Библиотека сайта  XIII век

Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь
(открываются в новом окне)

ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ ЗАВОЕВАНИЯ НОВОЙ ИСПАНИИ

HISTORIA VERDADERA DE LA CONQUISTA DE LA NUEVA ESPANA

ОКРУЖЕНИЕ МЕШИКО

На мешикскую территорию прибыли мы лишь на второй день, к вечеру. Шли мы медленно, с опаской, ибо наслышались о засадах в горных теснинах. Ночь мы провели в предгорье при очень большом холоде; а наутро подошли к главному перевалу, который оказался заваленным бревнами и камнями. Враг не показывался; наши тлашкальцы легко разнесли засеку, и мы беспрепятственно прошли через горы. Вскоре начался спуск, и мы вновь увидели пред собой чудесный вид долины Мешико - с ее озерными городами. Всюду и везде дымились сигнальные костры, сообщая о нашем приходе. Мы вспомнили все наши беды и поклялись в новых боях проявить новую предусмотрительность и послужить Богу.

Первое столкновение не заставило себя долго ждать. Мост через довольно глубокую быструю речку был полуразрушен, а по ту сторону стоял отряд мешиков. Без труда мы его опрокинули, и наши тлашкальцы сейчас же принялись за военный разбой. Впрочем, все селения были покинуты жителями, а некоторые из пленных сообщили, что нас ждет большая засада между двух холмов. Но сражения не было: либо из боязни пред нашими тлашкальцами, число которых было очень велико, либо потому, что между Тескоко и Мешико были натянутые отношения; кроме того, оспа так неистовствовала, что множество защитников лежало при смерти. Во всяком случае, нас не задержали, хвала Нашему Сеньору Иисусу Христу.

Мы заночевали в двух легуа от Тескоко, а когда мы, с восходом солнца, хотели двинуться дальше, наши разведчики прибыли с радостной вестью: идет десяток индейцев-вождей с золотым знаменем, без оружия.

Действительно, то были высшие чины Тескоко. В знак мира они склонили свое золотое знамя, и один из них обратился к Кортесу: "Малинче! Коанакочцин ¹ - сеньор Тескоко, наш повелитель, просит тебя о дружбе. Пусть братья твои и тлашкальцы больше не разоряют полей и селений, а, наоборот, поселятся мирно среди нас, и мы снабдим их всем необходимым. В знак мира прими от нас это золотое знамя; а что касается нападений на перевале, то совершили их не мы, а мешики". Кортес обнял говорящего и немедленно приказал прекратить всякий военный разбой; запрет этот свято соблюдался, и только фуражировки происходили по-прежнему. [218]

Заверениям мира мы, конечно, верили с опаской, а посему в этот день подошли лишь вплотную к городу, из окраин которого нам принесли множество еды. Тут же мы разрушили и несколько языческих капищ. Наутро же мы вошли в сам город, и нас сразу поразило полное отсутствие женщин и детей, а также угрюмый вид мужчин. Кортес велел нам быть настороже, не разъединяться и, кроме того, послал Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида с 20 аркебузниками и отборными вояками - среди них был и я - занять главный си [(пирамиду храма)] Тескоко.

С вершины си открывался прекрасный вид на окрестности, и мы сейчас же заметили толпы женщин и детей, спешивших либо к горам, либо рассаживающихся по большим и маленьким лодкам, спрятанным в густом прибрежном тростнике. Об этом мы сейчас же донесли Кортесу; тот послал за сеньором Тескоко [Коанакочцином], но, оказалось, он успел уже улизнуть в Мешико.

Тем не менее ночь прошла спокойно. Наутро же Кортес собрал знатнейших граждан, отчасти враждебных бежавшему сеньору, и от них узнал, что сеньор этот завладел властью, убив своего брата, и что в Тескоко есть ряд лиц, имеющих куда больше прав на престол, нежели он. Особенно много говорили о молодом человеке, сыне короля Несауальпилли ² - сеньора Тескоко, вскоре ставшего христианином. Его-то и сделали сеньором Тескоко, и жители были рады и охотно ему повиновались. Для обучения же его вере, искусству управления и испанскому языку Кортес определил к нему некоего Антонио де Вилью Реала, а также бакалавра Эскобара; комендантом же при нем, чтоб окончательно порвать сношения с Мешико, назначен был бравый наш солдат, Педро Санчес Фарфан. Крещение произошло с великой торжественностью, и наречен он был, по крестному ³, дон Эрнан...

Кортес немедленно потребовал индейских рабочих, чтоб углубить канал, ведущий к озеру, настолько, чтоб могли быть спущены наши бригантины, причем он объяснил, что желает тесно обложить город Мешико и с суши, и с озера. Индейцы прибыли не только из Тескоко, но и окрестных земель, которые тоже стали вассалами Его Величества, и вскоре ежедневно работало не менее 7 000 - 8 000 человек.

Наши тлашкальцы между тем заскучали и требовали какого-нибудь военного прибыльного дела. Тогда Кортес решил наказать город Истапалапан, который сильно повредил нам при отступлении из Мешико да и теперь жил не в ладу с нашими союзниками. Решил он это не только в угоду тлашкальцам, но и для облегчения Тескоко, ибо прокорм наш становился тяжким ярмом для этой провинции. Во главе экспедиции стал сам Кортес, и состояла она из 13 всадников, 20 арбалетчиков, 6 аркебузников, 220 солдат и всех тлашкальцев.

Мешики, наученные горьким опытом, выставили наиболее отборные войска, но мы все же их рассеяли и вступили в город, половина которого построена была на озере. Опрокинутый враг не ушел между тем, а спасся на лодках, схоронившись в домах на берегу и густом тростнике. Когда же наступила ночь и мы спали, расставив обычную лишь охрану, они внезапно напали на нас, открыв одновременно шлюзы. Кто не умел плавать - тонул, например, многие тлашкальцы, мы же кое-как вскарабкались на сушу, отбили врага и провели остаток ночи продрогшие, мокрые, голодные, в отвратительном настроении, ибо порох наш отсырел, и враги насмехались и грозили со всех сторон.

Утром битва возобновилась, хотя и не так рьяно. Мы опять-таки прогнали наседающего врага, но и сами так изнемогли, что отступили в Тескоко. Славы мы пожали немного; наоборот, нас грыз стыд, что неприятель так ловко нас перехитрил; тем не менее это был устрашающий урок для Истапалапана, - он перестал [219] нападать и смирненько занялся похоронами убитых, лечением раненых и исправлением разрушенных домов ⁴...

Послы от разных городов в окрестности, не переставая, приходили к Кортесу. Были тут и представители Отумбы, где мы одержали памятную блестящую победу. Сильно они нас ненавидели, но о сопротивлении не могли и думать; Кортес принял их сурово, но все же простил, потребовав формального их отложения от Мешико. Просил о мире и город Мискик, также лежащий частью на озере, а посему прозванный нами Венесуэлой ⁵. Его переход нас очень порадовал, ибо он давал надежду на присоединение и других окрестных местностей.

Все шло хорошо, как вдруг, с разных сторон, прибыли гонцы от нескольких только что подчинившихся местностей с известием, что мешики готовятся на них напасть. Дело в том, что шла жатва; часть урожая должна была идти нам на прокорм, а мешики по-прежнему хотели ее собрать в свои житницы.

Кортес, конечно, не мог поспеть всюду, но он вышел из трудного положения так: как только где-либо начиналась жатва, нас извещали, и мы отправлялись туда для охраны работы. Порой завязывались горячие схватки, но всегда победоносные для нас; сам я дважды участвовал в такой "жатве с боем", причем однажды враг произвел высадку из тысячи с лишком лодок.

Охранная эта служба и вечные вылазки врага нам не только досаждали, но и сильно мешали: нельзя было, например, начать транспортировку наших бригантин из Тлашкалы, а с другой стороны, поступали жалобы тлашкальцев, что им немыслимо отправить домой добычу, так как все пути находятся под постоянной угрозой. Кортес решил поэтому овладеть городами Чалько и Тлалманалько и таким образом обезопасить сношения с Тлашкалой. Экспедиция поручена была Гонсало де Сандовалю и Франсиско де Луго.

Жители этих городов втайне радовались нашему приходу и в случае удачи готовы были содействовать изгнанию мешиков. Тлашкальцы, тяжело нагруженные добычей - солью и золотом, а также разной поклажей, находились в арьергарде; к ним было прикомандировано пятеро всадников и столько же арбалетчиков. Но мешики напали именно на арьергард, двоих из наших убили, а остальных переранили. К счастью, Сандоваль вовремя пришел на помощь, но зато и ругался же он после битвы, обзывая наш эскорт новичками и нюнями. Понятно, ему был неприятен хотя бы частичный и временный успех мешиков.

Отныне Сандоваль сам принял на себя охрану обоза и продвигался вперед весьма осторожно, ибо все селения и даже отдельные строения заняты были вражескими отрядами. Близко от Чалько, на равнине, произошла и настоящая битва; неприятель был оттеснен с большими потерями, а жители Чалько встретили победителей с громкими кликами радости. Узнав, что Сандоваль уже на следующий день возвращается в Тескоко, они просили захватить с собой торжественное их посольство: именно, недавно умер их сеньор от оспы и наказал обоим своим сыновьям идти к Малинче, чтоб из его рук получить отцовское наследие, Так и случилось: Кортес обошелся с ними милостиво и между обоими братьями разделил всю землю. Вернулись они восвояси под охраной нашего отряда, который выступил для встречи корабельных частей, переносимых из Тлашкалы.

В это же приблизительно время Кортес послал трех пленных мешикских сановников к Куаутемоку с таким предложением: Кортес, дескать, отнюдь не желает уничтожения Мешико; ему хорошо известны мешикские силы, но и Куаутемок отлично знает, что он со всех сторон окружен и что тлашкальцы горят желанием мести и за недавнее, и за далекое прошлое; мудрее всего - подчиниться, и Кортес обещает мир почетный. Но владыка Мешико не удостоил нас даже ответа, а лихорадочно подготавливал оборону; отдельные же отряды то и дело беспокоили нас, так что выступил сам Кортес и нанес такое поражение, что вылазки в окрестности с тех пор совсем прекратились.

Мелкие стычки только раздражали; хотелось приступить к крупной операции против Мешико, но для этого, прежде всего, нужно было собрать и спустить бригантины, все части которых уже изготовлены были в Тлашкале. Провести этот материал выпало на долю Сандовалю, для чего ему дали 15 всадников, более 200 солдат, 20 аркебузников и арбалетчиков и большое количество тлашкальцев. По дороге они должны были взять еще крепость, прозванную нами "Пуэбло мориско" ⁶, где в свое время [220] погибло около 40 людей Нарваэса и множество тлашкальцев.

Крепость оказалась оставленной, и Сандоваль мог лишь захватить кое-кого из населения. От пленников он узнал, что кровавая баня удалась потому, что наших окружили в ущелье, откуда нельзя было выбраться. Действительно, стены местного святилища были забрызганы испанской кровью; на алтаре пред их идолами лежала, в виде масок с бородами, кожа, содранная с двух голов; кожа четырех лошадей была также преподнесена их идолам, так же, как и части одежды и вооружения. А на стене одного из домов нацарапано было углем: "Здесь томился я, несчастный Хуан Иусте, со многими товарищами". А был этот Хуан Иусте ⁷ одним из виднейших идальго у Нарваэса. Как ни содрогались мы при этом зрелище, но во имя дела пришлось не мстить, а оказывать снисхождение: ничего мы не сделали с пленниками, а послали их в горы, чтоб они привели разбежавшихся жителей. Те вернулись, присягнули на верность, и путь в Тлашкалу отныне был свободен. Изготовление частей наших бригантин между тем было закончено. Выставлено было Тлашкалой 8000 носильщиков, и столько же воинов охраны, и еще 2000 несли разные припасы. Тлашкальской охраной командовал храбрый Чичимекатекутли, общее командование было у Сандоваля, а наш бравый Мартин Лопес специально присматривал за транспортировкой корабельных частей. По пути чуть не вышла размолвка: Сандоваль приказал Чичимекатекутли оставаться в арьергарде, а тот обиделся, видя в этом недоверие к его храбрости; лишь когда Сандоваль указал, что мешики имеют обычай нападать именно на арьергард, а посему это наиболее почетное поручение, он успокоился и просветлел.

Но нападения на сей раз не последовало, и вся колонна благополучно дошла до Тескоко. Вступление было грандиозно: тлашкальцы надели лучшие и наиболее яркие накидки и плюмажи из перьев и шли великолепно слаженными рядами под звуки барабанов и труб. Порядок был столь образцовый, что ряды ни на минуту не расстраивались; а ведь вся колонна растянулась на больше полдня пути! Радостно гремели лозунги: "Да здравствует император, наш сеньор!", "Испания! Испания!" и "Тлашкала! Тлашка-ла!"... Кортес и все капитаны вышли навстречу, и Чичимекатекутли удостоился высоких почестей.

Деревянные части были сложены подле канала, и немедленно Мартин Лопес принялся за сборку, причем ему помогали другие наши мастера - Андрес Нуньес, старший Рамирес, Диего Эрнандес и другие. Работа кипела, и вскоре сборка закончилась; оставалось лишь проконопатить и просмолить, да поставить мачты и реи. Надзор велся усиленный, ибо трижды мешики пытались поджечь бригантины. При последней попытке мы изловили десятка два индейцев и от них узнали, что Куаутемок не менее энергично готовит отпор: день и ночь готовится оружие, строятся укрепления, свозится провизия. Только что прибывшие тлашкальцы, а их было более 15 000, плохо мирились с выжиданием. Более всего горячился сам Чичимекатекутли, желавший "немедленно послужить нашему великому императору". Кортес очень его благодарил за столь великую ревность и, наконец, объявил, что намерен идти против Шальтокана ⁸, лежавшего посередке одного из озер в 5 или 6 легуа пути, и выступил лично с 250 солдатами, 30 всадниками, с Педро де Альварадо и Кристобалем де Олидом, множеством арбалетчиков и аркебузников, со всеми тлашкальцами и отрядом воинов Тескоко, большинство которых были знатные. Доступ к поселению Шальтокану был по одной лишь дамбе, а посему все наши требования о мире встречались глумлением и насмешкой.

Дело было трудное. Дамба была разрушена, и Кортесу пришлось бы вернуться ни с чем, ежели два окрестных индейца не сообщили бы, что в одном месте дамба все же проходима, так как сняты лишь верхние слои. Мы проникли, наконец, в город; после отчаянного сопротивления жители бежали в лодках, и богатая добыча - золото, ткани, соль - вознаградила наши труды. [221]

На другой день выступили к крупному поселению Куаутитлану ⁹, оставленному жителями; ночь провели там настороже. А на следующий день мы направились к большому поселению Тенаюке; в его главном святилище были два огромных змеиных идола дьявольского вида, этим идолам они поклонялись. Жители его, как и жители Куаутитлана, как мы узнали, бежали в Аскапоцалько, где изготовлялись чудесные вещи из золота и серебра. Туда направился и Кортес. Путь был нелегок, ибо все время приходилось отражать нападения отрядов из Мешико и других поселений. Переночевали мы в самом городе, засыпая одним лишь, так сказать, глазом; жители же его ушли в город Тлакопан, который был примерно в пол-легуа от него.

На другой день мы двинулись к Тлакопану. Но тут нас встретили такие массы врагов, что, хотя Кортес и овладел временно некоторой частью города, пришлось отступить, тем более что из Мешико прибывали все свежие подкрепления. Мы вернулись прежней дорогой, и Сандоваль, оставленный в Тескоко, встретил нас с великой радостью: ведь целых две недели мы ничего не знали друг о друге, и дважды Кортес за это время был лично в великой опасности.

Тлашкальцы, заполучившие большую добычу, отпросились у Кортеса домой; тот разрешил, и они вполне беспрепятственно доставили свои богатства в Тлашкалу. И все же край не был окончательно замирен: почти одновременно с севера и юга пришли просьбы о помощи. Особенно настоятельны были просьбы к Кортесу городов Чалько и Тлалманалько, причем притеснения мешиков были даже изображены в картинах. Туда мы и решили двинуться в первую голову, несмотря на крайнюю усталость, на множество раненых и больных, из которых человек 15 умерло, между прочим, 8 от колотья в боку и кровохарканья.

В Чалько по приказу Кортеса двинулся Гонсало де Сандоваль с 200 солдатами, 20 конными, 10 или 12 арбалетчиками и таким же числом аркебузников, и с нашими друзьями из Тлашкалы, и отрядом из Тескоко, взяв с собой капитана Луиса Марина, поскольку он был его большим другом. По прибытии прослушав мессу, в 12-й день ¹⁰ месяца марта 1521 года, он расположился на ночлег в Чалько, а на другой день утром достиг Тлалманалько, где касики и военачальники его приняли с распростертыми объятиями. Местные воины присоединились к ним, и вскоре они наткнулись на крупные силы мешиков; Сандоваль, воодушевляя своих, ринулся на врага с кличем: "Сантьяго! На них!" Столкновение распалось на ряд битв на ходу, то есть Сандоваль не переставал продвигаться вперед, пока не прижал врага к [222] Уаштепеку ¹¹, за стенами которого тот в конце концов и искал спасения, хотя один раз и попытался еще совершить отчаянную вылазку. Наконец, бой стих, и испанцы могли подкрепиться; расположились они в каком-то саду, столь обширном и чудном, каких редко кто видел.

На следующий день Сандоваль потребовал сдачи Уаштепека, но напрасно; тот же ответ дало и большое поселение Йекапиштла ¹², что было в двух легуа от Уаштепека и охранялось крупным мешикским гарнизоном. Отказы эти неприятно поразили Сандоваля, так как он видел всеобщую усталость; тем не менее он двинулся против Йекапиштлы. Расположено оно было в горах, и наши союзники наотрез отказались от штурма - "на то teules [(божества) - испанцы], чтобы идти впереди". Нечего делать, Сандоваль со своими бросился вперед и счастливо проник в это поселение, причем он сам был ранен в голову. Видя это, союзники сейчас же воодушевились и докончили поражение врага; резню они устроили ужасающую, пока Сандоваль, жалея население, не вмешался в дело.

Взяв Йекапиштлу, экспедиция немедленно вернулась в Тескоко. Но Куаутемок, узнав о поражении своих войск, сейчас же послал 2000 больших лодок с 20 000 воинов в Чалько. И случилось, что одновременно с въездом наших в Тескоко прибыл и гонец из Чалько с мольбой о помощи. Кортес, в полном недоумении, гневно обратился к Сандовалю с приказом сию же минуту идти обратно в Чалько и "как следует выполнить порученное". Сандоваль готов был вспылить вследствие незаслуженного оскорбления, но одумался и рьяно понесся на помощь, не давая своим ни минуты передышки. Счастье, что жители Чалько уже сами справились с напастью: им пришла большая помощь из Тлашкалы и из Уэшоцинко. Итак, мешики побеждены были одними лишь индейцами, что для них было страшнее, нежели поражение от испанцев. Сандоваль опять вернулся в Тескоко, гоня множество пленных мешиков. Гнев его долго не унимался, несмотря на извинения Кортеса. Но служба его стала отнюдь не хуже.

В этих экспедициях Сандоваля я не участвовал, вот почему я так необычно говорил "испанцы", "они", а не "мы"; дело в том, что под Истапалапаном я получил опасную рану в шею и с нею промаялся целых три недели.

Так как прибыл Гонсало де Сандоваль со своим войском в Тескоко с большой добычей из рабов и были многие другие плененные нами в предыдущих походах, ставшие сожительницами, было принято решение, чтобы всех их тут же клеймили. И затем нам было объявлено, что их следует привести в назначенное строение; и все мы, в основном солдаты, повели тех, что у нас были, дабы поставить на них клеймо Его Величества, которое было буквой "G", что означает "guerra" [(война)], согласно обычаю, как мы и прежде условились с Кортесом, о чем я уже рассказывал, веря, что нам их вернут после того, как оценят по отдельности и заберут королевскую пятую часть; но было не так, в Тескоко все случилось хуже, чем в Тепеаке: так, после того как забрали королевскую пятую часть, другую пятую долю забрали для Кортеса, и еще доли для капитанов, а ночью, когда там все рабы были вместе, у нас увели лучших женщин-индеанок. Хотя сам Кортес нам говорил и обещал, что лучших рабынь продадут на торгах по той цене, в какую оценят, тех же, что хуже, - по более низкой цене, так что и тут был беспорядок, поскольку королевские чиновники, в чьем ведении это было, творили, что им заблагорассудится, раз за разом все хуже. После этого многие солдаты, у которых были хорошие индеанки, не желая, чтобы их, как в этот раз, отобрали, прятали их и не клеймили, говоря, что те сбежали, а если кто был любимцем Кортеса, то водил клеймить тайно, ночью, и платил пятую часть, а многие другие оставляли женщин у себя и говорили, что они - naborias [(слуги-индейцы)], прибывшие из мирных поселений и из Тлашкалы. Распределение золота прошло еще более безобразно: у нас не только оттягали лучшую долю, но предъявили еще такие счета и претензии, что мы удивлялись, как мы не очутились должниками! [223]

НАЧАЛО НАСТУПЛЕНИЯ

Впрочем, были и дела хорошие. Так, например, прибыло из Испании четыре корабля с 200 солдатами и 80 конями, изобильным запасом оружия, пороха и иных бесценных вещей. Прибыли на них, между прочим, казначей Его Величества Хулиан де Альдерете, житель Тордесильяса, а также монах из [Ордена] Святого Франсиско ¹³ фрай Педро Мелгарехо де Урреа, уроженец Севильи, с весьма желанными для нашей отягченной совести индульгенциями ¹⁴; уже месяца через три он мог вернуться в Испанию богатым человеком.

Итак, силы наши значительно увеличились. К этому же времени закончены были и наши бригантины, и ничто не мешало нам двинуться окончательно против Мешико. Все мы горели одним этим желанием. Но вот случилась задержка - вновь жители Чалько взывали о помощи, и Кортес решил положить конец нападениям мешиков.

Тщательно подобрана была армия из 300 солдат, 30 конных, 20 арбалетчиков, 15 аркебузников, множества тлашкальцев и друзей из Тескоко. Сам Кортес встал во главе, пригласив к участию и только что прибывших казначея Хулиана де Альдерете и монаха фрай Педро Мелгарехо; также вместе с ним пошли Педро де Альварадо, Андрес де Тапия и Кристобаль де Олид. Прослушав мессу, армия выступила утром в 5-й день ¹⁵ месяца апреля 1521 года, и Кортес поклялся вернуться, лишь окончательно сломив врага. В Тескоко, для охраны главной квартиры и бригантин, остался Гонсало де Сандоваль с весьма внушительной силой. [224]

На второй день мы прибыли в Чалько; окрестные касики толпой устремились к Кортесу, и вскоре новых 20 000 союзных индейцев примкнули к нам. Влекла их не только надежда на богатую добычу, но и жажда захватить пленных, которых они по-прежнему приносили в жертву и пожирали. Так тянулись за нами эти ватаги, точно стаи хищных птиц, следовавшие в Италии за войсками, чуя богатый корм на полях битвы.

Надеясь встретить врага, мы осторожно продвигались вперед. Местность была гористая, пересеченная; воды мало, а с высоких позиций неслись насмешки и издевательства. Кортес не вытерпел и крикнул: "Сеньоры, пощупайте-ка тех, наверху!" Мы бросились в атаку, впереди всех наши знаменосцы, а Кортес с конницей остался в долине, чтоб охранять наш тыл. Но... наше положение вскоре стало отчаянным: индейцы приготовили множество каменных глыб и теперь стали их сбрасывать на нас: вот настигнут был возле меня Мартинес де Валенсия и убит насмерть! Вот новый камень размозжил сразу двух! Мы еще продолжали карабкаться вверх, пока дальнейшие потери не заставили остановиться и искать прикрытия. Со мной вместе под уступ скалы схоронился знаменосец Коррал, израненный и изорванный; он с великим трудом уцепился за какой-то колючий куст; сам я тоже скорее висел, нежели стоял. Между тем, Педро Барба, капитан арбалетчиков, захотел с двумя солдатами пробраться под нашу скалу. "Оставьте, сеньор капитан, - крикнул я, - здесь нет совсем свободного места!" А он, как гран-сеньор, бросил в ответ: "Работайте лучше не языком, а руками и ногами!" Понятно, до нас он так и не дошел: один из его спутников был убит, другой, а также он сам, сильно зашиблены камнями.

Кортес не сразу мог убедиться в безвыходном положении. Когда же он, наконец, повел отступление, мы потеряли уже восьмерых и, почитай, все мы получили раны и ушибы. Впрочем, тогда мы дивились не величине, а незначительности наших потерь. Враги тоже не смели нападать на нас в открытом бою, а сидели на вершинах. Жажду мы испытывали страшную; изнемогали и наши кони; но кругом была лишь ржавая, болотистая вода. Попытались мы перейти на другую позицию, в полутора легуа, но и там была та же картина: враги на вершинах, постоянный обстрел и полная невозможность выбить неприятеля, хотя дважды еще мы пытались сделать это. Наконец, уже на следующий день наступила неожиданная развязка: неприятель стал давать нам какие-то сигналы. Сперва женщины и дети, а потом и воины к нам [225] спустились для переговоров, и Кортес лишь потребовал, чтоб они уговорили замириться и другие отряды на окрестных вершинах. Некоторые же из нас, между прочим и я, поднялись вверх из любопытства, причем Кортес строго-настрого приказал нам никого не обижать.

Оказалось, что дорога вверх лишь одна-единственная, причем в наиболее опасной части ширина ее была не более отверстия хлебной печи. Ясно, что штурм наш был полнейшим безумием. На вершине же была большая площадь, на которой, лежа, сидя и стоя, толпилось множество народа. Все они почти умирали от жажды, ибо второй день не имели ни капли воды. Тут же лежало много ценных вещей, приготовленных в качестве дани для Мешико. Хотел было я кое-что навьючить на себя, да товарищи напомнили запрет Кортеса.

Отсутствие воды заставило нас вообще уйти из этих мест, и мы вернулись в Уаштепек, где остановились в том же чудесном саду, как Сандоваль. Нигде и никогда я не видал ничего подобного! Столь же очарованы были и все остальные; и сам Кортес, а также казначей Хулиан де Альдерете уверяли, что во всей Испании не найти такого сада. Окрестные касики изъявили покорность, отчасти даже примкнули к нам, и мы направились к городу Куаунауаку ¹⁶. Подход к нему, особенно для конницы, был невозможен: оба моста, ведшие через ущелье, через которое протекала речка, были уничтожены. Но вот сообщили, что далеко вверх по речке есть место, где может перейти и конница; отряд тотчас был туда отправлен, а мы придумывали, как бы нам, пехоте, перебраться здесь. Наконец, способ был найден: перебраться по деревьям, которые росли по обеим сторонам ущелья и верхние ветви которых сближались. Трое из нас сорвались; меня самого охватило на миг головокружение; предприятие вообще было дерзко-опасное, но все же несколько десятков наших и значительное число тлашкальцев перебрались на ту сторону и неожи-данно ударили по врагу. Одновременно с другой стороны нагрянула конница, враг побежал, и мы на его плечах вошли в город. Жители разбежались в горы, но вскоре прибыли парламентеры с изъявлением покорности, все вернулись и тоже присоединились к нашему союзу.

Затем черед пришел Шочимилько. Этот большой город, находящийся лишь в двух с половиной легуа от Мешико, был почти целиком построен на воде. По дороге мы испытали страшную жажду, тем более что солнце пекло немилосердно. Привал мы сделали в сосновом лесу, и тут Кортес, убедившись в [226] крайнем нашем изнеможении (один старый больной солдат даже умер!), а также в опасном ослаблении энергии наших тлашкальцев, послал 6 всадников отыскать колодец или вообще какое-либо жилье. Я и трое ловких индейцев незаметно последовали за всадниками, и когда те заметили нас, они сперва настаивали, чтоб мы вернулись, а затем объявили, что защиту нашу они на себя не берут и что мы сами должны промышлять о себе. Но тогда нам казалось, что глоток воды стоит смертельного риска!

На виду у Шочимилько мы наткнулись на несколько строений, и в одном из них была вода. Один из моих индейцев вынес мне воды в горшке, я напился, сейчас же наполнил горшок снова, и мы поспешили отнести его к Кортесу, тем более что местные индейцы стали сбегаться с оружием. Кортес и капитаны с великой радостью прильнули к воде, которую мы поднесли им тайком, ибо для жажды, как известно, закон не писан. Вскоре весь наш отряд дошел до вышеуказанных строений, но воды всем не хватило, и многие стали сосать кактусы, раня себе губы. Правда, найден был и колодец, но он был далек, а враги уже напирали большими массами. Так и остались бы мы до утра, если бы ночью не пошел дождь.

Наутро мы вплотную подошли к городу, где стояло уже большое войско врагов, защищенное рекой. Мост, конечно, был поврежден, и нам пришлось переправиться, где по горло в воде, где даже вплавь. Кортес же пошел в обход, но наткнулся на свежий отряд мешиков, человек в 10 000, который готов был соединиться с остальными нашими врагами. Кортес и всадники глубоко врубились, и наш полководец едва не погиб: лошадь его, обычно очень исправная, споткнулась и упала, мешики его облепили и уже стали крутить руки, когда на помощь подоспело несколько тлашкальцев и солдат Кристобаль де Олеа, уроженец Старой Кастилии, большой храбрец. Кортес оправился, вновь сел на коня, но получил значительную рану в голову; храбрецу Олеа пришлось еще хуже - он истекал кровью от трех глубоких копьевых ран. К счастью, пробились туда и мы, ибо по великому крику чувствовали, что происходит что-то крупное и неладное ¹⁷.

Временно мы даже отступили, чтоб передохнуть и выяснить положение, заняв для этого один из больших храмовых дворов. Только что мы принялись осматривать раны Кортеса и других и обкладывать их теплыми масляными компрессами, как к нам во двор ворвался большой отряд мешиков. Правда, мы с ним расправились жестоко, и нас не скоро дерзали потревожить, но когда мы взобрались на вершину си [(пирамиды храма)], то увидели громадную флотилию из 2000 лодок, которая шла из Мешико в Шочимилько; два сильных отряда по 10 000 воинов, кроме того, шли в том же направлении по суше.

Казалось, конец нам! Но Наш Сеньор Бог избрал нас для большего и лучшего... Всюду мы расставили посты, ожидая нападения. Я сам с десятью товарищами должен был охранять часть пристани; ночь была темна, но по шуму весел мы легко определяли положение врага, и когда он пытался высадиться, мы дважды отбросили его с большим уроном. Сам Кортес с всадниками, делая обход, приблизился к нам; но как они ни старались бесшумно подойти, [227] мы их окликнули, а так как они не отвечали сразу, мы направили против них несколько камней. Кортес был очень доволен нашей бдительностью и выправкой и только советовал не слишком полагаться на себя, а в случае нужды послать за помощью. Так встретили его мы, старые его товарищи; на следующем посту ему пришлось силой согнать караульных, но там были люди Нарваэса.

Арбалетчики наши накануне расстреляли все свои стрелы; Кортес велел их собрать, снабдить новыми наконечниками и свежим оперением; арбалетчики наши промаялись над этим всю ночь, причем капитан их, Педро Барба, не отставал от других. Не ложился и Кортес. Словом, ночь была беспокойная, хлопотливая.

Между тем главные силы врага высадились у внутреннего канала, вне нашей досягаемости, но лишь утром началась битва. Во многих местах успех был на нашей стороне, но когда мы от пленных узнали, что Куаутемок нагоняет еще и второй, столь же большой флот, мы, по приказу Кортеса, сомкнулись в колонну и вышли из города, бросив довольно много поклажи. Всю дорогу враги не переставали напирать, и так мы добрались до большого поселения Койоакана, которое было примерно в двух легуа от Шочимилько и находилось очень близко от Мешико.

Жители все бежали. Мы переночевали, а на следующее утро увидели себя окруженными с трех сторон. Конные атаки не помогали, и Кортес едва-едва не попал опять в плен; враги нас так теснили, что живьем захватили двух конюхов Кортеса. Тем не менее нам удалось пробиться к Тлакопану, и лишь долгое отсутствие Кортеса повергало нас в уныние. Но вот явился и он со своим отрядом; оказалось, раненые лошади не допускали быстрого продвижения. Мы горячо его приветствовали, но он был мрачен и угрюм. Лил крупный дождь, и мы часа два могли отдохнуть свободно. Когда ливень перестал, Кортес повел наших новичков, казначея Альдерете и монаха Мелгарехо, на вершину си [(пирамиды храма)] этого поселения, откуда было хорошо видно и город Мешико, и озеро, и множество городов окрест него. Мы, солдаты, полезли также наверх. Велико было удивление, даже страх наших новичков пред столь величественным зрелищем. "Воистину прибытие ваше в Новую Испанию и все деяния - великая милость Бога! Вы избранники! Откройте листы истории, и ни разу не найдешь столь же великих заслуг пред государем! Все это мы охотно и точно сообщим Его Величеству!" - так говорили они и со все новой жадностью упивались окружающим; а мы указывали им главный си Уицилопочтли, и Тлателолько, и дворцовый комплекс, где мы размещались, и остальные места города, дороги [на дамбах] и мосты, дамбу на Тлакопан, место того моста, стоившего нам стольких жизней в "Ночь печали". Затуманился и Кортес, и горькие вздохи вырывались у него при этих воспоминаниях. А мы с тех пор пели песню:

С вершины - в Тлакопане,

В кругу своих друзей,

Смотрел Кортес на дол,

Но вид его упрямо зол,

Печален взор очей.

Подпер он голову рукой,

Другой оперся на меч родной... - и так далее.

Горевал Кортес, а мы его старались развлечь, и один солдат, бакалавр Алонсо Перес, помню как сейчас, тонко и учтиво обратился к нему: "Несчастья неизбежны на войне! Не убивайтесь посему! Ведь никто про Вас не скажет, как про Нерона, что с высот Тарпейской скалы он спокойно созерцал пожар Рима и гибель людей!" - "Да,- ответил Кортес, - Бог свидетель, сколь часто я этот великий город призывал к миру! Угнетают же меня не только бывшие, но и будущие потери!"...

Хотели мы было на ура ударить по дороге [на дамбе], ведущей в Тлакопан, но мысль эта была отвергнута, и мы продолжали наше отступление, направившись в Аскапоцалько. Оно, как и все прочие городки, было оставлено жителями. Затем мы прибыли в большое поселение Тенаюку; я уже сообщал о нем [228] в другом главе, и там в главном святилище было три большие змеи, которым жители поклонялись, как и своим идолам; и это поселение было пусто. Дождь вновь полил как из ведра, и мы еле тащились в своих промокших, отяжелевших одеждах. На ночь мы остановились в Куаутитлане. Всюду темнота, слякоть, холод, и со всех сторон несутся угрозы и завывания врага. Порядок ослабел; обходов не было, часовые дремали; и никто в этом не видел ничего дурного, ибо все уморились до смерти. Тем не менее, нас не тронули. А еще через день, не менее тяжкий, мы добрались до Акольмана, где нас встретили друзья, капитан Гонсало де Сандоваль со многими солдатами и множество вновь прибывших из Испании, а также и сеньор Тескоко, которого, как я уже говорил, звали после крещения дон Эрнан. Мы смогли, наконец, наесться вдоволь.

Велика была радость свидания, но недобрые вести шли из Тескоко. Оказывается, что большой друг губернатора Кубы Диего Веласкеса - Антонио де Вильяфанья и ряд людей Нарваэса, имена которых я не стану здесь шельмовать, устроили заговор с целью убить Кортеса, ежели он вообще вернется. Пользуясь случаем, что из Испании прибыл корабль, заговорщики хотели Кортесу, когда он сядет за стол со своими друзьями, передать якобы новополученное письмо и, когда он начнет его читать, наброситься на него и его сотрапезников и всех заколоть. Роли распределены были до точности: к кому перейдет командование, кто на что будет назначен, как будут распределены золото, кони, весь скарб. Но Наш Сеньор Бог не допустил злодейского дела, которое грозило не только всем нам смертью, но и полной потерей Новой Испании. А именно: один из посвященных в заговор солдат за два дня до рокового срока сообщил обо всем Кортесу, который немедленно пригласил наших капитанов, Педро де Альварадо, Франсиско де Луго, Кристобаля де Олида, Гонсало де Сандоваля, Андреса де Тапию, меня, а также всех, в которых он был вполне уверен, и изложил нам все дело. Мы схватили оружие и немедленно направились к стоянке Вильяфаньи, которого и схватили среди его друзей-заговорщиков, из которых многие все же успели бежать. Кортес лично нашел у Вильяфаньи список заговорщиков, прочитал его, убедился, что в нем много видных людей, и, не желая предать их имя позору, впоследствии уверял, что Вильяфанья проглотил список в момент ареста.

Суд собрался немедленно; Вильяфанья не отрицал своей вины, и многие вполне достоверные свидетели подтвердили ее; его осудили к повешению, и приговор был приведен в исполнение. Другие участники натерпелись немалого страха; но их пощадили, так как время было не таковское; сам Кортес старался их не обидеть словом или взглядом, но доверия, конечно, он уже не мог к ним питать. С этого же случая его всегда, днем и ночью, окружали 12 телохранителей, все люди надежные и верные ¹⁸...

Между тем бригантины наши были не только вполне собраны, но и оснащены и снабжены всем необходимым. Закончен был также канал, по которому они должны были быть спущены в озеро. Тогда [229] Кортес разослал гонцов по всем окрестным местечкам с приказом изготовить 8000 медных наконечников для стрел и вырезать из дерева столько же стрел, все по прилагаемому испанскому образцу; через неделю уже заказ был выполнен, и мы имели более 50 000 стрел, несомненно лучших, нежели испанские. Наши арбалетчики немедленно стали их оперять и целые дни проводили в стрельбе в цель. Столь же ревностно готовились как всадники, так и все остальные; Кортес потребовал у Тлашкалы еще 20 000 вспомогательных войск, а также известил остальных союзников, что они должны быть наготове, что те и пообещали с большой готовностью.

Состоялся смотр, причем оказалось, что у нас 84 всадника, 650 пехотинцев и 194 арбалетчика и аркебузника. Отсюда выделена была команда для бригантин: а именно по 12 арбалетчиков и аркебузников, столько же гребцов и по капитану, то есть всего около 300 человек, так как прибавлены были кое-где еще артиллеристы. Пороху, ядер и пуль было достаточно. Объявлен был следующий приказ на всю кампанию:

Никто да не дерзнет поносить священное имя Нашего Сеньора Иисуса Христа, Нашей Сеньоры - его благословенной матери, Святых Апостолов и других святых.

Никто да не обижает союзника, никто да не отнимет у него добычу.

Никто не смеет удаляться из главной квартиры без особого наряда.

Всякий должен на все время иметь вполне исправное оружие.

Всякая игра на оружие и коней строжайше карается.

Всем спать, не раздеваясь и не разуваясь, с оружием в руках, кроме больных и раненых, которым пойдет особое разрешение.

Подтверждены были и обычные полевые кары: за ослушание в строю - смерть, за сон на посту - смерть, за дезертирство - смерть, за позорное бегство - смерть и так далее.

Впрочем, на тяжелую работу гребцов не сразу удалось найти достаточно желающих. Тогда Кортес вспомнил тех, которые любили ловить рыбу, а посему, возможно, и на родине не так-то далеки были от воды и корабельного дела. Действительно, предположение оправдалось вполне, и наш флот получил неплохих гребцов: а они, эти гребцы, могли не пенять на свою участь, ибо на их долю, как выяснилось, пала и большая добыча и меньшая работа, нежели на нас, сражавшихся на дамбах.

И вот бригантины наши, числом 13, весело поплыли по озеру ¹⁹. Согласно приказу Кортеса на каждой бригантине было поднято королевское знамя и знамя с названием, которое было дано каждой бригантине. И Кортесом были назначены на бригантины следующие капитаны: Гарсия Ольгин, Педро Барба, Хуан де Лимпиас Карвахаль "Глухой"; Хуан Харамильо, Херонимо Руис де ла Мота и его друг [Антонио де] Карвахаль, который теперь очень стар и живет на улице Святого Франсиско; и Портильо, который до этого жил в Кастилии, хороший солдат, у него была красивая жена; и Самора, который был маэстре [всех этих] судов, а потом жил в Оашаке; и Колменеро, который был моряком, хороший солдат; и Лема, и Гинес Нортес; и Брионес, уроженец Саламанки; и один капитан, имя которого не помню; и Мигель Диас де Ампиес. Дисциплина введена была строгая, и связь с сухопутными силами установлена была точная.

К этому же времени прибыли и вспомогательные войска Тлашкалы. Вел их Шикотенкатль "Молодой", тот самый, который с нами столь часто боролся, а затем и помышлял извести нас.

Чолула тоже выставила отряд, но небольшой, так как не хотела порвать ни с нами, ни с Мешико. Сам Кортес выехал навстречу, со всеми капитанами, и отряды подходили в добром порядке и прекрасном вооружении, восклицая: "Да здравствует император наш сеньор!", "Кастилия! Кастилия!", "Тлашкала! Тлашкала!"... Целых три часа длилось прохождение этого громадного войска. [230]

БОРЬБА ЗА ДАМБЫ

Кортес приказал отправиться трем корпусам: из солдат, всадников, арбалетчиков и аркебузников - для осады с суши великого города Мешико; в каждый корпус были назначены предводители, им были выделены солдаты, всадники, арбалетчики и аркебузники, а также места и города, где следовало расположить наши лагеря.

Так, приказано было Педро де Альварадо возглавить 150 солдат с мечами и щитами, из них многие были с копьями и алебардами, 30 всадников, 18 аркебузников и арбалетчиков; и назначены были вместе с ним его брат Хорхе де Альварадо, Гутьерре де Бадахос и Андрес де Монхарас, им было поручено быть капитанами, каждому над 50 солдатами и разделенными между всеми тремя аркебузниками и арбалетчиками, сколько в одной роте, столько и в другой, а Педро де Альварадо являлся предводителем и всадников, и главой этих трех рот; и ему было придано 8 000 тлашкальцев вместе с их вождями; отмечу я, что и мне по приказу следовало отправиться с Педро де Альварадо, а, добравшись, мы должны были занять город Тлакопан; и приказано было нам носить полный комплект доспехов, шлемы с забралами и латные воротники, потому что, как град, сыпалось множество дротиков, камней и стрел, мешики сражались с нами и копьями, и палицами, двуручными мечами и другим оружием, и для взятия их оборонительных сооружений надо было идти хорошо вооруженными; и каждый день мы сражались, имея убитых и раненых, о чем расскажу впереди. А теперь перейдем к другому корпусу.

И Кристобалю де Олиду, маэстре де кампо, дал [Кортес] 30 всадников, 175 солдат, 20 аркебузников и арбалетчиков, и все с вооружением как у солдат, что дал и Педро де Альварадо, и к нему также назначил трех капитанов - Андреса де Тапию, Франсиско Вердуго и Франсиско де Луго, и между всеми тремя капитанами были распределены все солдаты, арбалетчики и аркебузники. И Кристобалю де Олиду, который был общим предводителем над этими тремя капитанами и всадниками, были приданы другие 8 000 тлашкальцев, [231] и ему было приказано расположить лагерь в городе Койоакан, находившемся в двух легуа от Тлакопана.

В другом корпусе был предводителем Гонсало де Сандоваль, старший альгуасил, и ему дал [Кортес] 24 всадника, 14 аркебузников и арбалетчиков и 150 солдат, у каждого меч, щит и копье, и больше 8 000 индейцев-воинов из Чалько, Уэшоцинко и других поселений, через какие Сандоваль должен был идти и которые были нашими друзьями; и ему дал в товарищи и капитаны Луиса Марина и Педро де Ирсио, которые были друзьями Сандоваля, между этими двумя капитанами согласно приказу были разделены солдаты, арбалетчики и аркебузники, а Сандоваль возглавлял всадников и был общим предводителем, и он должен был расположить свой лагерь около Истапалапана, который ему надо было завоевать, нанеся как можно больший урон, таков ему был приказ Кортеса; Сандоваль не должен был выступать из Тескоко до тех пор, пока Кортес, командовавший бригантинами, не отправится из этого пункта по озеру с 13 бригантинами, на которых находились 300 солдат, вместе с арбалетчиками и аркебузниками, поскольку таков был распорядок. По нему следовало, что Педро де Альварадо и Кристобаль де Олид должны были идти с одной стороны [озера], а Сандоваль - с другой ²⁰.

Таким образом, столица была бы отрезана в трех пунктах, где проходили дамбы, а сам Кортес должен был с нашими бригантинами плавать согласно распорядку по озеру. Общее наше выступление было уже назначено, как вдруг случилась неожиданная задержка. А именно, среди тлашкальских отрядов, посланных нами вперед, не оказалось... самого Шикотенкатля "Молодого"! Зная, что его соперник по правлению - слепого своего отца Шикотенкатля "Старого" он ни во что не ставил, и наш друг Машишкацин уже был мертв - Чичимекатекутли находится при войске, он поспешно бросился в Тлашкалу, чтобы захватить там власть. Кортес сейчас же отрядил пятерых знатных из Тескоко и двоих из Тлашкалы, друзей Шикотенкатля, чтобы уговорить его вернуться; но тот твердо стоял на своем, заявляя, что под Мешико всех ждет погибель, что напрасно не послушались его в свое время, тогда бы Кортес не повелевал бы ныне такими огромными силами. В таком критическом положении Кортеса могла выручить лишь решительность: он послал альгуасила, а вместе с ним четверых всадников и пятерых знатных индейцев из Тескоко с приказом схватить Шикотенкатля и повесить его, сказав: "Этот касик уже не исправится, кроме того, в любое время нас предаст, он вреден и советы его скверны" - и что нет уже больше времени терпеть его притворство. Педро де Альварадо всячески просил Кортеса не прибегать к этой мере, и тот как бы соглашался с ним, на деле же подтвердил еще раз свое прежнее решение... Казнь совершилась в одном поселении, подчиненном Тескоко, и всякое предательство надолго исчезло. Говорят даже, что сам слепой дон Лоренсо де Варгас, отец Шикотенкатля, отсоветовал Кортесу щадить жизнь сына-изменника ²¹. [232]

Из-за этого задержался наш выход из Тескоко; и лишь в другой день - 13 мая ²² 1521 года наши колонны начали наступление. Наш корпус Педро де Альварадо и второй корпус Кристобаля де Олида должны были пройти совместно почти весь путь, обходя озеро с севера. Когда мы приблизились к Акольману, поселению, подчиненному Тескоко, где должны были стать на ночь, Кристобаль де Олид послал своих квартирьеров вперед, и они заняли целиком все помещения, что и отметили выставленными зелеными ветками. Нам, из корпуса Педро де Альварадо, не осталось ни одного годного дома, и не будь вмешательства видных лиц с той и другой стороны, мы с оружием в руках восстановили бы свое право. Кортес тотчас прислал послание с фрай Педро Мелгарехо и капитаном Луисом Марином, полное негодования и призывов к единению, но доброе согласие между Педро де Альварадо и Кристобалем де Олидом с тех пор так и не восстановилось.

В следующий день оба предводителя совместно прошли путь и вошли в одно поселение на ночлег, которое было безлюдно, поскольку это была уже земля мешиков; и в другой день также вошли на ночлег в большое поселение, которое называлось Куаутитлан, в нем, как и в других, не было народа; в следующий день прошли через два поселения, которые назывались Тенаюка и Аскапоцалько, и они были безлюдны; и, прибыв во время заката в Тлакопан, мы тотчас разместились в нескольких больших дворцах и палатах, поскольку он тоже был безлюден; а также разместили всех наших друзей-тлашкальцев, и еще в тот день прибыли и [233] расположились в жилищах те, что принесли съестное; и у спящего лагеря в ту ночь были вместе с надежными ночными караулами и передовыми дозорами и разведчики, потому что прежде было сообщено другими, что Тлакопан заодно с Мешико. Поздним вечером послышались с озера великие крики, которыми нас вызывали, крича нам много позорного и что мы не мужчины, раз не выходим сражаться с ними, и было у них так много лодок, полных людьми с оружием, и дороги [на дамбах] также были заполнены воинами, и эти слова нам кричали с умыслом - раздразнить нас, для того чтобы мы выступили той ночью сражаться; а так как нами был извлечен урок из того, что было на дорогах и мостах [в "Ночь печали"], согласно моим записям, мы не пожелали выходить до следующего дня, который был воскресенье; после того как мы прослушали мессу, что нам произнес падре Хуан Диас, и, вручив себя Богу, согласно принятому решению, оба предводителя совместно направились в Чапультепек, который находился в полутора легуа от Тлакопана, дабы разрушить там водопровод, снабжавший все Мешико питьевой водой. Мешики выступили в защиту, на очень выгодных позициях и с большими силами, но мы все же одолели их и вскоре добрались до труб водопровода, каковой более уже не действовал за все время осады ²³.

После сего решено было штурмовать дамбу подле Тлакопана. Мешики защищали ее отчаянно, выслав неслыханное количество лодок. Хоть мы продвинулись до первого моста, но это нам мало помогло: мы буквально были вклинены во вражескую массу и при ширине дороги на дамбе в 8 шагов никак не могли развернуться; аркебузники и арбалетчики наши мало вредили врагу, ибо мешики снабдили свои лодки особыми, на сей случай, деревянными защитными щитами; конница же не могла действовать, так как всюду натыкалась на баррикады. Что толку в том, что мы, как и всегда, справлялись легко один на один: вместо поверженного или сброшенного в воду врага выступал десяток новых; мы же сразу потеряли более 30 человек ранеными. Так бились мы добрых полчаса; наконец, отослали тлашкальцев, которые, будучи непривычны к воде, скорее мешали, нежели помогали, а затем сами в полном порядке стали отходить.

Вот тут-то поднялся крик! Мешики, как безумные, бросились вперед, и вся дамба моментально была засыпана копьями, дротиками, стрелами и камнями. С великой радостью ощутили мы, слава Богу, твердую почву, потеряв на дамбе всего 8 наших солдат убитыми и более 50 ранеными; и еще погибла одна лошадь. Мало чести принесла нам эта битва!

А на следующий день Кристобаль де Олид заявил, что он со своим корпусом уходит в Койоакан, и, как ни просили его Педро де Альварадо и другие рыцари [(caballeros)], он не изменил своего решения, ибо неудачу нашу целиком приписывал нераспорядительности и неосмотрительности Педро де Альварадо; и отбыл, согласно приказу Кортеса, в Койоакан, а мы остались в нашем лагере в Тлакопане. Разделение наших двух корпусов еще до прихода бригантин было, конечно, делом неладным. Знай мешики точные размеры обоих наших отрядов, несдобровать бы нам. Но оба отряда держались осторожно, не выдавали своей слабости и по возможности не ввязывались в бой, несмотря на постоянное наседание врагов...

Что касается третьего корпуса, Гонсало де Сандоваля, то он выступил из Тескоко позже нас, через 4 дня после праздника Тела Христова ²⁴, и направился к Истапалапану; он шел по вполне замиренной территории и мог двигаться быстрее. Бои начались тут лишь в самом Истапалапане, причем сразу же сгорела большая часть города. Во время одного из таких боев, когда густые массы мешиков, прибывших на лодках из столицы, напирали с особой яростью, вдруг и позади Истапалапана, и на всех возвышенностях вокруг озера, показались столбы дыма. Оказывается, это был сигнал, что [234] приближался Кортес, прежде вышедший из Тескоко с 13 бригантинами, а вслед за ним вышел и Сандоваль из Тескоко, так как больше ему не надо было ждать там Кортеса. Первым делом Кортеса было - овладеть островом ²⁵ подле самого Мешико, где засело множество мешиков и их союзников. Тогда все лодки неприятеля немедленно направились туда, и Сандоваль получил передышку, хотя сам никаких серьезных наступлений сделать не мог, ибо часть Истапалапана, как и всех окрестных городов, построена была на воде, в Мешико же и в Койоакан вели дамбы, совершенно открытые со стороны озера, а посему недоступные пока для Сандоваля.

Итак, против Кортеса с его 13 бригантинами сосредоточилась вся сила неприятельских лодок, больше 1 000. Понятно, его охватили опасения, и он стал медленно отходить от острова, приказав капитанам воздержаться от всяких действий, пока не окрепнет нужный ветер. Отступление враг принял за бегство и со всех сторон облепил бригантины; но тут поднялся ветер, корабли наши расправили свои крылья и стали топить и опрокидывать неприятельские лодки. Поднялась великая суматоха, и враг изо всех сил старался улизнуть в каналы острова и столицы (часть ее тоже построена была на воде), куда наши бригантины пройти не могли... Это была первая наша победа на воде, и Кортес с великой радостью прошел по всему озеру, до Койоакана, где Кристобаль де Олид как раз имел горячую стычку с мешиками; Кортес стал бомбардировать врага из 4 пушек, нанося ему громадный вред; скоро, впрочем, запасы пороха истощились, но Кортес на своей бригантине, наиболее быстрой, отправился в Истапалапан и привез весь запас Сандоваля: артиллеристы наши работали лихо, лица и руки их почернели от пальбы.

Не отставал и наш корпус. Педро де Альварадо вновь штурмовал дамбу из Тлакопана, и мы с большой осторожностью, а посему - с малыми потерями, продвинулись до моста. Всадники наши пока совсем не были введены в действие, зато арбалетчики и аркебузники работали точно и без перерывов, одни только стреляли, другие только заряжали, а мы, солдаты, укрепляли занятые части дамбы и исправляли повреждения.

Гонсало де Сандоваль тоже постарался нанести удар, а именно: вознамерился занять ту часть Истапалапана, которая построена была на озере и откуда враг все время делал весьма опасные наступления. Узнав об этом, Куаутемок спешно выслал большую подмогу из Мешико, чтобы в тылу Сандоваля разрушить дамбу, дабы он оказался отрезанным и погиб вместе со всем своим отрядом. Но и Кортес понял всю опасность момента: бригантины были направлены наперерез неприятельскому флоту, Кристобаль де Олид получил приказ двинуться по своей дамбе, до соединения ее с Истапалапанской ²⁶, так что Сандоваль и его люди могли выпутаться из опасного положения. Потом Кортес приказал Госало де Сандовалю, покончившему с Истапалапаном, пройти по берегу [озера] и расположиться у другой дороги [на дамбе], которая вела в Мешико от города Тепеяк, то место теперь посвящено Нашей Сеньоре де Гуадалупе ²⁷, где свершались и свершаются многие святые чудеса. Тееперь расскажем, как Кортес разделил бригантины, и что еще произошло.

События ясно показали, что продвигаться по дамбам без поддержки бригантин - немыслимо. Кортес поэтому перераспределил свой флот: 4 бригантины приданы были нам, то есть корпусу Педро де [235] Альварадо, две получил Гонсало де Сандоваль, перешедший к дамбе из Тепеяка, а Кортес с остальными шестью находился при корпусе Кристобаля де Олида. Что касается еще одной бригантины, самой маленькой, которая называлась "Буска Руида" [("Busca Ruido" - "Задира")] то она была совсем оставлена, ибо по незначительной своей величине она мало чем отличалась от больших пирог мешиков, да и экипаж ее должен был пополнить остальные корабли, потерявшие около 20 человек. Мудрость этого перераспределения сказалась немедленно. Альварадо расположил свои 4 бригантины по две с каждой стороны дамбы, и они принесли нам великую пользу, так как мешики остерегались открыто подплывать на своих лодках, и мы овладели целым рядом мостов и укреплений. Тем не менее борьба шла жаркая; враг беспрестанно делал вылазки и наступления, так как все время пополнялся свежими силами; доставалось иногда и бригантинам, и нередко весь неприятельский обстрел направлялся именно на них. Часто случалось, что враг ночью отбирал то, что мы захватили днем, возводил новые укрепления, перекапывал и перерезал дамбу; часто такие перекопы маскировались легкими досками с тонким слоем земли, и на следующий день, в пылу сражения, мы падали в эти ямы, где нас легко могли утащить в плен. Для отражения же бригантин неприятель вбил множество свай, не доходящих до поверхности воды; бригантины натыкались на них, получали пробоины или даже совсем на них застревали; и таким образом мы сражались каждый день. И еще, как я уже сообщал, наши конные на этих дамбах не могли оказать нам серьезной поддержки, так как ежели они атаковали или преследовали отряды неприятелей, то те бросались в воду, а на баррикадах, сделанных на дамбах, наших поджидали другие отряды их воинов с очень длинными копьями или косами, сделанными из оружия, захваченного у нас, когда нам нанесли то великое поражение в Мешико, и этими копьями и дождем из стрел и дротиков, летевших с озера, они ранили и убивали лошадей, прежде чем конные могли нанести мешикам вред; а иные рыцари не желали рисковать, поскольку одна лошадь стоила в ту пору 800 песо, а еще через некоторое время - стоила больше 1000.

Ночью, ежели враг не беспокоил, мы прикладывали масляные компрессы к нашим ранам, а солдат Хуан "Каталонец" умело, с помощью Нашего Сеньора Иисуса Христа, заговаривал их. Ведь раненым нашим нельзя было прохлаждаться в спокойном месте, иначе на роту пришлось бы не более 20 человек. Особенно же плохо приходилось нашим капитанам и знаменосцам: наше [корпуса Педро де Альварадо] изодранное знамя почти ежедневно передавалось в другие руки... А ежели кто думает, что при всех этих тяготах мы хотя бы ели по-человечески, тот глубоко ошибается. Даже лепешек из маиса не хватало не только нам, но и бедным нашим раненым. Нет, питаться приходилось всем корешками, вишнями, а потом индейскими фигами. Так было у нас, так дело обстояло и в других корпусах...

Когда выяснилось, что дневные наши наступления ничего почти не дают, кроме потерь, так как неприятель за ночь овладевал почти всем, что мы занимали за день, мы решили перенести наш лагерь [от Тлакопана] с суши на саму дамбу, где она несколько расширялась, там была площадка с несколькими башнями с идолами, которую мы уже захватили. Конечно, для всех нас крова не хватало, и большинство должно было ночевать под открытым небом несмотря на дожди, холод или изнуряющую жару. Тлашкальцы и всадники наши остались на суше, в прежних квартирах при Тлакопане, чтоб обезопасить нас от нападений с тыла, а мы всю свою энергию отныне могли сосредоточить на продвижении вперед, пока не доберемся до пригородов самой столицы. Каждый промежуток в дамбе мы теперь тщательно заваливали камнями, употребляя на это разрушенные дома и святилища; каждое укрепление старательно исправлялось и охранялось; мосты день [236] и ночь снабжены были постами. Мы разделились на 4 отряда по 40 человек, которые ночью попеременно бодрствовали или спали, причем никто никуда не уходил, так что в случае опасности всегда на месте было 120 человек свежих, отчасти отдохнувших бойцов. Иногда, конечно, никому всю ночь напролет не приходилось сомкнуть глаз. И так работа крутилась сутки за сутками, без устали и перерывов: то сражения, то мелкие стычки, всегда на холоде, дожде, всегда с пустым желудком, в грязи, не снимая одежды и доспехов.

Ежели же кто спросит: какой смысл в этих бесконечных боях и напряженной работе, какой смысл в разрушении водопровода, когда нельзя было прекратить доставку питья и еды и свежих сил водным путем? На это отвечу. Конечно, доставка такая происходила, мы о ней знали и старались ее прекратить. Две бригантины всю ночь плавали по озеру, меняясь по очереди на каждую ночь от наших трех лагерей, охотясь на лодки и доставляя добычу своему корпусу. На случай ночного нападения мы, таким образом, лишены были поддержки этих бригантин, тем не менее мера эта вполне оправдывалась: каждую ночь к нам привозили и припасы, и пленных, а Мешико пополнялся все реже.

Понятно, мешики всеми силами старались погубить бригантины. Вот один случай. Заготовлено было ими 30 самых больших пирог с отборными гребцами и воинами; вышли они глубокой ночью и старательно [237] спрятались в прибрежном тростнике. А на следующий вечер 2 или 3 лодки как бы с припасами делали вид, что стараются проскользнуть в Мешико, Две наши бригантины заметили их; началась погоня; лодки незаметно продвинулись к месту засады, а бригантины внезапно наскочили на специально для этого случая вбитые сваи; боевые пироги бросились из засады, и в результате - все солдаты, гребцы и капитаны на тех бригантинах были переранены; сняться со свай смогла лишь одна бригантина, а другая досталась неприятелю; один из капитанов, Портильо, прекрасный вояка, участник походов в Италии, пал, а другой капитан, Педро Барба, умер от ран дня через три. Эти две бригантины были от лагеря Кортеса, и он немало горевал о тяжелой неудаче.

Между тем наступление по всем трем дамбам продолжалось без остановки, хотя и медленно. Тогда мешики решили приостановить его следующим образом. Сделан был громадный пролом в дамбе между нашим [корпуса Альварадо] головным отрядом и городом; возле пролома, с обеих сторон, вбито было множество свай, чтобы не допустить бригантины; всюду были усилены войска мешиков, а значительный отряд искусно спрятан. Наутро мы внезапно оказались окруженными со всех сторон. В тылу наши всадники и тлашкальцы быстро справились с врагом, удалось его опрокинуть и на самой дамбе, но бегство его было лишь притворное. В пылу сражения и преследования мы зашли слишком далеко, не закрепляя за собой только что отнятой территории; вдруг нагрянули на нас новые силы мешиков из засады, и мы оказались так крепко вклиненными в неприятеля, что нельзя было двинуться; с великим усилием удалось начать отступление, но тут пред нами зиял большой пролом [в дамбе], ничем не засыпанный; пришлось кое-как перебираться, по грудь в воде, через скользкие и острые камни; то тут, то там падали мертвые и вскрикивали раненые; пятерых из нас захватили живьем и утащили в лодки, а бригантины ничем помочь не могли из-за свай, на которые они уже напоролись. Как мы все тут не легли - не понимаю. Меня самого едва не захватили; я уже был ранен, множество мешиков вцепились в меня и стали крутить руки; еле-еле удалось освободить одну руку, с мечом; и Наш Сеньор Иисус Христос дал мне силы, и я неистовыми ударами отогнал или уложил наседавших на меня; зато, перебравшись по ту сторону пролома, я сейчас же впал в глубокий обморок. Да, в ту пору я считал себя уже погибшим - я был изранен и истекал кровью, и так же, как и от пленения, спасло меня, по моему мнению, лишь покровительство Нашего Сеньора Иисуса Христа и Нашей Сеньоры - его благословенной матери, как и дало мне силу, о чем я говорил. Благодарю Бога за милости, оказанные мне.

Успех окрылил врага, и он стал наступать на нашу часть дамбы, где был наш [корпуса Педро де Альварадо] лагерь, но тут его приняла артиллерия, и с нею спорить он не мог.

Кортес сделал нам выговор не за неудачу, а за неосторожность: нельзя оставлять незаполненных проломов [в дамбе]. Это было справедливо, и мы целых четверо суток засыпали проклятый пролом, потеряв при этом еще 6 человек убитыми.

Мешики тоже удвоили свою бдительность. Сторожевые их отряды, совсем близко перед нами, сменялись четырежды в ночь; все время теми поддерживался громадный костер, никогда не потухавший, даже при ливнях, а сигналы давались не словесные, а тихими свистками.

Так текли дни и ночи, сутки за сутками. Жизнь на всех трех дамбах была одинаковой. С наступлением сумерек мы отпускали своих тлашкальцев, теснее смыкались, выставляли очередной охранный отряд, а затем перевязывали свои раны и старались отдохнуть. С вечера же бригантины начинали обход озера и ловлю лодок. При этом однажды удалось захватить двух знатных мешиков, которые, между прочим, сообщили Кортесу, что в одной части озера вновь спрятана засада из 40 пирог. Кортес отблагодарил их крупным подарком и решил на хитрость ответить хитростью.

Именно. Ночью, недалеко от этой засады мешиков, спрятаны были 6 наших бригантин со строгим приказом не шуметь и даже не говорить. Рано же утром одна из бригантин, совершавших обход озера ночью и ловлю лодок, на которой были и упомянутые два мешика для более точного указания засады, должна была направиться к месту засады. Враг заметил, конечно, ее приближение и, как и в прошлый раз, выслал несколько лодок для приманки. Бригантина будто устремилась на них, а затем, точно боясь тростниковых зарослей, несколько замедлила свой бег. Тут на нее ринулись те пироги и множество других лодок, а она, как бы спасаясь, понеслась к месту нашей засады. Грянул выстрел-сигнал, наши суда покинули заросли и врезались в неприятеля, топя его и забирая в плен; повернулась и преследуемая бригантина. Разгром был полный, и с тех пор мешики уже не устраивали на озере хитрых засад, а лодки с провиантом все реже и реже достигали Мешико. [238]

Видя такие наши успехи на суше и воде, союзники Мешико, прибрежные города, все более склонялись на нашу сторону. Некоторые слали послов с просьбой забыть их недавнюю вражду и с предложением подчиниться нам. Кортес принимал послов любезно и обещал полную безнаказанность в случае подчинения. Так, понемногу, вступили с нами в союз Истапалапан, Уицилопочко, Кулуакан ²⁸ и Мискик, и другие города на озере с пресной водой. Им было велено снабжать нас съестным, а также присылать вспомогательные войска, ибо город Мешико будет осаждаться до тех пор, пока не сдастся. Людей они прислали, съестных же припасов доставляли мало и с неохотой.

Продвижение наше [корпуса Альварадо] по дамбе все продолжалось. То и дело мы брали небольшие святилища идолов, дома и другие постройки, множество мостов; сколько ни устраивал враг проломов и промежутков, мы тщательно заполняли их необожженным кирпичом и бревнами из только что захваченных строений; чтобы работа эта, хоть и тяжелая, не казалась бы заменой боевого труда, по приказу Педро де Альварадо мы производили ее попеременно - две трети сражались, пока остальная треть таскала кирпичи, бревна, строила брустверы, заполняла промежутки, а на другой день эта треть шла сражаться и заменялась другой третью, только что сражавшейся. Труды наши, наконец, увенчались успехом: подступы к самому городу открылись, ибо мы могли покинуть дамбу и вступить на сам остров.

Тогда Куаутемок испробовал последнее средство; это было накануне праздника Сеньора Сан Хуана в июне ²⁹. Две ночи напролет производил он отчаянный штурм всех трех дамб, а когда тем не менее ничего не вышло, он на третий день все свои силы сосредоточил на нас, корпусе Альварадо. Разгорелся небывалый бой; мы сперва чуть-чуть дрогнули, но вскоре оправились; бригантины опять-таки оказали нам неоценимые услуги. Убитых насчитали мы 8 солдат, и многие были ранены; сам Педро де Альварадо тяжело был ранен в голову; но враг был отбит, последнее отчаянное его наступление не удалось! Было перебито множество мешиков, а 4 знатных были нами взяты в плен.

Конечно, читатель заскучал бы, если бы я стал подробно описывать все бои, что шли дни и ночи напролет, и все, что мы перенесли и чего добились за те 93 дня, когда осаждали великий город Мешико; да и рассказ мой никогда бы не кончился и походил бы на книги об Амадисе ³⁰ или Рыцарях. Отныне буду намного скупее, но одну беду, с корпусом самого Кортеса, все же нельзя обойти. [241]

ВЕЛИКАЯ ОПАСНОСТЬ

Так как Кортес видел, что невозможно засыпать все проломы [в дамбах], а мосты и каналы с водой, которые мы захватывали днем, мешики ночью возвращали, и проламывали [дамбы], и строили более мощные баррикады, чем были прежние, и то, что было огромным трудом сражаться и наводить мосты, и бодрствовать по ночам всем вместе, и к тому же были многие изранены, а двадцать солдат мертвы ³¹, он принял решение, переговорив с капитанами и солдатами, находившимися в его лагере, был там и Кристобаль де Олид, и Франсиско Вердуго, и Андрес де Тапия, и альферес [(знаменосец)] Коррал, и Франсиско де Луго, написал Кортес нам, в лагерь Педро де Альварадо, а также - Сандовалю, чтобы узнать мнение всех капитанов и солдат о предложенном решении: общим приступом вступить в город, пробиться в район Тлателолько, где была главная торговая площадь Мешико, весьма большой ширины и огромная, такой нет в Саламанке, и, пробившись, выйти на нее, и, что важно, хорошо атаковать одновременно из всех трех лагерей, а там мы могли бы сражаться уже на улицах Мешико, без стольких задерживающих работ, не пришлось бы так много засыпать [проломов] и бодрствовать по ночам у мостов. При обсуждении этого высказывалось много мнений. Так, одни говорили, что это плохое решение, безрассудно пробиваться таким образом в центральную часть города, но что нам следует продвигаться, сражаясь, и разрушая, и сжигая постройки, и это принесет более очевидные перемены, чем то, что предлагается. И было мнение, что, если мы будем пробиваться в Тлателолько, то останутся и дороги [на дамбах], и мосты без охраны и прикрытия и что многочисленные воины-мешики со множеством своих лодок обойдут нас, проломают мосты и дороги на дамбах и завладеют ими; ведь с их великими возможностями мешики воевали с нами ночью и днем, а поскольку обычно ими были вбиты сваи, наши бригантины не могли нам оказать поддержку. И из-за этого способа, который Кортес решил применить, мы могли быть отрезаны ими от страны, и своих лагерей, и озера [с бригантинами]; и мы написали [242] Кортесу помимо всего этого, как бы не случилось с нами, когда отправимся в Мешико, то, о чем говорит пословица: попасть как мышка кошке в лапы.

А потом Кортес, узнав мнение каждого и рассмотрев добрые советы, которые помимо этого предлагались, обобщив все, объявил, что на другой день выступаем из всех лагерей со всей самой большой силой, как конные, так и арбалетчики, и аркебузники, и солдаты, и что двигаемся, наступая к главной торговой площади, находившейся в Тлателолько, столь часто мною упоминаемой. И, подготовившись во всех лагерях и у наших друзей: тлашкальцев и из Тескоко, и из поселений у озера, что вновь склонялись к повиновению Его Величеству, которые со своими лодками прибыли помогать бригантинам, в воскресенье утром, после того, как отслужили мессу, выступили мы из нашего лагеря вместе с Педро де Альварадо, и также выступил Кортес из своего, и Сандоваль со своими капитанами; и с великой силой двинулся каждый отряд, захватывая мосты и баррикады, а враги сражались, как стойкие воины. И Кортес на своей стороне продвигался победоносно, и точно так же Гонсало де Сандоваль на своей; так как на нашем участке [отряда Педро де Альварадо] мы уже должны были захватить баррикаду и мост, но это осуществлялось с большим трудом из-за того, что большие силы у Куаутемока здесь держали оборону, от нее отошли многие из наших израненных солдат, а один умер тотчас от ран, и наши друзья тлашкальцы отступили, более тысячи из них тяжело пострадали, а до сих пор они победоносно двигались следом за нами весьма нахальные.

Вернемся к рассказу о Кортесе и его колонне. Они достигли одного довольно глубокого пролома [поперек дороги] с водой, а в нем была одна очень узкая дорожка, которой мешики с ловкостью и хитростью специально придали такой вид, чтобы осуществить задуманное ими. Казалось, что теперь Кортес добьется победы, так как он и его капитаны, солдаты и заполнившие дорогу друзья [индейцы] преследовали врагов. А те, хотя показывали, что убегают, не забывали пустить в дело дротик, стрелу и камень и создавали за-держки, сопротивляясь Кортесу, они увлекали его, победоносно идущего следом, за собой, как и задумали. Из-за этого бедственного способа повернулось колесо фортуны, и за большими успехами пришли многие печали. И поскольку Кортес двигался победоносно в погоне за врагами, или из-за его недосмотра и по попустительству Нашего Сеньора Иисуса Христа, он и его капитаны, и солдаты забыли засыпать тот пролом с водой, что должны были сделать. А так как дорожку в этом проломе с водой, по которой наши наступали, [мешики] с хитростью сделали заранее очень узкой, на некоторых частях ее находилась вода и было много тины и грязи. И как увидели мешики, что колонна Кортеса перешла, не засыпав этот пролом, они только этого и ждали и для этого результата приготовили много рот [(escuadrones)] воинов с храбрыми военачальниками и множество лодок, в той части озера наши бригантины не могли им никак вредить, так как застревали на вбитых там больших сваях, мешики поротно устремились на Кортеса и на всех его солдат с такой огромной яростью и с такими пронзительными воплями, криками и свистом, что наши не смогли противостоять их великому порыву и силе, с которыми мешики наступали, сражаясь против Кортеса. И наши приняли решение - всем солдатам вместе с их капитанами и знаменами вернуться назад, отступая с большой слаженностью; но обрушившиеся на них столь разъяренные враги отбросили к этой бедственной дорожке в проломе с водой их вместе с друзьями [индейцами], из которых мешики многих унесли [живьем], искусно приведя в беспорядок, так что те, не оказывая сопротивления, повернулись спинами [к врагу]. А Кортес, видя, что они повернулись и разбиты, прилагал все усилия и призывал: "Держитесь! Держитесь, сеньоры! Держитесь крепче! Что такое, это кто повернулся спинами к врагу?" - но не смог их сдержать. И в этом проломе, что забыли засыпать, при узкой и испорченной дорожке, мешики на своих лодках громили [корпус Кортеса], ранив его самого в ногу, и они унесли живьем свыше 66 солдат и убили 8 лошадей да и самого Кортеса уже держали в руках шесть или семь мешикских военачальников; но Наш Сеньор Бог, пожелав помочь, дал ему силу защищаться, ведь Кортес был ранен в ногу, и в этот же момент к Кортесу пробился весьма сильный духом солдат, которого звали Кристобаль де Олеа, уроженец Старой Кастилии; он видел, что Кортес [243] схвачен столь многими индейцами, и этот солдат напал на них столь отважно, что тотчас убил четверых из этих военачальников, которые, окружив, держали Кортеса, к тому же ему помог другой очень смелый солдат по имени Лерма; и отдали так много эти люди, защищая его там: Олеа потерял жизнь, а Лерма был смертельно ранен; затем подоспели к нему многие солдаты, хотя и были сильно изранены, они бросились на помощь Кортесу и помогли ему выбраться из грязи и спастись. И там также был стремительно подоспевший маэстре де кампо Кристобаль де Олид, и они, взяв Кортеса за руки, вытащили из воды и грязи и посадили его на лошадь, дабы увезти от смертельной опасности; и в тот момент также прибыл и майордом Кортеса, которого звали Кристобаль де Гусман, он привел ему другую лошадь, но с плоских крыш весьма дерзко перемещавшимися мешикскими воинами злым способом ³² был захвачен Кристобаль де Гусман, и они живьем притащили его к Куаутемоку ³³; и мешики шли вслед за Кортесом и всеми его солдатами, пока те не вошли в свой лагерь ³⁴.

Итак, после того как это бедствие случилось, отряды мешиков не переставали с воплями преследовать наших, стараясь отловить [живьем], выкрикивая множество ругательств и обзывая трусами. Но оставим рассказывать о Кортесе и о его разгроме и вернемся к нашему войску Педро де Альварадо на дороге [на дамбе] из Тлакопана. И здесь штурм сперва удался на славу. Но вдруг к нашим ногам покатились пять окровавленных голов испанцев из корпуса Кортеса, а мешки завыли: "Вот что стало с вашим Малинче и с Сандовалем; всех их мы истребили, а сейчас покончим и с вами!". Одновременно они набросились на нас, и с такой яростью, что и нам пришлось отступать. К тому же с высот главного си [(пирамиды храма)], где были их идолы Уицилопочтли и Тескатлипока, господствовавшего надо всеми великими городами, раздался гул того огромнейшего барабана, инструмента дьявольской мощи, слышного за две легуа, а затем затрубили в великий рог, звук которого равносилен повелению победить или умереть. Мешики с возрастающим остервенением бросались на нас, и начался такой ужасный бой, что я и сейчас еще вижу его перед глазами; а вернуться нам, всем израненным, дал силы Наш Сеньор Иисус Христос. Нас отбросили почти к самому нашему лагерю, и не будь удачной конной атаки, не поспей вовремя помощь от артиллерии, которую обслуживал идальго Педро Морено Медрано, проживающий сейчас в Пуэбле ³⁵, ибо все опытные наши артиллеристы тогда были изранены или убиты, не будь этих двух больших пушек, так и косивших неприятеля на узком пространстве дамбы, несдобровать бы нам всем!

Тяжело угнетала нас и забота о Кортесе и корпусе Сандоваля. Как ни недалеко было до них, но мы ничего не знали, кроме угроз врага и кровавых пяти голов наших братьев. Конечно, мы отбивались что было силы, но не для победы, а для спасения бренного нашего тела. Не легче была и участь наших моряков на бригантинах. Враг до того обнаглел, что с самого борта стащил одного гребца; а на одной бригантине убили трех солдат, ранили капитана и многих солдат, пока им не помогла другая бригантина капитана Хуана Харамильо; и также опять засела на подводных сваях другая бригантина, капитаном которой был Хуан де Лимпиас Карвахаль, проживающий сейчас в Пуэбле, именно в этом бою он потерял слух, говорят, от слишком большого напряжения, а все солдаты на этой бригантине храбро сражались и все были сильно изранены, и была эта бригантина снята со свай, это был первый случай подобного рода, который нас немало ободрил.

Вернемся к Кортесу. Большинство его людей были убиты или ранены, как и он сам, роты мешиков преследовали их до лагеря и сражались с ними, и были им брошены мешиками четыре окровавленные головы погибших в бою солдат Кортеса, а объявлено мешиками было, что это головы Тонатио - Педро де Альварадо, Сандоваля, Берналя Диаса и других teules, и что всех нас уже перебили у Тлакопана. Глубокая скорбь овладела Кортесом, но он не подавал вида, продолжал командовать и лишь тайком послал капитана Андреса де Тапию с тремя всадниками к нам с Тлакопан за известиями. Они прибыли к нам, хотя и израненные. [244]

Что же, наконец, касается Сандоваля, то с его корпусом случилось точь-в-точь то же самое, что и с остальными: сперва успех, затем атаки мешиков, угрозы и брошенные шесть голов погибших солдат Кортеса, уверения мешиков, что это головы Малинче, Тонатио и других капитанов. И Сандоваль с тяжелыми боями стал отступать. Когда же отступление удалось и непосредственная опасность миновала, он, передав командование капитану Луису Марину, бросился, несмотря на три свежие раны, на лошадь и с двумя всадниками пытался проникнуть в лагерь Кортеса. Удалось это не сразу, но все же все трое добрались до цели, и первыми словами Сандоваля были: "Вот какие дела, сеньор командир, Вы наделали! Так-то Вы использовали Ваш опыт и так-то следили за исполнением Ваших же собственных приказаний!" Крупные слезы навернулись у Кортеса, когда он ответил: "Сын мой, Сандоваль! Конечно, велики мои прегрешения, но есть мне и оправдание: я своевременно велел казначею Хулиану де Альдерете засыпать пролом; но он не сделал этого, ибо мало искусен он в бою и послушании". Альдерете, стоявший тут же, старался оправдать себя, словом, поднялись споры и пересуды самого печального характера. К счастью, прибыло сообщение, что две бригантины из отряда Кортеса, считавшиеся погибшими, так как они напоролись на сваи и со всех сторон окружены были вражескими лодками, благополучно вернулись. Настроение несколько улучшилось, и Кортес, поскольку собирался послать Сандоваля в компании с Франсиско де Луго в наш лагерь к Педро де Альварадо, к Тлакопану, сказав, что посланный туда Андрес де Тапия с тремя всадниками мог погибнуть по дороге, закончил словами: "Иди, сын мой, с Франсиско де Луго и попытайтесь добраться до корпуса Альварадо. На ваши плечи я возлагаю все свои заботы, ибо сам я ослабел от ран".

Обоим к вечеру удалось пробиться к нам. Бой у нас все еще продолжался. Одна из наших бригантин была в большой опасности; сваи мешали ее движению, а экипаж был поголовно ранен; мешики уже за-крепили множество веревок, чтобы увести корабль силком, а мы, между прочим и я, стоя по грудь в воде, старались подать помощь, отбить врага и перерезать его веревки. В тот-то момент и прибыл Сандоваль, появление которого дало нам новые силы; мы освободили бригантину и отбросили врага. При этом я вновь был ранен стрелой. Сандоваль с нами отступал к нашему лагерю, где мы надеялись предаться заслуженному отдыху, и он сообщил нам о положении других корпусов. [245]

Итак ³⁶, уже отступая, вблизи от наших жилищ мы перешли большой пролом [в дамбе], где было много воды, и нас уже не могли достичь стрелы, дротики и камни мешиков. И были там Сандоваль и Франсиско де Луго, и Андрес де Тапия вместе с Педро де Альварадо, и из них каждый считал, что произошедшее случилось из-за того, как Кортес командовал. И тут разнесся очень мучительный звук барабана Уицилопочтли и иные: многих раковин рожков и других труб - и все это пугающее звучание наводило жуть. Посмотрев на вершину си [(пирамиды храма)], где игра на этих инструментах, мы увидели, как насильно вели по ступеням вверх наших товарищей, захваченных при поражении, нанесенном [корпусу] Кортеса, их вели, чтобы принести в жертву; а от тех, которых уже привели на верхнюю площадку, требовалось поклоняться стоявшим там их проклятым идолам, мы увидели, что многим из них надели уборы из перьев на головы, и заставляли танцевать с какими-то веерами перед Уицилопочтли, и затем, после окончания танца, тотчас их помещали спинами поверх нескольких немного узких камней, сделанных для жертвоприношения, и ножами из кремня разрезали им грудь и вырывали бьющиеся сердца, и предлагали их своим идолам, выставленным там, а тела сбрасывались по ступеням вниз; а внизу, ожидая, находились другие индейцы-мясники, которые им отрезали руки и ноги, а с лиц сдирали кожу и выделывали потом, как кожу для перчаток, вместе с их бородами, их сохраняли для совершения празднеств с ними, когда, опьянев, они ели их мясо с перцем чили [(chilmok)]. И таким способом приносили в жертву. У всех они съедали ноги [247] и руки, а сердца и кровь предлагали своим идолам, как было рассказано, а туловище, животы и внутренности бросали ягуарам, пумам, ядовитым и неядовитым змеям, что находились в постройке для хищных зверей, как было рассказано выше в другой главе ³⁷ этого повествования.

Вот что мы должны были видеть, не имея возможности помочь! Как это на нас отразилось - поймет всякий и без дальнейших слов! А некоторые из нас говорили: "Слава Богу, что меня не утащили и не принесли в жертву". Но этого мало. Одержав победу, Куаутемок разослал повсюду гонцов со строгим приказом - немедленно покориться и отстать от союза с нами, также своим родственникам отправил руки и ноги, кожи с лиц с бородами наших солдат, головы убитых лошадей. Положение становилось критическим, и Кортес предписал величайшую осмотрительность, чтобы хоть немного оправиться от ран и потрясений. Следует сказать теперь, что мешики каждую ночь совершали большие жертвоприношения и празднества на главном си Тлателолько, играли на своем проклятом барабане, трубах, атабалях, раковинах и издавали множество воплей и криков, и каждую ночь устраивали огромные костры, сжигая множество дров, и тогда они приносили в жертву наших товарищей своим проклятым Уицилопочтли и Тескатлипоке, и мешики говорили с этими идолами, и по словам мешиков, утром или этим же вечером [(дня поражения конкистодоров)] дьявольские идолы, по лживости своей, ответили, чтобы они не заключали мир, поверив что все испанцы будут убиты, и все тлашкальцы, и все остальные, что с нами пришли. Хуже всего, что этим пророчествам верили после нашего поражения наши друзья из Чолулы, Уэшоцинко, Тескоко, Чалько, Тлалманалько и даже из Тлашкалы!

А тут мешики и со своей стороны начали штурм наших трех лагерей. Наши лагеря окружили со всех сторон, и целыми днями шли бои, и раздавались клики мешиков: "Эй, злодеи, ни к чему не годные! От вашего короля вы сбежали, как и от честного труда: не умеете вы ни дома построить, ни поля засеять! Даже в пищу вы не годитесь, ибо мясо ваше горькое как желчь!"... Тяжко нам было, но все же мы находили силы отбиваться от врага. А бились мы почти что одни: наши друзья-индейцы тайком уходили один за другим; в лагере Кортеса остался лишь храбрый Ауашпицокцин ³⁸, который после крещения стал называться дон Карлос, он был братом дона Эрнана - сеньора Тескоко, и вместе с ним остались около 40 его [248] родственников и друзей, а в лагере Сандоваля остался касик Уэшоцинко с 50 своими людьми, а в нашем лагере Педро де Альварадо остались два сына Лоренсо де Варгаса [(Шикотенкатля "Старого")] и отважный Чичимекатекутли с 80 тлашкальцами, их родственниками и вассалами. Они-то нам и рассказали о грозных пророчествах проклятых идолов, но Кортес как бы не огорчался, а по-прежнему был приветлив и щедр, стараясь тем сильнее привязать к себе оставшихся.

Во время одного из таких разговоров храбрый Ауашпицокцин и сказал Кортесу: "Сеньор Малинче, не стоит думать даже о ежедневных сражениях с мешиками, но надо на эти несколько дней полностью блокировать Мешико при помощи бригантин и [на дамбах] со стороны трех лагерей: этого своего [Кортеса], и другого, где командир Тонатио (так они называли Педро де Альварадо), и Сандоваля при Тепеяке. Ведь в этом огромном городе теперь, ввиду успеха, прибавилось еще столь много шикипилей [(xiquipiles)] воинов; все они хотят есть и пить, а припасов стало еще меньше, пьют же уже полусоленую воду из нескольких колодцев и собранную дождевую воду. Бороться с голодом - труднее, чем с врагом",- закончил мудрый Ауашпицокцин. Кортес горячо его обнял и наобещал множество новых поселений, а ведь Ауашпицокцин сказал именно то, что много раз говорили и мы! Но, конечно, испанец горяч; осады ему не по нраву; куда как любо врубаться во врага и гнать его до самой центральной площади.

Хотя почти все друзья-индейцы нас оставили, борьба на дамбах шла своим чередом: вновь заполнялись все промежутки, большие и малые, и сам Кортес, подавая пример, носил камни и бревна. Мы даже несколько продвинулись вперед. А тут, через 12 или 13 дней после поражения [корпуса] Кортеса, Ауашпицокцин, брат дона Эрнана - сеньора Тескоко, объявил, что пророчества мешиков ложны и ничтожны, ибо обещали их Уицилопочтли и Тескатлипока нашу погибель в течение 10 дней; а посему он послал гонцов к своему брату дону Эрнану, прося прислать вновь как можно больше воинов. Действительно, через двое суток прибыло более 2 000 воинов из Тескоко, и почти одновременно вернулись тлашкальцы и многие другие отряды.

Такой оборот дела вселил великую уверенность в Кортеса. Он пригласил к себе начальников индейских отрядов и держал к ним милостивую речь. Он заявил, что доверяет им по-прежнему несмотря на их уход, да и они могут теперь убедиться, что и без их помощи борьба продолжалась по-прежнему. Теперь, как и раньше, Мешико должен пасть, и он надеется, что они в свое время унесут домой такие богатства, какие им и не снились. Храбрость их ему хорошо известна, и из-за нее он прощает им недавнюю их тяжкую вину. Ведь по законам войны они подлежат смерти, как дезертиры и предатели, но он готов их простить, так как испанские законы им не обычны. Затем Кортес особо восхвалил нерушимую верность Чичимекатекутли, Ауашпицокцина и других, а затем распределил новоприбывших по всем трем корпусам.

Так закончилась тяжелая борьба за дамбы; эти дни, как я уже говорил, как и все 93 дня осады мы непрерывно сражались. Теперь мы, впервые [249] войдя, закрепились в самом городе Мешико и первым делом разрушили те колодцы, откуда жители брали воду после разрушения акведука. Борьба из-за колодцев была, конечно, страшная. В ней впервые могла участвовать и наша конница, не имевшая возможности развернуться на дамбах.

Окончательно сжав таким образом Мешико, Кортес счел возможным послать к Куаутемоку с предложением мира трех знатных мешиков, попавших к нам в плен. Лишь после долгих уговоров они согласились принять на себя опасную миссию, которая гласила: "Пусть Куаутемок, которого Кортес любит, как родственника великого Мотекусомы, поверит, что ему, Кортесу, жаль совершенно уничтожить великий город; пусть он покорится, и Кортес обещает ему выхлопотать прощение и милость Его Величества; пусть Куаутемок откажется от дурных своих советчиков, papas [(жрецов)] и проклятых идолов и смилуется над несчастным населением столицы, изнемогающим от голода и жажды". Это письмо Кортеса, с печатью, дали им. С плачем и стенаниями посланные предстали перед Куаутемоком. Он выслушал их поручение и, казалось, каждую минуту готов был загореться гневом. Но все обошлось благополучно, ибо Куаутемок был юн, склонен к веселью и беспечности и о мире подумывал, как мы потом узнали, и сам. Посему он созвал виднейших военачальников и жрецов и объявил им, что речь идет о замирении с Малинче [(Кортесом)], тем более что все способы борьбы исчерпаны, а теперь грозит голодная смерть. Пусть каждый безбоязненно скажет свое мнение, прежде всего жрецы, ведающие волю богов Уицилопочтли и Тескатлипоки.

И вот, говорят, один из них, старейший, сказал следующее: "Сеньор! Наш великий сеньор! Ты наш повелитель, и власть тебе дана не напрасно: честно и мощно правил ты нами. Конечно, мир - великое, славное дело. Но вспомни, с тех пор, как иноземцы, эти teules, пришли в нашу страну, не было ни мира, ни удачи. Вспомни, какими милостями осыпал их твой дядя, великий Мотекусома и что же за это он получил?! Как кончил он, все его дети и родственники - ваши родственники, сперва Какамацин, король Тескоко, а затем - сеньоры Истапалапана, Койоакана, Тлакопана и Талатсинго?! Где ныне богатство наших стран?! Ведомо ли тебе, что множество жителей [наших] вассалов Чалько, Тепеака и Тескоко клеймили раскаленным железом в качестве рабов?! А посему не пренебрегай советом наших богов, не доверяйся словам Малинче. Лучше с честью пасть в борьбе, под развалинами этого прекрасного города, нежели покориться и стать рабом".

"Если таково ваше мнение, - воскликнул взволнованный Куаутемок, - то пусть будет посему! Берегите запасы! Умрем, сражаясь! Ни слова более о сдаче и мире!" Все закрепили это решение страшными клятвами, а тут, к великому их удивлению и радости, в самом Мешико обнаружены были колодцы, хотя и с солоноватой водой. Двое суток ждали мы ответа на наше предложение мира. На третьи - внезапно надвинулись полчища врагов, и целых семь дней продолжался их натиск. Таков был ответ Куаутемока.

(пер. Д. Н. Егорова; А. Р. Захарьяна)
Текст воспроизведен по изданию: Берналь Диас де Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М. Форум. 2000

© текст - Егорова Д. Н. 1924; Захарьян А. Р. 2000
© OCR - Ketzalcoatl. 2004
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Форум. 2000