сбор как раз и осуществлялся через хане.

Даже потеряв свой надел, присвоенный тимариотом, крестьянин оставался, согласно фискальной системе государства, прикрепленным к хане. Практически это способствовало тому, что он становился издольщиком на той же земле, на которой раньше был свободным райятом. [13] Отношения его с феодалом теперь уже целиком зависели от произвола последнего.

Переписи, проводимые властями в это время, показывают, что среди сельских жителей было значительное количество безземельных, арендующих землю (джаба) ⁴⁵. Вместе с тем уже в XVI в., как отмечают турецкие исследователи, площадь обрабатываемых земель в Османской империи достигла тех пределов, которые позволяла технология эпохи ⁴⁶. В то же время, как показывают подсчеты известного турецкого исследователя О. Л. Баркана, за период 1520-1580 гг. население Анатолии выросло на 55,9%, а ряда санджаков Румелии — на 71% ⁴⁷. В этих условиях издольщина не могла вместить все столь бурно растущее сельское население. В стране появилось значительное число так называемых чифтбозанов, т. е. оставивших землю, причем больше всего их было в Анатолии, где помимо прочих причин этому способствовали происходившее тогда же-сокращение земледельческого хозяйства и расширение скотоводства ⁴⁸.

Таким образом, мы видим, что помимо издольщиков появляются еще и деклассированные элементы, которые не находят себе применения в экономической жизни ни в городе, ни в деревне. Единственно, что было для них доступно, — это либо наняться в личное войско-свиту крупных пашей, либо пойти в текке или медресе в качестве софта (ученика-послушника). Однако число софт в XVII в. уже значительно превышало потребности в них. Не случайно поэтому эти полунищие ученики религиозных учреждений становятся одним из самых неспокойных элементов османского общества.

Во-вторых, кроме перемен, происходивших в отношениях между сипахи и крестьянством, значительно менялось положение и самих сипахи-тимариотов, наиболее массовой прослойки турецких феодалов. В XVII в., как проследил болгарский исследователь С. Димитров, тенденция развития их земельных владений заключалась помимо роста общего числа тимаров в значительно большем увеличении числа солдат, которых эти тимары должны были выставлять, что означало попытку центральной власти более интенсивно использовать тимарный фонд, а значит, и наступление на доходы сипахи ⁴⁹.

Явно прослеживается также поляризация уровней этих доходов. В ряде мест санджакбей пользовался доходом, почти равным общему доходу всех сипахи [14] санджака, как было, например, в санджаках Чирмен, Иокендерия, Нигболу, Дукакин, а иногда даже большим доходом, чем все вместе находящиеся под его началом сипахи, что имело место в санджаках Кырк-Клисе и Вазе ⁵⁰. В то же время мы видим, что большинство тимаров в Румелии имели доход 3 тыс. акче, а в Анатолии — 2 тыс., т. е. это были минимальные кылыч-тимара, владельцы которых лично участвовали в походе как кавалеристы (джабелю). Вооруженных же за свой счет всадников, которых положено было выставить с каждых 5 тыс. акче дохода, имели возможность содержать лишь санджакбеи ⁵¹.

Все это свидетельствует о явно наметившемся перерождении военной и земельной систем империи и об упадке роли тимариотов. Султанская власть в это время явно колебалась в своей политике в отношении сипахийской прослойки господствующего класса. То начинали проводиться массовые изъятия земель тимариотов, не выполнявших свои обязанности (как неоднократно было, например, во время войны с Австрией в 1593-1606 гг.), то предпринимались попытки упорядочить тимарную систему усилением контроля государства и некоторым увеличением доходов сипахи ⁵². При этом сама система оставалась незыблемой. Более того, в нее вовлекались новые слои османского общества. Так, в сентябре 1701 г. вместе с принятием нового устава флота был издан закон о предоставлении тимаров и зеаметов флотским офицерам ⁵³.

Такая двойственная политика создавала ситуацию, при которой разорявшиеся тимариоты, переставая быть феодалами, отнюдь не становились крестьянами. Вплоть до отмены тимарной системы в 1839 г. у них оставалась надежда вновь получить тимар за военные заслуги перед государством. Появилась масса деклассированных элементов, которые пополняли отряды местных правителей или же шаек разбойников, атаманов которых султанское правительство не раз привлекало на свою сторону путем предоставления той или иной военно-административной должности и земельных владений ⁵⁴.

Однако значение феодального ополчения как боеспособной части османской армии явно падало. Соответственно возрастала роль войск капукулу, в особенности пехоты — янычар, численность которых значительно возросла ⁵⁵. Содержание этих войск и выплата им жалованья становились тяжким бременем для казны. Чтобы [15] уменьшить расходы на их содержание, в июле 1701 г. был издан ферман, в котором, хотя и говорилось о больших заслугах янычар, объявлялось об упразднении тех янычарских отрядов (оджаков), которые формировались из крестьян и горожан, записанных в янычарский корпус во время войны, запрещалось производить подобные наборы в будущем и предписывалось произвести проверку всех, кто имеет янычарское свидетельство, и исключить из корпуса лиц, не несущих действительной службы ⁵⁶. В результате издания этого февмана произошло значительное сокращение войск капукулу. Так, янычар, насчитывавших ранее более 70 тыс., осталось всего 34 тыс. ⁵⁷. В отрядах топчу (пушкарей) перед заключением Карловицкого мира имелось 6 тыс. человек, а после реорганизации осталось 1200. Численность джебеджи (интендантская служба с широкими полномочиями) сократилась с 2 тыс. до 400 человек. Сократилось и число кавалерии капукулу ⁵⁸.

Все эти меры не сняли, однако, напряжения, которое создавали в стране войска капукулу. Волнения янычар продолжали оставаться постоянным фактором в жизни Османской империи, причем они выходили за рамки чисто воинских мятежей, приобретая определенную социальную окраску. Сам янычарский корпус, как и соединения других родов войск капукулу, также превращался в своеобразную социальную прослойку. Жалованье янычар было незначительным, и подавляющая их часть в мирное время занималась ремесленной деятельностью и торговлей. Свидетельство о принадлежности к корпусу для многих из них являлось лишь своеобразной охранной грамотой, освобождающей от налогов и вообще защищающей от произвола властей. В этом смысле сам факт принадлежности к янычарам был важнее, чем жалованье. Поэтому нередки были случаи, когда отдельные лица числились янычарами, не являясь даже за ним ⁵⁹.

Назревание внутренних социально-экономических трудностей, явно наметившиеся изменения в социальной структуре османского общества, разорение отдельных слоев феодального класса, появление большого количества деклассированных элементов создавали внутреннюю нестабильность в османском обществе. В конце XVI, в XVII-XVIII вв. в стране составлялись и распространялись многочисленные дидактические трактаты, авторы которых оценивали происходящие перемены как [16] всеобщий упадок и катастрофу ⁶⁰. Так, хронист второй половины XVI в. Мустафа Селяники писал, что «мир идет к гибели» ⁶¹. В тогдашнем османском обществе распространились настроения ностальгии по прошлому величию государства, особенно идеализировался период правления султана Сулеймана I Законодателя (1520-1566). Авторы трактатов обращались к султанам и их окружению, призывали их восстановить старые порядки.

Сочинения, проникнутые подобными идеями, создавали определенную традицию и в историографии Османской империи: в ней также много говорится об ослаблении, упадке, кризисе, переживаемых страной. Между тем Османская империя не только в XVI-XVII вв., но и в начале XVIII в. все еще оставалась сильным государством и опасным противником европейских держав, и большинство государств Центральной и Восточной Европы считали для себя опасным вести борьбу с ней один на один, стремясь прибегать к коалициям ⁶².

Очевидно, реальная действительность тогдашней Османской империи была намного сложнее, чем это представлялось османским наблюдателям, связанным с разрушавшейся тимарной системой, а историографическая тенденция говорить об упадке, разорении, кризисе и т. п. передает лишь одну сторону исторической реальности османского общества, которое заслуживает более внимательного и углубленного изучения.

В этот трудный для империи период при султанском дворе учреждается первое постоянное российское посольство. Известно, что организацию постоянных дипломатических представительств России за рубежом посольский приказ начинает еще в середине XVII в. ⁶³, причем большую инициативу в этом отношении проявлял выдающийся государственный деятель России XVII в., глава посольского приказа А. Л. Ордин-Нащо-кин ⁶⁴. Однако дипломатической практикой постоянные российские посольства становятся лишь при Петре I. Османская империя была одной из первых держав, где подобное посольство было учреждено. Соглашение об этом с османскими властями, как отмечалось, было достигнуто Е. И. Украинцевым и утверждено документально: статья об учреждении постоянного посольства была внесена в Константинопольский мирный договор 1700 г.

Первым постоянным российским послом в Османской империи, как известно, был граф Петр Андреевич [17] Толстой (1645-1729) ⁶⁵. К моменту назначения он был уже немолод и имел значительный опыт государственной и военной службы. В 1697 г. в возрасте 52 лет П. А. Толстой отправился «волонтером» в Италию изучать морское дело. За два года обучения он, овладев итальянским языком, изучил необходимые теоретические дисциплины и получил навыки кораблевождения и кораблестроения, ознакомился с европейской жизнью, установил контакт с некоторыми европейскими государственными деятелями, что впоследствии весьма помогло ему в Стамбуле ⁶⁶. Тогда же он впервые начал вести подробный путевой дневник, занимающий видное место среди путевых заметок русских людей петровского времени ⁶⁷. П. А. Толстой считался по праву одним из самых умных, способных, образованных людей своего времени. Именно этим объясняется его назначение на столь ответственную должность, как пост постоянного представителя России в Османской империи. После возвращения из Стамбула П. А. Толстой выполнил весьма сложные и ответственные личные поручения Петра. Например, известно, что он сыграл главную роль в возвращении царевича Алексея в Россию. Его ум, опыт политика и дипломата высоко ценили при дворе (позднее, в 1724 г., П. А. Толстой был одним из первых в России возведен в графское достоинство). Известный историк XVIII в. М. М. Щербатов писал: «Толстой искусством своим в политически делах, [есть] не менее единым разумом своим подкрепляющий Российский скипетр» ⁶⁸.

Утвержденный послом в Османскую империю П. А. Толстой получил полномочную грамоту и инструкции, где подчеркивался миролюбивый характер российского посольства, задачей которого являлось укрепление мирных и дружественных отношений между двумя странами, «лучшее и состоятельное оного мира охранение». В инструкции содержались также предписания протокольного характера, касавшиеся пути следования, порядка приема у султана и великого везира, отношений с другими турецкими должностными лицами ⁶⁹. Отправляясь на столь важный дипломатический пост, Толстой должен был по прибытии ответить на данные ему «статьи», описав «тамошнего народа состояние», «какое там управление» и «которые государства из приграничных соседей в первом почитании у себя имеют», «с кем хотят мир держать и войну вести и для каких [18] причин». При этом послу указывалось обратить первостепенное внимание на состояние торговли и особенно на флот. Серьезно изучая вопросы кораблестроения в Европе, Петр I, как известно, детально знакомился с теорией и практикой судостроения и судовождения, с постановкой за границей морского дела в целом. Царь также усиленно приглашал в Россию иностранных корабельных мастеров ⁷⁰. Интересовался он и турецким флотом, в частности его новым морским уставом, принятым в 1701 г.

Давая указания своему послу в Турции, российское правительство при этом специально указывало на необходимость «с чужестранными министрами обходиться политично» ⁷¹.

29 августа 1702 г. Толстой прибыл в Эдирне (Адрианополь), где тогда находился двор султана Мустафы II (1695-1703). Уже после первых аудиенций у султана и великого везира в ноябре 1702 г. Толстому было предложено возместить убытки греческим купцам, ограбленным запорожцами, а затем, «понеже никаких торговых дел здесь с российским государством нет, а мир уже утвержден», покинуть Османскую империю. П. А. Толстой не мог согласиться выполнить это требование. Пребывание российского посла в Османской империи в сложный для России период начала Северной войны и непосредственная осведомленность о намерениях турецкой стороны имели большое значение для русского правительства. Что касается убытков купцов, то Толстой вел переговоры по этому вопросу и согласился на частичное их возмещение ⁷². Кроме того, Толстой получал от Азовского воеводы С. Б. Ловчикова известия о набегах крымских татар на русские пограничные поселения ⁷³. Он активно использовал эти сведения в своей дипломатической деятельности и писал Ловчиков: «Аще что будет нового, не обленись мне учинить ведомость, за что сугубо благодарить... должен буду» ⁷⁴. Впоследствии такие «обидные книги», т. е. перечисления пограничных инцидентов, присылались Толстому регулярно. Защищая интересы своего государства, он проводил многочисленные конференции с турецкими государственными деятелями.

Обо всех событиях, конференциях послов, встречах с должностными лицами и т. п. он подробно пишет в «статейных списках», которые являются важнейшими источниками деятельности русской дипломатии в Турции [19] и не менее важны для изучения истории самой Османской империи того периода.

В русской дипломатической службе составление статейных списков, т. е. отчетов послов, подаваемых в Посольский приказ и представляющих собой каждодневные записи обо всем, что происходило с русскими дипломатами во время их миссии и что им стало известно, равно как и ответы на «статьи» инструкций, было характерно с конца XV до начала XVIII в. Позднее, как правило, они уже не составлялись, поскольку развитие транспорта и установление постоянной почтовой связи позволяли послам отправлять регулярную корреспонденцию своим правительствам.

Статейные списки П. А. Толстого — едва ли не последние документы такого рода ⁷⁵. Их составление было вызвано, помимо отсутствия постоянных сношений с Посольским приказом в Москве, особой сложностью положения русского посла при Порте. В наших архивах имеются статейные списки П. А. Толстого за 1702-1709 гг. Записи каждого года составляют отдельную книгу в 500-700 листов ⁷⁶. Как показывают архивные материалы, и в том числе статейные списки, посольства П. А. Толстого сыграло важную роль в деле сохранения мирных отношений с Османской империей. Известия, получаемые царем от Толстого, позволяли вовремя принимать меры к устранению возможных конфликтов, разъяснению тех или иных действий России.

Уже первый год пребывания российского посла при султанском дворе знаменовался большими внутренними потрясениями в Османской империи, в том числе янычарским бунтом 1703 г., приведшим к свержению султана Мустафы II и оставившим значительный след в жизни страны. П. А. Толстой был свидетелем этого восстания и даже в какой-то мере предвидел его, отмечая неспособность и нежелание султана заниматься государственными делами (см. об этом ниже). Известно, что первоначально мятежники выступили против тогдашнего шейх-уль-ислама Фейзуллах-эфенди. Это был один из крупнейших государственных деятелей того времени; некоторые историки даже называют его «диктатором». Пользуясь своим влиянием на султана Мустафу II, он все важные религиозно-судебные должности, вроде муфтиев, кадиаскеров и других, заполнил своими сыновьями, родственниками, друзьями. В то же время все лица, которых Фейзуллах подозревал в нелояльном [20] отношении к нему, высылались из Стамбула в глухие уголки Анатолии. Назначение на гражданские должности, вплоть до великого везира, тоже производилось по рекомендации муфтия.

Выступление янычар против Фейзуллах-эфенди можно расценивать как попытку определенной части господствующего класса свергнуть ставленников шейх-уль-ислама, используя янычарский корпус в роли своеобразной преторианской гвардии. Однако, даже судя по количеству участников выступления (по данным П. А Толстого, свыше 100 тыс. человек), можно придти к выводу, что в движение были втянуты значительные городские слои. Одним из главных требований восставших было требование возвращения султанского двора в Стамбул из Эдирне, куда его перевел Мустафа II. Это требование отвечало прежде всего интересам стамбульских торгово-ремесленных кругов, для которых перенос столицы в Эдирне был большим ударом. Среди наиболее популярных руководителей выступления был разорившийся тимариот Мустафа Каракаш, что также характерно для социальных выступлений XVII — начала XVIII в.

Выступление завершилось так называемым «Адрианопольским инцидентом», т. е. походом восставших на Эдирне, свержением султана, смещением великого везира Рами Мехмед-паши (находившегося на этом посту с января по август 1703 г.) и его окружения и казнью шейх-уль-ислама Фейзуллах-эфенди. Характерно, что за несколько месяцев до этих событий Толстой писал: «Не может разрушиться муфтиево с детьми дело ничем, кроме народного мятежа между войсковыми людьми» ⁷⁷, а несколько позже, уже во время мятежа, прямо указал, что «чинится то от янычар и от простого народа» ⁷⁸.

Несмотря на видимость победы, последствия «Адрианопольского инцидента» оказались для восставших трагическими. Новый султан Ахмед III (1703-1730) подверг казням и ссылкам тех, кто хоть как-либо был причастен к событиям, приведшим его к власти. Считается, что за первые 8-10 лет правления Ахмеда III было казнено свыше 30 тыс. человек ⁷⁹. По мнению турецкого историка А. Н. Курата, эти убийства были главной причиной того, что в первые десятилетия XVIII в. в Османской империи не было ни крупных государственных деятелей, ни способных полководцев ⁸⁰. К такому же выводу приходит и английский исследователь В. X. Самнер: [21]

«После Хусейна, последнего деятельного великого везира из семьи Кёпрюлю (1698-1702), не было достойного преемника, и в течение 16 лет Константинополь был во власти политических перемен, происходивших с исключительной быстротой и запутанностью» ⁸¹.

В сентябре 1703 г. двор нового султана Ахмеда III переехал в Стамбул. Туда же был переведен П. А. Толстой и другие послы.

Еще в Эдирне П. А. Толстым было составлено подробное описание Османской империи, которое в мае 1703 г. было отправлено российскому правительству.

Хотя этот документ известен и неоднократно использовался в нашей исторической литературе, он несомненно заслуживает самостоятельного изучения и научного издания ⁸². В нем дается не только представление о целях русской дипломатии в отношении Османской империи (а лишь в этом плане он до сих пор и изучался), но и о самой стране. В дополнение к тем данным, о которых уже говорилось выше, в этих ответах Толстой рисует яркую картину внутренней жизни Османской империи при султане Мустафе II, сообщает ценные сведения по многим важным вопросам, которые так подробно не освещались ни в турецких, ни в европейских источниках начала XVIII в. Речь, в частности, идет о налоговом гнете, отношении к немусульманскому населению, характеристике государственного аппарата в целом и персонально отдельных представителей верхушки, о коррупции при дворе, положении войска и особенно флота, о взаимоотношениях Турции с европейскими державами, деятельности их послов в Турции, стремившихся к обострению русско-турецких отношений. Одновременно в документе, как и в других материалах посольства, показана деятельность П. А. Толстого, направленная на сохранение мира между двумя странами.

Тонкий и вдумчивый наблюдатель, П. А. Толстой дает меткую характеристику главы государства султана Мустафы II, который «все свои дела положил на своего крайняго везиря .. а прилежание и охоту большую ни к воинским, ниже к духовным делам, ниже ко управлениям домовым имеет, но внутри дому своего забаву держит, разных жен, с которыми безразлучно веселится...» ⁸³.

Толстой обращает внимание и на то, насколько разорительны развлечения султана для казны: «...охоту имеет великую в ловитвах за зверми... и в различных [22] ловлях чинит великий расход и казна народная велми отягчилась такими расходы» ⁸⁴.

Толстой по роду своей деятельности наиболее близко соприкасался с феодальной бюрократией, а также с высшим мусульманским духовенством, роль и влияние которого особенно усилились в тот период. Так, он сообщает, что если прежде «муфтии в политические дела не вступали, оставляя то везирям, а сами управлялись в духовных делах», то теперь положение изменилось ⁸⁵.

На основании фактических данных, приведенных Толстым, становится ясной главная цель деятельности феодальной бюрократии в Османской империи: «А радеют все турецкие министры больше о своем богатстве, нежели о государственном управлении... Ныне турецкие вельможи получили по желанию своему удобное время к собранию себе несчетных богатств от расхищения народной казны» ⁹⁰.

Толстой дает довольно подробные сведения о государственно-административном аппарате, характеризует основных высших должностных лиц того времени — великого везира, дефтердара, рейс-эфенди, кяхья-бея и др., объясняя круг обязанностей каждого ⁹¹. Значительный интерес представляют, в частности, сведения об управлении государственными финансами, которое велось настолько неупорядоченно, что точная сумма годового дохода государства была неизвестна даже министрам. [23] Султанские чиновники, по словам Толстого, в финансовых делах «или искусства добраго не имеют, или не радят, не хотят трудитися или умышлением о том не брегут, дабы способнее могут красть и расхищать казну народную» ⁹².

Османская империя, считавшаяся прежде одним из богатейших государств на Востоке, разорялась и беднела. Непрерывный рост государственного долга являлся ярким показателем все ухудшавшегося финансового положения страны: «...ныне всего государства народными доходы не могут наполнить окладных расходов и то-то ради на всякий год бывает по народной казне долг минувшаго года» ⁹³.

Одной из основных причин, обусловивших расстройство государственных финансов, Толстой считает казнокрадство и произвол, царившие в империи. Так, по его мнению, казна располагала бы значительно большими средствами, если бы «министры были радетельные, а не грабители» ⁹⁴.

Большой интерес для исследователя, занимающегося социально-экономическими вопросами, представляют сведения Толстого о налогово-податной системе — налоговых сборах и порядке их взимания в Египте, Сирии, Анатолии, Кипре, Сербии, Боснии, Крыму и т. п., а также о распределении доходов и расходов в этих частях империи ⁹⁵. Указывая на огромные налоги, тяжелым бременем лежащие на трудящихся массах, Толстой и здесь отмечает, что воровство и хищение властей достигло таких размеров, что в казну попадало не более трети собранных сумм ⁹⁶.

Усиление эксплуатации вело к разорению населения. •Сведения Толстого, так же как и турецкие источники того времени, свидетельствуют, что обнищание крестьян становилось массовым явлением. Так, в целом ряде мест, прежде дававших большой доход казне, население было вконец разорено, в связи с чем Толстой констатировал: «...оттого такс же де утратились великие доходы, ради предреченного оскудения подданных» ⁹⁷.

Толстой неоднократно подчеркивает, что в наиболее тяжелом положении находилось христианское население, которое помимо религиозных преследований и притеснений властей подвергалось усиленному налоговому гнету: «...народы христианские... и тесноту и озлобление в несносных поборах терпят» ⁹⁸. Сведения Толстого отчетливо показывают, к чему привело османское иго [24] в странах, населенных славянскими народами. Так, в частности, многие районы в Боснии и Сербии были разорены и покинуты обнищавшим населением ⁹⁹.

Будучи хорошо осведомленным о внутреннем положении Османской империи, Толстой совершенно справедливо связывает народные волнения с усилением налогового гнета. Весьма любопытно в данном случае его замечание о том, что христиан, находившихся под турецким господством, «без милосердия и без пощадения тяготят податями и паче тех, которые в средине и окрест недалеко градов Константинополя и Андрианополя, а на других христиан подданных же своих, на греков и арапов и на протчих, которые прибывают в Иерусалиме, во Египте, во Антиохии, в Македонии, во Александии Сирской и близ Каира, то суть Вавилона, на тех поборы накладывают легче, опасаяся от них противности» ¹⁰⁰.

Говоря о турках, Толстой прежде всего подчеркивает их свободолюбие и гордый характер: «Состояние народа турецкого суть гордое, величавое, славолюбивое... и глаголют о себе яко суть народ свободной...» Свидетельствуя об усилении эксплуатации масс, и в частности о «великих податях», взимавшихся с крестьян ¹⁰¹, Толстой здесь же отмечает, что правительство постоянно могло ожидать народных выступлений: «... высочайшие их особы имеют к подлому народу ласкательство и склонность не так от любления, как бояся от них бунту» ¹⁰².

Что касается покоренных Турцией мусульманских народов, главным образом арабов, населявших Сирию, Ирак, Йемен, то Толстой подтверждает сведения турецких источников об их частых восстаниях против турецкого владычества ¹⁰³. Во время пребывания Толстого в Турции особенно сильным было восстание арабов Сирии и Ирака Толстой отмечает, что по отношению к ним применялись различные меры с целью предотвратить их выступления. Так, египетским арабам Порта снижала налоговые ставки ¹⁰⁴, в Ираке среди арабских племен разжигала вражду и междоусобицы ¹⁰⁵, вождям других племен выплачивала определенные суммы ¹⁰⁶. Толстой отмечает также, что эти вожди иногда пользовались случаем и вымогали у Порты денежные средства: «Есть еще арабы, живут в степях при пути, где турецкие пилигримы хотят посещения ради градов Мекки и Медины... те арабы... покоряются туркам, ежели, когда похотят, а покорство их лежит на сём, когда турки пошлют им денег. И посылают им турки денег всякой год...» ¹⁰⁷. [25] Однако Порта прибегала и к другим средствам для приведения арабов в повиновении; так, для подавления упоминавшегося выше восстания арабов Ирака туда было послано семь пашей с большим войском, в результате чего «оные (арабы. — Ред.) весьма... уничтожены и побиты едва не все» ¹⁰⁸.

В особом положении находилось Крымское ханство — вассал турецкого султана. Отряды хана участвовали почти во всех войнах, которые вела Турция. За это Порта во время войн выплачивала ему «на стол и на покупку стрел» по 40 тыс. золотых червонцев в год. Крымцы же, в свою очередь, отчисляли в пользу султана часть военной добычи ¹⁰⁹.

Согласно данным Толстого о Северной Африке, населявшие ее народы фактически были независимы от Порты. В документе приводятся некоторые факты об их выступлениях против совершавших туда экспедиции французов, португальцев, испанцев ¹¹⁰.

Ценные сведения приводит Толстой о султанском войске, на состоянии которого особенно ярко проявилось ухудшение экономического положения страны. Говоря о войне со Священной лигой, Толстой подчеркивает, что ее неудачный для Турции исход явился следствием общего экономического упадка: «А причина, что не могли в прошлой последней войне привести столько полков, понеже страны опустели и подданные изничтожили во Азии и обеднели, чего ради не могли они собрать монеты для издержания довольства людям своим» ¹¹¹.

Значительная часть турецкого войска, главным образом янычары, теряла свою прежнюю боеспособность. Военные упражнения и учения, которые раньше были обязательными, перестали проводиться. В связи с недостатком денежных средств в государстве, а также воровством военачальников янычары по нескольку месяцев не получали жалованья и, чтобы прокормиться, были вынуждены заниматься ремеслом и торговлей. Толстой отмечал, что в «янычарских полках большая половина сочиняют для прокормления своего купечество, купят и продают все, что в руки им придет и чинят прибыток» ¹¹². Естественно, что от этого боеспособность войск никак не повышалась; Толстой справедливо говорит о таких воинах, что они лишь «суть именуемы и защищаемы тем именем, а войны не знают» ¹¹³.

Однако и те войска, которые проходили специальное обучение, по уровню своих знаний военного искусства [26] были заметно слабее армий европейских стран. Толстой, специально интересовавшийся этим вопросом, свидетельствовал, что «вся их военная хитрость и сила состоит в их множестве... ежели же их неприятель собьет и принудит [от]ступить, потом уже никоим образом уставиться в строй не могут, но бегут и погибают, понеже стройному бою не обыкновении и егда неприятель их_ погонит, тогда отдираются от начальства и оставляют их и бегут невозвратно и видят сами, что тот их воинский строй им не ложиточен и... худ, одначе иностранным обучением гнушаются» ¹¹⁴. Примерно то же сообщал Толстой и о возведении крепостей, которые в Турциш строились древним обычаем: «...а по науке фортификации регулярно строить не умеют, ниже того проискивают, побольше укрепляют всякие места многолюдством,, нежели разумно построенными крепостями» ¹¹⁵.

Для историка представляют несомненный интерес в приведенные в документе данные о существовавшем, порядке набора в войско, его содержании и т. п. ¹¹⁶.

Большое место в своем сочинении П. А. Толстой отводит описанию турецкого флота, поскольку этот вопрос, как уже отмечалось, особенно интересовал Петра I Турецкий флот был сравнительно велик, неплохо оснащен и представлял определенную силу на Черном море. Толстой приводит текст турецкого морского устава,, принятого в 1701 г., где подробно говорится о системе управления флотом, морских чинах от капитан-паши до простых матросов, об их обязанностях, формах оплаты и т. п. ¹¹⁷. В России, как известно, в тот момент морского устава не существовало. Лишь несколько позже были утверждены «Инструкции и артикулы военные,, надлежащие Российскому флоту» и «Артикул корабельный», а морской устав был составлен и принят только в 1720 г. Примечательно, что вопросов организации морского флота и кораблестроения П. А. Толстой касается профессионально, с большим знанием дела.

Поражение Турции в войне со Священной лигой, несомненно ослабило и ее международный престиж. Толстой писал, что особенно это стало проявляться в отношениях с послами европейских держав: «...война прошлая многие вещи у турок управила и зело политичны, ниже в договорах с послами содержатся... Турки, как вселилися в Европу, не употребляли церемониальных с послами разговоров о мирных состояниях ¹¹⁸ и политик» и ласкосердства не являли, как употребляли в сие [27] последние времена о договорах и подтверждениях миров поставленных». Далее Толстой сообщает, что был учрежден пост министра, который знал «и по достоинству правил то церемониальное дело...» ¹¹⁹. В Османской империи в то время были аккредитованы послы Франции, Голландии, Англии и Венеции, а также резидент Австрии и дипломатический представитель Ратузы (Дубровника).. Помимо послов в Стамбуле европейские державы имели своих консулов в основных портах империи, в том числе на островах ¹²⁰.

В связи с враждебной России политикой ряда европейских держав Толстому приходилось держать в поле зрения деятельность их послов в Стамбуле, чтобы вовремя и должным образом на нее реагировать. Значительное внимание он уделял, в частности, деятельности посла Франции Шарля Ферриоля. Отношения России и Франции в первые годы XVIII в. были довольно сложными. Франция хотела сделать Турцию своим союзником в войне за Испанское наследство ¹²¹, что отвлекло бы последнюю от возможной войны с Россией, в которой были заинтересованы противники Франции — Англия и Голландия ¹²². Франция даже предпринимала шаги, имевшие своей целью подтолкнуть Россию к выступлению против Австрии ¹²³. В то же время Франция имела союзный договор со Швецией, заключенный в июле 1698 г., и поддерживала враждебного России претендента на польский престол Станислава Лещинского ¹²⁴. Известно, что в дальнейшем, примерно с 1705 г., Франция, еще более сблизившись со Швецией, стала открыто проводить антирусскую политику в Турции, якобы в целях защиты турецких интересов ¹²⁵. Однако нельзя не отметить, что Порта в ряде случаев показывала осведомленность об истинных мотивах французской «доброжелательности». Так, некоторую поддержку, оказанную Францией Турции в ее войне со Священной лигой, Порта, по свидетельству П. А. Толстого, оценила вполне по достоинству, считая, что французы «то чинили для своих нынешних дел, а не для того, чтобы учинить приятство туркам» ¹²⁶.

Подкрепляя словесные убеждения ценными подарками султану и его окружению в виде сукон, часов, дорогих ювелирных изделий, шелков и крупных денежных сумм и поддерживая попытки Порты привлечь на свою сторону восставших против австрийского владычества венгров, французский посол, как отмечалось, пытался [28] побудить Турцию выступить против Австрии ¹²⁷, в то время как Англия и Голландия, находившиеся в союзе с Австрией, стремились противодействовать усилиям французов. Толстой по этому поводу сообщал: «Посол французский всячески в сем трудится... но и английский и голандский [послы] отворенные очи к сему делу имеют и как могут французу противятся и уже бог весть коликое число потеряно с обоих сторон денег в различных вещах, которые в дары от них отсылаются» ¹²⁸.

С той же, если не с большей, активностью Франция затем стала выступать против России, провоцируя турок на войну с нею. В дополнение к ответам на «статьи» Толстой писал, что в 1707 г. Людовик XIV предписывал своему послу в Турции Ш. Ферриолю, чтобы он «всяким образом потщился Порту привесть в ссору с Российским государством и неотступно бы о том промышлял, хотя и с великим иждивением. И посол оный, умысля, что ему одному Порту в такое дело привесть трудно и ведая, что явными поступками не скоро меня может осилить и я буду чинить ему прешкоду, того ради согласился тайно с ханом крымским» ¹²⁹.

В марте того же года в Стамбул к французскому послу прибыл посланец от Карла XII и Станислава Лещинского с письмами Порте. П. А. Толстой сообщал в Петербург, что французский посол обратился к Порте с просьбой о помощи, чтобы «Станислав возмог воспротивиться от царя Московского» ¹³⁰. Тогда же в Стамбул прибыл посланец крымского хана, который, действуя заодно с французским послом в Турции, «промышлял с великим прилежанием привести Порту с Российским государством в ссору» ¹³¹.

В значительной степени в результате активной деятельности Толстого французские происки не увенчались успехом — с Россией было решено сохранить мир, а крымского хана сместить ¹³². В дальнейшем Франция продолжала поддерживать своих союзников — Карла XII и Станислава Лещинского, чьи происки в Турции, как известно, сыграли значительную роль в развязывании русско-турецкой войны 1711 г. ¹³³.

Характеризуя деятельность французской дипломатии в Османской империи, Толстой не ограничивался внешнеполитическими вопросами. В публикуемом документе он отмечал особую заинтересованность Франции в турецком рынке и ее план постепенного вытеснения английских и голландских купцов: «...вымышляют французы [29] привозить в турецкую землю свои сукна и сделают убавку в торговле агличанам и галанцам, ибо знаки ныне показуются, что французское плавание по морю превзойдет в купечестве агличан и галандцев, ибо зело французы тщатся преуспевать купечеству их в турецкой земле» ¹³⁴. Очевидно, именно с этой целью Франция учредила в Османской империи большее число консульств, чем любая другая европейская страна: ее консульства были в Алеппо (Халеб), Смирне, Каире, Бейруте, Триполи, на Кипре и т. д. ¹³⁵. В Османскую империю французы ввозили изделия из золота и серебра, сталь, сукна ¹³⁶, а вывозили из нее персидский шелк и продовольственные товары ¹³⁷.

Будучи современником и очевидцем многих описываемых им событий, Толстой сообщал о некоторых неблаговидных поступках французских купцов в Турции. Так, в частности, ему стало известно, что некоторые из них торговали на кораблях «под разными знаменами на приклад под малтинским, ливорненским, мавританским, и кратко сказать, ежели где услышится воровство между теми людьми — обретаются в том французы... и не стыдятся обманывать турок, привозят туркам деньги их турецкую монету, делая у себя, изображая на них гербы или начертания турецкие и зело много той монеты французы у себя делают и в турецкую сторону привозят» ¹³⁸.

Таким образом, писал Толстой, «турецкие места ограбляют французы без войны и без бою» ¹³⁹. Естественно, что подобные факты, так же как и политические интриги Франции, направленные на развязывание русско-турецкой и турецко-австрийской войн, отнюдь не являются примером искренних и дружественных отношений к Османской империи, в которых так рьяно уверяли султана и его сановников французские представителе .

Что касается позиций англичан в империи, то, по мнению Толстого, они были довольно прочными. Англичан она весьма интересовала как рынок сбыта, куда они на льготных условиях ввозили сукна, олово, свинец, сталь, вывозя необходимое им сырье. Показателем того значения, которое имела для Англии торговля с Османской империей, являлось, в частности, то, что английский посол направлялся туда от знаменитой Левантийской компании, созданной в 1581 г. и имевшей определенные полномочия от своего правительства. Как писал [30] П. А. Толстой, «посол аглинской бывает в Англии обран от компанства восточного» ¹⁴⁰.

Участие английских дипломатов в качестве посредников на Карловицком конгрессе также являлось причиной благожелательного отношения Порты к Англии ¹⁴¹. При этом, как уже отмечалось, Англия, а также Голландия стремились фактически сорвать русско-турецкие переговоры, прикрываясь поддержкой требований турецкой стороны и защитой ее интересов, о чем в свое время информировали русское правительство его представители на этих переговорах ¹⁴². Продолжение войны между Турцией и Россией было выгодно морским державам, так как в этом случае Петр I должен был бы отказаться от войны со Швецией, с которой эти державы заключили мирный договор. С другой стороны, ведя войну с Россией, Турция была бы не в состоянии действовать против Австрии — главного союзника Англии и Голландии в войне за Испанское наследство. Кроме того, обе державы были всерьез обеспокоены строительством русского флота, видя в нем своего будущего соперника в морской торговле, о чем царю писал не только П. А. Толстой, но и Е. И. Украинцев: «Торговля английская и голландская корабельная в Турском государстве изстари премногая и пребогатая. И что у тебя, государь, завелось морское корабельное строение и плавание на Азов и Архангельского города и тому они завидуют и того ненавидят, чая себе от того в морской своей торговле великой ломешки» ¹⁴³.

Никак нельзя назвать дружественной по отношению к Турции и политику Англии во время русско-турецкой войны 1711 г. Лучшим подтверждением этому служат опубликованные английские дипломатические документы того времени. Так, в одном из них говорится: «До тех пор, пока мы не закончим наше великое дело с Францией ¹⁴⁴, без сомнения в наших интересах поддерживать пожар в этих местах» ¹⁴⁵ (т. е. войну между Россией и Турцией). О заключении мира между Россией и Турцией в июле 1711 г. английский посланник в России Витворт откровенно писал в Лондон: «Все это представляет для нас неутешительное зрелище» ¹⁴⁶.

Определенный интерес представляют сведения Толстого об отношениях Турции с Голландией, Австрией, Польшей, Венецией и Рагузой и о торговле с некоторыми из этих стран ¹⁴⁷. Касаясь отношений с Ираном, находившимся в состоянии все усиливавшегося экономического [31] и политического упадка, он приводит ряд данных об известных конфликтах, связанных с Басрой и поддержкой Ираном периодических антитурецких выступлений арабов ¹⁴⁸.

В своих ответах на «статьи» П. А. Толстой специально останавливается на некоторых вопросах, касающихся русско-турецкой торговли, а также отношений к России аккредитованных в Турции европейских послов, отмечая их предвзятость ¹⁴⁹. При этом Толстой прекрасно-понимал заинтересованность европейских держав в негативном отношении Османской империи к России, продиктованную не только политическими, но и экономическими мотивами. Стремясь направить основное русла русской торговли в Западную Европу, где, используя обстоятельства, связанные с Северной войной, можно было бы извлекать из нее наибольшие выгоды, эти державы, естественно, противились появлению русских купцов на турецком рынке. Толстой также подчеркивал, что некоторые государства, в частности Франция, домогались права вести торговлю через Черное море и «зело прилежно о том трудились, но не возмогли того учинить» ¹⁵⁰.

По утверждению Толстого, сама Турция очень активно использовала Черное море для торгового судоходства: «Товары, которые приходят из Черного моря в Константинополь и расходятся по всей турецкой земле, пшеница, ячмень, овес, масло коровье, сало, конопли, мед, сыры, мясо соленое, кожи, воск во христианах расходятся, также и шерсть»; он подчеркивает, что «ежели того с Черного моря не будет, хотя един год, оголодает Константинополь» ¹⁵¹.

Россия, как известно, в те годы стремилась не только к миру, но и к развитию с Турцией торговли; последнее, кроме всего прочего, объяснялось и некоторым сокращением русской торговли со странами Северной Европы в связи с войной. Турция, со своей стороны, как сообщал Толстой, тоже была заинтересована в товарах, «от стороны российской к ним приходящих, понеже ни откуда не могут себе достать соболей, лисиц, горностаев, белок, и мехов заячьих, кошачих и прочих мягких товаров, также юфтей, кож и кости рыбьей, обаче страха ради и то пренебрегают и если бы не возбранялась страхом их могла бы в Азове ярмарка быть зело великая, понеже есть путь купцам близок и удобен чрез Черное море от разных народов купеческих, по берегам [32] Евксинопонта пребывающих» ¹⁵². И далее: «Скорнячный товар, который приходит из Москвы, в великой чести у турок» ¹⁵³.

Отрицательное отношение Порты к развитию торговли с Россией Толстой объяснял несколькими причинами. Одной из них, по его мнению, являлось опасение установления связей с Россией христианских подданных Османской империи, которых «турки имеют себе всегда за внутренних врагов и не верят им в том, что они страхом их побеждены» ¹⁵⁴. Кроме того, по его словам, в Турции считали, что в случае развития этой торговли российские купцы «отымут прибыль от их подданных» ¹⁵⁵. Этот довод нельзя считать серьезным, поскольку Петр I предоставлял определенные льготы для турецких торговых людей. Кроме того, Толстой писал, что в Турции «знают, что от стороны российской желание есть, чтоб вести торг с ними через Черное море и знают о том, что товары московские не будут ходить никуда, кроме Азова, также и их товары, которые не наносят предрассуждения сумнительного Порте, сиречь не заказные, ако суть ружья всякие воинские, не могут же отвозиться в Москве иным путем, кроме Азова и того ради воздерживаются и не хотят того торгу через Черное море вести, имея страх от московских кораблей» ¹⁵⁶.

Следует подчеркнуть также, что Россия не имела намерений использовать свой флот против Турции в военных целях. Об этом совершенно четко сказано в инструкции П. А. Толстому, где цель существования флота объяснялась следующим образом: «Сие не для чего иного токмо для опасности от них (турок) внезапного нападения и для частых премен, которые быть у них в государстве обыкли, а [со] стороны царского величества никакого злого начинания не будет... А то зачали и прежде учинения миру строить для войн... нам как, спасая себя, не готовить и для всегдашней от вас [Османской империи] опасности, а понеже со всеми у вас есть мир, а есть немалый флот... токмо царское величество никогда начинать войны и мир разрушать не будет, который утвержден нанешними мирными, при помощи божьей договорами» ¹⁵⁷.

В рамках настоящего предисловия мы не ставили себе целью дать подробный анализ публикуемых документов. Однако их научная значимость бесспорна.

Составляя ответы на «статьи» Петра I, Толстой в своем описании Османской империи прочно стоит на [33] почве действительных фактов и останавливается как на положительных, так и на отрицательных явлениях. Подчеркивая свободолюбивый и гордый характер турецкого народа в целом, он в то же время отмечает корыстолюбие и беспринципность высших султанских чиновников, коррупцию при дворе. Касаясь снижения общей боеспособности сухопутных войск Османской империи, он в то же время высоко ставит боевые качества некоторых воинских частей и отдает должное организации турецкого флота, что нашло свое отражение в приводимом им турецком морском уставе 1701 г.

Русское государство в начале XVIII в. было заинтересовано в мирных отношениях с Турцией и в развитии торговли с нею. Об этом красноречиво свидетельствуют и сам факт миссии Толстого, и вся его деятельность на посту русского посла в этой стране. То же самое наглядно подтверждают и публикуемые документы, а также другие архивные материалы того времени ¹⁵⁸. Но если со стороны России проявлялось активное желание сохранять прочный мир с Турцией, то султанское правительство, подстрекаемое дипломатами Англии, Франции и Австрии, в конце концов вступило на путь войны против своего северного соседа, войны, которой оно не так уж и хотело.

В условиях войны за Испанское наследство европейские державы действовали, хотя и по разным причинам, одинаково — в одном, антирусском направлении ¹⁵⁹. Они видели в Турции важный рычаг, с помощью которого можно было воздействовать на. Россию, помешать ее усилению. Не случайно руководитель венгерского восстания князь Ракоци отмечал, что русско-турецкая война 1710-1711 гг. была заранее установленным способом отнять у Петра I возможность принимать участие в европейских делах.

Но это уже события последующих лет. Пока же, в 1703-1704 гг., даже великий везир Халил-паша признавал, что все действия П. А. Толстого были направлены на сохранение, мира, и заявлял о стремлении Порты также способствовать мирным отношениям с соседней страной ¹⁶⁰.

Как отмечает советский исследователь А. Д. Желтяков, имевшиеся в России ранее разрозненные сведения, накопленные стараниями целых поколений паломников, купцов, дипломатов, военных и пленных вошли составной частью в общий комплекс практического знания [34] турецкого Востока. Однако начиная с Петра I правительство и общество России стали проявлять более глубокий и постоянный интерес к своему беспокойному южному соседу ¹⁶¹. И здесь несомненен вклад П. А. Толстого. Его «отписка» на «статьи», донесения и другие документы знаменуют собой достижение нового этапа знаний в России об Османской империи. Причем, если публикуемые донесения можно рассматривать как непосредственное свидетельство очевидца (в чем их и ценность), то «отписка» дает материал иного рода: это серьезное исследование разных сторон жизни Османской империи. Возможность его появления говорит о зарождении научной тюркологии в России, которое акад. А. Н. Кононов как раз и относит к началу XVIII в. ¹⁶².

* * *

Настоящая публикация знакомит читателя лишь с теми сообщениями П. А. Толстого, которые касаются самой Османской империи, ее государственного устройства, внутреннего и внешнеполитического положения. Подобные материалы встречаются в донесениях посла в течение всего пребывания в Османской империи. Но особенно подробны и интересны они были в 1703 г., когда П. А. Толстой сам впервые знакомился со страной, ее государственными деятелями и царящими в ней порядками. Для Османской империи 1703 г. — год бурных потрясений, когда произошло два государственных переворота (один из которых завершился свержением султана), закладывались основы нового внешнеполитического курса, делались попытки преодоления тех кризисных явлений, которые со всей очевидностью проявились после поражения в войне со Священной лигой (1684-1699). Свидетельства внимательного наблюдателя, каким явился первый постоянный посол России в Османской империи, расширяют наши знания об этой стране, а также позволяют уяснить степень информированности русского правительства о своем южном соседе. Именно эти знания позволили так проводить русскую политику в Османской империи, чтобы преодолеть все стоявшие между соседними государствами проблемы и добиться «мира охранения» в трудный для России начальный период Северной войны, т. е. той цели, ради которой и было учреждено русское посольство в Стамбуле. [35]

Публикация состоит из двух частей. Первая — это «описание тамошнего народа состояния», или, как значится в посольских документах, «отписка на статьи», данные послу при отъезде из Москвы, т. е. вопросы, касающиеся интересующих русское правительство особенностей государственного устройства, международного и внутреннего положения Османской империи. Этот документ публикуется в том виде, в каком он содержался в донесениях посла. П. А. Толстой сам пишет: «...возмог чего доведатися, и к чему присмотретися, то отписал под всякой вышереченной статьей» (ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 184).

Данный документ сохранился в двух оригиналах того времени. Первый — в донесениях посла, отправленных своему правительству в мае 1703 г., второй — в Статейном списке, куда тот же документ включен с записью о времени и способе его отправления — с русскими купцами, возвращавшимися из Константинополя (см. ЦГАДА, 1703, д. 2, л. 184 об.-265; д. 3, л. 235-349 об.).

Вторая часть публикации — подборка материалов из донесений посла тогдашнему руководителю иностранного ведомства Ф. А. Головину о государственных переворотах, происшедших в Османской империи в январе и июле — ноябре 1703 .г. Эти материалы также содержатся как в самих донесениях, поступавших русскому правительству вначале из Эдирне, а потом из Стамбула, так и в записях Статейного списка. Причем в текстах донесений, при их сравнении с записями Статейного списка, имеются пропуски отдельных слов и даже целых фраз. Объясняется это, очевидно, тем, что донесения отправлялись П. А. Толстым в зашифрованном виде, написанными цифирью, и двойной перевод в цифирь и из нее — и породил некоторые пропуски. Хотя эти пропуски не носят принципиального характера, при публикации мы сочли необходимым дать их по тексту Статейного списка.

При публикации документов учитывались те правила издания документов XVIII в., которые были предложены редколлегией «Писем и бумаг императора Петра Великого» (см.: Майкова Т. С. Проект инструкции для подготовки к изданию «Писем и бумаг императора Петра Великого». — Проблемы источниковедения. IX. М., 1961, с. 439-463).

За исключением отдельных случаев, орфография [36] подлинника сохранена. При этом, однако, буква "ять" заменена на «е», в конце слов везде опущен «ъ» а в отдельных местах добавлены «ь» и «й». Цифры в тексте, даваемые автором по тогдашней традиции славянской цифирью, т. е. на основе буквенного выражения, заменены на арабские.

Сохранены столь свойственные перу П. А. Толстого многочисленные разночтения отдельных слов. Пунктуация, в основном, современная, но в ряде мест для сохранения особой выразительности оригинала оставлена пунктуация автора. Квадратные скобки также принадлежат автору.